Текст книги "История города Рима в Средние века"

Автор книги: Фердинанд Грегоровиус

Глава VII
1. Бранкалеоне, римский сенатор, 1252 г. – Сведения относительно должности сенатора и устройства римской республики того времени. Сопротивление римских баронов и энергичное выступление нового сенатор

Во время возвращения в Рим Иннокентия IV один гражданин Болоньи своим великим умом и энергией вдруг возвел звание римского сенатора на высокую степень почета и дал самому городу временный блеск. Его управление и вообще положение римской республики в его время заслуживают внимательного рассмотрения.

Начиная с XIII века итальянские вольные города имели обыкновение избирать своих подест из аристократии других дружественных общин. Приглашенный на шесть месяцев для управления чужестранец представлял больше ручательства за его беспартийное управление и меньше вероятности укрепиться в качестве тирана, чем местный магнат. Такой обмен талантов и сил между демократиями, которые доставляли друг другу в качестве правителей своих известнейших граждан, являлся прекрасным свидетельством республиканского братства и общей национальной связи. Итальянцы приобрели этим очень большую славу. Так как на должность подесты приглашали обыкновенно только выдающихся людей, то этот призыв сам по себе служил лучшим доказательством высокой талантливости. Кто хочет познакомиться с настоящим цветом аристократии в великом республиканском веке Италии и узнать ее благороднейших рыцарей, полководцев, законодателей и судей, тот должен прочитать списки подест в отдельных демократиях; они в то же время дадут и перечень наиболее уважаемых фамилий, стоявших в XIII и XIV веках во главе исторической жизни общин. В то время как остальная Европа не выставила никаких достойных упоминания великих граждан, общины поражают таким обилием государственных людей и военачальников, какое было в Элладе и в Риме в их лучшие республиканские времена. В эту эпоху города поставили своей целью полное освобождение: их политического духа из-под власти церкви и развернули блестящую картину национального гражданства, существовавшую до тех пор, пока она не была после короткого процветания разрушена демонами партийности и необузданным управлением низших классов.

Римляне привыкли к тому, что торжественные посольства из многих городов, даже из Пизы и Флоренции, являлись в Капитолий, чтобы звать к себе в подесты кого-нибудь из римских аристократов; но сами они никогда не получали своего сенатора из чужого города. Если они поступили так в 1252 г., в то время, когда Иннокентий IV жил в Перуджии, то к этому их должно было принудить расстройство в делах их общины. И наверное, не завистливое дворянство, а угнетаемый им народ путем революции провел решение передать до сих пор разделенную власть сената одному справедливому и мудрому человеку, который бы соединил в себе должность сенатора и военачальника, и искать его вне Рима.

Римляне обратились в Болонью. Этот город блистал тогда своим училищем правоведения, пользовавшимся европейской славой; богатства Болоньи были велики, сила ее оружия после Фоссальты внушала страх; в ее стенах находился в плену король. Болонский совет рекомендовал римлянам Бранкалеоне дельи Андало, графа Казалеккио, человека древнего рода, богатого и пользовавшегося уважением, строго республиканского образа мыслей и основательного знатока права. По природе своей он принадлежал к таким сильным характерам эпохи Гогенштауфенов, как Салингверра, Палавичини, Бозо да Доара, Джакопо да Каррара, Аццо д'Эсте, Эццелин. Он обладал силой этих людей, но без присущего им коварства и без их страшного эгоизма. Он знал этих вождей, так как участвовал в ломбардской войне, будучи на стороне Фридриха даже и после его отлучения. Если болонцы предложили римлянам в сенаторы гибеллина, то из этого видно, что или партийная окраска для обоих городов сделалась безразличной, или римский народ снова склонился на сторону гибеллинов. Что это произошло после смерти Фридриха II, было понятно, так как римлянам надо было бояться уже не императора, а папы. Избрание Бранкалеоне, друга Палавичини и Эццелина, было действительным протестом против возвратившейся из Лиона светской власти папы. Едва ли Иннокентий IV утвердил тогда этот выбор; скорее он только поневоле признал его и должен был на время отказаться от достигнутого его преемниками права избрания сенаторов.

Бранкалеоне заявил свое согласие управлять Римом; но так как ему были достаточно известны страсти республиканцев, а также и неукротимая дикость римской знати, то он постарался оградить себя от этих опасностей. Он потребовал себе управления на целых три года с неограниченной властью; а для обеспечения своей личной безопасности – сыновей знатных римлян в качестве заложников. Римский народ должен был быть доведен тиранией аристократических партий до глубоко бедственного состояния, чтобы согласиться на такие неслыханные требования и передать трехлетнюю диктатуру в руки чужестранца. До сих пор общинный закон ограничивал продолжительность исполнения должности сенатора шестью месяцами; до сих пор сенатор выбирался из среды городской аристократии, и примененный в Риме в первый раз к Бранкалеоне принцип назначения сенатором чужестранца (forensis) был установлен лишь столетием позже.

Точный до мелочности закон определял все обязанности и права, которые пришлый сенатор должен был исполнять или которые он мог требовать. Содержание его равнялось в среднем 1500 золотым флоринам или дукатам за шесть месяцев, уплачиваемым из городской кассы. Третью часть из них он получал при своем вступлении в управление; вторую треть в начале третьего месяца; последняя треть вносилась в городскую кассу и выдавалась ему на руки только после сдачи им безупречного отчета о своем управлении. То время отличалось еще грубой простотой и было очень далеко от роскоши позднейших веков. Честь еще считалась за нечто такое, чего искали ради нее самое. Ежемесячной суммы в 750 талеров было вполне достаточно для покрытия потребностей римского сенатора, особенно если принять в расчет, что тогдашняя ценность денег была по крайней мере в семь раз выше теперешней. Из этой суммы сенатор должен был оплачивать и содержание своего придворного штата. Каждый подеста вольного города приводил с собой свою курию; коммуны гордились тем, что их подеста являлся к ним в блестящей обстановке, но они с недоверчивой расчетливостью предписывали ему, сколько он должен иметь при себе свиты, служителей, стражи и чиновников. В состав служащих при римском сенаторе входили пять нотариусов и шесть судей, из которых по крайней мере один должен был быть ученым юристом, чтобы заседать рядом с сенатором в качестве его collateralis, или ассистента. Они составляли его кабинет, а во всех важных случаях он должен был созывать пленарный совет капитолийских судей, или Assectamentum. Он содержал стражу из 20 человек пеших и 20 конных, несколько рыцарей в качестве придворной свиты и двух «маршалов» в качестве полицейских исполнителей. От этих служащих, которые назывались «фамилией» сенатора, должны быть совершенно отделены городские официалы или назначаемые народом должностные лица. Их число было очень велико, и их служба была обставлена церемониальной торжественностью, так как город ревниво заботился о том, чтобы рядом с папским двором и он был представлен множеством должностных коллегий Городской канцлер, нотариусы, скриниарии и управляющие финансовой палатой, секретарь (Scriba Senatus), сенешаль, юстициарии и даже вестарарии, или хранители драгоценностей и одежд, – все они, образуя многочисленные корпорации и занимая различные степени, составляли значительную массу городских чиновников. Когда чужестранный сенатор прибыл в призвавший его город, то он был встречен с почестями, подобающими владетельному князю. Через украшенные венками улицы, сопровождаемый приветственными криками народа, он был приведен в Капитолий, где на лестнице здания сената его встретили воинские начальники городских частей со своими знаменами и другие должностные лица. Его шествие для принятия во владение общинного дворца оживило Рим, как третье величественное официальное представление наряду с коронационными шествиями императора и папы. Перед вступлением в должность он принес клятву перед выборными от парламента исполнять уставы города, поддерживать указы против еретиков, мирно и по закону управлять городом Римом, его гражданами и принадлежащим ему округом, давать защиту богоугодным заведениям и местам благочестивого паломничества, вдовам и сиротам, охранять все права и обычаи римлян. В его руки была передана исполнительная власть во всех областях городского самоуправления. Он был политическим главой общины в мире и войне, верховный судья и военачальник. Он постановлял решения о жизни и смерти. Он принимал присягу от городских вассалов; назначал подест в местности, признававшие над собой юрисдикцию Капитолия; он посылал посланников (ambasciatores) к чужим государствам; заключал договоры с монархами и республиками. Он обнародовал новые законы, касающиеся финансов и юстиции, через провозглашение их герольдами, или praecones. Наконец, он чеканил на римских золотых и серебряных монетах свое имя, свой герб и свое изображение, на котором он был представлен коленопреклоненным перед св. Петром, передающим ему знамя инвеституры. Таким образом, папы потеряли в VIII веке право чеканить монету, предоставив его римскому народу.

В обшитой мехом ярко-красной одежде, с шапочкой на голове, похожей на ту, которую носили венецианские дожи, сенатор, окруженный своим двором, во всем блеске торжественных выходов являлся представителем величия римского народа во время народных игр, при вступлении на престол пап или при каких-нибудь политических актах. Его сходная с диктатурой власть умерялась, однако, и контролировалась советами и выборными от народа и наконец ограничивалась конституционным правом народного собрания избирать подесту и давать свое согласие на избрание. Страх перед тиранами является в республиках недремлющим стражем, наблюдающим за носителем власти, и высший закон в них есть ответственность правителей перед народом. Краткосрочная должность сенатора находилась под угрозой многих опасностей вследствие партийной борьбы и народных восстаний и часто являлась не более как блестящей пыткой. Каждый его шаг подвергался наблюдению и учитывался. Он был прикреплен к Капитолию и не мог оставлять город свыше чем на известное узаконенное время и расстояние. Всякое доверчивое сношение с гражданами было ему запрещено; так, например, он никогда не мог обедать во дворце какого-нибудь магната. Пока он управлял городом, он был осужден на вдовство, так как его жена не имела права его сопровождать; не мог быть при нем и никакой близкий родственник. Пока он находился на должности (и это равно относилось ко всякому другому подесте), установлен был синдикат, особое присутственное место, которое должно было контролировать отправление должностных обязанностей им и его официалами. За два дня до окончания срока его управления бандитор публично объявлял со ступеней Капитолия о том, что светлейший римский сенатор будет подвергнут суду, и в течение десяти дней синдик выслушивал всех обвинителей. Если сенатор был уличен в дурном управлении, то он по меньшей мере присуждался к потере третьей части его содержания, а если эта сумма оказывалась недостаточной, то его держали под арестом до тех пор, пока он не давал полного удовлетворения. Если же он заслужил честь и одобрение, то город отпускал его в ту республику, откуда он пришел, и сверх того мог его наградить правом гражданства и позволить ему внести в свой герб римский герб S. P. Q. R. Кроме всех этих ограничений, действия сенатора подлежали еще утверждению народного собрания. Во всех важных обстоятельствах его герольды созывали народ в парламент при звоне капитолийского колокола. Когда парламент был в полном составе (plenum et publicum), то он заседал перед зданием сената, причем граждане размещались на капитолийской площади и на прилегающем к ней склоне до теперешней piazza di Araceli. Сенатор представлял этому народному собранию проекты, касающиеся внутренних и внешних дел, и «высокий римский народ» решал затем подачей голосов, или поднятием рук, или аккламацией, следует ли вести войну с Витербо или заключить союз с другими республиками, признать ли императора или требовать возвращения изгнанного папы. Здесь выслушивались письма монархов и городов, а иногда и голос посланников, являвшихся для того, чтобы изложить в ламенту свои желания. Когда созывались только народные выборные от каждой из 13 городских частей, большой и малый совет (consilium generale et speciale), то они находили себе достаточное помещение в базилике Арачели. Эта уважаемая церковь была построена на месте храма Конкордии, где много раз собирались народные собрания древних римлян. Patres conscripti средневековой республики, Колонна, Капоччи, Франджипани, Савелли и Орсини, аристократы или демагоги, гвельфы или гибеллины, проявляли в окруженном колоннами притворе этой францисканской церкви свое дикое, безыскусное красноречие и высказывали свои нападки на императора или папу. До XVI века она была ареной парламентских дебатов и трибуналом Рима. Они имели место только в большом и малом совете, и только там выступали ораторы, чтобы поддерживать или оспаривать предложения, которые потом передавались на утверждение народного собрания, после чего сенатор обнародовал их как законы.

Наблюдатель, бросивший взгляд на эти шумные парламенты, на трибуналы и суды Капитолия и на разнообразные проявления жизни демократии с ее присяжными товариществами, коллегиями, магистратами и их удивительной избирательной системой, проникся бы удивлением, а часто и уважением. Но эта средневековая республика исчезла из Капитолия; в городском архиве о ней не напоминает ни один пергамент. Из боковых башен перестроенного здания сената, как и из галерей дворов, исчезли также надписи и гербы всех тех республиканцев, которые в эпоху гвельфов и гибеллинов были правителями almae Romae.

После своего избрания в августе 1252 г. Бранкалеоне прибыл, вероятно, в начале ноября, чтобы вступить в отправление своей должности. Его сопровождала блестящая свита судей, нотариусов и рыцарей, поступивших к нему на службу в Болонье, Имоле и других городах. Это был момент, когда в первый раз высшая магистратура города состояла исключительно из чужестранцев, а начальники из Романьи управляли римской республикой. Жена его, Галеана, кажется, тоже сопутствовала сенатору. В Риме Бранкалеоне нашел такое положение вещей, упорядочение которого могло быть достигнуто только сильной волей монарха. Бедствие города состояло не в беспокойном характере демократии, а в отсутствии всякого признания закона со стороны феодальных владетелей. Их сила была слишком велика для того, чтобы она могла быть побеждена народом. Их замки и имения раскидывались по всей римской области; даже город они поделили между собой, так как они сидели в укрепленных монументах, как бы временно занимая их, находясь ежедневно в войне друг с другом из кровной мести или из честолюбия и насмехаясь над Капитолием, почетные звания которого они присваивали себе, а законов не уважали. В других республиках аристократия подчинилась городской общине и должна была перенести свое местопребывание в город; только в Риме она постоянно сохраняла свое преобладание. Мы не имеем никаких свидетельств о том, чтобы римские бароны Кампаньи подчинялись городской общине, как это так часто делало дворянство, жившее в окрестностях Модены, Болоньи, Падуи или Флоренции. Римские магнаты владели укрепленными местами в городе, которые в случае нужды они снова покидали и искали безопасного пребывания в своих деревенских замках под защитою своих вооруженных вассалов. Источником их могущества была сама папская власть. Папы происходили из римских родов; они покровительствовали старым и новым родственным фамилиям или выводили их в знать и пользовались ими против городской общины. Римские синьоры заседали в значительном числе в коллегии кардиналов или между прелатами. Поэтому богатства церкви снова направлялись в недра благородных родов, и высшие должности продолжали оставаться принадлежностью ряда первенствующих фамилий. Колонна, Орсини, Савелли, Конти, Анибальди, Франджипани, Капоччи были самыми выдающимися schiatte или благородными родами, которые поочередно господствовали над Римом в XIII веке и раздробляли его на партии, так как они и сами делились на гвельфов и гибеллинов. Бранкалеоне стоило многих трудов бороться с этой гидрой, однако вначале это было успешно достигнуто им. Рим и Кампанья почувствовали его сильную руку; дороги стали безопасны, и многие из сопротивлявшихся аристократов были повешены на зубцах своих башен.

Новый сенатор немедленно заявил также претензию на верховную власть над Лациумом. Он потребовал от Террачины подданства, в числе знаков которого было то, что каждый город должен был посылать депутатов для присутствия на публичных играх. Когда он пригрозил заставить силой повиноваться, то Террачина обратилась к Иннокентию, который находился еще в Ассизи. Папа написал сенатору письмо, увещевая его отказаться от действий против Террачины, заклинал все города и всех вассалов Кампаньи оказать сопротивление римлянам в случае их вооруженного выступления и приказал ректору Кампаньи и Маритимы иподиакону Иордану собирать войска. Сенатор отказался от Террачины. Напротив, Тиволи еще в 1252 г. был занят войсками, а вскоре после того и действительно подчинен верховной власти Капитолия, чему папа не мог помешать в силу серьезных соображений.

2. Иннокентий IV пребывает в Ананьи. – Тиволи подчиняется Капитолию. – Папа готовится к тому, чтобы взять в свое владение королевство Сицилию, – Манфред становится его вассалом, – Въезд Иннокентия IV в Неаполь, – Бегство Манфреда. – Его победа при Фоджии. – Иннокентий умирает в 1254 г. – Александр IV возвращается в Рим

Мы видели, что Бранкалеоне заставил Иннокентия IV возвратиться, а затем последний вскоре поселился в Умбрии. Смерть Конрада, с которым сенатор находился в дружеских отношениях, побудила Иннокентия поспешить приблизиться к Сицилийскому королевству, которое беспримерным счастьем еще раз давалось в его владение. Он только проехал через Рим; говорил у церкви Св. Петра к народу, высказал ему много хороших слов и просил римлян поддержать его план относительно Сицилии. Отсюда он направился в Молару, замок кардинала Анибальди, и быстро уехал потом в Ананьи.

Римская милиция стояла в это время перед Тиволи. Граждане этого укрепленного города отчаянно защищались против приступов Бранкалеоне, пока наконец согласились на посредничество папы, отправили в Капитолий посланников в виде покорной процессии и принесли клятву на верность, как вассалы. Тиволи был всегда свободной республикой и никогда не находился во владении баронов; иногда он давал у себя убежище преследуемым папам, а во время правления Фридриха II перешел на сторону гибеллинов. Церковь всегда защищала его от притязаний римлян. Припомним, что война Рима против Тибура повлекла за собой изгнание Оттона III, а другая – восстановление сената. В течение трех столетий римляне притесняли военной силой этот маленький городок, посвященный музам и сивиллам, бывший любимым местопребыванием их предков, пока он наконец попал в их власть. Тиволи сделался феодальным владением города Рима. Если Иннокентий IV предоставил римлянам такой важный город, то это доказывает, как незначительна была его светская власть в Риме и как сильно он нуждался в со действии сенатора. Его биограф утверждает, что он принял посредничество для заключения этого мира по просьбам очень обессиленных римлян, хотя папа и имел основание быть недовольным Бранкалеоне, потому что дружественно настроенный относительно Манфреда сенатор не только не исполнил просьбы папы о помощи, но, напротив, запретил давать ему взаймы, подвозить припасы в Ананьи или поставлять войска; одним словом, он ставил препятствия на пути папского предприятия относительно Сицилии. Подчинение этого королевства Святому престолу не было выгодно для римлян. Но Иннокентий, предоставив им в жертву Тиволи (в конце лета 1254 г.), купил себе этим обещание сенатора не предпринимать ничего враждебного у него в тылу в то время, когда он готовился к захвату в свое владение Апулии.

Ананьи, где он находился, родина враждебного Гогенштауфенам дома Конти, часто бывший в это время местом избрания пап, снова сделался центром всех церковных предприятий. Отсюда должны были налаживаться дела королевства Регентство в нем за малолетнего своего сына умирающий Конрад IV поручил не Манфреду, а маркграфу Бертольду фон Гогенбургу, родственнику его жены Елисаветы. Бертольд был генералом немецких войск, находившихся в Апулии; он был могуществен и влиятелен, пока жив был Конрад, но ненавидим, как иностранец, и не стоял на высоте своей задачи. Он попытался заключить мир с папой. Его посланники, в числе которых был сам Манфред, прибыли в Ананьи, чтобы ходатайствовать о признании Конрадина, который по завещанию своего отца поставлен был под защиту церкви. Но Иннокентий требовал безусловной сдачи Сицилии. Когда назначенный им срок истек, он 8 сентября отлучил от церкви Манфреда, Фридриха Антиохийского, Бертольда фон Гогенбургу и его брата, а также и других гибеллинов. Своего племянника, кардинала Вильгельма Фиески, он назначил легатом в Сицилию и поручил ему собрать войска у Чепрано. Он дал ему полномочие брать деньги в римских банках и для этого закладывать все церковное имущество как в городе, так и в Кампаньи; брать деньги со всех вакантных и невакантных епископских кафедр, добровольно или силой; достать деньги посредством обложения налогом Сицилии и конфискации имуществ всех гибеллинов, которые не покорятся церкви.

Бертольд, потерявший бодрость после отлучения, передал регентство Манфреду, который принял его после некоторого сопротивления по настоятельной просьбе сицилийских магнатов. Однако положение его было довольно опасно; многие владетели и города открыто объявили себя на стороне папы. Не имея средств для ведения войны, молодой правитель не видел в данный момент другого пути к спасению, как покориться церкви. Он заявил в Ананьи о своей покорности Иннокентию IV через своего дядю графа Гальвана Ланчиа, и папа с радостью распорядился 27 сентября заключить договор; Манфред поступил на службу Святого престола в качестве наместника большей части неаполитанских владений на материке и получил, кроме Тарента и других имений, данных ему Фридрихом II, также графство Андриа как наследственный церковный лен. Так двусмысленно поступал папа, который был обязан торжественными договорами с Англией и писал королю Генриху III, что он и после смерти Конрада IV считает свой договор с Эдмундом сохранившим силу и желает, чтобы завоевание Сицилии английскими войсками приведено было в исполнение. Об этих английских переговорах не было сказано ни слова, но в своем окружном послании Иннокентий заявлял, что он желает сохранить за Конрадином иерусалимскую корону и герцогство Швабию и что сицилийцы в формулу своей присяги на подданство церкви должны включить слова: «не в ущерб правам сына Конрада».

Манфред понял намерение папы сначала сделать его безвредным, чтобы потом отделаться от него. Нужда заставила его в качестве вассала церкви явиться на границу Лациума, как только Иннокентий IV, окруженный толпой жаждущих мести сицилийских изгнанников, выехал из Ананьи для принятия в свое владение Сицилийского королевства. Сын Фридриха, держа за узду папского коня, провел смертельного врага своего рода через мост на Лирисе в наследственную землю своих предков. Правда, апулийцы встретили папу недоверчиво, но им надоело уже правление немцев и сарацин. Города надеялись получить общинную свободу, которой Конрад IV, как и Фридрих II, не терпел, а прежде всего освобождение от новых налогов, установленных Фридрихом, и от невыносимых единовременных поборов; поэтому они подчинились церкви, под защитой которой многие общины именно в самой Сицилии установили у себя республиканское правление. Бароны со своей стороны рассчитывали на возвращение им права верховного суда и других привилегий; они принесли присягу папе в Капуе. То же сделали и братья Гогенбурги; они предоставили своего товарища Манфреда его участи, чтобы получить за это лены от церкви.

Въезд Иннокентия IV в Неаполь совершился 27 октября. Упорный враг Гогенштауфенов, южноитальянский Милан, встретил папу с искренним почтением и добровольно признал его власть. Видя, как норманнское королевство без борьбы возвращается под церковное управление, Иннокентий надеялся прочно удержать его во власти церкви. Но пылкий дух Манфреда внезапно разорвал неестественное и унизительное положение. Его окружало подозрение и измена и оскорбляло неуважение возвратившихся с Иннокентием изгнанных баронов и новых фаворитов. Надменное выступление кардинала-легата, потребовавшего от него присяги на верность в то время, как о правах Конрадина больше не было и речи, разъяснило ему ожидающую его будущность, а случайное убийство его людьми одного враждебного ему магната заставило его подумать о скорейшем своем спасении. Бегство Манфреда из Ачерры, его ночной переезд верхом через Апулийские горы, внезапное появление в Лучере среди его защитников-мусульман, его мужественное выступление в поход, первые победы, переход на его сторону апулийских городов, полная неспособность папских военачальников – все это представляет привлекательное зрелище смелости, счастья и перемены обстоятельств. 2 декабря Манфред разбил неприятельское войско при Фоджиа. Легат убежал из Трои; войско его рассеялось; сам он поспешил в Неаполь, чтобы уведомить папу об этом несчастье.

Иннокентий, больной, жил там во дворце, принадлежавшем ранее знаменитому Петру де Винеис. Здесь он и умер 7 декабря 1254 г. Его предсмертное настроение, колебавшееся, как рассказывают, между гневом и раскаянием, или приписываемые ему слова прощания с жизнью выражают мнение о нем современников.

Плачущие родственники с гримасами окружали его смертное ложе, и он, обратясь к ним, воскликнул: «Чего вы плачете, жалкие люди? Разве я не довольно обогатил вас?». Английский хроникер рассказывает о видении, бывшем после смерти папы: один злой кардинал видел Христа, стоящего между Девой Марией и некоторой благородной женщиной, державшей в руках изображение церкви, между тем как коленопреклоненный Иннокентий молил о прощении своих грехов. Почтенная матрона предъявила ему три главных обвинения: он превратил церковь в рабыню, сделал из храма Божия меняльную лавку и поколебал основы церкви: веру, справедливость и истину. Спаситель сказал грешнику: иди и получи возмездие за твои дела; и так его увели прочь. Иннокентий IV, последний выдающийся средневековый папа из школы Иннокентия III, прославился своей победой над империей Гогенштауфенов. Бессовестный священник, лукаво игравший договорами, решительный партийный глава современного гвельфского направления, ни перед чем не отступавший, что было лично для него выгодно, он наполнил мир мятежами и междоусобными войнами и глубоко погрузил церковь в мирские дела, на которые он налагал печать святости. Всякий беспристрастный человек может лишь с отвращением смотреть на тогдашнее состояние церкви, которую Иннокентий превратил частью в постоянный военный лагерь, частью в дипломатический кабинет или в банкирскую контору; и это суждение лишь с трудом может быть смягчено ссылкой на характер того времени. Этот папа явился наследником страстных стремлений Григория IX и его предшественников к власти и получил от них задачу защищать выродившуюся церковь от сильного и не менее бессовестного противника. Когда он был кардиналом, то пользовался уважением Фридриха II за свой ясный ум и ученость; в качестве папы он, по природе вещей, сделался самым непримиримым его врагом. «Я никогда не встречал в летописях человечества, – говорит величайший историк того времени, – такой непримиримой ненависти, какая была между Иннокентием IV и Фридрихом II. Эта унаследованная партийная страсть горела с не меньшей силой в душе папы, чем в сердце императора или такого воина, как Эццелин Если она придает личностям того века, полного увлекающегося честолюбия, страстного стремления к свободе и благородной гражданской гордости, полным и священнического высокомерия, и наслаждения тиранией, а также и действиям тогдашних республик и правителей характер самой воинственной мужественности и самого пожирающего коварства, то она в то же время, конечно, и смягчает их преступления и безнравственность».

Смерть папы, победа Манфреда при Фоджии, распадение войска, остатки которого кардинал Фиески привел в Неаполь, – все это поразило кардиналов. Говорили, что сарацины уже приближаются, чтобы захватить священную коллегию. Только Фиески и прибывший вместе с ним в Неаполь Бертольд помешали постыдному бегству и заставили кардиналов вскоре произвести новые выборы.

В истории пап часто встречаются рядом стоящие противоположности характеров. За Иннокентием III следовал кроткий Гонорий III, за Иннокентием IV Александр IV, не желавший вовсе вести войн, толстый, здоровый человек, добродушный, справедливый и богобоязненный, но жадный до денег и слабохарактерный, Реджинальд, епископ Остии и Веллетри, был избран папой 12 декабря 1254 г. в Неаполе и 27 декабря посвящен под именем Александра IV В его лице занял папский престол член того дома Конти, который в лице уже двух великих пап боролся с Гогенштауфенами. Он был племянник Григория IX, родом из Дженны, баронского замка в приходе Ананьи, стоящего на берету бурного потока Анио, берущего там свое начало.

Не одаренный большими талантами, новый папа пытался идти дальше по тому опасному пути, который был ему предуказан Иннокентием IV и обстоятельствами. Он приобрел себе друзей дарениями, подтвердил ленные пожалования своего предшественника братьям Бертольду, Оттону и Людвигу фон Гогенбургам и прибавил к этим ленам, чтобы окончательно отвратить Гогенбургов от дела Манфреда, еще герцогство Амальфи. Он вел переговоры, хотя и безуспешно, и с самим Манфредом, скорое появление которого в Неаполе ожидалось со страхом. Он даже посылал в Германию письма, в которых удостоверял свое благоволение к маленькому Конрадину, но вскоре после этого 9 апреля 1255 г. отправил буллу в Англию, в которой он окончательно утвердил ленное право Эдмунда и передал ему инвеституру на Сицилию, наследие Конрадина. Так Александр IV продолжал идти дальше по лабиринту политики своего предшественника. Подобно последнему, он бессовестно обратил данный Генрихом III обет крестового похода в обязанность завоевать Сицилию и даже требовал от норвежского короля, чтобы он вместо Святого Гроба шел в Неаполь для оказания своим оружием помощи английскому королю. И после этого папы постоянно заявляли, что войны, которые велись из-за их фамильной политики, имели значение благочестивых крестовых походов!