Текст книги "Конец начала (ЛП)"

Автор книги: Гарри Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 33 страниц)

   Лес подбежал к дверному проёму. Датч Вензел подбежал к другой двери в паре домов дальше. Он замер на полпути, охнул и крикнул, уронив винтовку на мостовую:

   – Ай, бля!

   – Что такое, Датч? – спросил Диллон.

   – В руку попали, – ответил сержант. – Больно, сука. Ранений у меня ещё не было.

   – Добро пожаловать в наш клуб.

   Сам Диллон никогда бы в него не вступил. Но с такой раной, как у Вензела...

   – Орёшь так, будто у тебя рана на миллион долларов. Тебя подстрелили, ты не умер, рану залечат, а тебя на какое-то время отведут в тыл.

   – Ага, я об этом уже подумал, – отозвался Датч. – Но, знаешь, что? Я лучше тут с вами останусь. Я как будто выбываю из игры после шести победных раундов из восьми.

   – Посиди там, пока мы не продвинемся. Потом спокойно отойдешь назад, и можно будет не бояться, что снайпер тебя подстрелит.

   "Особо не бояться", – мысленно поправил он сам себя.

   – Ладно, бабуля, – сказал Вензел.

   Лес рассмеялся. Как и он сам, другой взводный сержант, скорее привык отдавать приказы, чем подчиняться им.

   Он едва не подавился собственным смехом, потому что дверь перед ним открылась. Если бы стоявший там япошка оказался солдатом, Лес сейчас был бы уже мёртв. Вместо этого там оказался тощий восьмилетний пацан в драных шортах.

   – Чё делаете, мистер?

   – Хосподи! – воскликнул Диллон. – Я тебя чуть не грохнул, мелкий ты тупой...

   Он оборвал сам себя, заметив, насколько же худым был мальчишка. Порывшись в поясной сумке, он достал банку консервов.

   – Держи. Тушёнка, кажется. Уверен, тебе она нужнее, чем мне.

   Глаза у пацана стали огромными, как леденцы.

   – Ого! – выдохнул он, словно Лес дал ему, по меньшей мере, алмаз Хоупа*. – Спасибо, мистер!

   Он убежал, крича:

   – Мам! Мам! Смотри, что я нашёл!

   "Ты чуть пулю промеж глаз не нашёл".

   Сердце Леса продолжало бешено колотиться. На войне случаются самые разные мерзости. Но, даже если так, как можно забыть, что убил ребёнка? Лес понимал, что ему о многом придётся поволноваться, но это, хвала Господу, другая история.

   Выходить в море на парусной доске с пляжа Ваикики больше нельзя. Япошки обнесли берег колючей проволокой, понаставили пулемётов и всё заминировали. Пройдут годы, и какой-нибудь неудачливый турист обязательно подорвётся на пропущенной и забытой мине.

   О воображаемых туристах Оскар ван дер Кёрк не тревожился. Ему просто не хотелось, чтобы ему самому оторвало ногу на пляже Ваикики. Ему хотелось дожить до того дня, когда он сможет снова спокойно по нему гулять.

   Благодаря тому, что Оскар ловил рыбу, они с Сьюзи не так сильно страдали от голода, как остальные. Теперь с едой стало тяжело. А из-за того, что с ними теперь жил ещё и Чарли Каапу, стало вдвойне тяжелее.

   Чтобы добыть еду, приходилось идти и работать. Трудиться приходилось на строительстве блокпостов, застав и баррикад для япошек. Оскар считал, что за такую работу давали слишком мало риса. Через несколько дней Чарли начал ходить с ним. Оскар гадал, откуда у того брались силы, чтобы перетаскивать стройматериалы, но Чарли справлялся.

   – Да, хуху, – сказал он, когда они с Оскаром оказались поодаль от япошек. – Там, в туннеле, я получал четверть того, что получаю здесь. Как и все.

   Вспоминая, каким он выглядел, едва вернувшись из долины Калихи, Оскар ему верил. Он спросил:

   – Зачем?

   – Если не работать, тебя убьют, – ответил Чарли. – Там всё было создано лишь для того, чтобы убивать людей. Либо работа тебя уморит, либо охранники забьют. Надеюсь, наши этим гадам все кишки выпотрошили. Они это заслужили.

   Когда-то Чарли был простецким парнем. Теперь нет. Он говорил всерьёз.

   Но он прекрасно знал, как кланяться и улыбаться японским пехотинцам и пулемётчикам, окажись те поблизости. Оскар тоже знал, но Чарли прошёл по этому предмету продвинутые курсы. Поклонами Оскара япошки оставались довольны. От поклонов и улыбок Чарли, они улыбались в ответ, даже смеялись.

   Иногда, продолжая улыбаться, он их материл. И каждый раз рисковал при этом. Какой-нибудь япошка мог знать английский. Оскар предупреждал его, а Чарли, раз за разом, отвечал:

   – Да, Оскар. Конечно, Оскар.

   И продолжал материть япошек. Он, словно, мстил им, неважно, каким образом.

   К западу от Гонолулу гремел бой. У американцев была артиллерия. Танки. Самолёты. Они даже пригнали на южный берег острова корабли, чтобы бить по городу крупным калибром. У япошек были лишь камни, стрелковое оружие и упрямое мужество. Всего этого было достаточно, чтобы отвоевание Гавайев далось американцам, ой, как непросто.

   – Надеюсь, они все сдохнут, – сказал, широко ухмыляясь, Чарли. – Будут подыхать медленно и им будет очень и очень больно. Да, тебе тоже, сержант-сан, – обратился он к праздношатающемуся около пулемёта японцу. Услышав вежливое обращение в свой адрес, тот улыбнулся и поклонился в ответ.

   – Ну, Чарли, – вздохнул Оскар.

   – Да, Оскар, – ответил тот и Оскар заткнулся.

   И всё же, Ваикики находился ещё достаточно далеко от передовой. Сюда иногда долетали снаряды из Гонолулу. Налёт на лагерь военнопленных в парке Капиолани случился к востоку от основной части Ваикики. Оскар начинал потихоньку надеяться, что его район разрушат несильно.

   Артиллерия не сумела пошатнуть этих надежд. А, вот, самолёты с какого-то авианосца в Тихом океане, сумели. Строго говоря, винить пилотов Оскар не мог. Они старались, как могли, облегчая работу пехотинцам, чтобы, когда те пойдут на восток, делать им особо ничего не придётся.

   Оскар привык к рёву самолётов над головой. Он даже свыкся с более низким звуком двигателей новых машин. По сравнению с ними, японские самолёты звучали, как летающие швейные машинки. Однако звук пикирующих бомбардировщиков, заходящих на цель, оказался одновременно и новым и пугающим.

   Япошки реагировали быстрее Оскара. Одни бросались в укрытие. Другие задирали стволы пулемётов и стреляли по пикировщикам из винтовок. Оскар восхищался их храбростью, но повторять подобное сам не желал.

   – Ложись, мудила! – крикнул ему Чарли, когда засвистела первая бомба.

   – А? – наивно отозвался Оскар.

   Оглядываясь назад, он понимал, что поступил тогда далеко не лучшим образом. Черенком лопаты Чарли ударил его по ногам и сбил на землю.

   Не успел Оскар даже пискнуть, как бомба взорвалась. Взрывная волна вышибла из лёгких весь воздух. Упади бомба чуть ближе, то разорвала бы их обоих на куски. В воздухе свистели осколки, некоторые проносились совсем рядом с головой.

   То была первая бомба то ли из восьми, то ли из десяти. В Библии кто-то боролся с богом и победил. Оскару казалось, что борись с богом он, из него вышибли бы весь дух. Он подлетел вверх и упал на землю, получив несколько синяков и царапин. Оказавшись рядом с оторванной головой японца, он перестал жаловаться вообще, даже про себя. Тела бойца нигде видно не было. Оскар едва не лишился скудного завтрака.

   Вся работа, что Оскар, Чарли и прочие пригнанные япошками рабочие выполняли, пошла коту под хвост. Как и несколько японских солдат и матросов, и пара гражданских. Пикировщики оказались только началом. Едва бомбардировщики ушли, как следом прилетели истребители, и принялись поливать округу из крупнокалиберных пулемётов.

   Оскар увидел, как одного япошку очередь из такого пулемёта буквально разорвала пополам. И самое жуткое, что верхняя его часть умерла не сразу. Заливая всё вокруг собственной кровью, словно из поливального шланга, он вопил на своём языке, пытался подняться, и даже оглядывался в поисках винтовки. Лишь спустя минуту япошка успокоился. Он откинулся на спину, видимо, окончательно признав, что уже умер.

   – Господи! – воскликнул Оскар и отвернулся, прикрывая рот ладонью. Он уже много повидал такого, чего никогда видеть бы не захотел. Но это... Это зрелище возглавило список.

   Чарли наблюдал за смертью япошки с таким лицом, словно оно было высечено из базальта, на котором лежал этот остров.

   – И поделом, – сказал он.

   – Но...

   Времени на споры у Оскара уже не осталось. Прилетел ещё один истребитель, стволы его пулемётов пылали огнём. Оскар постарался сжаться в самый крошечный комок и молился, чтобы не превратиться в пережёванный кусок мяса, как тот япошка. Рядом лежал Чарли Каапу, тоже изо всех сил изображая таракана.

   На свинцовый ливень с неба отозвались японские пулемёты. Нервы у япошек крепкие, хотя мозгов, по мнению Оскара, им недоставало. Один американский самолёт рухнул на землю и превратился в шар высокооктанового огня. Япошки заорали, будто одержимые. Винить их в этом Оскар не стал бы. Они только что доказали, что могут бить в ответ.

   Что в прошлый раз, когда Япония пыталась завоевать Гавайи, что сейчас, когда её правление подходило к концу, больше всех убить Оскара пытались его же собственные соотечественники. Но он продолжал ждать возвращения истребителей, которые продолжат бить по пулемётам, пулемётам, от которых ему хотелось находиться как можно дальше.

   – Блядь! – воскликнул Джо Кросетти, когда на Ваикики упал и взорвался истребитель.

   Он понимал, что подобное могло случиться и с ним, и терпеть не мог, когда ему об этом напоминали. Кто-то не вернётся домой к мамке с папкой, к сёстрам, а, может, к жене и детям. Какой-нибудь клерк в минобороны – хитрожопый мудак, прячущийся от войны за тысячи километров – напишет очередную "похоронку". И чья-то жизнь перевернётся с ног на голову.

   Когда палец Джо жал на гашетку и пули .50 калибра рвали япошек в клочья, он никогда не думал, что у них тоже есть матери и отцы, сёстры, жёны и дети. Для него они были... врагами. Они не люди, в отличие от тех, с кем Джо сражался на одной стороне. И они по-прежнему делали всё, чтобы его убить. С земли в его сторону, в поисках его самолёта летели ледяные трассеры, стремясь сбить его и уронить вниз, как того бедолагу, что только что поел земли. По фюзеляжу "Хеллкэта" что-то лязгнуло. Джо по привычке осмотрел приборную панель. Вроде, всё в порядке. Двигатель работал. Джо вытянул руку и стукнул кулаком по кабине.

   – Ай, молодца! – крикнул он самолёту.

   Люди, что рассказывали о крепости "Хеллкэта", определенно, не насвистели.

   Япошки внизу казались не такими крепкими. По Ваикики расходился пожар, начатый взорвавшимся истребителем. "Так вам всем, козлы", – думал Джо. Он надеялся, что гражданских внизу не очень много. Если они там были, значит, не повезло им. Для Джо гражданские были практически такой же абстракцией, как и противник. Ему хотелось, чтобы япошки выбросили полотенце, как те хвастливые придурки, после того как Джо Луис вышибал из них всю гордость и хвастовство.

   Впрочем, иногда какой-нибудь дурак продолжал стоять на ногах, пока его не вырубали. Если япошки намерены точно так же вести себя против США, их совершенно точно вынесут с ринга вперёд ногами. Да, в начале войны они ударили исподтишка, но лишь однажды. Но очень скоро они оказались один на один против чемпиона мира в тяжёлом весе.

   Джо продолжал поливать Ваикики из пулемётов, пока боезапас не иссяк вовсе. Затем он вышел на связь с командиром эскадрильи:

   – Возвращаюсь обратно за патронами.

   – Принято, – ответил комэск. – Мы тут с ними побалуемся, пока тебя не будет, адмирал.

   – Конец связи, – сказал Джо и хмыкнул.

   Он ещё даже полторы полоски лейтенанта на рукав не получил.

   Пока он летел на север, ему вслед устремились несколько синих трассеров: япошки продолжали действовать на нервы. Они по-прежнему занимали несколько окружённых и взятых в кольцо точек на Оаху. Очень скоро солдаты и лётчики вычистят эти гнёзда. Вряд ли япошки смогут уйти здесь в джунгли и начать партизанскую войну. На Оаху достаточно джунглей. Но, проблема, на взгляд Джо, была в том, что, если начнёшь изображать здесь из себя Тарзана, быстро помрёшь с голоду.

   Через пять минут после отлёта из Ваикики, он снова увидел океан. Трудно представить, насколько же Оаху маленький остров, пока не пролетишь над ним. Пролетая мимо эсминцев, крейсеров и линкоров, по-прежнему стрелявших с северного направления, Джо помахал им крыльями. Некоторые корабли обошли остров вокруг, чтобы бить по Перл Харбору и Гонолулу.

   По нему корабли не стреляли. В того япошку, что разбил свой "Зеро" о палубу "Банкер Хилла", они тоже не стреляли. Тот гад разменял свою жизнь очень дорого. Помимо большого авианосца, он повредил и один эскортный.

   К Джо подлетел воздушный патруль. С тем япошкой они тоже так не поступали. Разумеется, Джо безобиден, по крайней мере, для американских кораблей. Он помахал патрульному крыльями и обменялся с ним парой грубых шуток по рации. Затем, Джо вернулся на свой авианосец.

   Посадки на авианосец продолжали ему не нравиться. Джо не знал ни одного пилота, кому они понравились бы. Он полагал, что ничего необычного в этом не было. Нравилось ему или нет, он сделал всё в точности, как указывал вон тот приятный джентльмен с флажками. Хвостовой крюк зацепился за трос. "Хеллкэт" дёрнулся и остановился.

   Джо сдвинул "фонарь" и выбрался из кабины. Едва его ноги коснулись палубы, он бросился в надстройку. Чем скорее, уберешься подальше от самолёта, тем лучше. На брифингах об этом говорили постоянно. Джо этих напоминаний не требовалось, японский пилот преподал ему отличный урок.

   – Над Ваикики, Кросетти? – переспросил инструктор, когда Джо завершил доклад.

   – Так точно, сэр.

   Другой офицер, чуть постарше, улыбнулся.

   – Готов спорить, вы и не думали там оказаться.

   – До войны, сэр, я вообще не думал, что окажусь здесь, – ответил Джо.

   – Ну, раз добрались, значит, доложите обо всём, что там видели.

   – Есть, сэр, – отозвался Джо и приступил к докладу.

   Как-то утром за завтраком на плавучем госпитале, Флетч Армитидж заметил, что добился некоего прогресса. Этот завтрак, как и большинство завтраков на борту «Благотворительности», представлял собой яичный порошок, жареный «спам» и оладьи. С оладьями всё было в порядке. Под хрустящей корочкой они были мягкими, их можно было посыпать солью, добиваясь нужного вкуса.

   С другой стороны, яичный порошок и "спам"... До этого утра Флетч проглатывал их с жадностью человека, едва избежавшего голодной смерти. Он и был человеком, едва избежавшим голодной смерти, и ему хотелось отойти от неё как можно дальше. Он ел до отвала и за обедом и за ужином, и во время коротких перекусов.

   У некоторых пленных из-за переедания начались проблемы с желудком. Флетча же волновало только то, как быстро он будет набирать вес.

   Но, этим утром Флетч взял большую чашку кофе со сливками (точнее, со сгущёнкой) и сахаром, и направился на завтрак. Он как обычно поглощал "спам" и яичный порошок, но, вдруг, замер со странным выражением лица.

   – Знаешь, что? – обратился он к сидевшему рядом.

   – Нет. Чего? – спросил другой бывший военнопленный.

   – Яйца и мясо здесь – паршивые.

   Флетч понимал, что говорил странные вещи. У него была любая еда. Наконец, он дошёл до ощущения, что теперь ему нужна не просто еда. Ему нужна хорошая еда. Искать её на госпитальном судне – идея оптимистическая, но всё же...

   – Ты прав, – заявил парень. – А я и не замечал раньше.

   – Я тоже.

   Парень, что сидел слева, был таким же тощим, как и он. Несколько выбравшихся из парка Капиолани бедолаг померли от голода ещё до того, как армия США сумела их достаточно откормить. Флетч в их число не попал, но находился весьма близко.

   – Могу забрать тарелку, сэр? – спросил официант-филиппинец.

   Флетч кивнул.

   Хорошая еда, плохая, безвкусная – вся она исчезала в его желудке. Флетч даже подумал, сможет ли он, вообще, хоть что-нибудь не доесть. По нынешним ощущениям, вряд ли.

   Когда официант унес также и тарелку второго парня, Флетч спросил:

   – Тут вообще можно достать свежие яйца и настоящую свинину?

   – Ага, – отозвался бывший пленный. Несколько доходяг кивнули.

   Филиппинец посмотрел на них, словно гордая мать на своих детей.

   – О, ребята! – воскликнул он. – Вам уже лучше! Я за вас так рад!

   – Это значит, что нас прекратят кормить помоями? – спросил сидевший слева от Флетча парень.

   – Возможно, – ответил официант. – До материка две тысячи миль, не забывайте. Вы едите лучше, чем большинство матросов.

   – Заслужили, – сказал на это Флетч.

   У него уже не было такого чувства, будто он был весь сделан из ёршиков для прочистки труб. Теперь он похож на карандаш – обгрызанный, сточенный, но карандаш. Ему стало интересно, какой будет следующая стадия.

   В тот же день их осматривал один из докторов "Благотворительности". Флетча взвесили, проверили кровяное давление. Костоправ выглядел довольным.

   – Вы поправляетесь, капитан.

   – Пока ещё лейтенант.

   – Нет.

   Доктор помотал головой.

   – Если бы вы не попали в плен, вас бы уже повысили. И, вот, вас повысили.

   – Спасибо, док!

   Сам Флетч предпочёл бы услышать об этом не от докторов, но жаловаться он не собирался. Вместо жалоб он спросил:

   – Когда меня высадят на берег?

   – Когда решим, что вы достаточно окрепли, и что там безопасно, – ответил врач. – Я в курсе, что вам становится лучше. Это, ведь, вы были среди тех, кто ругался на качество еды на камбузе? Хороший знак. Но вы ещё не в той форме, чтобы продолжать службу, а на Оаху туристам сейчас не место.

   – Я понимаю. Моя жена до сих пор там... если жива ещё.

   О разводе, который всё ещё находился в процессе, Флетч решил умолчать. Когда началась война, всё только завертелось. Вряд ли Джейн дала ход этому делу самостоятельно... или нет?

   Его слова привлекли внимание врача.

   – О, в такой ситуации мы отпускаем людей на остров. Только произойдёт это не завтра и не послезавтра. Придётся преодолеть кое-какие бюрократические процедуры.

   – Да и пускай! – воскликнул Флетч. – После япошек, срать я хотел на подобную чепуху.

   – Вы – не первый, кто так говорит, – заметил врач. – Так или иначе, дело пойдёт. Пока же, запаситесь терпением и продолжайте завтракать, хоть кормят здесь далеко не лучшим образом.

   Советы, конечно, здравые, но это не означало, что Флетчу они понравились.

   Когда япошки захватили Вахиаву, кухню они устроили в здании начальной школы. Освободившие город американцы ничего менять не стали.

   Кормили нынче тем, что на армейском жаргоне называлось "НЗ", консервами и безвкусными плитками американского военного шоколада из рациона "D".

   Джейн Армитидж совершенно не жаловалась на выдаваемую еду. Ей было важно лишь то, что еды этой было в достатке. Больше не приходилось отдаваться японским солдатам ради неё.

   Никто не тыкал ей в лицо прошлой работой в борделе... пока что. Джейн думала, что это касалось и других женщин. Вряд ли кто-то станет сотрудничать с япошками, когда те хватают тебя, куда-то волокут и запирают на железный засов за зарешеченными окнами. В отличие от тех, кто действительно с ними сотрудничал, на тебя обратят внимание в последнюю очередь.

   Волосы некоторых женщин были коротко острижены, дабы всем было видно, кто они такие. Они сотрудничали с оккупантами, лёжа на спине, но не потому, что их заставили, а чисто ради веселья или ради получения каких-то привилегий. Большинство из них были местными японками, большинство, но не все. Одной из таких оказалась высокая рыжеволосая женщина, которая, наверняка, была замужем за кем-то из сослуживцев Флетча. Она получила свою порцию и села как можно дальше от остальных. Живот у неё раздулся. Ребенок должен появиться со дня на день. Джейн готова поставить, что угодно на то, что будет он не рыжим.

   Однако женщины, которые спали с япошками, представляли далеко не самую крупную группу коллаборационистов. Когда на кухню пришёл Ёс Накаяма, все уставились на него. Садовник флегматично получил свою порцию, сел неподалёку от Джейн и принялся есть. Он служил переводчиком у майора Хирабаяси и передавал приказы японской комендатуры всей остальной Вахиаве. Но в самые голодные для Оаху времена, он собирал всё, что можно, чтобы накормить людей, к тому же никто не мог обвинить его в доносительстве. Джейн же знала, что он приложил все усилия, чтобы уберечь её от борделя, хоть она и оказалась слишком глупа, чтобы это осознать. Одни хотели его вздёрнуть. Другие говорили, что Ёса нужно наградить. Находясь в эпицентре урагана, он продолжал заниматься своими делами. Вряд ли ему удастся запрыгнуть в самолёт и улететь в Токио.

   Были тут и стукачи. Некоторые убрались из Вахиавы ещё до освобождения города американцами. Джейн надеялась, что в Гонолулу их всех разорвало на куски. Такая судьба могла стать хоть какой-то расплатой за то, что они натворили. Другие же остались и принялись отрицать свою вину. В основном, это, опять же, были местные японцы, которые поставили не на ту лошадь. Несмотря на презрение, их можно понять.

   Однако Сэмми Литл по кличке Лыба, державший самый крупный магазин подержанных автомобилей в Вахиаве, был таким же англосаксом, как Джордж Вашингтон. Сейчас он сидел на гауптвахте. Сэмми Литл подлизывался к япошкам, как только мог. Городом правили они, и ему хотелось держаться к ним поближе. Не так уж просто оказалось выяснить, сколько из-за него было убито народу. Джейн надеялась, что его повесят.

   Кто-то закурил. Ноздри Джейн дёрнулись. Как и прочие курильщики на Оаху, за время японской оккупации, она избавилась от этой привычки. В солдатские пайки входили небольшие пачки сигарет. Джейн выкурила несколько штук. От них у неё закружилась голова и начался кашель, как, когда она только начинала курить. Она намеревалась продолжать курить, пока это снова не превратится в привычку.

   Поев, Джейн отправилась к себе в квартиру. Пока она находилась за закрытой дверью, ей было тяжело. Она двинулась, было, в душ, но осмотрев себя, вспомнила, что мылась уже бессчётное количество раз. Вода не способна смыть воспоминания о ладонях, что касались её тела. Она уже сбилась со счёта, сколько раз подмывалась солёной водой. Вряд ли она когда-нибудь забудет, сколько раз ей приходилось раздвигать ноги перед япошками. Ещё она постоянно, регулярно чистила зубы. Но даже тогда ей не удавалось забыть, сколько раз её ставили на колени.

   Ей придётся помнить об этом и жить с этими воспоминаниями всю оставшуюся жизнь. Эти воспоминания будут владеть ею, руководить всеми её действиями. Кого она обманывает? От гибели её спасла исключительно армия США.

   Джейн медленно выпрямилась и посмотрела на своё отражение в зеркале над раковиной. Выглядела она до сих пор так, словно едва избежала смерти. Но, если она продолжит предаваться отчаянию, значит, япошки выиграли сражение за её разум? Кажется, так.

   "Лучшая месть – это прожить жизнь достойно". Истинные слова. Ей уже никогда стать прежней, и это прискорбно. Но она не шлюха, хоть япошки и старались изо всех сил её в таковую превратить. А если кому-то что-то не нравится...

   – Херово дело, – пробормотала Джейн.

   Раньше ей не нравилось, когда Флетч ругался. Но, сейчас, наверное, она понимала его гораздо лучше, чем, когда они были женаты.

   Джейн надеялась, что Флетч всё ещё жив. После всего того, что она видела сама, после всего того, что солдаты рассказали о расстреле военнопленных в Опане, шансы у него невелики. Но, она продолжала надеяться. Может, ей и не хотелось снова жить с ним. Джейн не испытывала к нему ненависти, она понимала, что Флетч сделал для своей страны всё, что мог.

   Узнав, к чему япошки её принуждали, он, наверняка, плюнет ей в лицо. Джейн вздохнула, пожалев, что в пайки вместо сигарет не кладут бутылочку бурбона. Ей очень сильно хотелось выпить, а солдатикам, наверняка, выпить хотелось ещё сильнее. Но им, как и ей, придётся терпеть.

   "Жизнь несправедлива", – подумала она. Её смех вышел горьким, как... как там эта штука называлась в Библии? Как полынь. Её сок использовался в приготовлении абсента, ещё одного спиртного напитка, который ей сейчас недоступен. "Как будто я сама этого не знаю".

   На зелёной коже лужайки перед дворцом Иолани, торчали, подобно волдырям, обложенные мешками с песком пулемётные гнёзда и бетонные блоки. Саму лужайку тут и там пересекали окопы. Японцы не намеревались сдавать сердце Гавайского королевства без боя.

   Ефрейтор Ясуо Фурусава всё это прекрасно понимал. Помимо военного, дворец имел и пропагандистское значение. Пока дворец Иолани оставался под контролем Японии – формально, под контролем гавайцев, восстановленное японцами королевство ещё живо. Соседние с дворцом серые офисные здания также были заняты многочисленными японскими войсками. С ними же находились и остатки гавайской королевской армии. Фурусава слышал, что некоторые верные королю Стэнли гавайцы сражались очень яростно. Другие же, к сожалению, вообще не сражались.

   Коммандер Минору Гэнда смотрел на северо-запад, туда, откуда вероятнее всего придут американцы. Затем он оглянулся через плечо на дворец. Как и городская ратуша Гонолулу, он особо не пострадал. Гэнда заговорил таким тоном, будто получил сводку от информагентства:

   – Если получится, американцы хотят захватить дворец целым. После войны они намерены пользоваться им и дальше.

   – Так точно, господин, – кивнул Фурусава.

   Он и сам до этого додумался. Ещё он понимал, что капитан Ивабути не оставит в Гонолулу ничего целого, если получится. Здесь у него получалось. Он по-прежнему настаивал, что японцам удастся сбросить американцев в море. Фурусава отметил, что коммандер Гэнда ничего подобного не утверждал. Для Фурусавы в этом был определенный смысл, хоть он ему и не нравился. Американцы сейчас находились в намного лучшем положении, чем, в своё время, японцы.

   – Как считаете, господин, долго мы продержимся? – спросил ефрейтор.

   Гэнда пожал плечами.

   – Ты и сам всё отлично видишь. Мы и так уже держимся дольше, чем я предполагал. Спецвойска флота очень... преданные бойцы.

   – Хаи, – согласился Фурусава.

   Гэнда очень вежливо намекнул на то, что все они – настырные маньяки. Отступать армии запрещалось. В плен солдаты не сдавались. Однако спецвойска флота бросались на противника, подобно изголодавшимся любовникам. Они били американцев, а иногда даже отбрасывали их назад. Но и цена этого была очень высокой!

   – Жаль, здесь командует капитан Ивабути, – сказал Гэнда, вновь, видимо, поняв, о чём думал Фурусава. – Его атаки бессмысленны, особенно, когда мы не способны восполнить потери. Пусть лучше янки подойдут поближе, тогда мы с ними посчитаемся.

   – Станет ли он вас слушать, если вы скажете это ему лично? – спросил Фурусава.

   Гэнда мрачно помотал головой.

   – Он назовёт меня слабаком. И, возможно, окажется прав. Я совсем ничего не понимаю в управлении наземными войсками. А как ты считаешь, ефрейтор?

   – Я?

   Фурусава был ошарашен. Раньше командиры его мнением не интересовались. Жаль, что не интересовались. Теперь же...

   – Так или иначе, это уже неважно, правда, господин?

   Офицер удивлённо на него взглянул. Фурусава решил, что сейчас у него начнутся проблемы. Затем, он рассмеялся про себя. У него и так проблемы. Очень скоро, и обычные солдаты и бойцы спецотряда будут мертвы. Что может быть хуже?

   Через секунду, Гэнда тоже рассмеялся.

   – Ну, Фурусава-сан, никаких сомнений, у тебя очень правильный взгляд на жизнь. Мы можем лишь то, что можем. После этого – он облизнул губы. – После этого враг окажется лишь чуть ближе к нашим границам.

   Фурусава благодарно посмотрел на офицера. Защищать Империю поближе к дому ему казалось намного лучше, чем погибнуть здесь всем до последнего солдата. И то и другое означало одно и то же, разница лишь во взгляде.

   Неподалёку упала мина. Гэнда и Фурусава присели в окопе. Приближения мины совсем не слышно. О своём появлении она объявляет взрывом. Если мина прилетит сверху, сидеть в окопе смысла также не было.

   На японские позиции перед дворцом Иолани посыпались мины. С ними прилетали и артиллерийские снаряды. Их-то, как раз, слышно. Чем громче вой снаряда, тем ближе к тебе он ляжет. Некоторые падали так близко, что Фурусаву засыпало землёй.

   – Идут! Идут! – закричал кто-то.

   Услышав это, Фурусава подпрыгнул. Возможно, в таком случае, его убьют, но сидя в окопе, он тоже долго не проживёт. Он пару раз выстрелил из "Спрингфилда". Артобстрел не сумел уничтожить все позиции японцев. Пулемёты поливали здоровых мужиков в зелёной форме смертоносными иглами. Некоторые падали. Другие прятались в дверных проёмах или за кучами мусора. Кто-то отходил назад.

   – Пока огрызаемся, – не без гордости заметил Фурусава, но он так и не понял, удалось ли ему хоть кого-нибудь подстрелить.

   – Хаи.

   Гэнда указал большим пальцем за спину. Из дворца Иолани валил дым. Всё-таки пара снарядов в него угодила.

   – Всё же решили его уничтожить. Жаль, здание-то красивое. Надеюсь... там никто не пострадал.

   Никого конкретно коммандер не упомянул. Ефрейтор Фурусава догадывался, кто именно во дворце волновал Гэнду. Когда Фурусава только прибыл на Гавайи из Японии, он и представить не мог, что встретит королеву. Тогда тут просто не было никаких королев. Он не мог осуждать вкусы коммандера. Королева Синтия – очень эффектная женщина, хотя медного цвета волосы и зелёные глаза делали её больше похожей на ками, чем на человека.

   Какой-то американец начал постреливать короткими очередями, дабы японцы сидели и не высовывались. Над ухом Фурусавы просвистела пуля. Он пригнулся. Вместе с ним пригнулся и коммандер Гэнда. Фурусава вздохнул. Роман его командира вряд ли окончился бы чем-то хорошим. Теперь-то уж точно.

   Первый взгляд на дворец Иолани мог оказаться для Леса Диллона и последним. Когда он прошёл по Отель-стрит – то ещё приключение выдалось – и свернул на Ричардс, очередь из пулемёта срезала морпеха, который шёл рядом с ним. Парень, из пополнения, имя его Лес так и не запомнил, вероятно, умер ещё до того, как перестал дёргаться, лёжа на тротуаре. Гарантией этому служили три точных попадания в грудь. Лес понимал, что легко мог оказаться на его месте. Тупо повезло.

   Сержант бросился в дверной проём. Глупо давать япошкам шанс на ещё один удачный выстрел. Далеко не всегда в битве стоило полагаться на удачу. Если оказываешься у врага прямо на мушке, то свою пулю ты заслужил.

   Япошки продолжали палить так, словно часа через полтора им подвезут патроны. Для Леса длинные очереди из пулемётов означали плохую подготовку. Если бить длинными очередями, или за раз выпустить всю обойму из пистолета-пулемёта, очевидно, всё уйдёт выше. Достаточно трёх, четырёх, максимум, пяти выстрелов.