Текст книги "Царь Мира"

Автор книги: Ильдар Абдульманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц)

– В ближайшем будущем будет моей женой, – тем же пренебрежительным тоном сказал Власов. – Извините, что не приглашаю на свадьбу. Просто не надо думать, что если имеете дело с актрисой из провинции, то достаточно навешать ей лапши на уши, и она ваша. Это не так.

Впоследствии и сам Власов не смог бы объяснить, что подвигло его на такую тираду – то ли презрительное равнодушие собеседника, то ли улыбка Алины с чужими цветами в руках. Но сказанного не воротишь.

– Это не так, – с кривой улыбкой повторил Самарин его слова, поскольку именно это и хотел сказать. Он давно отвык, чтобы с ним говорили таким тоном, не говоря уж о прочем, и был, мягко говоря, взбешен. Но он потому и стал хозяином жизни, а не остался на уровне какого-нибудь Припадка, что сумел вовремя себя сдержать, а это один из первых признаков интеллекта.

Самарин и Власов отвернулись друг от друга одновременно. Эдик с Алиной прошли в театр, Самарин с Ляшенко вышли на улицу. Сев на заднее сиденье серебристого «мерседеса», Самарин приказал ехать домой. Минуты через две он сказал:

– Ты его запомнил?

– Конечно, – с готовностью откликнулся Ляшенко и не без юмора спросил: – Первая степень устрашения?

– Да. Не суетитесь, но если получится, то лучше сегодня. Собак надо наказывать сразу после проступка, чтобы выработался условный рефлекс, но не обязательно это делать хозяйской рукой. О том, за что, – ни слова. Следов на теле не оставляйте. Пусть полечится еще месячишко из-за проблем с внутренними органами. Но скажи ребятам, чтобы не увлекались.

– О'кей, шеф.

Ляшенко проводил хозяина до дверей коттеджа, там передал его под надзор домашней охраны.

– Я сразу поеду и организую?

– Давай, – сказал Самарин.

Ляшенко спустя минут пять вошел в подъезд некоего дома и позвонил в дверь квартиры на втором этаже. Ему открыл коренастый парень с мощными бицепсами, распиравшими короткие рукава футболки.

– Дело есть, – сказал Ляшенко.

Хозяин посторонился и пропустил его внутрь квартиры. Еще минут через семь Ляшенко отъехал от дома. А еще через пару минут от этого же подъезда отъехала черная «ауди» с тонированными стеклами. В ней сидели четверо весьма похожих друг на друга парней и девушка, которой залюбовался бы любой мужчина, но предпочел бы любоваться на расстоянии, оценив, что такая краля ему не по карману. Через пять-шесть минут «ауди» остановилась в переулке, возле театра. Девушка вышла из машины и уверенно направилась к дверям.

* * *

Нельзя сказать, что Сергунин был в восторге от идеи полковника заняться прочесыванием местности. Но это был приказ, и потому Сергунин последующие два дня практически не занимался расследованием, в то время как Ващенко тщетно пытался «расколоть» Клюкина. То, что капитан сообщил на допросах, практически ничем не отличалось от того, что он изложил на первом заседании комиссии. Убедившись, что Клюкина «сломать» не удастся, Ващенко снова вызвал Калинина. Однако, при всем своем самомнении, глупостью он все же – скажем так – не выделялся среди прочих. Поняв, что с наскоку это дело не возьмешь и что требуется компетентная помощь, он сначала переговорил с Щербининым, вернувшимся из Москвы, а потом предложил Клевцову участвовать в допросе Калинина. Тот с готовностью согласился, поскольку до этого не допускался к допросам, не мог добиться ничего внятного от эксперта Щербинина и посему невольно ощущал себя лишним. Осмотр места происшествия ничего не дал: Клевцов нашел несколько выжженных участков травы, но они ничем не отличались от множества таких же, оставшихся на местах разведения костров. Клевцов начинал подозревать, что его и других попросту дурят этими байками о пришельцах, и потому возможность услышать наконец что-то из первых уст заставила его облегченно вздохнуть. Он был уверен, что сможет разоблачить доморощенное провинциальное шарлатанство.

Ващенко попросил его вступить в беседу только после того, как он разрешит это сделать.

– Завтра из Москвы прибудет адвокат, и вы вправе отказаться от сегодняшнего разговора, – мягко начал Ващенко допрос Калинина, – но я бы хотел все же, чтобы он носил характер доверительной беседы, поскольку при разговоре будет присутствовать еще один член комиссии, доктор наук Клевцов. Вы не возражаете?

Калинин пожал плечами.

– Мы поговорили с вашими друзьями, Клюкиным и Булавиным. Пока мы еще не беседовали с пострадавшими, врачи порекомендовали выждать несколько дней. Вы не все нам рассказали, Калинин. Ведь во всей этой истории весьма существенную роль сыграло некое зеркало… – Ващенко сделал паузу и пристально глянул на Сергея.

Тот довольно равнодушно кивнул:

– Да, именно из-за него тот тип в сером всех преследовал. Разве я вам не говорил?

Ващенко от изумления на несколько секунд потерял дар речи. Ну и фрукт!

– Вы не говорили, – сдержанно, сквозь зубы, сказал он.

– Я просто подумал, что он ищет именно зеркало, поэтому решил отнести его на место.

– И там спрятать?

– Ну да, чтобы другие не взяли.

– Интересно, – протянул Ващенко, – а позвольте узнать, что же вы не отдали его пришедшему, так сказать, хозяину?

– Он вел себя грубо, требовал, угрожал моим друзьям, говорил, что все они пожалеют о том, что взяли это зеркало. Ну я и хотел, прежде чем отдать, так сказать, заручиться… что он их не тронет и все такое. А тут Алексей подоспел, сказал, что Эдик и Илья в больнице, хотел нас арестовать…

– И что же потом было?

– Друзья Серого пришли…

– Привалова?

– Ну если он Привалов, то да. Они нас пытали, пришлось отдать им зеркало. Потом они передрались между собой, о нас вроде как забыли, а после ушли и зеркало взяли.

– М-да, история, – сказал Ващенко, чтобы выиграть время. А ведь все это звучало бы правдоподобно, если бы не одно «но». И Ващенко пришлось пустить в ход запасной козырь, иначе как-то не получалось сбить с толку Калинина. – Есть одна загвоздка, Калинин, и в вашей истории, на первый взгляд гладкой, из-за этой загвоздки не сходятся концы с концами. Ведь когда этот серый гражданин пришел за зеркалом к Гершензону, то встретил там не менее лихого гражданина, и хотя и расправился с ним, но и сам получил две пули. Так вот, с этими ранами разгуливать по улицам и драться со здоровыми людьми он не мог. Вот в чем загвоздка. И вам придется рассказать, каким образом труп Привалова оказался на озере и зачем его туда принесли. Вы говорите, что его подельники с ним расправились, но после этих тяжелых ран других врагов у него не появилось. Что вы на это скажете?

– Не знаю, вы у доктора спросите, – неожиданно кивнул на Клевцова Сергей. – Бывают же зомби всякие, а в Африке, говорят, жрецы оживляют мертвецов. Буду – да, их называют вуду. Недаром же этот Серый всех шарахал электричеством.

– Любопытная версия, – заметил Ващенко, – что вы скажете, Георгий Данилович?

– Почему Гершензон взял зеркало на экспертизу? – спросил Клевцов.

– Не знаю. Я там не был, мне Эдик сказал. А, вспомнил, он вроде говорил, что зеркало теплое и может быть радиоактивным, поэтому, наверно, Гершензон и унес его. А может, просто из-за отпечатков пальцев.

– Вы прикасались к зеркалу, когда были в гримерной? – спросил Клевцов.

– Да, оно было такой необычной формы. Но при чем тут отпечатки пальцев? Меня все в театре видели, я же не отрицаю, что был там.

– Нет, я о другом. Зеркало действительно было теплым?

– Да, оно на первый взгляд сделано из металла, но металл обычно более холодный.

– Вы могли бы подробно описать, как оно выглядело? Сергей описал зеркало, Клевцов в это время делал пометки в блокноте.

– Вы каким-то образом ощущали на себе его воздействие?

– Нет, – быстро ответил Сергей. Главное, подумал он, не проболтаться насчет опасности инвертоидов, а то эти ищейки замучают Алину. Эдика тоже, но черт с ним, с Эдиком.

– Почему же у вас возникла мысль, что оно опасно, что надо его отнести на место?

Сергей вспомнил о пьесе Ильи, но решил, что и об этом не стоит упоминать.

– Трудно сказать определенно. Как-то интуитивно…

– Хорошо. Извините, Леонид Степанович, – обратился Клевцов к Ващенко, – тот сошедший с ума милиционер, которого пришлось убить, он ведь тоже контактировал с зеркалом?

– По-видимому, да, – неуверенно сказал Ващенко. – Милиция приехала после покушения на Воронину, эксперт Гершензон прибыл позже. Значит, в промежутке между приездом опергруппы и уходом эксперта, забравшего зеркало, Саибов мог контактировать с ним. Думаете, это важный момент? По-моему, само существование зеркала еще требует доказательств. Во всяком случае, незаинтересованных, так сказать, свидетелей.

– Клюкин был там, когда Саибов… Я смогу задать вопросы Клюкину?

– Позже – конечно, – кивнул Ващенко.

– Хорошо. Скажите, Сергей, а этот самый Привалов говорил вам о том, что это за зеркало, почему он так за ним охотится, почему угрожает вашим друзьям?

– Нет, не говорил. Наверно, он не хотел, чтобы оставались свидетели, люди, которые видели это зеркало. Если это какой-то секретный прибор, очень ценный, то у него, видимо, были какие-то планы дальнейшего его использования. То есть, может, он хотел переправить его, например, через границу. И не хотел, чтобы знали о том, что это зеркало у него.

– Тогда он должен был убрать и вас с Клюкиным, – вставил Ващенко.

– Возможно, он так и собирался сделать…

– Что же ему помешало? Или его друзьям?

– Не знаю. Может быть, они не хотели еще трупы оставлять. А может, подумали, что мы уже мертвы. Мы были без сознания, когда они там разбирались, – фантазировал Сергей, стараясь, чтобы это звучало правдоподобно.

– Вы были без сознания? Но Клюкин описывал этих друзей Привалова, говорил что-то о светящихся силуэтах, – саркастически сказал Ващенко.

– Ну, не знаю. Я был в отключке. Может, он что-то видел, а может, показалось. Ему тоже сильно досталось.

– Это оружие, которым действовал Привалов, на что оно было похоже? Можете описать? – спросил Клевцов.

– Такая дубинка, или жезл, около метра длиной. Когда он прикасался к человеку, происходил сильный электрический разряд, даже искрило.

– А как выглядел сам Привалов? Была ли видна кровь на одежде, чувствовалось ли, что он тяжело ранен? – продолжай Клевцов.

– Да нет, в общем-то. Он не шатался, крови я не видел.

– А речь была нормальная?

– Да, вполне.

– То есть, когда вы с Клюкиным очнулись, рядом был труп Привалова и более никого?

– Да.

– Вам известно, как, при каких обстоятельствах было найдено это зеркало? – продолжал Клевцов.

– Илья говорил, они были на рыбалке… Лучше у него спросить или у Эдика – это будет более точная информация.

– Вы работаете журналистом в местной газете? – спросил ученый.

– Да.

– Вы хотели бы написать обо всем случившемся?

– Да, но не сейчас. Когда все более или менее прояснится.

– Вы могли бы изложить на бумаге максимально подробное описание этой вещи? Практически вы не меньше других с ней соприкасались. То есть меня интересует не только внешний вид, но и ощущения.

– Конечно. Дайте мне бумагу или лучше машинку – с моим почерком трудно разобраться.

– Я думаю, это возможно? – обратился Клевцов к Ващенко.

– Да, конечно. Если у вас больше нет вопросов, я попрошу принести сюда машинку.

– Это было бы замечательно.

* * *

Хотя до начала вечернего спектакля оставалось еще около полутора часов, вся труппа во главе с директором Батановым сидела в зале в первых рядах партера. Перед ними, картинно опершись локтем на сцену, стояла Гаврилина, еще привлекательная, но весьма склочная дама лет тридцати с гаком. Величину «гака» даже опытный глаз затруднился бы уточнить.

Власов и Алина слышали ее голос, когда входили, но, увидев их, она замолчала.

– Ну вот и наши пострадавшие, – с наигранной веселостью и радушием сказал Батанов.

Эдик и Алина сразу поняли, в чем дело. Шла разборка. И настроение в зале явно было не в пользу вошедших.

– Очень хорошо, что вы пришли, – сказала Гаврилина оскорбленным тоном, – мы как раз о вас и говорим.

– Надеюсь, только хорошее, – саркастично заметил Власов.

Он даже не подозревал, как обескуражил всех этой совершенно необычной для него фразой, или, вернее, тоном. Вместо не очень уверенного в себе и во всем сомневающегося интеллигента перед труппой предстал другой человек, которого они не знали, но «клевать» его было явным риском – это все почувствовали. Однако Гаврилина решила идти ва-банк, ощутив смену настроений и спеша упредить возможную контратаку.

– Не только хорошее, – звонко сказала она. – Объясните нам, пожалуйста, Эдуард Артемьевич, почему, например, в вашей предстоящей постановке «Макбета», которую вы замыслили, главные роли будут играть не заслуженный артист Медведев и не опытные актрисы, а, прямо скажем, начинающий актер Власов, никому не известный в этом качестве, и молодая, неопытная и неподходящая ни по типажу, ни по возрасту актриса?!

– Типаж! – громко сказал Эдик и вдруг расхохотался. – Господи, и с этой дурой я работал! Это же курам на смех! Типаж!

– Что? – растерянно пробормотала Гаврилина и беспомощно поглядела в зал на недоуменно молчавших актеров.

– Эдуард Артемьевич! – встревоженно сказал Батанов. – Что это вы?

И вдруг вся труппа неопределенно, но возмущенно загудела.

– Да это просто… я не знаю… хулиганство, – сказала Гаврилина, а потом, на пределе своего актерского мастерства, трагически бросила: – Паяц! – Она пошла по проходу, истерически рыдая, и посреди зала завопила: – Я не буду больше с ним работать!

Дойдя до амфитеатра, она остановилась и упала в кресло, закрыв лицо руками.

Труппа заволновалась, и начали уже раздаваться выкрики «Хватит!», «Издевательство!», «Не будем терпеть!».

Батанов почувствовал, что настало его время. Он встал, подошел к сцене и поднял руку:

– Тише, прошу вас! Тише! Актеры смолкли.

– Эдуард Артемьевич, вы, я понимаю, перенесли потрясение, но это не дает вам права оскорблять людей, с которыми вы проработали несколько лет. Труппа справедливо возмущена. Люди хотят, чтобы им объяснили, что происходит. Я прошу вас… вести себя…

– Охамел совсем! – произнесла сквозь рыдания Гаврилина. Труппа снова возмущенно загудела.

– Гуси-гуси, га-га-га! – громко сказал Эдик. Все замолчали и уставились на него уже с каким-то страхом, как на помешанного, схватившего топор. – Чего тут объяснять? Почему Алина играет? Да потому что вы ей в подметки не годитесь! И Медведев тоже. Он не тянет. Да и вообще видал я вас всех. С меня хватит. Я ухожу. Ищите другого режиссера. Я из …на конфетки делать не умею.

Изумленное молчание на этот раз длилось не меньше сорока секунд. Хорошо держим паузу, подумал Эдик.

– Эдуард! – вдруг звонко сказала Алина. – Разве так можно? Это неправильно!

– Не мечите бисер… – хмуро пробормотал Власов, не ожидавший, видимо, что Алина осуждает его. Но он вспомнил, что она актриса, что ей нужно жить и работать и что своей опрометчивостью он наносит удар и по ней. Да и ему самому некуда деваться. Он ведет себя подобно гению, но он не гений. И, кроме творчества, есть забота о хлебе насущном. А что он может дать Алине, кроме вдруг возникшей внутренней уверенности в своей исключительности, ничем не подтвержденной. Все это пронеслось у него в голове, но назад уже хода не было. Возникла еще одна пауза. И в это время в дверях появился вахтер. Увидев, что все молчат, он громко сказал:

– Эдуард Артемьевич! Вас там девушка спрашивает, по срочному делу. Сможете выйти?

– Да, – сказал Эдик, внезапно вспомнив о девице, соблазненной им в тот день, когда они с Ильей нашли зеркало. К тому же ему действительно хотелось уйти, он не знал, что делать дальше. Поэтому он быстрым шагом вышел из зала.

Алина осталась одна против обескураженной и обозленной труппы. Она чувствовала, что свой гнев оскорбленные актеры перенесут на нее, но не ожидала, что все будет так откровенно.

– Господи, да он рехнулся совсем, – сказала Цветкова, – да, по-моему, это она, – Цветкова кивнула на Алину, – ему башку вскружила. Был же спокойный мужик.

– Это ее надо было выгнать! – взвизгнула со своего места Гаврилина и, поднявшись, вновь устремилась к сцене, почуяв вкус победы, пусть даже пирровой. – Евгений Сергеевич, вы правы насчет Власова, но виновата во всем она! Вы же видели, Власов не в себе! Да и без него обойдемся! Но и с этой надо разобраться. Найдем другого режиссера, еще получше, так ведь она и перед ним будет задницей вертеть, спиной роли зарабатывать!

– Что вы говорите?… – пролепетала Алина. Вообще она умела давать отпор, но не женскому хамству.

– Что – что? Все знают! – визгливо прокричала Гаврилина.

– Вы в такой бездарной манере между собой разговаривайте, а со мной не смейте! – сказала Алина, испепеляя Гаврилину взглядом. Та вдруг попятилась.

– Между собой… – сказала она растерянным голосом. – Да можно и так. Вот эта сидит тут… тоже… повисла на шее у мужика. – И Гаврилина, вдруг отвернувшись от Алины, ткнула пальцем в сторону Цветковой, склонившейся к Медведеву.

– Что-о?! – прошипела Цветкова, поднимаясь с кресла. – Ты про меня?! Да ты что?! – Она просто задохнулась, возмущенная неожиданным выпадом союзницы.

– Эта идиотка просто злится, что я не ее трахаю, – вдруг степенно и звучно промолвил Медведев.

Его слова прозвучали похлеще грома среди ясного неба. Спустя секунду разразилась гроза. Все актеры повскакивали со своих мест и злобно орали друг на друга, Гаврилина подскочила к Цветковой и отвесила ей звонкую оплеуху. Цветкова повалилась в кресло, а ее любовник схватил Гаврилину мощными руками за плечи и стал трясти что есть силы, так что у нее даже зубы застучали.

– А вы что же, Евгений Сергеевич? – звонко сказала вдруг Алина, перекрывая шум. – Поддали бы им жару, вы же директор.

Батанов, дотоле с раскрытым ртом наблюдавший за сражением, вдруг хищно и мстительно ухмыльнулся, потер руки и, подбежав сзади к Медведеву, дал ему коленкой пинка пониже спины.

– Ах ты, сволочь! – проревел Медведев и, развернувшись, двинул директора по уху.

Батанов свалился под ноги двум дамам, тузившим друг друга, и они, не прекращая своего занятия, добавили к нему сложное упражнение, виртуозно пиная ногами бедного директора. Схватка разгорелась не на шутку. Мужики уже всерьез били один другому морды, кое-кто из женщин, вцепившись сопернице в волосы, катался по полу меж кресел.

– Прекратите! – крикнула Алина, прижав ладони к щекам. – Сейчас же прекратите! Как вам не стыдно!

Первым опомнился Батанов. Он отпрыгнул в сторону и начал поправлять галстук. Вслед за ним угомонились и остальные. Дольше всего продолжалась схватка Гаврилиной и Цветковой, но Медведев и один из актеров растащили их в стороны, и вскоре в зале стало тихо, если не считать тяжелого дыхания бойцов и яростного шипения зачинщиц побоища.

– Просто беспредел! – сурово провозгласил Батанов. – До чего мы докатились! У нас спектакль через час.

– Надо разойтись и привести себя в порядок, – хмуро предложил Медведев, держась за расцарапанную щеку.

– А вы будете барона играть с подбитым глазом? – спросил Батанов у молодого актера, получившего по физиономии.

– А что я? Все же дрались… – растерянно ответил тот, – загримирую как-нибудь.

– Да-да, давайте готовьтесь. Алина, вы ведь будете играть? – обратился к ней Батанов.

– Да, – тихо ответила она.

– Ну и преотлично, – заключил Батанов. – Просто наваждение какое-то. Давайте извинимся друг перед другом хотя бы…

Он подошел к Медведеву, неловко похлопал его по плечу, тот пожал директору руку. В зале началось что-то вроде стихийного братания. Особенно выделялась скульптурная пара «Рыдающая Гаврилина на плече скорбно застывшей Цветковой». Вскоре все покинули зал и разбрелись по гримерным. Батанов, как-то криво и виновато усмехнувшись Алине, прошел в свой кабинет. Алина же села в кресло и попыталась понять, что случилось. Мысли путались, и она тряхнула головой, заставив себя сосредоточиться на предстоящем спектакле. «Три сестры». «В Москву, в Москву!» – не надо входить в роль, настроение у нее сейчас соответствующее. Даже вспыхнувшая любовь к Эдику казалась ей столь же безнадежной, особенно после того, как он умыл руки, оставив ее наедине с беснующимися коллегами. Нужно работать, нужно играть, пока это единственное, что ей остается. Можно эффектно хлопнуть дверью, но это никого не волнует. А что потом?

* * *

Выйдя из зала, Эдик прошел в фойе.

– Она там ждет, на улице, – сказал вахтер.

Эдик вышел и увидел на углу совершенно незнакомую красотку. Та кивнула ему, и он подошел ближе.

– Вы меня ждете? – удивленно спросил Эдик.

– Вы ведь режиссер Эдуард Власов?

– Да, я.

– Мы могли бы поговорить? Это буквально на минуту. Только давайте отойдем за угол, я не хочу, чтобы нас видели.

Прохожих на улице было мало, и Эдик еще больше удивился, но, увидев, что девица медленно зашагала в переулок и призывно оглядывается на него, последовал за ней весьма заинтригованный. В переулке стояла машина, около нее двое парней. Девушка, ускоряя шаг, миновала их, снова оглянувшись на Эдика. Он тоже прошел было мимо, но тут задняя дверь машины открылась, и из нее вышел еще один парень, на голову выше Эдика и раза в полтора шире его в плечах. Эдик хотел обойти парня, но тот преградил ему дорогу.

– Подожди, поговорим, – сказал он, взяв Эдика за плечо и развернув лицом к себе.

– Чего тебе надо? – сердито спросил Эдик, глянул назад, и в это время стоявший перед ним парень почти без размаха врезал ему под дых. Эдик ахнул и начал падать вперед, но двое позади схватили его под руки и затолкали в машину. Там он очутился между двух «шкафов», один из которых быстро заклеил ему рот скотчем. Машина развернулась и помчалась вперед.

Проехав километров десять, «ауди» свернула на фунтовую дорогу, зигзагом спускавшуюся к большому оврагу, превращенному в свалку. Убедившись, что посторонних нет и никто им не помешает, «качки» вытащили Эдика из машины. Они даже не стали снимать скотч с его рта, чтобы не задавал лишних вопросов. Став кругом, они спокойно смотрели на Эдика. Тот выпрямился и поднял руки к лицу, чтобы освободить рот. В ту же секунду стоявший слева парень, коротко размахнувшись, ударил его под ребра. Почти одновременно такой же удар нанес стоявший справа. Эдику опять не дали упасть: схватили за волосы и нанесли еще несколько ударов под ребра. Эдик даже не крикнул, а всхрапнул от страшной боли, все поплыло перед глазами. «Да он хлипкий», – услышал он как будто бы издали, потом его потащили за волосы, тащили метров тридцать, до ближайшего дерева, подняли ему руки, завели их за высоко растущую ветку и обмотали скотчем. Эдик вновь попытался выпрямиться, но последовали один за другим еще четыре страшных удара. Ноги его подогнулись, и он повис на руках. «Может, его без наследников оставить?» – предложил один из «качков», причем не злобно и не насмешливо, а деловито – как плотник спросил бы, например, делать лестницу с перилами или без. «Не надо, сказано – первая степень», – так же деловито ответил тот, что был, видимо, за главного. «Ладно», – согласился первый, и от следующих ударов Эдик потерял сознание.

Ему показалось, что он очнулся почти сразу же, но на самом деле прошло несколько минут. «Качки» стояли в стороне и курили. Они были достаточно опытны, чтобы оценить состояние «клиента» по тому, насколько быстро он придет в себя. «Пожалуй, хватит с него», – лениво сказал один. «Сейчас докурим, врежем на посошок да пойдем», – откликнулся второй.

Эдик висел на связанных руках, и все перед ним кружилось: проплывали горы мусора, курившая компания, снова мусор и опять его палачи. Но вдруг все погасло, и ему показалось даже, перед глазами возник какой-то голубой экран. На нем ничего не высвечивалось, но в мозгу его проплывали странные не то слова, не то понятия. Он хотел опереться на ноги, но не смог, и снова страшная боль пронзила тело, но он остался в сознании. Теперь он мог различить эти понятия, причем ему казалось, что он переводил их с другого языка. Но это был странный язык – не буквы, не слова, а именно понятия, и он, каким-то неведомым образом зная этот язык, пытался подобрать для этих понятий ближайшие соответствия в своем родном языке. Всего четыре, подумал он, что-то вроде четырех режимов. Да, режимов. «Режим уничтожения» – красная полоса, или пятно, или кнопка. «Режим обездвиживания» – синяя. «Режим блокировки» – зеленая. «Режим энергоподпитки» – ярко-желтая. Ярко-желтая, сказал он. Энергоподпитка. Да. Он вдруг почувствовал тепло в теле. Боль моментально стихла, и он внезапно понял, что, если захочет, сможет без труда высвободиться. Но рассудок подсказал ему, что не стоит торопиться, палачи рядом, и они снова будут калечить его тело.

– Смотри, у него будто светится над головой, – сказал с усмешкой один из парней.

– Точно. Это самое… как называется?

– Нимб, – подсказал третий.

– Во-во! Может, мы его к святым отправили? «Качки» гоготнули, бросили сигареты и направились к Эдику. И вдруг он резко поднял голову и посмотрел им в глаза.

– О-па, очухался! – сказал один из них. – Ну-ка давайте еще по разу.

Они снова ударили его по очереди, но боли Эдик не ощутил. Тем не менее он заставил себя повиснуть на руках и закрыть глаза, понимая, что иначе избиение продолжится. «Ладно, пошли», – скомандовал один из парней. «Режим уничтожения», красная полоса, или кнопка, сказал себе Эдик. Что это значит? Кажется, то, что надо. А вдруг я ошибаюсь? А, все равно. Да. «Режим уничтожения». Что теперь? «Ввод данных»? Что это? Какие данные? Вот эти рожи? И вдруг перед глазами его всплыли лица избивавших его парней. Раз, два, три, четыре. «Подтвердите режим уничтожения». – «Подтверждаю». Он словно работал за странным компьютером в диалоговом режиме – без монитора и клавиатуры, но принцип был схожий.

Эдик выпрямился и открыл глаза. Парни были уже метрах в пятнадцати. Эдик вздрогнул. Он отчетливо увидел, что над ними появились какие-то небольшие, размером со стрижа, светившиеся и искрившие треугольники. Даже не треугольники – одна из сторон этих странных фигур дугой выгибалась к центру. Что-то вроде огненных наконечников стрел. Их было четыре. Парни не смотрели вверх и не видели их. «Подтвердите команду», – вдруг отчетливо проплыло у него в мозгу. Один из парней, обогнавший остальных метра на два, открыл переднюю дверь машины. «Подтверждаю». Первый из парней сел за руль, остальные уже протягивали руки к дверцам. И тут ослепительная вспышка прорезала спускавшиеся сумерки. Эдик отчетливо увидел три зигзага, три молнии, вырвавшиеся из летающих наконечников. Послышались какие-то хрипы, и три «качка» рухнули на землю. Эдик ошеломленно смотрел на них. «Качки» не двигались. Того, что успел сесть за руль, не было видно из-за тонированных стекол. Эдик глянул вверх. Три треугольника исчезли, один продолжал висеть над машиной. И вдруг мотор взревел, шины, буксуя, громко зашуршали, выбрасывая землю из-под колес, «ауди» тронулась, проехала по руке одного из распластавшихся рядом с ней на земле парней и, резко набирая скорость и продолжая буксовать, с ревом выбралась на фунтовую дорогу. Эдик все смотрел на оставшийся в воздухе треугольник, но почувствовал какой-то настойчивый вызов. Он «прислушался» – он еще не знал, как определить это новое ощущение. «Объект движется, ввод данных». Эдик взглянул на машину, отвернулся, и зрительный образ остался перед глазами. «Да», – мысленно подтвердил он.

«Ауди» наконец перестала буксовать и теперь мчалась вверх по наклонной дороге. Эдик взглянул туда, где висел треугольник, но его не было. Он перевел взгляд на машину. Треугольник, мгновенно переместившись, был уже над ней, или, вернее, сбоку от нее. На глазах у Эдика он быстро превратился в огненный шар, ударил в переднее боковое стекло, то ли прожег, толи разбил его, вошел внутрь машины, и тут же она метнулась влево, съезжая с дороги в кювет, клюнула носом и взорвалась. Эдик инстинктивно отшатнулся, прячась за ствол. Раздался еще один взрыв, потом наступила тишина. Эдик выглянул из-за ствола и увидел объятые пламенем останки автомобиля. Водитель, а вернее, его силуэт, почему-то без головы, все торчал на переднем сиденье.

Боль в теле не прошла, но Эдик ощущал, что вполне может двигаться, хотя еще минут пять назад ему казалось, что он умирает. Но руки его были крепко связаны – парень не пожалел скотча. Ветка была толстой, поэтому сломать ее не удалось бы. Подтягиваться и перегрызать ленту Эдику не хотелось.

А что, если опять воспользоваться той странной помощью?… Это было рискованно, но Эдик почувствовал какой-то азарт. Была не была, все равно он должен научиться владеть своими новыми способностями. Он даже не сомневался, что все это – результат воздействия зеркала, и Эдик ощущал странную уверенность в том, что треугольники не причинят ему вреда.

Он закрыл глаза и сосредоточился и почти сразу же вышел на «режим программирования». Но он не знал, что задать – уничтожение? И дополнительно представить себе моток скотча. А вдруг они не поймут, и молния ударит в руки? Есть блокировка. Значит, подумал Эдик, должна быть и деблокировка или что-то в этом роде. Действительно, как только он подумал о дополнительных действиях, появилось что-то вроде кнопки вызова других функций. Все было очень смутно, он не знал, как объяснить летающим треугольникам, чего он от них хочет. Он представлял себе, как освободился от пут, как идет, как разнимает руки, но ничего не происходило. Они должны помочь, упрямо подумал он. «Помощь» – вот что. И это действительно оказалось ключевым словом, он будто бы увидел кнопку вызова помощи и сказал: «Да». «Выбраться, освободиться», – перебирал он слова, потом вспомнил, что там была функция «обездвиживание», а это значит, что должна быть и противоположная. Но ведь речь шла о обездвиживании, вызванном, видимо, самими этими треугольниками. «Свобода движений, перемещений», – почти вслух произнес Эдик и вдруг услышал прямо над головой тихое потрескивание. Он вскинул голову – над ним, буквально в тридцати сантиметрах, висел светящийся треугольник, он искрился и чуть слышно потрескивал. Эдик сглотнул слюну. «Так, – сказал он шепотом, – ну давай, приятель». Он даже чуть приподнял руки, показывая охвативший их скотч. Ничего не происходило. Он попытался снова сосредоточиться, но глаза не закрывал – ему хотелось все же видеть, что будет делать зависшее над ним существо. «Ввод данных», – потребовала «программа». И тогда он взглянул на свои руки, на ленту, потом закрыл глаза и представил себе эту картину, потом представил, как лента разрывается и руки освобождаются. «Свобода перемещений», – сказал он опять почти шепотом, открыл глаза и взглянул на треугольник. И вдруг тонкий, как спица, луч вырвался из середины существа (теперь Эдик не сомневался, что эти треугольники живые) и словно клюнул ветку и тут же исчез. В страшном азарте Эдик подтянулся на руках и увидел в середине полосы скотча черное пятнышко. Луч прожег ленту! Да, сказал он про себя, давай, так, правильно!