Текст книги "Золотые поля"

Автор книги: Фиона Макинтош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 37 страниц)

7

Когда они оказались на вершине скалы, отец опять удивил сына тем, что снял пиджак, аккуратно его сложил и водрузил сверху шляпу. Он постелил свой белый накрахмаленный носовой платок и опустился на него, тщательно следя за тем, чтобы не испортить стрелки на брюках. Как и все мужчины семьи Брайант, Чарльз был высок ростом и широк в плечах, но внезапно Джек в первый раз обратил внимание на то, что эти плечи начали слегка округляться. Странно, что он заметил это только сейчас, так же как и новые морщинки под глазами. Серебряные нити в волосах Чарльза, прежде редкие, так предательски быстро распространились на всю шевелюру, что Джек поразился, насколько реальный отец старше того образа, который он привык видеть в своем сознании. Как могло случиться, что перемены прошли мимо него?

Он присоединился к отцу. Они посидели плечом к плечу, и в этом общем молчании им было хорошо как никогда.

Вид моря всегда бодрил Джека. В этот день вода была волшебно-прекрасной и меняла цвет от сапфирового на глубине до светящегося изумрудного близко к поверхности, там, где волны набегали в крошечной лагуне на песок, разбивались о валуны и исходили пеной, блистая в солнечном свете.

– В детстве я приходил сюда помечтать о дальних странах, что лежат за Краем Земли, – начал отец, внезапно выводя Джека из тихой задумчивости. – Обычно мы бывали здесь с Джимом Дженнером. Закусывали свежеиспеченными пирогами и часами говорили обо всех тех путешествиях по миру, которые совершим, когда вырастем.

Джеку с трудом верилось, что его отец, всегда серьезный, мог питать столь яркие и дерзновенные мечты.

– Сколько тебе было тогда?

Отец вздохнул, затем рассмеялся и ответил:

– Нам стукнуло, наверное, лет по шесть, когда мы начали ходить сюда без взрослых. Мы решили, что лучше всего быть пиратами – не теми, которые берут на абордаж корабли, севшие на мель неподалеку от берега. Нет, мы решили, что, в соответствии с нашими возвышенными представлениями, станем чем-то получше.

– Честными пиратами, – подсказал Джек, отчего улыбка отца стала еще шире.

– Да, честными. Мы стали бы захватывать только богатые торговые суда из Испании и Италии… которые придут, чтобы напасть на Корнуэлл. Озолотив наши семьи, мы отбыли бы в экзотические страны.

– Торговые суда, которые одновременно нападают!

– Мы ведь были совсем малышами. К восьми годам я уже спускался в шахту с отцом и дядей. В те времена мы работали в Южной Крофти.

Джек слышал об этом от деда, но ни разу не обсуждал эту тему с отцом.

– А как вы очутились в Леванте?

– Перебрались сюда всей семьей в тысяча восемьсот семидесятом году или около того.

– Так, значит, твой дядя Джеми погиб в Леванте?

Задумавшись, отец всосал губами воздух, потом сказал:

– Дядя Джеми погиб в Южной Крофти зимой тысяча восемьсот шестьдесят девятого года, за два дня до Рождества.

Джек помнил эту историю, хотя и несколько смутно. Ему также было известно, что после гибели Джеймса Брайанта от несчастного случая в шахте отцу Чарльза достался от брата домик с неплохим участком на побережье.

Чарльз заговорил опять, прерывая воспоминания Джека и глядя на море:

– «Забери мальчика из шахты», – часто говаривал дядя Джеми отцу. Но мы не могли себе этого позволить. Мужчины нашей семьи на протяжении многих поколений были шахтерами и добывали олово.

– А потом вы продали дом, – подсказал Джек.

Брайант вздохнул и посмотрел на свои большие руки, уже не покрытые трещинами и ссадинами. Теперь ему регулярно приводили их в порядок и полировали ногти в салоне для джентльменов в Кэмборне.

– Верно, потом мы продали дом. Меня всегда возмущало, в какой нищете жили шахтеры. Как ни молод я тогда был, но все же понимал, что мы делаем лондонских толстосумов еще более богатыми, в то время как наши семьи перебиваются с хлеба на квас. Ведь в те времена у шахтеров не было никаких прав, ни забастовок, ни лоббистских группировок. Тогда никто и не слыхивал о таких вещах. Мы знали лишь, как работать в шахте по двенадцать часов. – Лицо отца исказила гримаса. – Да умирать, не дожив и до сорока.

Джек кивнул, но промолчал.

– А потом появилась мама. Такое хрупкое создание. До сих пор не могу взять в толк, как на нее нашло выйти замуж именно за меня. Она имела возможность подобрать гораздо более удачную партию. У мамы ведь образование, поэтому она могла найти себе прекрасного мужа.

– И нашла, папа, – произнес Джек. – Посмотри, что ты ей дал. – Юноша уже не помнил, когда они в последний раз вот так беседовали с отцом.

– Вот именно из-за нее я и решил сделать все возможное, чтобы вырваться из шахты. К тому времени мы все жили в дядином коттедже. Это, конечно же, было лучше, чем продуваемая всеми ветрами, осыпающаяся хибара, которую снимали мои родители, но все же перспективы выглядели не слишком многообещающими.

– Пока не выяснилось, что под домом залегает жила. – Джек словно снова стал ребенком, которому родители в очередной раз читают сказку, слышанную так часто, что он уже выучил ее наизусть и подсказывает, что будет дальше.

– Верно. Твой дедушка не хотел продавать дом, Джек. Между нами разгорались отчаянные споры. Я говорил ему, что своим упорством он отказывает в будущем мне, да и моему сыну тоже. Тебе к тому времени было года три-четыре.

– Я так и не понял, как тебе удалось его убедить. Дедушка ведь был такой настырный.

– Я напомнил ему слова дяди Джеми, который просил его забрать меня из шахты. К тому же в груди у меня так сипело и хрипело, что этого невозможно стало не замечать. Наверное, это и оказалось последней каплей. Владельцы шахты предложили ему столько, что у него глаза на лоб полезли. Как ты знаешь, он все отдал мне.

Повернувшись, Джек уставился на профиль отца. У него у самого был такой же, с выступающей линией нижней челюсти, характерной для сильного человека.

– Нет, я этого не знал.

– Дедушка не желал иметь ничего общего с деньгами. Он до конца дней так и спускался в шахту. Ни одной душе не обмолвился, сколько получил, и меня заставил поклясться, что я никому не скажу. Все, значит, досталось мне в двадцать семь лет. Дед велел мне использовать эти деньги со смыслом. Так я и поступил, прекратил работать в тот же день, но, видишь ли, к тому времени шахта была уже у меня в крови. Я не мог полностью порвать с ней и стал искать способ как-то связать свою новую деятельность с горной промышленностью. Самой лучшей мне показалась идея поставлять сырье крупным компаниям. Именно я выдвинул предложение выдавать людям бесплатные свечи.

– Правда? – Джек удивленно нахмурился.

– Я никогда не забывал, каково там, в забое. Ты скажешь, что я так и не достиг своей главной цели, не сделал так, чтобы людям внизу было светлее, но когда они все-таки решают поджечь фитиль у какой-нибудь моей свечки, то она горит как следует. Хотя это дурачье предпочитает работать в темноте.

– Но разве это не было способом открыть новое производство?

– Правда. Но все, что я делал, включая открытие в Кэмборне офиса по выдаче небольших займов, имело целью облегчить жизнь шахтерам. Видишь ли, Джек, я всегда помню о своих корнях.

– Я понял. – Внезапно Джека осенило, куда клонит отец.

– В самом деле? Неужели?

– Да. Ты хотел, чтобы я не удалялся от наших корней, помнил, что за нами многие поколения шахтеров.

– Ты прав, Джек. – Лицо отца смягчилось, морщины на лбу разгладились. – Среди нас не водилось контрабандистов или пиратов. Мы были шахтерами, добывали олово. Мне удалось уйти от грязи и беспросветной нищеты, дать хорошую жизнь маме и какие-то перспективы тебе, но шахта у меня в душе. Мне хотелось бы, чтобы она была и у тебя в душе тоже. Я мечтал, чтобы ты стал высококвалифицированным специалистом, горным инженером. Чтобы однажды… – Отец умолк.

Сердце Джека взыграло. «Передать мне дело?» – думал он, затаив дыхание.

– Но все изменилось, – продолжал отец, на лице которого появилось знакомое выражение неудовольствия. – Ты умен, Джек. Ты гораздо толковее всех Брайантов, которые жили до тебя. Я хотел, чтобы ты стал специалистом в горной промышленности и однажды твердой рукой повел корабль нашей компании по волнам нового века, со свежими идеями, опираясь на знание основ. Я надеялся, что с твоим инженерным мастерством ты сумеешь… – Он осекся и вздохнул. – Но тут начались карты, пьянство, пирушки…

– Я могу прекратить это в любой момент! – От полноты чувств Джек схватил отца за рукав. – Половина моих проблем происходит от расстройства. Ты был шахтером и вырос как сын горняка, я же – в доме с экономкой, обставленном прекрасной мебелью! Когда мои друзья стали спускаться в забой, ты послал меня учиться. Ты настоял, чтобы я приобрел профессию вместо освоения основ семейного ремесла, а после этого запихал меня в шахту! Ты сам сделал так, чтобы мне не оставалось ничего иного, кроме как пойти по дурной дорожке. Если ты хотел, чтобы я стал шахтером, то надо было оставаться в доме дяди Джеми, а не продавать его!

Чарльз Брайант воззрился на то место, где ладонь сына смяла ткань у него на рукаве. Джек мгновенно убрал руку, сожалея о вспышке чувств, уже вроде бы оставленных за спиной.

– Ты ставишь мне в вину собственные недостатки? Упрекаешь за неприятности, в которых погряз из-за себя же самого?

– Я упрекаю тебя в том, что ты используешь меня, таким способом облегчая собственное чувство вины.

– Вины?.. – повторил отец со смешанным чувством изумления и возмущения.

– Ты ведь так и не приспособился к своему новому статусу в жизни, верно? – Джек почувствовал, что после стольких лет настал наконец момент истины. – Ты сам вытащил себя из грязи и стал преуспевающим бизнесменом. Я снимаю перед тобой шляпу, потому что ты сумел сделать это, не заслужив презрения твоих бывших товарищей-шахтеров или пренебрежения людей, с которыми имеешь дело теперь.

– Не надо швырять в меня такими словами, – отозвался отец.

– Тогда, наверное, тебе не следовало давать мне образование, – прорычал Джек, сдирая галстук и распуская воротник сорочки. – Неужели ты думал, что я буду счастлив так вот работать всю жизнь? На шахте, когда я сплю на накрахмаленных простынях, выглаженных служанкой, и раскатываю на роскошном автомобиле с шофером? Подумай об этом! Ты заставляешь меня терпеть постоянные нападки как расплату за твой успех. Ты бросил меня, при этом надеясь, что, заставляя сына работать в шахте, тем самым сохраняешь верность своим корням. Нет ничего достойного в том, чтобы демонстрировать, что твой единственный наследник вкалывает на шахте. Из этого для меня получается только унижение, и ты – его главный зачинщик.

Глаза отца приобрели цвет гранитной скалы, на вершине которой они находились, и Джек знал, что такие же изменения произошли с ним самим. Как часто говаривала мама, они походили друг на друга, будто две горошины в стручке. Над их головами в высоте парила чайка, ожидая воздушной струи, которая вознесла бы ее наверх. Джек почувствовал себя таким же одиноким, какой казалась ему эта птица.

– Как же, по-твоему, мне стоило бы поступить с тобой? – осведомился отец. – Я вырастил тебя…

– Да, но ты меня ненавидишь. Я для тебя воплощаю то, что несут с собой деньги.

По лицу отца было видно, что он опешил. Помолчав, Чарльз внезапно встал и принялся отряхиваться.

– Это нелепо. Я сделал тебя тем, что ты есть!

Боль разочарования проникла Джеку в самое сердце. Он окончательно утратил надежду на то, что между ним и отцом возможно открытое и честное объяснение.

– Так ты гордишься мной, тем, чем я стал?

Вместо ответа Чарльз Брайант склонился и стал поднимать с земли пиджак и шляпу, избегая при этом смотреть Джеку в глаза.

– Ты не виноват в том, что произошло на шахте.

– Я не нуждаюсь в твоих подтверждениях, чтобы это знать, хотя воспоминание о том, как ты за меня заступился, навсегда унесу с собой.

Мгновенно вспыхнув, взгляд отца встретился с взором Джека. В стальной глубине глаз Чарльза заблистали такие же искры.

– Унесешь с собой? О чем ты?

В тоне отца Джек почувствовал знакомый оттенок презрения и ответил:

– Я намерен сделать то, что следовало бы осуществить гораздо раньше. Уехать.

– Из дома? – Отец издал короткий, жесткий смешок. – Да ты и недели не протянешь самостоятельно. Я же вижу, как ты тратишь карманные деньги…

– Не просто из дома, папа, – тихо, со странным спокойствием поправил Джек, который смотрел на отца прямо, не мигая. – Я уезжаю из Корнуэлла. Мне не нужны твои карманные деньги.

– Что? – заревел старик. – Не будь глупцом. Твое будущее…

– Не здесь, – печально закончил Джек. – Все это длилось слишком долго. Я сержусь сам на себя за то, что не осознал этого раньше.

– Но как же семейное дело? – спросил Чарльз.

– А что с ним?

– Я ведь не молодею, – почти взмолился отец.

– Я тоже, – вздохнул сын.

– А как же мама?

– Она нас любит. – Джека поражала удивительная ясность, наступившая у него в мыслях. – Это не изменится. Как и то, что мы с тобой постоянно ссоримся.

– Послушай…

– Нет, папа. Я не буду больше слушать твои правила и поучения насчет того, как мне строить свою жизнь. Я не святой, понимаю, что подвел тебя и не имею права на то, чтобы ты предоставлял мне какие-то возможности. – Поднявшись, Джек окинул взглядом панораму Пендина, потом печально посмотрел на отца. – Не говоря уже о том, что грязь липнет. Ты достаточно часто повторял мне это. Люди, среди которых мы живем, никогда не изменят своего мнения обо мне. Я злодей. Я виноват во всех смертях во Франции, на мне лежит ответственность за все загубленные и изуродованные жизни в Леванте, и я же отец незаконнорожденного ребенка Элен. Тебе действительно есть чего стыдиться. – Сунув руку в карман, он извлек из него материнские бриллиантовые часики. Убедившись, что они не потерялись во время кошмара на шахте, Джек почувствовал изумление и благодарность. – К списку моих прегрешений можно добавить и кражу. Я взял это несколько дней назад.

Отец словно утратил дар речи.

Поведав ему всю эту отвратительную историю, Джек беспомощно покачал головой и добавил:

– Я хотел расплатиться с ним побыстрее, чтобы он не преследовал тебя и маму.

– Он угрожал твоей матери?

Джек прежде вряд ли слышал, чтобы в голосе отца звучало такое чувство, а потому рассказал отцу все, что мог вспомнить, и закончил так:

– Прости меня, я, честное слово, не хотел, чтобы так получилось.

– С сэром Уолтером я сам разберусь. – Губы Чарльза исказила гримаса презрения.

Это напомнило Джеку обо всем том, что он искренне любил в отце: его спокойную силу, свойственное ему умение брать в свои руки контроль над ситуацией, нетерпимость к угрозам по отношению к своей семье.

– Так куда ты намерен отправиться? – кашлянув, спросил Чарльз.

– Наверное, в Лондон. Если получится, устроюсь грузчиком, заработаю на билет. Я всегда хотел куда-нибудь уплыть.

– А дальше что?

– Не знаю. Ты сделал из меня горняка, папа. Может, в Австралию? Говорят, там сейчас новая золотая лихорадка. Еще и опалы добывают, и бриллианты.

– В Австралию? Но ведь это на другой стороне земли! И что, черт побери, ты смыслишь в опалах и бриллиантах?

– Я быстро учусь. – Джек придвинул ладонь с часами на них ближе к отцу. – Возьми их.

Старший Брайант не прикоснулся к часам.

– Я купил их в тот год, когда ты родился. Голубой циферблат – как глаза у моего сына, сверкающие бриллианты – как моя жена.

– Я и не знал, что ты так сентиментален, – с невольной горечью отозвался сын.

– Ты много чего обо мне не знаешь.

– Положи часы ей в шкатулку.

Не глядя на часы, лежащие на ладони Джека, отец извлек из нагрудного кармана конверт кремового цвета.

– Нет, если ты решил уехать, забери их с собой. Так ты нас не забудешь. А пока возьми это.

Джек нахмурился.

– Деньги. Я собирался в Кэмборн, выдать людям жалованье, расплатиться по счетам.

– Так сделай это.

Чарльз покачал головой. Ветер с моря усилился, подхватил волосы Джека, растрепал черную шевелюру, нуждавшуюся, по мнению матери, в подравнивании. Он заметил, что волосы отца, не менее густые, но идеально уложенные с бриллиантином, не шелохнулись.

Джек молча смотрел на толстый конверт. Отец шлепнул его ему на ладонь. Это было мгновение самого тесного за все время физического контакта между ними. Они почти касались друг друга, но их разделял конверт.

– Там, кажется, слишком много. – Джек подозревал, что внутри скрыто небольшое состояние.

– Возьми его!

– Зачем? Чтобы облегчить твою совесть? – Джек пожалел об этой фразе сразу, как только она у него вырвалась.

– Нет. Твою, – покачал головой Чарльз.

Они смотрели друг на друга, внизу волны с рокотом разбивались о камни, над головой с криками кружили уже несколько чаек. Джек чувствовал, что отец тоже, как и он сам, хочет приблизиться, что-то сказать, но пропасть между ними, бескрайняя, как Атлантический океан, оказалась слишком велика.

– Ты зайдешь со мной домой упаковать вещи?

– Мне не нужны вещи. – Он бросил взгляд на конверт. – А если что понадобится, я могу купить.

Тихо вздохнув, отец принялся натягивать сюртук. При виде его темно-красной подкладки Джек вспомнил о недавнем кровопролитии.

– Но ведь надо же попрощаться с мамой… объяснить ей.

Джек лишь покачал головой, слишком взволнованный даже для того, чтобы ощутить, как жестоко кусает его холодный бриз.

– Не могу.

– Ты разобьешь ей сердце.

– Тогда ты, папа, излечи ее. Скажи ей, что я ее люблю и однажды вернусь. Но я не могу встречаться с ней сейчас – не хочу уезжать с воспоминанием о ее слезах, разочаровании и огорчении из-за моего отъезда. Лучше буду вспоминать, как она улыбалась во время нашей последней встречи.

Отец не отвечал. Джек не мог сказать, выражает ли лицо Чарльза гнев или глубокую скорбь.

– Я напишу маме, – наконец произнес он. – В письме мне будет легче объяснить. Обещаю, что так и поступлю.

– Сделай это, – угрюмо, хрипло, с глубоким чувством отозвался отец и протянул сыну руку.

Постояв, Джек один раз пожал протянутую ладонь, потом, стараясь не смотреть отцу в глаза, повернулся и пошел прочь. Больше сказать было нечего, и он не стал оглядываться.

* * *

На следующий день, ближе к ночи, в офис Уолтера Рэлли нанесли визит несколько человек. Момент они выбрали умело – когда телохранитель Рэлли соснул в задней комнате. Ни Громила Харрисон, ни Рэлли так и не узнали, каким предметом их ударили. Когда Рэлли далеко не сразу очнулся, оказалось, что он в машине, с повязкой на глазах.

Уолтер набросился на своих спутников с крикливыми вопросами. Он не мог видеть, но все же понял, что его сопровождают четверо. Уолли очень встревожило, что, несмотря на посулы – Рэлли предложил за свое освобождение целое состояние, – на всем протяжении пути они хранили каменное молчание.

Когда машина остановилась, ему сунули в рот кляп и вытащили наружу. Он сообразил, что его ведут дальше на запад. Эти предположения подтвердились, когда в лицо Уолли пахнуло холодом – знакомый порыв леденящего атлантического ветра.

Повязку с его глаз сорвали, и он увидел четверых мужчин с лицами, вымазанными сажей.

– Куда вы меня затащили, черт возьми? Это Левант? – воскликнул он.

– Здравствуй, Рэлли, – произнес пятый человек, который появился из-за отвала и не скрывал своей внешности.

Он показался Рэлли знакомым. Да, это был местный бизнесмен.

– Брайант? Ты? – произнес Рэлли, щурясь в почти полной темноте.

Единственным источником света была луна.

– Наши извинения, Рэлли. Я иногда забываю, что только мы, шахтеры, видим в темноте, – произнес этот тип, и его люди рассмеялись.

– Что происходит? – Кокни Рэлли звучал совершенно неуместно на этом каменистом пустынном берегу. – Ты не шахтер, Чарльз Брайант, – бросил он, тыкая в его сторону пальцем.

– А вот в этом ты заблуждаешься, Рэлли.

– Чего ты хочешь?

Из всей компании Брайант меньше других походил на головореза, но внезапно в его облике появилась такая угроза, что Рэлли понял: он самый опасный. Прежде Уолли никогда не замечал, какой же здоровенный этот Чарльз. Словно скроенные на заказ костюмы это скрывали. Сейчас он стоял перед Рэлли, с черной гривой, хмурый, с закатанными рукавами. Отец, наверное, как и его дуралей сын, ростом выше шести футов. Так в чем же все-таки дело? Подозрения Рэлли подтвердились, когда Брайант заговорил.

– Сын говорит, что ты на днях хотел преподать ему урок, – начал он ровно, но угрожающе.

– Я просто немного поучил его ответственности. Тебе следовало бы поблагодарить меня, Брайант. Твой сын поступает безрассудно, и я решил, что пора напомнить ему о его обещаниях. Я сделал то, что тебе следовало бы сделать гораздо раньше. – Он сразу понял: зря сморозил эту колкость, забыл, что рядом нет здоровяков-телохранителей, да и Брайант вряд ли устроил это представление лишь для того, чтобы его слегка пожурить.

Внутренности Рэлли, до этого момента словно сплетенные от страха в тугой комок, сейчас будто потекли. Он много раз наблюдал такое, когда давал кому-нибудь урок. Взрослые мужчины от страха мочились под себя, а иной раз случалось и кое-что похуже.

– Уверен, ты поймешь, – заключил Брайант.

– Что?.. – Уолтер прослушал, о чем тот только сейчас говорил, и сделал попытку воззвать к разуму. – Послушай, Брайант, твой сын мне должен деньги. Все просто и ясно. Ты ведь согласен, что мужчина должен платить свои долги?

– Да, разумеется. Сколько он тебе должен?

Этого Рэлли не ожидал. Он задумался, не сказать ли, что двадцать, но потом решил не рисковать. Брайант – кто угодно, но только не дурак. Лучше попытаться мирно выйти из игры.

– Забудем об этом, – предложил он, выдавливая самую дружелюбную из всех улыбок, кривую от страха и пронзительного ветра. – Пусть заплатит, когда сможет… Даже, если хочет, по частям.

– В самом деле?

– Ага. Точно. Обещаю… Провалиться мне на этом месте. Не стоит ссориться из-за пустяков, Брайант. – Покосившись, он встретился взглядом с одним типом из четверки, похожим на мрачно ухмыляющегося тролля.

Они незаметно зашли сзади и теперь окружали его широкой дугой.

– Оставим это, а?

– К сожалению, не могу, – отозвался Брайант, и Рэлли показалось, что внутри него заперта стая птиц. Она рвется на свободу, хлопает крыльями и бьется о сердце, о легкие.

Внезапно ему стало нечем дышать, хотя он отчаянно втягивал в себя воздух.

Брайант продолжил:

– Я, видишь ли, согласен, что мой сын должен платить долги. Но пока он в отсутствии, я сам за него заплачу. Пусть лучше он будет должен мне. – Рэлли зачарованно наблюдал, как Чарльз запустил руку в карман и извлек, по-видимому, пачку банкнот. – Скажи-ка, сколько точно он тебе должен.

Первый раз с того времени, как Рэлли привезли на территорию шахты, в его душе зажглась искра надежды. Он видел деньги, то, как Брайант приложил большой палец к пачке, готовясь отсчитать купюры. Может, этим все и ограничится, пострадает только самолюбие Рэлли?.. Он тут же дал себе обещание уехать на некоторое время в Лондон, если выберется отсюда. Черт бы побрал этих шахтеров! Он представил себе, как закажет пинту горького в «Ягненке» или Ковент-Гардене и, внутренне улыбаясь, приложится к кружке. Наплевать на Джека! Деньги старшего Брайанта ничем не хуже. Главное, чтобы платили, решил Рэлли, а к мелочам придираться не надо.

– Он должен мне четырнадцать фунтов, – отчетливо произнес Уолтер.

Эта фраза вырвалась у него так же уверенно, как и облачко пара изо рта.

– Четырнадцать, – повторил Брайант, отсчитывая банкноты. – Пусть будет пятнадцать. Включая долговой процент.

– Справедливо. – Рэлли не выказал никаких чувств.

– Я порядочный человек.

Уолли взял деньги, не считая, даже не взглянул на них, сунул в нагрудный карман и заявил:

– Значит, дела утрясены. Это все можно было решить за кружкой пива, Брайант. Ни к чему…

– Не совсем. Видишь ли, есть еще небольшой вопрос по поводу угроз моей жене. Его надо решить. Я заплатил долг сына, Рэлли, и теперь намерен взыскать с тебя то, что ты должен мне.

– Что? – Уолтеру показалось, что вся кровь в его теле отлила к ногам. – Не понимаю.

– В таком случае я объясню. Джек все мне рассказал. Кое-какие факты я проверил сам. Джордж Томас некоторое время не сможет работать, а то и утратит трудоспособность навсегда. Ты говорил разные вещи о шахтерах Южной Крофти. В частности, обо мне. – Отблеск свечи упал ему на лицо, на котором теперь играла зловещая улыбка.

Так, без намека на искренность, могла бы оскалиться маска.

– Ты, по-моему, варвар, Рэлли.

Тот пытался придумать оправдание, но ничего не шло в голову. Слова покинули его, испуганные угрозой, сквозившей в темных глазах Брайанта.

– Послушай, Чарльз…

– Не пытайся говорить со мной так, будто знаешь меня. Если бы дело обстояло так, то ты не сомневался бы и в том, что моя жена добра и прекрасна. Она заботится обо всех. В отличие от тебя, делает добрые дела и раздает значительную часть тех денег, что я зарабатываю, тайно, под видом анонимных пожертвований церкви, разным шахтерским благотворительным организациям. Моя Элизабет принадлежит к числу лучших людей этого мира и не заслужила того, чтобы на нее упал хотя бы обрывок твоей поганой тени.

– Я хотел его просто попугать. Я говорил не всерьез, Брайант. Я…

– Нет, ты говорил всерьез, сказал Джеку, что считаешь себя человеком слова. Так что у меня нет никаких сомнений в том, что ты открыто угрожал моей жене. Теперь я заставлю тебя за это заплатить.

– Постой! Погоди! – закричал Уолли, когда Брайант кивнул четверым мужчинам.

Полукруг вокруг него стал сужаться.

– Вот каково это, Рэлли. Вот за что ты платишь своим животным. Именно так они поступают с беспомощными людьми, угодившими в твои игорные дома.

Изогнувшись всем телом, Уолтер через плечо бросал на Чарльза отчаянные взгляды, а его тем временем тащили прочь.

– Брайант, подожди! Выслушай меня. Прошу.

– У Джорджа пятеро детей, Рэлли. У тебя ни одного, что, я думаю, для мира только к лучшему.

Началось знакомое Рэлли невнятное бормотание, только теперь источником его был он сам. Оно исходило из него непрерывным потоком страха. Губы Уолли складывались в слова мольбы, которым никто не внимал.

Люди Брайанта толкали его к скале. Он подумал, что сейчас слетит с нее, именно в этот момент не выдержал и намочил штаны. Уолтер не раз видел, как это происходило с его должниками. Однако тут он понял, что его ведут не к обрыву, а заставляют спускаться по склону, и начал спотыкаться на ступеньках, вытесанных в камне.

Дыхание Рэлли стало поверхностным, зачастило. Он начинал понимать. Холод должен был бы продирать его до костей, но он ничего не чувствовал.

– Куда меня ведут? – завопил Уолтер.

– В место, слишком хорошо знакомое большинству этих ребят, Рэлли. Недавно здесь приключилась массовая гибель, так что твой призрак будет в компании людей, из которых ты годами пил кровь.

Рэлли сам удивился смелости, взбурлившей вдруг в нем, от которой он заговорил совсем по-другому:

– Когда все это закончится, Брайант, я приду за тобой и твоим семейством. Тогда я начну с твоего сына, а тебя заставлю смотреть.

– Мой сын уехал, он больше не в Корнуэлле. Его долг тебе заплачен. Ты сейчас отправишься туда, где твои вопли не будут услышаны. А когда все закончится, никто даже не узнает, где твое тело.

– Тело?.. – вырвалось у Рэлли чуть ли не шепотом. – Брайант…

Не обращая внимания на новую серию криков, Чарльз спокойно продолжал говорить:

– Посмотрите на него, ребята. У каждого из вас на этого человека есть зуб. Теперь вы имеете шанс отомстить. Где найти деньги, вам известно. Вы знаете, я человек слова.

С этими словами Чарльз Брайант зашагал прочь, не желая быть свидетелем безобразной сцены. На душе у него было тяжело из-за всего, что только что произошло, но осознание того факта, что бесчинствам злодея положен конец, успокаивало его. Пусть пятнадцать фунтов семьи Брайантов сгниют в кармане этого типа.

Он изгнал из сердца ненависть, позволил ему наполниться скорбью из-за потери сына. Чарльз знал, что больше никогда не увидит Джека, и всеми фибрами души сожалел о своей неспособности сказать ему, что на самом деле не переставал его любить и им гордиться, несмотря на все недостатки и небезупречное поведение. Чарльз Брайант все понимал. В том, что сын едва не пошел по дурной дорожке, виноват только он сам, не самый лучший отец. Джек прав. Из-за довлеющего над ним чувства вины Чарльз незаметно для себя стал пренебрегать сыном, а теперь из-за этого же ощущения пошел ради него на убийство.

Тело Уолтера Рэлли так и не было найдено. Левант предъявил свои права на еще одну душу, последнюю.