Текст книги "Царь Мира"

Автор книги: Ильдар Абдульманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 35 страниц)

Пассажир на лодке был один – Алина. Остальные получили задания и помогали экипажу. Казалось, каждый думал об одном – дойти до убежища, а там будет видно, но так лишь казалось. Был на лодке по крайней мере один человек, который как раз думал о том, что будет дальше. И не только думал.

После почти двадцати часов вахты Красавин разрешил отдохнуть Илье и Сергунину. Они спали четыре часа, потом Красавин отпустил Сергея и Клюкина. Сам капитан и все моряки не могли позволить себе ни минуты отдыха. Конечно, можно было лечь в дрейф и дать передышку экипажу, но Красавин был уверен, что времени в обрез, что их попытаются найти и уничтожить. Кто – неизвестно, но Царь успел насолить многим.

Свободных кубриков было достаточно, каждый выбрал себе отдельный. Сергей сначала зашел к Алине. Она по-прежнему была без сознания, или, вернее, спала. Губы ее были полуоткрыты, она глубоко дышала, но Сергею казалось, что этот сон будет длиться вечно. И все же он не пытался разбудить Алину – пока еще они не пришли к новому дому, им нечем похвастаться перед Царицей. Сергей вышел и с удивлением увидел, что Клюкин ждет его у двери.

– Ну как она?

– Спит по-прежнему.

– Вот и хорошо, пусть отдыхает. Главное, что она осталась жива. Серега, разговор есть на пять минут. Надо пожертвовать сном.

– Да я и не очень хочу спать.

– Отлично. Пойдем в мой кубрик.

Они сели на койки с банками пива в руках – еды и напитков на подлодке хватило бы на сотню человек.

– Ты еще не думал, что будет, когда мы придем на этот остров? – спросил Клюкин.

– Нет.

– Как будем жить?

– Молча. Эдик говорил, что средства для существования там есть. В избытке.

– Вот именно. Там есть сокровища на очень солидную сумму – сотни миллионов долларов, если не миллиарды.

Он многозначительно взглянул на Сергея. Тот молчал.

– Если, конечно, Красавин-старший уже не подсуетился и если нас там не встретит хорошо подготовленная группа неизвестных личностей.

– Он не предаст, Алина его сына спасла.

– Брось, Серега. Брось эти сантименты. Давай ближе к делу. То, что на острове хранятся сокровища, скрыть не удастся. У нас на подлодке семеро моряков, капитан, Сергунин, ты с Ильей и я. Теперь прикинь. Этим семерым морячкам вряд ли захочется торчать на острове до конца дней своих. Это нам лучше скрыться от всех – иначе повяжут или убьют. Только беда в том, что если эти семеро уйдут, то наше местонахождение станет всем известно. А многие знают о том, что с Эдиком вместе бесследно исчезли большие денежки – и он не забрал их с собой, если утонул вместе с яхтой. Это, предположим, еще тоже не факт, но наверняка яхту осмотрели перед тем, как затопить. То есть все поймут – сокровища спрятаны. А что это значит? Это значит, что нельзя никого отпускать с острова.

– До него еще дойти надо.

– Это второй вопрос. Будем считать, что дошли. И тогда станет ясно, что выиграет тот, кто все просчитал раньше.

Сергей понимал, что Клюкин прав, как ни неприятен этот разговор.

– Теперь слушай дальше. У этих семерых есть оружие. Есть оно и у меня, и у Красавина, и у Сергунина.

– Слушай, все же нормальные мужики, денег хватит на всех. Неужто мы не договоримся и начнем хвататься за пистолеты?

– Я всегда рассчитывал на худший вариант – и почти никогда не ошибался. Как в песенке «Пятнадцать человек на сундук мертвеца», а нас сколько – тринадцать? Еще и число роковое. Семеро морячков, Красавин, – Клюкин загибал пальцы, – нас трое, Алина, Сергунин. Точно. Тринадцать. Добром это не кончится, уж ты мне поверь. У всех разные интересы. Вот твой интерес – остаться на острове. С Алиной. – Алексей пристально посмотрел на Сергея. – Так? Или нет?

– Ну так. – Сергей вспомнил, что Алина ждет ребенка от Эдика, да еще неизвестно, придет ли она вообще в сознание, и помрачнел.

– А вот дальше хуже. Трудно предсказать. Не один ты хочешь быть с Алиной. У тебя есть соперники. Сергунин и Красавин. Может, у них получится занять твое место, а может, и нет. Но они твои враги, а значит, ты можешь рассчитывать только на старых друзей, Илью и Алексея.

– Ты тоже к Алине неровно дышишь, – усмехнулся Сергей, – Это ты учел?

– Учел, – неожиданно жестким тоном сказал тот. – Я ее тебе уступаю.

Он смотрел на Сергея так, что охота пошутить или съязвить у того отпала.

– Взамен мне нужна твоя преданность. В любой ситуации. В боевой в том числе. Я думаю, будет так: вначале нам нужно разобраться с этой семеркой. На первом этапе мы можем быть вместе – мы трое и Сергунин.

– А Красавин?

– Он против своих вряд ли пойдет, но тут тоже загвоздка. Он Алину хочет, у него папа на острове, ему вроде бы с нами лучше, но – морское братство… – Алексей недобро усмехнулся. – Нам его тоже не с руки отталкивать – неизвестно, как там его папаша распорядился насчет сокровищ. Будем считать, что он пока не с нами и не против нас.

– Слушай, я не совсем понимаю – что значит «разобраться с этой семеркой»? Ты же не собираешься их всех убивать?

– А ты видишь другой выход? Нет, конечно, мы можем их повязать и начать нашу жизнь на острове со строительства хорошо охраняемой тюрьмы. Ты хочешь всю оставшуюся жизнь проработать тюремщиком?

– Я хочу никого не убивать, – решительно сказал Сергей.

– Ладно. Я тоже не убийца и ничего против этих мужиков не имею. Они хорошие ребята. Только результаты моих расчетов получаются плохие. Но вот что, у меня есть с собой клофелин. Знаешь, что это?

– Снотворное, что ли?

– Ну не совсем. Но если его добавить в водку, то крепкий сон обеспечен. Когда мы придем на остров – раньше нельзя, – мы должны усыпить и зафиксировать, то есть связать, эту семерку и желательно Сергунина с Красавиным. Хотя, возможно, с кем-то из них удастся договориться, но это после. Нам нужно полностью владеть ситуацией. Разговор мы будем вести, когда ни у кого из чужих не будет возможности взяться за автомат или пистолет. Вот так я думаю, Серега. Я тебе оставляю треть своих запасов клофелина. Сейчас объясню, как им пользоваться. Теперь ты должен понимать – я тебе доверяю. Полностью. Если мы станем контролировать ситуацию, Алина будет твоей. Не считай это цинизмом и расчетливостью. Если ты предашь меня, то увидишь, что я был прав, и станешь следующей жертвой того, кто нас перехитрит. Подумай об этом. Ты парень умный.

Сергей взглянул на Клюкина с непонятной усмешкой.

– Эфэлы погасли. Ты заметил? – спросил он.

– Да. Еще на берегу.

– А тебе не приходит в голову, что он вдруг сейчас пройдет сквозь эти стены и появится в виде огненного призрака? И позаимствует чье-нибудь тело – может, твое, а может, и мое?

– Нет, – серьезно и жестко ответил Клюкин – тем же тоном, каким он уступал Алину. – Я в бессмертие души не верю, Серега. Я много повидал. И верю в смерть. Это самая надежная и реальная вещь на земле. Поэтому я верю в нее.

Сергей посмотрел ему в глаза и вдруг вспомнил о предупреждении Эдика в том последнем и, может быть, единственном их серьезном разговоре-исповеди. «Алексей – это…» – сказал тогда Эдик и оборвал свою мысль, не договорил. Что он хотел сказать?

Клюкин не отвел глаз. Так они помолчали секунд тридцать, словно заключая некую сделку, потом Алексей сказал:

– Запомни, Серега, люди за гораздо меньшие деньги перегрызали друг другу глотки. Я это знаю. Именно друг – близкому другу. Но наша дружба должна быть сильнее денег. И поэтому Алина не будет стоять между нами. Она твоя. Но тебе еще придется за нее драться. Ну ладно, отдыхай.

Алексей положил ладонь ему на запястье, сжал его и быстро вышел из кубрика. Сергей допил пиво, лег, но заснуть ему так и не удалось.

* * *

Максвелл, вернувший себе свое настоящее имя, изложил все факты и свои соображения в пространном докладе на имя руководителя МИ-5. Закончив его, он отправился в ближайший паб промочить горло. Он был опустошен, выжат и все же чувствовал потребность в энергичных действиях. Поэтому, когда к нему подсел незнакомый человек с просьбой поговорить о чем-то, касающемся бывшего Царя Мира, Максвелл согласился его выслушать. Человек этот, хоть и не назвавший своего имени, был косвенно знаком Гарольду – через несколько минут разговора он догадался, с кем имеет дело. Это был Белл, помощник шейха Аль-Махди, бывший сотрудник ФБР.

– Я и сам был намерен это сделать, – сказал Максвелл, – дело надо доводить до конца. Если ваш хозяин собирается финансировать это мероприятие, то его можно провернуть буквально сегодня-завтра.

– Вы полагаете, что девушки согласятся и не возникнет проблем?

– Во-первых, сами они не в восторге от того, что, возможно, станут матерями мутантов. Во-вторых, маловероятно, что они действительно забеременели, проведя одну ночь с Власовым. Я найду их и смогу заставить согласиться на обследование и, если понадобится, на аборт.

– И многих ему удалось, так сказать, оплодотворить? – с усмешкой спросил Белл.

– Он был близок с двумя, – сказал Максвелл.

– Отлично. Вы тоже будете вознаграждены за то, что смогли избавить мир от этого мерзавца. Мой патрон откроет солидный счет на ваше имя. Этот счет будет расти, если вы согласитесь сотрудничать с нами и дальше. Ведь не секрет, что жена Власова могла остаться жива и в свою очередь родить какого-нибудь монстра.

Максвелл напрягся. До сих пор ему предлагали то, что он сам хотел сделать – избавить от проблем двух дурочек, согласившихся стать «царскими невестами». Теперь ему предлагалось другое.

– А почему ваш патрон так заинтересован в этом? – спросил Максвелл. – У него личные счеты с Царем?

– Ну, это вряд ли имеет значение, – сказал Белл. – Просто он хочет избавить мир от возможных последствий.

– А он себе представляет все последствия?

Белл сощурился, глядя на Максвелла. Новые интонации в голосе собеседника ему не понравились.

– Мистер Максвелл, речь идет о том, согласны ли вы помочь нам найти эту самую Царицу, а не о том, что связывает моего хозяина с Власовым. Кстати, если бы не он, ваша миссия могла бы и не осуществиться, – с улыбкой добавил Белл, думая, что делает очень тонкий намек. На самом деле он допускал самый грубый промах в своей жизни.

– Теперь я знаю, о чем вы говорите, мистер Белл, – сказал Максвелл.

– Откуда вам известно мое имя? – сразу насторожился тот, хорошо помня наставление Аль-Махди о том, что сам шейх не должен быть засвечен в этих операциях.

– Мне известно и имя вашего хозяина. Вы недооцениваете британскую контрразведку, – сказал Максвелл. – Значит, так: я сделаю то, о чем мы договорились. Сегодня же я лечу в Москву. Об остальном мы поговорим позже. Я буду ждать вас через пять дней на этом же месте в это же время. Теперь о деньгах.

* * *

Максвелл смог найти того самого лысого, который организовал конкурс «царских невест». С его помощью он быстро отыскал двух девиц, потешивших Эдика в ту ночь. Обе согласились без лишних уговоров пройти тщательное медицинское обследование и, если понадобится, избавиться от ребенка. Максвелл убедился, что эта его миссия завершена, выдал девушкам причитавшиеся суммы от Аль-Махди и вернулся в Британию. Однако еще перед вылетом в Москву он сделал шаг, в осмысленности которого до сих пор сомневался, – он позвонил Аль-Махди и сообщил ему, что не в интересах шейха продолжать преследование тех, кто входил в окружение Царя. В этом случае у шейха могут возникнуть проблемы. – в частности, его участие в организации теракта на территории Британии не останется в тайне, после чего он в лучшем случае станет персоной нон фата, и это может распространится на его сына, который учится в британском колледже. Максвелл не представился и положил трубку. Он мог предвидеть последствия этого разговора для Белла, и он рассчитал правильно. Белл прибыл в загородную резиденцию шейха в Эмиратах с докладом о начале операции, целью которой было покончить с возможными наследниками нечестивца и безумца Эдуарда Власова. Шейх похвалил его за расторопность, обсудил дальнейшие шаги, после чего Белл сел в вертолет, который должен был доставить его в аэропорт. Теперь с ним были два помощника – молчаливые арабы. Они молчали, когда вертолет, летя над морем, отклонился от берега на добрую милю, хотя в этом не было необходимости. Белл почувствовал неладное, шагнул к пилоту за объяснениями, и последнее, что он ощутил в своей жизни, был сильный удар кастетом в затылок. После этого молчаливые арабы открыли дверцу и вышвырнули Белла за борт.

Максвелл нашел и дом той самой девушки, что могла заменить Эдику Царицу. Катя так и не полетела в Англию – вести о гибели Царя Мира пришли раньше. И тот, кто должен был за ней зайти, не появился. Когда Мак-Гроу позвонил в дверь ее квартиры, открыла ее мать. Катя в это время была в ванной. Она все рассказала матери, и та, узнав Мак-Гроу, увидела в его глазах какое-то опасное выражение. Она сказала, что Кати нет дома и что она улетела за границу, в Англию. Спасла ли она тем самым дочь или нет – никто не может этого сказать, сам Мак-Гроу не мог бы объяснить, чтобы он сделал, наткнувшись на отказ Кати от аборта. Впрочем, скорее всего, она бы не стала с ним делиться своей тайной.

Вообще все, кто был так или иначе замешан в истории с царствованием, старались хранить молчание и не показываться на публике, а то и вовсе исчезали из виду. Реакция мира на недолгий кураж Эдика затухала как-то сама собой, и никто не пытался ее раздувать. Попытка того же Лоуи из МИ-5 привлечь внимание к возможности нашествия пришельцев едва не стоила ему карьеры. Видимо, сильные мира сего, униженные Власовым, стремились побыстрее вычеркнуть его из памяти людей. И это им удавалось. Странно, но гибель тысяч британцев, уничтоженных эллипсоидами, как-то, словно по молчаливому соглашению, была приравнена к несчастному случаю.

Может, так оно было и лучше. А военные, озабоченные бесславным столкновением британских вооруженных сил с пришельцами, при попытке привлечь внимание к этим эпизодам наталкивались на полное равнодушие или даже насмешки. Максвелл поначалу сам не мог объяснить, зачем он вмешался в дела Аль-Махди, почему он лихорадочно пытался совершать какие-то действия, не слишком отдавая себе отчета в их обоснованности. В конце концов, что ему было до Алины, до царской свиты, скрывшейся в подлодке неизвестно куда. Но он, Максвелл, хотел сам проследить этот путь, и не с целью убить Царицу, а просто для того, чтобы занять себя и о чем-то забыть. В минуты просветления он начинал с ужасом понимать, что не контролирует себя, что психика его расшатана до предела и он сам не знает, что предпримет в ближайшую минуту. И все же, заставив себя сесть и по возможности спокойно обдумать свои поступки, Максвелл понял свои подсознательные мотивы. Вмешиваясь в деятельность Белла, он защищал не Алину, а ту, на которую бы непременно вышел Белл в своих рысканиях, – Джин Ферндейл. И именно ее пытался вытеснить из памяти Максвелл, совершая непонятные энергичные действия, из-за чего в МИ-5 уже встревожились и собирались отправить его на тщательное медицинское обследование, хотя он и был героем нации. Он вернул себе имя, он отомстил, но для того, чтобы снова начать жить, ему нужна была Джин.

* * *

Излишне говорить, что все средства массовой информации буквально кипели, обсуждая последние события. Чего только не было в эти дни в газетах, телепрограммах, многочисленных интервью, заявлениях, дискуссиях… Впрочем, можно сказать, чего в них не было – не было ни одной строчки и ни одного слова очевидца событий – Джонатана Гейтса. Вернувшись с Дансинг-Хилл, он с нетерпеливой дрожью в пальцах включил свой компьютер – и не написал ни одного слова. Он просидел час за клавиатурой, уставившись невидящими глазами в мельтешащий звездочками экран. Мыслей было в избытке. Они сплелись в его голове в невообразимый клубок, и он не мог его распутать. Был ли Царь авантюристом, эгоистом и трусом, был ли он убийцей, виновны ли в случившемся политики, правильно ли вела себя Царица, уничтожив пришельцев и тем самым обрекая Землю на возможное нашествие, был ли героем Мак-Гроу или он решал личные проблемы и его вмешательство оказалось излишним, и сам он, Гейтс, имеет ли он право занять какую-то определенную позицию во всем этом?…

Гейтс отказался что-либо писать или говорить на эту тему. В конце концов убедившись, что это не кокетство и не попытка набить себе цену, от него отстали. Он продолжал работать в газете, мечтал написать книгу о недолгом царствовании Эдуарда Власова, но каждый раз, пытаясь начать ее, обнаруживал в голове все тот же запутанный клубок, и не было нити, за которую он мог бы потянуть.

* * *

Всего лишь три дня понадобилось кардиналам, чтобы вновь собраться в Сикстинской капелле и вернуть престол «законному» Папе. Но был среди них один человек – а может, и не один, – который в душе был не согласен с этим решением. Какие-то странные мысли посещали Казароли в эти дни. Он вспоминал громоздкую устаревшую затхлую структуру Католической Церкви, когда-то казавшуюся ему величественной; вспоминал, с каким достоинством и искусством вела себя в эти дни «Мама Римская» Лючия Джентильони; вспоминал фразу Царя о «красоте, отпирающей двери, перед которыми бессильны любые ключи», его странную просьбу помолиться о душе космического язычника, дабы не бродила она в одиночестве среди звезд. Он исполнил эту просьбу, и еще более странные мысли и искушения овладели им – он грезил о новой Церкви, Церкви красоты – не только духовной, ибо нет и не может быть красоты духовной в уродливом теле. Но малейший призрак раскола страшил его. Как знать, что бы сталось с кардиналом Джакомо Казароли, попади ему в руки волшебное зеркало. Но оно исчезло, возмутив души лишь нескольких землян и сделав их планету неизбежной мишенью для грядущего нашествия.

* * *

Джин сама открыла дверь, и Мак-Гроу поначалу даже не узнал ее. Когда он видел ее, Джин, в последний раз, это была жизнерадостная девушка, подросток. Сейчас перед ним стояла взрослая женщина, лет на десять старше той Джин.

– Это вы? – чуть удивленно, но почти равнодушно сказала она.

– Можно мне войти, Джин?

Она не ответила, повернулась, пошла прочь от двери. Мак-Гроу зашел, захлопнул дверь. В комнате был лишь один стул. Джин села на кровать и застыла в какой-то неудобной позе.

Так она и просидела до конца их разговора. И такой она осталась в его памяти – словно больная птица на жердочке.

– Он правда погиб? – спросила Джин.

– Да.

– Вы не смогли его защитить? Или не захотели?

– Это имеет значение?

– Наверно, нет. Все его не любили, и вы в том числе.

– Почему ты так думаешь?

– Я когда вас увидела, подумала, что вы плохо к нему относитесь. А он… Он, по-моему, думал, что вы его друг и готовы отдать за него жизнь.

Дарби молчал. Если бы Эдик был так же проницателен, как Джин, Мак-Гроу тогда выдал бы себя одним взглядом. Но все сложилось иначе. Все… Когда он ехал к Джин, он хотел рассказать ей, что сделал с ним Царь и что он, Мак-Гроу, сделал с ним, он хотел сказать Джин, что она для него – последняя надежда вернуться к жизни и он любит ее, готов оберегать от всех, готов отдать за нее жизнь.

Но он встретился с другой Джин. И не знал, как к ней отнестись. Он чувствовал только, как неуместны были бы его излияния, как равнодушна она ко всему и ко всем. Легче было разбудить покойника, чем вернуть прежнюю Джин.

И потому он сидел и молчал. Ее это не тяготило. Она думала о чем-то – и Дарби казалось, что все эти дни после гибели Царя она думает об одном и том же.

Так прошло минут десять, а может быть, и полчаса.

– Тебе нужно уехать отсюда, – сказал вдруг Мак-Гроу.

– Зачем?

– Легче будет забыть все. Жизнь ведь не кончилась. Она молчала.

– Джин! – громко сказал Дарби.

Он подошел к ней, присел на корточки, заглянул в глаза.

– Хочешь уехать со мной?

– Нет, – равнодушно сказала она.

– Но что же ты будешь делать дальше? Вот так сидеть в пустой квартире, чего-то ждать? И чего же?

– Вы не беспокойтесь, мне есть чего ждать.

Она взглянула на него, и взгляд у нее был не потухший, не безжизненный. Он был равнодушным, да, но жизнь в нем была. Жаркая волна ударила Мак-Гроу в голову, он поспешно выпрямился. Только бы не… Но о чем тогда она могла говорить?

– Ты ждешь ребенка? – хрипло спросил он, с трудом выговаривая слова.

– Да, – тихо ответила она.

– От него?

Она чуть усмехнулась, вернее, просто шевельнула уголком рта, словно он сказал несусветную глупость, но она была выше этой глупости.

– Джин, послушай меня. Тебе нельзя… Нельзя рожать этого ребенка. Ведь Власов был… почти нечеловек, понимаешь? И ребенок этот будет… неизвестно каким… чудовищем. – Он помолчал и почти шепотом проговорил: – Тебе нельзя рожать этого ребенка, Джин. Ты должна от него избавиться.

– Подите прочь, – сказала она равнодушно.

– Я не уйду, пока ты не пообещаешь мне сделать это. Ты пойдешь сейчас со мной. В больницу. И избавишься от ребенка… это будет чудовище, нечеловек, пойми меня, Джин.

Она молчала. Мак-Гроу был ошеломлен, и потому трезвая мысль о том, что отношения Эдика и Джин начались совсем недавно, и она вряд ли могла точно знать, что забеременела, не приходила ему в голову. Если, будучи в России, он все это сознавал и говорил с девушками о будущем медицинском обследовании, то здесь, с Джин, с девушкой, к которой его безумно влекло, которая означала для него возвращение к жизни, – здесь он принял на веру ее слова. Оба они были словно безумны, оба были ослеплены непонятными чувствами. Не любовью, нет, скорее сумасшедшей надеждой. Она, деревенская девчонка, уже грезившая о царской жизни, и теперь, чтобы не сойти с ума от рухнувшей мечты, лепетавшая о будущем ребенке, царском отпрыске, и он, человек, которому ампутировали душу, а остатки ее он утопил сам в стальном шаре и все же еще надеялся на восстановление этой души, – такой была эта странная пара странно связанных между собой людей, случайно сошедшихся в убогой квартирке на окраине Эдинбурга.

– И он тоже был чудовищем, – хрипло продолжал Мак-Гроу, – он убивал людей. Он убил мою жену и сына. А я любил их. И тебя я люблю, Джин. Я хочу, чтобы мы были вместе. Но этот ребенок… ты должна от него избавиться, не потому, что это чужой ребенок, а просто… Я не хочу, чтобы ты страдала, если родишь чудовище, а он не может быть другим.

– Оставьте меня в покое. Теперь я знаю, что это вы его убили. Я ненавижу вас. И всех ненавижу. А мой ребенок… наш с ним ребенок будет жить. Я ему подарю жизнь. И никто меня не заставит от него отказаться, каким бы он ни родился. Уходите!

Джин встала. И хотя она была гораздо ниже его ростом, Мак-Гроу отступил назад, к двери.

– Я не дам ему родиться, – глухо сказал он. – Ты должна быть со мной. Я не позволю ему и тебя отнять у меня.

– Убирайтесь, – отчетливо сказала Джин.

Мак-Гроу пошел к двери, сделал шаг, другой, потом остановился и вытащил револьвер. Не оборачиваясь, он сказал:

– Ты должна это сделать. Иначе я убью тебя. Я не должен дать этому чудовищу родиться. Ты слышишь меня? Джин!

Он резко обернулся. Если бы она в эту секунду смотрела ему в глаза, он бы не смог выстрелить. Но она стояла спиной к нему, его для нее просто не существовало.

Мак-Гроу нажал на спуск. Он не целился, черт возьми. Он не хотел убивать ее. Он хотел… Он сам не знал, чего он хотел.

Джин упала сразу, вытянув вперед руки, и пальцы ее чиркнули по штукатурке на стене.

– Джин, – тихо позвал он. Подошел, наклонился над ней… Потом обнял ее за шею, приподнял, поворачивая к себе лицом.

Глаза ее были открыты, на груди слева краснело небольшое пятно крови. – Ну зачем же ты это сделала? – спросил Мак-Гроу.

Он услышал звук шагов в коридоре. Дверь была приоткрыта. Она открылась еще чуть-чуть, кто-то заглянул, потом раздался визг, крики, шум шагов.

Мак-Гроу перенес Джин на кровать. Он закрыл ей глаза, отступил назад. И вдруг почувствовал, что ноги у него подкашиваются. Он отступил еще, сел на стул, закрыл глаза. Когда он вновь открыл их, в дверях он увидел полицейского.

– Это вы стреляли, сэр? – спросил тот.

– Я, – сказал Мак-Гроу.

Он хотел поднять револьвер, чтобы успеть закончить со всем этим и остаться навсегда тут, рядом с Джин. Мак-Гроу привстал, но полицейский оказался проворнее – он уже стремительно двинулся вперед и поднял револьвер. Они едва не столкнулись лбами.

– Сядьте и не двигайтесь, – резко сказал полицейский.

– Глупо как… – пробормотал Мак-Гроу. Он имел в виду то, что не успел расправиться с убийцей Джин, поставить точку. И теперь за это приходилось расплачиваться.

Дальше было молчание. Своры репортеров, полицейских, адвокатов, психиатров суетились вокруг него, приходили его коллеги из МИ-5. Он не произносил ни единого слова. Молчал он и на суде, отказавшись от последнего слова. И трудно подсчитать количество слов, произнесенных вокруг него – о нем, о Джин, о Царе Мира. Лишь раз вскинул он голову – когда выступал врач-эксперт. Адвокат, пытаясь найти аргументы в пользу своего подзащитного, рискнул сказать суду, что Максвелл, убивая Джин, пытался спасти человечество от нового монстра, отпрыска Царя Мира. И тогда вызванный свидетелем судмедэксперт, проводивший вскрытие убитой, сухо заявил, что факт беременности при вскрытии не подтвердился. Она не ждала ребенка, она выдумала это.

Надо отдать должное присяжным. Они не обратили внимания на всю эту шумиху. Герой нации, супершпион, покончивший с Царем, человек трагической судьбы – все эти красочные фразы не интересовали их. Они судили Гарольда Максвелла за убийство Джин Ферндейл, которое он совершил, будучи вменяемым и в здравом уме. Мотив мести не звучал как смягчающее обстоятельство. Мак-Гроу отомстил Царю, отправив его на морское дно. Нельзя было мстить Джин за то, к чему она была непричастна.

Офицеру британской контрразведки, бывшему личному телохранителю Царя Мира Гарольду Максвеллу, суждено было провести в тюрьме остаток жизни.

Ему казалось, что в своей мести он не сумел поставить лишь завершающую точку – пустить себе пулю в лоб. И тогда бы род Максвеллов завершился, как и род Царя Мира. Но Мак-Гроу ошибался. Он не знал, что Алина осталась жива и ей суждено было родить на острове мальчика, что почти одновременно с ней в скромном городском роддоме Васильевска у девушки по имени Катя родилась девочка. И у этих детей был один отец – Эдуард Власов, Царь Мира. И еще больше удивился бы Гарольд Максвелл по кличке Молчун, сидевший в одиночной камере, потому что его смертельно боялись другие обитатели тюрьмы, считавшие, что он продал душу дьяволу, Максвелл, сидевший под наблюдением видеокамер, ввиду неоднократных попыток суицида, – он бы удивился еще больше, если бы знал, что пятнадцать лет спустя ему доведется встретиться с детьми того человека или нечеловека, которого он упаковал в стальную оболочку с отравленным смертельным ядом воздухом и опустил на глубину в две с половиной тысячи футов. Но не раз за все тысячи бесконечных однообразных, безликих суток, проведенных в полном молчании и одиночестве, просыпался он среди ночи в холодном поту, с бешено бьющимся сердцем и слезами на глазах от того, что в кромешной тьме чудился ему тонкий, пронзительный, безумный, насмешливый голос:

– Дарби… Дарби Мак-Гроу, подай мне рому!..