Текст книги "Только никому не говори. Сборник"

Автор книги: Инна Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 40 страниц)

– Таким образом, вчерашний день был исключением?

– Пожалуй. Да, действительно.

– Всем было известно, что вы с мужем отправляетесь на банкет?

– Всем, наверно. Ну да, я сама на кухне упомянула, что не надо на завтра обед готовить. Мне Володя только в четверг и сказал.

– Для вас это было неожиданностью?

– Нисколько. Давно собирались отпраздновать первый крупный контракт.

– Кто вас слышал на кухне?

– Девочки и хозяйка. Нет, Насти не было. Юля и хозяйка.

– А про тетю Май?

– Ну, про кладбище она не даст забыть. – Любовь улыбнулась мельком. – Готовится заранее.

– Вы случайно не помните, в прошлом году она вернулась с кладбища позже?

– Не помню… Да мы же только первого ноября переехали.

– Наконец, Анатоль?

– И про него знали. Все, наверное.

– Он говорил, к которому часу уйдет?

– В три. Когда я уходила, чтоб ехать в «Прагу»…

– Во сколько?

– Должно быть… сейчас. В половине четвертого.

– А я, вероятно, шел по бульвару. Туман.

– Да, красиво, но сегодня лучше, чисто, ясно. Когда я закрывала калитку на щеколду, то увидела Анатоля.

– Где?

– На крыльце восьмого дома, где свадьба. Он там с кем-то курил.

– А он заметил, как вы уходили?

– Заметил. Рукой помахал, ну и я в ответ.

– Дома в это время никого не было?

– Кажется, нет.

– О чем вы сейчас подумали?

– О голосе. На фоне музыки.

– Кто-то пел?

– Нет, говорил. Слов не различишь…

– Откуда доносился голос?

– Как будто звучал он в доме… или в саду. Стоял туман, я одевалась, причесывалась…

Раздался стук в дверь, «заговорщики» одновременно вздрогнули.

– Саня, ты уже проснулся?

– Да, тетя Май!

Майя Васильевна сунулась было в комнату и замерла на пороге, неприятно пораженная.

– Ах, простите, что нарушаю тет-а-тет…

– Да ну, тетя Май, входите.

– Я варю кофе. Через десять минут завтрак.

– Хорошо, спасибо.

Тетка вышла, Саня спросил шепотом, склонившись над Любовью:

– Голос мужской или женский?

– Не могу сказать. Очень тихий, далекий. Плюс музыка. Не исключаю слуховую галлюцинацию, знаете, звон в ушах. В общем, под присягой я бы ручаться не стала.

– Видите ли… – он подошел к двери, резко распахнул: одновременно Анатоль открыл свою комнату, поток бледного света озарил багровую физиономию, искаженную болью (очевидно, страдает со вчерашнего); оба молча, как-то церемонно раскланялись. Саня постоял в задумчивости на пороге, вернулся, присел на край стола; снизу – ее лицо, устремленное к нему. – Тетя Май настаивает, что была дома, то есть пришла с кладбища в начале четвертого.

– Я ее не видела, вообще никого, кроме Анатоля.

– А по дороге к метро… ах да, туман, – он помолчал. – Как вы думаете, тетя Май отбирает ключи у бывших жильцов, ну, у тех, которые съезжают?

– Не сомневаюсь. Она настоящая хозяйка, буквально погруженная в этот быт… для нее, по-моему, ничего больше нет.

Вспомнилось ночное лицо, обращенное к иконе, полное страдания. Что мы знаем друг о друге, что я знаю об этой женщине, которая влечет к себе так сильно, так безнадежно?

– Стало быть, – заключил он холодновато, превозмогая внутренний жар, – впустить жертву в дом мог только кто-то из жильцов. Или ваш Вика, сделавший слепок.

– Вика исключается. Они с мужем и другими сотрудниками (в фирме пятнадцать человек) весь день работали над проектом договора, а потом всей компанией отправились в ресторан.

– И все же надо узнать, не отлучался ли… машина в конторе есть?

– Есть, но она уже две недели в ремонте и конца не видно… Да! – воскликнула вдруг Любовь. – Ведь у Володи пропали ключи – от входной двери и от нашей комнаты.

– Когда?

– В четверг… да. Ему Майя Васильевна открывала.

– Очень интересно! – воскликнул Саня. – Неужели она была в вашей комнате…

– Кто?

– Убитая.

– Как в нашей? Вы же говорили: у Майи Васильевны?

– Понимаете, она исчезла. Эх, надо было сделать обыск!.. Любовь, простите, вы напомнили, я должен…

– Идите, конечно. И мне пора. Только вы ничего не рассказали про убийство.

– Расскажу, сегодня же. Вы будете дома?

– Буду ждать.

– И я буду ждать, – как-то невольно они улыбнулись друг другу. – Ведь вы мне поверили?

– Поверила. Философ прав: здесь… нехорошо.

– Не понимаю, – проворчала тетка, намазывая булочку маслом, – как она очутилась в твоей комнате.

– Я вышел в сад покурить…

– Натощак!

– Да не курил я. Как-то увлекся, снежная свежесть, первая.

– Понятно, чем ты увлекся. Но учти: Володя ее любит, как… как мой Андрей – меня когда-то. То есть забота, нежность, все эти мелочи, что так дороги женщине, – цветы, подарки. И это на пятом году брака.

– А она? – говорить о ней, даже в таком плане, доставляло острое, чуть печальное наслаждение. Однако я попался!

– И она, – вынуждена была признать тетя Май. – Как-то на днях его срочно вызвали по делам. Вечер, холод, дождь. Так побежала за ним шарф забыл. К его приходу всегда прихорашивается и ужин на столе. Любимые блюда и так далее. Но! – добавила тетка безапелляционно. – Я не доверяю женщинам.

– Себе не доверяете?

– Я пожила, я знаю. Женская природа слишком неустойчива, подвержена влияниям. Тяга к комфорту, к покою. А покой, – она вздохнула, – как верно подмечено, «нам только снится». В общем, у себя в доме я ничего не допущу.

– Тетя Май, да что вы в самом деле!

– Я видела ваши лица. Ты сейчас поедешь за вещами в общежитие?

– Успеется.

– Нет уж, отделайся. Или ты еще не решил?

– Решил.

Теперь меня отсюда не вытащишь, подумалось мрачно. И еще: подсознательно я ищу доказательства вины – ее мужа. Это подло, но это так. Взгляд его остановился на трех куколках на комоде.

– Зачем вам ночью понадобились испанские принцессы?

– Старческие причуды, – отрезала тетка, но тут же лицо ее приобрело выражение почти умоляющее, испуганное. – Саня, голубчик, я ведь еще не в маразме?

– Ни в малейшем, – ответил он твердо: воля, энергия, даже физическая сила в ней – неподдельны. – Вы всех переживете и похороните.

– Но, но…

– Тетя Май, это Смоленская Божия Матерь, да? Вы верите в Бога?.

– Как и всякий – когда подопрет. Поезжай, я буду ждать.

– Меня будут ждать, думал он по дороге. Будут ждать две женщины: молодая и старая.

Тут, уже выйдя из метро с двумя тяжелыми сумками, он заметил третью. На лавочке, на боковой аллейке. Сиреневый капюшон, джинсы-варенки. А у меня создалось впечатление, что из института девицы возвращаются вместе. И рано еще – первый час.

– Добрый день, – заговорил он, приблизившись. – Вот, переселяюсь к вам.

– Экое счастье, – бросила Настя и отвернулась.

– Немного передохну, – он сел рядом на холодную лавку, опустил сумки в месиво из снега и грязи. – Эти сумки…

– Слушай, чего тебе от меня надо? Отлипни. Ты для меня староват.

– А ведь правда. Тебе, должно быть, восемнадцать? Второй курс?

– А вообще-то, – Настя окинула его оценивающим взглядом и приняла какое-то решение: серые круглые глаза потемнели и сузились, нежно-розовое лицо на морозе стало жестким. – Вообще-то ты ничего. Даже очень. Я тебе нравлюсь?

– Безумно.

Хотел сказать шутливо, а сказалось серьезно. То есть она, по-видимому, приняла серьезно: вдруг прижалась к нему, положив голову на его плечо.

– Безумно? – повторила вопросительно и засмеялась, откинула капюшон, светло-русые волосы коснулись его шеи, защекотали. Однако роль сыщика опасна! Чтоб не выглядеть в ее глазах совсем уж идиотом, деревянно взял ее за руку, прошептал интимно:

– Так что ж вчера случилось? Я за тебя переживал.

– Всю ночь не спал?

– Почти.

– По саду ходил?

– Ходил.

– А, так это ты. Я думала: померещилось.

– Нет. серьезно. Настенька. Когда мы вчера на углу столкнулись, ты из дому шла? Меня поразило твое лицо.

– Да ну?

– А когда я пришел к тете Май, звонил, стучал – никто не открывает.

– Правда? – изумилась Настя злорадно. – Молодец, навел шороху!

– И представь: тетя Май вроде дома оказалась. Запутанная какая-то история. Вот я и подумал: нет ли связи между твоим бегством и…

– Глупости! – Настя вырвала руку, отодвинулась, забыв, видно, про любовные игры. – Майя Васильевна была в своей комнате, твой звонок не расслышала – вот и все.

– Ты видела тетку в ее комнате?

– Ничего я не видела, я в дом не входила. Просто слышала голос.

Опять голос! Что же это за всеобщая галлюцинация.

– Голос тети Май?

– Наверно, ее, раз из ее комнаты… из форточки. Слушай! – поразилась Настя. – Ты хочешь объявить тетку невменяемой и оторвать домик в Москве? Ну, это классика.

– Настенька, мне просто нужно знать, что произошло.

– А что произошло?

– Например, почему ты раньше ушла с занятий, приехала в Останкино и не вошла в дом?

Она поглядела на него очень и очень странно. Взялась за узкий черный шарф на шее, затеребила, потянула за концы, точно… точно там, в окне, там было какое-то движение, да, да… кошмар! Саня схватил ее за руки, встряхнул.

– Ты… что? Ты что делаешь?

– А что? – прошептала она со страхом. – Ты тоже с приветом?

– Тоже? А кто еще?.. Девочка, я тебя умоляю. Почему ты не вошла в дом?

Опять этот странный взгляд, страх.

– Тебя кто-то напугал? Ну что же ты молчишь?

– Выпусти руки, – прошипела Настя, – или я заору.

Выпустил, закурил, у самого пальцы дрожат. Она вскочила, но не ушла, встала напротив.

– У тебя припадки, наследник?

– Извини. Мне показалось… этот шарф… как удавка на шее.

Она засмеялась – нехороший смех, неестественный.

– Удавка на шее – это хорошо, мне нравится. А тебе?

– Ну скажи хотя бы, что ты слышала… а может, и видела в окне?

– В каком окне? – Настя, к его удивлению, вспыхнула; очевидно, прекрасный «дар смущения» – нынче «предрассудок» – в ней до конца не атрофировался и очень украсил юное лицо.

– В том самом… – пробормотал Саня.

– Ты что, уже тогда за мной шпионил?

– Ты сама сказала про голос из форточки.

– А, у хозяйки, – она заметно успокоилась. – Ничего не знаю, я и внимания не обратила.

– Голос Майи Васильевны?

– Наверно. Такой глухой… замогильный. Что-то бессвязное, обрывок. Про красную шапочку. Или про белую?.. Она помешана на своих куклах.

– Кто?

– Старуха.

– Ну, вспомни, вспомни.

– Говорю же, не обратила внимания… – Настя сосредоточилась. – Кажется, так: «Белая рубашечка, красный чепчик в каком-то покое».

– В каком?

– Не расслышала, – Настя пожала плечами.

– Куклы, – произнес он задумчиво. – Но ведь принцессы в коронах.

– А у нее и Красная Шапочка с Волком есть. Тоже в чулане. Ей муж из Рима привез, такой же, видно, был… зануда. Да если б мне из-за «бугра» приволокли волка…

– Настю, не притворяйся. Ну что за пошлый стиль: казаться хуже, чем ты есть. Все любят такие бесценные пустячки. Любят любовь, правда?

– Ладно, ты меня притомил.

– Пошли домой?

– Я еще… пройдусь.

* * *

После обеда у тетки в комнате (Саня внес свою лепту за октябрь – помимо стипендии подрабатывал рецензированием рукописей в издательстве – Майя Васильевна, покапризничав, приняла) он спросил:

– Тетя Май, а можно мне в чулан?

– В чулан? – удивилась тетка. – Ты хочешь жить в чулане?

– Нет, посмотреть. У вас такие вещицы занятные.

– А, с удовольствием покажу.

Изящная светловолосая Шапочка, Волк угрюм, несчастен и голоден. Кот в блестящих сапогах, Баба Яга, оловянные солдатики… Может быть, вчера приходил покупатель? Покупательница? Такие штучки сейчас в цене.

– Почему вы их здесь храните?

– У меня сломалась полочка. Помнишь над комодом? Не помнишь?.. Починить – пара пустяков, а этот долдон Анатоль никак не соберется. Пришлось пока…

– А вы не хотите их продать?

– Саня! – голос тетки фанатично зазвенел. – Я завещала дом тебе при единственном условии: все оставить как есть, ничего не продавать. Андрей Леонтьевич и я…

Она соскользнула на привычную колею, он озирался рассеянно: что-то изменилось на полках с ночи, то ли переставлено, то ли убрано. Не пойму, не помню. Зашел за шелковую ширму, взглянул в дырочку: тетя Май разглагольствует, а глаза отсутствующие… Сел на вместительный сундук, обитый кованным железом, на что-то… вытащил из-под себя… о, зажигалка. Японская. Взметнулось крошечное пламя. А что если труп спрятан…

– Тетя Май, а что у вас в сундуке?

– Чтоб ни было, все будет твое.

– А можно посмотреть?

– Дождись моей смерти… – она вдруг покачнулась, приказала сдавленно: – Нитроглицерин, скорее, на комоде.

Он метнулся… туда-сюда… Майя Васильевна проглотила две таблетки, показала жестом: открывай, мол, не заперто. Открыл: скопище престарелой обуви, в котором он добросовестно порылся…

– Пойду прилягу, – сказала тетка.

Он вывел ее из чулана, поглядел, как она запирает дверь, прячет ключ в карман ситцевого «рабочего» халата… проводил в комнату, уложил на кровать. Как странно чередуются в ней вспышки энергии с полным изнеможением. Однако отметил, ничто в ее облике сейчас не тревожит меня, не пугает.

– Тетя Май, а Андрей Леонтьевич курил?

– Никогда. Он говорил…

– А в доме кто-нибудь курит?

– Официально никто. Таково мое требование. Но – покуривают. От Анатоля вообще трудно ожидать порядка. Володя, отдаю должное, выходит в сад. И еще у меня есть подозрение…

– Какое?

– Кто-то из девиц. В их комнате пахнет табаком. Но: не пойман – не вор.

– Отдыхайте, не буду вам мешать.

Саня постоял в полутьме коридора. «Я буду ждать». Зашел «к себе» в кабинет – побриться, с утра не успел… Снег еще не растаял, яблони сказочно застыли в неподвижном предзимнем ожиданье, Анатоль у сарая… Пойти побеседовать? Да, соберу по возможности сведения перед разговором с ней.

– Покурим? – Саня достал из наброшенной на плечи куртки пачку «столичных» и зажигалку из чулана.

– Можно. – Анатоль прислонил лопату, которую точил, к стенке сарая, вытер руки о фуфайку, вытянул сигарету… а пальцы ходуном ходят. – Ишь ты, зажигалочка, – голос равнодушный, мертвенный.

– У тети Май нашел. Не ваша?

– Скажете тоже. Где нашли?

– В чулане.

– Послушайте, студент… – начал Анатоль хрипло; почудилось вдруг, что он мертвецки пьян.

– Я уже не студент.

Все равно. Любознательный вы парень, а? Все чего-то шарите, вынюхиваете… Наследничек, елки-палки.

– Я ищу женщину.

– Шерше ля фам? – лицо Анатоля болезненно сморщилось. – Не в форме. Со вчерашнего. Что за женщина?

– Молодая. Наверное, красивая. В черном плаще. Глаза карие, волосы светло-каштановые, короткая челка. Брови высокие, дугой. Длинная стройная шея.

Анатоль тяжело опустился на чурбан – дубовую колоду, служившую когда-то для колки дров. Спросил тихо:

– Где вы ее видели?

– Здесь, в доме. В комнате тети Май.

– И я видел, – подтвердил Анатоль неожиданно. – В саду.

– Во сколько?

– Ночью.

– Где она лежала?

– Почему лежала? Она шла между яблонями, в черном плаще, да. Ночью – точнее сказать не могу, был под шефе.

– Ага. Уже, простите, опились на свадьбе?

– На какой еще… Да ну. То было давно, в августе. Я тут на топчане спал в сарае, прохладнее. Существует теория, согласно которой души умерших являются на место преступления.

Сквозь исступленный бред (как показалось Сане) в словах философа – в интонации, деталях – проступило нечто… реалистическое. Бред перемежающийся, воспользуемся просветами.

– То есть вам является образ незнакомой женщины?

– Прекрасно знакомая, – возразил Анатоль с проблеском чувства – впервые с начала разговора. – Она жила в кабинете и неожиданно исчезла. Ваши приметы точны, хотя и несколько общи. Нина Печерская. Знаете, что такое любовь с первого взгляда?

– Кажется, знаю.

– Только такой и бывает любовь – верный признак.

– Когда исчезла Нина Печерская?

– На Покров. В прошлом году.

– Почему вы употребили слова «место преступления»?

– Так ведь является. Она пришла умереть.

– Умереть? Вы ее вчера видели?

– Вчера? Нет. А вы? – Анатоль необычайно оживился. Вы видели вчера?

– Да. Анатоль, кто кроме вас знал Нину Печерскую?

– А, вы считаете, я уже того. Может, вы и правы. Все знали. Май, девочки, Донцовы… нет, эти позже въехали.

– А до Печерской кто жил в кабинете?

– Приятельница Май. Тоже умерла. Там все умирают, начиная с великого ученого, – он усмехнулся. – Спросите Май о подробностях смерти мужа. И ждите своей очереди.

– Однако Викентий Павлович…

– Дождется, – лицо его смягчилось, словно озарилось внутренним светом. Она была танцовщица, балерина, но что-то с коленом, с мениском, да. Словом, сценическая карьера не удалась. Руководила студией в каком-то там дворце. Брак расстроился (он тоже балерон), ушла от мужа, жила тут пять месяцев. Вдруг исчезла.

– При каких обстоятельствах?

– Слушайте, Александр Федорович, вы не из органов? Тон у вас какой-то… больно деловой.

– Вам же хочется рассказать.

– Хочется, правда. Я… не понимаю.

– Что не понимаете?

– Ничего не понимаю. Как-то утром встали – тогдашним утром, в прошлом году – ее нет, никаких следов. Заметьте, вперед за месяц заплачено. Май раскудахталась… прошу прощения…

– И вещи Печерской пропали?

– Говорю же: ни-че-го.

– Кто-нибудь ею интересовался: бывший муж, с работы?

– Никто.

– Вы заявили в милицию?

– С милицией у меня отношения… как бы это выразиться… изощренные. Не в уголовном смысле, а… прописки нет и т. д. Балерона разыскал в театре: ничего не знает, не встречался, уже женат.

– Какое он на вас произвел впечатление?

– Черт его знает. Скользкий какой-то тип… ускользающий. Впрочем, я, должно быть, необъективен.

– Ну, а в августе?

– Я укладывался в сарае, был выпимши…

– Кто-нибудь в это время находился в доме?

– Май. Да, еще Вика. Я его называю Компаньон (младший компаньон бизнесмена здешнего). На отлете, в отпуск уезжал, а остальные все разъехались. Хотел дверь закрыть, глянул: по саду идет женщина в черном плаще – это в такую-то жару – лицо восковое, синее.

– Может быть, от лунного света?

– Может быть. Неземная отрешенность, понимаете? Вдруг растворилась во тьме. Все.

– Вы не осмотрели сад?

– Осмотрел. Но не сразу. Ведь я ждал ее, все время ждал – в высшем смысле. Но испугался. Подумал, белая горячка начинается.

– А сейчас вы так не думаете?

– Никакой горячки, – сказал Анатоль раздраженно. – Неприкаянная душа, жаждет успокоения, погребения. Понимаете?

Саня вгляделся в голубые с красными прожилками глаза: сумасшедшинка в них сквозила, несомненно. Связался же я! Однако продолжал, свернув с маниакальной, видать, темы:

– Анатоль, вы удивились, что Майя Васильевна вернулась с кладбища раньше времени?

– Удивился. Обычно – в семь, восемь вечера. Весь день, говорит, провожу на могиле.

– Даже в темноте? В октябре рано темнеет.

– Она так говорит.

– А на каком кладбище похоронен Андрей Леонтьевич?

– Кто ж его знает. На местном, должно быть, районном.

– Значит, вы у него там не бывали?

– Шутите! Его особа священна, к ней никто не допускается, – он помолчал, добавил таинственно: – Я вообще не уверен, что он где-либо похоронен.

Опять мания! Страх, связанный с посмертием?

– Анатоль. вчера вы были тут по соседству. Не видели что-нибудь… кто входил в дом, кто выходил?

– У меня было занятие поинтересней. Да от Горячкиных и не видно ничего, кусты сирени заслоняют окна.

– А вы выходили на крыльцо покурить?

– Поначалу. Потом уж дым коромыслом стоял. Да, Люба-шу видел, как она отправилась на банкет.

– Вы знали про банкет?

– Кто-то сказал… Май сказала. Была озабочена, что дом останется без присмотра.

– Возможно, поэтому она вернулась раньше?

– Все возможно. Ваша тетушка – человек непростой. А теперь, когда вы у меня все выудили, услуга за услугу. Вы действительно видели Нину в комнате Май?

– Да, в окне.

– Что она делала?

– Сидела в кресле с высокой спинкой. Спустя пять минут ее там уже не было.

– Вы наблюдали исчезновение?

– Я отлучился… сдуру. Словом, пять минут потерял.

– А почему вы, человек посторонний, ее ищете? Что, собственно, вас волнует?

– Я бы определил так: заговор зла. Мне показалось, что она была мертвая.

Анатоль покивал, давешний диковатый блеск зажегся в голубых глазах.

«Остави мертвых погребсти своя мертвецы» – процитировал из Евангелия, как в бреду, и принялся остервенело точить лопату.

* * *

Пусть мертвые хоронят своих мертвецов. Все верно. Но пока мертвые не погребены, нет покоя – нам, а может быть, и мертвым. Саня легонько постучался в дверь, и девичий голосок отозвался:

– Да! кто там?

– Можно?

Негромкое (и то слава Богу) журчание магнитофона – современный постылый фон жизни, чтобы не думать, не думать, загнать тоску, тревогу бытия в подвал подсознания. В чулан. Что-то с этим чуланом… ладно, потом… Стол у окна, два стула, платяной шкаф в углу, две кровати у противоположных стен, на одной лежит Юля в махровом халатике, очень хорошенькая, с растрепанной стрижкой. Табаком вроде бы не пахнет. Тем не менее он достал из кармана джинсов зажигалку.

– Не ваша? Вот, нашел, никак не установлю владельца.

– Я не курю, – она села, прислонясь спиной к желтой циновке с красными цаплями, висящей над кроватью; Саня присел к столу.

– Может быть, Настина?

– Она тоже не курит. Где вы нашли?

– В чулане на сундуке. Знаете, за ширмой?

– Ничего не знаю. Мне там делать нечего, – отвечала она с непонятным вызовом.

– Юля, – заговорил он, подбирая слова, – наверное, в ваших глазах я буду выглядеть несколько странно, но… Терпеть не могу совать нос в чужие дела, честное слово. Однако второй день только этим и занимаюсь. Видите ли, случилось одно загадочное происшествие, в котором ну просто необходимо разобраться. Можно вас кое о чем спросить?

– Какое происшествие? – Юля улыбнулась насмешливо и еще больше похорошела. – Майю Васильевну ограбили?

– С чего вы взяли?

– А что случилось?

– Как разберусь, вам расскажу непременно. Так вот, Юлечка, вы были вчера дома около четырех часов дня?

– А, старуха прислала шпионить? Убирайся-ка отсюда!

– Значит, были. – Саня встал. – Я так и думал.

– Пойди доложи!

– Я ничего не скажу, тем более хозяйке. Ваша личная жизнь меня совершенно не касается. Ну, поверьте ради Бога. Случилось преступление-и именно вы можете прояснить для меня некоторые моменты.

– Преступление! – Юля фыркнула. – Анатоль самогонку украл. Однако наследничек крохобор.

– Пожалуйста, по порядку, – он опять сел, и Юля не возражала, глядя с бесшабашным выражением: плевать, мол, на все! – Надо думать, вы были дома не одна.

– Настя донесла?

– Нет. Клянусь, нет.

– Ну, не одна. Ну и что?

– Повторяю: этот аспект меня не касается. Просто опишите, что вы видели и слышали в доме. Во сколько вы пришли?

– В два, в третьем. Слышала, как Любаша за стенкой ходит. Потом она ушла.

– В полчетвертого?

– Откуда я…

– Хорошо, хорошо. Итак, ушла.

– Да, дверью хлопнула. Потом слышу шаги в коридоре. Не ее. Кто-то крадется. Вдруг Майя Васильевна? Выглянула: Анатоль прется с бутылками в руках, и дверь в чулан приоткрыта.

– Это по поводу бутылок вы ему сказали: «Я сама видела»?

– Вы и это знаете!

– Случайно услышал, как вы вчера в коридоре шептались. А как вы догадались, что в бутылках самогон?

– Анатоль сказал. Сказал, что раскаивается, и уже поставил на место.

– Разве у него есть ключ от чулана?

– Говорит, у Майи Васильевны взял, а потом положил.

– Но она брала с собой ключи на кладбище.

– Значит, врет. В хламе второй подобрал.

– А как ушел ваш друг?

– Через дверь. Как еще?

– Понятно, на всех окнах решетки. Как он с тетей Май не столкнулся?

– Улучил момент, мы подсматривали.

– А во сколько она пришла?

– Часа в четыре.

– А не раньше?

– Может, и раньше. Что я, с секундомером, что ли… Принесло с легким ветром. Тетку свою не знаете? – Юля передразнила сварливо, шаржируя теткину непреклонность: – Чуть что – откажу от квартиры. В доме великого ученого… Вот и подсматривали.

– Но вам же было известно, что она поздно возвращается с кладбища?

– Известно. Да только какой-то идиот поднял тарарам на весь дом – в дверь ломился.

– Это я. А вы больше ничего не слышали, не видели: шум, шаги, крик, например. Или что-то из сада… голос…

– Ничего. – Юля как-то съежилась, поглядела затравленно. – Причем тут сад? Ничего. Было не до этого, понял?

– Понял.

– А если вы тетке расскажете – наплевать, съеду. Понял?

– Не беспокойтесь. И спасибо вам.

– Не за что.

Она что-то видела или слышала из сада. Точно… В коридоре возле двери в туалет и ванную клубилась небольшая свара: тетя Май, энергичная после сна, оживленная, выговаривала Любаше. Саня подошел, донеслись слова:

– …тыщу раз повторяла: не загромождать. В ванной и так не развернешься! Притом не исключено, что вашими же туалетными принадлежностями кто-нибудь воспользуется. Разве приятно?

– Извините, Майя Васильевна. – отвечала Любовь терпеливо. – Больше не забуду.

– Где ты был? – переключилась хозяйка на племянника.

– С жильцами общался. Интересный у вас народ подобрался, тетя Май.

– Ну, ну. Чаю со мной попьешь?

– Попозже, ладно?

– Дело твое, – окинув молодых людей недоброжелательным взглядом, тетка скрылась в своей комнате.

– Что произошло? – спросил Саня вполголоса.

– А, забыла в ванной лак для волос. – Любовь повертела в руках объемистый флакон с игривой девицей и надписью «Прелесть». – Что-нибудь прояснилось?

– Кое-что. Но в целом – туман. Ваш муж вернулся?

– Нет еще. Пойдемте к вам? Я целый день под впечатлением.

– Под впечатлением чего?

– Убийства.

* * *

– Допустим, те отрывочные сведения, что я вам сообщил, достоверны. Картина схематичная, конечно, и приблизительная. И очень загадочная. В прошлом году здесь в кабинете проживала танцовщица Нина Печерская, которая на Покров неожиданно исчезла. Анатоль влюблен в нее, пробует разыскивать – безрезультатно… и вдруг видит недавно – в августе в саду. В черном плаще. Можно принять его слова за пьяный бред, кабы не вчерашний день: мертвая в черном с черной полоской на шее. «Она пришла умереть» – он сказал.

Попробуем этот день проанализировать. Чем он знаменателен? Общеизвестно, что примерно с половины четвертого до пяти (ваш уход – приход студенток) дом будет пуст.

– Да нет же, – возразила Люба. – Я бы вышла позже (банкет начинался в пять). Но мне нужно было зайти в универмаг купить помаду… Французская, видите? – она улыбнулась: блестящие ярко-красные губы.

– Ну и отлично.

– Вам нравится?

– Мне нравится, что из-за этих женских мелочей вы не столкнулись с убийцей. Но возможно, кто-то видел ваш уход, следил за домом.

– Анатоль.

– Анатоль подозрителен, да. Но зачем он рассказал мне про убитую, назвал имя?.. Ладно, пока оставим. Все равно: 13 октября – единственный день в году, когда хозяйка точно отсутствует. И банкет. И свадьба. Нет, я чувствую, речь идет о подготовленном, преднамеренном убийстве. Тетя Май уходит в одиннадцать, Анатоль – в три, вы в половине четвертого. Путь свободен, но – студентки! Всего, как говорится, не предусмотришь. Юля с неким другом, сбежав с занятий, в третьем часу появляются в доме (может, их приглушенные голоса вы слышали за стенкой). Наконец, где-то неподалеку пребывает Настя.

– А на чем вы «поймали» девочек?

– Когда я спросил Настю, что она видела или слышала из окна, она просто сгорела со стыда. Хотя перед этим небрежно упомянула про голос из форточки. Очевидно, ее волновало другое окно. Она в него заглянула, увидела подругу с другом и убежала в слезах, спугнув парочку. Юля стала прислушиваться к шагам в коридоре, выглянула, увидела Анатоля с бутылками, шмыгнувшего к себе в комнату.

– Я его тоже видела! – воскликнула Любовь. – Правильно, с бутылками из чулана…

– В полчетвертого?

– Да нет. Давно. Недели две назад. Я еще подумала про чулан: царство Анатоля.

– Царство Анатоля, – повторил Саня. – Чулан этот… ладно, вернемся ко вчерашнему. На сцене появляюсь я и поднимаю шум. За те пять минут, что я отсутствовал, произошло следующее: исчезло мертвое тело, сбежал Анатоль и друг и пришла тетя Май. Не слишком ли много колготни, оставшейся якобы незамеченной? Либо тетя Май видела того или другого – либо они сбежали позже.

– Это реально?

– В общем, да. Тетя Май недослышит, а я был занят – например, ее сердечным приступом. Какие-то шумы в доме мне мерещились, и я сидел спиной к окну. В общем, уйти было можно, но – без трупа. Пока он никем не обнаружен, я звонил в отделение Поливанову.

– Мне не совсем понятна роль Майи Васильевны.

– Ну, после разговоров с Юлей кое-что прояснилось, хотя отнюдь не до конца. Ключевое слово – «самогонка». Тетя Май увидела меня с милиционером, и я сходу предложил обыскать дом.

– Но как же никто не заметил, что она гонит самогон? Я чаще всего дома…

– Думаю, операция проводилась в августе, когда никого здесь не было, кроме нее и Анатоля. Он, конечно, в курсе и держит связь с клиентами. Но – под неусыпным наблюдением. А чтоб самому время от времени попользоваться, подобрал ключ.

– Но почему потом Майя Васильевна не объяснилась с вами?

– Надо знать теткины претензии на светскость и интеллигентность. Вдова великого ученого, дом-музей и тому подобное. Во всяком случае, самогон из чулана исчез: ночью я видел бутылки, сегодня их там нет. Но, может быть, причина ее молчания и глубже – зачем она срочно позвала меня сюда? Ее нечто мучает, я ощущаю в ней тревогу, страх… мне самому почему-то страшно смотреть на нее. Что-то в ее облике мне не нравится… но не всегда, моментами.

– Неужели вы подозреваете Майю Васильевну?

– Не верится. И явилась она вроде позже меня.

– Как странно, Саня: женщину задушили в доме, полном людей – и никто не слышал.

– «Она пришла умереть», – повторил Саня удивительную фразу философа. – Впрочем, все можно объяснить трезво. Любовники, извините, занимались любовью, наверняка с музыкой. Анатоль, я заметил, засыпает после одной рюмки, правда, скоро и просыпается. Прошел к себе, глотнул, задремал, очнулся, вспомнил, что чулан не заперт (руки были заняты), запер и смылся на свадьбу.

– Вот именно – на свадьбу. Зачем же глотать какую-то дрянь?

– Пьющие часто непредсказуемы. Он и сейчас-то не в себе, какой-то распаленный. А говорил о ней с такой нежностью.

– Но как она попала в дом? Ведь Юля слышала только ваши звонки.

– Может, в прошлом году вместе с нею исчезли и ключи от дома. Надо спросить тетю Май.

– Нет. Их Вика получил, я помню. Вообще помню разговоры про эту женщину. И вы думаете, убийца ее перенес в нашу комнату?

– Не знаю. Ключи вашего мужа… какое-то нехорошее совпадение.

– Но когда мы вернулись из ресторана, у нас все было обычно… то есть ничего не тронуто, не сдвинуто… Господи, как страшно. Зачем? Зачем она сюда пришла?

– Любовь, вы слишком многого от меня хотите. Могу только повторить: мое ощущение – подготовленное убийство. Как я вдруг определил: заговор зла.

– Мне кажется, для подготовленного убийства удавка – средство ненадежное.

– Тонко подмечено.

– А из чего была удавка? Из какого материала, вы заметили?

С огромным внутренним усилием он представил то лицо, шею. черную полоску… что-то закопошилось в подсознании, какая-то деталь. Внезапно стало не по себе, и постучали в дверь.

– Да! – отозвался Саня нервно.

– К вам можно? – на пороге стоял мужчина, высокий, широкоплечий, темноволосый, в затрапезных джинсах и свитере. «Очень интересный» – вспомнились слова тетки. Что ж. правда.