Текст книги "История города Рима в Средние века"

Автор книги: Фердинанд Грегоровиус

Колонна бежали кто в одну, кто в другую сторону; свирепый Шиарра скитался, как в древности Марий, по лесам и болотам; рассказывают, что пираты поймали его на марсельском берегу и приковали его к судовой скамье, пока он не был выкуплен французским королем. Оба кардинала скрывались в Этрурии или Умбрии у дружественных им гибеллинов. Стефан искал себе убежища в Сицилии. Но так как он и там не был в безопасности, то переселился к английскому и французскому дворам. Этот благородный человек, бежавший от безграничного гнева нелюбимого миром папы, был принимаем с честью везде, где он появлялся; он представлял собой образец римского изгнанника, так что льстивший ему Петрарка сравнивал его со Сципионом Африканским. Мы еще встретимся с этим знаменитым римлянином в истории города Рима, уже во время трибуна Кола ди Риенцо, когда он уже в глубокой старости стоял на могиле своего несчастного врага Бонифация, а также и на могилах своих детей.

Глава VI
1. Столетнее юбилейное торжество в Риме. – Рихард Анибальди из Колизея и Джентилис Орсини, сенаторы, 1300 г. – Тосканелла подчиняется Капитолию. – Данте и Иоанн Виллани в качестве паломников в Риме

Бонифаций VIII пережил еще один великий триумф, раньше чем подвергся тяжелым испытаниям в борьбе. Он открыл наступление XIV века ставшим знаменитым паломническим торжеством. Столетний юбилей в Древнем Риме сопровождался блестящими играми, но воспоминание об этом исчезло, и нет никакого известия о том, чтобы конец или начало столетия в христианском Риме когда-либо торжествовалось церковным праздником. Массовые паломничества к св. Петру приостановились во время крестовых походов; после их прекращения прежнее стремление народов снова возникло и направило их к гробницам апостолов. Правда, в этом благочестивом стремлении значительная доля принадлежала умному образу действий римского духовенства. В Риме начали около Рождества 1299 г. (а праздником

Рождества по летосчислению римской курии заканчивался год) ходить толпами к Св. Петру как из города, так и из провинции. Слух об отпущении грехов и о паломничестве в Риме распространился по свету и возбудил в нем движение. Бонифаций чал форму и санкцию этому все усиливавшемуся движению, обнародовав 22 февраля 1300 г. юбилейную буллу, которая обещала полное прощение грехов всем тем, кто в течение года посетит базилики Св. Петра и Павла. Паломничество должно было продолжаться для местных жителей тридцать дней, а для чужестранцев пятнадцать. Только враги церкви были исключены: такими врагами папа считал Фридриха Сицилийского, Колонна и их сторонников и, странным образом, всех христиан, имевших торговые сношения с сарацинами. Таким образом, Бонифаций воспользовался юбилеем, чтобы публично заклеймить своих противников и устранить их от сокровищницы христианской благодати.

Прилив паломников был беспримерный. Рим день и ночь представлял зрелище армии входящих и выходящих богомольцев. Наблюдатель этой знаменательной сцены, поместившись на каком-нибудь высоком месте в городе, мог видеть, как с юга и севера, с востока и запада по старинным римским дорогам шли, как во время переселения народов, толпы людей, а смешавшись с ними, он был бы в затруднении определить их отечество. Шли итальянцы, провансальцы, французы, венгерцы, славяне, немцы, испанцы, даже англичане. Италия предоставила странникам свободу движения по дорогам и установила Божий мир. Они приходили в плащах пилигримов или в национальных одеждах их стран, пешком, верхом или на телегах, на которых везли усталых и больных или на которых были нагружены их пожитки; встречались столетние старики, сопровождаемые их внуками, и юноши, которые, как Эней, несли в Рим на плечах отца или мать. Они говорили на разных языках, но пели молитвенные песнопения на одном языке церкви, и их страстные стремления имели одну и туже цель. Когда в освещенной солнцем дали показывался им темный лес башен священного города, они поднимали радостный крик «Roma, Roma!», как мореплаватели, после долгого путешествия открывавшие выступающую из моря землю. Они бросались на землю, чтобы молиться, и вставали со страстным криком: «Святые Петр и Павел, помилуйте нас!» У городских ворот их встречали земляки и городские попечители, заведовавшие продовольствием, чтобы указать им помещение, но раньше того они отправлялись к храму Св. Петра, всходили на коленях по лестнице преддверия и затем в экстазе падали на землю у апостольской гробницы.

Целый год Рим представлял из себя паломнический лагерь, кишащий народом и оглашаемый вавилонским смешением языков. Говорят, что ежедневно в него входили и из него выходили 30 000 богомольцев и что каждый день в городе находилось 200 000 чужестранцев. Площадь, занимаемая Римом, в первый раз после долгого времени была снова вся заселена, хотя и не совсем заполнена.

Образцовое управление заботилось о порядке и о дешевизне жизни. Год был плодородный; Кампанья и ближайшие провинции присылали провизию в изобилии. Бывший в числе паломников хроникер рассказывает: «Хлеб, вино, мясо, рыба и овес были на рынке в изобилии и были дешевы; сено, напротив, очень дорого. Квартиры были так дороги, что я за свою постель и за стойла для моих лошадей должен был ежедневно уплачивать торнский грош, кроме стоимости овса и сена. Когда я в сочельник уезжал из Рима, то видел огромные толпы уходящих паломников, которых никто не мог бы сосчитать. Римляне определяли общее их число в миллиона мужчин и женщин. Не раз я видал, что мужчины и женщины были за таны под ногами, и сам я несколько раз с трудом избегал этой опасности» Дорога, которая вела из города через мост Ангела к Св. Петр у была слишком тесна, поэтому в стене недалеко от древнего надгробного памятника Meta Romuli проделали новую дорогу к реке. Для предупреждения несчастных случаев было установлено, чтобы идущие вперед шли по одной стороне моста, а возвращающиеся – по другой; мост в то время был застроен лавками и разделялся вдоль на две половины. Процессии безостановочно шли к Св. Павлу за воротами и к Св. Петру, где показывали уже тогда высокопрославленную реликвию – смоченный потом платок Вероники. Каждый богомолец клал жертвенный дар на алтарь апостолов, и тот же хроникер из Асти утверждает, как очевидец, что у алтаря Св. Павла днем и ночью стояли два клирика с граблями в руках, которыми они сгребали нечетное количество денег. Сказочный вид духовных лиц, которые с улыбкой гребли деньги, как сено, давал повод злобным гибеллинам утверждать, что папа только для денежной прибыли и учредил юбилейный год. И в самом деле Бонифацию нужно было много денег, чтобы покрывать издержки своей войны с Сицилией, которая поглощала неисчислимые суммы. Если бы монахи у Св. Павла вместо медной монеты находили золотые флорины, то, конечно, они собрали бы баснословные богатства; но горы денег у Св. Павла и у Св. Петра состояли большей частью из мелкой монеты, пожертвованной бедными богомольцами. Кардинал Иаков Стефанески особенно отметил это и жаловался на изменившиеся времена; теперь жертвовали только бедняки, а короли, не похожие на трех волхвов, не приносили больше даров Спасителю. Юбилейный доход был однако довольно значителен, так что папа мог из него уделить обеим базиликам капитал для покупки имений. Так как в обыкновенные годы дары, приносимые паломниками к Св. Петру, достигали 30 400 золотых гульденов, то можно себе представить, насколько значительнее должны были быть барыши великого юбилейного года. «Дары паломников, – писал флорентийский летописец, – дали сокровища церкви, и все римляне разбогатели от продажи товаров».

Действительно, юбилейный год был для них золотым годом. Поэтому они любезно относились к паломникам, и нигде не было слышно о каком-нибудь насилии. Когда гибель дома Колонна восстановила в Риме врагов против папы, то он обезоружил их чрезвычайными выгодами, приобретенными римлянами, которые постоянно жили только на деньги чужестранцев. Римскими сенаторами были в это время Рихард Анибальди из Колизея (из которого Анибальди уже вытеснили Франджипани) и Джентилис Орсини, имя которого можно еще и теперь прочесть на одной надписи в Капитолии. Благочестивое одушевление паломничества не помешало этим правителям вести войны по соседству; они предоставили пилигримам молиться у алтарей, а сами под знаменами Рима пошли против Тосканеллы и покорили этот город под власть Капитолия.

Можно себе представить, какая масса реликвий, амулетов и изображений святых была продана за это время в Риме, а также как много остатков древности, монет, гемм, колец, скульптурных вещей, мраморных обломков и рукописей унесено было пилигримами в их отечество. Когда эти странники достаточно удовлетворяли свои религиозные потребности, они обращали свои удивленные взоры на памятники древности. Античный Рим, который они обходили с книгой Mirabilia в руках, оказывал на них свое чарующее действие. В 1300 г. эту классическую мировую сцену оживляли, кроме воспоминаний древности, и иные воспоминания о деяниях пап и императоров, начиная с Карла Великого. И человек, восприимчивый к голосу истории, мог быть сильно охвачен им именно тогда, когда толпы пилигримов изо всех стран являлись в этом величественном мире развалин живыми свидетелями вечного значения Рима для человечества. Едва ли можно сомневаться в том, что и Данте в эти дни был в Риме и что луч от них пал на его бессмертное творение, которое начинается в Пасхальную неделю 1300 г. Образ мирового города воспламенил душу и другого флорентинца. «Я тоже участвовал, – пишет Джованни Виллани, – в этом благословенном паломничестве в священный город Рим, и когда я увидел в нем великие и древние предметы и прочитал историю великих дел римлян, описанных Вергилием, Саллюстием, Луканом, Титом Ливием, Валерием, Павлом Орозием и другими мастерами-историками, то я воспринял от них слог и форму, хотя как ученик, и недостоин был совершить такое великое дело. Таким образом, в 1300 г., возвратившись из Рима, я начал писать эту книгу во славу Божию, святого Иоанна и в честь нашего города Флоренции». Плодом творческого возбуждения Виллани была его история Флоренции, самая большая и самая наивная хроника, которую создала Италия на своем прекрасном языке. И многие другие талантливые люди могли в это время получить в Риме плодотворные впечатления.

Для Бонифация юбилей был настоящей победой. Прилив народа из всех стран в Рим показал ему, что вера человечества еще видела в этом городе священный храм связующий весь мир. Величественный праздник примирения казался потоком благодати, пролившимся на его собственное прошлое и потопившим в забвении ненавистные воспоминания о Целестине V, о войне с Колонна и все обвинения, возведенные на него врагами. В эти дни он мог в излишестве чувствовать такую полноту почти божеской власти, как едва ли какой-нибудь из бывших до него пап. Он занимал высший престол Западной Европы, украшенный добычей, взятой у империи; он был «наместником Бога» на земле, догматическим верховным главой мира, державшим в своих руках ключи благословения и погибели; он видел тысячи людей приходящих издалека к его трону и повергающихся перед ним в прах, как перед высшим существом. Он не видал только королей. Кроме Карла Мартелла, ни один монарх не явился в Рим, чтобы в качестве верующего получить прощение грехов. Это показывало, что вера, давшая когда-то победу в битвах Александру III и Иннокентию III, иссякла при королевских дворах.

Бонифаций VIII окончил достопамятный праздник в Рождественский сочельник 1300 г. Этот год составляет эпоху в истории папства и Рима, потому что за этим восторженным, торжественным годом последовал, как ужасная его противоположность, трагический конец папы, падение папства с его высоты и погружение города Рима в ужасное одиночество.

2. Победы Фридриха в Сицилии. – Бонифации призывает Карла Валуа в Италию. – Империя. – Адольф и Альбрехт. – Тоскана. – Белые и черные. – Данте в Ватикане. – Неудача Карла Валуа. – Мир в Кальтабеллоте. – Борьба Бонифация с Филиппом Красивым. – Булла Clericis Laicos. – Сожжение буллы в Париже. – Франция против папы. – Ноябрьский собор в Риме. – Французский парламент апеллирует ко Вселенскому собору. – Папа признает Альбрехта Австрийского. – Унижение империи

С начала XIV века счастье отвернулось от Бонифация. Король Фридрих, в лице которого воскрес новый Манфред, защищал Сицилию своей собственной силой и готовностью народа к жертвам против массы противников. Папа хотел еще сделать одно большое усилие, чтобы восстановить на острове верховную власть церкви. Покинутый Иаковом Арагонским и недовольный слабостью Карла II, которому он посылал предписания, как будто бы он сам был владетелем Неаполя, он призвал на помощь второго Анжу, брата Филиппа, короля французского. Второй папа еще раз призывал французского принца к вмешательству в дела Италии; поэтому гневный приговор Данте над Бонифацием имел свое справедливое основание в появлении этого чужестранца в его отечестве. Карла Валуа, графа Анжуйского, привлекали большие обещания: в награду за его будущие подвиги, покорение Сицилии и итальянских гибеллинов он должен был получить римское сенаторство и вместе с рукой Екатерины де Куртенэ, которая раним е отвергла молодого Фридриха, наследовать претензии ее дома на Византию. Граф прибыл с наемными солдатами и авантюристами и поспешил к папе в Ананьи, куда явился также и Карл II со своими сыновьями. Они сговорились насчет похода, и Бонифаций назначил Валуа (3 сентября 1301 г.) генерал-капитаном церковного государства, а также князем-миротворцем в Тоскане, так что на деле повторялись времена первого Анжу.

Наместничество в Тоскане, которую папа хотел теперь взять во владение церкви он передал ему вследствие вакантности престола империи, находившейся в совершенном бессилии. В коротких словах, положение дел в ней было следующее: после смерти Рудольфа корона Германии была отдана безвластному, но храброму графу Адольфу Нассаускому. Его соперник Альбрехт Австрийский, сын Рудольфа, употребил несколько лет на то, чтобы склонить немцев к отпадению от своего противника, который после его низложения имперскими чинами 2 июля 1298 г. потерял корону и жизнь в битве при Гелльнгейме. Альбрехт вступил на престол 24 августа того же года, однако Бонифаций, согласие которого не было испрошено, отказал Альбрехту в признании, тем более что последний заключил союз с Филиппом Французским. Он смотрел на него как на государственного преступника и убийцу короля; он даже потребовал его к своему суду и запретил всем имперским князьям признавать его римским королем. Рассказывают, что Бонифаций принял германских послов в театральной позе, сидя на троне, с короной на голове и с мечом в руке, и что он гневно крикнул им: «Я, я император». В письме к герцогу Саксонскому он предлагал, чтобы тот поддержал его переговоры с Альбрехтом Австрийским, от которого он требовал уступки Святому престолу имперских прав на Тоскану. В этом письме он говорил, что всякая честь, достоинство и всякое владение Римской империи имеет своим источником милость папы. Вероятно, он подал Карлу Валуа надежду и на получение римской короны, если он будет служить его намерениям.

Валуа не имел ни одного из тех качеств, которые доставили первому Анжу обладание королевством. Он играл в Италии несчастную роль. Сначала папа послал его в Тоскану, где в это время произошел переворот, имевший тяжелые последствия. Гвельфская Флоренция, находившаяся тогда в самом цветущем состоянии, разделилась на партии Донати и Черки, на белых и черных, из которых первая из Умеренных гвельфов превратилась в гибеллинов. Бонифаций послал туда кардинала Матеуса де Акваспарта; но этот легат, встреченный насмешками господствовавших тогда белых, покинул город, наложивши на него интердикт. Данте дал этой флорентийской борьбе бессмертное выражение, и из бурь, происходивших в маленькой Республике, которые раньше затерялись бы как беглые мгновения в мировой истории, создалось величайшее поэтическое творение христианского периода. Очень интересно представить себе Данте перед Бонифацием VIII – самый глубокомысленный ум Средневековья перед последним величественным средневековым папой. Данте прибыл в Рим в качестве депутата от флорентийских белых, чтобы действовать против черных при папском дворе; с этого времени (1301 г.) он уже не видал более своего родного города и до самой смерти блуждал в изгнании. Выступления Данте в Ватикане, его речи, его заблуждения, суждения о Бонифации остались незамеченными; но скоро после того поэт, как судья мертвых, ввергнул гордого папу в свои поэтический ад, и это фантастическое, страшное место вечного наказания сделалось силой его гения действительным местом казни в истории.

Старания белых снова установить единство в их родном городе и устранить вмешательство в их дела чужестранца не удались. Черные представили папе, что их противники работают на руку его врагам, и Валуа, призванный из Нери, вступил 1 ноября 1301 г. во Флоренцию. Гибель счастья прекрасного города и предательское изгнание белых было следствием этого вмешательства. Тоскана разделилась на две партии, и поддержка, которую папство имело до сей поры от тамошних гвельфов, была теперь потеряна. Эгоистическое покровительство, оказываемое Бонифацием одной партии, скоро получило свое отмщение. Оказавшийся неспособным во Флоренции, которую он оставил в состоянии смуты, Валуа прибыл весной 1302 г. в Рим, где он не получил должности сенатора. Затем он отправился в Неаполь, чтобы стать во главе большого предприятия против Сицилии, которое папа снарядил на средства церковной казны. Здесь он тоже не был счастливее, так как Фридрих истребил неприятельское войско в мелкой войне и достиг неожиданного мира. По договору в Кальтабеллоте (31 августа 1302 г.) он был признан пожизненным королем Сицилии и женился на Элеоноре, дочери Карла II, наследникам которого он обещал передать после своей смерти владение островом. Это обещание, не подтвержденное сицилийским парламентом, никогда не было выполнено. Бонифаций отказывался дать свое согласие на мир, в котором не было обращено внимания ни на церковь, ни на него самого. Потом, однако, он подтвердил его с условием, что Фридрих признает себя ленником церкви; но Фридрих никогда не платил ей дани. Сознание могущества папы уже ослабело в это время. Другая, более важная борьба, к которой он был принужден в силу принципа римской церкви, разразилась теперь, и в этой короткой, но важной в мировой истории борьбе Бонифаций VIII бил побежден.

Борьбу против чрезмерности власти церкви, в которой погибли Гогенштауфены после того, как они потрясли основные твердыни папства, предпринял теперь французский монарх. Это событие сделалось одним из важнейших переворотов в церковном и государственном мире. В течение всего Средневековья Франция была убежищем и вернейшей защитницей папства; она содействовала падению Гогенштауфенов, заменив немецкое влияние в Италии и в Риме своим собственным. Но когда папы сделали членов французского королевского дома на итальянском престоле протекторами церкви, то слабость их была наказана в силу того постоянно проявляющегося закона, что покровители превращаются в завоевателей. С появлением Карла Анжуйского папство было на деле постепенно захвачено Францией, пока наконец Святой престол был перенесен в устье Роны и в течение 70 лет был занят французами. Столкновение церковных притязаний с национальной гордостью Франции было неизбежно, когда Бонифаций VIII, в условиях века, уже ушедшего вперед, сделал попытку обратить основы папского миродержавства против покровительствующей силы. Германская империя была побеждена папами потому, что она не имела под собой практического основания; но спор с папой французского короля был борьбой государственного права против церковного права на почве национальной монархии, защищаемой земскими чинами. Продолжительная реакция государственной идеи против европейского церковного права, проникшего во все гражданские и экономические отношения, есть вообще важнейший мотив в средневековой истории; он является в каждом ее периоде под различными формами и названиями, в особенности в споре за инвеституру и в борьбе Гогенштауфенов, затем продолжается в Реформации, во французской революции и остается заметным даже в новейших конкордатах и в колебаниях нашего времени.

В то время во Франции царствовал Филипп Красивый, внук того Людовика IX, которого сам Бонифаций VIII в 1297 г. причислил к лику святых. Это был талантливый и честолюбивый государь, бессовестный деспот, но один из основателей французской монархии. Такой человек был как раз способен противостать вызывающей гордости такого папы, как Бонифаций VIII. Вмешательство папы в войну Франции с Англией, в которой он надеялся занять положение судьи, инвеституры и взыскание церковной десятины поссорили Филиппа с римской курией. В защиту церковного иммунитета вообще Бонифаций издал 25 февраля 1296 г. буллу Clericis Laicos – торжественное запрещение всем духовным лицам и общинам давать подарки или платить подати мирянам без папского дозволения. Эта булла всего тяжелее отразилась на короле Филиппе, который нуждался для своих фландрских и английских войн в денежной помощи духовенства и в своем безденежье принужден был прибегать к постыдной фальсификации монеты. Он ответил запрещением вывоза денег из Франции, которое было не менее тяжело для Рима.

Когда эта буря благодаря уступчивости папы утихла, началась в 1301 г. другая, еще сильнее. Причиной ее были противоречия между духовными и светскими имущественными правами и по вопросу об управлении вакантными бенефициями, на которые французская корона предъявляла претензию, как на регалии. Папский легат был арестован и привлечен к суду; парламент присоединился к насильственному поступку короля, после чего Бонифаций 5 декабря обратился к королю с буллой, которая возмутила всю Францию. Он упрекал Филиппа за его насилие над правами церкви; высказывал ему, что папе от Бога предоставлена абсолютная полнота власти над королями и королевствами; остерегал его против заблуждения, что над ним нет никого высшего; предлагал ему удалить своих дурных советников и приглашал французское духовенство прибыть 1 ноября 1302 г. в Рим на собор для решения вопроса, прав или неправ был король. Буря раздражения поднялась при французском дворе; ученые юристы, в том числе Пьерр Флотте и Гильом де Ногаре, усиливали гнев короля своими речами, а может быть, также и вымышленными писаниями папы; кричали, что Бонифаций намеревается сделать свободную Францию вассальной страной. Папская булла 11 февраля 1302 г. была публично сожжена в Париже в соборе Notre Dame, и уничтожение ее было возвещено герольдом при трубных звуках. Это пламя, впервые истребившее папскую буллу, было историческим событием. Легат был изгнан с позором; королевским указом, как во времена Фридриха II, было запрещено клиру ехать на собор. Собравшийся 10 апреля в церкви Notre Dame парламент представителей трех сословий подтвердил эти решения; Дворянское и городское сословие сами предложили свою поддержку, а епископы, которые уже находились в отношении подданства к королю, волей-неволей подчинились его приказанию. В первый раз еще духовенство какой-нибудь страны покинуло папу и стало на сторону светского государя. Когда Бонифаций получил письма, в которых галликанская церковь выступала против его утверждения, что папа и в светских делах стоял выше королей, и просила освободить ее представителей от путешествия в Рим, то он мог понять, что перед ним открылась пропасть. Однако он уже не мог отступить назад без того, чтобы не уничтожить морально в глазах света папскую власть; он должен был попытаться разбить объединяющуюся французскую монархию, как его предшественники разбили делавшуюся абсолютной империю Гогенштауфенов.

На ноябрьском соборе в Латеране, на который явились лишь немногие из французского духовенства, Бонифаций обнародовал буллу Unam Sanctam. В ней он соединил все положения своих предшественников о божественной власти пап и все их захваты власти, бывшие в течение многих столетий до него, в одном безумно дерзком изречении: «Мы заявляем, что в силу необходимости спасения римскому папе подчинена всякая тварь человеческая». Этот догмат он сделал венцом воздвигшегося до неба здания римской иерархии. Однако же провозглашение папской судебной власти на земле осталось в устах Бонифация VIII лишь бессильным словом, хотя этот взгляд повторялся еще в Авиньонском периоде и вызвал в сферах теологии и юриспруденции целую бурю рассуждений, которые еще и в наше время не вполне закончены. Когда попытка примирения не удалась и папа грозил отлучением, то Филипп для борьбы со своим врагом воспользовался государственными сословиями: первый действительный государственный парламент Франции низвергнул кичливое папство. Он заседал в Лувре 13 июня 1303 г. Наиболее почетные магнаты явились в качестве обвинителей папы. Обвинения, возводимые ими на более чем восьмидесятилетнего старика, были по большей части столь нелепы, что в них нельзя видеть чего-либо другого, кроме выражения прорвавшейся ненависти. Однако тот факт, что национальный парламент привлекал к обвинению папу и апеллировал против него ко Вселенскому собору, имел серьезное значение и грозил тяжелыми последствиями. Несколькими годами раньше два кардинала требовали того же папу к ответу перед собором, теперь то же делали представители великой, строго католической нации. Таким образом, против принципа папского единовластия была вызвана власть, к которой когда-то в первый раз обратился Фридрих II. Вся Франция во всех своих духовных и светских корпоративных учреждениях повторила эту апелляцию.

Бонифаций видел приближение страшной катастрофы; он не потерял мужества но в своем ослеплении он обманывался относительно границ папского могущества. Только его собственный пример и поражение папства, которое должны были признать за факт его непосредственные преемники, уяснили миру действительное положение вещей. Папство было побеждено потому, что оно было неспособно привлечь к себе Италию после падения империи и осуществить гвельфский принцип. Папы отказались от великой национальной политики Александра III и Иннокентия III. Чтобы низвергнуть Гогенштауфенов, они призвали в Италию иностранных монархов, но не могли разрешить противоречий между гвельфами и гибеллинами. Политический идеал курии не укоренился на почве Италии; гвельфская идея казалась большому числу итальянцев революционным новшеством; они тем менее уважали папство, что видели его вблизи.

Бонифаций готов был уже искать в немецкой империи защиты против Франции, и Альбрехт с большими обещаниями предложил ему свои услуги, вследствие чего папа нашел государственного изменника и убийцу короля достойным римской короны. Он признал его 30 апреля 1303 г., но обращался с ним свысока, как с умоляющим грешником, которого он миловал по праву, а римскую корону давал только по своей милости. Разрешив его от всех союзов с иностранными королями, он особенно обеспечил себе его помощь против Филиппа Красивого. Нюрнбергские грамоты 17 июля 1303 г. представляют самые жалкие свидетельства рабского подчинения имперской власти папству. Римский король, не краснея, признавал, что один папа может даровать императорскую корону, что курфюрсты пользуются лишь переданным от папы правом избрания императора, что все, чем обладает император империя, происходит лишь из папской милости. Он обещал не посылать в итальянские имперские земли никакого наместника без согласия Святого престола и даже унизился до обещания не допускать без позволения папы избрания в римские короли которого-либо из своих сыновей от сводной сестры Конрадина. До такого глубокого унижения пала империя в лице одноглазого, умственно ничтожного сына Рудольфа! Глава империи, наследник Гогенштауфенов, признавал себя ленником папы в то самое время, когда французский король призывал папу к ответу перед Вселенским собором за его заявление о том, что королевская власть подчинена Святому престолу. Это послужило еще одним основанием для заблуждения Бонифация VIII относительно своей действительной силы.