Текст книги "Конец начала (ЛП)"

Автор книги: Гарри Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)

X

Взводный сержант Лестер Диллон старался как можно больше времени проводить на палубе «Вальдоста Либерти». Снаружи прохладнее и свежее, чем внизу. Вниз он спускался только, чтобы поесть – по правилам, выносить еду запрещалось, – да сходить в гальюн. Спал и играл в покер он тоже внизу. Во всех остальных случаях, нет. К тому же, снизу не видно, что происходит вокруг.

   С самого выхода из порта Сан-Диего их корабль шёл зигзагами на юго-запад. Вокруг, насколько хватало взгляда, тянулись длинные шеренги транспортников и эсминцев сопровождения. Диллон решил, что это самый большой флот в мире, когда-либо выходивший в море, не говоря уж о том, что он намного превосходил тот, что не дошёл до цели годом ранее. Доказать этого сержант не мог, но убежден в своих мыслях был крепко.

   Ещё он видел, что курс менялся чаще и аккуратнее, чем в прошлый раз. Когда сержант произнес эту мысль вслух, Датч Вензел кивнул.

   – Полагаю, морячков тоже можно кое-чему научить, если дать время, – произнес второй взводный сержант.

   – Похоже, ты прав. Кто бы в такое поверил?

   Они стояли всего в нескольких метрах от пары матросов "Вальдоста Либерти". Те притворились, что ничего не слышали. Если они решат устроить потасовку, Лес был к этому готов. Как тогда поступит капитан Брэдфорд? Не разрешит участвовать в высадке? Вряд ли! Худшее, что с ним могут сделать – это послать туда, куда они идут.

   Едва сержант успел об этом подумать, как ожили громкоговорители.

   – Слушайте все! Слушайте все! – раздался восторженный голос. – Наши корабли смели японский флот, путь к зоне высадки открыт. Нас ждут прекрасные романтичные Гавайи!

   Палуба взорвалась радостными криками. Матросы и морпехи орали так, будто с ума посходили. Лес охотно к ним присоединился. Как и его приятель. Люди продолжали кричать и радоваться, пока Лес не отрезвил их одной фразой:

   – Чего радуетесь? Мы только что получили отличный шанс выхватить пулю в голову. Вы этому радуетесь?

   – Да, бля! – ответил Датч. – И ты тоже, старый ты хер. Иначе мы бы оба уже стали ганни.

   – Ну, ёпт. Когда ты прав – ты прав.

   Они отказались от возможности получить третью полоску на шеврон, и всё для того, чтобы вместо тренировки новобранцев в Кэмп Пендлтон, поучаствовать в неудавшейся высадке годичной давности. В итоге, они, всё равно, оказались в Пендлтоне, причём, в прежних званиях. Жизнь, порой, умеет мощно поднасрать.

   Рокот двигателей "Вальдоста Либерти" стал громче. Судно ускорилось. Как и все остальные корабли и суда флота вторжения. Вензел пробормотал:

   – Ни минуты терять не хотят.

   – А ты бы хотел? – поинтересовался Лес. – И так целых полтора года потратили. Самое время вернуть Гавайи. Несправедливо, блин, что на Отель-стрит ходит кто-то другой.

   – Ну, вот! – рассмеялся Вензел. – Теперь я знаю, за что воюю – ради дешевых шмар и дорогущего бухла!

   – Меня устраивает, – сказал Диллон и Вензел не стал с ним спорить.

   Каждый раз, когда Диллон находился на палубе, он всматривался в воды океана, высматривая перископ. Шансы невелики. Шансы на то, что эта жалкая посудина сумеет увернуться от японской торпеды, ещё меньше. Сержант всё это прекрасно знал. Но продолжал смотреть. Это как пытаться отогнать слона щелчками пальцев – толку никакого.

   – Интересно, как далеко мы от Гавайев, – сказал Датч.

   – Хер бы знал, – ответил Лес. – Дорожных указателей в море как-то не очень много. Доберемся, когда доберемся.

   Они добрались через три дня. Должно быть, они прошли мимо того места, где разыгралась битва американского и японского флотов, но никаких признаков произошедшего заметно не было. Океан хранил свои тайны на большой глубине.

   По мере того, как они приближались к северному берегу Оаху, линкоры, крейсера и эсминцы, сопровождавшие авианосцы, устроили на суше настоящий ад. Над водой разносился грохот корабельных орудий. Пролетавшие над головами снаряды существенно меняли окружающий пейзаж.

   Лес наблюдал за происходящим с воодушевленным одобрением.

   – Чем больше они перемолотят япошек, тем меньше достанется нам.

   С авианосцев взлетали пикирующие бомбардировщики и били по тем местам, где, по мнению Диллона, располагались позиции япошек. Их бомбы поднимали ещё больше пыли и земли, чем крупнокалиберная артиллерия. Этот мир всё больше и больше становился миром лётчиков. "А мне-то что? – подумал Лес, когда эта мысль пришла ему в голову. – Для меня это важно. Они могут забомбить Гавайи в каменный век, но именно такие жалкие ничтожества, как я, будут высаживаться на берегу и штыками выковыривать япошек из этой земли. Блин, я везунчик!".

   Он даже не мог винить вербовщика, когда, как и все остальные морпехи, записывался в Корпус. По призыву набирали в армию, так что, пусть они и жалуются.

   Несмотря на все старания американской авиации, нескольким японским самолётам, всё же, удалось взлететь и атаковать корабли. На них тут же, подобно овчаркам на стаю волков, бросались "Хеллкэты" и "Уайлдкэты", но япошки не промахивались: там крейсер, здесь транспортник. Когда над судном, полным морпехов и салаг поднялся столб дыма, Лес грязно выругался – там погибали его товарищи.

   То там, то тут с берега по кораблям били полевые орудия япошек. Вокруг в воду шлёпались снаряды. Корабли открыли ответный огонь. Остальным япошкам хватило ума не высовываться. Если они каким-то образом выдавали свою позицию, корабельная артиллерия раскатывала их в блин.

   Что-то отвлекло Датча от разворачивавшегося перед ними представления. Он пихнул Леса в бок.

   – ПДС пошли.

   Лес тоже обернулся через плечо. Разумеется, вместе с "Вальдоста Либерти" и остальными транспортниками, включая тот, что горел, шли ПДС – пехотно-десантные суда, если официально. Возможно, это был единственный способ быстро доставить людей до точки высадки. И, на случай, если высадка пойдёт не так, забрать уцелевших обратно.

   В любом случае, времени на размышления у Леса не осталось. Он кивнул тем, с кем предстояло идти в бой. Пацаны, в основном, ещё недостаточно взрослые, чтобы даже голосовать, некоторые недостаточно взрослые, чтобы начать бриться, разбавленные кучкой старичков, ветеранов, вроде самого Диллона. Он задумался над тем, что скажет, когда настанет время.

   – Не натворите глупостей, – сказал он. – Как на учениях и всё будет пучком. Ясно?

   Каски качнулись вверх-вниз. Несмотря на все старания Корпуса, на самые реалистичные тренировки, большинство из них понятия не имело, что такое попасть под обстрел. Судя по их круглым глазам, сжатым губам и напряжённым лицам, воображение у них работало. Лес вспомнил, как сам дрожал от страха, поднимаясь в атаку во Франции. Вскоре он выяснил, что все вокруг, включая немцев, испытывали то же самое.

   Интересно, япошкам на берегу тоже страшно? Они должны были быть гуннами, которых, вдруг сделали школьными учителями. Страшно ли им? Лес надеялся, что страшно, но он не поставил бы на это и дайм.

   – Рота! – заорал капитан Брэдфорд – Грузимся!

   Морпехи начали перебираться через фальшборт и по сетям, висящим вдоль борта "Вальдоста Либерти", спускаться вниз. Бойцы перебирались с судов на лодки, словно, всю жизнь только этим и занимались. Впрочем, по мнению Диллона, могло быть и лучше. Кого-нибудь могло зажать между бортами, кто-то мог сорваться, упасть в воду и утонуть, или упасть в лодку и сломать ногу. Такие эксцессы никак не помогут стране победить.

   Пара бойцов на ПДС подхватили Диллона и поставили на палубу.

   – Держим, сержант, – сказал один.

   – Спасибо, – ответил тот, хотя никакой благодарности не испытывал.

   Оказавшись на металлической палубе десантного судна, он сам принялся помогать спускаться другим морпехам. Все оказались на борту без значительных травм. Диллон надеялся, что это хороший знак. Но ещё он знал, что счёт потерям может открыться ещё задолго до высадки на берег.

   Зарокотал и зафыркал двигатель, ПДС отошло от борта транспортника. На его место тут же встало следующее. Вместе с роем других, они направились к берегу Оаху. Высунуться и оглядеться Диллон не мог. Внутри стальных стен десантного корабля, Лес видел лишь морпехов в зеленой форме и сидевших за штурвалами ПДС матросов, одетых в серые, как цвета кораблей, на которых они служили, каски.

   Даже не глядя вперед, сержант знал, что они приближаются к берегу. Заградительный огонь кораблей стих, дабы, случайно не задеть своих. Как только орудия замолчали, япошки начали бить по ним из всего, что было. Прятались они, конечно, хорошо. Вокруг приближавшихся кораблей начали падать мины и снаряды.

   Один снаряд разорвался рядом с ПДС, в котором сидел Диллон. По борту застучали осколки, но ни один не пробил обшивку.

   – Слава тебе, Господи, – пробормотал морпех позади него.

   Лес кивнул. Он никогда не был верующим, но сейчас любая помощь кстати.

   Время от времени, снаряды падали не между десантными кораблями, а совсем рядом с ними. Каждый раз, когда Лес слышал лязг металла, он морщился, словно, слышал бурмашину стоматолога. Возможно, эта бурмашина предназначалась ему, в зависимости от того, какие планы у стоматолога. Ему же мог предназначаться очередной лязг, всё зависело от воли божьей.

   – Шевелись, мать вашу! На берег, вашу мать! – раз за разом кричал кто-то. Мгновение спустя, Лес осознал, что кричал именно он. Кричал он то, о чём думали все остальные.

   Днище ПДС шаркнуло о песок, но судно продолжало двигаться вперед. Это не был полноценный корабль-амфибия, но какое-то время судно могло двигаться и с вытащенным на поверхность винтом. Двое матросов опустили десантный пандус. Тот упал, подняв вокруг себя тучу брызг. ПДС, всё же не был предназначен для полноценной высадки на берег.

   – Пошёл! Пошёл! Пошёл! – орал капитан Брэдфорд. – Рассредоточиться и уходить вглубь, как можно скорее! Живо!

   Морпехи бросились из десантного корабля. На берег падали мины, вздымая в воздух золотистый песок. Неподалеку в зарослях вокруг себя сеяли смерть пулеметы. У японцев трассеры бело-синие, а не красные, как у американцев. Пули из пулеметов и винтовок, тоже поднимали фонтанчики песка.

   Бойцы начали падать.

   – Санитар! Эй, санитар! – закричал кто-то, подзывая флотских медиков, шедших с морпехами.

   Кто-то оставался лежать там, где упал. Ни санитар, ни кто-либо другой не поможет тому, кого мина превратила в фарш. До самого Судного дня.

   Лес пробежал мимо окровавленного япошки, лежавшего рядом с длинной винтовкой с примкнутым штыком. Он думал, что перед ним покойник, пока не услышал за спиной выстрел. Сержант тут же развернулся кругом. Стреляли из американского оружия.

   – Эта сука притворялась. Я видел, как он потянулся за винтовкой, а потом выстрелил, – сказал морпех.

   – Спасибо, – ответил Диллон.

   Если бы япошка дотянулся, то выстрелил бы ему в спину. Над головой пролетел сине-белый трассер. Лес рухнул в воронку и начал стрелять сам.

   – Добро пожаловать на Гавайи, ёбаный в рот!

   Капрал Такео Симицу считал, что знал всё, что нужно делать. Обстрел с американских кораблей, что собрались на северном берегу Оаху, показал, как же он ошибался. Сам путь до позиций превратился в один сплошной кошмар кошмар. Авианалёты сильно потрепали полк. А, когда они добрались...

   Отсюда можно было наблюдать конец света. На японские позиции обрушились вражеские снаряды. Их звук был похож на рёв падающих с неба товарных поездов, но, когда они подлетали ближе, то начинали пронзительно выть. Выстрелы с эсминцев и крейсеров просто пугали. Но снаряды, выпущенные с линкоров, можно было даже разглядеть. Когда они взрывались, земля дрожала под ногами. Повсюду свистели осколки. Ударная волна подбрасывала вверх и с размаху била оземь, подобно пьяному и злому двухсот пятидесяти килограммовому сумоисту.

   Когда начался обстрел, бойцы начали кричать. Симицу не мог их за это судить. Он и сам кричал, когда бомбардировщики громили казармы. То тут, то там, отдельные бойцы бросали позиции и убегали. Иногда их расстреливали собственные товарищи. Иногда вместо них справлялись вражеские снаряды.

   Чтобы добавить соли на рану, сверху на японцев бросились пикирующие бомбардировщики, уничтожая всё, до чего не дотянулись корабельные орудия. "Точно так же мы поступали с американцами, – думал Симицу. – Но они продолжали сражаться. Нужно делать то же самое. Но, как?". Капрал сидел в окопе, не рискуя высунуться. Высматривать врага, значит, нарываться на осколок. Просто сидеть в окопе – тоже нарываться на осколок.

   Когда обстрел и бомбардировки временно прекратились, Симицу был слишком шокирован, чтобы реагировать, поэтому на мгновение растерялся. Или чуть дольше, чем на мгновение. В любом случае, слишком долго, чем того требовал долг.

   – Отделение! – крикнул он. – Вы живы?

   Надо было спрашивать иначе, но вышло, как вышло.

   – Здесь, господин капрал! – выкрикнул из соседнего окопа Сиро Вакудзава.

   – Я тоже! – подал голос Ясуо Фурусава.

   Откликнулись ещё несколько человек. Где-то неподалёку застонал тяжелораненый, если по стонам можно было определять состояние.

   Это плохо, но Симицу было, о чём переживать. Пока стояло временное затишье, он сумел высунуться из укрытия из веток и листьев посмотреть в сторону океана.

   – Дзакенайо! – выругался он.

   Море кишело вражескими кораблями и лодками. Чуть дальше от берега стояли боевые корабли. Продолжали бить японские орудия, несколько вражеских судов загорелись, но лишь несколько. Симицу обратил внимание на крупные корабли, но надолго те его не задержали. Медленно покачиваясь на волнах – море в этот день выдалось намного спокойнее, чем в день высадки японцев – к берегу шли десантные суда в таком количестве и таком многообразии, что даже представить трудно. Баржи "Дайхатсу", на которых капрал с товарищами прибыл на Гавайи, тягаться с этим не могли никак.

   Некоторые выглядели, как полноценные суда, которые могли перевозить всё, что угодно. Симицу не знал, что именно они перевозили, да и не очень-то горел желанием это выяснить. Другие, меньше и более плоские, везли к берегу солдат. Американцы даже в этом превзошли противника. На баржах "Дайхатсу" стояли металлические щиты, защищавшие рулевого и пулеметный расчёт. Солдаты, которых везла та баржа, были уязвимы для огня противника.

   Но не в этом случае. Эти десантные суда были вкруг обшиты сталью, защищая солдат. Симицу таращился на них в немом восхищении. Ему очень хотелось, чтобы его страна тоже строила такие суда.

   На приближающийся десант зашло несколько японских самолётов. Над одним из кораблей поднялся столб дыма, но тот продолжал идти к берегу. На носу судна открылся шлюз. Оттуда выкатился рычащий танк – громадная грохочущая махина, намного больше и опаснее всех тех, что строили японцы. Танк поехал вперед, из-под гусениц горстями полетел песок.

   К берегу приближались и суда поменьше. Выбегавшие из них солдаты были одеты в зелёную форму, а не в хаки, как те, что противостояли японцам в прошлый раз. Каски у них тоже были новые: куполообразные, больше похожие на японские, чем на стальные шляпы британского производства.

   – Вперед! – закричал офицер. – Нужно сбросить врага в море! За мной!

   Последнее, куда хотелось бежать Симицу – это "вперед". Но "За мной!" игнорировать нельзя, потому как привычка подчиняться приказам была вбита в него накрепко, как и в любого другого японского солдата. Когда мимо пробежал офицер с катаной в руках, капрал вылез из окопа и побежал следом.

   Среди американцев рвались мины и артиллерийские снаряды. Люди падали, их разбрасывало в стороны, разрывало на части. В них стреляли из пулеметов и винтовок. К сожалению, падали далеко не все. Над головой Симицу просвистела пуля. Он скрылся за валуном. От камня срикошетила ещё одна.

   Нужно заставить себя двигаться дальше. От того, что он будет прятаться, легче не станет. Может, даже станет тяжелее. Капралом быстро овладел страх. Чувствовал он себя хуже, чем, когда сам высаживался на Оаху, и намного хуже, чем, когда воевал в Китае. Этих здоровых мужиков в незнакомой зеленой форме отбросить назад будет непросто.

   Симицу огляделся. Всегда хочется убедиться, что вперёд не идёшь не только ты один. Несколько его бойцов по-прежнему с ним. Хорошо. Остальные японцы тоже приближаются. Да, очень хорошо.

   Офицер тоже принялся оглядываться, когда очередь из вражеского пулемета попала ему в грудь. Катана выпала из ладони. На лезвии блеснул солнечный зайчик. Офицер дёрнулся, зашатался и упал. Какое-то время он ещё продолжал дёргаться на земле, но было ясно – он уже нежилец. Несколько пуль вышли у него из спины. Выходные отверстия всегда получаются больше и кровавее, чем входящие. Если сердце не задето, он истечёт кровью и быстро умрёт.

   Интересно, кто из командиров остался в строю? Симицу никого не видел. Не очень хороший знак, но размышлять над этим времени не было.

   – Шевелись! – закричал он. – Мы справимся!

   Но справятся ли? Нужно попытаться.

   Он продолжил путь на полусогнутых, когда в бок ему попала пуля. Поначалу, капрал ощутил лишь удар. Ноги, вдруг, отказались слушаться. Он лёг на землю, сжимая винтовку. Затем пришла боль. Он попытался вдохнуть, и рот наполнился кровью. Капрал приложил все силы, чтобы не начать дергаться, словно собака, которую переехал грузовик. Если он продолжит лежать спокойно, то, возможно, сможет подстрелить врага.

   На него посмотрел американец, одетый в ту самую новую форму. Симицу, прищурившись, посмотрел на него в ответ. Американец вскинул винтовку, чтобы его добить. Капрал попытался выстрелить первым, но сил, чтобы поднять тяжёлый "Спрингфилд" уже не осталось. Он увидел смазанную вспышку. Затем его окутала тьма.

   За последние несколько минут Сабуро Синдо сбил уже второй американский истребитель. Дело тут, скорее всего, в везении: снаряды из бортовой пушки разнесли кабину пилота на кусочки, и, возможно, самого пилота тоже. Потерявший управление самолёт рухнул в океан.

   "Толку со всего этого", – думал про себя Синдо. Убей одного муравья, остальные, всё равно, испортят пикник. Американцы уже на берегу. Теперь дело за армией. Флот сделал всё, что мог и проиграл. Синдо ненавидел проигрывать. Он понимал, что его вины в этом не было. Это не означало, что, в противном случае, этого бы не произошло, или не привело к менее печальным последствиям.

   Вдоль берега, подобно детским игрушкам на дне ванны, были разбросаны американские десантные корабли. Все эти хитроумные лодки, огромный флот боевых кораблей дальше в море и гигантский зонтик из самолётов в небе – всё это говорило о величайшей промышленной мощи, которую он, Синдо, даже представить не мог. В 1941 он бил американцев. Больше такой возможности ему не дадут.

   Мимо его "Зеро" пролетели трассеры. Скинуть американца с хвоста, уйдя в пике, или вверх, он не мог. Он мог лишь уйти от него на вираже. Так он и поступил, круто завернув вправо. Американец попытался удержаться за ним, но не сумел. Лишь фронтовой истребитель "Хаябуса" мог повторить манёвр "Зеро", но против американца "Хаябуса" долго не протянет.

   Синдо и его "Зеро" тоже не могли долго тягаться с ними. Он дал по врагу очередь, но особого вреда не нанёс. Затем противник ушёл из-под прицела, словно машина Синдо была закована в колодки. Такое он уже видал. Он злился от унижения. Мысли лейтенанта никак не отражались ни на лице, ни на поведении. Лишь изредка.

   Рядом с самолётом разорвался выпущенный снизу зенитный снаряд. Никакого вреда он не нанёс, но машина дёрнулась, словно споткнулась о камень прямо в воздухе. Синдо принялся закладывать один за другим крутые виражи, сбивая стрелкам прицел, и, одновременно, думая, что делать дальше.

   Бить вражеские авианосцы он пока не мог. Удар по другим кораблям никак не снизит их огневую мощь. С десантными кораблями тоже ничего не сделаешь, да и без толку – американцы уже на берегу. "Значит, буду бить их там", – решил лейтенант.

   Он снизился, взревели пулеметы. Внизу что-то загорелось. Вражеские солдаты бросились врассыпную в поисках укрытия. Однако разбегались не все. Некоторые остались на месте и стреляли по нему из винтовок. Точно так же они вели себя в первый день высадки японцев на Гавайи. Любой, кто отказывал американцам в храбрости – дурак. Они слабые, позволили себе сдаться в плен, что дало японцам делать с ними всё, что захочется, но в бою мужества им было не занимать.

   По Синдо начали стрелять из пулемётов. Плотность их огня уже не просто раздражала. Где-то позади кабины лязгнула пуля. Синдо оглядел приборную панель. Повреждений нет. Управление работает. Он набрал высоту, затем снизился и ещё раз облетел берег.

   В этот раз по нему стреляли активнее. Американцы вели себя очень агрессивно. Что, впрочем, никак не мешало им раз за разом промахиваться. Синдо наблюдал, как его собственные пули взрывали песок, и надеялся, что с людьми они делали то же самое.

   После очередного пролёта вдоль берега, лейтенант заметил, что топливо подходило к концу. Пора возвращаться на дозаправку. Взлетал он с Халеивы, катясь по травяному полю рядом с разбитым аэродромом. Если уж он взлетал с раскачивающейся палубы авианосца, то и тут справится. Однако садиться в том же месте он не стал. Обстрел американцев наворотил воронок вокруг аэродрома. Если он решит там садиться, то непременно разобьётся.

   Если там садиться нельзя, то где же? Ближайшая взлётная полоса находилась на аэродроме Уилер, ближе к центру острова. Лейтенант знал, что американцы отработали и по нему, но он надеялся, что били по Уилеру только с воздуха. Какие-то самые мощные и дальнобойные орудия до него, наверняка, достанут, но, скорее всего, их огонь был сосредоточен на целях ближе к берегу. Если бы Синдо командовал десантом, он бы так и поступил и был уверен в этом насчёт американцев.

   Уилер находился всего в паре минут лёту. Синдо вдруг понял, что взлётные полосы не работали. Их сильно разбомбили, а бульдозерам, которые должны были их ровнять, досталось ещё сильнее. На глаза лейтенанту попалось несколько обгоревших остовов. Один валялся на боку, несмотря на огромный вес.

   Бомбы падали и в поле вокруг аэродрома. Но там, Синдо был готов голову свою заложить, сесть ещё можно. Он летел как можно медленнее, на грани сваливания в штопор. Опустились шасси. Лейтенант задрал нос самолёта и опустил хвост, словно пытался зацепиться за тормозной крюк на палубе авианосца.

   Самолёт качнулся и остановился. Не самая удачная посадка, но он на земле. Какое-то время ничего не происходило. Синдо открыл "фонарь" кабины и встал на ноги. К нему уже бежали техники.

   – Чего вам? – закричали они.

   – Всего, – ответил Синдо. – Топливо, боеприпасы, место, где можно поссать.

   Один техник указал в кусты.

   – Туда идите. Так янки вас не заметят. И побыстрее, пока снова не налетели самолёты и вас не разбомбили.

   Говорил он, конечно, не о самом Синдо. Весьма вероятно, что американцы следили за его "Зеро". Едва лейтенант добрался до кустов и расстегнул лётный комбинезон, чтобы облегчиться, как услышал над головой жужжание двигателей. Но то оказалось знакомое жужжание. На то же поле собирались сесть ещё несколько "Зеро" и "Хаябус". Оставить несколько машин для защиты того, что осталось от аэродрома Уилер оказалось хорошей идеей, хоть пилотов "Сапсанов", было, конечно, жаль. Жуткие новые самолёты американцев с легкостью пережёвывали их и выплёвывали. Высокая скорость и бортовая пушка давали "Зеро" хоть какие-то шансы против врага.

   Когда он выбрался из кустов, то увидел, как над этой пушкой трудились механики.

   – В чём дело? – спросил он.

   Техник, перезаряжавший пулемёт, сказал:

   – Прошу прощения, пилот-сан, но раньше это был аэродром армейской авиации. И так как, у "Хаябус" нет бортовой пушки, боюсь, мы не можем дать вам 20мм снаряды.

   – Дзакенайо! – воскликнул Синдо. Он принялся лихорадочно соображать.

   – Погодите-ка. У вас же тут есть "Донрю", так?

   Самолёт "Ki-49", по прозвищу "Пожиратель драконов", являлся армейским аналогом флотского бомбардировщика "G4M". Он был быстрее, но и летал не так далеко. Как и "G4M", он нес на борту 20мм пушку.

   – Какой же я дурак! – воскликнул техник.

   Он хлопнул себя по лбу и поклонился.

   – Прошу прощения, господин. Боеприпасы для бомбардировщиков мы держим отдельно от тех, что для истребителей.

   – Держите их хоть у себя в заднице, мне плевать. Несите и побыстрее.

   Техник закричал своим товарищам. Один тут же куда-то побежал. Вернулся он настолько быстро, что даже злой Синдо остался бы доволен. Вражеских самолётов видно не было, что хорошо. Синдо задумался, сможет ли он взлететь и не уткнуться носом в воронку. Взлёт оказался не из простых, но он оказался в небе.

   Если придётся, он мог садиться и взлетать на шоссе. Единственное, чего хотел лейтенант – это бить американцев, пока есть такая возможность. Но, если он сядет на шоссе, кто будет заправлять самолёт? Синдо пожал плечами. Сейчас у него есть и топливо, и боеприпасы, и толпа американцев, которых нужно сбить. Он полетел обратно к берегу.

   Хиро Такахаси испуганно смотрел на текст речи, которую ему предстояло читать.

   – Господи боже!

   На Осами Мурату он посмотрел с ещё большим испугом.

   – Прошу прощения, Мурата-сан, но я не могу это читать!

   – Почему? – спокойно поинтересовался радиоведущий из Токио. – Что не так?

   – Что не так? – переспросил Хиро.

   Он надеялся, что Мурата пошутил, но, скорее всего, нет.

   – Это же всё неправда, вот, что! Как можно говорить – как я должен говорить, – что все японцы на Гавайях поддерживают Императора в его борьбе с американцами?

   Хиро прекрасно знал, что Императора поддерживали далеко не все японцы даже в его собственной семье. Об этом он не сказал. Вместо этого старый рыбак произнес:

   – Капитан Ивабути развесил по всему Гонолулу листовки, где написано, что любой, кто будет создавать неприятности, будет расстрелян. Текст написан на английском, корейском, тагальском*, китайском и... японском. Стал бы он писать текст на японском, если бы все японцы были верны Империи?

   – Капитан Ивабути должен сражаться, – терпеливо пояснил Мурата. – Это не ваше дело. Ваше дело – склонять население к сотрудничеству с Японией и Императором. Прежде вы отлично справлялись, Такахаси-сан. И нужно продолжать в том же духе. Более того, сейчас вы нужны нам сильнее всего.

   – Правда?

   Хиро попытался скрыть беспокойство. Вероятно, он начал говорить, как машина. Он знал, что сейчас нужен им сильнее всего. Американцы высадились на северном берегу Оаху. Продвинулись они пока недалеко, но господство в воздухе уже захватили. Тем же пользовалась и Япония во время своего вторжения. Поступят ли так же США? Он был уверен, что поступят.

   – Правда.

   Под толстым слоем спокойствия и добродушия, Мурата состоял из стали.

   – А вы, Такахаси-сан, вы уверены, что вы тоже – добропорядочный гражданин Японии?

   – Надеюсь, что, да!

   – Ну, вот и я надеюсь, – сказал радиоведущий. – Но вам придётся это доказать.

   Он ткнул тщательно наманикюренным пальцем в текст.

   – Вот этим.

   – Господи! Дайте мне такой текст, после которого мне не захочется выйти и перерезать себе горло! – воскликнул Хиро. – Гавайям никогда не было так хорошо, как в Великой восточноазиатской сфере сопроцветания. Не все местные японцы любят Императора. Хотелось бы мне, чтобы было не так, но нет. Не знаю, чем занимаются корейцы, но не думаю, что они спешат встать в один строй с японцами.

   Корейцам не нравилось жить в составе Японской Империи. Гавайские корейцы никогда не скрывали своей радости от того, что больше не являются её частью. До недавних пор.

   Мурата отмахнулся от возражений Хиро, словно те исходили от ребенка.

   – Мы все должны делать то, что можем, Такахаси-сан. Мы воюем. Война снова пришла сюда. Мы её не звали, но она пришла. Мы должны использовать любое оружие, что окажется в наших руках. Таким оружием будет поддержание высокого морального духа и здесь, и на родине. Через несколько минут вы выходите в эфир. Вы собираетесь читать написанное, или нет? Это поможет Империи. Если вам это неважно...

   Договаривать, что будет потом, Мурата не стал. Картинки сами всплыли в голове у Хиро и без его слов. И эти картинки ему не понравились. Неприятности начнутся сначала у него, а потом у сыновей и друзей. Организовать эти неприятности будет совсем несложно. И, всё же, он попытался разыграть последний козырь:

   – Я буду жаловаться советнику Моримуре.

   Если он напомнит Мурате, кто его друзья, возможно, он отступит.

   Но радиоведущий только рассмеялся.

   – Вперёд, Такахаси-сан. Идите. Кто, по-вашему, написал этот текст?

   – Советник Моримура? – не без тени ужаса в голосе произнес Хиро.

   Самодовольно ухмыляясь, Мурата кивнул.

   – Он самый. А, теперь, хватит глупостей, Такахаси-сан. Идите и работайте.

   Хиро, не без сожаления, подчинился. Он не понимал, как сможет досидеть до конца программы, но он уже провёл их столько, что слова вылетали сами. Он подумал, что произойдёт какая-нибудь поломка, но звукоинженер в соседней комнате за стеклом поднял вверх большие пальцы так, что бы Хиро их видел.

   Когда всё закончилось, по нему ручьём струился пот. На негнущихся ногах он вышел из студии. В коридоре его уже ждал Мурата, довольный тем, что получил желаемое.

   – Очень хорошо! – сказал он. – Видите? Всё просто.

   – Как скажете – отозвался Хиро.

   – Да. Как я скажу.

   У Мураты было очень аккуратное произношение. Он носил элегантный костюм и излучал то самое высокомерие, которое японцы привезли с собой с родины.

   Когда это высокомерие было направлено на хоули, Хиро им восхищался. Когда же оно было направлено на него и било, словно пушка, ощущения были... иными. Просто, поразительно, насколько иными.

   – Прошу простить, Мурата-сан. Мне пора домой.

   – Счастливо, – ответил тот, будто они с Хиро, до сих пор, находились в приятельских отношениях.

   "Если мы, вообще, были приятелями, – подумал Хиро. Мурата им воспользовался, как удобным инструментом. "Я был глуп, и не понимал. Теперь понимаю". Вслух он говорить этого не станет. Если скажет, Кензо и Хироси рассмеются ему в лицо. Ему совершенно не хотелось слышать от сыновей "Мы тебе говорили".

   В воздухе стоял густой противный запах горелого топлива. Так пахло после того как японцы разбомбили американские топливохранилища в Перл Харборе. Когда хранилища, наконец, выгорели, запах исчез. Теперь он вернулся. Впрочем, был он не таким сильным, вероятно, потому что японцы хранили здесь на так много топлива, как американцы. И, всё же, янки разбомбили даже то, что было.