Текст книги "При дворе императрицы Елизаветы Петровны"

Автор книги: Грегор Самаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 52 страниц)

Камердинер поклонился и вышел, чтобы исполнить приказание своего господина с безмолвной покорностью.

   – Нельзя терять больше времени, – сказал вельможа, оставшись один, – пожалуй, только сегодняшний день принадлежит ещё мне. Евреинов не знает пока, где находится его дочь, но он пожаловался на меня. Подозрение императрицы возбуждено, и если она непременно захочет, то для неё не составит труда проникнуть в мою тайну. Но будь что будет, а я не могу приносить в жертву кумиру славы своё трепетное сердце... Только мгновения принадлежат ещё мне, и я могу воспользоваться ими!

Он вынул из потайного шкафа в стене крепкий кожаный сундук, обитый стальными полосками, наполненный ассигнациями английского банка и свёртками червонцев, а потом отпер свои шкатулки, где хранились драгоценности. Он переложил все эти несметные сокровища в кожаный сундук, который наполнился теперь доверху, потом тщательно запер его и поставил обратно в потайной шкаф в стене и сел на кушетку.

«Того, что я захвачу с собой, – решил Шувалов, – будет достаточно, чтобы купить княжеское владение в нищей Европе. Но теперь мне надо отдохнуть. Потребуется ещё выдержать первый натиск императрицы. Но я храбро дам отпор этой буре. Завтра ей уже не добраться до меня!»

Он откинулся на кушетку и заставил себя заснуть.

Между тем камердинер Шувалова уселся в маленькие санки и уже вскоре мчался стрелой к городским воротам, обращённым к Кронштадту. Закутанный в шубу, с поднятым воротником, гонец не заметил, что несколько других санок, запряжённых также рысистыми лошадьми, следовали за ним в некотором отдалении. Когда он миновал последнее жильё на окраине города, эти санки прибавили хода и вскоре настигли его. Из каждых саней выскочили по два человека и проворно схватили лошадь Шувалова под уздцы. Почти в тот же миг камердинер, безоружный, ошеломлённый таким внезапным нападением и потому неспособный сопротивляться, был связан, а в рот ему засунут кляп. Точно так же овладели и кучером. Оба, связанные, с заткнутыми ртами, были брошены в порожние сани. После того, обогнув широким полукругом город, таинственный поезд, захвативший с собой и графские сани Шувалова, подъехал к одному из домов на окраине. Пленник был введён и обыскан, при этом у него отобрали письмо Ивана Шувалова на имя кронштадтского коменданта. Один из производивших обыск, видимо главный, скинул с себя шубу и остался в егерской форме графа Разумовского. Он приказал прочим зорко стеречь арестованных, а при малейшей попытке к побегу пристрелить. Окончив своё дело, этот человек спрятал за пазуху письмо обер-камергера и поехал обратно в город. Вскоре он остановился у дворца графа Разумовского.

Глава шестая

Торжественное богослужение окончилось. Архиепископ разоблачился, отправил в Александро-Невскую лавру всю свою свиту, кроме двоих приближённых монахов, и поехал с ними в Зимний дворец, где его провели во внутренние покои государыни.

Высокопреосвященный пробыл у неё больше часа, и когда, расставаясь, давал ещё раз своё архипастырское благословение на пороге аванзала, в облике его читались торжественность и глубокое умиление. Он был задумчив, усаживаясь в свои сани, чтобы вернуться в монастырь под почётным конвоем гвардейцев.

Императрица после этой встречи также казалась взволнованной более обыкновенного. Лицо её приняло выражение мрачной строгости, когда она, остановившись на пороге, с минуту провожала взглядом удалявшегося владыку. Затем она прошла к себе в опочивальню и приказала накрыть обеденный стол для неё одной. Стража получила приказ не впускать никого, и даже адъютанта императрицы, полковника Бекетова, не звали к его повелительнице. Только граф Алексей Разумовский удостоился приёма. Он долго пробыл у императрицы и, должно быть, получил важные приказания, потому что хмурый и серьёзный возвращался к себе.

Томительное затишье перед грозой ощущалось всеми во дворце, хотя внешне казалось естественным, что императрица искала отдыха после утомительной утренней церемонии в тихом уединении своих комнат, и пока никто не догадывался о том, какую тесную связь имела просьба Евреинова о защите и правосудии с высшими и ближайшими к императрице придворными сферами.

Пётр и Александр Шуваловы, конечно, смотрели на уединение государыни иными глазами. Оно представлялось им хитрой уловкой насторожившейся тигрицы, которая притихла и съёжилась, готовясь внезапным прыжком напасть на свою добычу. Александр Иванович проявлял тем более энергичную деятельность для осуществления своего плана.

Едва барон Ревентлов успел возвратиться после торжественного богослужения, как его лакей доложил о приходе еврея Завулона Хитрого, который имел обыкновение время от времени заглядывать к придворным кавалерам, предлагая им драгоценные камни, дорогой бархат, шелка или редкие произведения искусства. Молодой голштинец с досадой приказал спровадить докучливого торговца, но тот, умаслив лакея, уже проскользнул в комнату и низко поклонился барону.

– Уходите! – раздражительно крикнул тот. – Я устал; мне нужен отдых. У меня нет охоты разбирать ваш хлам. Вдобавок вы знаете, что я не настолько богат, чтобы вести с вами дело. Вы теряете только понапрасну время.

   – Однако я уверен, господин барон, вам понравится то, с чем я пришёл. Что же касается платы, то я всегда уступаю дёшево таким важным господам как вы, считая за честь услужить... Ведь если мне заплатят и не сейчас чистыми деньгами или верными бумагами, то всё же высокопоставленный кавалер в состоянии отблагодарить бедного еврея хотя бы своими благоволением и милостью.

   – Моё благоволение и милость не имеют большого веса, – пожимая плечами, возразил Ревентлов, – а я уже сказал вам, что мне некогда рыться в вашем хламе.

Тут Завулон Хитрый, осторожно ступая по гладкому паркету, подошёл к нему вплотную и шёпотом промолвил:

   – Неужели вам даже некогда выслушать известия о той, которую вы ищете?

Ярко зардевшись, Ревентлов уставился на лукаво ухмылявшегося Завулона и кивнул своему лакею. Последний тотчас же удалился, притворив за собой дверь.

   – О чём вы говорите? – спросил Ревентлов. – Я не понимаю вас!

   – Вы, господин барон, можете без всяких опасений почтить меня своим доверием, – сказал еврей. – Может быть, вы поверите мне, когда я скажу, что говорю о той, которая спрятана в доме сестёр Рейфенштейн на Фонтанной.

   – Вы знаете об этом? – вскрикнул Ревентлов, в волнении забывая всякую сдержанность. – Вы видели её?

   – У меня, – ответил еврей, – острый взгляд и тонкий слух, чтобы видеть и слышать не только явное, но и тайное. Не спрашивайте меня о том, что я слышал или видел, а просто поверьте, что я знаю причину ваших страданий и имею в руках средство прекратить их.

   – Ну, где вам! – сказал Ревентлов, печально вздыхая.

   – Ну, а разве ваши страдания не прекратятся, – возразил Завулон Хитрый, – если я отведу вас к той, по которой вы так тоскуете? А что вы скажете на то, если я устрою вам побег и дам возможность укрыться в верном убежище?

   – Неужели это возможно? – воскликнул Ревентлов, вне себя хватая еврея за руку. – Вы можете провести меня к ней? Вы знаете средство, как освободить её? О, говорите, говорите! Я не богат, вы знаете это, но всё, что я имею, будет принадлежать вам!

   – Я не требую от вас никаких сокровищ, – ответил Завулон Хитрый, скромно потупясь, – не за золото предлагаю я свои услуги вам, господин барон. Я просто сочувствую юным сердцам, и если вы пожелаете вспомнить моей услуги, то найдите возможность замолвить за меня словечко великому князю Петру Фёдоровичу, когда тот станет нашим всемилостивейшим императором.

   – Можете смело рассчитывать на меня! – торжественно произнёс барон Ревентлов. – Но всё-таки, – продолжал он, с недоверием глядя на пришельца, – вы так и не сказали, каким образом возможно осуществить ваш план. Как предполагаете вы провести меня к ней? Как собираетесь освободить её?

   – Это очень просто. Приходите в мой дом, на углу Фонтанной, он недалеко от дома сестёр Рейфенштейн. У меня свободный доступ к сёстрам Рейфенштейн, так как я ношу им напоказ драгоценные камни, дорогие материи и редкости всякого рода...

   – Дальше, дальше! – торопил его Ревентлов.

   – У меня, – продолжал еврей, – вы, барон, наденете кафтан и чёрный парик и пойдёте со мною в качестве моего помощника; кроме того, с нами будет ещё мальчик, который точно так же понесёт часть товара. Таким образом мне удастся ввести вас, господин барон, в комнату той, которую вы ищете, причём нам поможет сама Клара Рейфенштейн, которая очень дружна с нею и только и думает, как бы поразвлечь. Вы увидите свою возлюбленную, поговорите с нею. Я оставлю с вами мальчика, тогда как сам отправлюсь к девицам. Пока я буду показывать сёстрам разные разности, вы соблаговолите переодеть пленницу в одежду мальчика, а его самого связать и положить под кровать с заткнутым ртом. Таким-то образом вам удастся без всякой помехи вывести вашу возлюбленную на улицу. На углу Фонтанной, вблизи моего дома, вы найдёте запряжённые санки, которые отвезут вас в маленький домик за городом, где вас никто не найдёт и где вы будете иметь возможность подготовить более безопасное убежище для вашей возлюбленной или даже бежать за границу, когда пройдут первые розыски, и подождать там, пока на трон не вступит наш всемилостивейший великий князь!

Ревентлов, дрожа от волнения, слушал слова еврея. Но потом его недоверие снова проснулось, и он, мрачно и грозно посмотрев на Завулона Хитрого, сказал:

   – А если вы предадите меня? Если всё это – только ловушка, подстроенная с целью погубить меня?

Завулон с оскорблённым видом положил руку на грудь и воскликнул:

   – Да поразит меня Бог моих отцов, если вас, господин барон, в доме Рейфенштейн ожидает ловушка и если вам не удастся выбраться за город целым и невредимым. Да сохранит меня Небо от того, чтобы принимать участие в подлом тайном убийстве камергера великого князя, которое когда-нибудь да выплывет на свет Божий и будет жестоко вымещено на мне!.. Я действительно хотел оказать вам услугу, но если вы не чувствуете ко мне никакого доверия, то я не стану навязываться. Сегодня я всё приготовил к вашим услугам, но завтра, может быть, будет уже слишком поздно. Подумайте об этом, господин барон! Ведь если эта несчастная девушка будет увезена из дома Рейфенштейн, то у меня уже не окажется в руках средства провести вас к ней и помочь освободить!

Ревентлов на минуту задумался; он вспомнил об обещании, данном княгине Гагариной, об опасности, ожидающей его в незнакомом доме на Фонтанной; он, наконец, никак не мог понять, какой интерес преследует Завулон Хитрый, предлагая ему свои услуги в таком опасном деле. Вдруг пред его внутренним взором всплыла картина: освещённое окно и две тени; он не сомневался, что то был Иван Шувалов. Ненависть и презрение всецело овладели его душой. Но ведь он знает, что императрица ещё перед прошением Евреинова была осведомлена не только об исчезновении Анны, но и о том месте, где её прятали; она дала ему своё обещание и, если его захотят упрятать куда-нибудь подальше, она потребует расследования и защитит его.

Всё это спутанно и неясно проскользнуло в его мыслях, и им всецело овладело страстное желание пробраться к возлюбленной.

   – Нет, – воскликнул он с решимостью, – медлить далее было бы непростительным малодушием! Возвращайтесь к себе домой – через четверть часа я последую за вами. Если вы точно поможете, то я всю жизнь, до конца дней своих, буду благодарен вам.

   – О, вы не раскаетесь в своём решении.

С этими словами еврей поклонился и вышел неслышно из комнаты.

Ревентлов достал из шкафа кошелёк с золотом – всё его достояние, сунул его в карман, затем выбрал себе длинный трёхгранный кинжал, закутался в шубу и вышел из дворца.

Уже стало темнеть, но императрица всё не выходила. Иван Иванович Шувалов напрасно ждал, что его позовут. Хотя он, как всегда, через агентов двоюродного брата был осведомлён обо всём, что происходило во дворце, но, не получая зова императрицы, понял, что теперь там, очевидно, совершалось что-то неведомое ему, так как на все его вопросы ему отвечали, что её величество запёрлась и никого не принимала, кроме епископа и графа Разумовского.

«Очевидно, государыня уже давно забыла всю эту историю, – подумал Шувалов, пожимая плечами. – Да и какое ей дело до Евреинова и его дочери, если она в опьянении страсти готова часами созерцать лицо молодого фатишки! Что же, пусть тешится, – с горечью прибавил он. – Она скоро узнает, как плохо этот мальчишка заменяет ей друга, потерянного ею. Да и что мне до этого? Ведь я буду наслаждаться тихим счастьем частной жизни!»

Сумерки всё сгущались. Когда на потемневшем небосводе всплыли звёзды, Иван Иванович Шувалов кликнул двух немых слуг, постоянно ожидавших его приказаний в специально отведённой комнате, вручил им маленький сундучок, наполненный драгоценностями и деньгами, и приказал снести его по потайной лестнице в один из боковых двориков дворца, где его ждали крытые сани, запряжённые бегунцами.

Когда это было исполнено, он приказал слугам отправиться на этих санях к дому сестёр Рейфенштейн и ждать там его дальнейших приказаний.

Написав приказ кронштадтскому коменданту, в котором, под видом курьера, приказывал дать пропуск самому себе, он засунул в карман маску и, закутавшись в шубу, с самой беззаботной физиономией спустился на глазах всей дворцовой челяди по главной лестнице.

Выйдя из дворца, он медленно пошёл по освещённой набережной Невы и затем исчез в тени тёмного переулка, чтобы, описав крюк, направиться на Фонтанную.

Поблизости от дома сестёр Рейфенштейн уже стояли крытые сани. Но незадолго до того как Иван Иванович свернул на Фонтанную, пред домом остановились другие, маленькие сани. Из саней вылезла дама, одетая в чёрную накидку и с густой вуалью на лице; позвонив в колокольчик у дверей и войдя в подъезд, она махнула рукой, и кучер с санями быстро скрылся.

Сейчас же после этой дамы пред этим тихим, но сегодня столь усердно посещаемым домом появился Завулон Хитрый вместе с двумя спутниками, одетыми, как и он, в еврейские кафтаны. Еврей тоже позвонил в дверной звонок и скрылся вместе со своими спутниками в подъезде.

Когда Иван Иванович Шувалов появился, перед домом нельзя было заметить ничего подозрительного; дом стоял в полном покое, окна были закрыты, ничто не изобличало в нём какой-либо жизни. Шувалов бросил взгляд на свои сани, державшиеся в тени дома; всё было в порядке, кучер сидел на облучке, а слуги молчаливо стояли на страже. Он дёрнул звонок и вошёл в тихий, тёмный дом.

Но едва только успел он скрыться в сенях, как вокруг дома началось какое-то таинственное движение. Из находившихся поблизости казарм неслышно двигались гвардейские колонны, подходившие с обеих сторон к Фонтанной. Да и из боковых переулочков и улиц показывались небольшие вооружённые отряды, перегораживающие улицу.

Прохожие, попадавшиеся навстречу этим колоннам, задерживались; офицеры внимательно рассматривали их и затем отпускали с решительным напутствием убираться поскорее, да без оглядки. Это немедленно же исполнялось испуганными горожанами. Сани Шувалова были окружены подоспевшим отрядом. Командующий офицер приказал слугам не двигаться с места и приставил к каждому по два гвардейца. Двое солдат держали лошадей под уздцы, остальные гвардейцы образовали двойную шеренгу пред домом. Другой отряд прошёл в переулок, откуда барон Ревентлов предыдущей ночью наблюдал за освещённым окном. В этом переулке тоже вдоль стены были расставлены солдаты, так что весь дом был оцеплен.

Вскоре после того как были предприняты эти странные приготовления, из Александро-Невской лавры выехал по берегу Невы поезд, состоявший из четырёх крытых саней, дверцы которых были накрепко заперты, а окна заделаны железной решёткой, сопровождаемый отрядом гренадер. Сани свернули на Фонтанную, командир гренадер сообщил офицеру патруля пароль, колонны раздались и пропустили поезд к дому Рейфенштейн. Здесь гренадеры построились у дверей, а командир решительно дёрнул ручку звонка.

Дверь открылась, и на пороге показался лакей. Но он испуганно отскочил, когда увидал пред собою офицера с обнажённым палашом, а сзади него тесно сдвинутые ряды солдат и щетину штыков. Офицер мгновенно распахнул дверь, схватил дрожавшего лакея и, не дав времени крикнуть или выговорить хоть слово, сказал ему:

   – Именем императрицы приказываю тебе не двигаться с места!

Лакей замертво упал на колени. Офицер вернулся к саням, открыл дверцы и провёл в дом закутанных в плащи людей; затем приказал десяти гвардейцам встать на караул в сенях, и двери закрылись.

В тот самый момент, когда на Фонтанной произошло это таинственное, молчаливое действо, граф Разумовский вошёл в спальню императрицы.

   – Все приказания моей всемилостивейшей повелительницы исполнены, – сказал граф Алексей, подходя к креслу, в котором сидела императрица.

Она поспешно подняла голову и, протянув графу руку, с грустной улыбкой сказала:

   – Благодарю тебя, Алексей Григорьевич! Ты мой истинный друг. Только ты и правдив, и верен мне!

   – Надеюсь, – сказал Разумовский, – что вы никогда не сомневались в этом. Но я прошу вас, ваше величество, чтобы вы и других не судили по внешним уликам. Внешность может обмануть, а истинные друзья слишком драгоценны, чтобы жертвовать ими по пустому подозрению.

   – По подозрению? – воскликнула Елизавета Петровна, вскинув гневные глаза. – Разве это пустое подозрение, если вероломный предатель приказал освободить в Кронштадте свой корабль ото льда? Разве это только подозрение, если он хотел скрыться за границы моей власти, чтобы там тешиться с этой девчонкой? Я поклялась пощадить её, но, – прибавила она, стиснув руки, – она вполне заслуживает быть брошенной вместе с ним в море, по волнам которого они собирались бежать от моего гнева. Однако будь спокоен, – сказала она, прижимая руку к сердцу, – я произведу строгое следствие и разберу всё досконально.

   – Он послал сани к дому своего брата на Фонтанной, – ответил граф Разумовский, – а сам отправился туда пешком.

   – Ну, вот видишь, Алексей Григорьевич! – воскликнула Елизавета Петровна. – И ты ещё можешь говорить о пустом подозрении? Дом оцеплен?

   – Никто не может выйти оттуда.

   – Люди, которых мне послал архиепископ, там?

   – Да. Их эскортировали самые надёжные гренадеры.

   – Ты вызвал ко мне Петра и Александра Шуваловых?

   – Они, должно быть, уже ждут ваших приказаний в большой приёмной.

Елизавета Петровна резко позвонила в золотой колокольчик, стоявший около неё, и, когда появилась её любимица Анна Семёновна, приказала ей:

   – Позвать сюда Шуваловых!

Императрица поздоровалась с ними лёгким кивком головы и, обращаясь к генерал-фельдцейхмейстеру, сказала:

   – Я должна попросить тебя о большом одолжении, Пётр Иванович, а так как знаю, с какой готовностью ты всегда рад услужить мне, то уже воспользовалась заранее этим одолжением и распорядилась твоим домом на Фонтанной. Я собираюсь, – продолжала Елизавета Петровна, – вывести там на свет Божий некую тайну, которую старались скрыть от меня. Вы оба должны сопровождать меня и находиться там рядом со мной, чтобы говорить, правильно ли и справедливо ли я буду поступать?

   – Ваше величество, вы не можете поступать несправедливо, – ответил граф Пётр Иванович. – Раз вы лично выслушаете, лично увидите и лично рассудите дело, то невозможно, чтобы невиновные ответили за виновных.

   – Но постойте-ка! – воскликнула императрица. – А мой адъютант?..

Она дала знак Анне Семёновне, и та вскоре ввела в комнату полковника Бекетова.

Елизавета Петровна нежно взглянула на юношу, который поспешно подошёл к ней и пламенно поцеловал протянутую руку, и сказала:

   – Ты должен будешь поехать со мной, Никита Афанасьевич, при предпринимаемом мною шаге мои друзья должны находиться поблизости от меня. Я буду вершить свой суд, и ты увидишь, как я наказываю тех, кто вероломно нарушает мою дружбу! – прибавила она мрачным тоном.

Она отвернулась от вконец перепуганного Бекетова, взяла руку графа Разумовского и в сопровождении остальных лиц спустилась по лестнице на парадный двор. Здесь уже стояли наготове сани, окружённые эскадроном кирасир. Елизавета Петровна села и приказала Разумовскому сесть рядом с нею; оба Шуваловых и Бекетов уселись в следующие сани. Факельщики бросились вперёд, и императрица поехала по направлению к дому на Фонтанной.