Текст книги "1632 (ЛП)"

Автор книги: Эрик Флинт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 36 страниц)

      Андервуд ответил на пронзительный взгляд Майка своим таким же собственным. Все остальные, присутствовавшие в комнате, затаили дыхание. Вот она, поворотная точка, вдруг поняли они, а ведь никто, кроме Майка и, возможно, Ребекки, не предвидели такого поворота событий. В течение нескольких месяцев группа людей в этой комнате работала вместе, как одна команда. И вдруг...

      Во вселенной, оставленной ими позади, Квентин Андервуд – способный, умный, упорный, энергичный, но жесткий и ограниченный менеджер – был бы естественным союзником Джона Симпсона. Истэблишмент. Принципиальный консерватор до мозга костей. Взбунтуется ли он сейчас?

***

      – Кончай подкалывать, Майк, – проворчал Андервуд. – Разве я похож на идиота? Если бы Симпсон управлял этим цирком, мы бы все уже давно подохли.

      Вдруг он хмыльнулся. Веселое выражение было редким гостем на лице Квентина.

      – Скажи лучше. Вы уже придумали название?

      Лицо Майка выразило непонимание. Ухмылка Квентина стала шире.

      – Для нашей политической партии, тупица. Необходимо название партии, если ты собираешься предводительствовать свершающейся революцией. Пресловутая позиция 'над схваткой', которую занимал Вашингтон – не для вас, молодой человек!

      Лицо Майка оставалось растерянным.

      – Беда с этими гениями, – усмехнулся Андервуд. – Вот и доверь что-то ра-ди-ка-лу из профсоюзов. – Хихиканье перешло в мягкий смех. – Тут нужны навыки профессионального менеджера. Я думаю, что мы должны назвать себя Партией Четвертого Июля.

      – Движением Четвертого Июля, – немедленно нанесла ответный удар Мелисса.

      И это, конечно, вызвало новый залп пререканий. Но, в данном случае, Ребекка не ограничивалась цитированием Шекспира себе под нос. Спор был резким, коротким и завершился сокрушительной победой. Всех против Мелиссы.

      Название "Партия Четвертого Июля" было утверждено. Об этом было объявлено на следующее утро, вместе с декларацией о начале кампании по выборам в конституционное собрание.

***

      Симпсон немедленно начал протестовать, несмотря на то, что многие недели выступал за немедленный созыв Учредительного Собрания.

      – Чтобы обуздать военную диктатуру Стирнса, – как он часто выражался.

      Неважно. Железная пята демократии опустилась на шею Грантвилля. Жертва этой тирании отреагировала так, как и можно было ожидать.

      Политиканство! Уррряяя!

Глава 41

   – Чудной народ эти американцы – заявил Леннокс. Щегольски отпил из кружки и таким же выверенным движением поставил её на стол. – Однако, не настолько все же тупые, чтобы продолжать варить ту жалкую бурду, которую они называли «пивом».

   Сидящий напротив него человек – Моисей Абрабанель – не обратил на это наблюдение особого внимания. Он осматривал главный зал недавно открывшихся и набитых сверх всякой меры "Садов Тюрингии", а в его взгляде проглядывала мечтательность. Сидящий рядом с ним, его дальний родственник Самуил, занимался тем же. При всей их относительной молодости – им обоим не было и тридцати – они были опытными дипломатами и дельцами, привыкшими лавировать в коридорах власти Вены и Италии. Но в этот момент они, тем не менее, выглядели простой деревенщиной.

   Улыбнувшись, Леннокс глянул влево. Бальтазар улыбнулся ему в ответ. Было ясно – два "уже тертых американских калача" наслаждались дискомфортом новичков. Моисей и Самуил приехали всего несколько дней назад, и до сих пор пребывали в оторопи.

***

   Оторопь частично вызывало и поведение их собственного народа – небольшое количество евреев, обосновавшихся в Грантвилле за последние месяцы, акклиматизировались на всю катушку. В какой-то степени, этого и следовало ожидать – они были сефарды у которых, в отличии от восточноевропейских ашкенази, была давняя традиция космополитизма. Присказка "Когда в Риме..." возможно была придумана именно ими.

   Тем не менее...

   Трудно сказать, что именно пугало Самуила и Моисея больше всего. Возможно – то, как верующие евреи Грантвилля в открытую наблюдали за строительством своей новой синагоги. Храм перестраивался из заброшенного здания прямо в центре города. Возможно. Но...

   Предшествующей ночью, Майкл Стирнс провёл несколько часов в гостиной Бальтазара, участвуя в живом и непринуждённом разговоре с двумя представителями Абрабанелей и самим Бальтазаром. Именно так, конечно, и должно было быть. Но и Ребекка провела с ними несколько часов – и участвовала на равных правах со всеми.

   Этого уже было бы вполне достаточно. Но! Когда разговор в конце концов завершился, отец Ребекки удалился на ночь, уводя с собой своих родственников мужского пола. Ребекка, напротив, осталась там.

   Без сопровождения? Возмутительно! Как её отец это позволяет? С гоем! Какой ужас!

   Вспомнив выражения лиц своих родственников, Бальтазар быстренько приложился к своей кружке – скорее чтобы подавить смех, чем жажду. Он знал, что Моисей и Самуил были бы ещё больше поражены, если бы зашли в гостиную парой минут спустя и обнаружили бы Ребекку сидящей у Майкла на коленях и предающейся самой непристойной форме американского поведения. При всей своей космополитичности, Бальтазар и сам был поражён, когда случайно наткнулся на свою дочь занимающуюся этим. Он не стал вмешиваться, но решил серьёзно поговорить с Ребеккой на следующий день. Но она так решительно отстаивала свою правоту, что, учитывая обстоятельства, Бальтазар решил спустить дело на тормозах. Он даже подумал что есть в этом американском слове какая-то суровая красота. Как они там говорят – «обнимание»?

***

   Но, в основном, дискомфорт Моисея и Самуэля был вызван самими американцами.

   Первое и главное – манера американских женщин одеваться, достаточно ярко представленная в этот момент в "Садах Тюрингии".

   Самуил пытался не пялиться на девушку стоявшую у барной стойки неподалёку. Та общалась с Ребеккой, и казалось, разговор нравится обеим. Учитывая её фигуру, бесстыдно выставленную напоказ в облегающей блузке и штанах, задача требовала от молодого человека чрезвычайного напряжения силы воли.

   На помощь пришёл Леннокс:

   – Эта не для тебя, парень – сказал он, упрекающее покачав головой. Самуил покраснел и отвёл взгляд.

   – Она замужем? Обручена?

   – Ни то ни другое, в сию минуту. – Последовала небольшая пауза, пока одна из официанток ставила на стол новый кувшин с пивом.

   – Бесплатно, – сказала она по-английски с сильным акцентом. – За счет кандидата – и ушла, бороздя толпу. Женщина была полной и молодость её давно минула. Как и большинство официанток, её наняли за упорство и решимость в той же мере, что и за опыт – раньше она сама держала таверну, привыкла лавировать в шумной толпе и была рада делать это снова, зарабатывая больше, чем когда-либо мечтала.

   – В сию минуту, – повторил Леннокс и быстро окинул взглядом девушку. – Но, похоже, скоро сменит свой статус, хотя до её бывшего это ещё не вполне дошло, так что ему пришлось дать некуртуазного пинка.

   Он заметил как Ребекка, взглянув на дверь, легонько толкнула девушку локтём. Тонко улыбнувшись Леннокс обернулся к компании и вновь наполнил кружки.

   – Но, зуб даю, скоро у неё будет новый... – боковым зрением он уловил движение в свою сторону. – Помяни дьявола...

   Маккей отодвинул стул рядом с Самуилом и упал на него. Он выглядел измождённым.

   – Пивка? – спросил Леннокс и подвинул ему кружку.

   – Ага, – почти прошептал тот. – Пожалуйста!

   Чувствовалось что говорить ему трудно. Рот его казался одеревеневшим, но не настолько, чтобы он был не способен осушить кружку в один присест. Он молча подвинул кружку за следующей порцией. Леннокс повиновался и добавка разделила участь предшественницы.

   Маккей опустил кружку, легкая дрожь пробежала по его плечам.

   – Этот человек никогда не будет страдать от от недостатка работы, – хмуро изрёк он. – Плохое тянется к плохому. Инквизиция оценила бы его талант.

   Леннокс проворчал:

   – Опять плохо, да? – И, увидев, как пожал в ответ плечами Маккей, покачал головой. – Уму не постижимо, на что только не идут люди. Думаешь, это того стоит, парень?

   – Не мог бы ты найти ещё стул? – пробормотал Самуил Бальтазар. – Думается мне, юная леди собирается порадовать нас своим обществом.

   Леннокс повернул голову. И точно, Джули Симс гарцевала к ним своей неподражаемой походкой. Заметив, что Ребекка удаляется сквозь толпу, он удивился – та была похожа на змею, ускользающую сквозь траву после укуса. Змея – искусительница Евы!

   – Привет, Алекс! – поздоровалась Джули. Самуил поспешно поднялся и предложил ей свой стул, она с улыбкой приняла предложение, а Самуил отправился поискать себе ещё один.

   Когда она посмотрела на Маккея, ее улыбка стала ещё шире.

   – Папа сказал, что ты заходил его повидать, – сказал она без всякой преамбулы. – Так что дай глянуть.

   После секундного раздумья, Маккей слегка приоткрыл рот, на что Джули решительно покачала головой.

   – Да ладно, Алекс. Покажи как следует.

   Он открыл рот пошире. Она продолжала мотать головой. Ещё шире. Она не переставала. Алекс вздохнул и раскрыл рот так, как будто зевал.

   Джули привстала и принялась изучать зубы вблизи. В этом не было ничего легкомысленного – чего ещё ждать от дочери стоматолога.

   – Выглядят хорошо, – сообщила она, усевшись обратно. Улыбка ужалась, а любопытство во взгляде сменилось чем-то более тёплым. – Наверное, было ужасно больно, – сказала она вежливо, хотя в её словах не чувствовалось ни капли соболезнования – скорее это было оценкой. Сопровождавший слова взгляд вполне мог принадлежать кому-то сильно старше восемнадцати лет.

   – Здесь слишком людно, – неожиданно сообщила она. – Пойдём прогуляемся?

   – Ага, – ответил Алекс. – Давай.

   После того, как они ушли, Моисей неуверенно сказал:

   – Она кажется слегка наглой.

   Леннокс хмыкнул.

   – У неё консультантов с советчиками больше чем у хренова императора Фердинанда. И не то чтобы она в них нуждалась. – Он пристально посмотрел на Моисея, в глазах мелькнул огонёк. – Ты бы тоже был наглым, парень, если бы мог снять человека с четырёхсот шагов одним выстрелом. – Он задумчиво сделал маленький глоток пива. – Так уж вышло, я недавно видел, как она это сделала. Примерно дюжину раз подряд.

***

   Кроме того, был и ещё один повод для изумления. Хотя ни Моисей, ни Самуил не были близко знакомы с огнестрельным оружием – да и вообще в те времена мало кто из евреев был знаком, ведь законы большинства стран запрещали евреям ношение оружия – но они вполне были знакомы с владеющими этим оружием людьми. Моисей и Самуил были избраны для этого задания, за свой опыт ведения дел с наёмными армиями, ну и за владение английским. Им потребовалась пара дней на то, чтобы кардинально пересмотреть данную семьёй Абрабанелей оптимистичную оценку американской военной силы.

   Пересмотреть – и повысить. Сильно повысить. Моисей и Самуил быстро осознали, что ударная мощь американцев, опирающаяся на эти удивительные моторные повозки, ограничена в радиусе действия. Но у них не вызывало сомнения: в пределах быстро расширяющейся вокруг Грантвилля дорожной сети, американцы могут сокрушить кого угодно, кроме уж крупнейших армий Европы.

   Правда, считали Самуил и Моисей, американцы оставались уязвимыми к кавалерийским набегам. Ни имперские хорваты, ни финны шведского короля, не полезут напролом под огонь американцев. Но рейды – это другое дело. В общем, если семья Абрабанелей решит – тут подходит еще одно американское словечко – инвестировать в Грантвилль, их средства будут достаточно хорошо защищены.

***

   – Смертоносные фэйри, – пробормотал Леннокс, и хотел что-то добавить, но его прервал выкрик со сцены, расположенной на другой стороне зала. Сцена предназначалась для музыкантов, но сейчас её занимали члены избирательного штаба, угощавшие на этом празднике.

   Партия Четвёртого Июля начинала свою первую избирательную кампанию. Майк Стирнс вышел на сцену и подошёл к микрофону.

   И это стало источником изумления вновь прибывших родственников. И снова, тёртые американские калачи, Леннокс и Бальтазар, обменялись понимающими взглядами.

   Леннокс наполнил кружки.

   – Подкрепитесь, ребята. Вы в жизни не видели, чтобы толпу так заводили речами.

   Он уселся обратно на стул.

   – Чудной они народ.

Глава 42

      С первых же слов Майк сразу перешел к делу.

      – В этой избирательной кампании только одна главная проблема. Забудьте всю эту лабуду о пропорциональных выборов. И почему это Симпсон так нервничает по поводу того, что он называет 'принципом' выборов по месту жительства, кстати говоря? В старые времена, до Огненного Кольца, он, я уверен, ни разу не голосовал без помощи открепительного талона. С его-то бесконечными разъездами по всему миру, виллой в Испании и пентхаузом в Лондоне.

      Собравшаяся в "Саду" толпа рассмеялась. Майк махнул рукой, как бы отгоняя муху.

      – Да потому, что это все – ложные цели, отвлекающие ваше внимание. Единственное, что действительно заботит Симпсона – это то же самое, что заботит и меня. Избирательное право. – Он повторил тот же жест, как будто отметая в сторону шелуху. – О, конечно, есть и другие вопросы. Множество. Наша политика в отношении беженцев, наша экономическая политика, наша внешняя политика – да упомяните что угодно, и Симпсон и я окажемся на противоположных сторонах политического спектра. Но все это – на потом. Эти выборы – выборы делегатов конституционной конвенции. Конвенция не будет решать политические вопросы. Она должна будет установить что-то гораздо более простое, но и гораздо более основополагающее. Кто здесь будет за хозяина? Какая бы политическая линия не восторжествовала, любой партии или любого лидера – кто решает, в руках какого лидера или партии находится власть? Решает избирательное право, а значит, избирательное право – и есть власть. И это – наиглавнейший вопрос. Единственная проблема, которая должна быть решена этими выборами.

      Майк отвернулся от микрофона и посмотрел на Ребекку, стоящую с края сцены. Та вышла вперед, держа в руке два документа, и передала их Майку.

      Первый документ, который Майк поднял над головой, состоял из несколько страниц, скрепленных скрепкой.

      – Это наш проект конституции. – Он кивнул в сторону группы, сидящей за соседним столиком. – Эд, Мелисса, Джеймс и Вилли Рэй написали черновик, а чрезвычайный комитет в целом одобрил его.

      – И Андервуд тоже? – раздался выкрик от одного из столиков в дальнем конце зала.

      Майк кивнул.

      – Да. Квентин баллотируется в делегаты на платформе поддержки этого проекта.

      В толпе послышалось слабое ворчание. На самом деле негромкое, и недолгое. Новость о приверженности Андервуда проекту, составленному комитетом, была весьма важной, и все это сознавали. В прежние, минувшие уже дни, как менеджер крупнейшей находящейся в эксплуатации шахты в окрестностях, Квентин был пресловутым "боссом города." Самым крупным боссом, на самом-то деле. В отличие от многих мелких бизнесменов города, Андервуд не был независимым собственником. Но его реальная власть и влияние были намного больше. Никто из владельцев малого бизнеса в Грантвилле не имел ничего хотя бы отдаленно схожего с фондом заработной платы шахты или покупательной способностью её управляющего.

      Некоторые из членов СГА в таверне не были в восторге от такой новости. Они больше привыкли видеть Андервуда на противоположной стороне стола переговоров или линии пикетирования. Но среди них не было упертых глупцов, и все они привыкли мыслить тактически. За неимением гербовой – пишем на простой. Лучше местный менеджер, кровь от крови города и плоть от плоти, если так уж разобраться – чем приезжий олигарх, вонючий сукин сын.

      Гарри Леффертс подвел итог: – Бьюсь об заклад, хрен Симпсона превратится в редьку, когда он услышит об этом.

      Теснившиеся вокруг его столика люди разразились смехом.

      – Впрочем, это оставляет ему старушек и торговцев подержанными автомобилями. – Смех усилился. – О, да, чуть не забыл. Я слышал, что члены общества трезвости тоже на сто процентов поддерживают его.

      Смех перешел в хохот. Уровень потребления алкоголя в городе, никогда не бывший особо низким, после Огненного Кольца достиг эпических пропорций, обусловленных массовым притоком германских беженцев. Понятие "трезвость", для германцев семнадцатого века, означало "не пить пиво на завтрак".

      Оставаясь на сцене, Майк продолжил. Он поднял другой документ, который дала ему Ребекка. Это была очень толстая пачка бумаги.

      – А это поправки, требуемые Симпсоном и его бандой. – Выражение его лица источало сарказм. – Если можно, конечно, использовать слово 'поправки' для обозначения чего-то в четыре раза более длинного, чем то, что они якобы поправляют. Их делегаты баллотируются на этой платформе, потому что это уже, в целом, совсем другая конституция. Вы хотите знать, что там такое? Действительно хотите? Это конституция оголтелого расизма, вот что она такое.

      Он начал листать распечатку, зачитывая часть поправок.

      – ...Абсолютное знание английского языка, удостоверенное специально назначенной языковой инспекцией, включая удовлетворительную грамотность, установленную проверкой в той же инспекции. – Майк пробежал глазами по листку и усмехнулся. – А вот вообще прелесть: Претенденты на право голоса должны продемонстрировать глубокое знание американской истории, удовлетворяющее...

      Он швырнул листы на пол, как если бы боялся испачкаться.

      – Уверен, что и я не мог бы пройти эти тесты, по крайней мере, не с теми 'инспекциями', которые имеет в виду Симпсон. Те будут ничем иным, как сборищем расистов, только и всего. – Он усмехнулся. – Не исключаю, что они могли бы завалить даже Ребекку.

      – Вот как? – вопросил Леффертс громко. Молодой шахтер встал – вернее, поднялся на ноги, изрядно шатаясь. – Ну так позовите Симпсона на ток-шоу Бекки! Давайте нам полюбоватся, как она начистит этому проклятому хитрожопнику его гребаный чайник!

      Таверна разразилась смехом и аплодисментами. В течение последних нескольких недель проводимый три раза в неделю круглый стол Ребекки был самым популярным из всех ТВ-шоу. Безоговорочно.

      – Она предлагала! – послышался женский голос. Толпа вытянула шеи. Дженис Эмблер встала из-за стола сбоку от сцены. – Она предлагала восемь раз – повторила менеджер телекомпании. – И каждый раз Симпсон трусливо отклонял её предложение.

      Стоя у самого края сцены, Ребекка опустила было голову в смущении. Затем, услышав громкое "ура", снова и снова прокатывавшееся по таверне, она заставила себя поднять голову. Она постепенно училась не прикрываться маской скромности и смирения всякий раз, когда кто-то публично отмечал её выдающийся интеллект. Но она все еще не привыкла к таким похвалам, даже спустя столько месяцев. Так что она была не в состоянии контролировать появившийся на щеках румянец. К счастью, с ее смуглой кожей, мало кто заметил, как покраснело её лицо.

***

      Леннокс-то углядел, конечно, впрочем, как и родственники Ребекки. Ее отец удовлетворенно отхлебнул пива. Леннокс хмыкнул.

      – Я уже говорил, что они все того? Публично хвалить мозги женщины! – Он тоже отхлебнул добрую порцию пива. – Это все плохо кончится, попомните мои слова.

      Майк продолжал говорить, но слова Леннокса заглушили эту речь за его столом.

      – Дальше можете не слушать, приятели. Это будет всего лишь болтовня о великой традиции западновирджинцев, как они отделились от гнусной толпы аристократов-сепаратистов, когда владеющие рабами сволочи пытались пытались подорвать волю честных и трудолюбивых граждан Америки...

      Для сидящих за столом еврейских дипломатов его резюме имело не больше смысла, чем, собственно, и сама речь Майка. Но, если они и не поняли детали, то не могли не осознать суть.

      – Этот человек серьезно относится к тому, о чем говорит, – пробормотал Моисей. Его глаза так и шныряли по огромной комнате, сканируя людей, набившихся в каждый уголок. Несмотря на  смешанный состав толпы в таверне, Моисей мог легко отличить германцев от американцев, а тех и других – от шотландцев. Ещё одна группа была ему непонятна. Та группа мужчин за одним из столов, что очень неумело изображала непринужденность.

      – Меннониты, – шепнул ему Бальтазар. – Несколько сотен этих протестанских пацифистов прибыло всего две недели назад. Американцы дали им участок неиспользующейся земли в холмах. А это их старейшины.

      – Все смертельно серьезно, – заявил Леннокс. Он вытер пивную пену с усов. Жест, несомненно, означал удовлетворение. – Этот мужик тоже весьма того, приятели, но не вздумайте ошибиться по его поводу. Он настоящий истинный фэйри, не от мира сего.

      – Сможет он победить в этом противостоянии? – спросил Самуил.

      Леннокс ответил ему холодным взглядом.

      – Вы что-ли не слышали меня? Я же сказал – фэйри.

***

      В тот же момент, хоть и немного другим путем, Андервуд и Генри Дрисон пришли к аналогичному выводу.

      Покидая заседание Коммерческой Палаты, Андервуд заметил: – Все прошло лучше, чем я мог бы ожидать.

      Дрисон улыбнулся.

      – В отличии от меня, Квентин.

      Бывший и нынешний менеджер шахты скептически посмотрел на него.

     – Я знаю эту публику, Генри. Они консервативны, как динозавры. Черт, да на их фоне даже я выгляжу радикалом с горящими глазами.

      Мэр города покачал головой.

      – Некорректное сравнение, Квентин. Динозавры вымерли, а как раз этого та публика делать не собирается.

      Они вышли на улицу и остановились на минуту, чтобы застегнуть куртки на все застежки. Наступивший ноябрь оказался прохладнее, чем они привыкли.

      Дрисон окинул взором видимую часть улицы от начала до конца.

      – Гляньте только, Квентин. Вы не замечаете ничего необычного?

      – Вижу, конечно! На улице полно народу. Значит, бизнес у нас на подъеме.

      Андервуд взглянул на ряд старых двух– и трехэтажных зданий, обрамляющих обе стороны того, что сходило за "главную улицу" такого городка, как Грантвиль.

      – Я помню, когда половина этих зданий еще была не занята, – размышлял он вслух. И тут же нахмурился. – Вместе с тем, здесь стало и не так спокойно. Дэн и его заместители действительно теперь не на шутку отрабатывают свое содержание. Он сказал мне на днях, что начинает понимать, что именно чувствовали Эрп и Бат Мастерсон, стараясь поддерживать порядок в охваченных экономическим бумом городках Дикого Запада.

      Но взгляд Дрисона был устремлен в другую сторону. Он наблюдал за группой детей, катящейся по улице. Улицы Грантвилля снова стали пешеходными аллеями, лишь нечасто проходящие автобусы покушались на этот статус.

      – Я подумал о детях, – сказал он тихо. – Это всегда разбивало мне сердце, Квентин. Все эти годы, в этом городе, где я родился, вырос, и который я так люблю. В котором планирую умереть. Видеть, как множество молодых людей уезжает – то есть уезжали – по всем Аппалаччам.

      Пожилой мэр глубоко вдохнул. Холодный осенний воздух, казалось, взбодрил его.

      – К черту это сотрясение воздуха Симпсоном. Тоже мне, плач Кассандры. – Дрисон кивнул в сторону здания, из которого они только что вышли. – Понятное дело, они нервничают. Дьявольски нервничают. Но они поддержат нас. Бизнес на подъеме, пусть в основе и сырьевой пока. И в город прибывают дети. В огромном количестве.

***

      Еще двое, шедших по другой улице, также находили бодрящей осеннюю прохладу. Или, может быть, такой эффект на них оказывало общество друг друга.

      – Это будет нелегко, Алекс, – сказала Джулия. Она остановилась на углу и повернулась к нему. Ее руки были засунуты в карманы куртки, которую она надела, как только они покинули трактир. Выражение лица Джулии было непреклонным, как у девушки, которая пытается выглядеть взрослой женщиной. – Мне не нужен еще один ревнивый, постоянно нервничающий кавалер.

      Веснушчатое лицом шотландца исказила сухая усмешка.

      – Я надеюсь, ты позволишь мне нарушать это правило время от времени?

      Принимая хихиканье Джулии за утвердительный знак, улыбка стала гораздо менее сухой.

      – Я не мальчик, Джули, несмотря на внешнюю молодость. Я видел гораздо больше разорения и смерти в своей жизни, чем хотел бы. Думаю, такое дает человеку – мне, по крайней мере – реалистический взгляд на жизнь.

      Улыбка исчезла, сменившись, в свою очередь, весьма строгим выражением.

      – В свою очередь, ты должна понимать, что я присягнул служить королю Швеции. Неважно, что вы там наслушались о наемниках – я отношусь к этой присяге серьезно. Так что...

      Джулия вытащила правую руку из кармана и приложила ладошку к его губам.

      Хватит болтовни. Я все понимаю. Тебе не нужна постоянно нервничающая жена. Ты будешь часто уезжать от меня, а, однажды, можешь и не вернуться.

      Он взял ее руку в свою и поцеловал кончики пальцев. Затем мягко отвел их в сторону.

     – Уезжать неохотно. И да, моя профессия достаточно рискована, бессмысленно было бы это отрицать...

      Они снова зашагали, теперь идя рука об руку. Джулия, как всегда, слегка подпрыгивала на ходу. Сегодня, возможно, более, чем обычно.

      – Я надеюсь, ты позволишь мне нарушать это правило время от времени? – спросила она.

***

      Ее первое же нарушение этих правил произошло менее чем через две минуты.

      – Завтра??? – воскликнула она.

      Маккей покачал головой. В его глазах читались сожаление, извинение и упрямство.

      – Я должен, Джули. Я был в Йене, когда король проезжал через Тюрингию, так что  не смог подать рапорт. Но больше оттягивать не могу. Густав-Адольф разбил штаб-квартиру в Вюрцбурге. Но я не знаю, как долго он будет там. Он очень быстро маневрирует, пока имперцы все еще не очнулись. Так что я должен буду исчезнуть...

      – Завтра! – взвыла она.

***

      Если орава детей, через некоторое время выплеснувшаяся из-за угла и промчавшаяся мимо них, и подумала, что есть нечто странное при виде двух людей, обнимающихся на виду у всех, они не подали виду. В последние дни они видели много подобных парочек.

Глава 43

      Ноябрь был месяцем ураганов.

      Первый такой был воспринят, скорее, как небольшая помеха. Никто в Грантвилле и окрестностях более не беспокоился о выживании зимой. Даже с учетом притока новых военнопленных – быстро ставших иммигрантами – после битвы при Йене, там было более чем достаточно пищи и жилья.

      "Жильё", конечно, довольно часто было убогим. Район, прилегающий к электростанции, стал чем-то вроде отдельного самостоятельного городка. Отработанный пар электростанции был готовым источником тепла для беспорядочного скопления спешно возведенных срубов, так тесно примыкающих друг к другу, что вместе они были чем-то вроде версии "проекта" для малоимущих, адаптированной к условиям семнадцатого века. Но, при всей своей примитивности, это жилье без проблем приютит и обогреет своих обитателей во время зимы. И убожество жилищных условий превратилось в еще один стимул – не то, чтобы германцы того времени в этом нуждались – быстро искать работу, которая может предоставить необходимые средства, чтобы перебраться в лучшее жилье.

      Проблемой, собственно говоря, была именно нехватка жилья, а не недостаток прилично оплачиваемых рабочих мест. Грантвилль превратился в классический бум-таун, город, переживающий резкий экономический рост. К настоящему моменту угольная шахта работала на полную мощность, благодаря ордам вооруженных кирками и лопатами шахтеров вместо отсутствующего современного технического оборудование. То же самое творилось и на других промышленных предприятиях, особенно в механических цехах. Даже школьные мастерские превратились в производственные мощности и учащиеся, большинство которых в настоящее время составляла германская молодежь, вследствие этого только быстрее изучали новые для них специальности.

      Новые предприятия и отрасли возникали, как грибы. Большинство из них были вполне себе традиционного характера. Строительство, конечно же, занимало почетное место. Но у "Садов Тюрингии" вскоре появились конкуренты, и немало, хотя это все еще была самая большая таверна в городе.

      Провиант, в конце концов, оказался гораздо меньшей проблемой, чем опасались Майк и его сподвижники. В дополнение к зерну, закупленному в течение осени, неожиданно объявились два новых источника провизии.

      Во-первых, торговля. Совершенно загадочным образом – как это обычно и бывает – слухи, расходясь среди простолюдинов, но вместе с тем оставаясь вне внимания правящей элиты, распространились по всей Германии. Типа, есть такое место...

      Рынок сбыта продуктов питания, текстиля, металла, полезных ископаемых. В общем, практически всего. Оплата в твердой валюте, золоте и серебре, если продавец того пожелает. Или, если он был поумнее, в обмен на чудесные новые товары. Металлические изделия невероятного качества, странная шелковистая одежда; и, прежде всего, невероятные игрушки и куклы, и штучки из какого-то неизвестного вещества, называемого "пластик". Предметы роскоши! Аптеки и лавчонки Грантвилля, как ни странно, оказались крупнейшим торговым активом города. В немногие недели они избавились от половины игрушек и разных полубесполезных предметов обихода, загромождавших их полки в течение долгих месяцев.

      Некоторые из германских торговцев – опять же, те, кто поумнее – перенесли штаб-квартиры своих операций в Грантвилль. И достаточно скоро обнаружили, что инвестиции в производство еще более выгодны, чем торговля. Первым был Георг Кляйншмидт, купец, который привез первую партию гвоздей и костылей для деревянного строительства. Видя огромное количество деревянных конструкций, сооружающихся в городе, он без раздумий отказался от торговли и вложил всю немалую прибыль от последних операций в строительство заводика по производству гвоздей. Его партнером был Кит Трамбл, американский торговец автомобилями. Американец, сознавая, что бизнес, которым он занимался раньше, малоперспективен в новых реалиях, предоставил офисные и складские помещения в качестве первоначального взноса в новую компанию. В то время, как другие его коллеги-автодилеры стонали, жаловались и сбегались, как стадо, на митинги Симпсона и компании. Трамбл же приветствовал новую реальность в хорошем настроении. Хотя производство гвоздей и было более грязной и трудной работой, чем его старый бизнес, но, по крайней мере, у него не было больше необходимости пудрить мозги и торговаться со своими клиентами. Каждое утро у дверей его конторы стояла очередь из покупателей.