355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ильдар Абдульманов » Царь Мира » Текст книги (страница 27)
Царь Мира
  • Текст добавлен: 31 октября 2016, 00:16

Текст книги "Царь Мира"


Автор книги: Ильдар Абдульманов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 35 страниц)

Вождь произнес длинную тираду, и после двойного перевода получилось следующее:

– Вождь Мбойя приветствует великого вождя Повелителя Молний, рад видеть его своим гостем.

– Я тоже рад видеть Мбойю, – сказал Эдик. – Известна ли ему цель моего визита?

Илью весьма удивила осведомленность вождя по поводу молний. Вождь, конечно, узрел эфэлов, но вряд ли мог догадаться сам об их предназначении.

Ответ Мбойи оказался еще более пространным, чем его приветствие, но было понятно, что он или не знает этой цели, или скрывает свое знание. Он говорил о том, что Мсамба решил вернуться в племя и что ему покровительствует великий вождь.

– Он должен стать вашим вождем, – брякнул Эдик без предисловий. – Такова воля Повелителя Молний.

Ответную речь произнес уже не Мбойя, а один из старейшин. Он долго рассказывал о племени, о тяжкой доле вождей и о предъявляемых к ним высоких требованиях. В конце своего выступления он намекнул, что Мсамба слишком молод, чтобы занять высокий пост.

– Племени нужен молодой, энергичный и образованный вождь, – сказал Эдик, – Мсамба справится.

Второй старейшина осведомился, не передал ли великий вождь Мсамбе свое умение управлять молниями. Эдик ответил весьма туманно – молнии станут защищать Мсамбу, но управлять ими он пока еще не будет. И тогда на сцену выступил третий старейшина, на лице которого столь явно проступала хитрость, что охранники насторожились. Речь хитреца продолжалась не менее пятнадцати минут, Эдик уже не слушал, но уловил, что тот в весьма витиеватой форме выражает сомнение насчет того, не утратил ли сам великий вождь свои способности. Намеки такого рода следовало пресечь – это «великий вождь» понял быстро и без подсказки. Четыре молнии одна за другой вырвались из эфэла, и четверо воинов, охранявших Мбойю, выронили копья и с воплями запрыгали. Один даже упал от неожиданности, пробив головой стену в хижине вождя. Старейшины тревожно и почтительно забормотали, Мбойя закивал седой головой, украшенной мощным убором из страусиных перьев. Потом он встал и торжественно произнес короткую фразу:

– Из уважения к великому вождю Повелителю Молний я уступаю место вождя молодому Мсамбе. Надеюсь, что он докажет свою доблесть в бою с масаем, угоняющими наш скот.

Мсамба встрепенулся и стал что-то объяснять о вреде войн и пользе мирных переговоров, но его никто не слушал. Мбойя снял головной убор, передал его одному из старейшин, тот подошел к молодому негру и водрузил убор ему на голову. Чтобы никто не усомнился в смысле происходящего, он ткнул Мсамбу в грудь и торжественно провозгласил:

– Вождь Мсамба.

На этом процедура закончилась. Мбойя, утративший свою величественность, предложил отметить событие. Эдик был весьма обрадован завершением своей миссии и сказал, что угощать будет он.

Пока шла подготовка к торжественному ужину, Эдик прогуливался по площади. Внимательно осмотрев прикованную черепаху, он выслушал пояснения Мбойи о том, что эта черепаха повинна в гибели нескольких людей и ей вынесен смертный приговор. Видимо, черепахе предстояла незавидная участь попасть в суп, сваренный в ее собственном панцире, – местные жители использовали черепашьи панцири в качестве кастрюль. Эдик попросил новоиспеченного вождя Мсамбу помиловать несчастное животное и сказал, что готов выкупить черепаху и взять с собой.

Ужин с возлияниями, песнями, танцами и кострами не развлек Царя – у него было ощущение, что все это он уже много раз видел. Подвыпив, он заговорил с вождем, пытаясь выяснить, зачем он вернулся сюда. Нищета, голод, отсталость, болезни, кровавые столкновения – ведь он, Мсамба, вырвался из этого, попал в город, где жизнь была намного легче и веселее.

– Он хочет жить, – передал ответ Мсамбы переводчик.

– Хочет жить именно здесь? – уточнил Эдик.

Мсамба покачивался, глядя на огонь, и что-то говорил переводчику.

– Он хочет жить, – повторил тот. – Он говорит так. Веселье затянулось до глубокой ночи. Когда же наконец все стихло и Эдик с новым вождем шли к хижине, тишину ночи вдруг прорезал рык льва. Все остановились. Звук, казалось, доносился сразу со всех сторон, словно это был голос самой ночи. И он восстанавливал естественную иерархию между человеком, провозглашающим себя царем природы, и подлинным царем зверей. Он словно утверждал жизнь, от которой человек спрятался за стенами своих домов, в каменных джунглях, пожиравших природу.

– Лев где-то близко? – спросил Эдик белого охотника. Тот покачал головой.

– До него километра два, не меньше, – сказал он уверенно.

– Жаль, что его нельзя увидеть, – сказал Эдик. – Но зато теперь я понимаю Мсамбу.

Утром, когда они возвращались, один из носильщиков тащил черепаху. Илья пытался развеселить мрачного Эдика, вспоминая простой обряд посвящения Мсамбы в вожди.

– По-моему, он долго на этом посту не продержится. Как только мы уедем, они его сожрут, причем в буквальном смысле.

– Это его проблемы, – сказал Эдик.

– Ты разве не будешь поддерживать Мсамбу, если он попросит?

– Речь шла об одном желании. Мы его исполнили. Хотел быть вождем – пусть теперь сам расхлебывает.

– Слушай, а зачем ты черепаху взял? Кто ее тащить будет?

– Ты и потащишь. Ты же здоровый, как лось.

– Ну нет, мы так не договаривались. В ней килограммов восемьдесят, если не больше.

– Подарим Алине. Или суп сварим. А что с ней делать?

– Отпусти ее, пусть добирается своим ходом. Прикажи, ты же Царь, – ухмыльнулся Илья.

– Она дороги не знает. Потащишь, потащишь. В следующий раз не будешь разбрасывать шары где попало.

– Разбрасывал самолет, а траекторию указала ее величество, – напомнил Илья. – А шар ты лично вытянул. Рука несчастливая.

– А отдуваться будет Илюша. Не царское это дело – черепах таскать.

– Правильно. Ты ее спас от казни – ну и отпусти, не мучай животное.

– Ладно, черт с тобой. Черепаху отпустили в озеро.

* * *

Алина играла, полностью отдавшись роли. Она не обращала внимания ни на зрителей, ни на партнеров. Извицкий видел это. Он понимал, что спектакль необходимо корректировать.

Но он знал и то, что такой актрисы у него никогда не было и больше не будет, – это были и дар, и испытание для него как режиссера.

Бурных аплодисментов, вызовов на бис не было. Зрители расходились практически молча. Если кто-то пытался оживленно заговорить, как положено после спектакля, на него смотрели осуждающе, и он замолкал. Странные чувства испытывали зрители: им не хотелось уходить из театра, а вернее, из мира, созданного на их глазах спектаклем и игрой Алины, а с другой стороны, дальше оставаться было опасно, и они понимали это. Одним из зрителей был Клевцов. Он за это время сильно изменился. Из солидного, уверенного в себе мэтра он превратился в активного до суетливости фанатика, деятельного, ищущего, сомневающегося, полностью посвятившего себя изучению феномена инвертоидов, Эдика и Алины. Это несоответствие между возрастом, внешностью и новым характером, образом действий бросалось в глаза, озадачивало и раздражало многих его коллег и знакомых. Но его это не заботило. Он чувствовал себя вернувшимся в юность, в науку, сбросившим оболочку мнимой солидности и самоуважения.

Извицкий после спектакля сидел у себя в кабинете, Алина оставалась в гримерной, хотя все уже разошлись. Сергунин дежурил около ее дверей, а Клевцов и Сергей сидели в пустом зале. Первый размышлял о странном воздействии спектакля, отличавшемся от того, что было в Васильевске. Второй сидел, опустив голову на руки, и плакал – беззвучно, без слез, но с искаженным от непоправимости происшедшего лицом. Он вспоминал тот момент, когда его инэст, его второе «я», светящийся призрак, шел к нему, проламывался сквозь стекла и двери и был потом безжалостно погашен Серым. И он, Сергей Калинин, не помешал этому убийству, не соединился с инэстом, не стал пусть другим, но полноценным человеком. Неизвестно, почему к нему пришло ощущение, что тогда он утратил половину своей души, но теперь это мучило его и вызывало беззвучный плач.

Кто-то тронул Сергея за плечо. Он поднял голову, увидел перед собой знакомое лицо.

– А, это вы… Вы были в комиссии, да?

– Да. Нам нужно поговорить. А ваш… Царь, он здесь?

– Нет.

– А как же Алина – ее кто-то охраняет?

– Там Сергунин.

– Сергунин? Он с ней? – Клевцов улыбнулся, потом внезапно рассмеялся. – Вот оно что, а я-то думал, куда он подевался?… Пойдемте к нему, поговорим.

Так они встретились втроем в узком коридорчике. Сергунин стоял чуть поодаль, у самой двери гримерной, где сидела Алина. Увидев, что к ним идет по коридору еще кто-то, он сунул руку в карман пиджака, нащупав рукоятку пистолета.

– Вы кто такой? – негромко спросил он.

– Извицкий, режиссер.

– Подождите минуту, – сказал Клевцов. – Я хотел поговорить с вами, со всеми. Это недолго. Мы можем отойти в сторону.

– Вот и отойдите, – сказал Сергунин. – А я постою здесь. Мне и так слышно.

– Хорошо, – сказал Клевцов. – Вы, наверно, хотели поговорить с Алиной о спектакле? – обратился он к Извицкому.

– Д-да, – неуверенно сказал тот. Он действительно не был уверен, что хотел видеть Алину. Пожалуй, он скорее хотел убедиться, что она уже ушла. Ему хотелось сказать ей именно то, чего просил не говорить Власов. Сказать, что она актриса милостью Божией и что именно в этом ее призвание. И теперь Извицкий не знал, что делать: то ли наплевать на царскую просьбу и сделать все, чтобы Алина осталась в театре, то ли не рисковать жизнью.

– Вы хотели бы, чтобы она продолжала играть? – напрямик спросил его Клевцов, и Извицкий сразу проникся неприязнью к этому пожилому человеку в очках, так молодо и бесцеремонно задающему вопросы, с такой молодой интонацией – этим, кстати, Клевцов раздражал и своих коллег.

– Возможно, – сухо ответил Извицкий.

– А вы думаете, зрителям понравился спектакль? – насмешливо спросил Клевцов. – Вот вам, Сергей, и вам, Александр, он понравился?

Пошел бы ты подальше, подумал про себя Сергей, но вслух буркнул почему-то:

– Это не имеет отношения… да и вообще…

– Георгий Данилович, если вы что-то хотели сказать, то говорите, – тоже довольно раздраженно сказал вдруг Сергунин, не сводя глаз с Клевцова.

– Я хотел только сказать, что если Алина будет играть и дальше, то это может быть опасно.

Сергунин поразился тому, что Клевцов слово в слово высказал то, о чем думал сам подполковник. Это его насторожило.

Он сделал еще шаг к двери Алины и даже снял пистолет с предохранителя.

– Это почему? – спросил он.

– Она сильно воздействует на психику зрителей, – сказал Клевцов. – Словно раскачивает психику, и человек выходит из состояния душевного равновесия. И дальнейшее его поведение может быть опасным для общества. Хотя, – усмехнулся Клевцов, – возможно и благотворное влияние. Но я думаю, что несколько неврозов после этого спектакля обеспечены.

Клевцов был прав: позже, когда он провел исследование, затратив массу времени, ему пришлось убедиться, что из пятисот тринадцати зрителей, побывавших на этом спектакле, семнадцать покончили с собой и семьдесят – восемьдесят человек испытали серьезные проблемы с душевным здоровьем. Это странное воздействие, кстати, почувствовал и побывавший на спектакле известный психиатр Брусникин, который поделился впечатлениями с женой и дочерью. Дочь его на следующий день рассказала об этом своему знакомому – небезызвестному журналисту Мацевичу, в результате чего в еженедельнике «Экспресс-Инфо» появилась статья «Минздрав предупреждает…».

– Ну и что из этого следует? – спросил Сергунин. Он, кстати, заметил это воздействие – даже испытал его на себе, но сделал другие выводы: он вдруг подумал, что если какой-то сдвинутый задумает покончить с Алиной и выстрелит из зала, то ни эфэл, ни телохранитель не помогут. И именно это его и тревожило – он даже заподозрил вначале, что Клевцов мог быть одним из таких типов.

– Ничего, просто можно было бы как-то иначе использовать ее способности, – задумчиво сказал Клевцов, – например, для лечения. Но в общем это все связано с большими затратами энергии. Экстрасенсы, говорят, довольно неважно себя чувствуют после сеансов.

– Ладно, вот что, – сказал Сергунин решительно – его очень встревожили слова Клевцова. – Вас, Извицкий, я пока не впущу, подождите с вашими разговорами хотя бы до завтра. И вы, Георгий Данилович, идите. Я отвечаю за безопасность Алины и лишние люди здесь ни к чему.

Тон его не оставлял возможности для возражений, и режиссер удалился, даже обрадованный тем, что все решили за него. Клевцов пожал плечами и тоже ушел.

– Слушай, надо привезти этого оболтуса сюда, – угрюмо сказал Сергунин.

– Эдика?

– Ну да. Нас она все равно не послушает. А я о другом ведь думаю: если после такой раскачки кто-нибудь явится сюда поквитаться с ней, ничего не сделаешь: сцена открыта, пали – не хочу. Нельзя ей играть, Серега, добром это не кончится.

– Я тоже так думаю. Ладно, следующий спектакль у нее через три дня, я завтра полечу в Шотландию, постараюсь убедить его величество.

Брэдфорд начал свое расследование с пивного бара в деревне, расположенной близ замка Макговерна. Глаз у него был наметанный, и он быстро усмотрел за одним из столиков одинокого мужчину, сидящего без кружки, со сложенными на столе руками. Брэдфорд подсел к нему, заказал две кружки пива. Когда их принесли, пододвинул одну соседу. Тот поднял на него мутноватый взгляд, кивком поблагодарил и сделал большой глоток.

– Тут с работой тяжко? – спросил Брэдфорд.

– Есть такое дело, – хмуро пробормотал его сосед. – Сам сижу без работы.

– А там в замке нельзя устроиться – шофером или садовником?

– Без толку. Там сейчас и не живет никто. Хозяина грохнул этот русский псих, слыхал, наверно?

– Слыхал. Но он вроде поселился в другом замке, – сказал Брэдфорд.

– Да. Этот должен отойти наследникам, но они не торопятся вселяться.

– А у него вообще кто-то остался? Там же вроде всех убили.

– Кто-то всегда найдется. Зять там какой-нибудь.

– А у него дочь была? Замужем?

– Да, ее тоже убили. Ребенка не пожалели. Я сам гроб делал. Хуже нет для детей гробы делать.

– А ты в конторе работал? По этим, похоронам?

– Да нет, откуда тут у нас такие конторы. Просто плотник и столяр. Сейчас заказов нет. Не дай Бог одними фобами жить. Я и дом могу построить, да кто в деревне закажет? В замке я поработал в свое время, этот лорд – он мужик хороший. Любил, когда красиво работают, не скупился. Да и вообще человек был. Я бы этого психа своими руками удавил.

– Так это вроде как бы и не он убил, а какие-то молнии.

– Не знаю. У нас его дьяволом считают. Его счастье, что здесь не поселился. Подожгли бы замок. Мальчонку не пожалел. Я мерку снимал – пацану было годика четыре, наверно.

– М-да, – сказал Брэдфорд, – значит, в замок ходить бесполезно. Ну ладно, спасибо за компанию.

Он допил пиво и вышел.

* * *

– Докладывает внешний пост охраны. Здесь пришел человек, очень настойчиво хочет поговорить с Царицей.

– По какому вопросу? – спросил Сергунин.

– Просит спасти его сына.

– А что с ним?

– Болен чем-то.

– Но она же не врач.

– Он буквально умоляет, чтобы хоть пять минут переговорить с ней лично.

Сергунин вспомнил, конечно, о разговоре с Клевцовым и подумал, что лишние хлопоты ему ни к чему. Но с другой стороны, если Алина согласится поговорить по телефону с этим типом, то никаких сложностей не предвидится. Последнее время она очень раздражительна, и, может быть, ей не понравится, что он берет на себя смелость отказывать посетителям.

– Сейчас, подожди.

Алина еще нежилась в постели – она не любила рано вставать. Сон ее был странным и удивительным – она плыла под водой в море, внизу были коралловые рифы, мимо мелькали причудливые рыбки. Она была не одна, но спутник ее был в маске, и она не видела его лица. Но она знала, что это не Эдик и не Сергей. Кто-то другой. Она не помнила ничего о своей нынешней жизни, все казалось таким безмятежным и упоительным. Ее спутник подплыл ближе, и она хотела снять с него маску, прикоснулась к его мускулистым рукам, они обняли ее… и тут она проснулась. Одна. В царском номере. Но всю его роскошь и все удобства она не задумываясь отдала бы за то, чтобы этот сон длился. Ей не хотелось просыпаться, потому что она не понимала, что происходит вокруг нее в театре. После спектакля режиссер не зашел к ней, партнеры отделались дежурными фразами – и то же самое на репетициях. Извицкий, пряча глаза, бормотал «все нормально», а когда она напрямую спросила, будет ли она дальше играть, он ответил:

– Почему бы и нет? Все будет, как вы пожелаете.

Алина не хотела возвращаться в действительность. Когда Сергунин по телефону объяснил ей, в чем дело, первым побуждением было отказаться от разговора. Но все же Алина согласилась выслушать неизвестного. Она просто скажет ему, что не умеет лечить людей – ведь это правда.

– Хорошо, я с ним поговорю.

Сергунин понял, что она соглашается из вежливости, и сказал:

– Я предупрежу его – три минуты, не более. И, извините, Алина, я должен слышать этот разговор, так будет лучше.

– Хорошо.

– Алло? – послышалось в трубке.

– Да, я слушаю.

– Это вы, ваше величество?

– Да.

– Я буду краток. – Голос принадлежал мужчине лет, наверное, пятидесяти, и по четкости интонаций и стилю опытный человек угадал бы в нем военного. – Мой сын служил на флоте и участвовал в ликвидации аварии на атомной подводной лодке. Он получил сильную дозу облучения. Сейчас он в больнице. Ему осталось жить несколько недель – врачи больше ничего не могут сделать. Ему двадцать четыре года. У меня никого нет, кроме него. Он страшно мучается. Страшно. – Голос впервые вздрогнул.

– Мне очень жаль, – сказала Алина, – но поймите, я не умею лечить людей. У меня есть какие-то способности, но лечить – это было бы шарлатанством…

– Да-да, я понимаю вас, – торопливо заговорил мужчина. – Это не нужно, он не об этом просит. Он только хочет вас увидеть перед смертью. Это облегчило бы его страдания.

Разговор прервался, в трубке раздался голос Сергунина:

– Три минуты истекли.

– Подожди, Александр, – сказала Алина, – пусть договорит.

– Я уже сказал все.

– Но почему он хочет видеть меня? Мы знакомы?

– Нет. Поймите, он видел вас, как и многие, только на экране и на фотографиях. Он любит вас. Море делает людей романтиками. А он еще ничего не видел в жизни, кроме моря. Он не был влюблен, вот только кроме этого… Вы для него самый близкий человек, его мать умерла, когда ему было десять лет. Если бы вы просто посидели около него несколько минут – это… как ангел, что ли… не священника же вызывать, он у меня безбожник… Вот такая история. Сын просил меня, это его единственное желание… последнее.

– Хорошо, – внезапно решила Алина, – я приду. Где он, в какой больнице?

– Это шестая больница в Москве. Я на машине…

– Нет-нет, – решительно вмешался Сергунин. – Я знаю, где это. Царица приедет. В ближайшие дни. Как зовут вашего сына и где он лежит? В какой палате?

– Олег Красавин. Капитан-лейтенант. Второй корпус, триста восемнадцатая палата.

– Хорошо, я приеду, – сказала Алина, – там определены какие-то часы для посещения?

– Извините, ваше величество, – вновь вмешался Сергунин, – не будем привязываться ко времени.

– Хорошо, – сказал Алина, подавив раздражение. В конце концов, он отвечает за ее безопасность, а случай с Самариным подтверждает, что возможны любые ловушки. Она слишком наивна, чтобы быть бдительной.

– Спасибо вам, – сказал мужчина. – Сын будет ждать, это ему поможет.

Потом, когда разговор уже давно закончился и посетитель уехал, Алина вдруг вспомнила эти слова – «сын будет ждать, это ему поможет», и она вдруг поняла, что собеседник не очень-то поверил в ее приезд, но хотел обнадежить сына тем, что она согласилась. Он будет ждать… А что будет потом, когда она уедет? А вдруг он умрет завтра? Она позвонила Сергунину:

– Александр, не будем это откладывать, сегодня – в крайнем случае завтра – я должна там побывать.

– Хорошо, Алина, – сказал Сергунин, – я все организую. Разговор он слышал и подумал, что, в конце концов, это просто каприз, а капризы Царицы должны быть удовлетворены. Лечить она никого не собирается, опасности никакой. К тому же вот-вот подъедет Власов и, скорее всего, сможет вмешаться, если захочет запретить ей эту встречу. Если бы Сергунин попытался это сделать, он бы нарвался на скандал.

* * *

Владимир Алексеевич Красавин больше десяти лет прослужил на военно-морской базе в Кронштадте. Женился он в двадцать пять на двадцатилетней ленинградке. Ольга была так красива, что мужчины даже робели в ее присутствии. Красавин считал, что ему повезло. Она училась в педагогическом, и они встретились случайно, на вечере в политехническом институте, куда Владимира пригласил друг детства, а Ольгу – подруга. Через два месяца настойчивого штурма Владимир добился ее согласия стать его женой, хотя Ольга не скрыла от него, что просто не верила в возможность счастья, здоровье у нее было очень хрупким. И все же она прожила с ним десять лет, родила ему красавца сына и умерла, унеся с собой половину его души. Красавин не смог дальше оставаться в Ленинграде, где они так часто просто бродили по улицам и где теперь все напоминало о ней. Удалось обменять квартиру на Подмосковье, получить работу на военной кафедре в вузе. Почти каждое лето они ездили с сыном в Юрмалу, к морю. Красавин не любил Черное море, он привык к суровому серому Балтийскому. Сыну он своих желаний не навязывал, но тот, к радости отца, стал морским офицером. Служил он на Северном флоте, на атомном ракетоносце. Второй поход стал роковым. Ликвидируя аварию в системе охлаждения реактора, капитан-лейтенант Красавин получил смертельную дозу облучения. Его перебросили на самолете в специальную столичную больницу, но состояние его было уже безнадежным.

В общежитии, незадолго до похода, он увидел по телевизору Алину, потом купил журналы, где были напечатаны ее фотографии, и взял их с собой. Это было чисто юношеское увлечение. С девушками Олег, бывало, дружил, но эти увлечения всегда оказывались мимолетными. И он сам не мог объяснить, почему Алина так запечатлелась в его памяти, почему он, оказавшись в больнице, стискивая зубы от боли, мечтал бессонными ночами увидеть ее. Будто что-то замкнуло в мозгу.

Отец взял отпуск и каждый день навещал умирающего сына. Но помочь ему не мог. И когда тот рассказал ему о своей мечте, Красавин поехал к Алине. Он действительно не верил, что она придет, но все же сказал сыну, что Царица согласилась его навестить – и тот попытался улыбнуться, впервые за все дни после аварии.

* * *

– Мне посоветовали обратиться к вам по поводу замка лорда Макговерна. – Брэдфорд на этот раз беседовал с нотариусом. – Один из моих клиентов хотел узнать, можно ли использовать этот замок для съемок фильма. Я знаю, что владелец замка умер, но в деревне мне сказали, что пока там никто не живет.

– Вам нужно будет поговорить с нынешними владельцами замка, он перешел к ним по наследству. Но придется подождать, пока будут улажены все формальности с завещанием.

Нотариус был предупрежден МИ-5 и знал ситуацию. Однако он не заподозрил Брэдфорда в том, что тот пытается докопаться до истины.

– А нельзя это ускорить? Насколько я знаю, его дочь тоже погибла, то есть речь идет не о прямых наследниках. Может быть, можно созвониться с ними и получить это разрешение – речь идет всего лишь о нескольких часах. Мой клиент хорошо заплатит.

– Пока наследники еще не вступили во владение замком, поэтому вряд ли возможно удовлетворить вашу просьбу.

– Но насколько длительным будет период улаживания формальностей?

– Трудно сказать определенно, нужно проверить все данные.

– Вы могли бы дать мне координаты наследников? Я бы связался с ними, чтобы узнать, не возражают ли они в принципе, и чтобы они известили меня, когда это станет возможным.

Нотариус несколько замялся, потом сказал:

– Видите ли, пока точно неизвестно, кто именно будет претендентом, очерчен только круг кандидатов.

Брэдфорд знал, что законы в Британии достаточно определенны, и это вкупе с некоторым замешательством нотариуса, которого тот не мог скрыть, навело его на мысль о том, что ведется какая-то игра, и цель её – скрыть истину. Он рассказал подробно об этом разговоре Клюкину. Тот успел навести предварительные справки о том, что Дарби Мак-Гроу действительно работал в МИ-5. Предварительные – поскольку он не поверил любезности коллег Мак-Гроу, хотя они по его просьбе, граничащей с требованием, показали ему досье. Клюкин понимал, что проверка данных, содержавшихся там, – дело длительное и трудное, он не мог работать в одиночку против одной из самых могущественных контрразведок мира. Нужно было искать другие пути. Выслушав Брэдфорда, он спросил, есть ли у того какие-либо идеи по этому поводу.

– Насколько мне известно, господин Власов больше не претендует на этот замок?

– Нет. Он приобрел другой и успокоился, – сказал Клюкин.

– Мстить наследникам он тоже вроде не собирается?

– Если они не намерены мстить ему – это нам и предстоит выяснить.

– Вряд ли у них есть такие намерения. Мне не очень понятна позиция нотариуса – он не пожелал назвать ни одного имени, хотя у меня есть данные на Макговерна и я знаю, кто из его родственников может претендовать на замок. Я не стал пока с ними связываться. Я подумал о другом: а если его дочь или внук или даже он сам остались живы? В этом случае колебания нотариуса были бы понятны – ведь его пришлось бы посвятить в эту тайну.

Брэдфорд говорил вполне определенно: «внук», поэтому Клюкин, внимательно изучавший все газетные статьи, а не только статью Гейтса и привыкший в силу своей профессии внимательно относиться к деталям, поправил Брэдфорда:

– Не внук, а внучка. У него была внучка.

Брэдфорд не хуже его понимал важность деталей, поэтому удивленно сказал:

– Но я говорил с человеком, изготовившим фобы. Он сказал «мальчик», это я точно помню.

– Черт меня побери, – пробормотал Клюкин, – а если это действительно были не они…

– А, например, слуги, – подхватил Брэдфорд.

– Тогда поведение нотариуса становится яснее. Нужно это выяснить, Джеймс. И как можно скорее.

* * *

Сергунин с трудом уговорил Алину подождать до вечера. В это время в больнице уже не было посетителей, да и персонал оставался только дежурный. Сергунин сам привез Алину. Во второй машине ехали водитель и двое охранников. Об этом визите – по крайней мере, о его точной дате и времени – не знал никто, кроме самого Сергунина. Проводив Алину до палаты, подполковник вместе с одним из охранников остался в пустынном коридоре. С Алиной в палату влетел лишь эфэл.

Олег Красавин был один – по требованию Сергунина двоих его соседей перевезли в другие палаты. Он лежал, закрыв глаза, но не спал. Уснуть он мог лишь после инъекций наркотиков. Укол должны были сделать через час, и он ждал этого недолгого избавления от мук. Никто не предупредил его о приходе Алины, и когда в палате раздался тихий женский голос, назвавший его по имени, Олег открыл глаза и подумал, что это просто видение.

– Вам очень больно? – спросила Алина, присаживаясь рядом на стул.

– Вы… вправду здесь? – с трудом выговорил Олег.

– Да, – улыбнулась она, – ваш отец просил меня приехать. Я не знаю, смогу ли помочь вам, но я попытаюсь.

Алина сама не могла объяснить, зачем она это сказала. Конечно, она вылечила Эдика, когда он был при смерти после визита пришельца. Но ведь он был не обычным человеком. И все же Алина села на кровать и, приложив руку ко лбу Олега, сосредоточилась. Она знала одно – ей очень хотелось помочь ему. Олег не был сейчас красив – муки исказили его лицо до неузнаваемости – и мог вызвать только жалость, может быть даже смешанную с брезгливостью. Но Алина не забыла слов его отца: «Он ничего не видел в жизни, кроме моря… Вы для него самый близкий человек». Как и тогда, с Эдиком, она поняла – вернее, почувствовала: нарушение энергоструктур организма. Как и тогда, она попыталась их восстановить. Алина еще меньше могла управлять своими способностями, чем Эдик – эфэлами, она не знала, какие опасности таит в себе попытка исцелить полумертвого человека. Она только чувствовала, что контакт установлен, и между больным и ею создался информационно-энергетический канал. И еще она чувствовала, что с каждой секундой слабеет, но когда она осознала опасность, то не могла себя заставить прекратить помощь.

Ее спас Эдик. Он приехал в резиденцию поздно и, поднимаясь в свой номер, вдруг остро ощутил какой-то пока непонятный сигнал. Войдя в комнату, он отослал Дарби, сел на кровать и сосредоточился. Аварийный сигнал исходил от эфэла, охранявшего Алину. Эдик даже не знал, что эфэлы следят за энергетическим состоянием охраняемого объекта. Он понял, что Алина почти при смерти из-за серьезного ослабления энергетических функций организма. Эдик выскочил в коридор и поспешил в номер Алины. Всполошилась охрана, выбежал Мак-Гроу. «Где она?!» – кричал Эдик. Мак-Гроу первый понял, что он ищет Алину. Он попытался связаться с Сергуниным и узнал, что они с Алиной уехали. Но никто не знал куда. Ошеломленный, Эдик сбежал вниз, к машине, не обращая ни на кого внимания. И остановился на лестнице, снова получая информацию от эфэла – о том, что состояние охраняемого объекта угрожающее. Эфэл запрашивал, продолжать ли охрану или перейти в «режим энергоподпитки». О том, чтобы отозвать его и с его помощью найти Алину, не могло быть и речи. Сергунин должен быть с ней, в отчаянии подумал Эдик, если он жив… Он должен ее охранять. И он приказал эфэлу перейти из «режима охраны» в «режим энергоподпитки». Это спасло Алину.

Она очнулась – ей показалось, что она просто задремала на минуту. На самом деле она потеряла сознание от слабости. С удивлением Алина обнаружила, что эфэл не парит над ней, как обычно, а принял форму нимба вокруг ее головы. Она улыбнулась и перевела взгляд на Олега. Тот смотрел на нее широко раскрытыми глазами. Боль в теле прошла, осталось только жжение, зуд где-то внутри, во всех органах, но это было терпимо. Он видел перед собой Царицу, прекрасную, живую, улыбающуюся, с нимбом вокруг головы. Наверно, я уже умер, невольно подумалось ему, но тогда почему это жжение?…

После того, как вся царская охрана была поднята на ноги, один из охранников вспомнил о странном посетителе. Он не подслушивал разговор, но случайно услышал о шестой больнице. Еще несколько минут понадобилось, чтобы выяснить у перепуганных работников больницы, что Царица действительно там. Эдик готов был разорвать всех в клочья, но ему пришлось сдерживать себя – никто не был виноват в случившемся. Мак-Гроу с Эдиком на переднем сиденье на бешеной скорости мчался к больнице, за ним едва поспевала вторая машина с охраной, которая должна была идти впереди и показывать дорогу. Вместо этого знавший дорогу водитель второй машины держал связь с Эдиком, а тот говорил Дарби, куда ехать. В таком странном режиме царский кортеж домчался до клиники, Эдик и Мак-Гроу ворвались на этаж, где находилась Алина, и увидели Сергунина и второго охранника, наводившего на них стволы своих пистолетов. Эдик едва успел остановить своих эфэлов – иначе охранникам не помогла бы врачебная помощь.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю