Текст книги "1632 (ЛП)"

Автор книги: Эрик Флинт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 36 страниц)

Только бы Тилли оставил его в покое. Из-за Саксонии Густав Адольф оказался блокированным в Померании и Мекленбурге. Пусть Северный Лев резвится пока на побережье, вблизи от плодородных равнин центральной Германии.

Но Тилли внезапно осмелел. Или, может быть, он обиделся на постоянные упреки и шепот насмешек имперских придворных. Тилли уже было под семьдесят, и он никогда не был побежден в битвах. Кто такой этот шведский выскочка – человек едва ли половины его возраста, чтобы подрывать его репутацию?

Так что, когда император Фердинанд Габсбург настоял, чтобы Указ о реституции выполнялся – наконец-то! – и в Саксонии, Тилли дал согласие. Он накопил силы, вытаскивая их из Тюрингии и Гессен-Касселя, и двинулся на Саксонию. По пути, как всегда, его солдаты все разоряли и грабили. К тому времени, как его армия достигла Галле, 4 сентября, двести сел за ней горели.

Тилли двинулся дальше. Недалеко от Мерзебурга его армия стала лагерем и начала опустошать все вокруг. Тилли направил свои требования Иоганну Георгу. Саксонский курфюрст должен разместить и кормить императорскую армию, распустить свои новые подразделения, отдать свои войска под командование Тилли, официально признать императора как своего государя и разорвать все связи со шведами.

И опять Иоганн Георг колебался. Тилли сделал еще один переход, захватив богатый саксонский город Лейпциг, угрожая предать его участи Магдебурга.

Потеря Лейпцига, наконец, убедила Иоганна Георга. Теперь выбора у него не было. Он предложил объединить свою армию со шведской, и Густав Адольф сразу же согласился. Шведская армия соединилась с саксонскими силами 15 сентября недалеко от города Дьебен. На следующий день, объединенная шведско-саксонская армия передислоцировалась от Дьебена к селению Волкау. Между ними и Лейпцигом лежала местами залесенная равнина. Идеальное место для боя.

***

Утром 17 сентября Тилли привел свою армию навстречу противнику. Его левый фланг упирался в городок Брейтенфельд, правый – в Зихаузен. Позиция старого вояки была просто отличной. Его армия находилась на единственной небольшой возвышенности в этом районе, солнце было за спиной, и ветер дул в спину.

Численность его армии составляла где-то между тридцатью двумя – сорока тысячами человек, четверть из них – кавалерия. Пехота разместилась ​​в центре в семнадцать терций, или 'боеотрядов', как их называли солдаты Тилли, плотными линиями. В каждой терции было от полутора до двух тысяч человек. Кавалерия разместилась ​​по флангам. Знаменитые черные кирасиры Паппенхайма стояли слева, это именно они прорвали оборону Магдебурга и инициировали резню в городе. Справа, под командованием Фирстенберга, была недавно прибывшая из Италии конница.

Шведские и саксонские войска выстроились для боя чуть позже, утром. Шведы заняли правый фланг и центр, саксонцы – левый фланг. Саксонцы были к востоку от дороги на Дьебен; шведы – к западу.

Как и Тилли, Густав Адольф сосредоточил свою пехоту в центре. Его правое крыло составляла в основном кавалерия под командованием фельдмаршала Банера. Левое, также в основном из кавалерии, было под командованием фельдмаршала Горна. Основная артиллерия разместилась чуть левее центра Густава, под командованием молодого Торстенссона. Но, в отличие от Тилли, Густав Адольф перемешал кавалерию с пехотой. Фраза 'соединенные рода войск' еще не пришла в военную лексику, но сам принцип уже созрел в уме молодого шведского короля.

О построении саксонцев упоминаний в трудах историков нет. Они были просто 'слева' – и не очень долго.

***

Протестантские союзники, кажется, надеялись на небольшое преимущество в численности. И они имели определенное превосходство в артиллерии. Но их противникам – католикам – было наплевать на это. В высшей степени. К чему сомневаться? Солдатам Тилли достаточно было взглянуть на поле, чтобы убедиться в своей неминуемой победе.

Саксонские войска – а они составляли треть противника – были неподготовленными, непроверенными в бою и, очевидно, растерянными. Сам курфюрст Иоганн Георг, в окружении молодых дворян, одетых в саксонские аляповатые шарфы и плащи, командовал саксонской кавалерией на самом левом краю. Заново перевооруженные, кавалеристы блестели своим полированным оружием и выделялись ярким обмундированием. Доблестные ветераны Тилли не были впечатлены. Овцы также выглядят неплохо перед стрижкой.

Шведы представляли собой совсем другую картину, и произвели на солдат Тилли противоречивое впечатление. Действительно, выстроились они красиво, но как много там натуральных оборванцев!

Впрочем в этом, рассказы очевидцев битвы совпадали. Шведские войска, говорил один из шотландских офицеров много лет спустя, "выглядели запыленными кухонными работниками, в их грязном тряпье." Шведский наблюдатель говорил то же самое, сравнивая свои войска с войсками Тилли:

Наши люди выглядели грязными оборванцами (от тяжелого труда и постоянных лишений этих двух лет), на фоне сверкающих, позолоченных доспехов имперских войск. Наши шведские и финские клячи казались жеребятами на фоне их огромных германских битюгов. Наши ребята выглядели робкими крестьянами на фоне ястребиноносых и усатых ветеранов Тилли.

Армия Тилли в течение многих лет не знала поражений. По правде говоря, среди этих 'ястребиноносых и усатых ветеранов' было много новобранцев. Дезертирство в армии того времени приобрело астрономические масштабы. Но, из-за бардака, который охватил центральную Европу, люди, которые дезертировали, как правило, оказывались в других армиях. Или, достаточно часто, просто 'вступали заново' в армию, которую недавно бросили. И всегда были новички, доступные для найма, в связи с тем же бардаком. Формальности и строгости, которые характеризовали более поздние армии, почти полностью отсутствовали.

Тем не менее, даже самый сырой новобранец, вступивший в армию, примерял на себя ореол легенд и престижа прошлого. Будь ты ветеран или нет, ястребиноносый или нет, усатый или нет, они несли на себе этот ореол. И для всех, кто сталкивался с ними, не было ничего более устрашающего, чем то, что перед ними на поле боя 'люди Тилли'. Эта монументальность иногда слегка искажалась, но это была монументальность, высеченная из гранита подлинной истории.

Католические солдаты начали повязывать белые ленты на свои шляпы. Приветствуя появившегося старого полководца – ему исполнилось семьдесят два днем раньше – они один за другим цепляли на себя его отличительный белый боевой символ. Восторженные крики 'Папаша Тилли!' перелетали от терции к терции. Вместе с торжествующим боевым кличем империи: Дева Мария!

Густав Адольф также обратился к своим войскам. Царь был знаменитым оратором – без сомнения лучшим в Швеции – и солдаты встречали его с восторгом. Густав Адольф славился своей храбростью. Не было со времен Александра Великого правящего монарха, показывавшего такую ​​личную отвагу – вплоть до безрассудства – на поле боя. К настоящему времени его огромное тело несло на себе следы многочисленных ранений. Он не носил защитных доспехов, потому что не мог физически. Польская пуля, поразившая его четыре года назад в битве при Диршау, до сих пор оставалась в шее. Доспехи раздражали рану, и король сражался в защитном кожаном камзоле, полагаясь на волю Бога.

Слушая его обращение к ним перед битвой, шведские войска привязывали зеленые ветви к своим шлемам и прочим головным уборам. Когда он закончил речь, они взревели своим собственным боевым кличем: Gott mit uns! Gott mit uns!

***

Битва при Брейтенфельде началась в полдень. Первые два с половиной часа противники просто обменивались пушечным огнем. Тилли и Густав пока только оценивали друг друга.

Шло время, и становилось очевидным, что шведская артиллерия на голову превосходит своих противников. Король имел больше пушек, а пушки и обученные артиллеристы были лучше. Торстенссон блистал. Шведские канониры выдавали три выстрела на один от имперской артиллерии.

Паппенхайм, нетерпеливый и стремительный, как всегда, не выдержал и повел своих черных кирасиров в атаку. Не дожидаясь команды Тилли, командующий имперским левым флангом обрушился на шведский правый фланг.

Это было глупо, и Тилли проклял его за это, прежде Паппенхайм успел проскакать сто ярдов.

– Они отняли у меня мою честь и мою славу! – воскликнул он, вздымая в отчаянии руки.

Паппенхайм хотел обойти шведов и ударить с фланга. Но его шведский коллега, фельдмаршал Банер, был готов к этому. Его комплексные войска хорошо зарекомендовали себя как в обороне, так и в наступлении. Кирасиры Паппенхайма были отброшены залпами пехотинцев, одновременно подвергшись кратким, но острым контратакам шведской и финской кавалерии Банера.

Семь раз Паппенхайм бросал своих людей на шведские ряды, игнорируя все команды Тилли. И все семь раз он был отброшен. Тогда Банер начал массированную контратаку и вынудил черных кирасиров бежать с поля. В полном беспорядке тяжелая кавалерия Паппенхайма удирала к Галле. Банер намеревался преследовать их, но Густав Адольф вернул его на место.

***

Король осторожничал. Не так хорошо все складывалось на левом фланге. Видя, что атаки Паппенхайма не удаются, Тилли послал в бой имперскую конницу на противоположный фланг. Здесь Тилли добился гораздо лучших результатов. Саксонцы, при всем их блестящем виде, не имели за плечами многолетний опыт польских и прибалтийских войн Густава и его шведских ветеранов. Первая же атака имперской кавалерии опрокинула их.

По правде говоря, в полном соответствии со своей натурой, сам курфюрст и стал причиной разгрома. Охваченный ужасом, Иоганн Георг и его лучший благородный телохранитель поскакали прочь, оставив свою армию позади. Армия последовала за ним достаточно быстро. Через полчаса, мощный отряд имперской кавалерии уже преследовал саксонскую армию в ее стремительном отступлении.

Шведский левый фланг был теперь полностью оголен. Имперская кавалерия начала разворот в бок. Это уже напоминало стихийное бедствие, яростный прилив. Шведские союзники, увидев панику, охватившую саксонцев, начали в беспорядке отходить и смешались. Тилли, чей глаз ветерана сразу увидел грядущую славную победу, отдал приказ всей своей армии наступать на разрозненного противника. Терции начали выдвигаться вперед, разворачиваясь одновременно вправо, чтобы всей массой обрушиться на дезорганизованных шведов слева. Как громоздкий ледник, который, казалось, невозможно остановить.

***

Там. Тогда. В этот момент.

И начали создаваться всевозможные легенды. Десятилетие за десятилетием, век за веком; противореча друг другу, но не затухая.

Отцом современной войны Густав Адольф почти наверняка не был. Но зато он почти наверняка был отцом современного мира. Потому что там, тогда, в этот момент, когда саксонцы были разбиты, и инквизиция как никогда была близка к победе над всей Европой, король Швеции выстоял.

И в очередной раз выяснилось, что правда истории всегда конкретна. Абстракции бывают хорошо аргументированы, но конкретика есть конкретика. Что там было, а чего не было... Не из-за тактики и нововведений, артиллерии и методов вербовки – хотя все это сыграло свою роль, и огромную – но из-за простой истины. В этот момент, история повернулась благодаря духовному величию одного человека. По имени Густав Адольф, и многие потом считали его единственным монархом, в Европе, достойным этого титула. Они были правы, этого даже не нужно было доказывать. Редкий случай в человеческой истории, когда такая слава была заслуженной.

Два столетия спустя после этого, когда правда уже была очевидна для всех, на этом поле будет воздвигнут памятник. Целый год препирательств и обсуждений выявил значение Брейтенфельдской битвы. Фраза на памятнике читалась так: свобода вероисповедания для всего мира.

***

Кем бы он был или не был, имя Густава Адольфа всегда будет связано с Брейтенфельдом. Он будет стоять на этом поле вечно, благодаря тому, что он сделал в тот день. 17 сентября 1631 года.

Брейтенфельд. Навсегда Брейтенфельд.

Глава 35

– Вот ублюдки! – прорычал Бернард. Младший герцог Саксен-Веймарский смотрел на саксонцев, удирающих к Эйленбургу. – Жалкие трусы!

Бернард перевел взгляд на надвигающиеся терции, разворачивающиеся к ​​разрозненному левому фланга шведов. Он повернул бледное лицо к Густаву Адольфу.

– Мы можем задержать их, Ваш Величество достаточно для того, я думаю, чтобы вы смогли организовать отступление.

Голубые глаза Густава сверкнули.

– Отступление?" – переспросил он. – Ты с ума сошел?

Король указал толстым пальцем на свой левый фланг.

– Скачи туда, Бернард – быстро, как можешь –  и скажи Горну развернуть свои силы влево. Передай ему приказ сосредоточиться правее центра, но сформировать новую боевую линию под прямым углом к ​​нашей. Все понял?

Бернард кивнул. Через мгновение он уже пришпорил лошадь в галоп. Его старший брат хотел было последовать за ним, но Густав остановил его.

– Ты остаешься со мной, Вильгельм.

Король улыбнулся.

– Твой шустрый брат, эта горячая голова, не отстанет от Горна – хотя того и так не надо подгонять.

Вильгельм послушно кивнул. Густав повернулся в седле. Как обычно, его небольшая группа курьеров сидела на лошадях в нескольких ярдов позади него. Большинство из них были молодыми шведскими дворянами, но среди них были и два шотландца. Король сдернул широкополую шляпу с головы и воспользовался ей, чтобы подозвать их. Такой жест был не в его привычке, просто Густав был сейчас в удивительно хорошем настроении. Словно его ожидал бал, а не разгром на поле боя.

Сначала он заговорил с шотландцами.

– Передайте полковнику Хепберну, чтобы он направил свою бригаду в поддержку фельдмаршала Горна. Понятно?

Шотландцы кивнули. Бригада Хепберна, вместе с бригадой Вицхама, разместились во второй линии шведского центра. Они составляли основную часть шведских резервов. Король, вполне логично, использовал их теперь для усиления оказавшегося под угрозой левого фланга.

Шотландцы только тронулись, когда Густав выдал тот же приказ двум другим курьерам. Вицхаму – то же самое!

Король посмотрел в центр сражения. Терции Тилли медленно ползли вниз по пологому склону, где расположил их полководец-ветеран католической армии. Даже с учётом движения вниз по склону, по лишенной препятствий местности, имперские солдаты двигались крайне медленно.

Густав не стал долго смотреть на них. Он был совершенно уверен, что его пехота в центре, учитывая пушки Торстенссона, может отразить любую прямую атаку. Да и вряд ли терции Габсбургов двинутся прямо вперед. Опасность была слева, и он сделал все возможное, чтобы поддержать Горна ввиду предстоящего удара. Зато справа все хорошо!

Густав внимательно рассматривал свой правый фланг. На мгновение он молча поздравил себя за то, что удержал Банера от преследования потрепанной конницы Паппенхайма. Соблазн был велик, как для короля, так и для его фельдмаршала. Но Густав заранее не доверял стойкости саксонцев. Лучше иметь Банера под рукой, на случай если бой пойдет не так, как надо.

Что, безусловно, и случилось! Но теперь, теперь! – Густав мог обратить катастрофу в триумф. Банер и его люди уже вернулись и выстроились в готовности. Кроме того, Густав знал, что эти кавалеристы, как никогда, уверены в себе. Ведь они опрокинули знаменитых чрных кирасиров Паппенхайма. Почему бы им не сделать то же самое с остальными?

– Почему бы и нет? – вопросил король вслух. Он улыбнулся оставшимся четырем курьерам возле него. Почему бы и нет? Он весело махнул шляпой.

Молодые дворяне заулыбались. Один из них поднял свой шлем в приветствии, выкрикивая: – Gott mit uns!

В нескольких футах позади них, Андерс Юнссон слегка вытащил из ножен саблю и задвинул ее обратно. Потом он проверил свои четыре пистолета в седловых кобурах. Это оружие могло понадобиться в ближайшее время, и он хотел убедиться, что с ним все в порядке. Великан Юнссон был личным телохранителем короля.

Дюжина шотландцев под его командованием последовала его примеру. Они хорошо знали Густава Адольфа. Король Швеции полностью пренебрегал личной безопасностью. Уже в нескольких сражениях король лично ввязывался в схватки без всякой необходимости.

И здесь наверняка будет так же. Его шотландским телохранителям приходилось на совесть отрабатывать свое жалование.

Один из шотландцев выразился по этому поводу чисто философски.

– Ух и шебутной же парень, храбрец, не то что чертов святоша Стюарт, король Англии. – Он сплюнул на землю. – Этот гребаный папист.

– Да уж. И близко не поставишь, – согласился один из его товарищей.

Густав Адольф пришпорил коня, переходя сходу в галоп. Герцог Вильгельм Саксен-Веймарский скакал рядом, курьеры и телохранители чуть позади.

Когда они приблизились к шведскому правому флангу, Густав увидел Банера скакавшего рысью навстречу. Но уделил фельдмаршалу не более чем мимолетный взгляд – его взор был устремлен на большую группу кавалеристов под зелеными знамёнами. Это были Вестготы Эрика Соупа, более тысячи кавалеристов из Западного Готланда, разбитые на восемь отрядов. Густав высоко ценил их. И было за что!

Поравнявшись с Банером, Густав придержал коня и весело крикнул: – Ну теперь, Юханн, ты видишь?

Фельдмаршал кивнул своей лысой головой.

– Вы были правы, Ваше Величество. Как всегда.

– Ха! – воскликнул Густав. – Не скромничай! Тебе не идет!

Король яростно оскалился. Его собственный боевой дух, казалось, передался и его коню. Скакун нервно гарцевал, словно так и стремился в бой.

 -Я хочу, чтобы ты кинул Вестготов туда, Юханн.

Король указал на левый фланг боевых порядков Тилли. Кирасиры Паппенхайма, прикрывавшие его, были уже разгромлены. Ослабленный фланг рассыпался на глазах. Пехотинцы Тилли, двигавшиеся наискось от левой части поля к правой, чтобы ударить по левому флангу шведов, растянули ряды своей терции. Все таки этот строй в испанском стиле был плохо приспособлен для чего-нибудь другого, кроме движения вперёд.

– Я намерен сделать то же самое с Тилли, что он уготовил для меня, – пояснил король. – Ха! – рявкнул он удовлетворенно. – Вот только у меня получится, а у него нет!

На мгновение Банер заколебался. Король, по-сути, предлагал отчаянную авантюру. Можно действовать и более безопасно...

Как будто читая его мысли, Густав покачал головой.

– Горн выдержит, Юханн. Он не дрогнет. И станет наковальней, а мы – молотом.

Банер не стал возражать, он доверял военной интуиции короля. Густав II Адольф был молод, по меркам генералитета того времени, ему было всего тридцать шесть, но у него было больше боевого опыта, чем у большинства людей вдвое старше его. В шестнадцать, он подготовил и возглавил внезапную атаку и захватил датскую крепость Боргхольм. В двадцать семь – он захватил Ливонию и Ригу и был ветераном войн с поляками и русскими.

Банер был с ним там. Банер, Горн, Торстенссон , Врангель – все ядро великолепного шведского офицерского корпуса. Вместе с Акселем Оксеншерном и прибывшими позже шотландскими профессионалами – Алексадром Лесли, Робертом Монро, Джоном Хепберном, Джеймсом Спенсом – они составляли лучший командный состав того времени. Ну, по крайней мере, по мнению Банера.

И король, конечно.

– Мы можем сделать это, Юханн! – он почти кричал. – Прямо сейчас, немедля!

Банер повернул коня и начал раздавать приказы собственным курьерам и посыльным. За несколько секунд стройно выстроенное шведское правое крыло превратилось в тот своеобразный беспорядок, который предшествует дальнейшим скоординированным действиям. Командиры рот и их заместители заметались, выкрикивая свои собственные приказы – по большей части уже ненужные. Шведская и финская кавалерия состояла сплошь из ветеранов по меркам того времени. В течение минуты, казалось, царило натуральное безумие. Всадники спрыгивали на землю, чтобы подтянуть подпругу, кто-то проверял насколько легко выходит сабля из ножен, кто-то менял пирит в колесцовом замке, и все они при этом изрыгали ругань и богохульства – проклинали упрямых лошадей, или снаряжение, или неловких товарищей, задерживающих их, или собственную неловкость – или, зачастую, просто весь белый свет. Многие – большинство, по-сути – предавались ещё и кратким молитвам. В общем, обычная хаотичность реального боя, и ничего больше. Вскоре из хаоса начал возникать смысл и порядок. Спустя пять минут, Банер и вестготы двинулись в атаку.

Король, тем временем, готовил основные силы, которые должны были развить успех. Четыре полка, насчитывающие примерно три тысячи человек.

Шведские – смаландский и остготский – полки были, по-сути, тяжёлыми кирасирами, учитывая броню и вооружению, хотя и смешно выглядели на лошадях, больше похожих на пони. Два финских полка были одоспешены и вооружены куда проще, но зато их русские лошади были явно лучше. Финны, по своему обычаю, предпочитали азартный восточноевропейский стиль конного боя. Слабый порядок они компенсировали рвением. И уже затянули свой свирепый боевой клич: – Хаакаа пелле!

 Руби их!

Густав собирался лично возглавить атаку шведских полков. Он задержался только чтобы оценить ход сражения на левом фланге. По-сути, там ничего не было видно – пыль с распаханного поля, поднятая тысячами атакующих, смешавшаяся со стелющимся пороховым дымом, превратила поле боя в неразборчивую пеструю мозаику.

Но по доносящимся звукам он догадывался о происходящем, и ему потребовалось не больше нескольких секунд чтобы принять решение.

Горн – Старый добрый Горн! Надёжный Горн! – продолжал сдерживать Тилли.  Выхватив саблю, он направил ее вперёд.

– Gott mit uns! – проревел он, – Даешь победу!

 ***

Первый натиск императорской кавалерии разбился об оборону Горна. Католические всадники были удивлены той скоростью, с которой шведы успели занять новые позиции. Они-то ожидали привычные им вялые маневры тогдашних континентальных армий.

Хотя знать им следовало бы. И датчане, и поляки, и русские уже достаточно, за последние двадцать лет, наумывались кровью от маленькой армии Густава. Датчане могли бы рассказать им о Боргхольме, Кальмаре, Кристианополе и Ваксхольме – всех тех местах, где юный шведский король превзошел их. Русские могли бы рассказать им о Гдове и Пскове, а поляки долго могли  бы зачитывать горестный список: Рига, Кокенгаузен, Митава, Бауска, Вальхоф, Бранево, Фромборг, Толькмицко, Эльблинг, Мариенбург, Диршау, Меве, Путцк, Орнета, Данциг, Гужно и Ногат.

Но надменным кирасирам армии Тилли и в голову не приходило поинтересоваться этим. Этих южных немцев интересовали только деньги нанявшего их Максимилиана Баварского. Труднопроизносимые названия балтийских и славянских сражений и осад ничего не значили для них.

Впрочем, в те времена Густав II Адольф перенес и поражения также. Датчане разбили его в Хельсингборге, а поляки в Хонигфельде. Но и датчане, и поляки могли бы рассказать войскам под знаменами Габсбургов о невероятной гибкости шведского короля. Он с удвоенной энергией изучал опыт неудач, используя поражения, как науку в своем военном искусстве.

Войскам Тилли пришлось познать это на себе – еще до конца этого дня. Но они, увы, не оказались хорошими учениками. Высокомерный Паппенхайм, получивший первый урок, теперь безуспешно пытается собрать своих кавалеристов где-то на дороге в Галле. Шведские клячи может быть и вызывают смех, но в людях, сидящих верхом на них, ничего смешного не было. Ни в них, ни в пехотинцах, прикрывающих их. Семь раз его черные кирасиры обрушивались на шведские линии. И семь раз они были отбиты, а потом нарвались на контратаку, обратившую их в бегство.

Плохие ученики, честно говоря. Теперь, на противоположном фланге, имперской кавалерии не удался урок в восьмой раз. Первая атака, сломя голову, ошеломительная – с уверенностью в победе – и к черту караколь! – разбилась как волны о скалу. Они ожидали встретить испуганного и растрепанного врага, дезорганизованного внезапным разгромом саксонцев. Вместо этого, католические кирасиры увязли в плотной, хорошо организованной обороне. Горну удалось даже захватить и подготовить для обороны канавы вдоль дороги на Дюбен.

Шведские мушкеты ревели; их копья не дрогнули. Имперская кавалерия отступила.

Отошла, но не потеряла решимости. Тилли и его люди одержали первую большую католическую победу в Тридцатилетней войне, в битве на Белой Горе. Одиннадцать лет прошло с тех пор, а вместе с ними пришло еще много побед. Эта армия обвинялась – и вполне справедливо – во многих преступлениях за эти годы. Но в трусости – ни разу.

Они снова с яростью атаковали. И снова были отброшены.

Пехотные терции были все ближе. Кавалеристы, видя их приближение, перешли в еще одну стремительную атаку. Это будет их победа! А не презренной пехоты!

Бесполезно. А терции уже подошли вплотную.

Наконец, имперские кирасиры вложили сабли в ножны и и схватились за колесцовые пистолеты. Они устроили круговерть караколе, обстреливая врага из пистолетов на расстоянии, периодически откатываясь для перезарядки. Что ни говори – эти люди были наемниками. Они не могли позволить себе потерять своих драгоценных лошадей. И они уже поняли – как и кавалеристы Паппенхайм перед ними – что шведская тактика против тяжелой кавалерии состояла в том, чтобы использовать аркебузы и копья главным образом против лошадей. Они были обучены и проинструктированы этой методике их королем. Густав Адольф давно понял, что его шведские пони не идут ни в какое сравнение с немецкими битюгами. Значит, первым делом – выбить этих битюгов.

Терции наискосок по полю двигались к к шведскому левому флангу, развернутому под прямым углом к ​​первоначальной линии фронта. Эти семнадцать терций, казалось, накатывались, как ледник. Медленно и неостановимо.

***

Но это была всего лишь иллюзия. Несокрушимый ледник на самом деле уже трещал под артиллерийским огнем, подобного которому ранее не встречал. Сейчас перед ним была лучшая артиллерия в мире под командованием лучшего артиллериста в мире.

Торстенссону не нужны были приказы, и его король даже не посылал к нему гонца. Юный генерал-артиллерист, заметив, что Густав развернул бригады Хепберна и Вицхама на помощь Горну, сразу догадался, что теперь будет. При всей осторожности Густава в стратегии, на поле боя он был неизменно дерзок. Торстенссон был уверен в предстоящей контратаке, и прекрасно осознавал, что его задача – подвергнуть терции массированному артиллерийскому обстрелу перед этим. Обстрелять их, поразить, пустить им кровь. Как пикадор на арене корриды, он должен ослабить зверя для матадора.

   – Развернуть орудия! – зарычал он. Торстенссон, как обычно в бою пеший, кинулся вперед, за батарею. Точно, это был день размахивания шляпами – он сорвал свою с головы, и начал ею размахивать.

   – Развернуть орудия! – Повторный рык заставил его закашляться. Этим летом царила засуха, и сушь была изрядной. В его горло залетела поднятая тысячами лошадей пыль. Используя шляпу как ориентир, Торстенссон жестом подтвердил приказ.

   Расчёты орудий состояли из ветеранов, которые тут же, кряхтя от напряжения, налегли на спицы колёс, разворачивая полевые пушки, чтобы медленно пересекающие перед ними поле терции попали под прицельный огонь.

   У шведов было два типа пушек. Основная часть, сорок две штуки, были так называемые "полковые пушки". Трёхфунтовки – первая в мире натуральная полевая артиллерия. Сделанные из литой бронзы, со сравнительно лёгким стволом, эти орудия могли довольно просто маневрировать в поле. В ходе полевых испытаний шведы обнаружили, что при немного уменьшенной навеске пороха, эти пушки могли стрелять практически непрерывно. Такие орудия были ни к чему при осадах, но потрясающе эффективны на поле боя.

   Более тяжелые полевые орудия состояли из  двенадцатифунтовок. Густав-Адольф в последние годы стремился весьма упростить свой орудийный парк, основываясь на тяжелом опыте польских кампаний. В Германию он взял с собой только три типа орудий: лёгкие и тяжелые полевые пушки и двадцичетырёхфунтовые осадные. От остальных, включая, сорокавосьмифунтовые, использовавшихся обычно для разрушения мощных укреплений, он отказался.

   Трехфунтовки открыли огонь уже через пару минут. Вскоре к ним присоединились и двенадцатифунтовки. К тому времени, как терции Тилли добрались до угла шведского фланга, они попали под ошеломительный обстрел шведской артиллерии.

Отчетливо понимая, что битва вступила в решающую фазу, Торстенссон приказал усилить темп стрельбы до почти критической величины.

   – Мне нужен выстрел каждые шесть минут! – рычал он, носясь взад-вперёд за линией орудий – Не меньше! – Он чуть не плясал от возбуждения, размахивая шляпой – Я сам повешу расчет, который выдаст меньше!

Его люди весело скалились – Торстенссон всегда изрыгал из себя такие леденящие кровь угрозы в бою. И никогда не выполнял их – собственно, в этом и не было нужды. Его пушкари, как всегда, настроились и уже и так делали один выстрел в шесть минут – темп считающийся максимальным для того времени.

   Разумеется, такой бешеный темп нельзя поддерживать вечно. И проблема была не в расчётах, а в пушках – они стреляли уже почти три часа, и каждая из них выпустила почти по тридцать ядер. Ещё десять выстрелов, при таком же темпе, и пушкам придётся замолкнуть. Как минимум, на час, чтобы стволы остыли.

 – И пусть это дерьмо расплавится! – рычал Торстенссон. В порыве ярости он запустил шляпой в сторону терций. – Я хочу видеть вон тех разбитыми! Разбитыми на куски, вы слышите?!

Ухмылки сразу спали с лиц артиллеристов, когда они поняли что Торстенссон не шутит. Если будет необходимо, он продолжит вести огонь, невзирая на безопасность. Пушкари обливались потом, сохраняя бешеный ритм. К черту. Если расчёт погибнет от разрыва орудия, так тому и быть – Торстенссон сам включится в работу.

   Ядра пробивали в плотных рядах католиков огромные бреши. Пушкари Торстенссона не зря считались лучшими в мире, и они хорошо понимали, чего от них хочет их командир.

   – Огонь на рикошетах! – Торстенссон взмахнул рукой как будто пуская блинчики по воде. – Только рикошеты! Я заметил, как два ядра подряд зарылись в землю! Я повешу весь расчёт! Повешу, слышите?!

   Его люди опять смеялись – ещё одна пустая угроза. Почти каждый сделанный ими выстрел был тем, что профессиональный артиллерист понимает под "стрельбой на рикошетах".

   "Стрельба на рикошетах" была бесполезна против укреплений, но против людей в поле она была сверхэффективной. Ядра касались земли в дюжине ярдов перед целью, и отскакивали под небольшим углом, вместо того чтобы зарыться в землю. После первого отскока они летели на высоте от колена до плеча. Чугунные снаряды обрушивались на плотные ряды солдат как шар в кегельбане – только вместо того, чтобы сбивать кегли, они калечили людей. Даже трёхфунтовое ядро на такой дистанции запросто убивало или калечило дюжину человек. Двенадцатифунтовки же несли вообще настоящее опустошение.