Текст книги "1632 (ЛП)"

Автор книги: Эрик Флинт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 36 страниц)

И снова решение было быстрым и неотложным. Майк нырнул в дверь и перекатился через плечо.

Хорошее решение, но не совсем удачное. Его враг не успел перезарядиться. Но к сожалению, Майк, перекатившись по полу, уперся прямо в него.

В первое мгновение оба опешили. Потом Майк почувствовал, что на него навалились сверху. Черт, и пистолет при столкновении выбило из руки. В отчаянии, он ухватил его за ноги, пытаясь сбросить со своей спины.

Бесполезно. Человек, кем бы он ни был, ухватил Майка, как профессиональный борец. Майк зарычал и ударил локтем назад.

Черт! Он забыл про панцирь. Его левый локоть заныл от удара. Но, по крайней мере, он освободился от захвата.

Майк никогда раньше в своей жизни не участвовал в перестрелке. У него была подготовка и инстинкты боксера, а не стрелка. Он даже и не подумал искать свой пистолет. Он просто развернулся и провел правый боковой в подбородок своего врага.

Восемь профессиональных боев. Первые семь были выиграны нокаутом, но ни один из них не позже, чем в четвертом раунде. Майк вышел из игры, потому что понял, что у него не хватает выносливости. Но никто никогда не говорил, что у него не поставлен удар.

Бандит, кем бы он ни был, пролетел через всю комнату и ударился о тяжелый стол. Его челюсть отвисла. Голова висела, откинувшись в сторону.

Его очевидная беспомощность не послужила дальнейшему милосердию. Как и то, что человек был гораздо меньше Майка. И это не было боксом по правилам маркиза Куинсбери. Майк подскочил вперед и правой рукой пробил в живот ниже панциря. И еще раз. Любой судья тут же дисквалифицировал бы Майка. Его следующий удар был левым крюком, который раздробил челюсть человеку, буквально подняв его на ноги. Майк был очень сильным человеком, и, в отличие от многих, он умел драться. Удары были словно нанесены кувалдой. Майк хотел было врезать еще справа в лицо бандита, но усилием воли ему удалось остановиться.

О боже, Стирнс – достаточно! Ты победил.

Он заставил себя сделать шаг назад, как будто отгоняя невидимого рефери. Этот внутренний голос привел его мысли в некоторую ясность. Майк был потрясен, осознав сколько страха и ярости кипело в нем. Он чувствовал себя сосудом с чистым адреналином.

Его противник рухнул на пол бесформенной кучей. Майк опустил руки и с трудом разжал кулаки. Руки сильно болели. Он уже успел забыть свои ощущения после проведения кулачного боя с подавляющим преимуществом.

Его тут же пробрала дрожь, как запоздалая реакция после схватки. Перестрелка сильно отразилась на нем. Ибо хотя он и был в юности кем-то вроде хулигана, но никогда никого не убивал раньше.

Чья-то рука упала на его плечо, разворачивая его. Он увидел прямо перед собой лицо доктора Николса. – Ты в порядке?

Майк кивнул. Со слабой улыбкой он показал доктору свои руки. Три костяшки были разбиты в кровь. – Насколько я знаю, док, это все, что со мной не в порядке.

Николс взял его за руки и осмотрел их, разминая суставы. – Переломов вроде нет, – пробормотал он. Врач бросил быстрый взгляд на вырубившегося бандита на грязном полу дома. – Обладая таким ударом, молодой человек, нужно действовать в перчатках. Этот ублюдок выглядит так, как будто его исколотили дубиной.

На мгновение Майк испытал легкое головокружение. Он видел, как другие шахтеры начали обыскивать дом. Но врагов в доме больше не нашлось. Пульсирование крови в ушах заглушало их слова, но по тону было понятно, что опасности больше нет.

Он глубоко, почти судорожно вздохнул. Затем, встряхнув головой, избавился от  головокружения. Николс отпустил его руки.

– Спасибо, док, – тихо сказал он.

Лицо Николса озарилось внезапной улыбкой. – Пожалуйста, называй меня Джеймсом! Мы уже достаточно близко знакомы.

Врач развернулся к выходу. – А теперь надо заняться ранеными. Думаю, сегодня я уже не раз нарушил клятву Гиппократа. – И пробормотал: О боже, Николс, 'Главное, не навреди'.

С чувством вины Майк вспомнил о Гарри Леффертсе. И о фермере, и о женщине, которая, видимо, была его женой. Он хотел было пойти за Николсом, готовый оказать тому помощь. Но остановился и повернулся, ища взглядом Фрэнка.

Джексон стоял у большого камина, внимательно рассматривая интерьер помещения. Большая часть фермы, казалось, состояла из одной комнаты, хотя Майк заметил узкую лестницу, ведущую на верхний этаж. Через крошечные окна в дом попадало очень мало света. Но Майк мог видеть, что все вокруг было просто перевернуто. Бандиты, очевидно, наряду с другими преступлениями, не гнушались и грабежами. Теперь, когда он увидел этот беспорядок, Майк понял, что фермера подвергали пыткам с целью выявления каких-либо спрятанных сокровищ, которыми он мог обладать.

Судя по обстановке, вряд ли их было много. При всех его размерах и тщательности строительства, дом выглядел беднее любой фермы, которую когда-либо видел Майк. Не было никакого намека на освещение. То же самое он мог сказать и о сантехнике. В окнах не было стекол. Даже пол был просто утрамбованной землей.

Он встретился глазами с Фрэнком. – Я сам осмотрю тут все, Майк. Тони уже проверяет, что там наверху. Иди, помоги врачу.

Выйдя наружу, Майк обнаружил, что Николс занимается фермером. Врач, по-видимому, израсходовав все бинты из аптечки, уже снял свой пиджак и рубашку, которую рвал на полосы. Теперь он был голый до пояса. Будучи почти в конце среднего возраста, Николс имел тело с жилистой мускулатурой, на котором не было почти никакого жира. Черное жесткое туловище, покрытое тонкой пленкой пота, блестело на солнце.

Майк огляделся. Дэррил занимался Гарри Леффертсом. Леффертс также был без рубашки, обнажив рану на боку. Та казалась весьма впечатляющей – все его бедро и тазобедренный сустав были в крови, как и ребра – но Майк не думал, что там было действительно что-то серьезное. Рана уже была перевязана целым рулоном бинта. Майк подумал, что хотя повязка и пропиталась кровью, но само кровотечение было остановлено.

– Там не такая уж серьезная рана, – услышал он голос Николса. Майк обернулся. Доктор смотрел на него. – Я первым делом занялся Гарри. Вряд ли ему удастся похвастаться шрамом перед своими внуками, пуля только скользнула вдоль одного ребра. Насколько я могу судить, внутреннего кровотечения нет.

Голова Николса резко повернулась в сторону женщины. Она перевернулась на бок, закрыв руками лицо. Ее колени были прижаты к груди, в позе эмбриона. Она тихо и беспрерывно рыдала. Ее изорванное платье было опущено вниз, закрывая ноги. Там же сверху, укрывая ее, лежало и два пиджака. Шахтеры, которые укрыли ее ими – Дон Ричардс и Ларри Масаниелло – сидели на корточках рядом. Их лица выражали растерянность и сочувствие. Помимо того, что они сделали, они, очевидно, не имели ни малейшего представления, чем еще они могут ей помочь.

– С ней будет все в порядке, – пробормотал Николс. Его лицо напряглось. – Насколько это, конечно, возможно после группового изнасилования. Он посмотрел вниз, на фермера. – В отличии от этого парня. Крупные артерии не пострадали, но он потерял огромное количество крови.

Майк присел на корточки рядом с врачом. – Чем я могу помочь, Джеймс?

Он видел, что Николс перевязал уже все раны фермера. Но кровь все равно проступала через ткань. Врач рвал еще полосы из остатков своей рубашки, готовя новые повязки.

– Дай мне свой смокинг, для начала. И надо посмотреть, есть ли какие-либо одеяла внутри. Нужно все, что поможет сохранить его в тепле. Он в шоке.

Майк снял смокинг и протянул его доктору, который укрыл им фермера. Затем Николс сказал:  Необходима машина скорой помощи, чтобы отправить этого бедолагу в больницу. А так, я сделал все, что смог здесь без медикаментов и оборудования.

Врач поднял голову и медленно оглядел окрестности. – Но почему-то у меня плохое предчувствие, что машину скорой помощи и больницу будет трудно найти.

Его глаза встретились с глазами Майка. – Где мы, черт возьми, находимся? – Он сумел выдавить улыбку. – Только не говори мне, пожалуйста, что это наша любимая Западная Вирджиния. Моя дочь давно подталкивала меня переехать сюда и открыть здесь свою практику. – Он моргнул. – Прямо душераздирающая сцена из фильма-триллера 'Избавление'. Там все происходило в такой же глуши, насколько я помню. А ведь мы только в полутора часах езды от Питтсбурга.

Майк следом за врачом окинул своим взором окрестности. И тихо сказал: Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что мы сейчас далеко не в Западной Вирджинии, доктор Ватсон.

Николс хмыкнул.

– Абсолютно ничего похожего, Джеймс – ни пейзаж, ни деревья, ни люди, ни...

Он ткнул большим пальцем через плечо, указывая на дом, который стоял позади них.

– Там нет ничего, привычного нам по Западной Вирджинии, скажу я тебе. При всей своей бедности, сам дом вовсе не шаткая лачуга. У нас такой большой, хорошо сложенный и старинный дом был бы объявлен историческим памятником еще пятьдесят лет тому назад.

Он наклонился и схватил одно из ружей головорезов, по-прежнему стоявшему у стены. После быстрого осмотра он протянул его Николсу.

– Видел что-нибудь подобное? – Врач покачал головой. – И я,–  размышлял Майк. – Кен Хоббс говорит, что оно с фитильным запалом. А он знает, что говорит. Всю свою жизнь он увлекался старинным оружием. Такого оружия, как это, не делают, должно быть, уже двести лет. По крайней мере. Даже во времена Американской революции, уже были кремневые ружья.

Он посмотрел на оружие с уважением. – Ты только посмотри на эту вещь, впечатляет, не правда ли? Должно быть, по меньшей мере, 75 калибра.

Он хотел что-то добавить еще, но был прерван Фрэнком, вышедшем из двери.

– Такие дела, – сказал он. Джексон казался, как всегда, невозмутимым. Отчасти это было связано просто с его личностью, но в основном с тем, что секретарь-казначей профсоюза был одним из тех, кто, кроме Николса, имел реальный боевой опыт.

Майк посмотрел на других, кого он мог видеть. Все они, кроме Джексона и Николса, теперь, когда бой был закончен, начали проявлять эмоции. Леффертс лежал на спине, прижимая повязку на боку, и смотрел в небо. Молодой шахтер, который был так убийственно беспощаден к врагам в разгар боя, теперь выглядел ошеломленным бычком. Его глаза были широко открыты и казались свободными от какой-либо мысли. Опустившись на колени рядом с ним, Дэррил понурил голову и опустил плечи. Он сжимал колени ладонями так сильно, что костяшки пальцев побелели. Чуть в стороне, возле жертвы изнасилования, Дон Ричардс и Ларри Масаниелло уже не сидели на корточках. Они оба сидели, вытянув ноги вперед, упершись в них руками. Их оружие лежало на земле. Оба тяжело дышали. Ричардс тихо ругался, а Масаниелло, который был набожным католиком, бормотал молитву.

Майк выдохнул почти со свистом. – Похоже, большинство в небольшом шоке, Джеймс. Кроме тебя и Фрэнка.

Доктор издал смешок. – У нас все еще впереди. На сегодняшнюю ночь кошмары мне обеспечены. Подозреваю, и  Фрэнку тоже.

Джексон, прислонившись к дверному косяку, покачал головой. – Не сегодня. Может, завтрашней ночью. Но послезавтра точно будет очень плохо. Я прямо уже вижу, как я дрожу. – Он мрачно осмотрел сцену перед собой. – О боже, это было хуже, чем перестрелка, которую я видел в Японии.

И потерся плечами о дверной косяк. – Но, по крайней мере, стрельба закончилась. – Он уставился на Майка, который все еще сидел на корточках рядом с врачом. – А как ты? – спросил он. И добавил, прежде чем тот ответил, – И не вешай мне лапшу на уши, Майк. У тебя по лицу все видно.

Майк невесело усмехнулся. – Я и не собирался. Правду, говоришь? Я чувствую себя, как будто меня сбил грузовик. А я пытаюсь выяснить, почему я все еще жив.

Перед ним возник мигающий образ самого себя, идущего вперед, к скотному двору, как машина для убийства, холодный как лед. Бах! Бах! Как просто. Один убит, еще один...

Он посмотрел на труп первого человека, которого он застрелил. В плечо. Не нужно быть врачом, чтобы понять, что человек был мертв, мертв, мертв. Пуля из магнума должна была разорвать сердце на куски.

Ну вот зачем ты сразу купил такого монстра. Мощное останавливающее воздействие, как гласила его реклама. О боже!

Он сжал губы, пытаясь понять, что именно он чувствовал.

Голос Фрэнка прорвался как через вату в ушах.

– Эй! – сказал его друг. – Не думай об этом сегодня, Майк. Поверь мне. Пусть пройдет какое-то время.

– Чистая правда, – подтвердил Николс. Врач поднялся на ноги. Это движение напомнило Майку, что нужно посмотреть в доме насчет одеял.

– Извини, – пробормотал он, встал и направился к двери фермы. – Фрэнк, ты там не заметил что-нибудь вроде одеял, пока вы там...

Вдруг сверху раздался крик. Это был голос Тони Эддаччи. Тони, высунувшись из небольшого окна верхнего этажа, показывал пальцем куда-то вдаль.

– У нас большие проблемы! – воскликнул он. Майк посмотрел в ту сторону, куда указывал Тони. Там виднелся небольшой отрезок грунтовой дороге, начинающийся от двора и огибающий рощу. С земли, Майк ничего больше не видел из за деревьев.

Судя по всему, Эддаччи видел дальше. – Там... А-а-а, черт, Майк, я клянусь, что это правда, там дилижанс едет сюда в сопровождении четырех всадников. Они не более чем в четверти мили. Будут здесь в любую минуту.

Его голос еще более взволновался и усилился. – А за ними около двадцати человек пешком! И с преогромными копьями! Я не шучу – там копья, о боже.

Склонившись над подоконником, Тони посмотрел на мертвых головорезов, лежащих на скотном дворе. – Выглядят, как эти ублюдки. Особенно те, что на лошадях.

Майк смотрел в сторону, указанную Тони. Грунтовая дорога была проще некуда. Две накатанных борозды. Деревья, перекрывающие обзор, были всего в двадцати ярдах. Теперь Майк уже мог слышать стук копыт.

Через несколько секунд четыре всадника показались в поле зрения. Эти люди были в шлемах и кирасах, с мечами в ножнах на поясе. Майк мог видеть что-то вроде очень больших пистолетов, закрепленных на седлах.

Ехавший впереди всадник заметил его и что-то закричал. Все четыре конника натянули поводья и остановились. Мгновением спустя за ними выехало странное транспортное средство, запряженное шестеркой лошадей. Кучер отчаянно тянул поводья, в результате чего еле успел остановить повозку, прежде чем она врезалась в застывших всадников. Все же она развернулась боком поперек дороги. Одно из колес съехало в борозду, повозка опасно перекосилась.

Тони назвал повозку 'дилижанс', но это не было похоже на дилижанс, который Майк видел в кино. Это было транспортное средство с элегантной деревянной мебелью и всякими декоративными атрибутами, больше напоминавшее небольшой крытый фургон.

Тот же всадник опять крикнул что-то. Как и прежде, слова были непонятными, но Майк был уже почти уверен, что язык был немецкий. По крайней мере, если память его не подводила.

В воцарившемся молчании всадники смотрели на американцев. Двое шахтеров рядом с лежавшей женщиной поднялись на ноги и держали пистолеты наготове. Как и Дэррил. За ним последовал и Тони. Николс привстал наполовину на корточках, взяв в руки пистолет полицейского. Даже Хэнк, все еще лежа на земле, прижимая одной рукой повязку на ребрах, другой рукой беспорядочно нащупывал на земле свой пистолет. Бывший шахтер Чак Ролс был внутри фермы. Майк слышал его шепот за дверью: Я держу их на прицеле, Майк. Дай только сигнал.

Майк вытянул руки. – Спокойно всем! Даже не думайте стрелять без повода!

Он видел, как четыре всадника медленно потянулись за пистолетами у седел. Майк вспомнил, с беспокойством и опозданием, что его собственное оружие лежит где-то в фермерском доме.

В этот момент отъехал занавес на боковой части экипажа. Прямо на Майка глядело лицо. Это было лицо молодой женщины, выглядевшей очень расстроенной. С вершины ее головы свисало несколько прядей длинных черных волос. Ее глаза были карими, лицо смугловато, как это часто бывает у испанок. Майк вдруг улыбнулся. Весело, и как ни в чем ни бывало. Какая-то странная веселость. А может, и нет. Интуиция иногда работает, даже если логика и разум сбежали напрочь.

– Полегче, ребята! Я думаю, что у нас тут скорее 'Девичьи страдания', чем что-нибудь другое. Осталось выяснить, с какой стороны безопаснее откусить кусок пирога.

Фрэнк усмехнулся. – Ты всегда был романтиком. И дураком при виде прелестного личика.

Майк пожал плечами. Все еще улыбаясь, он начал медленно двигаться к повозке. Он держал руки широко разведенными – так, чтобы всадники могли видеть, что он был безоружен.

– Ты назвал это лицо 'прелестным'? – прокомментировал он через плечо. – Ты просто выбиваешь меня из образа, Фрэнк.  Я-то уж думал, что мы были на съемках фильма 'Избавление'. – И с усмешкой: А может, это был фильм 'Техасская резня бензопилой'? Сейчас, только  уточню в Интернете...

Лицо женщины было все ближе. – Вот. Сейчас мы находимся в фильме 'Клеопатра', –  сказал Майк. Слова прозвучали гораздо более нежнее, чем он намеревался. И с удивлением понял, что он почти не шутил.

Глава 4

Повозка вдруг накренилась и бросила Ребекку прямо на ее отца. Бальтазар Абрабанель зашипел от боли.

– Осторожней, дочка! – проворчал он. Он еще крепче прижал руку к своей груди. Седобородое лицо Бальтазара было бледным и изможденным. Его дыхание стало прерывистым и учащенным.

Ребекка взглянула на него с тревогой. Ее собственное сердце забилось со страхом, граничащим с паникой. Что-то было не так с ее отцом. Его сердце...

Снаружи донесся звук кричащего что-то голоса. Ребекка узнала его. Голос принадлежал командиру небольшого отряда ландскнехтов, которых ее отец нанял в Амстердаме, чтобы сопроводить их в Баденбург. Но голос германца звучал с таким сильным акцентом, что она не разбирала самих слов. Судя по интонации, однако, человек был поражен чем-то.

Снова крик. На этот раз она поняла.

– Эй вы, назовитесь!

Бальтазар тихо застонал. Затем, с видимым усилием, сказал:

– Посмотри, что происходит, Ребекка.

Ребекка застыла в нерешительности. Состояние отца было просто ужасным. Но по долгой привычке, она сразу повиновалась.

Она завозилась с пояском, который удерживал занавес закрытым. Из-за поспешной возни накатило раздражение. Фургон был с окном только с одной стороны. Ребекка предпочла бы постоянно открытый занавес, чтобы наслаждаться ветерком. Но ее отец настаивал на постоянно закрытом от внешнего вида занавесе.

– Это путешествие будет достаточно опасным, дитя мое, – сказал он ей, – нам ни к чему мужские взгляды. Ты только посмотри на себя.

Это заявление сопровождалось странной улыбкой. Нежность и отчасти, гордость. Но было что-то еще ...

Когда она, наконец, догадалась, что это за 'что-то еще', Ребекка была поражена и даже ошеломлена. Потрясение пришло от понимания возможного насилия, которого опасался ее отец. Разве есть люди, которые на самом деле делают такие вещи? Ошеломление – от осознания того, что даже ее отец считал ее прекрасной. Другие говорили ей об этом, но... само ощущение этого все еще казалось ей странным. Она сама никогда не видела ничего в зеркале, кроме молодой испанской еврейки-сефардки. Оливковая кожа, длинные черные волосы, нос, два темных глаза, рот, подбородок. Да, черты лица очень правильные и симметричные. Пожалуй даже, в высшей степени. И иногда она думала, что ее губы могли быть привлекательными. Полные, насыщенные. Но прекрасная? Что это значит?

Наконец-то занавес уступил, не прошло и нескольких секунд, которые показались ей  целой вечностью. Она откинула занавеску и высунула голову в окно.

На мгновение она даже не поняла, что видят ее глаза. Ее ум до сих пор витал вокруг бедственного положения своего отца. Его сердце ...!

Потом она вдруг все увидела. Ахнула и отпрянула назад. Ее охватил новый ужас, наложившийся на старый. Частично страх был вызван зрелищем мертвых тел, разбросанных повсюду. Или так ей показалось с первого взгляда. Ребекка никогда не видел сцен насилия раньше. Ничего, кроме незначительных выходок хулиганов, а власти в Амстердаме строго наказывали даже за это. А тут кровь повсюду! И даже – вон голова лежит отдельно. А эта женщина – что с ней? Неужели ее...? О Боже!

Но это все простые, понятные страхи. Волна настоящего ужаса прошла вниз по ее спине при виде человека, стоящего прямо перед ней. Идущего к ней. Вот уже осталось тридцать футов.

Ребекка парализованно смотрела на идущего человека. Как мышь, увидевшая змею.

Идальго! Здесь? Не дай нам Бог!

– Что там, дитя мое? – потребовал ее отец. Затем прямо зашипел: – Да что происходит?

Она почувствовала, как он подался вперед, встав позади нее.

Она разрывалась между страхом перед идальго и страхом за своего отца. И тогда – да когда все это, наконец, кончится? – наступил еще один ужас. Она услышала, как командир ландскнехтов, нанятых ее отцом, закричал снова.

– Сматываемся! – услышала она его панический вопль. – Уходим! За это нам не платили!

Ребекка услышала удаляющийся стук копыт. Мгновением спустя она почувствовала, как повозка пошатнулась, и поняла, что возчик спрыгнул тоже. Она услышала, как он ломится по кустам вдоль дороги, напрягая все свои силы.

Они бросили нас!

Она отшатнулась от окна фургона, глядя широко раскрытыми глазами на отца. Ее губы попытались что-то сказать. Но добрый и мудрый человек, который являлся ей опорой всю свою жизнь, ничем не мог помочь ей теперь. Бальтазар Абрабанель был еще жив. Но его глаза были закрыты, а зубы крепко сжаты. Теперь уже двумя руками он держался за сердце. Затем соскользнул с подушки сиденья на пол кареты. Раздался слабый стон. Похоже, агония.

Теперь ужас буквально захлестнул ее. Ребекка бросилась на колени, обнимая отца. Она отчаянно пыталась хоть как-то утешить его, помочь ему, но не знала, как и чем. Она смотрела на тяжелые сундуки, сложенные на скамейке сиденья напротив нее. Книги ее отца. Его перевод медицинских трудов Галена был в одном из этих сундуков. Но для нее это было практически бесполезным. Тридцать семь томов Галена. Все они были написаны на арабском, который Ребекка могла читать с трудом.

Тут она услышала голос. Испугавшись, она повернула голову.

Идальго стоял у фургона, засунув голову в окно. Этот человек был настолько высок, что ему пришлось наклониться немного, чтобы сделать это.

Опять тот же голос. Что-то знакомое. Она почти все понимала. Но это было невозможно. Идальго не мог говорить так. На этот раз она разобрала почти все. По крайней мере, большинство слов. Его акцент был очень странным, в отличие от того, что она когда-либо слышала на этом языке.

Английский? Он говорит по-английски? Но идальго не говорят по-английски. Это ниже их достоинства. Язык пиратов и торговцев.

Она смотрела на него теперь со странной смесью любопытства и страха. Настоящий идальго, до кончика ногтей. Высокий, сильный, стройный, красивый. Он излучал глубокую уверенность в себе, которой мог обладать только испанский дворянин. Даже его одежда похожа: белая шелковая рубашка, темные брюки... Правда, сапоги какие-то странные. Но вот он широко улыбнулся, и сомнения исчезли. У кого еще могут быть такие идеальные зубы?

Потом он снова заговорил. Те же самые слова, которые он повторил уже в четвертый раз. – – Простите, мэм, вам нужна помощь?

                                                                                                          ***

Ребекке Абрабанель всегда было интересно в последующие годы, почему она тогда сказала правду. Вернее, еле вымолвила... пролепетала. Она часами вспоминала этот момент, сидя в одиночестве и размышляя. И удивлялась...

Может быть, сказалось долгое преследование ее народа с древнейших времен. Даже после той жестокости Святой Инквизиции и безжалостности, с которой дворяне-идальго насильственно изгоняли их из Испании и Португалии, евреи-сефарды никогда не могли забыть залитую солнцем землю древней Иберии, куда они пришли когда-то, и которую полюбили. Много веков помогая строить и укреплять ее, убедившись, что евреи, наконец, нашли место, где их  приняли и приютили. Пока христианская королевская семья и знать не решили иначе, и они снова были изгнаны и обречены на скитания. Тем не менее, они сохранили свой язык, имели свою поэзию и лелеяли самобытную культуру. Евреи-ашкенази могли ютиться в своих гетто в Центральной и Восточной Европе, отгородившись от окружающего мира. Но не сефарды. Почти полтора века прошло с момента их изгнания из страны, но они по-прежнему называли себя сефардами, а высшей похвалой среди них все еще было назвать человека идальго.

Таким образом, с годами она пришла к мысли, что тот ее ответ был ответом ребенка, который таил надежду, что все эти легенды не были ложью, в конце концов. Что где-то там, в мире, действительно существует благородство, а не только жестокость и предательство, прикрывающиеся вежливостью и традициями.

Но было и нечто большее. Что уж скрывать. Это был инстинкт женщины.

Оценивающий мужчину. Красивый, да, но не совсем соответствующий образу идальго. Даже в тот момент ужаса и растерянности, она сохранила достаточно остроты ума, чтобы почувствовать разницу. Это не была хищная красота идальго. Просто красивый мужчина – почти деревенщина – пришел к ней с этим грубоватым носом и открытой улыбкой. И его глаза были такими чистыми и голубыми... И в отличие от брутальных идальго, в них не было ничего, кроме дружелюбия и участия.

Ребекка Абрабанель раздумывала над всем этим на протяжении многих последующих лет. И постоянно возвращалась к этому моменту. Очень часто. Это было какое-то душевное баловство. Но ни один другой момент в ее жизни, когда она окидывала ее мысленным взором, никогда не приводил в такой трепет ее сердце.

***

– Да-а, пожалуйста! Мой отец ...

Она на мгновение опустила голову, закрыв глаза. Слезы начали просачиваться через веки. И тихо продолжила: – Он очень болен. Я думаю, что-то с сердцем...

Она открыла глаза и подняла голову. Лицо человека сквозь слезы выглядело размытым.

– Мы беженцы, – прошептала она. – И не просто беженцы... – ее дыхание прервалось. – Мы мараны.

Она почувствовала его замешательство и недоумение. Конечно. Он же англичанин.

– Тайные евреи, – пояснила она. К ее удивлению, у нее вырвался нервный смешок. – Но дело даже не в этом. Мой отец... – она прижала ладонь к губам, как бы опасаясь подслушивания,  – он философ. Врач по профессии, но он учился многим знаниям. В основном учение Маймонида, но также караимское толкование Талмуда. И мусульманские труды Аверроэса...

Она поняла, что лепечет что-то ненужное. Разве ему это интересно? Ее губы сжались.

– В общем, он был изгнан из Амстердама за ересь. Мы направлялись в Баденбург, где живет мой дядя. Он сказал, что может предоставить нам жилье.

Она на мгновение запнулась, вспомнив о серебре, спрятанном в сундуках среди книг. Страх снова охватил ее.

Человек заговорил. Но не с ней. Он повернул голову и крикнул: – Джеймс, иди сюда, похоже, тут очень больной человек.

И снова повернулся к ней. Его улыбка сейчас была сочувствующей, а не веселой, как раньше. Но даже сквозь слезы Ребекка чувствовала в нем достоинство и уверенность.

– Что-то еще, мэм? – спросил он. Его лицо напряглось. – К нам тут двигаются люди. Мужчины с оружием в руках. Кто они?

Ребекка ахнула. Она совсем забыла о группе наемников, с которыми они столкнулись незадолго перед тем.

– Это люди Тилли! – воскликнула она. – Мы не думали, что они так далеко от Магдебурга. Мы встретились с ними в двух милях отсюда по дороге. Мы надеялись избежать повторной встречи, но...

– Кто такой этот Тилли? – потребовал незнакомец. Улыбка полностью исчезла. Его лицо напряглось и стало злым. Но гнев, очевидно, не был направлен на нее.

Ребекка вытерла слезы. Кто такой Тилли? Как может кто-нибудь не знать предводителя католической лиги, графа Тилли? После того, что произошло в Магдебурге?

Человек, казалось, почувствовал ее смятение.

– Ладно, неважно, – отрезал он. Издалека раздался крик. Ребекка не могла разобрать слов, но она поняла, что они были на английском языке. Предупреждение о чем-то, подумала она.

Следующие слова человека были быстрыми и требовательными: – Мне нужно знать только одно – эти люди опасны для вас?

Ребекка растерянно посмотрела на него. Он что, шутит? Но честное выражение его лица ее успокоило.

– Да, – ответила она. – Они убийцы и грабители. Лучше сами убейте моего отца. И меня... Она замолчала. Ее глаза обратились к тому месту, где на земле лежала женщина. Ее там уже не было. Она поднялась на ноги и медленно шла к ферме. Двое из мужчин идальго поддерживали ее.

Она услышала рычание в голосе идальго.

– Что ж, хорошо. Более чем достаточно.

Она вздрогнула от неподдельной ярости в его голосе.

Через секунду дверь экипажа открылась. Чернокожий человек, голый до пояса, поднимался в карету. В одной руке он держал маленькую красную коробку, украшенную  белым крестом. Несмотря на свое удивление, Ребекка не выразила никакого протеста, когда черный человек мягко отодвинул ее от своего отца и начал осматривать его.

Экспертиза была быстрой и профессиональной. Мужчина открыл коробку и достал из нее флакон. Ребекка, сама дочь врача, безошибочно узнала в нем также врача. Она почувствовала огромное чувство облегчения. Благодарение богу, тот оказался мавром! Ее отец превозносил арабскую медицину. Христианских врачей он считал профанами.

Мавр обратился к идальго. Идальго после этого выкрикнул нескольких команд – Ребекка, озабоченная состоянием своего отца, не уловила их смысл. Потом снова повернулся к повозке.

Мавр говорил быстро и отрывисто. Его акцент отличался от акцента идальго, и он использовал очень странные слова. Ребекка немногое смогла разобрать из его английского языка.

– У него коронарная недостаточность (при чем здесь коронация? – какая-то бессмыслица). Состояние тяжелое, я думаю. Нужна госпитализация (какой еще постоялый двор?) Как можно скорее. Если не успеть вовремя (дальше опять бессмысленная фраза – какой-то перебор и сгусток грязи, при чем здесь вообще грязь?), шансы невелики. Сердце не выдержит.

Ребекка ахнула.

– Значит, он умрет?

Черный врач посмотрел на нее. Его темные глаза были заботливыми, но мрачными.

– Может, мэм, – тихо сказал он. – Но может, и справится. (Может, справится? То есть выживет, предположила она. Какая странная идиома). Пока слишком рано говорить.

Раздался еще один возглас от одного из мужчин идальго. Ребекка подумала, что со стороны фермы. На этот раз она поняла слова.

– Идут! Пойдешь в укрытие, Майк? (Какое-то бессмысленное имя для идальго, подумала она, Майкх).

Идальго посмотрел на дорогу. Теперь Ребекка сама могла слышать звуки приближающихся шагов и крики людей. Германцы. Люди Тилли. Стая волков, заметивших добычу.