Текст книги "Приведен в исполнение... [Повести]"

Автор книги: Гелий Рябов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 52 страниц)

– А затем, что жил я на территории, которую юнкера контролировали, а они не церемонились. Чуть что – и пожалуйте, пархатое рыло, в дамки… Так вот: до октября семнадцатого я служил делопроизводителем на почте. И через мои руки десятками проходили письма Охранного отделения, адресованные наружной полиции: «Проверить через дворников и донести незамедлительно…»

– Вы что же, вскрывали?

– И сообщал подпольщикам… Про девушку Анисим не сказывал?

– Нет.

– В начале апреля приходила красивая девушка, из бывших, в шляпке бархатной, интересовалась Храмовым. Я говорю: «Он сидит, у нас уведомление». Она отвечает: «Я знаю, но война-то окончилась?» «Кто вы?» – спрашиваю. «Знакомая», – отвечает…

– Документы, документы вы у нее проверили? – сгорая от нетерпения, выкрикнул Барабанов.

– А как же? – бородатый улыбнулся и что-то записал на клочке бумаги. – Вот ее адрес по паспорту, – он протянул бумажку Барабанову. – Поварская, десять, квартира семь…

Вечерело, улицы, опустевшие, словно по удару колокола, свидетельствовали неумолимо: минует час власти и наступает длящийся миг преступления… Пролетки замерли около особняка в три этажа с ажурным крыльцом, грязная лампочка в парадном и осколок цветного, тюльпаном, абажура над ней, чудом зацепившегося за медный патрон, обещали светлое будущее – по прошествии некоторого времени. На стенах шероховато белели лозунги и матерная брань, двери квартиры номер семь – филенчатые, красного дерева, чернели сквозными дырами: ручки были выломаны. Барабанов провел пальцем вдоль порога и безнадежно замотал головой:

– Нету птички…

На всякий случай пригласили дворника и взломали дверь. Всюду толстым слоем лежала пыль, в спальне на туалетном столике Барабанов нашел записку: «Юра арестован. Я уезжаю в Клин, к своим». И стояла дата: «10.1–19 г.».

Утром к Шаврову приехал курьер из НКПС и вручил конверт с запиской Петракова: тот предлагал явиться на работу незамедлительно. Торопливо побрившись и выпив стакан холодного, с вечера остававшегося чая, Шавров отправился. Он шел пешком и поэтому опоздал.

– Этого не терплю. – Петраков спрятал в кармашек жилета огромные кондукторские часы. – Так вот, хочу предварить: в отделе собрались дамочки в знойном возрасте. К сожалению, уволить их не могу, умеют печатать. По нынешним временам острейший дефицит.

– А… почему их нужно увольнять? – осторожно спросил Шавров.

– Увидишь… – неопределенно хмыкнул Петраков. – Кроме того, и старички есть. Вполне старорежимные, фрондирующие, но знающие. Это я предваряю твой вопрос. И последнее: я хочу закончить наш разговор, прошлый, если помнишь…

– Я уже понял, чем мне придется заниматься.

– Вот и чудно. Только все время держи в голове две вещи. Первое: продовольствие, меха и прочее – неудержимый соблазн по нынешним временам. Я обязан тебе это сказать, потому что твой предшественник уличен и расстрелян.

– Что второе? – угрюмо спросил Шавров.

– Наши ценности все время разворовывают, ты это знаешь… Мы имеем утечку информации, поэтому держи ухо востро! И язык – на привязи.

– Не можете дознаться, через кого течет? – насмешливо спросил Шавров.

– Ты знаешь, не можем! – ернически вскинулся Петраков. – Вся надежда на тебя, отец мой… Это я уже не шучу. – Он подошел к Шаврову вплотную и положил руки ему на плечи: – Смотреть в оба глаза, слушать в оба уха, при малейшем подозрении – даже если оно покажется тебе глупостью попервости – немедленно уведомить меня и позвонить в милицию! Иди, приступай.

Дамочек Шавров в отделе не застал, зато оба старичка были на месте. Они играли в шахматы. Тот, что был постарше, в добротной черной «тройке», с золотой цепочкой карманных часов на жилете и тщательно подбритой эспаньолкой, пристально посмотрел на Шаврова и сказал:

– Мы где-то встречались.

– Конечно! – вспомнил Шавров. – Вы – дядя Асик, не так ли?

– Господи! – искренне обрадовался старик. – А я так жалел, что не пришлось с вами проститься! Спал, уж простите великодушно! Как доехали, как пенаты?

– Благодарствуйте, – улыбнулся Шавров. – А как… Соня и Юрий Евгеньевич?

– Какая память! – восхитился дядя Асик. – Нет, Константин, ты подумай, ведь и виделись всего ничего!

– Бывает… – второй старичок передвинул фигуры и потер ладони: – Мат, дорогой Василий Васильевич!

– В самом деле? – совсем не огорчился дядя Асик и подмигнул Шаврову: – Он у меня украл ферзя, воображаете? А я жалею его. Такая, знаете ли, судьба… Сын на фронте погиб, дочерей убили бандиты…

– На каком фронте? – скорее машинально, чем из любопытства спросил Шавров, но ответ Константина заставил его вздрогнуть.

– При взятии Перекопа… – тихо сказал старик, – застрелил какой-то комиссар, может быть, это были вы?

Шавров никогда не лазил за словом в карман в подобных случаях, но теперь растерялся. Слишком уж неожиданной была эта эскапада. Выручил дядя Асик. Он ласково толкнул Константина в плечо и сказал:

– Это же просто война, Константин Константинович… Это гражданская война. Брат убивает брата, сын – отца. Что касается нашего нового друга – он не был на Перекопе и потому не виновен в смерти вашего Лялика.

– Ну вот что… – обозлился Шавров. – Мне адвокаты не нужны! А вам… – он ткнул пальцем в сторону Константина Константиновича, – я так скажу: да попадись мне ваш «Лялик» в Крыму – я бы из него враз двух сделал, ясно вам?

Дядя Асик и Константин Константинович переглянулись с недоумением.

– Как это… двух? – на всякий случай спросил дядя Асик.

– Ну, паноптикум… – злился Шавров. – И как это только терпят вас…

– А никто и не терпит, – невозмутимо сказал дядя Асик. – Не могут без нас, вот и все. – Он улыбнулся: – Скажите, а что, товарищ Петраков в самом деле попросил вас понаблюдать за нами?

– Кто… кто вам сказал такую глупость?

– Бросьте… Петраков убежден, что мы снабжаем бандитов информацией.

– Что же он вас не арестует?

– А за руку поймать не может, – насмешливо прищурился дядя Асик. – Ваш стол у окна. Занимайте…

– За что такое благодеяние?

– Ни за что. Плохо топят, сквозняк, а у нас радикулит и хроническая пневмония. Вялая. А вы – из гвоздей.

– Ладно… – помягчел Шавров. – Так как же Соня и Юрий Евгеньевич, вы давеча не ответили, а ваши молодые мне искренне понравились, я их даже вспоминал.

– Они вас тоже. Что же, нелегко живут, совсем нелегко… Но дружно.

– Поженились? – догадался Шавров.

Дядя Асик молча кивнул.

До обеда Шавров раскладывал бумаги и папки по ящикам, изучал должностную инструкцию и даже помог соседям по коридору передвинуть тяжелый сейф с огромным двуглавым орлом на верхней дверце.

– Замазать бы его к черту… – заметил один из сотрудников. – Уж больно красив, гаденыш…

Орел и в самом деле был сделан добротно: перья – сусальным золотом, гербы губерний – черным и цветным лаком.

– А вы на каждом гербе наклейте кружок с датой, – посоветовал Шавров. – На Георгия Победоносца – 17 июля 1918 года, и на остальные – по дате. Вот и выйдет лучшего вида агитплакат: закономерный конец семейки Романовых.

– Голова… – протянул сотрудник, с уважением посмотрев на Шаврова. – Все! Приступаем немедленно!

В обед, когда Шавров достал из кармана сверток о горбушкой ржаного и тремя тоненькими кусочками соленого сала – квартирная хозяйка получила посылку и угостила, – вошла дама лет сорока в кожаном пальто и цветастой косынке.

– Приятный аппетит, – бодро произнесла она, оглядывая присутствующих и несколько задерживая взгляд на Шаврове. – Какие новости?

– А никаких, – сказал Константин Константинович. – Вот, новые сотрудники-с, приступили-с…

– А-а, – протянула дама. – Знаю, наслышана. Я – Зоя Григорьевна. Помогите снять пальто, товарищ новый сотрудник.

– Я обедаю, – хмуро сообщил Шавров. – И вообще… С какой стати я должен вам помогать? Не старый режим…

– Лиловый негр вам подавал манто! – тонким голосом пропел дядя Асик. – Да, господа, положительно все кануло в Лету! Вы не обижайтесь на товарища, Зоенька, он – с фронта.

– Тряханутый, значит? – Зоя Григорьевна повесила пальто на вешалку и начала красить губы. – Вам здесь трудно будет, – сообщила она Шаврову. – Вряд ли мы сработаемся, – она победно улыбнулась.

– Значит, вас уволят, – невозмутимо заметил Шавров. – И вообще, здесь не клуб, чтобы чесать языками. Работать надо молча.

– Вот… – вздохнул дядя Асик. – Так сказать – итоги свершений… – Он горестно вытянул губы и добавил: – Будем справедливы: они никогда не скрывали, что услуги наши принимают вынужденно и потому – временно. Зачем же ссориться, товарищ Шавров все равно одержит верх. Так что пусть у гробового входа играет молодая жизнь. Смиримся, господа, ибо Карла Первого сменил Кромвель…

– А Кромвеля – Карл Второй… – хихикнул Константин Константинович. – И я так думаю, что их молот-серп тоже кончится наоборот…

– То есть? – не выдержал Шавров.

– То и есть, – ровным голосом произнес Константин Константинович. – Престолом кончится. Или ваши дорвавшиеся до власти дружки хуже Емельки Пугачева? А уж он-то себя иначе как «государем-анпиратором» не аттестовывал-с!

Шавров промолчал. Стоило ли спорить с этими огрызками прошлого? Их ни за что и никогда не переубедить, они исходят желчью и злобой, они ничему и никому не верят и никогда не верили, потому что жили ничтожно и мелко. Они теперь уверены: все возвратится на круги своя. Потому что в крови русского и вообще – российского человека не заграничный, непонятный социализм, а вечная и неизбывная вера в Бога, а значит, и убеждение: не прикасайтесь помазанному моему. Ибо прикосновение это все равно ничего не изменит, и промыслом Божьим любое извращение, как бы оно ни называлось и от кого бы ни исходило, превратится в свое Исходное: из земли вышли и в землю возвратимся, молот-серп – престолом кончится… Ну и тешьтесь в ожидании расстрела. Он неминуем…

Вызвал Петраков, спросил, улыбаясь:

– Ссоришься с нашим Аглицким клубом? Правильно, ты им спуску не давай! – он посерьезнел, добавил с сомнением: – Конечно, чтобы у них доверие завоевать – им подсевать надо… А это у нас не получится – противно. Но ничего. Пусть они знают, что мыслей ихних ты не разделяешь. Это вызывает уважение…

– Вы в самом деле считаете, что источник всех бед скрывается в нашем отделе? – спросил Шавров, внутренне не соглашаясь с Петраковым и вспоминая только что окончившийся разговор. Неужели эти монархические одуванчики или эта идиотка Зоя на самом деле столь умные и опасные противники?

– Ладно. – Петраков раскрыл папку. – Обсудим потом. А сейчас бери документы и поезжай на пакгауз Петроградского вокзала. Поступила вобла, триста пудов, в ящиках… Проследи, чтобы Трехгорка получила сполна.

В дверь постучали, в щель просунулась голова Зои Григорьевны:

– Товарищ начальник… – очаровательно улыбнулась она. – Я к вам по поручению нашего маленького коллектива… Первое: товарищ Шавров, конечно, краснознаменец, но ведет себя, как старорежимный вышибала.

– Да вы-то почем знаете, как себя вышибалы ведут? – вскинулся Шавров. – Бывали в заведениях?

– Вот видите… – поджала губы Зоя. – Прямо Пуришкевич какой-то. И второе… Я консультировалась в отделах, все хотят лекцию.

– Завтра как раз лекция о международном положении и текущем моменте, – сказал Петраков.

– Ах, нет… – Зоя снова улыбнулась. – Общественность хочет дискутировать по проблеме взаимоотношения полов.

– Это что, так актуально? – без улыбки осведомился Петраков, и Шавров удивленно посмотрел на него, потому что не понял – шутит начальник или вполне серьезно недоумевает.

– Да что вы! – взмахнула пухлыми ладошками Зоя. – Ведь – новая жизнь! И значит – все по-новому!

Она выпорхнула из кабинета, Петраков прикрыл за нею дверь и сказал в сердцах:

– Видал? Новизны ей захотелось…

– Я пошел… – Шавров сунул папку под мышку и остановился в дверях. Подумал: Зоя Григорьевна совсем не идиотка, в ее восклицании о новой жизни прозвучал не интерес, а самая примитивная издевка. Нужно было сказать об этом Петракову, но Шавров решил, что не поздно будет и по возвращении с пакгауза.

До площади Петроградского вокзала он добрался пешком и долго искал нужный пакгауз, путаясь в проулках и улочках, бесконечных переплетениях заборов, перешагивая через канавы с нечистотами и все время попадая в глухие тупики. Суетливый кладовщик невнятно пробубнил содержание мандата, потом долго вышагивал вдоль ящичных штабелей, наконец, трубно втянув воздух, сказал:

– Все в целости, извольте получить.

– За грузом сейчас приедут, а я пока пересчитаю ящики.

– Воля ваша. – Кладовщик протянул Шаврову воблу. – Пожалуйте, легче будет считать.

– Спасибо, – улыбнулся Шавров, – у вас семья… Я не могу.

Кладовщик изумленно уставился на Шаврова:

– Да я сижу на этой дряни. И чтоб пары рыбок не поиметь?

– Слушай… – Шаврова затрясло. – Люди умирают. Дети… Этими двумя рыбками человека от голодной смерти спасти можно! – Он откинул полу шинели и сунул руку в карман. Пальцы мгновенно-привычно обхватили рубчатую рукоять револьвера – и сразу же бросило в жар стыда. Выпрямился, сплюнул, сказал с ненавистью: – Не мое это дело – к стенке ставить, но тобой займутся…

Кладовщик недоуменно пожал плечами:

– Ты с луны свалился, парень… Ты разуй глаза и посмотри окрест себя! Все воруют! Все тянут! Да таких, как я, в пример ставить надо! Я же пустяки беру, чепуховину, ну – рыбку-другую, ну консервы банку, ну – сахару полфунта-фунт. А другие-то пудами, пудами и в шампаньском купаются, в золоте, в соболях!

– И много ты таких знаешь?

– Знаю. Но не старый режим, чтоб сексотить. Меня не трогают, и я не трогаю.

– Слушай… – Шавров дружески толкнул его в плечо. – Ты на фронте был?

– А то…

– Ну вот… Я тебя как своего боевого товарища прошу: пойдем в милицию.

– Не-е… – замотал головой кладовщик. – Против моих убежденией. Не могу.

– Ладно. Тогда мне расскажи.

– А ты не поп, чтобы исповедь принимать.

– Послушай… – снова начал закипать Шавров. – Я ведь прошу, прошу, а потом и накостылять могу. Ты главное пойми: народ голодает, а его враги – от обжорства бешенствуют.

– Кабы враги… – вздохнул кладовщик. – А то ведь вполне уважаемые люди. При должностях.

Шавров не успел выяснить, что это за «люди». В открытые ворота въехал старенький грузовик и подрулил к платформе.

– Где здесь для Прохоровской? – высунулся из кабины человек, который сидел рядом с шофером.

– Здесь для Трехгорки! – крикнул Шавров. – Ищите дальше.

Человек удивленно посмотрел на Шаврова:

– Трехгорка и есть Прохоровская… – Он повернулся к шоферу: – Давай, Василий, начинай… – Протянул Шаврову несколько накладных, улыбнулся: – У нас вобла в ящиках, верно?

– Верно, – Шавров сравнил накладные с той, которую получил от Петракова. Записи были идентичны, номер совпадал. – Я из наркомата пути, – запоздало представился он. – Попрошу личные документы.

– Пожалуйста… – Экспедитор протянул сложенную вчетверо бумагу. Это было удостоверение с фотографией, отпечатанное на пишущей машинке и заверенное заведующим фабрикой и председателем фабкома. Подписи скрепляла четкая фиолетовая печать.

– Все верно… – Шавров вернул удостоверение и стал наблюдать, как споро и ловко грузят ящики. Он старался вспомнить… Что? Он не знал. Это было странное и мучительное состояние, словно нужно было прочитать на гимназическом экзамене известное, много раз слышанное стихотворение, но вот какое… Было похоже на болезненный сон, когда хочешь и не можешь проснуться…

– Я к тебе завтра зайду, – Шавров направился к воротам. – Ты подумай, ладно?

– А чего думать… – Кладовщик засопел и нахмурился. – У кого глаза разуты – тот и сам с усам. А так, вообще – чего не зайти. Заходи…

В воротах Шавров оглянулся. Экспедитор с Трехгорки усаживался в кабину. Был он толст, длиннополый плащ мешал, и экспедитор крутился, стараясь расправить полы так, чтобы они не мялись. Шавров всматривался, возникло ощущение, что этого человека он уже видел раньше, но так и не вспомнил, и постепенно тревожное чувство стало проходить, а когда подъехал трамвай и заскрежетал тормозами и с дуги сыпануло ослепительно-белыми искрами, успокоился совсем. Свободных мест было много, и он сел к окну и увидел площадь и небольшую очередь на стоянке легковых извозчиков. И сразу же всплыло в памяти удивленное лицо Петра: «А она может убить?»

– Может убить? – вслух повторил Шавров. – Так. Значит, с трамвайной дуги полетели искры, Петр испугался и… Нет… очередь… И это нет… Зуев?

Словно на белом экране увидел он черный лимузин и толстого человека в светлом габардиновом макинтоше. И Зуева, который произнес подобострастно: «Знакомьтесь, это мои новые друзья!» Вот оно: Анатолий Кузьмич. Толстяк. Экспедитор Трехгорной мануфактуры!

Трамвай затормозил, на остановке была толпа, началась давка.

Нужно было вернуться на пакгауз. Нужно, но бессмысленно. Анатолия Кузьмича и след простыл. А… кладовщик? Его темные намеки? Темные ли? Да нет же! Он явно давал понять, что знает, знает… Он впрямую намекал на этого Анатолия Кузьмича! Надо вернуться немедленно! Шавров начал пробираться к выходу. Когда подошел к передней площадке и попросил стоявшую впереди женщину посторониться, пассажир с газетой в руке повернулся к нему лицом и сладко зевнул. Теперь уже и вспоминать не пришлось: это был шофер бандитского автомобиля Зиновий, собственной персоной. И снова подумал Шавров, что Анатолия Кузьмича на пакгаузе наверняка нет, а Зиновий здесь, рядом, и его можно взять, что называется, голыми руками. Хотя зачем же голыми. Есть наган…

У Шаврова было дикое лицо, блуждающий взгляд. Старушка в черной шляпке с пером испуганно охнула и отодвинулась. Пробормотав «извините», Шавров вернулся в салон, соображая, что брать Зиновия теперь нельзя, он вооружен, наверняка откроет пальбу, что ему жизнь посторонних людей, если все равно стенка? Значит – выход один: проследить – куда пойдет, с кем встретится, а может быть, и разговор удастся услышать? «Ну что, Егор Елисеевич, сбываются ваши пророчества?» – пробормотал он себе под нос. О начмиле он вспомнил с каким-то особенным, теплым чувством. Словно об очень близком товарище. Или родственнике любимом. Вспомнил и удивился.

Между тем трамвай заскрежетал и замер. Зиновий аккуратно сложил газету, спрыгнул с подножки и неторопливо зашагал вдоль тротуара – спокойно, размеренно, не оглядываясь. Но вот странность, подумать бы о ней: пакгауз, Анатолий Кузьмич, спустя тридцать минут – Зиновий… Но нет, не до того, снова фронт, снова разведка и снова – ах, как хорошо, умно, неотразимо. Кошка, стелющаяся за птичкой. Даже себя не слышал – такой восторг – «Есть упо-е-ние в бо-ю и бездны мрачной на кра-ю…», подвиг, честь, слава, шашки вон…

Он суетился, привлекал внимание, и Зиновий все отлично видел.

Зажглись фонари, мелкий дождь торопил прохожих, пахло прибитой пылью. Зиновий оглянулся и исчез за угловым домом. Шавров повернул вслед за ним. На противоположной стороне улицы два ярких фонаря освещали стеклянную дверь и броскую вывеску: «Покушай у Епифана Жгутикова». Зиновия не было, но дверь еще скрипуче двигалась, и Шавров догадался, что бандит только что вошел в нее. С новой силой одолели сомнения: идти самому или бежать за подмогой? Над крышами соседних низкорослых домов чернел брандмауэр многоэтажного доходного, и Шавров подумал, что это рядом с МУРом и, стало быть, до Егора Елисеевича – рукой подать. И совсем уже некстати вспомнил, как окрестил эту громадину монстром. Нет, одному появляться в заведении нельзя. Там наверняка сообщники Зиновия, и что против них револьвер? Ну – убьешь кого-то, да ведь кого-то и спугнешь. А самое главное – навлечешь неприятности на Петра. Но тут же появилась мысль, что, наоборот, любое промедление грозит неприятностями, потому что преступники разбегутся и спрячут Петра так, что даже милиция не найдет во веки веков. И того хуже – могут убить, и только потому, что он, Шавров, не понадеялся на свои силы. Итак – сам, сам и еще раз – сам. А там видно будет… И опять не пришло ему в голову, что логика его рассуждений хлипка и в основе не трезвый и безошибочный расчет, а суетливая мельтешня…

Он вошел в трактир. В зале было полно народа, под потолком сизо стлался табачный дым, в углу на эстраде оркестр балалаечников наигрывал «Настеньку», у соседнего столика суетился Жгутиков, ему помогали двое половых. Заметив Шаврова, Жгутиков приветственно помахал рукой и крикнул:

– Сейчас к вашим услугам!

Поискав глазами свободное место, Шавров сел. Он вспомнил, как уважительно – при всех шутках и издержках – беседовал со Жгутиковым Егор Елисеевич, и подумал, что послать в милицию нужно именно трактирщика, потому что при таком решении и бандиты останутся под наблюдением, и подмога придет. Подскочил Жгутиков, зачастил, улыбаясь:

– Рады несказанно, помним вас, а как же, с таким человеком были-с, незабываемо, могу предложить натуральный бифштекс, а на закуску нынче идет полноценный залом-с!

– Жгутиков, – широко улыбаясь, начал Шавров, искренне полагая, что подобный манерой разговора он сумеет обмануть бандитов, – Жгутиков, тут такое дело… Сюда еврей вошел… Рыжий, голубоглазый, в веснушках…

– Говорите, говорите, – кивнул Жгутиков, – а я ваш заказ записывать стану… – Он и в самом деле вынул из-за уха карандашик и начал что-то строчить в книжечке.

– Это шофер бандитский, Зиновий… Ты беги к…

– Понял, – улыбнулся Жгутиков. – Бегу-с…

– Постой. Лучше по телефону.

– А вот этого нету-с… – виновато развел Жгутиков руками и умчался, крича на ходу: – Вася, Коля, пулей графин смирновской, залом и бэф-штекс в лучшем виде!

Шавров вздохнул и расслабился. По расчету времени выходило, что Егор Елисеевич со своими должен был появиться минут через десять. Представил себе, как поведут через зал арестованных бандитов, и на душе стало легко и спокойно.

– Любите селедочку? – вкрадчиво спросил кто-то из-за спины.

Шавров оглянулся, и у него засосало под ложечкой. К этой встрече он не был готов. Зиновий, бандиты – без лиц и фамилий – это он проиграл множество раз и не сомневался, что не только не растеряется, но, напротив, сразу же заявит себя и возьмет верх – сначала моральный, а потом и фактический. Но этого человека он никак не ожидал, потому что его появление ни в какую логику не укладывалось. В представлении Шаврова этот человек был преследуемым… Себя же в этом качестве Шавров никоим образом не полагал.

– И я ее люблю, – все так же вкрадчиво продолжал человек. Здравствуйте, Сергей Иванович, я вас сразу узнал. Какими судьбами?

– Да вот… Поужинать зашел, – сдерживая нервную дрожь, ответил Шавров. – Анатолий Кузьмич, если память не изменяет?

– Не изменяет, никак не изменяет, – весело подтвердил Анатолий Кузьмич. – А вот и Вася с Колей, давайте, братцы, ставьте селедочку, и мне – прибор, если, конечно, Сергей Иванович не возражает.

– Буду рад… – через силу улыбнулся Шавров, думая, что пока все складывается как нельзя лучше и теперь нужно только подольше занять бандита разговором, а там и помощь подоспеет. Ну а если что… Револьвер на месте.

Половые расставили приборы и закуску и, пожелав «господам-товарищам» наиприятнейшего аппетита, удалились. Анатолий Кузьмич разлил водку по рюмкам, оттопырив мизинчик, посмотрел свою на свет, сказал доброжелательно:

– За утоление всех наших печалей, Сергей Иванович. Впрочем, если у вас есть другой тост – милости прошу, я охотно присоединяюсь и в обиде на вас ни в коем случае не буду…

– Есть другой тост, – спокойно сказал Шавров. – Выпьем за упокой души гражданина Зуева, он… умер на моих глазах.

– Царствие небесное, – грустно улыбнулся Анатолий Кузьмич. – И вечная память, если не возражаете, – последнюю фразу он произнес твердо и жестко и посмотрел на Шаврова с такой непримиримой ненавистью, что у того пошел по спине холодок и рюмка в кончиках пальцев предательски дрогнула.

– А вот это – возражаю, – сузил он глаза. – Пьем за то, чтобы память о Зуеве… И всех иже с ним как можно скорее канула в Лету! – Он осушил рюмку одним глотком.

– В Лету… – повторил Анатолий Кузьмич. – Слова, слова… – Он вынул из кармана жилета массивные золотые часы. – Ну что ж, десять минут прошли… – щелкнув крышкой, он спрятал часы и поправил цепочку. – Что скажете?

– А что я, собственно, должен говорить?

– Да ведь вы этот срок – десять минут – давеча назначили себе в качестве контрольного времени, – удивился Анатолий Кузьмич. – И вот я констатирую, что время это истекло и никто не явился.

Шаврову стало страшно. Не много таких минут было в его жизни…

– А кто должен прийти? – сдерживаясь из последних сил, спросил он и тут же подумал, что вопрос этот не из лучших, потому что ответ, увы, слишком очевиден.

И Анатолий Кузьмич, словно читая его мысли, сказал:

– Милиция, кто же еще… – Он взглянул исподлобья: – Ну ладно, хватит… Идите за мной.

Шавров встал и сунул руку в карман, и тут же в спину ему уперлось дуло револьвера.

– Это я, Зиновий, – буднично сказал бандит за спиной. – Не хулиганьте, товарищ Шавров.

– Идемте, – повторил Анатолий Кузьмич. – И ничего не бойтесь. Убивать вас мы не собираемся, наоборот, – у нас есть очень выгодное предложение, и, если вы будете разумны, вся ваша дальнейшая жизнь осветится, как алмаз… – Взглянул исподлобья: – Да о мальчике, Пете, забывать не след, ведь доверился вам мальчик, и любит вас, и ждет…

– Куда идти?

– Здесь, рядом… – Анатолий Кузьмич пошел первым, показывая дорогу.

Вышли во двор, он был безлюден и тих, с трех сторон темнели глухие брандмауэры домов, с четвертой – стена с деревянными воротами, закрытыми наглухо.

– Что вы хотите? – дрогнувшим голосом спросил Шавров. Да, здесь был не фронт, здесь не было рубки на равных, здесь не наблюдали за тобой десятки глаз твоих товарищей по взводу. Перед ними не страшили ни смерть, ни пытки. Даже в контрразведке Врангеля, доведись в нее попасть. Потому что и на дыбе палача продолжается бой. А здесь…

Его размышления прервал Анатолий Кузьмич.

– Один неприятный момент… – с сожалением, почти оправдываясь, произнес он. – Я понимаю, позиций своих вы не сдаете и по-прежнему стремитесь выиграть время. И если это не прекратить – вас придется ликвидировать, а в этом печальном случае мы останемся без козырей – говорю открыто. И вот чтобы этого не случилось – благоволите взглянуть сюда… – Он взял Шаврова за руку и повел к извозчичьей пролетке, которая стояла посередине двора. Темным пятном надвинулся откинутый верх, похрапывала, пережевывая сено, лошадь, мешок был надет ей на морду. – Ближе, пожалуйста, это здесь.

Шавров ощутил несильный толчок в спину и оказался вплотную к сиденью. На нем развалился человек. Поза у него была самая обычная, поэтому в первый момент Шавров не понял, что от него хотят. И догадавшись, что Шавров недоумевает, Анатолий Кузьмич чиркнул спичкой. Это был Жгутиков. Белое лицо, стеклянные глаза, от уха до уха шел по горлу широкий багровый след.

– М-м-м… – отшатнулся Шавров. К горлу подступила дурнота, Зиновий поддержал за плечи, Анатолий Кузьмич горестно покачал головой.

– Такие дела… – произнес он виновато. – Вы сами нас вынудили…

Только теперь все случившееся предстало в истинном, страшном свете. В долю секунды вспомнил Шавров пакгауз и трамвай и понял с безнадежным отчаянием, что уже тогда проглотил бандитскую наживку и был в руках банды, еще не подозревая об этом. А теперь выхода нет… Чувство невероятного стыда охватило его. Герой войны, краснознаменец – и так оплошал. В гуще врангелевцев, у главного их штаба в Севастополе на Графской пристани – ничего не боялся, а здесь ладони все время мокрые… Он закрыл глаза, голоса Анатолия Кузьмича и Зиновия доходили словно из преисподней. Вдруг появился (откуда, Господи?) Певзнер, и ощущение надвигающегося возмездия стало явственным и неумолимым. «Ну-у, Сергей Иванович, вы как институтка, право (стекла пенсне сверкнули, как молнии Вотана)… Выпейте, это коньяк, вам станет легче…» Открыл глаза, Анатолий Кузьмич протягивал плоскую бутылочку.

Надо было решать. Шавров принял бутылочку левой рукой, а правую опустил в карман и яростно рванул револьвер. И как тогда, на Волге, рукоять револьвера послушно легла 6 ладонь. Резко щелкнул курок – раз, другой, третий…

– Осечка… – хмуро заметил Анатолий Кузьмич. – Опять осечка, и знаете почему? Да потому, что неудобные мы для вас противники, Сергей Иванович… Вы привыкли к открытости, честному бою. А мы – преступники, бандиты.

– Револьвер ваш я еще там, в зале, изъял, – объяснил Зиновий. – Барабан пустой, так что зря щелкали…

– Зря, – подтвердил Анатолий Кузьмич. – Но в то же время и не зря. Теперь вы окончательно поняли, что выход у вас один… – Он дружески потрепал Шаврова по плечу и добавил снисходительно: – С кем тягаетесь? Зиновий – первый в Белокаменной щипач… – И видя, что Шавров не понимает, объяснил: – Карманный вор, значит. Пойдемте в заведение, закончим разговор. – Он повернулся к Зиновию: – Отвези тело на Ваганьково. И аккуратненько положи на могилку товарища Дорохова… Чтоб Егор Елисеевич ни в чем не сомневался.

Он взял Шаврова под руку:

– Я, Сергей Иванович, человек бесхитростный… Я понимаю, на безрассудство вас толкнуло фронтовое воспитание, пропаганда красная, большевистская. Вы героем погибнуть захотели, вы так рассчитали, что этим своим геройством всю грязь с себя разом смоете.

– Нет на мне грязи! – не выдержал Шавров.

– Врете, есть! – убежденно произнес Анатолий Кузьмич. – И мы вам это очень легко докажем… – Он хмыкнул: – Жгутиков геройски смерть принял… Дали ему такую возможность. А вам – не дадим!

Шавров остановился. Выплыли из тьмы стеклянные глаза трактирщика, белое его лицо. Нет, так просто он им не дастся. Впереди целая ночь.

Вошли куда-то; видимо, это и было «заведение» – навстречу попадались взмыленные половые, в ноздри ударил пряный запах хорошо прожаренного мяса, Анатолий Кузьмич шумно потянул носом и, проглотив слюну, вздохнул:

– Однако болтовня болтовней, а натура своего требует… Как, Сергей Иванович, не откажетесь поужинать со мной? Помнится, вы к своей селедочке так и не притронулись? – Он легонько толкнул массивную дверь с ярко начищенной латунной ручкой, она послушно поползла, и, переступив порог вслед за Анатолием Кузьмичом, Шавров оказался в уютном кабинете, посередине которого стоял стол, накрытый на троих. Стены были задернуты шторами.

– Прошу садиться, – вполне светски произнес Анатолий Кузьмич, отодвигая стул и запихивая крахмальную салфетку за воротник. – Все распрекрасненько… – Он подвинул Шаврову серебряную миску с икрой, из которой торчала ложка. – Начинайте, прошу…

Водку из хрустального графина разлили молча.

– За нашу дружбу, – оттопырил мизинчик Анатолий Кузьмич. – Но если есть другие тосты – готов выслушать.

Шавров выпил и, зачерпнув ложкой икру, набил полный рот.