Текст книги "История города Рима в Средние века"

Автор книги: Фердинанд Грегоровиус

3. Французский план низвержения папы. – Шиарра и Ногаре являются в Италию. – Заговор латинских баронов. – Сведения о том, как было основано в Лациуме могущество дома Гаэтани. – Катастрофа в Ананьи. – Возвращение папы в Рим. – Его отчаянное положение в Ватикане. – Его смерть, 1303 г.

Когда императоры хотели свергнуть пап, бывших их врагами, то они являлись в своем качестве римских императоров с войском и начинали открытую войну; французский король не имел никакого подобного титула для того, чтобы идти в поход против папы, и прибегнул к недобросовестному нечаянному нападению, чтобы заставить умолкнуть своего противника. Это нападение на Бонифация VIII в его собственном родном городе Ананьи, произведенное наемными слугами иностранного деспота и вступившими с ним в заговор латинскими баронами, было фактом неслыханным в истории пап. Изгнанных членов дома Колонна Филипп принял при своем дворе; они обостряли его гнев, а он пользовался их жаждой мести для своих целей. В феврале 1303 г. был выработан план захватить папу, увезти его и представить на суд в Лионе. Гильом де Ногаре из Тулузы, доктор права, раньше бывший профессором в Монпелье, а теперь вице-канцлер Филиппа, принял на себя выполнение покушения. 12 марта в присутствии короля состоялось в Лувре собрание, в котором приняли участие некоторые прелаты; Ногаре обвинял перед ними папу. Вскоре после этого министр уехал в Италию с полномочиями от короля, в которых в общих выражениях одобрялось его предприятие. В замке Стаджия, около Поджибонци, принадлежавшем флорентийскому банкиру Мусчиато, тоже участвовавшему в заговоре, был по соглашению с Шиарра намечен план действий. Заговорщики были снабжены векселями на банкирский дом Перуцци и не жалели золота для подкупа друзей и врагов ничего не подозревавшего папы, так как Ногаре придавал себе такой вид, будто он прислан для переговоров с ним.

Французский министр старался, но тщетно, вовлечь в заговор даже неаполитанского короля; столь же бесплодны были усилия его агентов у римлян. Но его золото нашло себе доступ в замки Кампаньи. Прежде всего Ногаре удалось приобрести для себя содействие ферентинского военачальника Ринальдо де Супино, у которого папский родственник отнял замок Треви и другие имения. Почти весь Лациум принял участие в заговоре. Непотизм папы получил свое отмщение именно в Лациуме, где Гаэтани основали свое господство большей частью на притеснении прежних владельцев. Для понимания падения Бонифация VIII важно, а вместе с тем и поучительно для уяснения отношений баронов того времени указать на примере Гавани на гигантское возрастание одного родственного папе дома.

Несчастьем дома Колонна папа воспользовался для поддержания своего семейка силы, что произошло главным образом между 1297 и 1303 гг., и на средства церковной казны. Хотя Мартин IV и Николай IV запретили продажу имений в Кампанье римским баронам с целью задержать возрастание земельной аристократии, но Бонифаций отменил это запрещение в пользу своего племянника Петра. Центром владений Гаэтани в Лациуме (он и теперь еще остается принадлежностью этого дома) были Сермонета, на склоне Вольских гор, затем Норма и Нинфа, самые древние владения, подаренные церкви византийским императором. Сермонета, в древности Сульмона, от которой Гаэтани получили теперь свой герцогский титул, принадлежала Анибальди, которые 16 июня 1297 г. продали Петру Гаэтани за 34 000 золотых гульденов этот замок, возле Бассано и С.-Донато, около Террачины. Норму Бонифаций, еще будучи кардиналом, купил 2 января 1292 г. у Иоанна Иорани за 26 000 золотых гульденов. Нинфу, на краю Понтинского болота, граф Петр приобрел 8 сентября 1298 г. за удивительную для того времени сумму в 200 000 золотых гульденов; таким образом, настоящее родовое владение Гаэтани было округлено приобретением Сермонеты, Нормы и Нинфы. Нинфа была, да и теперь еще есть самая большая латифундия во всем Лани уме; она простиралась от Вольских гор через болота, с башнями, дворцами, озерами и лесами до морского берега и еще на сто миль далее в море. Римская церковь, Колонна, Франджипани, Анибальди, многие другие собственники и городские общины имели свои доли в правах на Нинфу; но уже в 1279 г. Лоффред и его сын Петр Гаэтани выкупили доли частных собственников. Община тоже передала свои владетельные права Петру 11 февраля 1298 г. Если один барон был достаточно богат, чтобы заплатить наличной золотой монетой 200 000 з. гульденов или 6.30 000 талеров (что по тогдашней стоимости денег равняется по меньшей мере теперешним 4 миллионам талеров), то можно судить, какие богатства уже тогда накоплялись в руках плоских не потоп. Бонифаций укрепил Нинфу за своим племянником также и от имени церкви, как вечный фамильный лен, но с запущением на каком бы то ни было основании уступать ее опальным членам» дома Колонна. Петр построил там великолепный замок с громадной башней, которая еще и теперь, наполовину разрушенная и обвитая плющом, отражается в болотах Нинфы. Неутомимый Непот купил в 1301 г. у Рихарда Анибальди башню милиции в Риме и замок С.-Феличе на мысе Цирце: он действовал в этом случае, как и в Летуре, в видах расширения своих владений в Террачине, чтобы таким образом сделаться владетельным князем латинской Маритимы. Древний замок Цирце. называвшийся в Средние века Рокка Чирчеджия и Каструм Санкти Фелицис, как и в настоящее время, был спорным или делился между церковью, городом Террачиной, Франджипани и другими владельцами. Иннокентий III присоединил его к владениям церкви; позже он достался тамплиерам, имевшим свой орденский монастырь Св. Марии на Авентине, которые променяли его бывшему потаи кардиналом Иордан у Конти; затем замком Цирце владели Анибальди. После них купил его граф Петр 23 ноября 1301 г. за 200 000 золотых гульденов. Половину Астуры он около этого же времени приобрел за 30 000 золотых гульденов от Франджипани, но уже в 1304 г. он должен был снова отказаться от этого владения. Будучи владельцем такой обширной области в Маритиме, могущественный граф желал теперь приобрести укрепленные места также и по ту сторону Вольских гор, где находилась родина его фамилии – Ананьи, и в Сабине. 15 августа 1299 г. он приобрел Карпинето Латеранского капитула за ежегодный оброк всего в один золотой гульден; замок Треви и том же году – у наследников Райнальда и Беральда за 20 000 полотых гульденов, 15 декабря 1299 г. за неизвестную сумму замок Скулькола Адинольфа де Супино, наследника старинного дома Гальвана и Конрада.

Таким образом, счастливый Непот на денежные средства, которые в настоящее время равнялись бы 7 миллионам талеров, в четыре только года составил свое тинское владение. Папа содействовал его приобретению во время борьбы с Колонна и после их падения, к которому была припутана также одна ветвь Анибальди. чтобы силой своего собственного дома воспрепятствовать мстительным планам Колонна. Буллой от 10 февраля 1303 г. он утвердил прекрасную баронскую область за «своим возлюбленным сыном Петром Гаэтани, своим племянником, графом Козертским и господином городских милиций». В этой булле он отменял вышесказанные запреты Мартина IV и Николая IV, с удовольствием перечислял местности, которые его непот приобрел покупкой, дарением или меной; укреплял их навсегда за его наследниками и давал ему право приобретать еще другие имения. Столь внезапно образовавшееся баронство занимало весь нижний Лациум и простиралось от мыса Цирце до Нинфы, от Чепрано, через горы, до Дженне и Субиако. Кроме того, по ту сторону Лириса и позади Террачины находились неаполитанские лены того же дома: там Петр, как наследник своего отца, был графом Казерты и других замков, а его сын Лоффред – ленным владельцем старинного графства Фунди. Молодого Лоффреда папа женил на Маргарете, дочери графа Альдобрандина Рубеуса, вдове сначала известного Гвидоде Монфора, а потом Урсуса Орсини. Таким образом, он должен был стать владельцем комитата Альдобрандески в тусцийской Маритиме. Затем Бонифаций в 1297 г. с обдуманным намерением отменил брак Лоффреда с этой надменной и беспокойной женщиной и в 1299 г. женил этого своего внука на Иоанне, дочери Рихарда Аквильского, наследнице графства Фунди, которое вследствие этого перешло к Гаэтани. Но пфальцграфом в области Альдобрандески сделался не Лоффред, а его брат Бенедикт, владевший, впрочем, лишь титулом, так как тамошними укрепленными местами завладел город Орвието.

Таково было положение дома Гаэтани, и можно себе представить, как велико было в Лациуме негодование против этого слишком сильного рода Непотов. Бароны, которые оставались еще в своих замках, и те, которые под давлением папской власти уступили их Петру, гибеллинские владельцы из Скульколы, Супино, Мороло, Коллемеццо, Треви, Чеккано, дворяне и народ в Ферентино, Алатри, Сеньи и Вероли – все охотно присоединились к плану Ногаре. Даже граждане города Ананьи, который мог опасаться попасть под баронскую власть Гаэтани, изменили Бонифацию, от которого они получили много благодеяний. Сыновья рыцаря Матиаса Конти, Николай и Аденульф, из которых один был в то время подестой, а другой воинским начальником Ананьи, были здесь злейшими его врагами и стояли во главе заговора наряду с Джиффридом Бусса, маршалом папского двора. Измена проникла в среду самых близких из окружающих папу людей; даже в коллегии кардиналов сторонники Колонна желали его падения. Рихард Сиенский и Наполеон Орсини были посвящены в заговор. Последний дал пристанище своему родственнику Шиаре в Марино, где он должен был переговорить с ним насчет выполнения их плана.

Райнальд Супино, воинский начальник Ферентино, другие бароны, Ногаре и Шиарра собрали войско в Скулькола. Ничего не подозревавший папа находился со многими кардиналами в Ананьи; 15 августа он произнес в публичном заседании духовного собрания очистительную присягу, а 8 сентября хотел объявить отлучение и низложение Филиппа в том же соборе, в котором Александр III отлучил первого Фридриха, а Григорий IX – второго. Поэтому заговорщики поспешили лишить его голоса раньше, чем он обнародовал бы свою буллу. Они вышли из Скулькола в ночь на 6 сентября и ранним утром вступили в Ананьи через открытые для них ворота с распущенными французскими знаменами и с криками: «Смерть папе Бонифацию! Да здравствует король Филипп!» Тотчас к ним присоединился Аденульф с городской милицией, и Ногаре объявил народу, что он прибыл для того, чтобы потребовать папу на суд собора.

Шум оружия разбудил старика в его дворце, входы в который были заграждены его племянником, графом Петром. Враги могли проникнуть в собор, с которым было соединено помещение папы, не раньше, как взяв сначала штурмом дом Петра и трех кардиналов: пенитенциария Джентилиса, Франческо Гаэтани и испанца Петра. Родственники папы мужественно защищались во дворце, и Бонифаций попытался выиграть время переговорами. Шиарра согласился дать ему девятичасовой срок для принятия унизительных условий, в числе которых было его отречение и немедленное восстановление дома Колонна. Когда эти пункты были отклонены, штурм снова возобновился. Чтобы проникнуть во дворец, осаждающие зажгли двери собора. Папа, напрасно призывавший народ Ананьи для своего освобождения, скоро увидел себя одиноким; его служители разбежались или перешли на сторону неприятелей; кардиналы удалились, за исключением Николая Боккасини Остийского и испанца Петра. Родственники папы положили оружие, и их, как пленников, увели в дом Аденульфа. Только кардиналу Франческо и графу Фунди удалось убежать переодетыми.

Когда Ногаре и Шиарра, один как представитель ненависти своего короля, другой как мститель за обиду своего дома, через трупы убитых, в числе которых был и один епископ, ворвались во дворец, частью бывший в пламени, то они увидели перед собой старика в папском облачении, с тиарой на голове, сидящего на троне и наклонившегося над золотым крестом, который он держал в руках. Он хотел умереть, как папа. Его внушавшая почтение старость и величавое молчание на мгновение обезоружили этих людей; затем они с криками стали требовать его свержения, объявили ему, что они в цепях повезут его в Лион для низложения, и унизились до ругательств, которые он величественно переносил. Свирепый Шиарра схватил его за руку, стащил с трона и хотел ударить его кинжалом в грудь, но Ногаре силой удержал его. Бешенство, раздражение, ужас и отчаяние были безграничны; однако благоразумие взяло наконец верх над страстью. Бонифаций был заперт во дворце и содержался в тесном заключении под стражей Райнальда де Супино, в то время как солдаты и горожане грабили его сокровища, считавшиеся безмерными, а также собор и дома папской родни.

Почти загадочная удача нападения показала, насколько папа сделался беспомощен в собственной стране; его родной город предоставил его во власть враждебной шайки, которая, за исключением Ногаре и двух французских рыцарей, вся состояла из итальянцев. «О несчастный Ананьи, – восклицал годом позже бессильный преемник Бонифация, – несчастный потому, что допустил у себя совершиться подобному делу! Да не падет на тебя ни роса, ни дождь; да падет он на другие горы и пройдет мимо тебя, потому что у тебя на глазах и когда ты мог защитить его, пал герой, обладавший чрезвычайной силой».

Бонифаций терпел в течение трех дней, отказываясь от пищи из страха или подозрения, под мечами своих врагов, которые, по-видимому, сами не знали, что им делать, так как их пленник, презирая смерть, отказывался уступить их требованиям. Скоро, впрочем, совершился поворот в его пользу. При известии о происшествии в Ананьи друзья Гаэтани в Кампаньи взялись за оружие, в то время как подвергшиеся насилию со стороны папы и его Непотов бароны Лациума пытались снова завладеть проданными ими имениями. В Риме, который заговорщикам не удалось привлечь на свою сторону, хотя в нем происходило неописуемое смятение, благоразумные граждане почувствовали нанесенное папе оскорбление. В понедельник 10 сентября кардинал Лука Фиески явился в Ананьи, проехал по улицам и призывал уже раскаявшийся народ отомстить преступникам. Ему отвечали криками: «Смерть изменникам!» – и та же толпа, которая так постыдно покинула Бонифация, теперь бешено бросилась штурмовать дворец, где он находился в заключении; французское знамя было разорвано, и пленник был освобожден. Ногаре и Шиарра бежали в Ферентино.

Слишком поздно спасенный папа произнес речь к народу со ступеней дворца; в эту минуту, проникнутый великодушным умилением, он простил всем своим обидчикам. В пятницу 14 сентября он покинул свой неблагодарный родной город и в сопровождении вооруженного отряда направился в Рим. Рассказывают, что Колонна пытались произвести еще нападение в пути, но были отбиты. Из Рима прислана была помощь; но так как Бонифация сопровождали только 400 всадников, то это показывает, насколько было холодно настроение в Риме; кардинал Матеус и Иаков Орсини предводительствовали этим отрядом, не столько чтобы оказывать помощь папе, сколько чтобы держать его в своих руках. Власть в Риме в это время принадлежала Орсини, где они же были и сенаторами. Когда после трехдневного переезда Бонифаций прибыл в Рим, то народ встретил его со знаками глубокого почтения; он ночевал в Латеране и оставался там два дня; затем процессией отправился к Св. Петру, и здесь пришедший в отчаяние старик заперся в покоях Ватикана.

Его возбуждение граничило с безумием. Его мучила мысль о мщении: он хотел созвать великий собор и уничтожить короля Филиппа, как когда-то Иннокентий IV посредством собора низвергнул Фридриха II. Но со времени его уничижения он был лишь тенью, которой уже никто не боялся. К окружающим его он относился с возрастающим недоверием, и если он вынужден был простить кардинала Наполеона, которого называли в числе заговорщиков, то это значит, что он уже потерял свою свободу. Орсини сторожили его глазами Аргуса и начали предписывать ему законы; они наполнили вооруженными людьми замок Ангела и Борго. Они боялись, что папа в отчаянии решится на какую-нибудь крайность, или были настолько неблагодарны, что хотели из его несчастья извлечь свою выгоду. Город Рим находился в состоянии глубокого возмущения и был разделен на две партии – за и против папы, за и против Орсини и Колонна. Сенаторы, не будучи в состоянии поддержать порядок, возвратили свою должность в руки народа. Бонифаций призывал на помощь Карла из Неаполя, но Орсини утаили его письма. Он хотел переехать в Латеран, так как в той части города господствовали Анибальди, ненавидевшие Орсини и не любившие Колонна, но Орсини воспротивились его выезду из Ватикана, и он увидел тогда, что он их пленник.

Дни, которые несчастный старик прожил в Ватикане, были выше всякой меры ужасны. Скорбь о совершенном над ним насилии, чувство бессилия, недоверие, страх, мщение, одиночество и отсутствие друзей волновали его страдающую душу. В эти мрачные часы перед его возбужденным духом являлась тень заключенного в башне Фумоне. Было естественно, что такой высокомерный человек, испытывая потрясающую реакцию против состояния, в котором он находился, мог выйти из себя и впасть в безумие. Рассказывали, что он заперся в своей комнате, отказывался от пищи, впал в неистовство, бился головой об стену и наконец был найден мертвым на своей постели. Враги Бонифация VIII находили удовольствие расписывать его конец самыми яркими красками, а умеренные противники видели в его случае Божье наказание за гордость сильного. Папский историк, бывший в Риме во время смерти Бонифация, говорит: «На 35-й день после его плена он умер; ум его был потрясен; он думал, что всякий входящий к нему пришел его арестовать». Эти простые слова заключают в себе более правильную оценку действительности, чем драматические картины других рассказчиков. Бонифаций VIII умер 86 лет от роду 11 октября 1303 г. и был похоронен в ватиканском склепе – капелле, которую он сам для себя выстроил.

Немногие папы имели так много врагов и так мало друзей; редко о ком-нибудь другом современники и потомство говорили с таким ожесточением. Если суждения о нем и были окрашены партийной страстностью, то все же в общих чертах мнение о нем твердо установилось: Бонифаций VIII был очень даровитый человек с деспотическим характером. Он не имел ни одной действительно духовной добродетели; это была личность вспыльчивая, склонная к насилию, вероломная, бессовестная, неумолимая, жадная до пышности и мирских сокровищ, полная честолюбия и земного властолюбия. Уже его современники называли его великодушным грешником, и лучше нельзя было его охарактеризовать. Дух времени был причиной его падения, как и падения Фридриха II. Он стремился к цели, которая стала уже фантастической; он был последним папой, столь же смело высказавшим идею миродержавной иерархии, как Григорий VII и Иннокентий III. Но Бонифаций VIII был лишь несчастным воспоминанием этих пап: он никогда не совершил ничего великого, и высокий полет его стремлений вместо удивления возбуждает лишь ироничную улыбку. Он не мог удержать папство на его высоте. Сцена в Ананьи, столь маловеличественная по сравнению с предыдущими сценами борьбы церкви против империи, была таким же полем битвы в истории пап, какими были Беневент или Тальякоццо в истории империи, где с незначительными средствами и в ограниченных условиях получен был результат долгих исторических процессов. Могила Бонифация VIII – надгробный памятник средневекового папства, вместе с ним похороненного силами времени. Ее и теперь еще можно видеть в гротах Ватикана, где каменное изображение этого папы лежит на саркофаге, с двухкоронной тиарой на голове, с лицом строгим и красивым и с его царственным выражением.

4. Бенедикт XI, папа. – Его отчаянное положение. – Он отменяет распоряжения своего предшественника. – Джентилис Орсини и Лука Савелли, сенаторы. – Колонна восстановлены в правах. – Бенедикт XI возбуждает процесс против преступления в Ананьи и умирает в 1304 г. – Долгий выборный спор. – Мстительная война Гаэтани в Кампаньи. – Климент V, папа. – Папский престол надолго остается во Франции

Кардиналы, стоявшие у гроба Бонифация VIII, хотя и ненавидели его при жизни, были потрясены и погружены в размышление о падении папского могущества, представителем которого был для них умерший. Город был вооружен. Друзья дома Колонна снова вызывающе смотрели на Орсини, и отношения партий сразу изменились. Через Порта Маджиоре входили неаполитанцы, так как Карл II, вызванный последними событиями, прибыл вместе со своими сыновьями, Робертом и Филиппом, и с войском как раз в день смерти Бонифация. Даже Фридрих Сицилийский послал корабли в Остио, как только услышал о бедственном положении папы. Король неаполитанский хотел управлять будущими выборами; между тем кардиналы собрались в соборе Св. Петра и без всякой борьбы уже 22 октября избрали папой умеренного человека, кардинала-епископа Остии. 1 ноября он вступил на папский престол.

Короткое правление Бенедикта XI возбуждает к себе глубокое сочувствие, так как оно служило переходом к Авиньонскому периоду. Он сам, как человек примирительного направления, мог бы занять рядом с Бонифацием VIII такое же прекрасное положение, какое имел Григорий X, поставленный рядом с Климентом IV, если бы его кротость была выражением спокойной силы, а не трусливой слабости. Николай Боккасини, сын нотариуса в Тревизо, был в молодости учителем в доме одного венецианского патриция, потом сделался доминиканцем и своими знаниями и добродетелями возвысился в церкви. Сам Бонифаций VIII сделал его кардиналом, и мы видели, что в Ананьи он, верный своему долгу, оставался до конца со своим благодетелем, когда другие кардиналы его покинули. Что должен был делать новый папа в тогдашнем отчаянном положении? Следовало ли ему взять оружие из холодной руки его предшественника, чтобы направить его снова против победившего врага? Народы, как доказывали Сицилия и Франция, уже презирали духовный меч; громы Латерана уже потеряли силу. Нападение в Ананьи и слабое движение, вызванное им в Италии, сделало очевидным одну вызывавшую тревогу истину, что прежние гвельфские основания папской власти устарели и не имели уже поддержки в итальянском народе. Папство, которое смогло разрушить силу империи, стало чуждым для Италии и очутилось как бы в воздухе. Беспомощное одиночество Бенедикта XI в эти дни разочарования действительно должно было быть ужасным.

Относительно французского короля он видел себя без союзников и безоружным Немецкая империя не имела ни силы, ни еще менее желания силой оружия восстанавливать ослабевшее папство. В первый раз целая нация в лице всех своих сословий восстала против требований папы, и это ее сопротивление было непобедимо. Бенедикт XI не мог сделать ничего другого, как только быстро отступить; он, а не Бонифаций VIII признал, что папство побеждено светской властью. Оно капитулировало, как осажденная крепость. Это изменение условий времени поразительно как зрелище всякого истинного величия, погибающего само в себе. Конечно, Бенедикт должен был что-нибудь сделать для наказания нанесенного церкви оскорбления, но он выполнил это без энергии и медленно. 6 ноября он начал процесс против похитителей церковного имущества в Ананьи и потребовал возвращения похищенного. Неизвестно, имело ли это требование какой-нибудь успех. Представители дома Колонна, из которых многие уже с торжеством возвратились в Рим, требовали вознаграждения за несправедливость, причиненную им Бонифацием; 23 декабря папа объявил о снятии отлучения с них всех, кроме Шиарры, восстановил их во владении фамильными имениями и отдал им назад Палестрину, запретив, впрочем, вновь выстраивать город без его позволения. Кардиналы Иаков и Петр, возвратившиеся из своих убежищ возле Перуджии и в Падуе, где они скрывались, добивались возвращения им их звания, и когда папа отказал им в этом, то обратились снова к защите французского короля.

Сам Филипп без труда достиг отмены распоряжений Бонифация VIII, так как Бенедикт был даже принужден пойти в этом ему навстречу. Король, отрицавший свое участие в преступлении, бывшем в Ананьи, предъявлял требования победителя к побежденным. Вместо продолжения папой процесса против него Филипп грозил продолжать его против мертвого Бонифация. Голос Франции требовал собора и осуждения всех действий бывшего папы, и Бенедикт предупредил явное поражение тем, что, не дожидаясь послания Филиппа, отменил все постановления Бонифация, направленные против Франции и королевского дома. Буллы от 13 мая 1304 г., которыми он отменил акты своего предшественника, чтобы снова примирить Францию с церковью, были смертными приговорами для всей политики папства. Они обозначают собой возвращение его назад от миродержавного положения и представляют поворотный пункт в его истории. Странная судьба как будто мстила Бонифацию VIII за Целестина V; также как и последний, он умер пленником, и его преемник уничтожил его декреты, также как были уничтожены акты Целестина.

Бенедикт XI даже отменил законы, изданные его предшественником в защиту городских свобод, и в этом выказал себя настолько же мелочным, насколько Бонифации был великодушен.

Бенедикт XI, преследуемый партиями Гаэтани и Колонна и находившийся в зависимости от Орсини, не имел в Риме ни минуты покоя. Едва Колонна были восстановлены в своих гражданских правах, как они явились в Капитолий с требованием вознаграждения за убытки. Сенаторами тогда были Джентилис Орсини и Лука Савелли. Бенедикт, которого никто не боялся и который сам всех боялся, хотел иметь где-нибудь безопасное местопребывание; он покинул Рим после праздника Пасхи и отправился в Монтефиасконе, Орвието и Перуджию. Только здесь, в столице гвельфской Умбрии, он осмелился выступить с обвинением против всех участников нападения в Ананьи. Он объявил отлучение против Ногаре, Райнальда де Супино, Шиарра Колонна и целого ряда других лиц и вызвал их к своему суду. Это возбудило бурю между виновными, считавшими, что их преступлен не погребено вместе с Бонифацием. Филипп Красивый, на которого голос всего света и ненависть Бенедикта тайно или громко указывали как на главного виновника гибели бывшего папы, был молчаливо затронут. 7 июня Бенедикт обнародовал этот декрет, а в начале июля умер. Говорили, что он был отравлен фигами, но это, конечно, выдумка. Бенедикт XI, поставленный между обязанностями спасти церковь уступчивостью и в то же время сохранить ее честь, подавленный чувством своего бессилия, умер в Перуджии; он был последний итальянский папа, за которым следовал ряд французов. За его кончиной последует Авиньон. Кардиналы, не обращая внимания на декрет Григория X, собрались уже 10 июля в архиепископском дворце в Перуджии, чтобы приступить к самому труднейшему выбору. Почти целый год он оставался спорным. Две партии разделяли между собой коллегию: итальянская, с Матеусом Орсини и Франческо Гаэтани во главе и французская, вождями которой были Наполеон Орсини и Николай де Прато Наполеон был один из самых могущественных сановников церкви и безгранично богат; он был сын Ринальдо, внук знаменитого сенатора Матеуса Рубеуса и кардинал с 1288 г. Он давно уже выказывал свое гибеллинское направление, и о нем осмеливались даже говорить, что он вместе с французским кардиналом Лемуаном подмешал яд несчастному Бенедикту. За этим конклавом в отдалении стоял король Филипп, стремившийся провести такого папу, который бы подчинялся его воле. Пока кардиналы спорили в Перуджии, Рим и Лациум были поглощены дикой партийной войной. Непоты Бонифация VIII с каталонскими наемными солдатами ходили по всей Кампаньи и вели мстительную войну против баронов, бывших виновниками гибели их дяди. В то же время Колонна вели войну с Орсини, которые овладели многими их поместьями; они снова явились с жалобой в сенат, и последний декретировал, что Колонна должны быть восстановлены в своих правах, так как преследование их было делом ненависти и злобы Бонифация VIII. Сенат уничтожил все совершенные этим папой передачи имений Колонна и присудил Петра Гаэтани и его сыновей к уплате 100 000 золотых гульденов вознаграждения за убытки. Но Гаэтани защищались, как храбрые люди. Этот род Непотов оставался еще могущественным и после гибели их дяди; он владел в Риме башней милиции, у Аппийских ворот укрепленным мавзолеем Метеллы; его вооруженные воины занимали 19 укреплений в Лациуме и многие замки около Витербо и в Патримониуме. Он имел большие лены в Тоскане, а в Неаполитанском королевстве владел графствами Казерта и Фунди с 32 укрепленными местами. Поэтому война между Гаэтани и Колонна свирепствовала многие годы, пока берт, король неаполитанский, наконец не примирил их.

Между тем в Перуджии был заключен такой компромисс: кардиналы итальянской фракции должны были выставить трех кандидатов заальпийских стран, а французская фракция в течение сорока дней должна была выбрать из них папу. Три француза, сторонники Бонифация VIII и противники Филиппа, были внесены в избирательный список, после чего французская партия тайно уведомила короля, что она хочет выбрать Бертрана де Гота, архиепископа бордоского. Король поспешил ознакомиться с ним, и честолюбивый прелат вступил с ним в соглашение. 5 июня кардиналы провозгласили его папой. Неизвестно, была ли выборщиками возложена на французского кандидата обязанность прибыть в Италию. Может быть, тогда еще никто не думал, что избрание француза будет равносильно переселению папства во Францию.

Бертран де Гот был сыном дворянина из Вилландро в Гаскони. Он учился в Орлеане и в Болонье и в 1299 г. Бонифацием VIII был назначен архиепископом бордоским. Так как в 1303 г. этот город перешел в подданство английского короля, то и его епископ не находился в непосредственной зависимости от французского монарха. Это обстоятельство и проявленная до той поры Бертраном самостоятельность по отношению к Филиппу (так, несмотря на запрещение последнего всем французским прелатам, он поехал в 1302 г. на октябрьский собор в Риме) – все это вероятно, не осталось без влияния на его избирателей. Но они ошиблись, так как Бертран вступил в дружественные отношения с французским королем и из желания сделаться папой вполне подчинился воле Филиппа, который один лишь мог обеспечить ему обладание тиарой.

Вместо того чтобы ехать в Рим, избранный папа потребовал, чтобы его избиратели прибыли во Францию. С удивлением узнали они об этом. Перехитренный Матеус Орсини, полный предчувствия, заранее высказал, что Святой престол надолго останется во Франции; 4 сентября 1305 г. Матеус умер в Перуджии. 14 ноября 1305 г. Бертран был коронован как папа под именем Климента V в церкви Св. Юста в Лионе в присутствии короля, Карла Валуа, герцога Иоанна Бретанского и многих из французской знати. Во время коронационной процессии случилось страшное несчастье: на папу обрушилась стена; он упал с лошади, его корона свалилась на землю, и лучшее ее украшение, драгоценный карбункул, потерялся; двенадцать баронов из его свиты были раздавлены; Карл Валуа был сильно поранен, а герцог бретанский даже умер потом от ран. Народ предсказывал несчастья и тяжелые времена.