Текст книги "Стихотворения. Прощание. Трижды содрогнувшаяся земля"

Автор книги: Иоганнес Роберт Бехер

 
В целом классе был он одинок.
Бабка не сочувствовала внуку.
А отец был в ярости: «На муку
Обрекает нас такой сынок».
Дома был он заперт на замок
И избит: «Не забывай науку,
Чтобы впредь, вытягивая руку,
Как и все мы, «хайль» кричать ты мог».
Он не стал вытягивать руки,
«Хайль» кричать, приветствуя сатрапа,
А когда за ним пришло гестапо,
Спрятался в обрыве у реки.
Труп нашли в предутренней росе,
Не хотел он быть таким, как все.
 

 
Каждый день вставал он до зари
И писал старательно и долго.
Словно слышал голос: «Хоть умри,
Но умри, не забывая долга!»
Утром клал листовки он повсюду —
На ступеньки лестниц, на дрова,
Веря, что нужны простому люду
Твердые, правдивые слова.
По складам читали их крестьяне,
Токари несли их на завод,
И они сердца рабочих жгли.
Но жандармы у него в кармане
Как-то раз такой листок нашли…
Гордо он взошел на эшафот.
 

 
Солдат, из плена возвратись домой,
Увидел вновь родимое село:
Дома как будто бурею смело,
Он не нашел приметы ни одной
Знакомой. О, нигде опоры нет!
Исчезли люди, и разогнан скот, —
Лишь битый камень о године бед,
О гибели села рассказ ведет.
Он поднял руку: «Да, земля одна,
Изборожденная, не сожжена!»
…Земля черна, надежна и верна.
Тут руки он молитвенно сложил.
«Земля осталась», – он проговорил
И, словно сеятель, ладонь раскрыл…
 

 
Каждым утром здесь ее встречали,
Где высоко берег поднялся.
Здесь она стояла – знак печали,
В черный плат закутанная вся.
Трижды молча руку поднимала,
Проводя незримую черту,
Трижды низко голову склоняла
И опять глядела в пустоту.
Три погибших сына – три поклона,
И казалось: пенясь на просторе,
С каждым всплеском море к ней несло
Три в пучине потонувших стона…
Так она смотрела через море,
Рея вдаль, как черное крыло.
 

(К посещению им Веймара)

 
Ты был отринут от родной земли,
Но с родиной не знал противоречий.
В огромных сводах величавой речи,
Которые над временем легли,
В твоем труде она нашла себя,
И тайну лишь тебе она вручила.
Ты был ее молитва, песня, сила,
Когда она простерлась ниц, скорбя.
Ты сохранил святыню языка,
Любя его, как любит хлеб – голодный.
Ты к нам его принес из дальних стран.
И подвиг твой переживет века,
Любовь и честь Германии свободной,
Любовь, и честь, и слава – Томас Манн.
 

VIII. ЗВЕЗДЫ НА ЗЕМЛЕ

(1933 – 1948)

 
О старый город детских игр моих,
Где всюду – кирхи, скверы и аркады,
Где гребень гор, загадочен и тих,
Там, за мостом, приковывает взгляды.
О город первых тайн и приключений,
Где первая строфа мне удалась,
И расступались стены, словно тени,
И все звучало, песней становясь.
Прошли те игры. Песни отзвенели.
Под звук шарманки там, на карусели,
Уж конь и лебедь не летят стрелой.
Лишь льется Изар полосой зеленой.
Все пронеслось… И смотрим удивленно
Мы друг на друга – я и город мой.
 

(год 1705)

 
Из Изартора в Зендлинг не пройти:
Дороги дымом и огнем объяты.
Бесчинствуют здесь пришлые хорваты,
Кривыми саблями закрыв пути.
Решил кузнец, придя с семью сынами.
На зендлингском погосте насмерть стать.
Хоть снег идет, – нет снега под ногами.
Хоть рождество, – молений не слыхать.
Разбито все ударами копыт,
Все сметено при бешеном движенье.
Дымится кровь, и прах могил разрыт.
А он еще стоит, седой боец,
Солдат отряда, павшего в сраженье.
Он, сын народа. Кохельский кузнец.
 

 
Как счастлив я, что знал тебя, Париж!
Воспоминание неистребимо
О тех камнях, в которых ты незримо
Минувшие столетия хранишь.
Как счастлив я, что с башни Notre-Dame
Смотрел на шумный город под ногами,
На твой народ, грядущим временам,
Как эстафету, передавший знамя.
Как счастлив я, Париж, что знал тебя
И что забвенье надо мной не властно!
А если вдруг подумаешь, скорбя:
«Быть может, жил и мучился напрасно?»
То сам себе невольно говоришь:
– Я не напрасно жил! Я знал Париж!
 

 
Писать бы мне вот так, как все кругом, —
Размеренно, рассчитано и верно!
Тут свет и мрак разлиты равномерно;
И мост, и старый замок, и подъем,
Ведущий к замку, – то освещены,
То мглой укрыты, и в речном просторе
Спят родники, но в лепете волны
Порою здесь угадываешь море.
Какой везде непогрешимый строй! —
Здесь все кругом естественно, прекрасно,
Слышны как вещий голос, – до одной
Все ноты в нем. Здесь все дано, все ясно…
Мост с замком говорит, река – с мостом.
С сияньем звезд – ночная тьма кругом.
 

 
Так плавен ход реки неторопливой,
Что кажется – струятся и луга…
Безбрежие зеленого разлива,
Наплыв полей, заливших берега.
Дрожит над миром белое мерцанье:
То яблони красуются в цвету.
Цветенье. Тишь. Реки очарованье.
Я знал, что здесь я пристань обрету.
В беседке я. У самого порога
Стоит мой стол. На нем кувшин вина.
Пусть я давно уже не верю в бога,
Чудесна ночь и тайнами полна.
О звезды, Неккар, свежесть ветерка,
Когда ж я к вам приду издалека?
 

 
Я вспомнил о тебе, – и сразу тени
Сгущаются в знакомой тишине.
Быть может, лучше всех стихотворений
Слова простые: «Как ты дорог мне!»
Ты – городок, живой в своем уюте.
Ручьи. Форель. Руины. Край холмов.
Ты подобрал меня на перепутье,
И надо мной воздвигся теплый кров.
Лежать на солнце в зелени долины
В предчувствии блаженных щедрых лет,
Поднимемся на горные вершины,
И в голову ударит звездный свет.
Глаза слезятся. Небо дышит в лица.
Там, вдалеке, над Шварцвальдом – зарница.
 

 
Фонтан лепечет, плещется вода,
Журчит у стен, журчит она у входа.
То – голос моря, то – сама природа
Мне шепчет: Кто ты? Как пришел сюда?
Фонтан поет: Откуда и куда?… —
Слышны в тех всплесках давняя невзгода,
Органа рокот, радужная ода…
Какой же смысл таят в себе года?
Здесь, у фонтана, вижу, как, лучась,
Взлетают струи говорящей влаги.
О Маульброн, в грядущее струясь,
Ты расскажи в своей певучей саге:
Здесь был поэт, и мне поведал он
Событий смысл, сокрытый смысл времен.
 

 
Какое быть могло бы процветанье,
Германия, в святом саду твоем!
И вот мы здесь, осилив испытанья,
По вольной воле в первый раз идем.
Прохожему зеленый склон отраден.
Играет в крупных гроздьях сладкий сок.
Мы долго дожидались виноградин,
Но все на свете созревает в срок.
Всю землю бы от края и до края
Погладить, возродившись вместе с ней.
Сегодня, братьям руки пожимая,
Мы празднуем начало наших дней.
Благословенна встреча братских рук!
Цветет и плодоносит все вокруг.
 

 
Мы одни в лесном архипелаге,
Но на каждой тропке голубой
Слышим отдаленный голос влаги,
Моря несмолкающий прибой.
Вечером расскажут сто историй,
Будут говорить наперебой,
Только все о море да о море,
Ставшем – здешней жизнью и судьбой.
Тяжелее бремени любого,
Неотвязней памяти любой
Голубое море вновь и снова
Слышу за тобой и за собой.
Море нашими владеет снами,
Волны обступают нас гурьбой,
Возвращается к причалам с нами
Блеск голубизны его рябой.
 

 
Паруса над зеленью полей,
Лодки над простором луговины;
Ветер, ветер, хлопай веселей
В гулкий бубен черной парусины!
Сквозь переплетенья камыша
Ветер пролетел хриплоголосо,
Паруса, поставленные косо,
Мчатся, солью горькою дыша.
Мельница полна мучною пылью,
Парус прилетел издалека,
Тень его легко легла на крылья
Зазевавшегося ветряка.
Синеву лучами солнца троньте:
Озарится вечера краса
И на отдаленном горизонте
Черные косые паруса.
 

 
Перед нами вновь морской простор,
Так спроси же: что стряслось с тех пор
Как в последний час, в последний раз
Синь его легла у наших глаз?
Что стряслось, что в нашу жизнь вошло
Впрямь ли так нам стало тяжело,
Чтоб молить лиловую волну
Нас повлечь к неведомому дну?
И морские волны нам двоим
Отвечали рокотом своим.
Издалека шел лиловый вал,
Исполинский рокот нарастал.
Смолкнет он – и сердцем ощутишь
Душеисцеляющую тишь.
Так вот все и бродим мы с тобой,
Сумеречный слушая прибой.
 

IX. ЛЕЙТЕ, ЗВЕЗДЫ, СИЯНЬЕ

 
Как брат я принят был под вашей сенью,
Вы песнь мою от гибели спасли.
В те годы силы зла и преступленья
Меня пытались смять, но не смогли.
Вам я обязан этим. Вы внесли
Надежду в сердце. Зорче стало зренье.
Стихи, казалось, крылья обрели.
Так вы навек вошли в мое творенье.
Но высшую хвалу вам вознесет
За то, друзья и братья, стих поэта,
Что глубоко вы сострадали мне,
Народу моему, моей стране.
И знаю я: сильней, чем я, за это
Благодарить вас будет мой народ!
 

 
С востока льется свет! Навстречу свету
Поэт раскинул крылья. Скройся, ночь!
Мрак побежден, и небо в синь одето.
Да, эту силу им не превозмочь!
Серп золотой и молот! Все блистает!
Разлив зари в колосьях отражен.
Дрожит буржуй и в страхе поникает,
Буржуй колени ваши обнимает,
Невиданным сияньем ослеплен.
Но будьте непреклонны. Будьте тверды!
Друзья, еще не кончен с прошлым счет.
Круши! Освобождай! Тогда лишь гордый
Воспрянет мирный человечий род.
Тогда – какие люди! Ум и сила!..
Свободу, равенство и братство славь!
В согласье рас, в огне неугасимом
Последнего убийцу переплавь!
Пока же зорче! Болтунам не верьте:
Пророков, шулеров – гоните всех!
Им волю дай – запахнет снова смертью
И кровью обагрится чистый снег.
Я вам кричу: убийцам нет прощенья!
Еще на ранах кровь – не забывай!..
Лишь вы дадите миру исцеленье,
Лишь ваше людям сладостно ученье,
Лишь вы народу создадите рай!
Привет тебе, Республика Советов!
Прочь буржуазных демократий ложь!
Ты, Франция, свой загасила светоч,
Ты, Альбион, к погибели идешь.
Пощады палачам не будет!
Творцов кровавых войн осудит
Дней наших неподкупный суд.
Для богачей не будет чуда:
Уже встают рабы повсюду
И цепи рабства всюду рвут.
Хвала неукротимой силе!
Как ярко солнце засветило,
Кварталы бедняков согрев!..
Блистает ангел с баррикады.
Ты слышишь грохот канонады?
В нем мира вечного напев!
 

(1924)

I

 
Что это за поезд? Над ним развеваются красные флаги с черной каймою,
И по ледяной пустыне
Идет он, идет он,
И там, где он проходит, у маленьких сельских станций
Стоят безмолвно, угрюмо,
Сжимая шапки в руках,
Крестьяне.
Стоят недвижимы,
Недвижимо скорбят,
Плечо к плечу,
И плачут…
Что это за поезд?
Он входит под своды вокзала Москвы,
Миллионный народ подходит к нему,
Несет знамена и стяги,
Венки из цветов, венки из простого металла,
И на плакатах пылают слова: «Его дело бессмертно».
Ледяные пустыни провожали его, этот поезд,
Реки, моря, и хребты, и сибирские степи,
Урал стремится за ним, Кавказ и полярные дали,
Днестр и Волга, Днепр и Нева…
О поезд, скорбный поезд!
Дети его поджидают у дверей вокзала, рыдая.
Кого же с поездом этим ныне встречает Москва?
Старик крестьянин шепчет:
– Ильич наш, Ильич!
 

*

 
В алом гробу – Ленин,
Он покоится на алой подушке.
Лютый мороз…
Миллионы проходят по Дому Союзов,
Миллионная масса сама соблюдает порядок,
Сама сохраняет строй.
Она устремилась сюда из казарм, с заводов, за сотни и тысячи верст,
Отовсюду.
Рабочие, работницы, крестьяне, крестьянки,
Моряки, директора красных заводов, красноармейцы,
Ветераны партии, юноши…
Кто не стремится сюда?
Мертвый Ленин принимает последний парад,
Мертвый Ленин отдает последние приказанья.
Полыхают красные знамена – это красные знамена Коминтерна,
Полыхают красные знамена – это красные знамена
Центрального Комитета,
Полыхают красные знамена – это красные знамена
Революции, красные, как кровь.
Молчат колокола Москвы.
Но колоколом на весь мир гремит горе людей, и слезы горя выступают на их глазах.
В этот день – на весь мир гремит траурный марш,
В этот день – на весь мир гремит «Интернационал».
Гром орудийных залпов.
В зимних сумерках блестят острия штыков.
Прощай, Владимир Ильич!
 

II

 
Германия 1924 года:
Снова сотни тысяч голодных бродят по ночным городам,
Без пальто, глубоко заложив кулаки в карманы брюк, бредут
безработные молча в глубоком снегу
От биржи труда до биржи труда.
Восьмичасовой день становится девятичасовым,
Десятичасовой – двенадцатичасовым…
На огромных океанских судах восстают матросы,
Флотилии миноносцев входят в гамбургский порт,
Они подняли красный флаг,
Безработные разгромили арсенал,
Портовым рабочим раздают винтовки.
– Братья, помните о расстрелянных, лежащих в лужах крови!
– Миллионы, помните о миллионах кровавых жертв!
Красными заняты вокзалы.
Красными взят телеграф в Науэне.
Снова прорезает ночь телеграфная искра: ВСЕМ, ВСЕМ…
Из газетных типографий грузовики вывозят гигантские кипы
революционных листовок.
Мы горы обрушим на вас,
Горы, окаменелое горе —
На вас! На вас!
Все озера земли полны не водою – слезами,
Реки слез впадают в моря, в океаны слез.
На вас, на вас обрушится этот поток!
 

*

 
У гроба твоего, Ленин,
Стоим мы все в почетном карауле.
 

I

 
О вы, кто ищет утешенья в храме!..
Святые носят каменный наряд.
В ночах озарены прожекторами,
Обломки дряхлой древности стоят.
Вы, кто себя еще не смог найти,
Вы, люди, потерявшие друг друга,
Какие вам откроются пути В бессмысленном метании по кругу?
Вы, кто глаза до крови натрудил,
Следя за ходом стрелок! Ведь идут
Часы так медленно. Их бой не возвестил.
Что времена счастливые грядут.
Вы, кто читает в книгах про героя,
Что смерть презрел и пересилил тьму,
Про господа, что создал нас с тобою
По образу-подобью своему,
О смелых племенах и о титанах
(Чего пытливый мозг не сочинит!),
О дивных островах и чудо-странах,
О тайнах затонувших Атлантид;
Вы, кто такого человека ищет,
Который бы прославил этот век
И был ясней умом и сердцем чище
Всех, кого звал вождями человек;
Вы, кто прикованы к своим машинам,
Познали горе, рабство и позор,
Стремясь в мечтах к невиданным вершинам, —
Сюда, сюда свой обратите взор!
 

II

 
Открыв мечтаний светлые врата,
Вступает человек в Страну Советов.
Какой ты стала маленькой, мечта,
Перед величьем зримой яви этой!
Себя самих и землю изменяя,
Здесь люди воздвигают города.
В пески пустынь безжизненного края
Из шлюзов мощно хлынула вода.
Прокладывая рельсы в глушь окраин,
Народ встает во весь гигантский рост.
Пространств, времен, движения хозяин,
Он достигает недоступных звезд.
Твердыню знаний смог он с боя взять,
Он изменил лицо самой природы.
И мысли благородная печать
Лежит на светлом облике народа.
Смеясь, он может месяца коснуться,
Паря, как птица, в белых облаках.
Об эту силу насмерть разобьются
Немое одиночество и страх.
И самолетом разрезая тучи,
Он землю озирает с высоты
И видит в ней, прекрасной и могучей,
Свои неповторимые черты.
В минувший мрак и в завтрашние зори
Ему дано проникнуть одному.
Что с нами было и что будет вскоре,
Известно с достоверностью ему.
Исполненный священного дерзанья,
Он прозревает сложный ход времен.
Не зря им пройден долгий путь страданья,
И новой мерой землю мерит он!
 

 
Среди пустыни дерево росло
В сиянии плодов своих чудесных.
И даже ночью было там светло
Среди песков, безводных и безлесных.
Кто создал новый мир в трудах совместных?
Чье восторжествовало ремесло,
Чтобы цвела пустыня и росло
Там дерево взамен светил небесных?
Эпоха плодородия пришла,
И, значит, зеленеть пора пустыне.
Свободны люди от нужды и зла.
Мечтаньям дерзким время сбыться ныне.
Роятся звезды, чуя высоту.
Летит народ и светит на лету.
 

 
Прожектор купола зажег лучами,
Заигрывая с церковью старинной,
И церковь куполами, как плечами,
Поводит, танец начиная чинно.
Лучи шныряют в небесах над нами.
На Красной площади – толпа единой
Сплошной лавиной, как живое пламя,
Плывет в гигантском танце исполина.
Кружится церковь, быстро, как волчок,
Раскручиваемая лентой белой Прожектора…
Кипит людской поток,
Ее в свой праздник затянувший смело.
Она стоит, как пойманная в сети, —
Дитя ушедших в прошлое столетий.
 

 
На той стене портрет царя когда-то
Глядел из рамы. Теплилось мерцанье
Кивота в том углу… Пусты палаты,
Их господа скитаются в изгнанье.
И в этих залах с лейкою богатой,
Где радуги и хрусталя сиянье
На люстрах трепетало в час заката,
Теперь лишь смерти царствует молчанье.
Могилы сырость здесь, и пауки
Ткут паутину на провисшей балке.
Пригоден этот щебень лишь для свалки,
Приехали за ним грузовики…
Ведь город молодеет неустанно…
Здесь будет площадь, клумбы, плеск фонтана.
 

 
Из всех столиц великих – ни одна
Так не растет и к свету не стремится.
Ты много шире, чем глазам видна:
Никто не знает, где твоя граница.
Ты лучше стать повелеваешь нам,
Ты требуешь стремлений неизменных,
И тот, кто верен прошлым временам,
Себя увидит в прошлом в этих стенах.
Из всех столиц великих – ни одна
Так шириться и крепнуть не стремится,
Как ты, познавшая свой смысл и цель.
Народ – твой зодчий. Мощная страна —
Фундамент твой, о вольная столица,
Освободительница всех земель!
 

I

 
Вы, кем вселялись думы в краски, в звуки,
Кто думу в камне вырубить посмел,
Дерзнул взорвать мир повседневной скуки,
Нам подарив вселенную в удел!
Герои и искатели! Не буду
Порочить ваши громкие права!
Мыслители, поэты! Будем всюду
Вас чествовать и ваши чтить слова.
Но выше, всех превыше голос славит
Тех, кто вторично мир открыл для нас, —
Тебя, творить не устающий класс!
И счастлив тот, кого наш век заставит
Жить заново без смуты и печали!
О, радость мира! Брезжущие дали!
 

II

 
Вы, город солнца зревшие в мечтах!
Ваш ум рождал неслыханные планы,
И аппарат на призрачных крылах
Вас уносил в заоблачные страны.
Вы, жившие., свой детский бред взлелеяв,
Конструкторы утопий мировых!
Как блажников, еретиков, злодеев,
Вас. жгли, пытали в тюрьмах вековых.
Поэта речь – как бы с собою в споре,
Ей исстари к лицу людское горе
И радость петь, казалось, не дано;
Так как же весть она расскажет эту,
Что даже камни хмурые по свету
Разносят грозным гулом: «Свершено!»
 

 
Там, где синеет ельник на холмах,
Где речка разлилась по луговине,
Где расцветают яблони в садах
И нет ни края, ни конца равнине,
Иной раз там в свободный день воскресный
Наполнен светлой праздничностью бор:
Гулянье там. И весь простор окрестный
Веселым пеньем оглашает хор.
Звучит гармонь. И песня, долетев,
Нас дружелюбным радует приветом.
И мы готовы, наслаждаясь летом,
Забыть о мыслях тягостных и хмурых
И подхватить ликующий напев…
О Валентиновка, мой русский Урах!
 

 
Собравшись семьею единой
За праздничным светлым столом,
Грузинские пили вина,
Но думали все о другом.
О Майне, Франконии милой,
О круглых цветущих холмах,
Штральзунда красе унылой —
Низине, что вся в ветряках.
Тоска вкруговую, как чаша,
В безмолвии всех обошла.
О, если б отчизна наша
Навеки свободна была!
Мечтая о счастье возврата,
Мы сущность постигли вполне
Ошибок тех, что когда-то
В родной совершили стране.
Молчание сердце сжимало,
Но песней прервалось оно.
Мы пили под звон бокалов,
Грузинское славя вино.
Мы славу теперь возносили
Народам Советской земли:
Нас дома отчизны лишили,
Мы родину здесь обрели.
С ночной, чуть мерцающей тишью
Дыханье сливалось цветов.
«О братья! Бокалы выше!
Мы пьем за погибших борцов».
И звезды, блеснувши в стаканах,
Казалось, взывали: «Вперед!
За близость дней долгожданных!
За вольный немецкий народ!»
 

 
Шли в Петроград, покинув корабли,
Прославленные моряки-кронштадтцы.
Их белые схватили. Повели
К скале над морем. Пробил час прощаться
С землею, с небом, с жизнью и с борьбой…
Со связанными за спиной руками
Они стоят. Внизу гремит прибой.
Легли на грудь привязанные камни.
И комиссар подумал: «Как давно
Промчалась юность…» И шагнул к обрыву.
На миг закрыл глаза – и, как в кино,
Мелькнула жизнь так ярко, шумно, живо…,
Внизу клубится сероватый дым.
Здесь – жизнь. Там – смерть. А он стоит на грани.
Сегодня в вечность канут вместе с ним
Картины дорогих воспоминаний.
…За школьной партой в шумном классе он.
Он учится, зря времени не тратя.
Он в азбуку веселую влюблен,
Выписывает буквы он в тетради.
…Одесса. Забастовка… Прискакал
Отряд казаков. Темная квартира…
В брошюрах запрещенных он искал
Причин и следствий сложной жизни мира.
…Война. Тоска по родине. Любовь.
Любовных писем медленное тленье.
…А небосвод, как в детстве, голубой.
…Листовка. И под нею подпись – Ленин…
…Восстание. Вновь боевая жизнь…
Вдруг от воспоминаний слезы брызнут!
Теперь бы лишь не сплоховать, держись!
Так вот он – край его короткой жизни…
Он видит чаек. Жадно дышит грудь.
Последние секунды, словно искры,
Летят и гаснут… Море, не забудь
О моряке, чья жизнь прошла так быстро.
Сейчас бы полететь за чайкой вслед
Поближе к солнцу над безбрежным морем,
Пожить еще хотя б немного лет,
Чтобы помочь в несчастье людям многим.
Вернуться б снова к жизни и потом
Продолжить прерванную вдруг атаку,
И жить в полете трудном и крутом,
Бросаясь в бой по первому же знаку.
Еще он молод. И пока что жив.
Еще наполнен силою весенней.
А перед ним неотвратим обрыв.
Он должен умереть. И нет спасенья.
Но кажется ему – в лучах зари
Он и друзья его выходят снова,
Как легендарные богатыри,
На берег золотой со дна морского.
О, море! Выпить бы его до дна,
Как чашу богатырскую из сказок…
Земная жизнь, как хороша она…
Но он шагнул. И прыгнул. Молча. Сразу.
 

 
Тысяча лет пройдет, как проходит день,
Но и тогда
Не устанут повторять имя «Ленин».
Из сотен тысяч ленинских уголков
Складывается мир.
Тысяча лет пройдет, как проходит день.
Над всеми кремлями мира
Будет реять красное знамя
И по ночам освещаться огнем.
Тысяча лет пройдет, как проходит день.
Покроются мохом забвенья
Имена многих, кто был прославлен когда-то,
Не донесут их ни книги, ни преданья, —
Но его, Ленина, все будут помнить,
Имя его станет насущным словом,
Именем его, как знаменем красным,
Украшать будут мир.
Тысяча лет пройдет, как проходит день.
Он же прорастет сквозь времена и поколенья,
Будет расти и расти,
Как дерево, что разветвляется
С каждым годом все больше
И чьи корни уходят под землю,
Разбегаясь по всем направленьям.
Тысячелетний Ленин!