355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ильдар Абдульманов » Царь Мира » Текст книги (страница 29)
Царь Мира
  • Текст добавлен: 31 октября 2016, 00:16

Текст книги "Царь Мира"


Автор книги: Ильдар Абдульманов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 35 страниц)

Эдик помолчал, обвел мрачным взглядом журналистов, потом продолжил:

– Мне пришлось показать ему, кто есть кто, хотя, повторяю, я не собирался с ним связываться. Теперь ему придется уйти со своего поста. Но он сохранит свое нынешнее состояние до тех пор, пока не выберут нового Папу. По-моему, его кардиналы выбирают. Так вот, на случай, если они заартачатся и не пожелают избрать другого, я заявляю, что каждый час их колебаний будет опасен для Папы, сидящего в своем бронированном автомобиле. Космические силы не станут его освобождать, пока не будет выбран новый Папа. Но это еще не все. Потому что новый Папа будет совсем даже не Папа.

Переводчик с некоторым ужасом на лице уставился на Эдика, но встретил грозный ответный взгляд и перевел его фразу.

Эдик поднялся, не обращая внимания на журналистов, налил в свой бокал воды, жадно выпил, потом снова завалился на кровать.

– Раз уж такое дело, что Папа на меня напал, я считаю, что имею право предъявить свои требования к личности нового Папы. А требование, по сути, одно. Поначалу оно покажется странным, но после некоторого размышления вы поймете, какая глубокая логика в нем сокрыта. К тому же она больше согласуется с христианскими канонами. Вы никогда не думали, почему наместником Бога, то есть, так сказать, заместителем сына Божьего на земле, является пожилой мужчина? Мне лично это кажется нелепостью. Сам Христос, кстати, был довольно молод, а со всем земным его связывала мать, Богородица. Так не кажется ли вам более уместным, чтобы Христианскую Церковь возглавляла молодая женщина?

Эдик обвел внимательным взглядом толпу почтительно внимавших ему журналистов. Впрочем, взгляд был далеко не таким внимательным, каким казался, а толпа не слишком почтительной, но ему хотелось так думать. Он продолжал новым для себя важным тоном проповедника:

– Именно это требование будет основным и единственным моим требованием к Ватикану. Ну а поскольку я больше всего на свете ценю красоту, то эта женщина должна быть красивой. Богородица, кстати, была, судя по всему, недурна собой. Таким образом, будущий Папа Римский – это уже не Папа, а так сказать, Мама Римская, или даже не Мама, потому что детей у нее не должно быть. – Эдик продолжал импровизировать, на ходу развивая свою идею. – И она должна быть красива. В связи с этим Ватикану придется предложить мне несколько кандидатур, я выберу несколько красивых женщин, остальные их качества – это дело Церкви, ну а из этих нескольких, число их я не ограничиваю, кардиналы должны будут выбрать нового руководителя Католической Церкви. И им придется поторопиться, иначе Папа Римский и его шофер будут страдать от жажды и голода и даже могут умереть. Боюсь, что я не смогу воздействовать на космические силы, пока мои требования не будут выполнены. Хотя шофера я выпущу, может быть… если смогу. У меня все. Ваши вопросы?

* * *

«Корабль военной разведки системы планет Каэль – Отай сообщает о том, что при приближении к планете Эльт был неожиданно атакован кораблем-разведчиком эллипсоидов. В результате нападения двое членов экипажа – инэсты каэльца Ацема и отайца Нотана – были уничтожены. Получивший тяжелые и необратимые повреждения энергетических структур инэст каэльца Рацеза не мог больше находиться в условиях космоса на поврежденном корабле и был отправлен на планету Эльт на спасательной шлюпке. Предполагается, что он может успеть предупредить жителей Эльта об угрозе со стороны эллипсоидов. По нашим оценкам, экипаж корабля эллипсоидов состоит из шести-семи особей. Его намерения нам неизвестны, однако пребывание вблизи Эльта и возможность получения информации о событиях на Эльте позволяет предположить, что эллипсоидам известно о существовании инвертоидов на Эльте. Возможна как попытка разведчиков эллипсоидов уничтожить инвертоидов своими силами, так и вызов усиленной эскадры ввиду обнаружения нашей разведки. В случае высадки эллипсоидов на Эльте считаем своей обязанностью произвести высадку и принять бой с противником. В этом случае гибель нашего экипажа практически неизбежна. Эффективная поддержка со стороны Эльта вряд ли возможна: существующие системы вооружения Эльта имеют низкую вероятность уничтожения эллипсоидов».

– Ты ни о чем не хочешь со мной поговорить, Джин? Обед уже закончился, и Джин собиралась встать из-за стола.

Вопрос отца смутил ее. Он редко разговаривал с ней и почти никогда не заговаривал первым. Поэтому она сразу поняла, что ему что-то стало известно о ее связи с Царем.

– Не знаю, – смешалась она, – ты хотел что-то спросить у меня?

Джон Ферндейл внимательно и сурово смотрел на дочь. Он уже говорил с женой, но решение принял сам и знал, что сможет настоять на нем.

– Тебя видели с этим человеком, – сказал он, как всегда, просто и прямо. – Ты была близка с ним.

– Да, – тихо сказала Джин, поняв, что отрицать бесполезно.

– Я бы не стал вмешиваться в твою жизнь, если бы это был нормальный парень. В конце концов, у вас, молодых, свои правила, а мы в вашем возрасте тоже не были святыми. Но этот человек – порождение дьявола. Тебе нельзя быть с ним.

– Я люблю его, – сказала Джин.

Отец знал, что характер у нее не намного слабее, чем его собственный, но он не мог оставить все, как есть. Кто угодно, только не этот человек. Джон Ферндейл попросту не считал его человеком. Дело было даже не в том, что Власов был женат, был иноземцем и вряд ли мог дать Джин счастье – несмотря на свою провинциальность, Джон Ферндейл достаточно широко смотрел на подобные вещи. Дело было в другом: он считал этого человека убийцей, а глумление над Католической Церковью – хотя Джон Ферндейл и был протестантом – говорило о том, что Царь не способен на раскаяние.

– Джин, он преступник.

– Это ты так считаешь.

– Он убил людей.

– Это не он, это силы, которые ему не подвластны, а он не хотел убивать.

– Джин, я никогда не требовал от тебя чего-то, что могло бы ограничить твою свободу. Но теперь ты должна уехать, ты должна порвать с ним и больше не видеться. Даже не прощаться. Иначе…

– Что?

– Иначе я не смогу считать тебя своей дочерью.

– Даже так? Ты так уверен?… – Что-то вроде рыдания вырвалось вдруг у Джин, но она пыталась сдержать слезы.

– Уверен в чем? – неумолимо продолжал Джон. Он знал, что доведет этот тяжелый разговор до конца, чего бы это ни стоило.

– В том, что я тебя послушаюсь. – Джин уже всхлипывала, но все-таки закончила: – И в том, что выберу тебя. Я… я его тоже люблю… и я не знаю, кого я выберу… может быть, если ты не хочешь, чтобы я была твоей дочерью… я все равно могу остаться с ним.

– Если ты еще раз встретишься с ним, я убью его, – спокойно сказал Джон Ферндейл.

Джин посмотрела на него чуть растерянно, полуоткрыв рот. Реакция ее была детской:

– А ты не сможешь его убить! У него есть молнии, которые его защищают.

– Значит, он убьет меня. Но по-другому не будет. Вы не останетесь вместе, пока я жив. Если ты готова выбрать, ты выбираешь мою или его смерть.

– Нет.

– Да.

Джон Ферндейл встал из-за стола, вышел в другую комнату и вернулся с ружьем.

– Выбирай сейчас, – сказал он, – или ты уезжаешь со мной в Эдинбург и пока будешь жить там, или ты остаешься. Но как только этот дьявол появится, я убью его. И не остановит меня ничто.

– Нет!

– Я решил, Джин. Это решение я не изменю.

– Почему я не могу быть с ним? – тихо спросила она, и Джон понял, что смог сломить ее.

– Так нужно, – сказал он, – поверь мне. Собирайся. Мы поедем сегодня же.

Ни слова не говоря никому, Алина на следующее утро улетела в Шотландию. Ее сопровождал только Сергунин. Эдик тоже собирался вернуться в замок, но перед этим попросил Илью зайти к Сергею и сказать ему, что он остается в России.

– Выдай ему зарплату и выходное пособие, чтобы не нуждался, больше он с нами не работает, он уволен, – сказал Эдик, не вдаваясь в подробности. Когда Илья сообщил об этом Сергею, тот только равнодушно кивнул.

Оказавшись снова вместе на Дансинг-Хилл, Эдик и Алина практически не виделись друг с другом. Она целыми днями пропадала на яхте, где влюбившиеся в нее Хэммонд и команда готовы были выполнить любой ее каприз. Эдик дня три почти не выходил из комнаты, и только Дарби, пополнявший его запасы спиртного и периодически составлявший ему компанию, знал, что Царь запил. Лишь на следующий день после возвращения Эдик допустил к себе посетителя, кардинала Казароли.

* * *

Одиозное заявление Царя поставило Ватикан в тупик. С одной стороны, Папа был жив, и выборы другого Папы неправомочны. С другой стороны, в случае отказа коллегии кардиналов от выборов, жизнь Папы ставилась под угрозу. Царь Мира уже доказал, что может убивать или что гибнут люди, смерти которых он хочет. И при этом он не мог быть напрямую обвинен в убийстве. Что же касается требования о замене Папы «Мамой» – поначалу оно больше всего потрясло католиков, но потом на передний план выступило отчаянное положение, в котором оказался нынешний Папа Римский. Один из кардиналов, Джакомо Казароли, попросил Царя об аудиенции. Эдик согласился уделить ему полчаса, заранее предупредив о том, что об отмене решения не может быть и речи. Джакомо Казароли все же решил увидеться с человеком, всколыхнувшим весь мир.

Ему приходилось встречаться с тиранами, людоедами, миллиардерами, проститутками, смертниками, убийцами, мошенниками, святыми, сумасшедшими. Но все же Эдик его озадачил.

Джакомо Казароли пришел со своим переводчиком, чтобы говорить по-итальянски, хотя владел и английским. Ему показалось, что он, говоря на родном языке, сможет быть более убедительным. Войдя, он чуть поклонился, поздоровался, не называя титулов и не прибегая к обращениям. Так же поздоровался с ним Эдик.

– Садитесь, – пригласил он гостей за маленький столик. – Я вас слушаю. Только, во избежание лишних слов, могу сказать, что решение о замене Папы Римского женщиной непреложно и не подлежит обсуждению.

– Мы бы не стали возражать против вашего требования, учитывая, что жизнь понтифика находится под угрозой, – сказал Казароли, поняв, что длительные прелюдии и психологические подготовки здесь не пройдут. – Однако новый Папа Римский избирается после смерти прежнего, таковы правила.

– Вы хотите дождаться его смерти, – удивленно спросил Эдик, – только во имя соблюдения правил?

– Мы ни в коем случае не хотим его смерти, – возразил кардинал. – Просто мы готовы выполнить ваше требование, но хотели бы, чтобы эта замена произошла естественным путем. То есть нынешний Папа мог бы оставаться главой нашей Церкви до своей кончины, а после этого на выборах конклав готов был бы рассмотреть ваши требования.

– Вы плохо меня поняли, кардинал, – сказал Эдик, усмехнувшись. – Папы Римского больше нет, он уже низложен силами более могущественными, чем вся ваша Церковь. Исходите из этого факта. Вам придется выбрать сейчас, но если вы не выполните мои требования, то человек, который был Папой Римским, умрет. Вот и все.

– Это очень жесткая позиция, – начал Казароли, но Эдик прервал его:

– Я не трогал Папу Римского ни словом, ни намеком. Ему не надо было лезть не в свои дела. Он оказался бестактным, беспардонным человеком. Да он и раньше лез во все дыры, но я его не критиковал. Если я ему не нравлюсь, то это его личное дело. Но если он заявляет об этом публично и пытается восстановить против меня людей, то я не собираюсь сносить это. Он должен был крепко подумать, прежде чем изрекать свою проповедь, направленную против меня и моих близких. Так что он сам виноват, и он наказан. Жизнь его сохранится, если вы этого хотите. Но поста своего он уже лишился. Вы, конечно, можете оскорбиться и ждать, пока он умрет в своей машине. А потом обвинить во всем меня. Это ваше дело. Но вам все равно придется выбрать другого Папу, и если он не будет соответствовать моим требованиям, то его постигнет та же участь. Поймите, я отношусь к вашей Церкви с уважением и ничего против нее не имею, но глава этой Церкви оскорбил меня. Не Церковь виновата, а то, что этот человек оказался невоздержан на язык, а значит, он и не достоин высокого сана.

Казароли понял, что решения своего Царь не отменит и убеждать его бесполезно. Как ни странно, выслушивая «энциклику» Царя в адрес Папы, изложенную в неслыханных тонах и выражениях, кардинал вдруг подумал, что в чем-то он согласен с этим человеком: почему они, то есть Ватикан, присвоили себе право осуждать человека, не принадлежащего к их Церкви? До сих пор это право как-то не оспаривалось и не подвергалось сомнению, но вот вам и прецедент… И в чем-то Власов прав, если отнестись к нему не с позиции своей должности и своей миссии, а просто как человек к человеку. Джакомо Казароли умел ставить себя на место собеседника, даже если тот был закоренелым преступником. Власова он не мог отнести к таковым, хотя при его участии были убиты люди, нарушена стабильность мира, поколеблено благочестие, нанесен тяжкий, унизительный удар Церкви. Почему же я ему сочувствую в глубине души? – спросил себя Казароли. И не смог ответить на этот вопрос.

– Вижу, ваше решение непреложно. Вы ставите нас в безвыходное положение. Я постараюсь убедить кардиналов выполнить ваши требования. Я не считаю вас стопроцентно неправым в этом конфликте, – тихо закончил Казароли, и даже переводчик с удивлением посмотрел на него.

– Спасибо, что вы попытались понять меня, кардинал, – сказал Эдик просто. – Мало кто пытался это сделать.

– Скажите мне, почему именно женщину вы хотите видеть на этом посту? Это противоречит нашим канонам…

– Боюсь, что вам придется их пересмотреть, кардинал. Это непреложное требование. Да и вообще, знаете, красота отпирает двери, перед которыми бессильны любые ключи. Я поклоняюсь красоте, и если Папа Римский бросил мне вызов и проиграл, он должен заплатить за это частичным отступлением от канонов, отступлением, которое только и способно как-то примирить меня с вашей религией. Вы ведь не хотите, чтобы я посвятил себя борьбе с ней?

– Вы вызываете на себя гнев довольно могущественных сил, – сказал Казароли. – Бросая вызов всему миру, вряд ли можно долго и спокойно жить в нем.

– Да. Вы правы, – сказал Эдик.

Кардинал поднялся, снова чуть поклонился, прощаясь, и пошел к выходу.

– Послушайте, кардинал Казароли! – вдруг окликнул его Эдик. – Я не знаю, можно ли вам пить. Хотите выпить со мной вина?

Казароли выслушал перевод и после секундного колебания вернулся к столу. Эдик улыбнулся, наполнил сам два бокала прекрасным анжуйским вином и протянул один кардиналу.

– Вы позволите называть вас просто Джакомо? А меня вы можете называть просто Эдуард.

– Хорошо.

– Я знаю, вам неприятно все, что я говорил. Поймите, Джакомо, это игра. Я сыграю и уйду, мне недолго осталось.

Вы все вернете на круги своя, как говорится. Это для вас эпизод, не более. Были ведь у вас и хуже моменты.

Кардинал чуть заметно кивнул и посмотрел в глаза Власову. Может быть, и игра, подумал он, но столько тоски и отчаяния я не видел и во взглядах приговоренных к смерти.

– Я грешник, язычник, наверно, но когда я сгину, вы за меня помолитесь, Джакомо. У меня душа есть, она настоящая, зримая, я ее видел даже – понимаете, я переходил в другое тело, а она оставалась, душа. Может, это не совсем то, что вы имели в виду. Но вы все равно помолитесь за то, чтобы она успокоилась, не блуждала в ночи среди звезд. Это так тоскливо, Джакомо, поверьте мне.

Он не был пьян, хотя слова его походили на пьяный бред.

– Когда я сгину, вернете своего Папу на трон, нет проблем. Мне на это наплевать. Но вы помолитесь за меня, ладно?

– Да. Я обещаю, Эдуард, – сказал Казароли. Он вдруг почувствовал, что с каждой минутой этот странный человек все больше ему нравится, а Церковь, эта громоздкая надстройка, опосредующая самые, может быть, интимные в мире отношения между человеком и Богом, кажется бессмысленной, претенциозной, лишней. Конечно, это не так, сразу поправил он себя, конечно, большинству людей Церковь необходима, но вот эти исключения – как они выбивают из колеи!

Если бы не этот последний эпизод, кардинал бы не знал, какую позицию избрать на конклаве. Но именно его, Казароли, призыв смириться перед лицом хоть и зла, но заблудшего и детского зла – именно так выразился кардинал, – этот призыв сыграл решающую роль. Однако самым ошеломляющим фактом для Казароли оказалось то, что кардиналы как-то спокойно отнеслись к тому, что женщина – немыслимое дело! – станет священником Католической Церкви, да еще займет высший пост. Эта неожиданно спокойная реакция заставила Казароли призадуматься, и впоследствии он не раз вспоминал об этом. Обсуждая вопрос, кардиналы вспомнили и Пия X, призывавшего к культу Девы Марии и объявившего ее Царицей Небес. В конце концов, ничего противозаконного и антибожественного не было в том, что главой Римско-Католической Церкви станет женщина. Кардиналы приняли заявление, где объясняли свое решение гуманными побуждениями и стремлением спасти человека от смертельной угрозы.

Что же касается кандидатур, то по иронии судьбы их оказалось предостаточно. Практически у каждого из кардиналов была своя кандидатура, и все эти женщины были красивы, смиренны, возвышенны, чисты. Странной была лишь процедура предварительного избрания: всех их, по требованию Булавина, засняли на видеопленку, передали ее Царю Мира, и он, в свою очередь проявляя готовность к примирению, сообщил кардиналам, что все кандидатуры приемлемы для него и выбор остается за ними. Кардиналы понимали, что это временный вариант, но никто из них не знал, сколько продлится «матриархат» в Ватикане. Казароли уверял всех, что речь идет о нескольких месяцах, не более, и при этом в голосе его звучала печаль – то ли о заблудшей душе Эдуарда Власова, то ли была эта печаль более глубокой, непомерно глубокой, и касалась всей жизни кардинала, его служения, его замыслов, свершений, неудач.

Кардиналы по традиции прошли в Сикстинскую капеллу. Перед алтарем стоял стул, покрытый зеленым покрывалом, на нем – золотой кубок. Рядом была чугунная печка для сжигания бюллетеней. Если бы никто из кандидатов не набрал двух третей голосов, бюллетени сожгли бы, добавив сырую солому или паклю, и над Ватиканским дворцом поднялся бы черный дым. Но теперь в печку добавили сухую солому, и белый дым означал, что двадцативосьмилетняя Лючия Джентильони стала главой Римско-Католической Церкви. Именно она правила в Ватикане те несколько недель, которые были отпущены Царю Мира. Сам он благосклонно отнесся к этой женщине, поздравил ее с избранием, освободил бывшего Папу Римского из заключения в автомобиле, а в пьяном разговоре с Клюкиным не преминул похвастаться, что возвел на папский престол «Маму Римскую», клевую телку по имени Люська.

* * *

Спустя три дня после беспробудной пьянки Эдик утром вышел на прогулку. Он попросил Дарби узнать у слуг, не искала ли его Джин. Выяснив, что она ни разу не появлялась после отъезда Царя, Дарби мысленно злорадствовал. Не то чтобы ему было приятно видеть Эдика в тоске и растерянности, но еще хуже было бы видеть рядом с ним Джин.

– Ты знаешь, где она живет? – спросил Эдик, когда Дарби сообщил ему результаты опроса.

– Знаю. Деревня неподалеку, в низине.

– Мы пойдем туда, я хочу ее видеть.

Мак-Гроу думал, что Эдик пошлет его за Джин, и даже готовил себя к серьезному разговору с ней. Он намеревался уговорить ее уехать, если этого еще не догадались сделать ее родители. Если бы об этом узнал Власов, карьере телохранителя и его миссии пришел бы конец, но Дарби отмахивался от этой мысли; думая о Джин, он терял рассудок.

В дом, где она жила, они вошли вместе. Их встретил на пороге ее отец.

– Где Джин? – спросил Эдик, даже не здороваясь.

– Она уехала, – сказал Джон Ферндейл.

– Куда?

– Зачем вам это знать, сэр?

Эдик посмотрел вниз, на пол. Мак-Гроу напрягся – он почувствовал, что этот разговор вряд ли кончится добром для упрямого фермера.

– Это вы ее увезли. Силой увезли, – сказал Эдик, чуть задыхаясь от едва сдерживаемого гнева.

– Нет, сэр, она уехала сама. Она вам не пара, сэр. Оставьте ее в покое.

– Что ты сказал?

– Я сказал, что я ее отец и прошу вас не трогать мою дочь. Найдите себе другую для ваших забав. Да и жена у вас есть, сэр. А мы люди простые, нам это ни к чему.

– Ты решил за нее, а я хочу, чтобы она решила все сама! Ты понял меня?

– Мы так решили, сэр. Оставьте нас в покое. Для вас это игра, а нам надо жить.

Услышав перевод, Эдик ошеломленно уставился на фермера. Ему почудился какой-то приговор в этих словах. Он был не из их мира, они отвергали его, но тем самым – показалось ему – вытесняли его из жизни вообще.

– Я должен знать, где она, я должен видеть ее, я так хочу, – размеренно произнес он, и Дарби понял, что терпение Царя иссякло.

– От меня вы ничего не узнаете, – спокойно сказал Джон Ферндейл.

Эдик медленно поднял глаза. Но не успел он взглянуть на эфэла, как Мак-Гроу распахнул дверь. Он сперва хотел вывести Эдика из домика силой, но вовремя вспомнил об эфэле – прикосновение к Царю дорого могло обойтись.

– Давайте выйдем, – хрипло сказал он.

– Что? – удивился Эдик. Внимание его переключилось – этого и добивался шотландец.

– Я хочу вам сказать несколько слов.

Эдик смотрел на него две-три секунды, потом усмехнулся, пожал плечами и вышел из домика.

– Ну говори, – обернулся он к Дарби.

– Если вы его убьете, ваше величество, это ничего не даст, а Джин, поверьте мне, возненавидит вас, даже если любит.

– Думаешь, она меня любит? – спросил вдруг Эдик.

– Не знаю, ваше величество, такие вопросы решаются между двумя людьми, третий здесь не советчик. Но если вы убьете ее отца, все будет кончено. Да и вы восстановите всех против себя.

– Какое мне дело до всех?

– Нам здесь жить.

Эдик вздохнул и задумался. Все-таки здорово он изменился, подумал Дарби, раньше всегда действовал сгоряча. Воспоминание о том, чем обернулась для него самого эта горячность Царя, заставило Дарби сжать челюсти. Он снова ненавидел Власова, хотя все чаще ему приходилось напоминать себе о том, что он должен его ненавидеть.

– Да, наверно. Наверно, ты прав. Найди ее, Дарби. Прошу тебя. Как друга. Она нужна мне.

– Хорошо, ваше величество, я разыщу ее.

* * *

Контрразведчику не составило большого труда найти Джин Ферндейл, коллеги помогли ему. Поначалу он встретился с ними, приняв меры предосторожности. В квартире его ждал Ник, помощник Лоуи, и еще один человек – это был специалист из технического отдела. Он передал Мак-Гроу небольшой предмет, по форме точно повторяющий сотовый телефон, которыми пользовались в службе охраны Власова.

– Мы сделали его чисто механическим, – сказал он Мак-Гроу, – так надежнее. Таймер имеет пружинный часовой механизм. Пружину вы можете взвести заранее, в удобной для вас ситуации. Тогда же установите время – от пяти до сорока пяти минут. Здесь я записал последовательность набора цифр, запомните ее, она несложная. Чтобы таймер включился, надо освободить пружину от фиксатора – вот эта штучка. Начинается отсчет времени, по истечении его освобождается боек и разбивает капсулу с газовой смесью. Понадобится две-три минуты, чтобы убить все живое в замкнутом объеме до пяти кубометров. Мы не стали усложнять устройство, так что в качестве телефона оно не действует, имейте это в виду. И еще – таймер можно остановить и запустить снова. А после срабатывания бойка можно только убежать подальше – обратного хода не будет. Попробуйте все отрепетировать несколько раз прямо сейчас, чтобы я убедился, что все нормально. Капсулу можно изъять, а потом установить на место. То есть в принципе вы можете держать ее отдельно, хотя лучше хранить все в сборе, в защищенном корпусе.

Мак-Гроу убедился, что устройство действительно работает просто и надежно.

– Все отлично, – сказал он Нику. – О времени проведения операции я сообщу дополнительно. Тогда же определимся с действиями военно-морских сил. Скорее всего – я так предполагаю, – после того, как я заманю Власова в батисферу, достаточно будет лишить яхту хода. Нужно, чтобы на фрегате были водолазы, которые могли бы подобраться незаметно и повредить ей винт. А потом останется подойти и арестовать команду. Я думаю, что смогу убедить их не поднимать батисферу, но на всякий случай постараюсь сделать так, чтобы это было невозможно. Ну вот и все. Осталось выполнить приказ Царя и найти девушку.

– Мы могли бы куда-нибудь увезти ее.

– Сначала я попробую переговорить с ней. Да и потом, Власов сейчас слишком взвинчен. Может быть, она его успокоит немного.

Мак-Гроу понадобилось все его самообладание, чтобы остановиться на этом решении. Он вовсе не хотел «успокаивать» Царя таким способом, но убедил себя в том, что с нервным и возбужденным врагом труднее будет справиться, он станет слишком подозрительным и непредсказуемым.

* * *

Дядя Джин – его звали Энтони Ферндейл – жил в Эдинбурге. Он любил племянницу и охотно откликнулся на просьбу брата найти ей недорогую скромную квартиру. Сам он работал водителем у банкира, человека порядочного и состоятельного. Тот как раз подыскивал девушку, которая помогала бы в уборке дома и уходе за ребенком. Все складывалось как нельзя лучше, и дядя встретил Джин и ее отца на вокзале, гордый тем, что помогает племяннице войти в большую самостоятельную жизнь. Он был крайне изумлен, когда она, вместо того чтобы броситься ему на шею, как делала раньше, сухо поздоровалась с ним, удивился, когда увидел ее заплаканные глаза, и по строгому виду брата и по той неловкости, которую испытывал этот, в сущности, добрый человек, придавая себе строгий вид, понял, что не все так безоблачно и хорошо, как ему представлялось.

Был уже поздний вечер, Джин осталась ночевать у дяди, отец ее уехал. Но перед этим братья посидели часок на кухне, распили бутылку, и ошеломленный дядя узнал, что его племянница, веселая и жизнерадостная, как ребенок, полюбила человека, которого прокляли все соседи Ферндейлов, да и не только они, и которого считали чуть ли не дьяволом. Окончательно добила его угрюмая фраза брата, что Джин согласилась уехать от всемирного позора при непременном условии, что, если ее связь с Эдиком привела к беременности, она оставит ребенка.

– Мы еще надеемся ее переубедить, – сказал Джон Ферндейл, – но у нас ей лучше не оставаться, слишком там не любят этого Власова, как бы чего не вышло, да и если придется делать операцию, то лучше ее сделать здесь, в Эдинбурге. – Джон попрощался с братом, оставив его сокрушенным и растерянным. Впрочем, и его собственное состояние души было таким же.

Мак-Гроу не стал расспрашивать Джона Ферндейла. Достаточно было установить, что у того есть брат в Эдинбурге, что он недавно арендовал квартиру, даже не скрывая имени племянницы. Коллеги Мак-Гроу быстро разыскали и дядю, и племянницу.

В тот вечер, когда Мак-Гроу остановился у дверей квартиры, где жила Джин, она была не одна. Ее дядя решил все же поговорить с ней, попытаться вызвать на откровенность, утешить. Состояние Джин тревожило его. Она или плакала, или сидела с потухшими глазами, не желая ничего слышать о хлопотах Энтони Ферндейла по поводу ее трудоустройства. Тот рассказывал, какие у него хорбшие хозяева, как ей будет славно работать у порядочных и честных людей, но ко всему этому Джин относилась с полным равнодушием, если не с отвращением. Она грезила о другой жизни. Не то чтобы Эдик навеки покорил ее сердце – все же внешне он не был мужчиной ее мечты, но с ним она могла стать Царицей, а для провинциальной девчонки это было сказкой. Да и не только для нее. Разве что Алина восприняла свое новое положение не слишком радостно – у нее были другие ценности, и они оказались перечеркнутыми из-за всех этих инверсий.

У Джин теперь оставалось одно утешение, скорее даже навязчивая идея, – родить ребенка. Ей казалось, что тогда она обретет смысл жизни, утраченный из-за разлуки с Власовым.

Мак-Гроу стоял под дверью, слышал, как плачет Джин, и сердце его разрывалось. Ему казалось, что чувства его атрофировались, подчинившись сверхцели, но теперь все всколыхнулось вновь: и воспоминание о жене и сыне, и влюбленность в Джин, и яростное желание отомстить. Странным образом часть его ненависти перекинулась и на девушку, словно она отвергла Мак-Гроу. Она любила этого маньяка, возомнившего себя Царем Мира, убившего ее лошадь, убившего жену и сына Максвелла, да и его самого превратившего в нечеловека, одержимого одной мыслью – уничтожить Власова и все, что связывает этот мир с ним. Освободить мир от нечисти. Но тогда тебе придется убить и ее, вдруг сказал он себе. И Алину, женщину, прекраснее которой он не встречал, и лишь ненависть к Эдику помогла ему не поддаться ее очарованию. Теперь эта ненависть подсказывала ему единственный выход – убивать, убивать, убивать.

* * *

– Значит, так, – докладывал Брэдфорд Клюкину, – я побывал в другой деревне, поговорил с тамошними жителями. В замке, кроме Макговерна, жила еще семья. Это подруга его дочери Энн, ее сын, и иногда к ним приезжал ее муж. Кто он, пока неизвестно. Фамилия этой Энн – Максвелл, это я выяснил.

– Черт, – сказал Клюкин, – а кто еще был в замке во время этого… происшествия?

– Дворецкий. И журналист Гейтс. Это он написал статью.

– Точно, это я помню. Дворецкого можно допросить или подкупить, – размышлял вслух Клюкин.

– Это трудно, почти невозможно. Его знают, он очень своеобразный тип. Купить его нельзя, а нажать на него сложно, он был очень предан Макговерну, они вместе давно, у них особые отношения, это не то что хозяин и слуга, а скорее ближе к дружбе. Со старыми слугами у аристократов складываются такие отношения. Он не предаст.

– Тогда есть смысл нажать на Гейтса.

– Пожалуй. Но если тут что-то нечисто, его наверняка предупредили в контрразведке, и в случае чего, он может к ним обратиться.

– Это не так страшно, – сказал Клюкин, – Царь разберется с МИ-5, если понадобится. Но мне не хотелось бы оповещать МИ-5 о нашем расследовании. Попробуем перехитрить Гейтса. Выясни пока, где он живет и можно ли застать его одного. Нанесем ему неожиданный визит под каким-нибудь предлогом.

После ухода Брэдфорда Клюкин подошел к Сергунину. Они друг друга не очень-то жаловали, но дело было важное, и пришлось переступить через самолюбие.

– Слушай, Александр, мы тут раскручиваем это дело с Макговерном, – сказал Клюкин, – и есть подозрения, что нас там водят за нос. Похоже, что его зять и семья не были убиты, а убили совсем других людей. Но от нас это скрывают.

– То есть этот Уэллс может быть жив и подбирается к нам?

– Именно так.

– А кто был убит?

– Пока не выяснили, но здесь замешана британская контрразведка, они могли следы запутать. Мне нужна твоя помощь.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю