Текст книги "История города Рима в Средние века"

Автор книги: Фердинанд Грегоровиус

2. Иннокентий созывает собор в Лионе, 1245 г. – Низложение императора. – Последствия этого приговора. – Воззвание Фридриха к государям Европы. – Контрманифест папы. – Настроение в Европе. – Чего хотел император. – Иннокентий IV решается на войну на жизнь или смерть против дома Гогенштауфенов

Бегство папы было мастерским ходом, благодаря которому действие великой драмы повернулось в его пользу. Оно выставило Фридриха гонителем, а Иннокентия мучеником, причем последний благодаря своему увенчанному счастьем мужеству явился и энергичным человеком. Оно произвело во всем мире глубокое впечатление и больше повредило престиж у Фридриха, чем это могло бы сделать большое проигранное сражение. Смущенный император послал графа Тулузского в Геную просить беглеца о возвращении и примирении. В длинном манифесте он изложил всему миру ход событий и описал переговоры, которые он вел с папой до момента его бегства: он видел себя вовлеченным в новую войну с церковью и в худшем положении, чем он был раньше. На месте Григория IX стал Иннокентий IV, т. е. на место горячего и страстного, но открытого и честного врага – недобросовестный и хитрый противник.

Папа пробыл три месяца в монастыре Св. Андрея близ Генуи, затем отправился во Францию, чтобы, подобно своим предшественникам, найти там себе приют. После многих затруднений он только 2 декабря достиг Лиона. Этот цветущий город, хотя и считавшийся подвластным империи, в действительности был независимой общиной и мог предоставить ему достаточную безопасность. Счастье дать у себя пристанище римской курии было, впрочем, сомнительно и дорого стоило. Иннокентий желал бы быть принятым в государстве какого-нибудь могущественного короля; но Англия и Арагон и даже Франция вежливо просили его избавить их от этой чести; поэтому он остался в Лионе. 3 января 1245 г. он созвал собор, на суд которого он не вызвал в законной форме императора.

Только 140 прелатов, большей частью из Франции и из померкнувшей уже Испании, которая даже выставила обвинителей против Фридриха, почти никого из Германии – таков был состав собора, созванного в июне в Лионе. Трудно было бы назвать этот романский собор вселенским. Он открылся 26 июня. Известный юрист Таддеус Суесский с достоинством и красноречиво защищал своего государя. Он просил отсрочки суда; она была дана, но срок был определен очень короткий. Император, бывший в Вероне, отправил новых послов, прибытия которых не дождались– 17 июля над ним снова было произнесено отлучение и великий император был объявлен низложенным. Приговор этот был торопливо прочитан папой пораженному неожиданностью собранию, и вообще процессу недоставало закономерной формы вызова к суду, основательных свидетельских показаний и надлежащей защиты. Адвокат императора, который уже апеллировал к будущему папе и к Вселенскому собору королей, князей и прелатов, в отчаянии ударил себя в грудь, услышав этот гибельный приговор; он заявил свой протест и уехал.

Решение Лионского собора было одним из самых роковых событий во всемирной истории; его убийственное действие низвергло древнюю германскую империю; но и церковь была очень глубоко поражена собственной молнией. Низложение императора имело теперь своим последствием противопоставление ему другого, тогда как Фридрих II не мог и думать о том, чтобы, подобно Генриху IV и его преемникам, бороться с папством оружием раскола. Теперь речь шла уже не о том, чтобы вытеснить церковного папу посредством императорского папы, а скорее о том, чтобы смирить духовную власть вообще, в лице папы поднявшуюся над уровнем властителей, и освободить светскую власть от ее деспотизма.

Фридрих обратился за помощью ко всем государям Европы. Его достопамятный манифест говорил им следующее: «Счастливыми называли в древности тех, кому чужое несчастье служило предостережением. Предшественник подготавливает судьбу преемника, и, как печать на воске, так пример отпечатывается на нравственной жизни. Если бы другие обиженные государи дали бы мне такой предостерегающий пример, какой я даю вам, христианские короли! Называющие себя сегодня пастырями притесняют сыновей тех отцов, милостыней которых они питались; они сами, сыновья наших подданных, забывают, кто их отцы, и, достигнув апостольского звания, не почитают ни императора, ни королей. Об этом свидетельствует дерзость Иннокентия. Созвав Вселенский, как он его называет, собор, он осмелился без вызова на суд и без доказательства вины присудить меня к низложению и тем нанес всем королям безмерное оскорбление. Чего только каждый из вас, королей, не может ожидать от дерзновения этого духовного властителя, когда он, не имея в светских делах надо мной никакой судебной власти, осмеливается низложить меня, того, который посредством торжественного избрания владетельными князьями и с согласия всей, тогда еще справедливой, церкви, волей Божией коронован был императорской диадемой. Но я не первый и не буду последним из тех, кого, злоупотребляя духовной властью, пытаются свергнуть с престола. Часть этой вины лежит на вас, потому что вы повинуетесь лицемерным святошам, властолюбие которых не утолило бы все воды Иордана. Если бы ваше легковерное простодушие не было введено в соблазн лицемерием этих книжников и фарисеев, то вы бы узнали отвратительные, невыразимые для стыдливости пороки этой курии и стали бы гнушаться ее. Они вымогают, как вам хорошо известно, большие доходы из многих королевств; это есть источник их безумного высокомерия. У вас, христиан, они просят милостыни, чтобы на эти средства у них пировали еретики; вы разоряете дома своих друзей, чтоб строить города врагам. Но не думайте, чтобы приговор папы мог сломить мою гордость. Моя совесть чиста – со мною Бог. Его призываю я во свидетели; моим всегдашним намерением было возвратить всех духовных лиц всякого ранга, особенно самых высокопоставленных, к апостольской жизни, к смирению Спасителя и к устройству чистой первобытной церкви. Тогда бы духовенство старалось обращать взоры свои вверх, на ангелов, блистать чудесами, исцелять больных, воскрешать мертвых и покорять князей и королей святостью жизни, а не силой оружия. Но эти служащие миру, опьяненные сластолюбием священники презирают Бога, потому что их религия потонула в потоке богатства. У таких отнять эти вредные имения, эту тяжесть их проклятия будет воистину делом любви; и к этому мы и все государи вместе с нами должны ревностно приложить свою руку, чтобы духовенство было лишено всего излишнего и, довольствуясь умеренным достатком, снова посвятило бы себя служению Богу».

На веские обвинения императора папа ответил чрезвычайным изобилием теоретических доказательств его права судить императора и королей; основным пунктом папского плана было: возвести в непоколебимый навеки закон то доказанное уже на практике предыдущими событиями положение церкви, что папа получил от Христа судебную власть над королями. Поэтому Иннокентий IV утверждал, что папа есть наместник Христа, который передал ему полную судебную власть на земле; что Константин передал церкви незаконную тиранию империи и только потом получил ее, как законную власть, в ленное владение от церкви; что оба меча принадлежат церкви, которая передает при короновании светский меч императору для своей защиты. Он говорил, что император по старинному обычаю должен приносить присягу на подданство папе, своему верховному феодальному господину, от которого он получает титул и корону. «Император упрекает церковь, пишет папа, за то, что она не так часто блещет чудесной силой, как то было в первобытные ее времена, что, согласно с пророчеством Давида, семя его сделалось могущественно на земле, и духовные пастыри блещут почестями и богатствами. Мы сами предпочитаем нищету духом, которая лишь с трудом может быть сохранена при избытке богатства; но мы утверждаем, что грешно не пользование богатством, а злоупотребление им». Это письмо есть важнейший документ относительно средневекового воззрения духовенства на значение папского сана. Иннокентий IV открыто опроверг им равновесие духовной и светской власти и прямо требовал для Святого престола соединения обеих властей. Европейским монархам не пришлось бы в течение веков бороться с этими безмерными, убийственными для всякой свободы принципами, если бы они тогда признали дело Фридриха своим делом.

Духовная жизнь Западной Европы делилась тогда между монашеством и рыцарством, между феодальным произволом и холопством, верующим фанатизмом и свободомыслящим еретичеством, между домашним, житейским трудом и тихой работой мысли, на бесчисленные направления, права, привилегии, государства в государстве, обособленные или кастообразно разграниченные; объединяющая, создающая национальное государство королевская власть еще только зарождалась. В запутанной ткани противоположных партийных целей, национальных стремлений интересов городских индивидуальностей и феодального владения одна лишь церковь являлась в виде твердой и хотя многочленной, но бесконечно простой системы, с ее иерархией, равномерно объемлющей все народы, с ее догмой и каноническим правом, с ее центром в Риме и бесспорным главой – папой. Церковь – духовная империя – становилась на место светской империи. Короли и страны сделались данниками папы; его судебные и податные учреждения были во всех провинциях, и все епископы признавали его верховенство. Тех же государей, к которым Фридрих II апеллировал против посягательства духовенства на светскую власть, папа призывал встать под знамя церкви, которая защищает свободу королей и народов от тиранических замыслов Гогенштауфенов, и мир примирялся с злоупотреблениями папской власти при мысли, что в ней он все-таки имел трибунал, привлекавший к ответственности и судивший и императора, и королей. Он признавал за папой эту судебную власть и только присоединялся к жалобам Фридриха на алчность клира, которая истощала его благосостояние. Эти жалобы были не новы. Свидетельства современников: епископов, государей, историков, поэтов – полны ими. Римская курия нуждалась в деньгах для своих возросших потребностей, а папа – для покрытия расходов на войну; поэтому христианские страны были обложены контрибуцией в виде церковной десятины. Англичане готовы были бы восстать против папы, если бы нашли поддержку в своем слабом короле. Еще более сильный отголосок нашел призыв Фридриха во Франции, где многие бароны заключили союз для защиты от посягательства клира на светские права. Первейшие магнаты, в числе которых были герцог Бургундский и граф Бретанский, заявили в статьях союзного договора, что королевство Франция было приобретено не на основании писаного права и не через овладение им духовенства, а посредством военной силы; что они аристократия страны, должны снова взять в свои руки отнятую у них судебную власть, а разбогатевшее вследствие своей алчности духовенство должно быть возвращено к бедности первобытной церкви.

Таким образом, голос Фридриха нашел себе отзвук в Европе; дух независимости в светском обществе возмутился против чрезмерной власти отклонившегося от Евангелия духовенства, но такие возмущения имели единичный характер. Отрешение папы от звания верховного судьи над властью государей и возвращение церкви к первоначальному, неполитическому положению через секуляризацию ее владений – такова была реформа, которую великий император хотел провести, но мог только высказать в виде предположения. Он не шел дальше тех положений, которые уже в эпоху Арнольда Брешианского или во время спора об инвеституре были глубже рассмотрены и убедительнее доказаны, чем в его время. Фридрих до своей смерти боролся с папством, обновленным его покровителем Иннокентием III, но все его нападки основывались на захвате папством политической власти, и ни одна из них не касалась его духовного авторитета.

Ни один каролингский, саксонский или франкский император не предоставил бы папе таких широких прав, как это принужден был сделать Фридрих II, после того как принципы Григория VII были одобрены миром и после того как сам Фридрих отказался от конкордата Каликста об инвеституре, признал низложение папой Оттона IV и воспользовался им как ступенью для достижения трона им самим, Факты говорили против него и отнимали силу у его утверждения, что папы не имеют судебной власти над королями. В его борьбе с папством он оставался одиноким и слабым, потому что он вел эту борьбу во имя отвлеченного и потому не имевшего практического значения понятия – империи или светской власти вообще, а не действительного государства и пострадавшей в своем праве нации. Королей никакая выгода не связывала с империей; они преследовали свои особые интересы и, кроме того, как и епископы, боялись отлучения и низложения. Напрасно проницательный император взывал к ним, говоря, что его дело есть также и их дело. То обстоятельство, что французский престол был занят в то время благочестивым, хотя и твердым по отношению к церкви человеком, а английский – слабодушным государем, дало папе неисчислимые преимущества. Генрих III, вероломно нарушивший великую хартию, нуждался в помощи папы против своих баронов; он не мог поддерживать своего родственника против той самой римской иерархии, которая обратила в церковный лен его собственное королевство; Людовик Французский, которого Фридрих просил быть третейским судьей, ограничился ничтожными переговорами, боясь впутать свою расцветающую и превращавшуюся в монархию Францию в дела империи. Германия, утомленная итальянскими войнами, в которых она уже перестала видеть войны за империю, вначале оказала римским проискам мужественное сопротивление, но затем она распалась на партии, выставила контркоролей и стала покидать великою императора, пока он путался в итальянском лабиринте и растрачивал свои духовные силы в стране, которая была слишком мала для его гения. За него высказался только не имевший в то время значения голос евангельских еретиков. Когда Церковь после Лионского приговора перешла из положения страждущей в решительное наступление, то всякое примирение сделалось невозможным. Папа определенно высказал, что он никогда не заключит мира с Фридрихом и не потерпит, чтобы он или его сыновья, «порождения ехидны», были на троне. Того, чего желал еще Иннокентий III, Иннокентий IV решил достигнуть во что бы то ни стало, именно низложения Гогенштауфенов па печные времена и возведения на императорский трои такого человека, который в качестве папской креатуры отказался бы от Церковной области и Италии.

Он вел войну всеми самыми недостойными средствами, к которым мог прибегать эгоизм светских властителен, каковы были: фанатическое преследование сторонников Фридриха во всех странах, докуда простиралась власть церкви, подстрекательство к отпадению, подкуп в целях всеобщей измены, коварные происки легатов и агентов, которые в поисках за новым императором возбуждали князей и епископов к восстанию и пытались даже соблазнить Конрада, сына императора. Толпы нищенствующих монахов наполняли сердца фанатизмом, и народы спокойно смотрели на то, как их имущество утекало в римские кассы и отпущение грехов за святой крестовый поход раздавалось тем, кто поднимал оружие против своего повелителя. Обет идти в крестовый поход превратился в обязанность воевать против императора. Уже Григорий IX публично заклеймил Фридриха как еретика; обвинение его в том, что он был врагом христианской веры, было могущественным оружием в руках духовенства. Его сарацинская свита, его свободомыслящий светлый ум давали ненависти поводы к ядовитым обвинением. Против императора, как язычника, во всех странах проповедовался крестовый поход, и немецкий владетельный князь, тюрингенский ландграф Генрих Распе, который весной 1246 г. принял на себя знание контримператора, не стыдился призывать миланцев на воину против Фридриха, «врага распятого». Император очень хорошо понимал, что при продолжении войны против папства его судьба будет такая же. как и императоров, его предшественников; он желал примириться с церковью, хотя бы даже па унизительных условиях; он доставил в руки некоторых епископов свое католическое исповедание веры. Они передали его в подлиннике папе, который его отверг. Иннокентии IV хотел гибели Фридриха и его рада; он сам принудил императора продолжать войну.

3. Заговор сицилийских баронов против императора и его подавление. – Военные успехи Фридриха. – Витербо и Флоренция подчиняются его власти. – Положение дел в Риме. – Письмо сенатора к папе с напоминанием о возвращении. – Папа жалует роду Франджипани в ленное владение Тарент. – Император хочет идти па Лион. – Отпадение Пармы: неудача императора. – Энцо взят в плен болонцами. Падение Петра де Винеис. – Смерть Фридриха II, 1250 г. – Его личность в истории

Италии продолжала оставаться главной ареной этой истребительной войны: только с итальянскими силами император мог продолжать в ней ведение войны. Во главе гибеллинов стояли: страшный, выродившийся в неистового тирана. Эццелин, Манфред, маркграф Ланчиа, Оберт Палавичини, тогда как король Энцио, заместитель императора, и другой его побочный сын, Фридрих Антиохийский, были наместниками в Тусции и Маритиме. Призывающие к восстанию, обращенные к народам Италии письма папы действовали также и в Сицилии, и даже при дворе императора. Иннокентий надеялся посредством устройства заговора продажных баронов отнять у императора основу его могущества в Италии и завладеть наследственной землей Гогенштауфенов, куда он послал в качестве легатов кардиналов церквей Св. Марии в Транстевере и в Космедине. В Сицилии было достаточно недовольных. Подчиненное законам государства, жестоко преследуемое духовенство, лишенное привилегий верховного суда феодальное дворянство, истощенное фиском городское сословие давали материал для восстания, к которому ревностно возбуждали странствующие агенты папы, нищенствующие монахи. Но основанная Фридрихом в его королевстве монархическая власть оказалась достаточно прочной; народ и города, вознагражденные за потерю своих свобод многими мудрыми законами, особенно направленными против баронов, не поднялись на своего государя. Заговор ограничился кругом аристократии, давшей себя подкупить имениями и почестями, так как был решен настоящий имущественный переворот; имущества сторонников императора отбирались у них и отдавались приверженцам папы. Теобальд Франческо, бывший до сих пор подестой в Парме, Пандольф Фазанелла, императорский военачальник в Тусции, владетели Сансеверино, Морры и Чикалы составили с папским легатом план заговора, в который входило покушение на жизнь императора. Фридрих открыл их умысел, когда он в марте 1246 г. стоял лагерем у Гроссето. Пандольф и другие бежавшие заговорщики нашли себе временное убежище в Риме, по поводу чего разгневанный Фридрих написал письмо сенаторам и римскому народу. Сам папа, который, соблазняя сицилийцев возвращением потерянных привилегий, возбуждал их языком демагога восстать против «второго Нерона», разбить цепи рабства и снова приобрести счастье свободы и мира, ревностно помогал заговору. Мы и теперь еще читаем его бессовестные письма к изменникам, которых он называет «славными сынами церкви, над которыми сияет лик Божий».

Император проследовал по пятам бежавших в Апулию мятежников; он истребил их в июле 1246 г. в их замках Скала и Капоччио; затем он снова вернулся на север, чтобы, согласно своему намерению, идти искать врага в самом Лионе. Счастье было на его стороне. Его полководцы одерживали победы в Тусции и в Умбрии; Маринус Эболи победил кардинала Райнера Капоччи и гвельфскую лигу граждан Перуджии и Ассизи, Камерино возвратился под власть императора, а Пиза и Сиена сражались за Фридриха против гвельфских городов. В римской области не только Корнето был в 1245 г. приведен к покорности пленом и казнью многих граждан, но и Витербо голодом был принужден отпасть от папы и сдаться Фридриху Антиохийскому (в 1247 г.). Этот же сын императора вступил также и во Флоренцию, откуда гвельфы были изгнаны, и синьория передала ему город. Это делало Фридриха II господином над всей Тосканой. Город Рим был предоставлен самому себе. Хроникеры молчат о состоянии его во время отсутствия папы, и сами имена правивших тогда сенаторов неизвестны. Что гвельфская партия все еще была здесь господствующей, доказывается письмом одного сенатора, который так же настойчиво уговаривал папу вернуться из Лиона, как это делали римляне столетием позже, когда их папы жили в Авиньоне. Уже в этом письме Рим, глава вселенной, называется безглавым, не имеющим своего пастыря и изображается в виде скорбной вдовы, а папе напоминается легенда о бегущем апостоле Петре, который, встречая Спасителя, спрашивает его: «Domine, quo vadis?» – и слышит в ответ: «Я иду в Рим, чтобы вторично быть распятым», после чего пристыженный апостол тоже возвращается назад. Долгое отсутствие Иннокентия IV стало тревожить римлян, подозревавших, что их папа может, оставаясь во Франции, утвердить там свой престол и что Рим, «зеница вселенной, трибунал правосудия, местопребывание святости, престол славы», будет лишен своей чести или единственного источника своего благосостояния. Письмо неизвестного сенатора было предчувствием Авиньона, но Иннокентий IV не мог последовать призыву римлян, так как его возвращение расстроило бы план и результаты его бегства. Вместо этого он старался усилить свою партию в Риме, переманивая на свою сторону приверженцев императора. Франджипани, стоявших до сих пор во главе гибеллинов, он привлек признанием их прав на Тарентское княжество, которое императрица Констанца обещала Оттону Франджипани, а Фридрих II отдал его своему сыну Манфреду. Иннокентий пожаловал его пфальцграфу Генриху Франджипани и в то же время предоставил ему доходы с судебного округа Арбореа в Сардинии. Так отпал от Гогенштауфенов этот римский род, сделавшийся враждебным наследникам Фридриха II. Впрочем, император не притеснял больше Рим, так как предмет его ненависти уже не находился там; он старался показать римлянам, что ведет войну с папой, а не с ними.

Достигнув снова господства над Италией, он хотел идти через Савойю на Лион, чтобы, став лицом к лицу со своим врагом, убедить весь мир в своем праве. Если бы он в самом деле во главе победоносных войск проник туда и снова собрал бы под свои знамена Германию, где побежденный Конрадом король Генрих Распе умер от ран 12 февраля 1247 г., то его борьба приняла бы новую, более широкую форму. Это смелое предприятие, которое могло бы иметь мировое значение, не было исполнено, потому что император, к своему несчастью, принужден был возвратиться от подножия Савойских Альп вследствие отпадения одного, до сих пор бывшего верным, города и оставаться вдали от Германии, бывшей естественной почвой для укрепления его власти. Сопротивление городов было неодолимо; каждый из них был крепостью, обнесенной стенами, и каждый был самостоятельным государством с мужественными гражданами. Опасный характер войны с городами сокрушил силу императора. Лишь только одни города были побеждены, как восставали другие, и даже верность дружественно настроенных общин была ненадежна, ибо каждую ночь враждебная партия могла подняться, как бурный ветер, и водрузить свои знамена у городских ворот. Поэтому война императора с этими непостоянными, упорными и героическими общинами была мучительной работой Сизифа – страшной в своем однообразии бесконечных походов, осад, опустошений полей и всякого рода ужасных дел. Мы, нынешние люди, едва можем понять, как могли выносить такое постоянное положение вещей и терпение гениального повелителя, и имущественные средства трудолюбивых народов. 16 июня 1247 г. Парма в итоге неожиданного захвата попала во власть изгнанных оттуда папских родственников Росси. Император тотчас повернул из Турина на Парму, осаду которой он начал 2 июля. Война сосредоточилась возле этого города, куда устремился со множеством граждан гвельфских городов и князей Григорий Монтелонго, родственник Иннокентия III, папский легат, одинаково искусный как в военном деле, так и в дипломатии. Ясный ум императора затмился, когда он решился на осаду одного города, через что терялись и время, и сила, и возможность широкого действия. Хотя, конечно, завоевание Пармы, где собрались главные силы его врагов под предводительством самых выдающихся начальников, было бы большой победой в Италии.

В продолжение всей осени и зимы Фридрих вел осаду Пармы из построенного им в полной надежде на победу лагерного города Виттории. Крайняя нужда довела наконец осажденных до отчаяния, так что они во время отсутствия императора, уехавшего на охоту, сделали вылазку. 18 февраля 1248 г. Виттория сделалась жертвой пламени; тысячи легли на поле сражения; был убит также и Таддеус Суесский, храбрый воин и великий государственный человек, бывший ранее красноречивейшим защитником своего государя в Лионе и которого эта славная смерть воина заставляет признать более счастливым, чем Петра Винео. Тысячи попали в плен к гражданам Пармы; добыча, взятая в лагере, была велика; даже императорская корона попала в руки врагов: человек из толпы, похожий на домового, снес ее в город при радостных криках народа. Такова судьба всякого величия на земле, что под конец и дурак облекается в его пурпур. День Пармской битвы был для гвельфских городов вторым Леньяно. Его прославляли в песнях. Счастливая звезда Фридриха закатилась.

Как беглец явился он в Кремону, собрал свое войско и, пылая жаждой мести, снова пошел в пармские пределы, но гвельфские города оказали ему сопротивление. Одно несчастье следовало за другим. Энцо, краса рыцарства, любимый сын Фридриха, 26 мая 1249 г. взят был в плен при Фоссальта гражданами Болоньи; ликующие победители отвели неоценимую добычу в свой город и на просьбы и угрозы императора отвечали с упорством горожан, гордый нрав которых служит самым живым доказательством высокого духа тогдашних республиканцев. Энцо похоронил свою царственную молодость в долгом двадцатидвухлетнем плену, в котором он нашел и свою смерть.

Лучший из сыновей императора был в плену, вернейший из его советников убит, а своего гениального министра и друга он потерял или вследствие его действительной вины, или вследствие собственной подозрительности, ставший печальной спутницей исчезающего счастья и колеблющегося могущества. Гибель Петра де Винеис, знаменитого капуанского гражданина, который благодаря своему гению поднялся из низов до положения первого государственного человека своего времени, легла тенью на жизнь великого императора, подобно тому как смерть Боэция омрачила собой жизнь Теодориха Великого. Оба германских короля сходны друг с Другом в окончании их жизненного пути, а также и в быстром и трагическом конце их рода. История не разъяснила ни вины, ни рода смерти, ни точного времени падения Петра де Винеис, которому Данте полстолетием позже принес бессмертную искупительную жертву.

В мае 1249 г. император из Тосканы возвратился в Апулию и уже больше не покидал Южной Италии. Обстоятельства, которые он не мог преодолеть, удерживали его, к его несчастью, в стране, где окончательное решение его великой борьбы было уже невозможно. Хотя следует признать, что Фридрих II не был низложен, хотя он до конца сохранил твердо свою власть не только в своем королевстве, но и в большей части Италии, однако надо сознаться, что он потерял влияние на ход мировых событий и остался снова уединенным в Италии. Правда, папа в Лионе боялся переворота в пользу Фридриха, так как последний через обратное покорение Равенны приобрел снова господство в Марках, в то время как стесненные Эццелином и Палавичини ломбардские города дошли до совершенного истощения. Но император мог окончательно победить римскую церковь лишь при условии введения в борьбу немецкой нации и если бы мог заключить союз со всеми враждебными папству течениями в Англии и Франции. Еще не достигнув цели своей деятельной жизни, не будучи побежденным, Фридрих II умер после непродолжительной болезни

19 декабря 1250 г. в своем замке Фиорентино возле Лючерии. Если правда то, что рассказывают старинные хроникеры, то великий враг пап умер с философским взглядом на ничтожество всякой земной власти, с христианской надеждой на вечную жизнь, завернутый в мантию цистерцианского монаха и освобожденный от отлучения своим верным другом палермским архиепископом Берардом. Мы склонны верить этому, потому что это свойственно людям. Вокруг смертного одра Оттона IV стояли монахи, которые по его неотступной просьбе бичевали его до крови, а у постели умирающего Наполеона находился простой священник, который причастил его. Герой своего века, гений которого поразил мир, умер после долгой борьбы за освобождение от единовластия церкви, умер, подобно большинству великих людей, непонятый современниками, покинутый, в трагическом одиночестве. Наследник его короны находился далеко в Германии, где он воевал с узурпатором Вильгельмом Голландским; у смертного одра императора находились его побочный сын Манфред, на руках которого он и скончался, и верный архиепископ Берард. Замок его охраняли сарацины, составлявшие его гвардию. Мертвого императора перенесли на носилках в Тарент, а оттуда по морю сначала в Мессину, потом в Палермо. Там, в соборе, покоится он в своей порфировой гробнице.

Страсти, возбужденные великой борьбой Фридриха II с папством, еще в наши дни чувствуются в суждениях света. До сих пор еще существуют гвельфский и гибеллинский взгляды, так как обе партии продолжают жить в новых формах и будут жить до тех пор, пока будут существовать принципиальные основания их противоположности. Самое низкое мнение о личности Фридриха II принадлежит современной ему церковной партии. Понятно, что Иннокентий IV видел в своем великом противнике только антихриста, фараона и Нерона, потому что евангельское представление о церкви было давно уже подменено, и когда священники говорили о ней, то под ней надо было разуметь только иерархию или папство. Но очень странно то, что приговор прошедших дней, бывший выражением ненависти духовенства, нашел себе отголосок и в современной историографии. Суждение мыслителя смягчается спокойным взглядом на мировой порядок, противоположности которого – какие бы партийные названия они в то время ни носили – складывались в сфере идей, в служебные силы высшего, проникающего в мир разума. Длинный ряд, отчасти великих, пап, которые, будучи верой людей облечены религиозной властью, мужественно отстаивали свободу церкви от политического закона, является зрелищем столь же достойным удивления, как и ряд славных, оказавших человечеству великие услуги императоров, которые, будучи той же верой облечены в величие светской власти, защищали всемирную свободу духа против выродившейся церкви. Иннокентий IV соединил в себе ряд первых и результаты их стремлений, а Фридрих II – ряд вторых и их результаты. Средневековый мир по своим идеалам был космической системой, стройность и единство которой и даже гений ее философской мысли заставляют удивляться наших современников, потому что человечество не могло еще заменить эту отжившую систему другой, столь же гармоничной. Как законченная в себе сфера, этот средневековый мир имел два полюса – императора и папу. Воплощение руководящих принципов тогдашнего человечества в этих двух мировых фигурах навсегда останется достойным удивления, неповторяющимся историческим явлением. Оба они, как два демиурга, два духа света и силы, были поставлены в мире, чтобы управлять каждый в своей сфере. Они были творениями сохранившейся, хотя в пределах земной необходимости и померкнувшей, культурной мысли всемирной Римской империи и всемирной христианской религии. Одна представляла гражданский, другая – духовный порядок, одна имела в виду землю, другая – небо; таким образом, возникла эта способствовавшая развитию человечества средневековая борьба титанов, наполнявшая и объединявшая целые века и бывшая величественным зрелищем всех времен. Фридрих II был последним героем. Со всеми своими ошибками и добродетелями он был самым совершенным и гениальным человеком своего века и представителем его культуры.