Текст книги "История города Рима в Средние века"

Автор книги: Фердинанд Грегоровиус

Глава II
1. Лев VI и Стефан VII. – Сын Марозии под именем Иоанна XI вступает на папский престол. – Король Гуго. – Марозия предлагает ему свою руку и власть над Римом. – Бракосочетание Марозии с Гуго. – Замок Св. Ангела. – Революция в Риме. – Юный Альберик становится властителем Рима

За Иоанном X следовали два незначительных папы; нет сомнения, что оба они были креатурами Марозии, которая стала теперь всемогущей, но еще не решалась возвести на папский престол своего собственного сына ввиду его слишком юного возраста. Лев VI, сын примицерия Христофора, оставался папой лишь несколько месяцев, когда насильственно удаленный предшественник его еще томился в темнице. Льва VI сменил на папском престоле Стефан VII, также римлянин. Несмотря на то что он оставался папой в течение более чем двух лет до февраля или марта 931 г., остается совершенно неизвестным, чем ознаменовалось его пребывание в сане папы. И вообще понтификат этих двух пап оказался в таком полном забвении, что более молодой современник их Лиутпранд совершенно не упоминает о них и от Иоанна X переходит прямо к Иоанну XI. Со вступлением же на престол Петра этого папы власть Марозии стала уже неограниченной.

Иоанн XI был сыном этой так обесславившей себя римлянки, которая приказывала титуловать ее именем senatrix и даже patricia, так как она действительно была и светской властительницей города, и сама назначала пап. Отцом Иоанна XI считался Сергий III, но это не вполне достоверно. Наступило время, когда и церковь, и Рим были тиранизированы женщиной. В ту пору второй муж Марозии, Гвидо Тусцийский, возведенный, конечно, римлянами в сан патриция уже умер, а его маркграфство перешло к его брату Ламберту. Едва овдовев, Марозия решила вступить в третий брак и свои все более и более смелые помыслы остановила на Гуго, короле Италии. Как человек молодой, могущественный и честолюбивый Ламберт был опасным соперником для Гуго, и потому последний поспешил устранить его с своей дороги и принял предложенную ему руку патриции Рима.

Вероломный, корыстный и чувственный интриган, отважный и не знающий совести, готовый ради того, чтобы расширить свое итальянское королевство, прибегнуть к самым бесчестным средствам, Гуго был истинным представителем своего времени. Во Франции, как и в Италии, и государство, и церковь были в глубочайшем упадке, но Германии эта романская язва коснулась лишь слегка. Как хранившая в себе этическое и правовое начала, эта страна была призвана восстановить церковь и вместе с ней империю Карла. Но для такого восстановления время тогда еще не пришло, и Италии еще предстояло дойти до полного распада. Если бы мы имели возможность выйти из пределов истории Рима, мы указали бы, как Гуго распродавал епископства и аббатства Италии, водворяя всюду своих бесчестных любимцев, как он давал волю всякому вожделению и всюду душил чувство справедливости. Епископ Лиутпранд, пленивший Гуго благозвучием своего голоса, был пажом при дворе этого короля в Павии и здесь приобрел склонность относиться к вещам легко и поверхностно, что отчасти и чувствуется в его произведениях. Как позднее Маккиавелли превознес Цезаря Борджиа, так и Лиутпранд воздал хвалу тирану Гуго. Признательность, политические соображения и воспоминания о молодых годах, проведенных при дворе Гуго, повлияли на суждения Лиутпранда; он восхваляет Гуго как человека умного, смелого и щедрого, преданного духовенству и наукам и не задумываясь называет его даже философом. Нет сомнения, что государь этот обладал выдающимися способностями; его распущенность была облечена в рыцарские формы. Вступая часто в общение со святыми людьми, как, например, с Одоном Клюнийским, Гуго в то же время был самым бесстыдным сластолюбцем своего времени. И эту чувственную распущенность не мог не порицать даже сам Лиутпранд, который видел в женщинах только наложниц и восторгался остроумием народа, прозвавшего любовниц Гуго именами языческих богинь; Пезолу – Венерой, Розу – Юноной и красавицу римлянку Стефанию – Семелой. В епископе, не знавшем голоса совести, преступления Гуго не искоренили окончательно любви к правдивости, и он сообщает, что Гуго, решив вступить в брак с Марозией, не остановился перед тем, чтобы предать бесчестию свою собственную мать. Каноническими законами брак между свойственниками воспрещался как кровосмешение; Марозия же была женой Гвидо, сводного брата Гуго. Сначала Гуго публично объявил, что трое детей его матери Берты были не ее детьми, а подкидышами; но Ламберт по обычаю своего времени вступил в поединок и, выйдя я из него победителем, тем доказал свое законное происхождение. Тогда Гуго заманил своего сводного брата к себе, велел ослепить его и заключил в тюрьму, а маркграфство тосканское передал брату своему Бозону (от того же отца) Затем, получив свободу со смертью своей жены Альды, Гуго направился в Рим для совершения брака с Марозией.

Честолюбивая Марозия не задумывалась ни над какими религиозными сообщениями, так как ей не грозило отлучение от церкви со стороны папы, которым был ее собственный сын. Вскоре после смерти Гвидо она отправила к Гуго послов, предлагая ему свою руку и обладание Римом, в котором светская власть уже не принадлежала папе. Сама Марозия должна была видеть, что власть ее в городе не обеспечена. При поддержке мужчин, своих вассалов или поклонников, она как женщина могла временно иметь значение, но в то же время должна была опасаться, что римляне рано или поздно сбросят с себя это постыдное иго. Ее безмерному честолюбию льстила мысль сменить титул senatrix и patricia на сан королевы, и в своих мечтах она шла дальше, видя себя в блеске императорского пурпура: ее сын, Иоанн XI, не посмел бы отказать в императорской короне королю Италии, который вскоре должен был стать его отчимом. Наступившие теперь события внесли в историю Рима новый характер: они впервые привели к той тирании, которая существовала в древности в греческих городах и в позднейшее время Средних веков в городах Италии.

Вступая в Рим в марте 932 г., Гуго последовал примеру своих предшественников или, может быть, подчинился законам города: войска были размещены лагерем вне города, за стенами. Сам Гуго въехал в Рим в сопровождении лишь свиты рыцарей, окруженный духовенством и знатью, встречавшими его с королевскими почестями. Торжество бракосочетания происходило в древнем мавзолее; в нем были устроены свадебный зал и брачная спальня. Это был мавзолей императора Адриана, представлявший тогда укрепленный замок города; порфировый саркофаг с телом императора в то время еще стоял в склепе. Нет в мире здания, история которого была бы полна таких превратностей и так трагична, как история замка Св. Ангела, и эта история продолжается еще на протяжении целого ряда столетий, правда, уже не столь мрачной эпохи. В нашем изложении истории города со времен Гонория мы часто говорили о мавзолее Адриана и в последний раз Упомянули о нем, говоря о видении Григория I, которому представился архангел, стоявший над этим мавзолеем. Еще в VIII веке в воспоминание этого видения на вершине замка была сооружена церковь архистратигу Михаилу, названная по ее положению S.-Angeli usque ad coelos. Почитание архистратига в то время было уже сильно распространено, и церковь его имени в начале названного столетия существовала в Авранше. В эпоху Марозии первоначальное назначение замка Св. Ангела было почти забыто; затем в течение столетий замок служил крепостью и был самым укрепленным местом в городе. И замечательно, что Лиутпранд, видевший лично мавзолей Адриана, называет замок просто крепостью, не упоминая имени Адриана. Точно так же не называет Лиутпранд замок домом Теодорих – именем, под которым мавзолей упоминается у современного Лиутпранду франкского летописца. Казалось бы, Лиутпранду следовало при изложении событий того времени описать замок, как это сделал Прокопий, говоря о штурме готов; но старина была уже забыта людьми и только вот что мог сказать Лиутпранд: «При входе в город стоит укрепление изумительной красоты и крепости перед воротами его через Тибр перекинут великолепный мост, по которому проходят, с дозволения крепостной стражи, направляющиеся в Рим и выходящие из него. Сама крепость, умалчивая обо всем другом (об этом умолчании и нельзя не пожалеть!), настолько высока, что построенная наверху ее церковь в честь архистратига Михаила называется церковью Св. Ангела в небесах». Таким образом, мавзолей должен был выглядеть еще великолепным сооружением и сохранять в большей части свою мраморную облицовку. Нет сомнения, что в нем еще существовали надписи, посвященные погребенным в нем императорам, – надписи, которые были скопированы эйнзидельнским монахом; но едва ли время сколько-нибудь пощадило украшавшие мавзолей статуи и колоннады, так же как и те статуи которые некогда стояли на мосту Адриана.

Гуго был введен в замок Св. Ангела, и здесь состоялось бракосочетание, которое совершал, вероятно, родной сын Марозии, папа Иоанн XI. Летописцы умалчивают о празднествах, которыми сопровождалась эта удивительная свадьба, и точно так же не упоминают ни единым словом о приготовлениях к возведению Гуго в сан императора. Не может быть сомнения, что для этого уже все было готово, но неожиданный переворот в Риме сделал невозможным коронование Гуго в императоры. Имея в своих руках замок и будучи уверен в своем близком и полном торжестве, Гуго вошел в роль надменного властителя: он стал обходиться презрительно с знатными римскими людьми и смертельно оскорбил своего юного пасынка Альберика, относившегося враждебно к браку своей матери, который являлся преградой на его собственном пути. Коварный Гуго уже решил при удобном случае отделаться от юного Альберика, и последний опасался этого. Принужденный матерью исполнять службу пажа при отчиме, юноша однажды с упрямой неловкостью стал лить воду на руки короля, пожелавшего их вымыть, и получил от него удар в лицо. Тогда, пылая мщением, Альберик выбежал из замка, созвал римлян и воодушевил их речью, в которой объяснил им, какому невероятному позору подвергают они себя, повинуясь женщине и позволяя властвовать над собой бургундцам, грубым варварам, бывшим некогда римскими рабами. В своей речи он взывал к памяти о древнем величии Рима, и эти воспоминания, здесь столь же бессмертные, как и памятники прошлого, воспламенили римлян, подобно тому, как позднее их воспламеняли те же воспоминания при Кресцентии, Арнальдо, Кола ди Риенцо, Стефано Поркари и при республиканцах 1798 и 1848 гг. Давно готовые к возмущению, римляне пришли в неистовство. Повсюду раздался набатный звон; народ схватился за оружие и, закрыв городские ворота, чтобы преградить доступ в город войскам Гуго, бросился брать приступом замок Св. Ангела, где находились Гуго и Марозия. Не надеясь выдержать осаду, король решился бежать. Ночью, как беглый галерный раб, он спустился по веревке через стену города Льва, затем счастливый, что избежал смерти, поспешил в лагерь своих войск и отступил с ними, покрытый позором, в Ломбардию, потеряв таким образом честь, свою жену и императорскую корону.

Так неожиданно закончилось пышное торжество Марозии в Риме. Город был теперь свободен и ликовал. Одним приемом римлянам удалось освободиться и от короля, и от императора, и от светской власти папы и добиться для города независимости. Альберик был провозглашен римским государем, и первым его делом было заключить свою мать в тюрьму, а брата, папу Иоанна XI, отдать под стражу в Латеране.

2. Характер переворота в Риме. – Альберик. – Princeps senator omnium Romanorum. – Значение этого титула. – Сенат. – Senatrices – Oснования власти Альберика. – Аристократия. – Римские горожане. – Городская милиция. – Юстиция при Альберике

Совершившийся в Риме переворот был вполне чужд тем древнеримским идеям, с развитием которых мы позднее встретимся в истории города. Основы этого переворота были аристократические, и Рим стал республикой знатных. С той поры как палы присвоили себе светскую власть, римская родовая знать не переставала вести с ними борьбу и вела ее все с большим и большим успехом. Сильная рука первых Каролингов держала римскую аристократию в подчинении, но с падением императорской власти поле борьбы было открыто для этой аристократии. С конца IX века знатные римляне становятся господами городского управления: власть делается их достоянием при Феодоре и окончательно переходит к ним при Марозии. Революция 932 г. устранила незаконную власть женщины, опиравшейся на могущество рода, из которого она происходила, и на своих мужей, которые не были римлянами; но вместе с тем наследника этой же именно женщины революция сделала главой города, узаконила власть этого главы выборами и дала ему титул государя. Светская власть была отнята у папы, принадлежавшего к той же фамилии, как и его брат-государь, и передана последнему; таким образом, эта революция была столько же семейная, сколько и государственная. Изгнанием Гуго римляне как бы объявляли, что отныне они не признают своим властителем чужестранца – ни короля, ни императора – и что правящая над ними власть должна быть национальной. Это была замечательная попытка Рима достигнуть политической независимости; столица мира сразу вступала в ряд небольших итальянских герцогств, какими были Венеция, Неаполь и Беневент; в пределах дарованных церкви владений, составлявших церковное государство, Рим становился свободным светским государством, а папе предоставлялась одна духовная власть, как это и было раньше.

Новому главе не было присвоено звание римского консула или патриция, как, впрочем, его называли по привычке его современники. Сан патриция в эту эпоху обозначал всю светскую и судебную власть в Риме, но был связан с представлением о наместничестве, соответствуя тому, чем некогда был сан экзарха, и таким образом Удостоверял собой существование стоявшей над ним верховной власти. Теперь было нежелательно признавать такую верховную власть, и потому Альберику был дан титул: Princeps atque omnium Romanorum senator, а подпись Альберика на актах, соответственно стилю того времени, гласила так: «Мы, Альберик, милостию Божией смиренный государь и сенатор всех римлян». Из этих двух санов – princeps и senator – для Рима был новым только первый. Он имел политическое значение и служил удостоверением заявленной независимости города и самостоятельности образованного им государства. Этот же титул – princeps – присвоил себе

Арихис Беневентский, когда после падения Павии объявил себя независимым государем. Так как королевство было различаемо от папства, то под понятием «princeps» подразумевалась светская власть в противоположность духовной, которая сохранялась за папой, и этот титул ставился гораздо выше титула senator, что видно из дипломов и хроник, в которых никогда не упоминается второй титул; его также нет на римских монетах Альберика. Муниципальный сан «сенатора римлян» был введен уже Феофилактом, но только теперь, вероятно, прибавкой слова «всех» значение его было повышено, и Альберик был таким образом признан главой знати и

В VIII веке мы не могли найти никаких следов деятельности римского сената; при Каролингах его существование точно так же ничем не обнаруживалось; тем же менее у историков IX и X веков и в документах этих столетий название сената вообще встречается очень часто. С той поры, как была восстановлена Римская империя, когда явились снова титулы императора и августа и опять стало отмечаться даже постконсульство императоров, воспоминания о старине вновь приобрели всю живость, и если уже знатным франкам льстило называть себя сенатором, то тем с большим нетерпением желала вернуть себе титул сенатора римская знать. Слово «сенат» было настолько употребительно, что мы встречаем его даже в актах одного собора, на котором было постановлено, что папа избирается всем духовенством по предложению сената и народа. Но мнения тех историков, которые на основании такого употребления древнего наименования полагают, что сенат продолжал существовать и в X веке, не выдерживают критики. Сенат не мог существовать без сенаторов, т. е. отдельных сочленов, которым было бы присвоено такое отличительное наименование; мы, однако, находим в бесчисленных актах той эпохи, так же как и в актах предшествовавшего времени, подписи римлян как консулов и герцогов (dux), но не находим ни одной такой, в которой римлянин был бы назван «сенатором». Представление о сенате неизменно остается только собирательным, и говорится о сенате вообще и о благородных сенаторах, т. е. о знатных людях города. Феофилакт был первым римлянином со времени исчезновения древнего сената, называвшим себя сенатором римлян, а прибавка к этому слова «всех» свидетельствует, что ни о каком организованном сенате не могло быть и речи. Точно так же мы не можем допустить, что титул сенатора, принятый Альбериком, был равнозначен титулу «senior» или «синьор»; мы думаем, что титул сенатора в этом случае определял гражданскую власть Альберика. Возложив на него пожизненное консульство, римляне отметили более широкие полномочия Альберика в пределах новой римской республики саном «сенатора всех римлян». Не следует также упускать из виду того обстоятельства, что и в позднейшее время в Риме нередко был только один сенатор. Кроме того, этот титул оказывается наследственным только в семье Альберика, но ни в какой другой, так как и женщинам его семьи – его тетке, младшей сестре Марозии, Феодоре и ее дочерям, Марозии и Стефании, – также был присвоен полный титул: senatrices omnium romanorum. Весьма замечательно таким образом, что женщины в Риме назывались senatrices, тогда как в тоже самое время ни один римлянин не имел сана сенатора, за исключением Альберика и затем его потомка Григория Тускуланского.

Власть Альберика опиралась прежде всего на аристократию, но обеспечена была более всего могуществом его собственной семьи. Заслуги отца Альберика не были забыты; но человек этот впоследствии стал врагом Рима, по своему же происхождению был ему чужд. Поэтому и юный государь никогда не называется сыном Альберика Старшего, а отмечен везде как сын Марозии, которая в течение известного времени была главой рода, впоследствии прозванного тускуланским, и свою власть Альберик наследовал в действительности от матери. Семья Марозии (историческая роль самой Марозии была закончена, и дальнейшая ее судьба остается неизвестной) состояла в родстве со многими другими семьями в городе и в принадлежавшей ему области. Альберик, сильный своими богатыми владениями, вассалами и обладанием замка Св. Ангела, привлек на свою сторону знатных людей Рима одинаковым для них, как и для него, преимуществом независимости. Знати были предоставлены высшие административные посты, и, вероятно, она была одарена также церковными имениями. Возможно, что был точно определен круг лиц, которые принадлежали к знати и имели право принимать участие в общественных делах.

Однако мы не располагаем точными сведениями об установлениях Альберика. Ничто нам не говорит ни о сенате на Капитолии, ни о новых магистратах; не упоминаются также имена патриция и префекта, так как Альберик совмещал в себе их власть. О городском устройстве в позднейшее время также нельзя думать. Знати не противополагались городские классы, муниципальное же устройство возможно только при этом условии. В городе, не имевшем ни торговли, ни промышленности, переполненном и управляемом духовенством, едва ли мог существовать класс собственно горожан. В этом городе были только духовенство, знать и народ; образованного и деятельного среднего общественного класса, составляющего основу свободы и силы государства, не существовало в Риме. Мы тщательно искали в документах того времени каких-либо следов жизни римских граждан и лишь кое-где нашли указания на существование занятий и ремесел в таких обозначениях, как lanista, opifex, candicator, sutor, negotiator. У шерстобитов, золотых дел мастеров и кузнецов, ремесленников и купцов еще не пробуждалась мысль, что и они также имеют право на участие в управлении городом. Только при избрании папы подавали они свой голос аккламацией да собирались по общественным делам на заседания цехов или artes, происходившие под председательством старшин. Все эти люди находились в зависимости от знати так же, как колоны или арендаторы, в качестве клиентов существовали под ее покровительством и несли по отношению к ней те или другие обязательства. Новый властитель мог, однако, даровать цехам некоторые привилегии. Наконец, низший класс народа, существовавший главным образом за счет церкви и ее щедротами, охотно сменил властителя и добровольно подчинился римскому государю – человеку, который был полон сил, юн, щедр и обладал видной и привлекательной наружностью. Его железная рука умела подавить смуту и охранить городского жителя от произвола сильных, а без этого власть нового правителя никогда не могла бы продолжаться столь продолжительное время.

Чтобы укрепить свое положение, Альберику необходимо было сосредоточить свое внимание в особенности на организации военных сил. Римская милиция существовала по-прежнему – в виде цехов; на это указывает все еще включавшееся в договоры условие, по которому арендатору воспрещалось уступать землю религиозным и воинским учреждениям – numerus seu bandus railitum. Городскую милицию Альберик привлек на свою сторону тем, что взял на себя и верховное начальство над нею, и уплату ей жалованья. Вместе с тем она была усилена и реорганизована; возможно, именно при Альберике город был разделен на новые 12 округов, и в каждом из них был учрежден полк милиции со своим начальником. Мы увидим, что после Альберика городская милиция приобретает более важное значение. В поддержке же милиции Альберик нуждался ввиду интриг враждебного духовенства и честолюбивых замыслов знати, а также и ради борьбы с Гуго. Знать, духовенство и народ Рима присягнули Альберику в верности, и с той поры этот смелый человек стал монархом города и всей принадлежащей городу области.

Дипломы Альберика так же, как это делалось и раньше, помечены годом соответственного понтификата; но на папской монете при Альберике уже чеканится его имя, как прежде чеканилось имя императора. О полноте власти Альберика не менее свидетельствуют также судебные акты. Судебные разбирательства обыкновенно происходили в Латеране или в Ватикане в присутствии папы, императора или их уполномоченных; но с той поры как светская власть была отнята у пап Альбериком, высшая судебная инстанция была передана государю Рима. Как и раньше, суд и теперь происходил в различных местах, но важной характерной чертой для нового порядка было то, что Альберик сделал местом судебного разбирательства также и свой собственный дворец. Этот дворец был на Авентине, и в нем родился Альберик, но жил он в via Lata, у церкви Апостолов, вероятно, на том месте, где ныне стоит дворец Колонна, которые ведут свой род от Альберика. Эту часть города мы уже отметили как самую замечательную; это был аристократический и самый оживленный квартал города, окруженный величественными развалинами терм Константина и форума Траяна; он включал в себя via Lata верхнюю часть нынешнего Корсо.

В одном из дошедших до нас актов мы находим уизания на случай судебного разбирательства во дворце Альберика. 17 августа 942 г. явился к нему на суд по спорному делу своего монастыря аббат Лев из Субиако; судьями курии Альберика были следующие лица: Марин, епископ Полимарциума и библиотекарь, примицерий Николай, секундицерий Георгий, аркарий Андрей, сакелларий, протоскриниарий апостольского престола, и затем наиболее знатные люди того времени: Бенедикт, прозванный Кампанино (что означает граф Катаньи) и несомненно родственник Альберика, Калолео, герцог Григорий де Каннапара, вестарарий Феофилакт, супериста Иоанн, Димитрий, сын Мелиоза, Балдуин, Франко, Григорий Авентинский, Бенедикт из Флумине, Бенедикт де Леоне де Ата, герцог Адриан, Бенедикт, сын Сергия, и другие. Таким образом, существовали два класса судей; к первому принадлежали судьи прежнего состава: министры папского двора, прелаты, которые вскоре после Альберика стали называться judices ordinarii. Римский государь оставил, следовательно, неизмененным состав суда с этой стороны. Второй класс, так же как и прежде, составляли знатные люди Рима, но теперь они уже входили в состав суда как лица, принадлежащие ко двору государя. Они являлись на суде в роли шеффенов; это нередко было для них тягостной повинностью, так как постоянных шеффенов, в смысле франкских скабинов или позднейших judices dativi, тогда еще не существовало. Таким образом «optimiti» или являлись действительными судьями, или присутствовали в качестве boni homines.