Текст книги "Конец начала (ЛП)"

Автор книги: Гарри Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)

   Хиро посмотрел на остров Сэнд, что защищал гавань Гонолулу. Там американцы пока не высадились. Видимо, решили, что не надо. Там, по-прежнему, стоял японский гарнизон. Если бы остров захватили войска США, подлодке было бы очень непросто зайти в гавань, а потом, и выбраться из неё.

   На западе сверкал фейерверк из красно-оранжевых американских трассеров и сине-белых японских. Их света было достаточно, чтобы Хиро увидел обеспокоенность на лицах остальных спутников. Какой-то японец, бюрократ в гражданском костюме, воскликнул:

   – Где же подлодка?

   Не прошло и пяти минут, как она всплыла в гавани, подобно киту, только намного больше. На башне открылся люк. Через мгновение несколько человек вскрикнули от отвращения. Хиро и сам был близок к этому. Воздух, что вышел из открытого люка, оказался таким гадким, каких он никогда прежде не нюхал, хотя, будучи рыбаком, Хиро прекрасно разбирался в вони. Запах множества живущих в тесноте людей, немытые головы, дрянная еда – всё вместе. Помимо них, ощущался запах машинного масла и какие-то другие ароматы, которые Хиро не смог определить. Он задумался, как же матросы его терпели, но быстро понял, что они к нему настолько привыкли, что уже, даже и не замечали.

   Из люка высунулся офицер.

   – Все здесь? – спросил он. – Отстающих ждать не будем, иначе живыми отсюда не выберемся.

   – Король и королева Гавайев не поедут, – сказал консул Кита. – Они отказались от нашего приглашения.

   – И похоронили себя, – ответил на это офицер.

   Хиро был склонен согласиться с этой мыслью. Офицер выбрался из люка, следом за ним вылезли матросы, которые тащили за собой трап. Один конец этого трапа они опустили на пирс, а другой на железный корпус подлодки. На борт поднялась пара десятков беженцев. Каждого из них до башни сопровождал матрос. Вниз в темноту вела лестница, оттуда тянулись запахи подводной лодки. Люди начали спускаться, а офицер записывал их имена. За Хиро поручился Нагао Кита.

   – А, да, – кивнул офицер. – Когда мы всплывали, то ловили его передачи. Хороший человек.

   – Аригато, – смущённо произнес Кита.

   – До итасимасите*, – ответил офицер.

   Когда последний человек оказался на борту, он спросил:

   – А где коммандер Гэнда? Он тоже должен быть здесь.

   Не дождавшись ответа, офицер пробормотал:

   – Дзакенайо! Приказ о нём пришёл не от кого-нибудь, а от самого адмирала Ямамото. Ну, ничего не поделаешь, ждать мы не можем.

   Внутри подлодки свет давали только тусклые оранжевые лампочки. Повсюду тянулись трубы и провода, отчего даже низкорослому Хиро приходилось постоянно нагибаться. Повсюду, внизу, вверху, со всех сторон, гудели механизмы. Об удобстве людей здесь думали в последнюю очередь.

   Лязгнул, закрываясь, люк. Офицер его закрутил. Он спустился вниз по лестнице, по ступенькам гулко лязгали подошвы ботинок. Офицер отдал несколько коротких команд. Подлодка отошла от пирса и начала погружаться, в балластных цистернах забулькал воздух, полилась вода. Медленно – Хиро не без восхищения заметил, что здесь всё происходило медленно – лодка развернулась и через канал покинула гавань.

   Старик вздохнул со смесью удовлетворения и разочарования. Наконец-то, домой!

   Минору Гэнда и представить не мог, что может когда-нибудь не подчиниться прямому приказу адмирала Ямамото. В главнокомандующем объединённым флотом Империи он видел пример для подражания, наставника, друга. Подводная лодка предположительно пришла и предположительно ушла. На её борт предположительно поднялись разнообразные чиновники. Он же остался где-то между Гонолулу и Перл Харбором, изо всех сил пытаясь сдержать наступавших американцев.

   Синтия Лаануи ничего не могла с этим поделать.

   Гэнда постоянно убеждал себя в этом, и убедил настолько, что это стало правдой. Королева Гавайев провела блистательный отвлекающий манёвр. Она ещё больше ему нравилась, как человек, больше, чем он мог представить. Но подобное отношение к ней не могло бы заставить его бросить карьеру во флоте.

   А, вот, Гавайи могли.

   С самого начала идея вторжения принадлежала ему, Гэнде. Именно он предложил Ямамото, помимо воздушного удара, высадить войска на берегу. Лишь под знаменем с восходящим солнцем, Гавайи будут служить Японии щитом, а не американской вытянутой рукой. Ему удалось убедить Ямамото. Ямамото удалось убедить армию – непростая задача, особенно после завоевания Малайи и Голландской Ост-Индии и растянутости путей снабжения. Однако Ямамото удалось убедить генералов в том, что удержание Гавайев поможет удержать и прочие завоевания.

   Почти два года Гавайи исправно выполняли свою работу. Пока здесь стоял японский гарнизон, американцам приходилось вести войну на Тихом океане со своего западного побережья. С такого расстояния особого вреда Японии они не наносили.

   Теперь же... Гавайи вновь оказывались в руках США. Гэнда не был ни дураком, ни слепым оптимистом. Он замечал признаки поражения, если те имелись, а они имелись. Захват Перл Харбора, возможно, был предпоследним гвоздём в крышку их гроба.

   И, раз уж, он отдавал себе должное за победу в 1941 году, почему он не должен взять на себя вину за поражение в 1943? Если он скроется, то превратится в лжеца, а лгать самому себе Гэнда не желал. Вину за это поражение он решил искупить лично. Коммандеру казалось, что Ямамото его поймёт.

   Гэнда подобрал "Арисаку", которая уже не понадобится погибшему то ли солдату, то ли моряку. Ему хотелось переодеться во что-то более подходящее для битвы, чем его белый флотский китель. Но в данный момент белое сукно уже настолько испачкалось в грязи, что укрывало даже лучше, чем пару дней назад. Среди оборонявшихся японцев он оказался далеко не единственным, кто носил белую форму. От этого Гэнде полегчало. Он не один такой офицер, что решил подороже продать американцам свои завоевания.

   В паре сотен метров впереди находились передовые отряды противника. В данный момент американцы не наступали. Время от времени они постреливали по японским позициям из винтовок, пулемётов или автоматических винтовок "Браунинг", дабы отвадить их от попыток нападения. Те, кто сражался на стороне Гэнды, поступали так же.

   Гэнда не считал, что его соотечественники способны идти в атаку. Они представляли собой дикую смесь из солдат и моряков. Какой-то капитан, видимо, был здесь за командира. Гэнда был выше него по званию, но оспаривать эту должность не стал. Приказы армейского офицера казались разумными, в то время как Гэнда знал о ведении боя на земле едва ли больше, чем о парижской моде. Впрочем, он быстро учился.

   Что же до американцев... Судя по всему, они собирали силы. Затем они ударят по японским позициям и прорвут оборону. Защитники, в свою очередь, либо погибнут на месте, либо отступят, чтобы удержать противника где-нибудь в другом месте. Гэнда уже видел, как таким образом поступали американцы. Ничего хорошего у них не вышло. Оценив по достоинству их боевую технику, Гэнда понял, что и ему ничего хорошего не светит.

   В одном окопе с ним сидел ефрейтор. Он был весь грязный и изодранный, но, когда Гэнда на него взглянул, тот изобразил подобие весёлой улыбки.

   – Непростая работёнка, господин, – сухо произнёс он.

   – Хаи – согласился Гэнда.

   Среди подобного бардака он уже не так рьяно относился к субординации, как прежде.

   – Такое впечатление, что ты и сам проделал весьма непростую работёнку, – сказал он.

   – Может быть, господин, – ответил тот. – Начал я на северном берегу, а теперь я здесь.

   Это уже необычно. Большинство японских солдат, что встречали американцев на севере, погибли. Гэнда знал, что армейские предпочитали умереть, но не отступить. Стараясь говорить, как можно, спокойнее, он произнёс:

   – Видимо, ты побывал во многих боях. Как так получилось, ефрейтор, эм..?

   – Меня зовут Фурусава, господин, – совершенно обыденно ответил солдат.

   Видимо, ему совсем не казалось, что он сделал что-то не так. И он объяснил, почему:

   – Я заметил, что все мои командиры погибли. Поэтому я стал действовать на своё усмотрение. Я решил, что гораздо лучше послужу Императору, если убью как можно больше американцев, чем отдам свою жизнь непонятно за что.

   Судя по тому, как он посмотрел на Гэнду, складывалось впечатление, что любой, кто с ним не согласится, быстро пожалеет.

   Но Гэнда не был с ним не согласен.

   – И как? Получается?

   – Да, господин, получается.

   Его винтовка – американский "Спрингфилд" – выглядела изрядно потрёпанной в боях, но она была хорошо смазанной и в отличном состоянии. Заметив, что Гэнда внимательно осматривает его оружие, ефрейтор пояснил:

   – Американцы разбомбили наши казармы в Гонолулу, и мы потеряли все "Арисаки".

   – И как тебе американское оружие?

   – Тяжеловато, господин, но, в остальном, весьма неплохо, – сказал Фурусава. – Калибр у неё больше, чем у "Арисаки", поэтому останавливающий эффект лучше. Мне нравится.

   В словах Фурусавы, по мнению Гэнды, было больше здравого смысла, чем у любого новобранца. И, несмотря на то, что акцент Фурусавы говорил о том, что прибыл он откуда-то из южной части Хиросимы, он казался более образованным, нежели рыбаки и фермеры, что составляли здесь большинство.

   – Почему ты, всего лишь, ефрейтор? – спросил Гэнда, что означало: "почему ты так говоришь? Почему ты так думаешь?".

   Молодой человек понял невысказанную часть вопроса, что говорило о том, что Фурусава именно так и думал. Криво ухмыльнувшись, он ответил:

   – Ну, во-первых, господин, когда мы сюда прибыли, я был новобранцем, а повышений тут особо не раздавали. А отец у меня – аптекарь. Среди однополчан из деревень, я оказался, своего рода, белой вороной.

   Отвечая на невысказанный вопрос Гэнды, он сказал:

   – Постоянные жалобы регулярно создавали мне проблемы. К тому же, я решил не высовываться, потому что, мне кажется, моим приказам не будут подчиняться так же, как чьим-то другим.

   Гэнда задумался, а смог бы он сам так бесстрастно говорить об упущенном заслуженном повышении. Вряд ли.

   – И, что думаешь, будет дальше? – спросил коммандер.

   – Сложный вопрос, господин. Вы должны знать намного лучше меня. Разве у флота не осталось кораблей и самолётов, чтобы разбить врага?

   – Нет, – без раздумий ответил Гэнда.

   Ефрейтор Фурусава пожал плечами. Удивлённым он не выглядел.

   – Ну, в таком случае, будем стараться стрелять, как можно, точнее.

   Он снова пожал плечами.

   – Карма.

   Он умел высказываться неопределенно почти так же, как и Гэнда. Его слова означали: "Мы все тут сдохнем, и нам никак этого не изменить". Какое-то время Гэнда раздумывал над этим. Но не долго. Он вздохнул и ответил:

   – Хаи.

   Ясуо Фурусава понимал, что от коммандера Гэнды нужно убираться подальше. Флотский офицер знал, что он отступил с севера, вместо того, чтобы храбро сражаться и отдать свою жизнь. Когда японцы отходили к Гонолулу, Гэнда стал для него опасен. Если офицер захочет устроить показательную порку, лучше примера не найти. К тому же, соседство с Гэндой имело для Фурусавы опасность иного рода. Этот моряк совершенно не умел сражаться на земле. А его белый китель делал всё только хуже. Он привлекал пули, словно над ним висела огромная мишень. А эти пули обязательно зацепят того, кто стоит рядом.

   Но Фурусава остался с ним. Очень быстро он стал для Гэнды, своего рода, помощником и ординарцем. Гэнда, думал ефрейтор, самый умный человек, что он когда-либо видел. Да и офицер не считал его бака яро. Придя к этим мыслям, Фурусава возгордился. В данный момент, ничего, кроме гордости у японцев не осталось.

   Он помотал головой. Большинство японских солдат относились к смерти с таким презрением, с которым американцы не могли совладать. Да, конечно, янки весьма храбры. Это было понятно и во время вторжения, и сейчас. Но ефрейтор не мог себе представить, чтобы американец бросался на танк с горящей бутылкой бензина и швырял её на радиаторы над двигателем. Те японцы, что решались на подобное, понимали, что живыми назад им не вернуться. Они и не возвращались. Американцы расстреливали их, едва они успевали сделать несколько шагов. Но вражеская техника уже горела, и погибшие японцы забирали экипаж с собой. Без танка вражеское наступление захлёбывалось.

   "Смогу ли я так?", – гадал Фурусава. Долгое отступление не оставило в нём никаких сомнений относительно собственных умений и мужества. Он не боялся погибнуть, если бы его смерть имела смысл. Гибель с коктейлем Молотова в руках, определенно, такой смысл имела. Она стоила американского танка и пятерых членов экипажа.

   Это с одной стороны. С другой же, потеряв танк и пять человек, битву американцы не проиграют. Гонолулу падёт. Гавайи вновь вернуться под тень звёздно-полосатого флага. В этом никто, кроме слепых, не сомневался.

   "Тогда, почему мы не бросаем винтовки, не поднимаем руки и не сдаёмся?". Фурусава помотал головой. Как и любой японец, он считал сдачу в плен самым страшным позором. Ему совершенно не хотелось распространять собственный позор ещё и на членов семьи.

   К тому же, некоторые руководители обороной Гонолулу, определенно были слепыми. Если они думали, что смогут отбросить американцев, вы бы об этом никогда не узнали. Командующим здесь был флотский капитан – в армии это звание равносильно полковнику – Ивабути.

   – Мы сможем! – кричал он. – Мы сможем! Белым не хватит духу пролить кровь! Очень скоро мы выбросим их обратно в океан, из которого они выползли!

   Фурусава вспомнил, как капитан дрючил собственных бойцов ещё до высадки американцев. Он уже тогда казался ему фанатиком. Тогда он орал, как сумасшедший, и сейчас не переставал. Но он не только орал. Фурусава ни за что не пожелал бы штурмовать Гонолулу. Среди зданий пряталась артиллерия. На пристреленных позициях стояли пулемётные гнёзда. Если начать штурмовать одно, по вам тут же начнут стрелять сразу два или три.

   Капитана Ивабути в Гонолулу не волновали лишь гражданские. Погибнут ли они от голода, от пуль или от снарядов – что с того? А если бойцу захочется поразвлечься с девицей, прежде чем вернуться в бой – опять же, что с того?

   Подобные крики узнаёшь сразу же. Они очень сильно отличаются от криков раненых: помимо боли, в них слышится ужас. Коммандер Гэнда выглядел напряжённым.

   – Так воевать нельзя, – сказал он.

   – Господин, но ведь именно тем же самым армия занималась в Нанкине*, – заметил Фурусава. – Я тогда ещё не служил, но ветераны не раз об этом рассказывали.

   Многие рассказывали об это с удовольствием. Этого он Гэнде говорить не стал.

   – У американской пропаганды руки окажутся развязанными, – пояснил коммандер. – Великая азиатская сфера сопроцветания должна была защитить Азию от западного империализма? Кто теперь защитит её от японского империализма?

   Он очень рисковал, говоря Фурусаве подобное. Если ефрейтор донесёт об этом кому-нибудь, вроде Ивабути... Но, опять же, что с того? Значит, Гэнда умрёт чуть раньше и, возможно, смерть его будет чуть болезненнее. Впрочем, учитывая причуды войны, всё это ещё не ясно. Никому из защищавшихся японцев смерти не избежать.

   Американцы бросили вперёд пехоту. Им дали по носу и они отошли назад. Капитан Ивабути ликовал:

   – Им против нас не выстоять! – вопил он. – Сунутся к нам ещё раз, мы их снова размажем!

   Коммандер Гэнда выглядел не столь воодушевлённым.

   – Они ещё не закончили, – сказал он. – В следующий раз они возьмут камень.

   – Камень, господин?

   Ефрейтор не уловил намёка.

   – Увидишь.

   Минут через пятнадцать Фурусава увидел. Американская артиллерия начала бить по передовым позициям японцев. Фурусава никогда прежде не слышал грохот такого количества орудий. У японцев столько пушек просто не было. Сжавшись в крошечный шар, он подумал, что наступил конец света.

   Когда артобстрел стих, американцы снова пошли на штурм. Какое-то время Фурусава был слишком оглушён, чтобы стрелять, но по американцам открыли огонь пулемёты. Ефрейтор был удивлён, что пережил бомбёжку, но ещё больше он удивился, что её пережил и кто-то ещё. Американцы, наступавшие перед его окопом, отступили под автоматическим огнём, но, чуть дальше на севере, они прорвались.

   – Что будем делать, господин? – спросил он у коммандера Гэнды. – Если они обойдут нас с фланга, то зажмут в кольцо.

   – Хаи, – ответил тот.

   Любой армейский офицер на его месте приказал бы стоять насмерть. Фурусава был в этом уверен, как в собственном имени. Мгновение спустя, Гэнда сказал:

   – Отойдём. Вряд ли мы здесь чем-то можем помочь, так ведь?

   – Мне тоже так кажется, – удивлённо ответил Фурусава.

   Ещё больше его удивила улыбка Гэнды.

   – Ну, ты в таких вещах лучше разбираешься.

   Они отошли назад, пройдя через разбитое бомбёжкой пулеметное гнездо. Фурусава подумал, смогла бы армия сражаться лучше, если бы ей командовали люди, вроде Гэнды. Ответа, он боялся, ему не узнать.

XIV

Мой ад везде и я навеки в нём*. Эти слова Кензо Такахаси вспомнил из уроков литературы. Кажется, Шекспир, но непохоже. Кто же, тогда? Он не помнил. Мисс Симпсон этого бы не одобрила. Если мисс Симпсон ещё жива, подумал Кензо, она, скорее всего, пытается выжить, как и он сам.

   Ни он, ни Хироси не знали, куда подевался отец. Он ушёл в консульство и не вернулся. Они ходили его искать, но безуспешно. Кензо даже сходил в консульство. Когда он сказал часовым, чей он сын, его пустили внутрь, но и там никто ничего внятного сказать не мог. Начальства, судя по всему, там вообще не осталось. Парень гадал, куда подевались консул, советник и прочие большие шишки. Где бы они ни были, неужели они забрали отца с собой? В это Кензо верил с большим трудом.

   Когда началось большое наступление, в их лагерь, где они с братом и отцом жили после того, как их дом был разрушен в ходе нападения японцев, угодил снаряд. Рядом располагались позиции японцев, поэтому Кензо понимал, почему американцы уделили внимание этому участку.

   Они с братом выбрались оттуда живыми. Это могло сойти за чудо, если только бог не задумал что-нибудь ещё. Кензо видел много гадостей во время захвата Гонолулу японцами. Видал он вещи и похуже, когда американцы решили сдаться, лишь бы спасти гражданских. Японцам на гражданских было плевать. Они будут драться, пока будут патроны, затем они пустят в дело штыки.

   Собирались ли американцы устроить жителям Гонолулу ад или нет, но они не могли бить только по скрывавшимся среди них японским солдатам. Всё время артобстрела Кензо и Хироси пролежали на животах. Этому они научились с самого начала боёв. Помогало не всегда, но надеяться им больше было не на что.

   Осколки посекли палатку и державшие её верёвки. Она упала прямо на братьев, и это напугало Кензо сильнее, чем он предполагал. Сквозь рёв и грохот снарядов, до него доносились крики, которые зачастую резко обрывались.

   Когда обстрел стих, он выбрался из-под палатки. Единственное, что он мог сказать, при этом:

   – Господи!

   Так мог сказать и пропавший отец. В воздухе пахло кровью. Неподалёку валялся выпотрошенный, словно рыба, человек, а чуть подальше лежало то, что осталось от его головы.

   Раненые казались страшнее мёртвых. Они корчились, визжали, кричали и истекали, истекали, истекали кровью. Кензо подхватил кусок оборванной верёвки и перетянул женщине рану чуть ниже колена, надеясь, что хоть как-то смог ей помочь.

   Он уже почти закончил, когда кто-то закричал по-японски:

   – Иди сюда, помоги мне! Да, ты!

   Он поднял взгляд и увидел, как солдат уводил Хироси в сторону. Солдат держал носилки и хотел, чтобы Хироси помог перенести раненого. Никаких сомнений, о солдатах заботились в первую очередь, а с гражданскими, уж как получится.

   – Господи! – повторил Кензо.

   Он не мог помешать солдатам уводить брата, если только не хотел, чтобы убили и его и Хироси вместе с ним. Беда ещё и в том, что их обоих, скорее всего, убьют в любом случае. Снова полетели американские снаряды, часть на японские позиции, часть на невезучий лагерь беженцев. Снова послышались крики, в основном, крики отчаяния. Кензо упал рядом с раненой женщиной, надеясь, что осколки его не заденут. Что делать ещё, он не знал.

   Когда обстрел стих, он спросил женщину:

   – Как вы?

   Та не ответила, и Кензо решил получше её рассмотреть. Оказалось, осколок оторвал ей часть головы. На землю вывалились мозги. Кензо вырвало. Потом он ещё долго плевался, силясь избавиться от противного вкуса во рту. После чего он поднялся на ноги и заковылял прочь. Сейчас где угодно безопаснее, чем здесь.

   Поначалу, он бродил без цели. Вскоре, впрочем, эта цель обнаружилась: он шёл к дому Элси Сандберг. Если с ней что-нибудь случилось... Если с ней что-нибудь случилось, он уже не верил, что сможет жить дальше сам. Он уже многое пережил, а ведь ему только двадцать лет.

   Путь до её дома в западной части Гонолулу, сам по себе превратился в кошмар. Пришлось пройти через несколько блокпостов, где стояли спецвойска флота. По гражданским они стреляли, едва их завидев. На улицах валялись трупы, повсюду растекалась кровь. Подолы платьев и юбок у нескольких женщин оказались задраны. Кензо закусил губу. Их оккупанты убивали не сразу.

   Если бы он попытался пробраться мимо блокпоста, его бы немедленно пристрелили. Вместо этого он подошёл к баррикадам открыто, и заявил:

   – Я – сын Рыбака! Я ищу отца!

   Его бесило, что приходилось пользоваться популярностью отца, но он ею пользовался. На одной баррикаде какой-то сидевший за пулемётом моряк спросил:

   – Он, что, до подлодки ночью не добрался?

   – Какой подлодки? – удивился Кензо, впервые услышав об этом.

   – Была тут одна, – ответил моряк.

   Диалога с ним у Кензо не складывалось, потому что он вообще не знал ни о каких подлодках. Тот продолжал:

   – Не знаю, был ли на ней твой батя. Таким как я об этом не докладывают.

   Он махнул рукой.

   – Проходи, парень. Надеюсь, ты его найдёшь. Мне его передачи всегда нравились.

   – Благодарю, – сказал Кензо, сожалея, что эти слова ему приходится слышать практически от всех солдат.

   Можно было бы обойтись и без благодарностей. Мог ли отец уйти на подлодке и направиться в Японию? Грустно вздохнув, Кензо кивнул. Отец видел, что творилось вокруг. И он, возможно, боялся того, что с ним сделают американцы, когда вернутся. Вполне разумный ход мысли, даже, если учесть, что он – гражданин Японии. Его бы выдали.

   Кензо прошёл через ещё один блокпост. Спецназовцы и солдаты, что стояли там, были настроены держать город до последнего патрона, до последнего вздоха. "Боже, помоги этому городу", – подумал Кензо, как будто бог обращал внимание на Гонолулу после 7 декабря 1941 года.

   При виде свежей воронки во дворе дома Сандбергов, Кензо вздрогнул. В одном окне остались лишь редкие осколки. Во входной двери зияла дыра размером с кулак. Он постучал, но никто не отозвался. Он начал, было, паниковать, но усилием воли подавил в себе тревогу. Они соорудили под домом укрытие.

   Кензо подёргал дверь. Та безропотно открылась. Он аккуратно закрыл дверь за собой, стараясь сделать так, чтобы всё выглядело, как обычно. Затем он прошёл в спальню, где находился вход в убежище. Разумеется, коврик на полу лежал криво.

   Если Элси и её семья там, они, наверное, вне себя от страха, слыша шаги над головой. Кензо наклонился и сдвинул коврик с надписью "Бритьё и стрижка всего за пять центов". Он не думал, что какой-нибудь японский солдат додумается до такого. Он попытался поднять люк, но тот оказался заперт с той стороны. Умно.

   Он дернул его ещё раз и сказал:

   – Элси, ты там как?

   Услышала ли она его? Он повторил вопрос, уже чуть громче.

   Под ногами что-то звякнуло – щеколда. Он отошёл от люка, чтобы его можно было поднять. Люк открылся на пару сантиметров. Из появившейся щели донесся голос Элси:

   – Это ты, Кен?

   – Ага, – с облегчением ответил тот. – Ты как?

   – Нормально. Ты нас тут немного напугал.

   – Простите. Я и сам так подумал, но было уже поздно.

   – Ты-то как? – спросила Элси.

   – Американцы разбомбили лагерь, – безрадостно произнёс он. – Тут неподалёку пулемёты, поэтому, наверное, бомбить будут и дальше. Мы с Хэнком пока в порядке. Японцы заставили его таскать носилки, но, когда я его видел в последний раз, он был в норме.

   – А отец как?

   Ладно, Элси знает о его тревогах.

   – Думаю, он уже на пути в Японию. Если так, наверное, для всех нас – это наилучший исход.

   Заговорила мать Элси:

   – Если лагерь разбомбили, значит, тебе некуда идти. Давай к нам.

   – Вы уверены?

   – Уверены, бляха-муха.

   Грубый голос, видимо, принадлежал мистеру Сандбергу, с которым Кензо прежде особо не общался.

   – Мы тебе и так задолжали, Кен. Может, так сможем хоть немного расплатиться. Давай, шевелись.

   Кензо распахнул люк так, чтобы можно было пролезть, затем захлопнул его над собой. Под домом было темно и пахло сырой землёй. С того раза, как он видел это убежище, оно стало немного шире. Элси сжала его ладонь.

   – Мы тут со вчерашнего дня сидим, – сказала она. – У нас есть вода, есть еда. Думаю, мы продержимся здесь, пока всё не кончится. Надеюсь.

   – А в дальнем углу у нас ведро для малых нужд, – хрипло хмыкнула миссис Сандберг. – Все удобства.

   Нос Кензо уже успел учуять запах этого ведра. Всё лучше, чем ничего. Намного лучше, чем оставаться на поверхности.

   – Спасибо, – сказал он и поспешил добавить: – Спасибо, что смотрите на меня не как на япошку.

   Элси снова сжала его ладонь. Её мать сказала:

   – Мы это давно уже выяснили. Давай, для начала, попробуем выжить.

   Кензо уже и забыл, когда в последний раз слышал настолько разумный совет.

   В роту капитана Брэкстона Брэдфорда прибыло пополнение. Лес Диллон осматривал новобранцев взвода далеко не с восхищением. Они явно только что высадились. Начали с севера и сюда добирались на грузовиках, оказавшись прямо в мясорубке. Они были чистыми. Гладко выбритыми. Форма у них не была грязной и протёртой на коленях и локтях. Внешний вид дурно пахнущих ветеранов, видимо, их смутил. Казалось, они оказались среди стаи волков.

   – Кто-нибудь из вас прежде бывал в бою?

   Ответ Лес знал ещё до того, как несколько новичков помотали головами. Он вздохнул. Из-за их неопытности нескольких кого-то из них ближайшие несколько дней убьют. Прямо он этого им сказать не мог. Вместо этого сержант произнёс:

   – Старайтесь держаться поближе к тем, кто знает, что он, бля, делает. Сначала стреляйте – вопросы потом. Япошки успели к нам подготовиться и сдаваться они не намерены. Эти твари заплатят за то, что сделали с Отель-стрит.

   – Отель-стрит, сержант? – переспросил один новичок.

   Лес закатил глаза. Пацан не знал даже этого. Он устало пояснил:

   – Самое лучшее место, чтобы бухнуть и найти себе бабу. Стало яснее?

   Молодой морпех кивнул. Выглядел он, как нынче говорили, круто. Крутость хороша, если позволяет продвигаться вперёд. Если только не смотреть, куда идёшь...

   – Алё, слушай сюда-на!

   Это капитан Брэдфорд. Судя по всему, южный говор стал в Корпусе вторым языком. Ротный продолжал:

   – Пойдём через эти дома впереди и не остановимся, пока не доберемся до тех позиций, откуда япошки полтора года назад бомбили Гонолулу. Закрепимся там и будем ждать артиллерию и броню, чтобы расчистили нам путь дальше. Вопросы?

   Никто не ответил. Лес решил, что новички продержатся, будь у них хоть половинка шанса. Морпехи такие – гребут как можно больше и тащат как можно дальше. Армия поступала более методично. Там говорили, что в морской пехоте слишком высокие потери. Лес считал, что поначалу так и бывало, но недолго.

   – Новенькие, смотреть по сторонам, ясно? – продолжал Брэдфорд. – Япошки отлично прячутся, хер, когда найдёте. Эти пидоры даже в почтовый ящик или под коврик залезут. Всем смотреть по сторонам, и приглядывать за товарищами. Ясно?

   – Так точно, сэр! – проорали морпехи.

   Лес нашёл взглядом Датча Вензела. Взводный сержант ответил ему коротким кивком. Новобранцы не знают, куда нужно смотреть. Некоторые очень быстро научатся. Другие, и таких большинство, скорее всего, даже не доживут, чтобы начать учиться.

   Домишки и магазинчики впереди выглядели довольно невинно. В некоторых сидели японские солдаты и пулемётчики. На крышах и в садах прятались миномётчики. Лес не сомневался, что морпехи с ними справятся. Какой ценой... Это уже другой вопрос.

   Мимо просвистели пули. Диллон упал на землю раньше, чем успел это осознать. Это беспокоящий огонь, но стреляли из "Арисаки". Рисковать он не желал. Новички смотрели на него и на несколько других упавших морпехов с улыбкой. Плевать. Мамочка растила его не для того, чтобы рисковать попусту.

   Из здания впереди начали стрелять миномёты и 105мм орудие. Их тут же накрыли "Хеллкэты". Не успело орудие заработать на полную мощь, как превратилось в груду дымящихся обломков. Лес гадал, как им удалось различить их среди руин восточнее. Он пожал плечами. В другой раз подумаю, решил он.

   – Блин, те япошки, поди, уже дохлые все, – радостно произнёс один новобранец.

   Лес рассмеялся, но не потому, что ему было смешно.

   – Ага, размечтался, – сказал он. – Они ждут нас. Видишь дохлого, всади в него пулю. Он, наверняка, притворяется, чтобы выстрелить тебе в спину.

   Кажется, парень ему не поверил. У Леса не было ни времени, ни желания, вколачивать полезные знания в пустую башку. Капитан Брэдфорд проорал:

   – Вперёд!

   И они пошли вперёд.

   Как обычно, сержант бежал, пригнувшись, стараясь превратиться в максимально крошечную мишень. Передвигался он, постоянно петляя, словно футбольный полузащитник. Увидев укрытие, – будь, он проклят, если это не ванна, неведомым образом, оказавшаяся на улице, – он спрятался за ним.

   Разумеется, ни снаряды, ни авиабомбы не убили всех япошек. Этого оказалось недостаточно даже для того, чтобы они сидели тихо. Как и крупнокалиберные миномёты поодаль. Лес ненавидел мины не только из-за того, что они залетали прямо в окоп, но, в первую очередь, потому, что их практически невозможно было услышать. В одну секунду – тишина. В следующую – твой товарищ, а может, и ты сам, уже превратился в фарш.

   Раненые начали звать санитаров. Флотские медики, что шли вместе с морпехами, не носили повязок и касок с красным крестом. Япошки использовали их, как мишени. У санитаров были карабины и винтовки. В 1918 году, во Франции, немцы играли по правилам. Насколько Лес мог судить, здесь никаких правил не существовало. Это была очень грязная война.

   Он пару раз выстрелил, затем побежал дальше. Несколько морпехов стреляли в окно на первом этаже, в котором засел пулемёт. Диллон тоже пару раз выстрелил в ту сторону, дабы япошкам было о чём поразмыслить. Двое подобрались к окну достаточно близко, чтобы бросить внутрь гранаты. Пулеметчик быстро ответил длинной очередью. Внутрь полетело ещё несколько гранат. На этот раз, пулемёт умолк.