Текст книги "1632 (ЛП)"

Автор книги: Эрик Флинт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 36 страниц)

***

      Другой источник пищи принес чистую и незамутненную радость западновирджинским обывателям. Осень была сезоном охоты на оленей. А уж в Тюрингии семнадцатого века...

      Лицензия? А что это такое?

      Ограничения? Нет. За исключением, конечно, строгого запрещения охоты на землях, принадлежащих аристократии, которые включают в себя большую часть леса...

      Так и нахер гребаную аристократию. Если им это не нравится, пускай попробуют арестовать нас.

      Тюрингенвальд изобиловал дичью. И олени были совершенно непривычны к винтовкам, которые могли поражать цель на нескольких сотнях ярдах.

      Только Джулия Симс добыла дичи достаточно, чтобы прокормить сотни людей. Но этот подвиг – по крайней мере, в ее глазах – затмили достижения ее нового бойфренда. На следующий день после того, как Алекс вернулся из Вюрцбурга, Джули взяла его на охоту. Она вооружилась своим излюбленным Ремингтоном-308, но Алекс удовлетворился двустволкой, заряженной пулями.

      Джулия издевались над его выбором оружия. Но Маккею было наплевать. У него не было шансов, так или иначе, сравняться с ней в точности стрельбы. И, по правде говоря, олени мало его волновали. Маккей, в отличие от Джулии, был прилично знаком с лесами своего времени. Он носил ружье на тот случай...

      Когда кабан выломился из чащи, Джулия не ударилась в бегство. Но она потратила недопустимо много времени, пытаясь прицелиться из дальнобойной винтовки. В общем, неважно. Маккей абсолютно невозмутимо завалил зверюгу на пяти ярдах. Бах, бах. Это было круто. Джулия не переставала говорить об этом в течение недели.

***

      Ее хвастовство спровоцировало первую дуэль в современной истории Грантвилля. Ее бывший бойфренд, Чип, до сих пор дувшийся и лелеявший свои сердечные раны – по правде говоря, главным образом, свою уязвленную гордость, так как в нем было столько же романтических чувств, сколько в жабе – в общем, он окончательно обиделся.

      Подогретый излишним количеством пива, употребленного за один вечер, Чип посмел бросить вызов Маккею прямо в "Садах Тюрингии". Шотландец – джентльмен, даже если  и был незаконнорожденным – естественно, принял вызов. Он, наверное, поступил бы так же, даже если бы не употребил больше, чем следовала, фирменного напитка, подававшегося в таверне.

      Неразбериха началась сразу же. Чип, футболист взращенный на американской диете двадцатого века, был гораздо крупнее, чем небольшой шотландец. Итак, смело бросаясь в бой, он могучим ударом кулака снес Маккея с ног.

      Даже не потрудившись осведомиться у оскорбленной стороны о выборе оружия!

      Маккей, возмущенный нецивилизованным поведением американца, сразу сделал свой выбор оружия. Он вскочил с пола (ударить в лицо? человека, который только что был у дантиста?), выхватил саблю и начал гонять Чипа по залу.

      Прогресс был медленным, как для преследователя, так и для преследоваемого. Чип, разумеется, бросился в толпу, как если бы он был находился на поле для игры в американский футбол. Это потребовало немалых усилий, поскольку толпа быстро росла по мере того, как слухи распространялись на окрестных улицах. Драка! Драка!

      Маккей, к счастью, не использовал саблю для того, чтобы расчистить себе путь. Неизменно вежливый, несмотря на опьянение и снедающую его страсть к смертоубийству, он просил заядлых зрителей отойти в сторону. Когда это наконец-то случилось, примерно через две минуты, он загнал Чипа в угол зала, отведенный под бильярдные столы.

      Чип, конечно, теперь тоже был вооружен. Он бросился на Маккея, размахивая бильярдным кием. Увы, он быстро обнаружил, что кий – поистине жалкое оружие против вооруженного саблей опытного кавалериста, даже сражающегося, стоя на твердой земле. Кий в считанные секунды превратился в охапку лучины.

      Казалось, конец близок.

      К счастью, в происходящее вмешался один из подручных Дэна Фроста. К сожалению, этим подручным оказался Фред Джордан, который, как выяснилось, впитал, пожалуй, слишком много взглядов на жизнь, характерных для его шотландских друзей (и не меньше немецкого пива, так как он был в тот момент вне службы). Он громогласно объявил сделанный Маккеем выбор оружия законным и легитимным и приказал продолжать поединок. С той оговоркой, конечно, что Чипу тоже должна быть предоставлена сабля.

      Неразбериха все росла. Чип не имел сабли. Десяток шотландских кавалеристов тут же предложил ему свои собственные во временное пользованище. Неразбериха свирепствовала уже зимним штормом, усиливаемая издаваемыми Чипом криками возмущения и негодования. Как выяснилось, юный храбрец ещё и не умел пользоваться саблей.

      Маккей, как истинный джентльмен, сразу изменил выбор оружия в пользу пистолетов. Подсыпая соль на рану, он предложил, что выступит с колесцовым пистолетом против любого современного пистолета по выбору Чипа. На любой дистанции, избранной американцем.

      К этому моменту участники начали постепенно трезветь. К этому моменту Алекс был уже в холодной ярости. А Чип нет. Юный Чип, с опозданием, понял, что бахвальство бывшего капитана футбольной команды средней школы не могло сравниться с обдуманным намерением профессионального солдата.

      Колесцовый пистоль против современного пистолета? На любой дистанции? Принимая во внимание характер участников, исход был бы предрешен.

      – Он хочет меня убить! – завопил Чип.

      В огромной толпе, заполнявшей заведение к этому моменту, тут и там раздались недоброжелательные комментарии. Многие из них – сыпя соль на раны оскорбленного самолюбия – исходили от американцев, находившихся в толпе. "Скатертью дорожка" был особенно популярен. Наряду с "не можешь – не выдрючивайся" и "семь раз отмерь".

      К моменту появления Дэна Фроста, в толпе принимали ставки в пользу шотландца. Но Дэн немедленно прекратил все это. Городские законы, пояснил он, запрещают дуэли.

      Макей, будучи неизменно законопослушным человеком, сразу же предложил перенести поединок в лес, за пределы городской черты. Ставки в ещё большей степени склонялись в его пользу.

      Но тут появился Майкл и внес поправку в закон. Запрет дуэлей, и точка. На всей американской территории.

      – Как скажете, мой господин, – был ответ Маккея. Сухо поклонившись, он вышел вон, так и не взглянув на своего бывшего противника.

      Противник, со своей стороны, провел следующие несколько дней в попытках добыть честь (если не славу) из своего участия в этой истории. Безуспешно. Даже его ближайшие друзья по футбольной команде не поддержали его.

      – Хорош херню пороть, – сказал Кенни Уошоу, бывший нападающий школьной команды. – И, заодно, повзрослей уж, наконец. Иначе быть тебе говночерпием до конца твоих дней.

      – Сколько уж их у тебя осталось, – добавил бывший защитник по имени Стив Эрли. И немилосердно добавил: – А осталось их совсем немного, если ты продолжишь наезжать на парней, которые носят сабли и проводят часы в зубоврачебном кресле без обезболивания. И неважно, какой у них рост и телосложение.

***

      Симпсон, тот, конечно, постарался создать проблему из "дуэли". Ещё один пример беззакония, спровоцированного режимом Стирнса!

      Но попытка провалилась. В конце концов, никто не пострадал, если исключить синяк под глазом Маккея. И, опять-таки, Симпсон недооценил свою аудиторию. Местный обыватель имел свое понятие о справедливости – юмористическое, но вместе с тем мрачное – и их симпатии явно склонялись на сторону того забияки, который показал местному хулигану, кто есть кто и что к чему.

***

      Кроме того, этот скандальчик померк перед новостью о прибытии представителя клана Абрабанелей из экзотического и далекого Стамбула. Половина города вышла на улицы, чтобы приветствовать его. Ну, американская половина.

      Некоторые из них, конечно, присутствовали там в качестве официальных лиц. Но большей части толпы, вообще говоря, были до лампочки высокие вопросы финансов и внешней политики. Один, и только однин вопрос, занимал их умы.

      Запасы кофе в супермаркетах Грантвилля были исчерпаны еще две недели назад. К ужасу американцев выяснилось, что здесь и сейчас кофе был почти неизвестен. По сути, он мог быть приобретен только в одном месте.

      Турция.

      Так, несколько растерянный дон Франсиско Наси обнаружил, что первым, чем ему пришлось заняться по приезде, стали переговоры об организации торговли кофе.

***

      Не то, чтобы его это сильно сбило с толку. Франциско был моложе других недавно прибывших в Грантвилль представителей семейства Абрабанель. Ему только что исполнилось двадцать шесть. Однако вскоре стало ясно, что он в полной мере унаследовал таланты не только своего деда, но и прославленного матриарха семьи, доньи Грасии Мендес, создательницы состояния этой ветви Абрабанелей.

      В течение недели после его прибытия, в ходе почти непрерывных переговоров с Майком и комитетом, Франсиско твердой рукой направлял делегацию представителей семейства Абрабанелей. Возможно, из-за того, что он был воспитан в мусульманской Турции, Франциско гораздо меньше, чем Моисей или Самуилм опешил от несомненно диковинного характера американцев и их нового общества.

      – Кого это волнует? – вопросил он. Худощавый симпатичный молодой человек изучал лица других евреев, собравшихся в гостиной Ротов. Сами Роты отсутствовали. Они решили, что вежливость требует дать Абрабанелям возможность обсудить семейные дела в узком кругу.

      Какое-то мгновение Франциско смотрел на Ребекку. Можно даже сказать, что в его взгляде мелькнула слабая тень. Даже в далеком Стамбуле прослышали о красоте и интеллекте дочери доктора Бальтазара. Кроме всего прочего, семья ещё и предписала Франциско найти себе в этом путешествии невесту.

      Но, если эта тень и была на самом деле, она мгновенно исчезла. Несмотря на свою молодость, Франциско был уже опытным дипломатом и подающим надежды политиком, а не влюбленным пастушком. Он никогда испытывал проблем с тем, чтобы посмотреть правде в глаза. И сидящий в нем хладнокровный ученик Макиавелли видел и другую сторону вопроса. Американцы скоро будут связаны с ними кровными узами, в дополнение к торговым и дипломатическим контактам. Франциско верил в узы крови так же непоколебимо, как он верил в восход солнца. В конце концов, они столетиями поддерживали его семью на плаву.

      – Посмотрите в лицо реальности, – сурово сказал он. – Где еще, после династии Альморавидов в Сефараде, нам делали такое предложение?

      Он потянулся к своей чашке и отхлебнул драгоценный кофе, который он привез с собой.

      И после паузы: – Нигде. Даже в Османской Империи. Как вы знаете, наши дела во владениях Оттоманов идут хорошо. Очень хорошо. Но даже там мы до сих пор живем только по милости султана. – Он щелкнул пальцами. – Новый же султан...

      Он оставил предложение незаконченным. Продолжать не было необходимости.

      – Есть же время и для смелости, – заявил он. – Сейчас и наступило такое время.

      Он обратился к Моисею, который оказался самым нерешительным из всех представителей разных ветвей семьи. Это было неудивительно. Его ветвь семья жила в логове Габсбургского зверя.

      – Вы можете оставаться в тени, – заявил Франциско. – Американцы, в любом случае, не пытаются получить товары из католических областей. Только кредит – который вы легко можете предоставить и втайне от всех.

      – Они настаивают на абсурдно низком проценте по кредиту, – проворчал Моисей.

      Ребекка начала было говорить, но ее отец заставил её замолчать быстрым касанием ее руки и предостерегающим взглядом. Позволь Франциско самому разобраться с этим. Ты не беспристрастна в этом вопросе, и все это понимают.

      Франциско допил кофе и пожал плечами.

      – Ну и что? Примите их предложение, раз такое дело. Инвестируйте. Я и сам намерен сделать это. Мы достаточно долго были только ростовщиками.

      Моисей и Самуил обменялись нерешительными взглядами.

      – Это все... так не принято, – пожаловался Самуил.

      – Да, так не принято, – ответил Франциско. И резко: – Принято, когда евреи одалживают деньги владыкам или выступают в роли откупщиков налогов или арендаторов для аристократов-христиан. А затем, когда князья покончили с их войнами или крестьяне восстали – евреев делают козлами отпущения.

      Он поставил чашку на стол с такой силой, что чуть не разбил блюдце.

      – Хватит, скажу я вам! Я располагаю полной поддержкой турецких Абрабанелей. – Он был достаточно вежлив, чтобы не добавить "могущественнейшей и богатейшей ветви семьи". – Независимо от вашего решения, я свое уже принял. Конечно, мы предпримем все необходимые меры предосторожности. Нет смысла публично дразнить христианских правителей. Но мы предоставим американцам поддержку, о которой они просят. Твердая валюта, кредиты, торговля, инвестиции.

      Франциско сделал паузу, и принял собственное окончательное решение.

      – Более того. Мы начнем иммигрировать сюда. Я сам останусь здесь.

      Это заявление заставило всех замереть. Франциско был восходящей звездой на небосводе Абрабанелей. Если бы он остался в Стамбуле, ему была бы гарантирована жизнь, полная власти, роскоши и великолепия.

      Возможно, он читал их мысли. Он улыбнулся.

      – До очередного султана...

      Улыбка исчезла, сменившись настолько суровым выражением, что оно казалось совершенно неуместным на его молодом лице. Его взгляд опять обратился на Ребекку.

      – Есть ещё одно условие, – заявил он сухо.

      Ребекка вдохнула так резко, что почти зашипела. Она прекрасно знала о матримониальной цели визита Франциско в Тюрингию. Не нужно было быть гением, чтобы догадаться об этом, даже если бы ее отец не был уведомлен заранее.

      Она вдруг поняла, что отчаянно борется сама с собой, пытаясь не дать испытываемому ею гневу отразиться на лице. Она была шокирована пониманием того, насколько сильно она усвоили американский взгляд на вещи. Если этот человек думает, что он может потребовать...

      Франциско, как будто читая ее мысли, покачал головой.

      – Когда должен быть заключен твой брак с Майклом Стирнсом? – спросил он.

      Вопрос застал Ребекку врасплох.

      – Я... мы... – забормотала она. Затем, спокойно: – Мы еще не выбрали дату.

      – Ну так выберите – приказал Франциско. – Это и есть мое условие.

      Ребекка уставилась на него. Это был один из немногих случаев в ее жизни, когда она не могла произнести ни слова.

      Строгое выражение лица Франциско смягчилось.

      – Прошу тебя, Ребекка. Сделай это сейчас. Для всех нас. – Он развел руками, как бы объясняя очевидное. – Я верю лишь в кровные узы.

***

      Моисей и Самуил, в полной соответствии со своей природной осторожностью, усиленной воспитанием, так и не приняли решения в этот вечер. Но всем было очевидно, что заявление Франциско как бы закрыло вопрос.

      Встреча закончилась вскоре после этого. Ребекке пришлось уйти. Ее дискуссионное телешоу опять было в эфире этим вечером. Франциско проводил её к дверям и и предложил сопровождать ее в школу.

      Ребекка колебалась. У нее не было ни малейшего желания обидеть Франциско. Или оскорбить его самолюбие. Так что какое-то мгновение она бормотала объяснения, что её обычно всегда провожает Майкл...

      И снова Франциско проявил свой талант чтеца мыслей.

      – Он производит впечатление великолепного образчика человеческой породы, – сказал он мягко. – Мы, турецкие сефарды, знаешь ли, вполне привыкли к межконфессиональным бракам.

      Улыбка Ребекки потеряла застенчивую нерешительность.

      – Спасибо, Франциско. Можешь верить, можешь не верить, но если бы обстоятельства сложились бы по-другому, я была бы более чем счастлива стать твоей женой. Я думаю, что ты не менее великолепный образчик человеческой породы.

      Он кивнул, со всем апломбом придворного, воспитанного в обычаях султанского двора.

      – Я благодарю вас за ваши слова, Ребекка Абрабанель.

      Ребекка отбросила в сторону сомнения.

      – Но у меня есть кузина в Амстердаме. Она очень красива, очень умна, и ее зовут...

      Франциско поднял руку.

      – Пожалуйста! Дайте мне хоть день-другой погоревать.

      Усмешка убрала остроту из его фразы. Потом задумчивое выражение вернулось на его лицо.

      – Кроме того, – размышлял он вслух, – на данный момент было бы правильнее отложить все эти вопросы в сторону. Я приехал сюда, чтобы остаться здесь навсегда. Возможно, мне следует подумать о том, не будет ли более рациональным последовать вашему собственному примеру. Узы крови.

      Колебания? К черту!

      – Так даже лучше! – воскликнула Ребекка. – У меня есть знакомая школьная учительница, Джина Мастроянни, из очень хорошей семьи, как американцы оценивают такие вещи. Она стала моей доброй подругой, она еще красивее, чем моя кузина, да и умнее, если честно говорить, и...

      Франциско к этому моменту хохотал во весь голос.

      – Отвяжись! – скомандовал он. – Позже!

      Ребекка послушно зацокала вниз по ступенькам. Но, к тому времени она достигла нижней ступени, её настиг новый приступ энтузиазма. Она обернулась.

      – Не пропусти шоу сегодня вечером, Франциско! Там будет обсуждаться прекрасная возможность инвестировать! Непременно посмотри!

***

      – Как ей это удается? – привычно ворчал Пьяцца. Как обычно, он участвовал в круглом столе, проходившем в прямом эфире в студии звукозаписи.

      Сидя рядом с ним, Майк усмехнулся.

      – А что? – прошептал он. – Думаешь, телевизионные боссы, которых мы оставили в старом мире – не говоря уж о спонсорах – офигели бы от такого шоу? Сочли бы его неподходящим для широкой аудитории?

      Пьяцца насмешливо фыркнул. Он начал было отвечать, но тут же замолк. Шоу начиналось.

      – Приветствуем вас на сегодняшней дискуссии за круглым столом, – начала Ребекка. Она практически подпрыгивала на стуле от восторга. – Сегодняшнее вечернее шоу, я думаю, будет просто великолепным!

      Она представила участников, быстро указывая на них пальцем.

      – Большинство из вас, конечно, уже знает многократного участника нашей программы, Грега Феррару. Рядом с ним Олли Рирдон, владелец одной из металлообрабатывающих мастерских Грантвилля. А рядом с ним Джерри Трэйнер. Джерри – зять Квентина Андервуда и учился в университете по специальности 'химическое машиностроение' до того, как Огненное кольцо, э-э, прервало его образование.

      Раздался смех аудитории.

      – Но он успел достаточно много изучить, я уверена! – сказала Ребекка твердо. Затем, моментально перейдя на немецкий, повторила то же самое вступление. Когда она снова заговорила по-английски, ее энтузиазм, казалось, усилился ещё более.

      – Сегодня вечером мы собрались здесь, чтобы обсудить их предложение по строительству химического завода, и они объяснят важность этого предприятия для нашего будущего. – И, по-щенячьи подпрыгивая от возбуждения: – Особенно, серной кислоты! Разве это не великолепно?

      – Как ей это удается? – в который раз вопросил Пиацца. – Скучнее темы быть не может – бьюсь об заклад! – а она, как магнитом, держит всю эту чертову аудиторию у чертовых телевизоров.

***

      И, действительно, так и произошло. По крайней мере, если говорить о германоязычной части аудитории. Некоторые американцы заскучали и отвернулись от телевизоров. Но ни один из германцев.

      Через полчаса после начала шоу, наблюдая Грега Феррару, рисующего на доске диаграммы, поясняющие решающее значение серной кислоты в практически всех промышленных химических процессах, немецкий фермер повернулся к человеку, сидящему рядом с ним в "Садах Тюрингии". Взгляд его соседа по столу, немецкого шахтера, был прикован к одному из подвешенных на специальных кронштейнах телевизоров, разбросанных по всему огромному залу.

      – Это опасно, – отметил фермер.

      Шахтер фыркнул.

      – Опаснее угольной шахты? Да ещё и с учетом такой заработной платы, как они говорят? – Он опустошил кувшин в свою кружку и огляделся в поисках официантки. – Кроме того...

      И увидел женщину, которую искал.

      – Гезина, bitte!! – Он помахал пустым кувшином. – Und телефон!

      Не прошло и минуты, как Гезина появилась с кувшином свежего пива в одной руке и беспроводным телефоном в другой. Шахтер подхватил второй так же привычно, как и первый. К настоящему моменту он уже был "американским старожилом". Телефоны были просты в обращении.

      Когда начались ответы на звонки телезрителей, шахтер был первым, прорвавшимся через диспетчеров. Сидя в студии, Ребекка внимательно выслушала его вопрос, разносившийся через громкоговорители. Так как большая часть вопроса была по-немецки, она перевела.

      – Он хочет знать, предлагаете ли вы сотрудникам возможность покупки акций?

      – О, конечно, – немедленного отреагировал Олли Рирдон. – Последнее время вы не найдете себе работников, если не будете предлагать возможность приобретения акций. –  Владелец мастерской заметил Майка в аудитории и усмехнулся. – И мы даже не собираемся пытаться удержать СГА от организации профсоюза на заводе. Нам не нужно войн ещё и по этому вопросу.

      Аудитория разразилась хохотом.

      – И опять ей это удалось, – пробормотал Пьяцца. Но он тоже смеялся.

***

      Вечером того же дня Майк ни в малейшей степени не обрадовался услышанному.

      – Ребекка, ты никому не должна позволять говорить, что тебе делать, – прорычал он. Сидя на кресле напротив нее, он начал сжимать кулаки. – И уж, конечно, не об этом.

      Сидя на диване, Ребекка покачала головой.

      – Меня не это волнует, Майкл. Меня волнуешь ты. Что ты чувствуешь – ты сам?

      Он отвел взгляд. Несколько мгновений взгляд скользил по интерьеру гостиной дома его семьи. После окончания шоу, по просьбе Ребекки, они пришли сюда, а не в дом Ротов. Мать Майка, его сестра и зять уже легли спать. Как и германская семья, которая жила в комнате, когда-то бывшей спальней Майка. Не нуждаясь в обширном помещении, Майк поселился в маленькой комнате, где когда-то его мать хранила шитьё.

      – Ты сам, что ты чувствуешь, – настаивала она.

      Полусжатые кулаки расслабились.

      – О, черт, – прошептал он. – Я бы не ждал и дня.

      Она улыбнулась.

      – Хорошо. Тогда будем считать, что это решено. Мы поженимся как можно скорее. – И, наполовину с нетерпением, наполовину с робостью: – Завтра?

      Он все еще хмурился. Ребекка легкомысленно отмахнулась.

      – Прошло достаточно времени! – Она чуть не захихикала. – Даже для меня! – Потом, серьезно: – И Франциско прав, Майкл. На мне тоже лежит ответственность за свою семью. Они будут многим рисковать. Я знаю, вам зачастую трудно это понять. Но мы выжили, в том числе и потому, что мы можем быть прагматичными и хладнокровными, когда это необходимо.

      Термин "хладнокровными" очень плохо сочетался с теплотой ее голоса.

      – Завтра, – прошептала она.

      Майк тяжко и глубоко вдохнул, с трудом удерживаясь от того, чтобы снова сжать кулаки. Он ограничился тем, что крепко сжал подлокотники.

      – Нет, – сказал он решительно. – Только после выборов. Конституционная Конвенция вот-вот должна голосовать, и мы хотим победить с разгромным счетом. Я призову к немедленным выборам по новому закону. Плюс, скажем, месяц для предвыборной агитации. Нет, шесть недель будет лучше. После этого мы сможем пожениться.

      – Почему? – потребовала Ребекка. Она скользнула вперед к краю дивана, ее поза выражала мольбу. – Почему так долго?

      Выражение лица Майка, несмотря на отчетливо видимую любовь, было каменным.

     – Потому, дорогая, что я наконец-то увижу тебя избранной под твоим собственным именем. До того, как ты примешь мое.

      Ребекка судорожно искала логику в его словах. Когда она поняла, что он имел в виду, она разрыдалась.

      Майк пересел на диван, сжимая её в объятиях.

      – Не так уж и долго, – прошептал он. – Всего шесть недель. В крайнем случае, два месяца.

      Но Ребекка уже вытирала слезы. Она повернулась к нему лицом и прижалась губами к его полуоткрытым губам.

      – Я люблю тебя, – прошептала она. – И мы не будем ждать два месяца. В этом, ждать не будем.

      Она встала и протянула ему руку.

     – Я никогда не видела твою спальню. Покажи мне её.

Глава 44

     Сплошные метели.

     В эту зиму рождалась новая нация. Через три дня собрание ратифицирует новую конституцию, оставив проект без изменений семьюдесятью восемью процентами голосов. С тем же ударом молотка, которым он закрывал собрание, Майк объявит новые выборы. Сезон выборов будет длиться до декабря, но он будет больше напоминать триумфальное шествие, чем конкуренцию. С избирательным правом, распространенным на большинство германского населения Грантвилля, такой итог был предрешен. После грязных способов, которыми он вел компанию против новой конституции, Симпсон оттолкнул от себя всех немцев, кроме, разве что, круглых идиотов. А теперь он потерял и большинство своих американских сторонников. Ощущая направление потока событий, они склонились перед неизбежностью.

      Решение Майка отвести на избирательную кампанию неделю оказалось мудрым. Итого был неизбежен и предрешен с первого дня. Но Майк понимал разницу между победой на выборах и дальнейшим выстраиванием политической структуры.

     Неделя проведения избирательной компании позволила Майку и его сторонникам пустить серьезные корни в процессе становления новой нации.

      Процесс оказался сложным и противоречивым, как и все в реальном мире.

     Партия Четвертого Июля превратилась в нечто большее, чем просто в политическую коалицию. За неделю у различных фракций была возможность определиться и вычистить ряды. Что, с точки зрения Майка было только к лучшему. Единство – отличное слово, но только не тогда, когда оно является синонимом скрытой диктатуры. То, что разные политические фракции будут в и новых Соединенных Штатах, как они были в оставшихся в другой Вселенной, было столь же очевидным, как восход Солнца. Лучше иметь их на свету, перед глазами, где публика сможет оценить их программы, чем прячущимися в тени.

      Его собственная позиция была отстраненной и казалась со стороны несколько некрасивой.

     Майк теперь пользовался личной преданностью, особенно со стороны 'новых американцев', которые позволили бы ему протолкнуть в жизнь любое его решение, если бы он так захотел. В чем бы другом ни спорили признанные лидеры левой и правой фракций Партии Четвертого Июля Мелисса Мэйли и Квентин Андервуд – но оба они не раз во всеуслышание жаловались на 'бонапартизм'. Но даже Мелисса с Квентином не использовали этот термин серьезно. Никто не знал, что Майка действительно беспокоит возможность 'картечного залпа пушек на паперти св. Роха' (Наполеон с помощью картечи из пушек, установленных на паперти церкви св. Роха, подавил народное возмущение в Париже). Так же, как и Джордж Вашингтон до него, Майк пытался как можно дальше держаться от фракционной борьбы. И как возможный президент он смирился с тем, что подчиненные будут над ним насмешничать.

      Один раз за кампанию, ему пришлось серьезно столкнуться с собственными сторонниками. СГА, Союз горняков Америки, как и всегда, оставалась стержнем поддержки Майка. В начале компании, профсоюз единогласно проголосовал за то, чтобы профсоюзные нормы закон распространил на все предприятия, использующие труд больше чем десяти рабочих, а таких было достаточно много и, видимо, в будущем станет еще больше.

      Майк изначально был склонен согласиться, но Ребекка убедила его не делать этого.

     – Большинство наших сограждан сейчас это германцы, – утверждала она, – а они не понимают, что такое 'профсоюз'. Они думают, что это что-то вроде гильдии. А гильдия – это совсем, совсем другое дело. Это очень деспотично.

      Она была права, и Майкл быстро уловил ее логику. Он и сам заметил, хотя это было не просто, что поддержка СГА исходила от старых, уже состоявшихся немцев-мастеров. Молодые ребята, не говоря уж о молодых девушках, были откровенно враждебны к профсоюзу.

     Он попытался изложить свои соображения на собрании СГА.

     – Ребята, наши новички считают это способом установить господство мастеров-ремесленников над учениками. Вот почему так мало молодых стучится к нам в дверь. Они хотят оставаться снаружи. Они не разделяют такой точки зрения.

     Никакого смысла. Фрэнк поддержал его. Также, к его удивлению, поступили Гарри Леффертс и большинство младших шахтеров. Но это и не должно было его удивлять. В отличие от шахтеров среднего возраста, составлявших большинство в СГА, Гарри и другие молодые шахтеры обзавелись множеством друзей среди молодых немецких шахтеров и поняли их точку зрения. Но местный профсоюз был непреклонен и отказ Майка поддержать их предложение привел к значительному напряжению в их отношениях.

      Напряжение продолжалось несколько месяцев, пока дальнейшие события не доказали правоты Майка. Достаточно скоро высокомерие некоторых из новых 'капитанов индустрии' спровоцировало быстрое изменение отношения к профсоюзам среди молодых немцев. СГА 'со всею фурией' вернулась с сумасшедшей энергией к организации новых предприятий, на сей раз с полной поддержкой Майка. Что, конечно же, привело его к столкновению с Андервудом и его фракцией.

***

     Так все и вертелось. Таков вихрь, переносящий новые нации на следующий исторический этап. Выковывание народов не проводится в пробирке. Это происходит в реальном мире, выносящем реальных людей на политическую арену впервые вместе с накопленным веками багажом. Вихри, хаос, грязь.

     Так все и вертелось. Майка это не смущало. Ни в малейшей мере. Корзина со щенками тоже не отличается чистотой. Просто есть естественный способ сообщить – я жив и здоров.

 ***

      Новая политическая структура была еще сыроватой. Наполовину сформировавшееся существо с огромными ушами, огромными лапами и с очень маленьким количеством настоящей плоти. Новая конституция устанавливала две палаты – Сенат и Палату Представителей. Как и в настоящем Сенате в верхней палате были представлены интересы штата в целом, независимо от численности его населения. Единственным отличием было то, что был всего один сенатор от штата вместо двух. Но 'верхняя палата' являлась больше фикцией, чем реалией. 'Соединенные штаты' все еще состояли только из одного штата – Грантвилля. Так что на этих выборах было всего одно вакантное место в Сенате, хотя, в дальнейшем, все надеялись на его расширение. Если ничего не случится, была почти полная уверенность, что Баденбург добавит еще одну звезду на флаг. И студенты в Йене, при явной, хоть и молчаливой поддержке городской бедноты, уже устраивали демонстрации на улицах. Студенты даже распевали имя своего будущего сенатора: Джеффф Хиггинс. Тот факт, что технически Джеффф находился не в Йене, при частоте его с Гретхен визитов сюда, волновал их в последнюю очередь.