Текст книги "История города Рима в Средние века"

Автор книги: Фердинанд Грегоровиус

5. Пипин вступает в Италию. – Айстульф снимает осаду Рима. – Прибытие византийских послов и их разочарование. – Айстульф покоряется. – Дарственная грамота Пипина. – Учреждение церковного государства. – Смерть Айстульфа, 756 г. – Признание Дезидерия королем лангобардов. – Смерть Стефана, 757 г.

Расчет на действие письма апостола оказался правильным; этим письмом Пипин мог принудить громко роптавших франков идти во второй поход в Италию. Оригинальная выдумка папы вызвала у короля даже того невежественного времени, вероятно, только улыбку, но на виду всего народа Пипин не мог предоставить св. Петра самому себе, хотя бы и не боялся «отдать свое тело и душу на мучения дьяволу с его демонами и вечному огню». Договор с папой возлагал на Пипина как на патриция римлян и на заступника церкви обязанность выступить на защиту ее с оружием в руках. Он приготовился к походу, и весть о его выступлении принудила Айстульфа прекратить осаду Рима и поспешить к северу, чтобы преградить франкам доступ к границам Италии. В то время как Пипин приближался к проходам через Альпы, в Рим прибыли три посла императора Константина V которому не было известно содержание договора между Пипином и папой и который полагал, что экзархат снова может быть приобретен Римской империей. Поэтому послам было поручено внушить папе, что он должен поддерживать требования императора перед королем франков.

Гордый император надеялся даже привлечь самих франков к себе на службу и направить их против лангобардов, как некогда Зенон двинул остготов против Одоакра. Известно, что император рассчитывал склонить Пипина к походу против Айстульфа. Но, еще находясь в Риме, послы были поражены известием, что Пипин уже во второй раз идет с войском в Италию; в сопровождении посла Стефана дипломаты поспешили сесть на корабль, но в Массилии они узнали, что король уже перешел через Альпы. Поняв теперь, в чем заключалось дело, и убедившись, что папа сам призвал Пипина, послы испытали большое смущение и решили опередить папского нунция. Один из послов, Григорий, поспешил выехать на лошадях вперед, настиг войско франков на походе в Павию и стал умолять короля, чтобы он, одержав победу над лангобардами, вернул экзархат и прочие города их законному государю. Но Пипин на этот раз открыто объявил, что он предпринял оба своих похода не ради какого-нибудь человека, а из любви к святому Петру и для спасения своей собственной души, что он ни за какие сокровища на свете не нарушит своего слова, данного им апостолу, и прежде всего передаст все эти города св. Петру, римской церкви и папе. С изумлением выслушал византиец изложение этих совершенно новых для него начал государственного права и направился в Рим к папе, где совершенно бесполезно заявил протест против неслыханного нарушения прав империи.

Между тем Айстульф, второй раз запертый в Павии, сложил оружие летом 756 г. Он должен был согласиться платить дань королю франков, выполнить по совести заключенный раньше договор и, кроме того, уступить папе еще Комаккио (Comiaclum, Comacchio). Биограф Стефана при этом впервые говорит, что Пипин выдал дарственную грамоту (754 года), которой предоставлялось церкви и всем папам владеть городами, и что этот акт еще в его время (IX век) хранился в архиве римской церкви. Эта знаменитая грамота исчезла бесследно; никому в точности не известно, какие именно города были уступлены папе, и еще менее того может быть установлено, было ли папе предоставлено в переданных ему местностях только dominium utile или действительно право верховной власти. Об отношении между Римом и герцогством не упоминается, и оно остается не выясненным; Пипин не завоевывал этой провинции, и она также мало могла быть включена в дар, как принадлежавшие грекам Неаполь и Гаэта. Но нельзя отрицать того, что Пипин выдал дарственную грамоту и включил в нее города экзархата и Пентаполиса как завоеванные им, хотя церковь не имела на них прав. Эти греческие провинции Пипин отнял у императора, которые не имели сил отнять их у лангобардов и удержать за собой. Затем эти провинции были отданы римскому епископу не как духовному государю и не как суверену, стоящему вне государственной власти, а как фактически признанному главе города Рима и римского герцогства. Так как папа занимал это положение в силу того, что был верховным главой церкви, то уступленные ему земли он принял в свое владение во имя церкви и ее невидимого главы св. Петра. Свою узурпацию папа сам прикрывал именем апостола. Такой претендент мог быть вполне противопоставлен византийским притязаниям; но осторожная политика требовала, чтобы верховная государственная власть императора признавалась по-прежнему, и папа в уступленных ему землях мог сначала являться как лицо, заступающее государственную власть, или как преемник экзарха и патриция Равенны. Однако императорской власти в действительности не существовало; греческие провинции в Италии не желали больше повиноваться ни греческому вице-королю, ни королю лангобардов и признавали высшей властью на месте папу, видя в нем самого могущественного и уже боготворимого мужа в Италии и главу латинской нации. Пипин, конечно, был далек от сознательного намерения создать церковное государство в том смысле, в каком понимают его защитники папской государственной власти; тем не менее он предоставил папе государственные права над некоторыми из прекраснейших провинций Италии и таким образом положил основание тому позднейшему церковному государству, которое на многие века сделало объединение Италии невозможным. Здесь мы имеем в виду еще другого рода соображения, которыми наше изложение ставится в связь с историей церкви. Этот священный институт, – видимая, но все же духовная община верующих, – опираясь на основы римского цезаризма и существуя в недрах имперского организма, превратился в самостоятельное государство, во главе которого стоял римский епископ, достигший в духовной сфере авторитета цезарей. Политика и империализм проникли в церковь и ее иерархию. Власть папы в догматических вопросах была признана; первенство апостольского престола папы было установлено со времен Льва I и Григория Великого; затем в эпоху иконоборства была достигнута независимость папы от востока, и политическим выражением этой независимости явилось освобождение Италии от Византии. Запад отделился от Востока; покинув греческого императора, церковь вступила в союз с великой католической монархией франков, новую династию которой она сама помазала на царство; в этой монархии церковь надеялась увидеть возрождение римской имперской власти. Возникновение франкского государства было благодетельным событием для Европы, так как им была исключена возможность образования калифата на западе. Папы того времени еще не могли задаваться очень смелыми замыслами, но все же со времен Григория II и Григория III они поставили себе целью обосновать материально свой высший духовный авторитет и сделаться властителями части Италии. Падение Западной империи, сделавшее из Рима в существе церковный город, отдаленность и слабость византийцев и, наконец, раздробленность Италии – все это очистило епископам поле действий, и упорной работой выдающихся пап была достигнута цель, заключавшаяся в том, чтобы придать церкви политическую организацию и создать для себя на все времена церковное государство. С основанием его эпоха собственно епископская, пастырская – самая прекрасная и наиболее достойная эпоха римской церкви – была окончена. Церковь стала светским институтом; сочетав пастырство с королевской властью в противность евангельским основам и учению Христа, папы уже не могли блюсти чистоту апостольского сана. Заключавшая в себе самой противоречие, их двойственная природа увлекала их все больше и больше в честолюбивую политику; ради того, чтобы сохранить за собой свои светские права, папы по необходимости должны были вмешиваться в деморализующие распри, в междоусобные гражданские войны с городом Римом и бесконечную борьбу с той или другой политической властью. Возникновение одного церковного государства не замедлило пробудить алчность всех других церквей, и с течением времени каждое аббатство и каждое епископство было охвачено желанием стать независимым священническим государством. Пример Рима вызвал настойчивые подражания, и дарственные записи стали вырастать как грибы.

Выполнение договора король франков возложил на аббата Фульрада; он отправился в города Пентаполиса, Эмилии и экзархата, получил заложников и взял городские ключи; последние вместе с грамотой, дарованной Пипином, были положены перед исповедальней Св. Петра. Таковы были события, неожиданно давшие положению папства новую, материальную, основу и оказавшие огромное влияние на судьбу Италии и в особенности самого города. С 756 годом для Италии и Рима началась эпоха новых отношений, и внутренних, и внешних; о них мы будем еще говорить дальше, здесь же отметим только следующее: в конце 756 г. папа стал также и фактическим властителем города Рима, хотя и на этот раз об освобождении города из-под власти греческого императора ничего не было сказано ни одной из договаривавшихся сторон.

По своему характеру папское управление ничуть не было монархическим. Уже при первом возникновении dominium temporale пап город пользовался своими муниципальными правами. Город признавал папу своим господином (dominus), но сохранял за собой права сената и народа; эти права более всего обеспечивались избранием главы, так как папа избирался всем народом. Сам факт возложения римлянами светской власти на их епископа нам остается неизвестным. Мы не находим нигде указаний на какой-нибудь соответственный договор между городом и папой. Никто не обмолвился ни одним словом о самом замечательном собрании римского народа, которое могло происходить на древнем форуме, in tribus fatis, и имело своим последствием знаменательное решение, возлагавшее на римского епископа власть дожа республики. Мы не знаем также, получил ли папа вообще эту власть путем подобного договора во времена Пипина. Полное таинственности возникновение папской власти представляет одно из самых замечательных явлений в истории, а происходившее без шума на глазах у бессильных преемников Константина подчинение Рима мнимыми преемниками Петра является верхом долгой искусной тактики пап. Это ценное приобретение было достойно величия пап, но преемники Стефана II скоро убедились, что приобретение это – дар Пандоры. Коренившиеся в Риме три права с основанием церковного государства вступили друг с другом в нескончаемую борьбу; то были: древнее муниципальное право народа, древнее право императорской монархии и позднейшее, ставшее фактом, право пап. Таким образом история города Рима в течение многих веков является только развитием борьбы этих трех начал между собой.

Королю Айстульфу довелось прожить недолго после его унижения. Уже в начале 757 г. Стефан мог известить короля франков, что злостного врага нет больше на свете. И Стефан сообщил об этом в несдержанных выражениях, полных ненависти и ликования. «Этот тиран, – восклицает папа, – приятель дьявола, Айстульф, пивший кровь христиан и разорявший церкви Господни, пронзен мечом Бога и низвергнут в пучину ада в те самые дни, когда он, год тому назад, собирался погубить Рим». Злополучный государь погиб в конце 756 г. вследствие падения во время охоты. Папа преследовал Айстульфа грубыми выражениями своего негодования и после его смерти, так как Айстульф не выдал папе некоторых городов, так что Фульрад не мог получить от них ключей и сложить их все в исповедальне апостола.

В марте 757 г. лангобардское войско провозгласило королем герцога Тусции, Дезидерия, и возвело его на трон Павии, на который не было претендентов по праву наследования. Узнав об этом, забытый всеми Ратхис немедленно нарушил свой обет, которым он обрек себя на вечное заточение в Монте-Касино, сбросил с себя свою монашескую одежду, созвал приверженцев своего дома и стал во главе собранного им войска. Дезидерий решил тогда, что самым надежным его союзником в этих обстоятельствах будет папа и предложил последнему такие условия: папа признает Дезидерия королем лангобардов, Дезидерий же с своей стороны уплатит достаточно большую сумму денег папе и уступит удержанные Айстульфом и остававшиеся во власти лангобардов города Болонью, Имолу, Анкону, Озимо, Фаэнцу и Феррару. Этот договор был охотно принят папой и подписан в Тусции его послами, братом папы Павлом, Фульрадом и Христофором. Ратхис, напуганный грозившим ему отлучением, вскоре снова вернулся к монашеской рясе. Его партия была, по-видимому, слабее партии Дезидерия, которая в крайнем случае могла быть усилена римским войском и отрядом франков, состоявшим при Фульраде. Этот советник Пипина, остававшийся в Риме в качестве посла (missus) короля, имел таким образом в своей свите франкских воинов и под этим отрядом нельзя понимать бывшую постоянно в Риме «школу франков». Дезидерий вступил на трон благодаря поддержке со стороны церкви, и папа поспешил принять под свою власть обещанные города, Фаэнцу с замком Tiberianum, Gabellum и все герцогство Феррары, «расширив таким образом пределы республики». Вскоре затем, 24 апреля 757 г., в зените своей славы Стефан умер. Случайно или сознательно, церковь не увенчала этого умного пастыря, как его предшественника Захарию, ореолом святости, что было бы вполне справедливо; но он сам мог украсить свою митру не фантастической, а действительной – золотой короной земного государя.

Глава III
1. Павел I, папа, 757 г. – Послания римлян к Пипину. – Дружественные отношения папы к этому королю. – Дезидерий усмиряет возмутившихся герцогов Сполето и Беневента. – Дезидерий вступает в Рим. – Политика Павла I. – Отношения папы и Рима к Византин. – Мир с Дезидерием

Стефан еще лежал на смертном одре в Латеране, когда нетерпеливые римляне приступили к выбору его преемника. Одна партия склонялась в пользу архидиакона Феофилакта, другая – в пользу диакона Павла, брата папы. Первая партия, как мы думаем, была византийской, вторая – франкской; первая желала восстановления прежних отношений к законной императорской власти, вторая – продолжения франкской политики Стефана II; ко второй партии принадлежало большинство римской знати, из которой, без сомнения, происходили оба брата. Человек нового времени одержал победу над представителями древнеконсервативного начала: после недолгого сопротивления противной партии Павел был избран. Он вступил на престол 29 мая 757 г. Оба брата следовали непосредственно друг за другом в управлении; это представляло некоторую опасность для демократического характера папской власти, но опасность эта была временная, хотя она повторилась в тот период, когда власть над Римом была в руках баронов Кампаньи.

Павел был первым римским епископом, занявшим священнический римский престол в качестве местного государя. Но, получив уже основанное церковное государство, Павел вместе с тем встретил и протест римлян. Как бы пробужденные от сна, римляне поняли, что их епископ стал их господином, и они почувствовали к нему ненависть и вскоре же начали вести с ним борьбу. Еще до своего посвящения Павел I возвестил о своем избрании благодетелю и заступнику церкви, «новому Моисею и Давиду», в тех же самых почтительных верноподданических выражениях, в каких его предшественники имели обыкновение это делать по отношению к экзарху. Таким образом впервые было признано, что в делах Рима король франков теперь то же, чем был прежде экзарх. Искать сближения с могущественным патрицием римлян заставляло вновь избранного папу его собственное положение; но было бы неосновательно заключать отсюда, что за королем франков было признано право прямого утверждения избрания папы. В своем письме к Пипину Павел робко и предусмотрительно пишет, что хотя он избран всем народом, тем не менее он счел за лучшее удержать в городе франкского посла Иммо, пока не состоится само посвящение, чтобы посол имел возможность удостовериться в безупречном поведении и приверженности к франкам и его самого, и всех других, и далее уверяет короля, что и он, и его народ и телом и душой до самой смерти останутся верными королю. Пипин ответил пожеланием благополучия и вскоре затем приглашением Павла быть воспреемником его дочери Гизелы. Формы придворного этикета того времени были грубы и оригинальны: отрезывание локона означало усыновление, а отсылка пеленок окрещенного была почетным удостоверением признания крестным отцом. Папа принял с благоговением этот символ королевской милости и елок ил его в исповедальню святой Петрониллы.

Из переписки с королем франков, следовавшей непосредственно за избранием Павла одно письмо имеет большое значение. Пипин отправил знати и римскому на оду письмо, в котором убеждал их оставаться верными св. Петру, церкви и папе; таким образом римский народ впервые оказывался состоящим в подданстве у своего епископа. Это требование Пипина нельзя понимать как простую формальность; оно дает нам основание предполагать, что среди римлян существовало недовольство, в связи с которым, вероятно, были также и раздоры, происходившие при выборе преемника Стефана. Помимо того, и в городе, и в окрестностях среди знатных уже существовали могущественные партии, а затем и лангобарды, и византийцы имели также своих приверженцев в Риме.

Римляне отвечали королю посланием, церковный характер которого выдает его происхождение. Невежественные герцоги или графы того времени, когда почти все дипломатические сношения ведались духовенством, поручили, конечно, папскому нотариусу заняться изложением их официальных чувств и отвечали или были вынуждены отвечать так: «Поистине, государь и король, Дух Господень создал свою обитель в Вашем источающем мед сердце, когда Вы прилагаете старания своими благими советами направить к добру наши мысли и чувства. Пресветлейший из королей, мы всеконечно пребываем верными рабами святой церкви и Вашего трижды благословенного духовного отца, нашего господина Павла, первосвященника и вселенского папы, так как он есть наш отец и Ваш наилучший пастырь, который, подобно блаженной памяти его брату, непрестанно предстательствует о нашем благе, печется о нас и во спасение нам управляет нами как своим духовным стадом, доверенным ему Богом». В этом письме наряду с заявлениями преданности не слышно голоса протеста против власти папы; очевидно, римляне признали папу своим государем, а короля его покровителем. Но еще нечто другое делает это послание заслуживающим внимания; надпись на письме гласит следующее: «Светлейшему и великому государю, посланному Богом великому победителю, Пипину, королю франков и патрицию римлян, весь сенат и весь народ хранимого Богом римского города». Здесь имя сената упоминается в первый раз после долгого молчания о нем; но мы знаем, что под сенатом понималась уже не Древняя государственная курия, а знать города.

Отношения Павла к Пипину были дружественны; и тот и другой не переставали отправлять друг к другу послов и в разных формах выражали внимание один другому. Можно отметить даже назначение в кардиналы, впервые состоявшееся по ходатайству иностранного государя. Пипин просил о назначении пресвитера Марина кардиналом церкви Св. Хризогона, и Павел удовлетворил это желание.

Между тем король лангобардов не шел дальше одних обещании и не думал серьезно об уступке папе Болоньи, Имолы, Озимо и Анконы. Впрочем, король имел полное основание быть недовольным папой; еще Стефан склонил герцогов Сполето и Беневента отпасть от их законного государя и стать под покровительство короля франков.

Выступив в 758 г. в поход против возмутившихся герцогов, Дезидерий направился через Пентаполис и разграбил в нем города и поля; папа горько жаловался на это Пипину. Альбоин, герцог Сполето, был побежден и кончил жизнь в заточении; затем Дезидерий двинулся к Беневенту, но герцог Беневентский, Лиутпранд, бежал в самый отдаленный свой город на берегу Ионического моря, в Гидрунт. Назначив герцогом Беневента своего вассала Арихиса, Дезидерий вызвал из Неаполя императорского посла Георгия и предложил ему заключить такой союз: император вышлет в Италию войско, с которым соединится для покорения Равенны все лангобардское воинство; в то же время флот из Сицилии должен вести осаду Гидрунта.

Несмотря на эти переговоры, Дезидерий вскоре же направился в Рим, куда, без сомнения, пригласил его сам Павел, имевший в виду ослабить раздражение Дезидерия против герцогств и затем склонить его на уступку четырех вышеназванных городов. Дезидерий дал уклончивый ответ и потребовал прежде всего выдачи заложников, которых Айстульф вынужден был отослать во Францию. Папа притворился согласным на это требование и вручил своим послам письмо, в котором, называя Дезидерия, «своего светлейшего сына», самыми льстивыми именами, убедительно просил Пипина об отпуске заложников. Но одновременно с этим открыто посланным письмом папа отправил тайно другое, которое поясняло действительный смысл первого письма и в котором папа жаловался на опустошения Пентаполиса, сообщал о переговорах с греками и заклинал Пипина не выдавать заложников. Такое поведение Павла, предполагавшее, что для папы в известных случаях допустима ложь, способно было смутить истинного христианина; высокая мораль апостолов могла отвечать только отрицательно на такой вопрос. Вообще же становилось очевидным, в какое опасное противоречие с его духовным саном ставило римского епископа занятое им светское положение.

Дезидерий продолжал удерживать за собой города и захватил даже патримонии церкви, а Павел не переставал посылать жалобы Пипину, пока наконец в марте 760 г. не состоялся договор, заключенный при посредстве франкских послов Ремигия и Аутхара. Король лангобардов дал обещание уступить римской республике все патримонии и города и действительно возвратил некоторые, но удержал за собой Имолу. Таким образом причина к раздору все-таки осталась, но отношения к лангобардам стали более сносными. Иного и совершенно исключительного характера были отношения папы к императорам Константину и Льву. Павел отправлял послов и к тому, и к другому императору, желая склонить их к восстановлению иконопочитания, но в своих посланиях не упоминал ни одним словом о разногласиях из-за экзархата и Рима. Даже в одном своем письме к Пипину папа пишет: «Греки преследуют нас только потому, что мы остаемся верны ортодоксальной вере и держимся благочестивых преданий отцов, греки же горят желанием уничтожить и то, и другое». Такое умолчание дает нам основание усомниться в том, что император действительно был лишен власти над Римом; если бы вся эта власть была сосредоточена исключительно в руках папы, было бы странно, что папа не указывал на отторжение римского герцогства и экзархата как на причину гнева императора. В актах папы не переставали признавать верховную власть императора, но римская провинция уже не платила дани императору и в Риме не было никакого византийского чиновника как представителя императорской власти. Рим так же, как и Равенна, был отнят у императора, которому приходилось подумать о том, как бы при случае вернуть их себе. Рим был далек и против нападения со стороны Неаполя был защищен дружественным Беневентом, тогда как до Равенны, более важной по своему положению, можно было добраться скорее и овладеть ею было легче. В 761 г. прошел слух о враждебных намерениях греков. Поэтому папа обратился к Пипину. прося его склонить Дезидерия к тому, чтобы он оказал в случае необходимости помощь и повелел герцогам Сполето и Беневента как соседям также принять участие в обороне; отсюда следует заключить, что Павел опасался за Рим, что с Дезидерием был заключен мир и что названные герцоги признавали суверенитет короля лангобардов. Император безуспешно старался склонить на свою сторону архиепископа

Равенны Сергия; этот архиепископ, которого папа Стефан держал некогда в заточении, Павел восстановил в сане, отсылал немедленно в Рим все письма, которые получал от императора. Грекам пришлось приостановить свои приготовления к воине; нельзя было придумать более неудачного похода в Италию, как поход во время мира Рима с лангобардами.

С той поры Павлу I уже не приходилось опасаться угроз византийцев. Вообще о греках он упоминает всего только один раз, сообщая в письме к Пипину, что он слышал, будто бы шесть патрициев с тремястами кораблей и с сицилийским военным флотом находятся на пути из Константинополя в Рим, но что он не знает, какая цель этой экспедиции, и ему сообщено только, что патриции эти получили приказ проехать сначала в Рим, а затем во Францию. Беззаботность, с которой папа сообщает об экспедиции, непонятна даже в том случае, если бы между Римом и Константинополем существовали самые дружественные отношения. Очевидно, папа отнесся к такому слуху как к небылице, и действительно, шесть патрициев и огромное число кораблей совершенно баснословны. Греки не делали никаких попыток вновь завоевать Италию силой оружия, и папа мог бы чувствовать себя совершенно спокойно в Латеранском дворце, если бы только время от времени Дезидерий не нарушал мира. К Пипину поступали все новые жалобы, и между уполномоченными трех государств шли долгие переговоры о патримониях, о взаимных притязаниях, вознаграждениях и об установлении границ, пока наконец в 764 или 765 г. с уступкой церкви города Имолы не был обеспечен мир.