Текст книги "Царь Мира"

Автор книги: Ильдар Абдульманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 35 страниц)

Эдик ворвался в палату. И вдруг вся злоба его прошла. Алина была жива и удивленно смотрела на него, ничего не понимая. С кровати так же изумленно взирал на Царя Красавин. Эдик устало опустился на пол.

– Что же ты делаешь, Алина? – только и смог грустно спросить он.

* * *

Объяснение состоялось позже, в резиденции. Эдик старался говорить спокойно и пояснил Алине, что такие опыты невероятно опасны, что она чудом избежала смерти. Алина еще не восстановила полностью свои силы после случившегося и слушала его молча, лишь кивала, соглашаясь.

– Я люблю тебя, и мы должны жить друг для друга, – говорил Эдик. – Все остальные – это другие, чужие, пойми это. Они хотят нас уничтожить или воспользоваться нашими возможностями в своих целях. Я еще разберусь с этим визитером, он просто украл у тебя жизненную энергию…

– Не трогай его. – тихо, но решительно сказала Алина.

– Пообещай мне, что этого не повторится.

– Обещаю. Но ты его не тронешь. Ни его, ни сына.

– Хорошо, они останутся живы, хоть он просто-напросто отнял у тебя часть жизни. Но взамен ты должна мне поклясться, что теперь не будет ни театра, ни этих реанимаций, – вообще никакой благотворительности. Ты будешь принадлежать только мне, а я только тебе. Мы будем вместе. Я буду оберегать тебя, мы проживем долго, у нас родятся дети… – Эдик говорил быстро, но тут запнулся и замолчал. Потом продолжил с еще большей убежденностью: – Нам нельзя доверять никому, только друг другу. Даже самые близкие могут предать нас, потому что… Потому что они другие. Не такие, как мы.

Речь его становилась все более страстной и сбивчивой, он стоял перед Алиной на коленях, руки его жадно ласкали ее, а Алина, откинувшись назад, думала о своем сне, о человеке, которого она пыталась спасти от смерти, о том, что ей не хочется, чтобы все были другими, чужими, о том, что бешеная страсть Эдика и его ненасытность утомили ее… Она покорно отдалась ему, не отвечая на его ласки, а потом, когда он вышел, позвонила в больницу и спросила о Красавине.

– Кто спрашивает?

– Его родственница, – сказала Алина.

– Ему лучше, – сказала девушка, – врачи надеются, что он выживет.

Ответ ее был уклончивым. На самом деле в больнице был самый настоящий переполох. Приговоренный к смерти освободился от всех капельниц и трубочек и упругим шагом расхаживал по палате, ввергая в недоумение медицинский персонал. Ложиться и проходить положенные ему процедуры он категорически отказался. Ему хотелось одного – быть рядом с Алиной, любить ее и, если понадобится, отдать за нее жизнь.

Алина, однако, напрасно думала, что Эдик забыл о Красавине. Да и трудно было забыть – день спустя газеты и телевидение оживленно обсуждали чудесное исцеление, а пресс-секретарь Царя Сергей Калинин уверял всех, что это чушь, выдумка, дешевая сенсация. Сам Царь исчез на три дня, причем место его пребывания осталось в тайне даже для Мак-Гроу – Эдик не взял с собой телохранителя и отправился куда-то один, инкогнито. Одно это означало повышенную секретность происходящего. Журналисты не смогли проследить маршрут Царя и сбились с ног, разыскивая Красавиных, но и они исчезли. Только начальнику царской охраны и Мак-Гроу было известно, что, как только Царь вернулся, Красавин-старший был принят им, имел с ним получасовую беседу, после чего с личным и секретным указом Власова заехал в больницу, забрал сына – и оба они исчезли бесследно. О содержании указа не знали даже Клюкин и Дарби. Косвенное участие в его исполнении принял лишь Илья. Но и он знал только одно – почти в тот же день исчезли хранившиеся в резиденции сокровища арабских шейхов на сумму в несколько сотен миллионов долларов. Их увезли на огромном «Урале» в неизвестном направлении и даже без сопровождения охраны. Правда, с водителем «Урала» было два эфэла, и, если бы Илья вздумал провести дознание или хотя бы сопоставление фактов, он бы понял, что за рулем был Красавин-старший. Но Илья не собирался этого делать, он лишь в шутливом тоне осведомился у Царя, куда исчезли сокровища. И получил грубый ответ: «Это тебя не касается. Не интересуйся этим и не болтай». Больше Эдик об этом не упоминал и, несмотря на свою разговорчивость, никому об этом не говорил. Но на этот раз Мак-Гроу был рядом с ним, и он знал, что сокровища из машины попали в военный самолет, затем их переправили в Североморск, где перегрузили на подводную лодку. Но куда она отплыла и что это вообще означало, Дарби не знал. Он просто понял, что Эдик, видимо, на всякий случай куда-то решил спрятать часть своих богатств. И то, что этим распоряжались Красавины – один в присутствии Эдика и Дарби организовывал сухопутную переброску, второй уже без них повез сокровища на подлодке, – означало, что эту часть операции Эдик не доверил никому, кроме человека, спасенного Алиной и безоговорочно преданного ей. Мак-Гроу запомнил маршрут, имена, не сомневаясь, что еще придется вернуться к этой тайне. Но когда после почти двух суток лихорадочной операции по вывозу сокровищ они вернулись и Алина спросила о Красавине, то получила ответ:

– Они живы, не беспокойся. Но больше ты их не увидишь. Во всяком случае, я надеюсь на то, что в ближайшее время они на твоем горизонте не появятся.

Этот странный ответ озадачил Мак-Гроу и поразил Алину. У нее задрожали губы, она молча вышла, и ни Эдик, ни Дарби не поняли, почему она так отреагировала на исчезновение случайных знакомых. Они не могли знать, что, исцелив Олега, Алина теперь испытывала что-то странное: одновременно и влюбленность, и в то же время какое-то материнское чувство – ведь она словно родила Олега, дала ему жизнь.

Закончив эту странную операцию по переброске сокровищ, Эдик встретился с Извицким. Надо сказать, что все эти дни Царь действовал с необычайной энергией. Мак-Гроу с удивлением увидел, что Власов умеет быть и волевым, и решительным и что его первое впечатление о некоей инфантильности Царя было несколько ошибочным. Беседа Власова с режиссером была недолгой, но довольно драматичной.

– Вы помните наш разговор, Михаил Ефимович?

– Да, конечно.

– Настало время намекнуть Алине, что ей нужно уйти. Извицкий молчал. Только слезы навернулись ему на глаза.

– Вы меня слышите?

– Слышу, – сказал тот. – Только на меня не рассчитывайте.

– Почему же? – с расстановкой спросил Эдик. – Вы же обещали.

– Она актриса милостию Божией, – глухо сказал Извицкий. – Я не умею гасить Божью искру, это худшее, на мой взгляд, из преступлений.

Эдик вдруг горько усмехнулся и сел на стул, провел ладонью по лицу.

– Слова, слова, – сказал он. – Вы хоть знаете, что несколько дней назад она была при смерти?

– Что?! Нет, я не знал об этом… Но почему?

– Она решила вылечить одного парня и сама чуть не умерла. Милость Божья – это хорошо, Михаил Ефимович, но это чушь. Просто человек отдает другим жизненную энергию. Почему гении уходят рано? Потому что отдают ее другим, толпе. А я люблю Алину, Михаил Ефимович, я хочу сберечь ее. И плевать мне на толпу и ее жажду зрелищ – этому вы служите, но не я.

Извицкий хотел было сказать, что Эдик не в меньшей степени, а даже в большей служит тому же, но сказал совсем другое.

– Вы задушите ее своей любовью! – запальчиво произнес он, с тоской поняв вдруг, что проиграет этот спор.

– Бросьте. Хотите, чтобы она таяла на ваших глазах? В угоду толпе? Этим только дай палец… Послушайте меня, Извицкий, она или умрет на сцене от того, что не рассчитает свои силы, или ее убьет какой-нибудь фанатик-поклонник. Я уже говорил с телохранителем, он не знает, как этого можно избежать. Только вот ситуация такая, Михаил Ефимович, что вы сами должны ей сказать, намекнуть, что не хотите с ней работать и партнеры не хотят. Меня она не послушает.

Извицкий гордо вскинул голову, но Эдик не дал ему слова сказать.

– Ну что, мне убить тебя? Или на колени встать? – вдруг крикнул он, привстав, но тут же сник, сел снова, и какая-то усталость появилась на его лице. – Могу и то, и другое, выбирайте.

– Не надо. Хорошо, я скажу ей. – Извицкий понял, что он оказался между двух зол, и ему показалось, что он выбрал меньшее. Может быть, так оно и было. – Только по телефону, – вдруг торопливо добавил он.

* * *

Когда они отъехали от театра, Эдик развернул газету, которую дал ему Сергей. Это был еженедельник «Экспресс-Инфо» со статьей Мацевича «Минздрав предупреждает…», в которой тот привычно игривым тоном рассказывал о спектакле, о том, что на зрителей вновь оказывается «несанкционированное психическое воздействие», что, правда, есть надежда, что «ее величество скоро исчерпает свой творческий заряд и займется царскими делами».

– Подожди, Дарби, – сказал Эдик с недоброй усмешкой, свернув газету и прочитав адрес на последней странице, – давай заедем в эту редакцию, познакомимся с этим ублюдком поближе.

Он знал, где это, и объяснил Дарби. Когда они подъехали к зданию, Эдик быстро вышел из машины и, не дожидаясь Мак-Гроу, прошел в фойе. Охранник хотел было остановить его, но, увидев эфэла, понял, с кем имеет дело, и не сказал ни слова. Эдик быстро шагал по коридору, Дарби едва поспевал за ним. Они вошли в приемную, где сидела сексапильная секретарша. Она не успела ничего сказать, – Эдик, не обратив на нее никакого внимания, вошел в кабинет редактора, за ним Дарби.

– Вы редактор? – спросил Эдик у сидевшего в торце длинного стола солидного гражданина.

– Ну допустим, – сказал тот. – А, собственно…

По краям стола сидели еще человек пять и изумленно взирали на вошедших. – Мне нужен ваш журналист, Мацевич, – сказал Эдик.

– Простите, вы – Власов? – Да.

– Хорошо, сейчас я его вызову. Остальные могут остаться?

– Да, продолжайте.

Миша Мацевич, к своему несчастью, оказался в редакции и набирал на компьютере очередной опус. Войдя в кабинет редактора, он почувствовал, как затряслись коленки. Власова в компании с эфэлом он уже видел и знал, чем это чревато. Но Эдик, казалось, был расположен к шутливому тону.

– Это вы Мацевич?

– Да.

– Ваша статейка? – Эдик тряхнул еженедельником.

– Моя, если вы о…

– Да-да, об этом. Вы садитесь, а то вам теперь долго не придется присесть.

Миша сглотнул слюну и опустился на стул.

– Вы, наверно, хорошо знаете московские традиции? – спросил Эдик, улыбаясь.

– Ну… – криво усмехнулся Мацевич. – Смотря какие.

– Раньше, когда в Москве намечалось что-то торжественное, – доверительно начал Эдик, – менты собирали всю шушеру и выкидывали на сто первый километр. Помните такое?

– Да… было, – сказал Миша, еще не понимая, к чему он клонит.

– У вас карта области есть? – спросил Эдик редактора.

– Да, вот здесь, – показал тот на стену, где висела двухкилометровка.

– А, ну это мелкая, а вот эта пойдет. – Эдик подошел к карте России. – Дайте линейку. Так, в одном сантиметре двадцать километров. Пять сантиметров. – Он небрежно приложил линейку к карте над головами изумленных журналистов. – Ну, возьмем с запасом. Так, Малоярославец. То, что надо. Так вот, Михаил Мацевич, – сказал Эдик, вернувшись к столу и швырнув линейку редактору, – в связи с визитом в Россию Царя и Царицы Мира такую шушеру, как вы, выселяем в Малоярославец. Только вас не повезут в «черном воронке», это слишком. Вы пойдете своим ходом. А чтобы не заблудились и не повернули назад, вас будет сопровождать маленькая такая штучка. – Эдик показал на эф-эла. – Я ему задам направление. Если вы пойдете не туда, он ударит вас электрическим разрядом. Так что не теряйте направления. И не вздумайте сесть в машину или на электричку – вот этого не надо. Шибанет так, что мало не покажется. Ясно?

– Вы ш-шутите? – сказал Мацевич.

– И не думал. Давай, шушера, встать – и шагом марш! Появившийся ниоткуда новый эфэл незамедлительно ударил молнией Мацевича в бедро. Тот вскрикнул, и штанина его задымилась. Он вскочил со стула. Дарби толкнул его к двери.

Когда они вышли на улицу, одна из журналисток, шедшая следом, осмелилась вмешаться:

– Простите, но ведь это же идти надо сутки или больше, он же…

– Ничего, дойдет, – дружелюбно сказал Эдик. – А вы езжайте следом, его можно будет кормить и поить на ходу. Как марафонцев. Им стаканчики дают, они – раз! – и сыты и довольны. Вот так-то.

– А куда идти? – жалобно спросил Мацевич.

– Малоярославец – это с Киевского вокзала, – растерянно сказала журналистка.

– Киевский вокзал там. – Эдик протянул руку. – А дальше спросите. Там шоссе прямое. Так что идите, Мацевич, и не просто идите, а идите быстро, а то вам задницу подпалят. И впредь, если мы сюда приедем, вы без дополнительных предупреждений отправляйтесь туда, на сто первый километр. Вперед! – скомандовал Эдик, эфэл сопроводил его слова разрядом в мягкое место, Мацевич рванулся и зашагал по тротуару, то и дело оглядываясь.

– Это будет урок для остальных, – сказал Эдик журналистке. – Аккуратней со словом.

* * *

Алине казалось, что весь мир настроен против нее. На следующий день ей позвонил Извицкий. – Алина, я хотел с вами поговорить… – Я слушаю, Михаил Ефимович.

– Вы хотите дальше работать?

– Да… А что?

– Не знаю, как вам сказать…

– Говорите честно.

– Не нужно вам… мне кажется. Понимаете, зрителей мы потеряем, они напуганы – статьи еще всякие… И ваши партнеры…

– А они что? – почти со слезами в голосе спросила она.

– Не хотят они, – выдавил из себя Извицкий. Но пытка не закончилась.

– А вы? – тихо спросила она.

– И я… тоже, – сказал Извицкий. – Простите меня… я вынужден…

– Хорошо, я не приду больше, – тихо сказала Алина. Извицкий положил трубку и хрипло произнес:

– О Господи…

* * *

«Высший Совет системы планет Каэль – Отай получил информацию о событиях на планете Эльт, кодовый номер 293-769-1209, местное название «Земля», свидетельствующих о деятельности инвертоидов. После случайного попадания на эту планету мультинвертора разведчиком Отая была проведена чистка. Гибель разведчика в бою с эллипсоидами не позволила проверить достоверность его сведений о завершении чистки. Для проведения глубокой разведки и при необходимости дополнительной чистки принято решение направить на планету Эльт срочно экспедицию на корабле с экипажем из пяти инэстов (три отайца и два каэльца). Срочность вызвана тем, что эллипсоиды могут располагать аналогичной информацией и прибегнуть к профилактической обработке Эльта. Это нежелательно ввиду предполагаемого контакта с цивилизацией Эльта и возможного союза с ней в противостоянии с эллипсоидами».

* * *

– Сергей, – услышал Калинин в трубке голос Алины, и сердце его забилось быстрее, – ты можешь ко мне зайти?

– Конечно, – сказал он. Что-то странное было в ее голосе. Словно она плакала. Он быстро переоделся и пошел к ней.

Алина не плакала. Она сидела на кровати в любимой своей позе, подогнув ноги. В руке ее был бокал с вином. Длинный шелковый халат закрывал тело Алины до щиколоток, но очертания его под халатом были столь соблазнительны, что Сергей с трудом подавил искушение сесть рядом с Царицей и обнять ее, как прежде.

– При-вет, – с расстановкой сказала она, и он вдруг понял, что Алина выпила немало. Она посмотрела на него чуточку лукаво, но тут же глаза ее стали снова грустными, как и все последние дни.

– Что-нибудь случилось? – спросил он, не зная, как начать разговор.

– Нет. Просто мне было очень плохо. Видишь, я даже напилась, а оказывается, это не помогает. А почему мужчины пьют – ведь это не помогает?

– Когда как, – усмехнулся Сергей. – Но обычно льют в компании, не в одиночку.

– Я поняла ваш намек, – сказала Алина, так грустно улыбнувшись, что у Сергея сжалось сердце. Она его бросила, но разлюбить ее он не смог. Похоже, это надолго, подумал он, лучше бы я расстался с этой парочкой в самом начале. А лучше ли? А, все равно…

Алина наполнила второй бокал и протянула Сергею. Он сел на кровать рядом с ней, прикоснулся к бокалу так, чтобы коснуться и ее тонких пальцев. Потом сделал несколько глотков и спросил:

– И что же плохо, Алина?

– Не знаю. Раньше, когда все было иначе и не было всего этого, – она обвела рукой с бокалом роскошную комнату, – мы были с тобой вместе… Было тоже плохо, но иначе… Мы как-то спасались, прятались друг за друга… от жизни. Она была бесцветной.

– Но теперь ты особа царских кровей, – язвительно и по-идиотски отреагировал он на ее фразу.

– Глупости какие… – печально проговорила она. – На самом деле теперь я – это не я.

– Почему? – пожал плечами Сергей. – Это Эдик изменился резко. Ты-то практически осталась прежней.

– Раньше я не доводила зрителей до этого… этой ломки, – раздраженно сказала она.

– Может быть, но воздействие было не слабее.

– Да перестань! – вдруг крикнула она. – Ты просто льстишь мне, не знаю зачем. Все было иначе. Это была я. А теперь как будто в меня вселился некто или нечто, какие-то космические силы… Я не принадлежу себе, это не мое, это не я, не моя заслуга, все фальшь! – вдруг выкрикнула она, выпила вино быстрыми глотками, запрокинув голову, и, поставив бокал на тумбочку, закрыла лицо рукой. И он тоже, – сказала Алина, и Сергей понял, что она говорит о Эдике, – это другой человек, его сила не от него, внутри он слабый, как ребенок… – Потом добавила устало: – Да ты сам все это понимаешь, просто притворяешься.

Сергей поставил свой бокал на пол, потом обнял Алину за плечи и притянул к себе. Задыхаясь и закрыв глаза, она молчала, не отталкивая и не обнимая Сергея, а он целовал ее щеки, чувствуя, как они становятся влажными от слез, губы, шею…

Когда скрипнула дверь, он даже не обернулся, хотя знал, что войти к Царице без предупреждения мог только один человек.

– Ну ладно, – тихо сказала Алина, отстраняя его, – хватит, не надо.

И только теперь Сергей повернулся к двери. Прислонившись к стене, бледный, растерянный, Эдик смотрел не на него, а на Алину. Губы его вздрогнули, словно он хотел что-то сказать, но он сдержался и вышел из номера.

– Зачем мы все это?… Господи, он же убьет тебя. Помнишь, после того, как меня… меня изнасиловали, он сказал, что настроит этого эфэла так, чтобы только он мог со мной. Я тогда так растерялась, я не знала даже, что сказать… я расхохоталась ему в лицо… он даже побледнел. Конечно, он, может, и не стал бы этого делать – из гордости, но так превращать супругу в верную – это же смешно и унизительно, правда?

– Да черт с ним, – сказал Сергей, – пусть бы эта тварь, – он кивнул на эфэла, – меня прикончила: все равно без тебя не жизнь.

Алина медленно поправила подушки, потом легла на спину, закинула руки за голову и посмотрела на Сергея. Вновь она попыталась придать часть прежнего лукавства своему взгляду, но получилось это плохо. Она была здорово пьяна, но и подавлена чем-то, и алкоголь не мог заглушить это состояние. Сергей понимал, что это просто минутная слабость, что Алина не о нем сейчас думает, а о чем-то своем, но разве мог он уйти от нее? Это было выше его сил. Сергей лег рядом, опираясь на локоть и глядя ей в глаза, медленно расстегнул пуговицы на халате, обнажая ее грудь. Страсть и нежность разрывали его душу, придавая движениям ту медленную, чреватую взрывом силу, которая так нравится женщинам.

А потом он просто сидел рядом с ней и смотрел так, словно видел ее в последний раз и словно им предстояла разлука надолго, навечно.

– Если бы ты знал, Сережа, как я запуталась. Может быть, только в твоей любви я уверена… если, конечно, ты еще меня любишь.

– Да, – сказал Сергей.

– А все остальное – я не знаю… У меня теперь больше нет ничего… Эдик… мне так трудно с ним. Может быть, он тоже любит меня, но иногда мне кажется, что он какой-то искусственный человек… и я тоже, но… Он весь на нервах, будто подсоединен к какой-то электростанции. Я от него устаю… Он из кожи вон лезет, ему кажется, что я его люблю, когда он супермен и все такое… что за чушь… Я уже сама не знаю, люблю я его или нет… Прости, что я тебе все это говорю, но у меня никого ближе нет. Другие… Сергунин тот же, Алексей…

– Алексей? Он… тоже?

– Да, наверно… Он так ненавидит Сергунина за то, что тот меня охраняет. Они… не знаю, как тебе объяснить… Как будто это в них подсознательно, независимо от их воли…

– Любишь всегда не по своей воле, – улыбнулся Сергей.

– Да, но… это как будто навязано извне, словно они под гипнозом. Ведь ты меня любил и когда я была обыкновенной женщиной.

– Ты никогда не была обыкновенной.

– Да ну тебя… я имею в виду – до этого зеркала…

– Не знаю, я не заметил в тебе каких-то изменений. В Эдике – да, а в тебе нет. Да любой бы в тебя влюбился, как только увидел, это неизбежно, – горячо сказал Сергей. – Ты такая же. Может быть, ты можешь гипнотизировать зрителей, но это просто тяга, их собственная тяга к какому-то наркотическому состоянию, забвению. А для меня ты просто женщина, которую я люблю и, наверно, буду любить всю жизнь. Никто не сможет вытеснить тебя из моей души… Я просто не представляю этого.

– Вот видишь, а я не могу так сказать ни про Эдика, ни про тебя… Прости меня, я сама не знаю… Не сердись, все так изменчиво…

Голос ее так волшебно вибрировал, что Сергей задыхался, словно играли на струнах, натянутых на его сердце.

– Может быть, мы будем вместе… не обижайся. Это, конечно, тебя коробит, но я говорю то, что думаю… Даже скорее то, что чувствую… Не сердись на меня, Сережа…

Если бы я мог, подумал он, если б я мог оттолкнуть ее, хлопнуть дверью, уйти навсегда. Но мне кажется, что если я это сделаю сегодня, то завтра утром просто возьму первую попавшуюся веревку и повешусь. Потому что жизнь лишится смысла, жить будет невыносимо, больно, незачем…

* * *

– Ваше величество, разговор есть, – полушутливо сказал Илья в трубку и услышал равнодушное: «Заходи».

Эдик полулежал на кровати с большим бокалом виски. Бутылка стояла на тумбочке.

– Выпьешь? – спросил Царь.

– Давай.

– Никак не опьянею, – сказал Эдик, когда Илья сел напротив и сделал большой глоток из своего бокала.

– Есть необходимость? – осведомился Илья. Эдик кивнул.

– А что случилось?

Эдик неопределенно махнул рукой.

– Лучше ты говори, – сказал он.

– Я почему зашел – документ опубликовали, выступление Папы Римского.

– Ну и что там?

– Осуждает он тебя.

– Да неужели?

– Прочитать?

– Лучше перескажи коротко, своими словами.

– Ну, смысл такой: мол, человек наделен недюжинными способностями, но использует их неправильно. Мог бы стать одним из самых уважаемых людей, а вместо этого – суетные затеи и прочее. Губит свой дар вместо того, чтобы использовать его во благо. Опасен для мира, для его стабильности и благополучия. Нарушает мировой порядок. Вот в таком духе. Ну тут не только про тебя, а про тех, кто потакает, про средства массовой информации, политиков, – ну, в общем, суть ясна.

– Мораль, значит, решил почитать? Ну и что?

– Просто как-то на меня это подействовало. Понимаешь, может, мы действительно не так себя ведем?

– Мы – это кто?

– Ну ты, в первую очередь.

– А, понятно. Ну и в чем же неправильность? – Эдик залпом выпил половину бокала и снова налил себе до краев.

Илья понимал, что разговор принимает нежелательный оборот. Если бы он знал, что случилось перед тем, как он вошел к Эдику, он бы не стал даже затрагивать такую тему. Но теперь отступать было поздно, и все же он надеялся, что сможет изложить свою точку зрения.

– Ну как-то все непоследовательно, неконструктивно, непредсказуемо. Никто не знает, чего от тебя ожидать, и многие боятся. Понимаешь, все ведь стремятся к какой-то опоре – государство, нация, партия, сословие, ну что-нибудь к чему-то прилепится. А иначе зависаешь в пустоте.

– Правильно, – сказал Эдик, потом добавил с усмешкой:– Я человек космоса.

– У тебя все шуточки. А нам надо жить в этом мире, как-то соблюдать его законы, как-то войти в его структуры и прочее, ну то есть ты должен быть официально включен в мировой процесс, так сказать… А иначе. – Илья тут взглянул на Эдика и смешался, скомкал окончание сбивчивой речи. – Нездоровые настроения. А тут еще Папа… его голос – авторитетный… вообще-то…

Илья опять поднял глаза. Эдик смотрел на него каким-то странным, одновременно злобным и насмешливым взглядом.

– Мало нам одного Папы, еще и ты решил по-отечески пожурить зарвавшегося Царя.

– Да нет, Эдик, ты не понял…

– Это ты не понял! – Эдик поднялся на кровати. – И не надо меня Эдиком называть. Это для Алины я Эдик… был. А для тебя и других я – ваше величество, а если нет посторонних, то Эдуард Артемьевич. Вот так. Значит, тебе захотелось конструктивности? Этот римский шарлатан, возомнивший себя наместником Бога, что-то там вякнул, остальные шарлатаны, которые думают, что они правят миром, подхватили. А провинциальный ниишник и провинциальный драмодел Илюша решил Царя поучить. Наставник хренов. А теперь слушай меня. Я никогда не был и не буду надутым политиканом. И прокаженных всяких и прочий сброд не буду согревать своим дыханием, как Христос. Я не из этой когорты! Усвой это раз и навсегда! Толпу ублажать я не намерен! Я хотел любить и дать немного счастья любимым людям. Всё. Ничего больше. А они решили, что… да хрен с ними. Но шута из меня делать нельзя. Шут – вот он, смотри! – Эдик ткнул на экран. Шла прямая трансляция Си-эн-эн о визите Папы Римского в Лондон. Понтифик закончил свое выступление и шествовал к автомобилю. Эдик сосредоточенно уставился на экран, чуть раскачиваясь. Илья переводил взгляд с экрана на Эдика, и у него появилось предчувствие, что Царь что-то затевает. Но вмешиваться он уже не осмеливался. «Провинциальный ниишник и драмодел», – звучало у него в мозгу. Он отхлебнул еще виски. Жар от резкой обиды и от спиртного ударил в голову, и Илья тоже сидел и молча смотрел на экран. Папа Римский сел в машину, дверцу захлопнули. И тут началось… Эфэлов было четверо, они подожгли четырьмя молниями все колеса. Бронированный тяжелый автомобиль, изготовленный по спецзаказу, не боялся ни пуль, ни даже гранат, но против молний защита не была предусмотрена.

Началась страшная суета. Кто-то пытался подбежать к машине, но тут же получал удар от эфэлов. Выскочивший было телохранитель, решивший посмотреть, в чем дело, тут же был загнан внутрь жестокими разрядами. Он захлопнул дверцу, боясь, что эфэл влетит внутрь. Но такой задачи Эдик не ставил. Ему нужно было лишь блокировать Папу Римского внутри машины и обездвижить автомобиль. Эти задачи эфэлы выполнили. Толпа теперь стояла в отдалении, полиция спешно устраивала оцепление вокруг машины, водитель заглушил мотор, опасаясь пожара. Машина заметно оседала по мере того, как догорали покрышки. Полицейские тушили их из автомобильных огнетушителей. Эфэлы не мешали им, двое даже исчезли. Эдик оставил для охраны машины пару летающих молний. Папа Римский, его водитель и телохранитель остались в машине.

– Ты можешь отсюда позвонить в это агентство? – спросил Эдик спокойным голосом, показав пальцем на экран.

– Си-эн-эн?

– Ну не знаю, тем, которые ведут репортаж.

– Попробую. – Илья достал электронную записную книжку и спустя минуту начал набирать номер. – И что им сказать?

– Скажи, что Папа Римский низложен по моей воле. Он больше не Папа Римский. Пусть знает свое место, шут гороховый. Подробности после. Пусть пришлют сюда корреспондентов, я им все выскажу. Х-ха! Папа! Римский! Надо же такое придумать. Он у меня еще попоет.

Дверь внезапно открылась, Илья вздрогнул и обернулся. Эфэлы-охран ники не реагировали. Женщине, стоявшей на пороге, разрешено было входить к Царю Мира без его санкции.

– Эдик, зачем ты это сделал? – спросила Алина.

– Х-ха! Эдик… Илья, выйди пока, позвони из своего номера, встреть их и проведи сюда.

Илья вышел из комнаты.

– Ишь набросились, – сказал Эдик насмешливо. – Целой стаей, будто сговорились. Папаша из Рима. Писателишка этот – школяр, ничего толком не написавший и не открывший. Бездарь, а туда же, учить. Я хоть не прикидываюсь, не изображаю из себя гения. Пусть у меня получается дешевый спектакль, но так получается. Я не виноват. Так толпе надобно. Вот любил женщину, хотел счастья ей принести и забыл, что бабы – они твари неблагодарные. Чем больше их любишь, тем больше в душу тебе плюют. Шарлатан римский тоже решил меня поучить. Божий праведник. Небось по ночам бухает и девочек имеет в хвост и в гриву. В Ватикане есть девочки? – Эдик с ухмылкой смотрел на Алину. – Жрицы там какие-нибудь? Или это не у них было, а в этом… Древнем Риме? Да у них тоже, наверно, есть. Как же без девочек? И вот теперь к этой компании еще одна присоединилась. Блудница. Решила меня упрекнуть, что я папочку обидел? А сама шлюха. Ты ведь не любишь никого, тебе все равно, с кем спать. Ты не умеешь любить. Ты за мной пошла, чтобы сбежать из провинции, в настоящий театр. И не вышло. Теперь я тебе не нужен. А на хрена? Теперь можно во все тяжкие… Как последняя шлюха… душу растоптала, оплевала… Я бы спалил твоего хахаля, но он мне друг, понимаешь? И он любить умеет, хоть и жалкий. Не решился он в свое время, может, и правильно. А ты… как последняя шлюха.

Эдик намеренно оскорблял Алину, он ждал, что она подойдет и ударит его. Тогда можно будет все исправить, обнять ее, оплакать вместе эту гадкую, ничтожную, издевательскую, суетную, но единственную жизнь. И может быть, начать снова, ведь он любит ее.

Алина не сказала ни слова. Не заплакала. Просто повернулась и вышла.

* * *

Легко себе представить, в каком состоянии обнаружили прибывшие репортеры Царя Мира. Однако он не стал отменять импровизированной пресс-конференции, словно спешил проявить свой кураж. В результате пресс-конференция шла в прямой трансляции по Си-эн-эн, и разглагольствования подвыпившего Царя, мягко говоря, не способствовали росту его авторитета в католическом мире. Хотя, конечно, были и те, кто аплодировал.

– Вы уже знаете, что произошло с Папой Римским, – начал Эдик, когда журналисты столпились в его номере.

Клюкин принял меры безопасности, но он уже давно понял, что указывать Эдику на неразумность тех или иных поступков бессмысленно, надо просто пытаться подлаживаться под его капризы. Мак-Гроу, кстати, понял это с первых дней, поэтому оставался спокоен.

Эдик все также полулежал в восточном халате на роскошной кровати, не удосужившись встать и переодеться.

– Он обвинил меня в гордыне. Это смешно. Человек, преспокойно объявляющий себя наместником Бога на земле, осмеливающийся вещать от имени Бога, обвиняет меня, реального представителя космических сил, в гордыне. Я до сих пор не обращал на него внимания, у него своя епархия, своя нива, как говорится, и пусть себе вспахивает эту ниву. Так нет же, приспичило ему наехать на меня. – Эдик строго взглянул на переводчика. – Переводи как я говорю, не смягчай, без этих дипломатических экивоков, понял?

Переводчик кивнул.

– Спрашивается, зачем? Зависть, ревность – вот причины. Между нами ведь есть разница. Мой авторитет основан на реальных космических силах, и в их реальности все уже могли убедиться. Авторитет Папы Римского основан на некоем идеальном существе, наличие которого еще нуждается в доказательствах. Фактически же авторитет этот зиждется на вере толпы в Бога. А я не нуждаюсь в вере толпы. Но она видит мои возможности и поэтому начинает сомневаться, стоит ли ей верить в Бога, который ничего не может и служит только жилеткой, куда можно поплакаться в трудную минуту. Итак, что же имеем в итоге? Сам того не желая, я подрываю авторитет Папы Римского, отнимая у него толпу. Вот он и взвился.