Текст книги " Большое гнездо"

Автор книги: Эдуард Зорин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 33 страниц)

Теперь опасность была позади, теперь можно было приосаниться, обрести подобающий князю независимый вид, и Ярополк Ярославич выразил сотнику неудовольствие:

– Где леший вас носил? Почто не прибыли в срок?..

Сотник замялся и объяснил:

– Не серчай, княже. В лесах нынче неспокойно. А то, что призадержались, не наша вина. И не леший нас носил – Ярославовы людишки мешали. Но сейчас, слава богу, всё спокойно.

– Да спокойно ли? – насторожился князь.

– Не сумлевайся и зря себя печалью не изводи, – уверенно подтвердил сотник, кладя руку на меч.

Ярополк Ярославич понял его жест и больше ни о чем не спрашивал. Окруженный воями, отряд двинулся вперед и скоро был под городскими воротами.

Мартирий заждался князя – срок был ему уже добраться до Новгорода, медленно светало, а во дворе по-прежнему тихо.

Но вот под окном раздался топот, послышались тихие голоса, крыльцо заскрипело, и владыка кинулся в кресло,

обретая умиротворенный и гордый вид. Лицо его окаменело, посох в руке не дрожал, и старый кот, давнишний любимец Мартирия, мирно мурлыкал, свернувшись клубком у его ног.

Вошел Ярополк Ярославич (владыка сразу узнал его), следом за ним сотник и еще кто-то, но Мартирий властным жестом велел выйти всем, оставить его наедине с князем.

Ярополк был таким, каким и представлял его себе владыка по описанию: лицо узкое, бледное, измятое ранними морщинами, нос тонкий и прямой, глаза навыкате – по-детски доверчивые, голубые, почти бесцветные.

– Проходи, княже, садись, сказывай, как доехал до Новгорода. Не чинили ли по дороге тебе каких препятствий? Не провинились ли мои людишки? Все ли было, как договорено?..

Князь облегченно опустился на лавку, поставил меч между ног и стал отвечать на вопросы обстоятельно и неторопливо. Так говаривал с боярами его батюшка, так наказывал вести себя и сыну.

– Не на поклон едешь к Мартирию, – терпеливо внушал он. – Веди себя разумно. Прежде других выслушай, потом реки сам. Лишнего не говори, но и от беседы не уклоняйся. Выведай, что кому нужно, и пустых обещаний не давай.

Строго следовал наставлениям отца Ярополк Ярославич и владыке отвечал так:

– Доехал я хорошо. Препятствий мне не чинили, а людишки твои все сделали, как велено.

«А не шибко разговорчив княжич, – отметил про себя Мартирий, – и не так он прост и доверчив, как показалось вначале. Лишнего слова не скажет, о чем промолчать надо, промолчит».

– Не в добрые времена прибыл ты к нам на княжение, – стал говорить он размеренно и нудно, – ране-то все пути лежали в Новгород, а нынче пресек их Ярослав. Хлебушка нам не подвозят с Ополья, Всеволод серчает, грозит еще горшей бедою. Народ недоволен Боярским советом, ночами в городе озоруют, иных уж пожгли... Не страшно, княже?

– Жарко топить – не бояться чаду, – уклончиво отвечал Ярополк Ярославич.

Кивнув, Мартирий так продолжал:

– Доле оставаться без князя нам никак нельзя. Посадник у Всеволода в заточении, бояре растерянны, и каждый тянет к себе – нет в Новгороде властной руки, оттого все и беды. А еще, доносили с Нево-озера, стали набегать в пределы наши свей, задерживают купцов – либо возво-рачивают вспять, либо уводят с товарами на свою землю. Опять же – ропот, опять же купцы зашевелились. Как быть?..

Молчал Ярополк Ярославич, хотел выслушать владыку до конца. Но вопрос давно уже вертелся у него на кончике языка: «Почто же, бедствуя и терпя немыслимый урон, Ярослава, как Всеволодом велено, к себе не пустили?»

Словно читая у него в мыслях, Мартирий сказал:

– Много несчастий принес Новгороду Ярослав. Еще боле принесет, сев на наш стол. Не о новгородцах печется он, а о своем прибытке и о том, как бы угодить Всеволоду. А владимирцам завсегда Новгород поперек горла был. Еще Андрей Боголюбский нас воевал, Всеволод же похитрее брата и поковарнее. От него нам уже немало забот прибавилось, а то ли будет, если пустим Ярослава?!

Ярополк сидел, опираясь скрещенными руками на меч, и безмолвствовал. Да и что было говорить Мартирию? Клясться, что будет ходить по воле Боярского совета? Что во всем станет слушаться владыку?

Не о том мечтал молодой князь, отправляясь на север, совсем другие были у него задумки, и убеленный сединами Мартирий не ошибался, догадываясь, что, как все, кто был до него, как все, кто будет после, попытается и Ярополк Ярославич едино своею властью вершить судьбы вольного Новгорода. Да только когда еще это будет!.. До той поры немало в Волхове утечет воды, а там, глядишь, другие заботы отвлекут Всеволода. За всей-то Русской землей уследить нелегко... Нынче главное – отбиться от Ярослава, успокоить чернь. Вон и поселе еще не забыли про Ефросима – шепчутся, хотят снова слать к нему выборных – пора-де скидывать Мартирия, пора другого ставить владыку.

– Вот и весь мой сказ, княже, – заключил Мартирий, пристально вглядываясь в сидящего перед ним Ярополка Ярославича. – Твое слово – твоя воля. Ежели не по душе тебе у нас, обиды не выскажу, зря хулить не стану...

Хорошо сказал владыка. Последние слова его пуще всего долгого разговора задели князя. Не для того ехал он сюда, чтобы возвращаться к отцу своему не солоно хлебавши.

Так и ответил Ярополк Ярославич, с тревогой поведя на Мартирия угрюмым взглядом:

– Ты меня, владыко, попусту не пужай. По-твоему выходит, зря договаривался ты с батюшкой и теперь готов на попятный? Зачем было звать меня в Новгород? Зачем было тревожить попусту?..

«Сдался князь», – торжествовал Мартирий.

– Все это присказка, – сказал он облегченно. – А разговоры мои к тому, чтобы знал ты: без меня ни единого дела не начинать. Я же тебе буду и советчик и друг. Боярский совет тоже сила, но и бояре без меня никуды. Всё здесь, в палатах этих, рождается, всему здесь начало и конец.

Про конец-то ловко он ввернул. Чтобы не было впредь сомнения.

На том и кончилась их беседа. И расстались они, когда за окнами совсем рассвело.

Ярополк Ярославич отправился спать, потому что иных забот у него пока не было, а Мартирий, оставшись один, углубился в тревожную думу. С утра предстоял разговор со Всеволодовым послом, и страх, ушедший на время, снова выполз, снова заледенил изворотливый мозг владыки...

5

Не зря бодрствовал Мартирий, все предусмотрел и все продумал. И то, что услышал Звездан, ввергло его в изумление.

– Вот сказываешь ты, что серчает на меня Всеволод и на весь Новгород, что зело печалится, удивляясь нашему упорству. Меня кличет во Владимир, хощет вести со мною беседу. Да сдается мне, что упорствует Мирошка, – Мартирий повернулся к сидящим на лавках боярам, – а, оставив Новгород без головы, справится Всеволод с нами и малыми силами...

Бояре захихикали, завозились при последних словах владыки, с любопытством взглядывая на покрасневшего Звездана.

– Но тако мыслит Боярский совет, – продолжал, не обращая внимания на шепот, Мартирий. – Нет у нас боле причины для раздора: от Мстислава мы отказались, как того Всеволод и пожелал, а принять Ярослава не можем, поелику не любезен он новгородцам за творимые им злосчастия и беды.

Владыка помедлил и, придавая лицу и всему облику своему особую значительность, сказал:

– И потому решили мы звать на новгородский стол Ярополка Ярославича, сына черниговского князя, и на том целовали ему крест...

– Всё так, – покорно подтвердили сидевшие вдоль стен бояре.

– Аминь, – заключил владыка и, откинувшись в кресле, полузакрыл глаза. – И то писано в грамоте, которую я вручаю тебе.

Вышел вперед отрок, поклонился и передал Звездану перевязанный золотой тоненькой ниточкой свиток.

Короток был разговор, и опомнился от него Звездан, лишь когда оказался на улице.

Ловок Мартирий, изворотлив, как угорь. Вона что выдумал! Эко Всеволоду угодил.

Шел по городу народ, на Великом мосту подкупленные боярами крикуны полошили новгородцев:

– Люди добрые, радуйтесь! Скоро бедам вашим конец, скоро будет и мир и хлебушко.

– Просите Ярополка Ярославича!

– Спешите на вече!..

– Мир, мир...

Мужики удивленно таращились на крикунов:

– Нешто и правда мир?

– Нешто и правда бедам конец?

– Ярополка Ярославича хотим!..

Тесно в толпе, никак не пробраться по Великому мосту – народ ринулся на торг, люди толкали друг друга локтями, спешили протиснуться поближе, ждали, когда появятся бояре. Над площадью стоял несмолкаемый гул, тут и там шныряли подозрительные люди – кричали, упрашивали, стращали.

Чей-то голос истошно вскинулся в задних рядах:

– Едут!..

– Едут, едут! – подхватила взволнованная толпа.

Едва выбрался Звездан в боковую улочку, с досады плеткою пугнул коня. Вечевать да глядеть, как будут ставить нового князя, не было у него охоты. Все дело, ради которого скакал он из Владимира в Новгород, решилось в несколько минут. Не порадует он Всеволода, весть привезет печальную...

Митяй встретил Звездана во дворе, придержал стремя, глаза его горели.

– Ты-то чему рад? – обозлился Звездан.

Зря обидел он паренька – сам потом пожалел, но сдержаться не смог. Митяй надулся, отпустил стремя и ушел в избу.

– Слышь-ко! – позвал его Звездан.

Тишина.

– Эй, Митяй!..

Не дождавшись ответа, Звездан махнул рукой и отправился на Ярославово дворище. Там, рядом, стоял знакомый терем Нездинича.

Ворота были наглухо заперты, во дворе – ни звука. Нешто и отсюда все подались на Торг? Звездан постучал сильнее.

– Кто там? – послышалось из глубины двора. Перепуганы были новгородцы, стали осторожными – мало ли бродит по городу лихих людей? Как бы чего не случилось.

Ворота легонько приотворились, и в узкой щели блеснул чей-то глаз.

– Отворяй, отворяй пошире-то, – недовольно пробурчал Звездан. – Не пустошить терем пришел, а в гости.

– Много вас, гостей разных, – отвечал недоверчивый голос. – Придут гости, а уйдут – тати...

– Но-но! – прикрикнул Звездан и просунул ногу в щель. Наддал плечом – ворота распахнулись. Сторож стоял перед ним, ощерясь, с толстой шелепугой в руке.

Звездан спокойно положил руку на меч и, стараясь выглядеть поприветливее, улыбнулся:

– Аль не признал?

– Прости, боярин-батюшка, сразу размяк сторож. – Как же не признать тебя? Вот и признал. Да только сам знаешь – береженого и бог бережет. Всякому ли в злой час доверишься?..

– Стереги, пес, стереги свою хозяйку, – кивнул Звездан. – А дома ли боярышня?

– Где же ей быть? Знамо, дома...

Отвечая так, мужик посмотрел на него с ухмылкой, которая не понравилась Звездану.

– Что скалишься, холоп?

Сторож не ответил, только дрогнул лицом. Звездан взбежал на крыльцо и толкнул дверь.

Несмотря на солнечную погоду, в горнице было полутемно. На лавке под божницей сидел незнакомый мужик, рядом с ним – Гузица в красной рубахе. Склонившись, она расчесывала мужику бороду и не видела, как вошел Звездан.

У мужика вытянулось лицо, голова дернулась, и Гузица, обернувшись, выронила гребешок.

У Звездана часто заколотилось сердце.

– Это кто еще такой? – спросил, приходя в себя, мужик.

Гузица сказала:

– Это Звездан.

– А ты кто? – спросил Звездан.

– Я – Шелога, сотский...

Оправившаяся от растерянности, Гузица с приветливой улыбкой поклонилась гостю;

– С приездом тебя, Звезданушка.

Шелога встал как ни в чем не бывало, одернул зипунишко и вышел. Звездан посмотрел ему вслед и растерянно захлопал глазами.

– Садись, – хлопотала вокруг него Гузица. – Садись, неча у порога топтаться.

И, приблизившись, проговорила совсем ласково:

– Дай-ко, я на тебя погляжу. Дай-ко, порадуюсь...

– Чо глядеть-то, – сказал Звездан, не сразу обретая дар речи. – Чо радоваться?

– Да как же не радоваться? – воскликнула Гузица. – Сколь времени прошло...

– Времени немного прошло, а у тебя другие гости...

– Да какие же гости-то? Какие гости? Это Шелога забежал... Ехал мимо – вот и забежал. Мирошки, братца моего, приятель он.

Весело и просто сказывала Гузица, стыдливо глаз не отводила. Зато у Звездана все лицо так и полыхало жаром,

– Вона как тебя обветрило, раскраснелся, будто маков цвет, – проговорила Гузица, подаваясь к нему всем телом.

Отстранился Звездан, замотал головой.

– Аль забыл, как обнимал меня? – настаивала Гузица. – Аль другие девки краше?

– Что ты такое сказываешь? – воскликнул Звездан, уставившись на валяющийся под лавкой гребешок.

– А то и сказываю, что другие девки приворожили,– надула Гузица губы и, отвернувшись, стала переплетать косу.

Не было сил у Звездана повернуться и разом уйти. Опустился он на лавку, обхватил голову руками.

– Скакал я в Новгород, коня замотал, встрече радовался, – проговорил он угрюмо. – Да, видно, зря. Забыла ты меня. Забыла, как на этой лавке выхаживала, как целовала в губы...

– Ох, Звезданушка, тебе легко говорить, – повернулась к нему Гузица и грустно покачала головой. – Тебе того не понять, как запер ваш князь братца моего во Владимире да как стали надо мной насмехаться – свету божьего невзвидела, все тлазоньки выплакала – все тебя ждала. Хоть бы весточку с кем прислал, хоть бы порадовал словечком... А я – баба, мне ли супротив всех устоять? Да как же без защиты-то, как же без опоры?.. Шелога тебе не ровня, с тобою никому не сравниться... Прости меня, понапрасну не мучайся, сердце свое не разрывай.

Заплакала Гузица, опустилась перед Звезданом на колени, в глаза ему заглядывала:

– Ну, улыбнись, соколик мой. Ну, порадуй...

– Молчи, – сказал Звездан.

Не до слов ему было. И думалось: встать бы сейчас и уйти. Но будто прирос он к лавке.

– Хочешь, я медком тебя угощу? – шептала Гузица. И привставала, и тянулась к лицу его губами. Мягкие были у нее губы – до сих пор помнил их сладкое прикосновение Звездан, покорным и отзывчивым было ее тело.

Чуть не сдался Звездан. Еще бы немного – и все забыл бы и все простил. Но вдруг пробудился он словно от страшного сна. Легко подняли его отвердевшие ноги, легко вынесли за дверь.

Не оглядываясь, вскочил он на коня, гикнул и вылетел за ворота, едва не снеся себе голову перекладиной.

Вот так и погостил Звездан в Новгороде – пьян был вечером, стучал кулаком по столу и ругал Митяя.

А утром, распрощавшись с воями, отправился на Торжок и оттуда во Владимир, чтобы вовремя доставить Всеволоду Мартириеву грамоту.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Хорошо и привольно жилось Веселице с Малкой в Переяславле. Пока гостил у них по дороге в Новгород Звездан, были в избе их переполох и непорядок. А только отпировали, только проводили дружинника, не успел отойти Веселица от выпитого и говоренного, как принялась Малка наводить в новом жилье свой порядок. Перво-наперво выскребла добела полы, вымыла стены и потолки, настелила, где можно было, полосатые половички, повесила в переднем углу привезенные из Владимира иконы, затеплила под ними лампадку.

Отмякал душою Веселица, радовался домашнему теплу и уюту. Но скоро неуемная душа его запросилась на волю. Повадился он, что ни день, хаживать на озеро, завел знакомца, такого же, как и он, беспокойного и взбалмошного корабельного мастера Ошаню.

Жил Ошаня с женою Степанидой, бабой толстой и рассудительной, любительницей сплетен и жареных карасей в сметане, жил не тужил, рубил на озере лодии да запускал бредень, попивал квасок, а по иным дням крепкую бражку, от которой делался, злым и придирчивым, дрался, с кем бог приводил, а больше всего досаждал попу Еремею. Поп тоже не давал ему спуску – был он диковат и с лица страшен, но бабы его любили, и Ошане как-то втемяшилось в голову, что больше всего питает он пристрастие к Степаниде, да и она сама не в меру часто наведывается в церковь...

Переяславль – город не велик, не то что Владимир, и скоро в посаде стали посмеиваться над Ошаней: мужик-де как мужик, и лицом вышел, и всею статью, зато Еремей знает петушиное слово – вот и приманил к себе Степаниду.

Когда рубил Ошаня лодии, к нему не приставали, а только загуляет, как уж любой малец вдогонку кричит по-петушиному. Тут хватал Ошаня что ни попало под руку и гнался за обидчиком. Потеха была в городе, от края и до края все знали – запил корабельный мастер.

А Веселица тоже из таких – обидного слова ему сказать не моги. Вот и сошлись они раз на праздник, погуляли вместе, наведались к Еремею, погалдели у его ворот и решили, что друг без друга жизни им нет.

Когда привел Веселица Ошаню к себе в дом, Малка ругать их не стала – точить попусту мужа, как это делала Степанида, было не в ее привычке.

– Хорошо, – сказал Ошаня. – Баба твоя мне пришлась по душе.

– И ты хороший мужик, – похвалил мастера Веселица.

То, что Малка Ошане понравилась, ему не в диво. Он и так уж давно заметил, как поглядывали на нее переяс

лавские парни. А то, что добрый приятель сыскался, тo, что не будет ему здесь скучно, это он сразу понял, едва только распили они первую братину.

...В тот день на ранней зорьке встретились дружки в затончике, как и договорено было, и, беседуя помаленьку о том о сем, отправились на свое заветное место, где прятали, чтобы ежедень не таскать, добрый бредешок и всю прочую рыболовную снасть.

Утро выдалось теплое, по закраине озера кучерявились белые облачка, уже подкрашенные солнышком, приятный ветерок подувал с воды, а в лесу распевали ранние птахи.

Сегодня с утра что-то вспомнился Веселице Мисаил, избушка его за Лыбедью, вечерние беседы перед сном, и сделалось ему грустна по-необычному, а отчего – он и сам не мог понять.

Ошаня шел рядом с ним тоже понурый и тихий, сбивал гибким прутиком лиловые шапочки короставников и изредка тяжело вздыхал.

Так, неторопливо перебирая ногами, добрались они помаленьку до приметной развесистой ветлы, где прятали бредень, спустились в низинку и вдруг остановились, вытаращив глаза.

– Вот так диво, – сказал Ошаня.

– Ну и ну, – вторил ему Веселица.

Под ветлою сидели шестеро мужиков, двое других заводили бредень. Посреди поляны горел костер, а над костром ворковал и побулькивал черный котелок, в котором Ошаня обычно варил уху.

Увидев Веселицу с Ошаней, мужики не растерялись и даже не изменили поз, все так же лениво полулежа на траве.

– Идите сюды, – благодушно поманил один из них.

Веселица с Ошаней приблизились, но встали не совсем рядом, а чуть поодаль – хоть лица у мужиков и приветливы, а кто знает, что у них на уме. Вон взяли же чужой бредень, не спросясь, в чужом котелке варят себе еду.

– Вы откуда? – спросил их тот, что приглашал подойти поближе.

– А вы? – не спешил с ответом Ошаня.

– Мы-то? – засмеялся мужик и оглянулся на своих товарищей. Те тоже засмеялись. – Мы-то людишки вольные, шли лесочком, ворон считали, травку разгребли, а в травке – бредешок. Дай, думаем, узнаем, кто в князевом озере рыбку ловит. Глядь, а вы тут как тут.

– Бредешок наш, то верно, – согласился Ошаня. – А то, что вы не боярские прихвостни, ишшо поглядеть надо.

– Гляди да умом раскидывай. А ежели угадаешь, дадим ушицы похлебать...

– Экой ты развеселый, – задиристо крикнул Веселица. – Уж не скоморох ли?

– А ежели скоморох?

– Не, не скоморохи они, – сказал Ошаня. – Скоморохи чужими сетями не промышляют. Сдается мне, что это беглые и тати.

– Догадливый ты, – ухмыльнулся мужик. – Садись ушицу хлебать. А ты погоди – тебе другая загадка будет, – оборотился он к Веселице.

– А ну их, – махнул рукою Ошаня. – Неча воздух попусту языком молотить. Пойдем, Веселица, отсюдова, как бы греха не нажить...

– Э, нет, – приподнялся с травы мужик, – коли не хотите подобру, так попотчуем без согласия.

– Шибко-то не гомозись, – стал серчать Веселица. – Я вот тя попотчую...

– Слыхали? – подмигнул мужик своим. – Не напугались?

– Ой, напугались-то, – послышалось из-за его спины. – Силушки нет, как напугались.

Стали, не сговариваясь, наступать на Веселицу с Ошаней, засучивали рукава:

– Вот будет потеха!..

– Потеха не потеха, а маленько поразмяться не грешно.

Веселица поближе стоял к мужикам – ему первому и заехали в ухо. Чуть не оглох от увесистого тычка, пошатнулся, но не упал.

– Ишшо разве добавить?

– Добавь, ежели смел.

Тот, что бил, неповоротливый и тяжелый, как пень, размахнулся во второй раз.

– Э-эх!

Отскочил Веселица, подставил ногу, – и со всего маху грохнулся мужик оземь. Крякнул, встал на четвереньки, поглядел по сторонам с удивлением. Ошаня тем разом еще с одним из нападавших управился.

Мужики уже не улыбались, пропала у них охота шутки шутить – не на тех нарвались. Били наотмашь, не жалея кулаков. Из-под бережка еще те двое, что тянули бредень, поспешили своим на подмогу.

Где там Веселице с Ошаней супротив этакой своры устоять! Много было в них злости, но большая сила, ясное дело, все равно переборола.

Не дожидаясь, пока пришибут до смерти, пустились приятели наутек. Бог с ним, с бреднем и с карасями.

Но, добежав до города, до Ошаниной избы, стали они соображать, откуда взялись мужики. И так и эдак прикидывали, а ничего иного не выходило, как только что единую правду принять: повстречались они на озере не с простыми мужиками (простые плотной гурьбой не держатся), а с лихими людьми.

– Что, добегался, касатик? – вынесла свое толстое тело на крыльцо Степанида.—Дображничался?

– Помалкивай – огрызнулся Ошаня, ощупывая на голове плотную шишку. – Не твоего ума это дело.

У Веселицы под глазом чернел синяк, но был он вполне доволен случившимся.

– Ничо. Мы с ними ишшо посчитаемся...

– Куды там, – ехидно сказала Степанида. – Шли бы лучше к посаднику, авось чего присоветует...

Сроду разумного слова не слыхивал Ошаня от своей жены, а тут даже про шишку позабыл.

– А ведь и верно – дело говорит, хотя и дура, – пробормотал он, глядя на Веселицу.

– Ты меня на чужих-то людях не страми, – обиделась Степанида и вошла в избу.

Отправились к посаднику, но их повернули от ворот: посадник спал.

– Буди, не то ворогов упустим, – сказал Веселица отроку. – Озоруют на нашем озере чужие людишки.

– Как ложился боярин, так строго наказывал себя не будить, – с достоинством отвечал отрок.

– Так то, ежели просто так, а у нас дело князево...

Услышав про «князево дело», отрок призадумался.

– Ну, ладно, ждите покуда здесь, – сказал он и скрылся в тереме. Вернулся скоро.

– Боярин-батюшка велел вас звать.

Посадник стоял посредине горницы и, зевая, крестил себе рот. Заплывшие ото сна глазки его смотрели на мужиков с досадой.

– Ну – пошто взгомонились? – спросил он хриплым голосом.

– Чужие люди на озере. Люто озоруют, – начал Веселица. Ошаня, стоя за его спиной, кивал, прикладывая ладонь к шишке на лбу.

– Чужие люди к Переяславлю сколь уж лет носа не кажут, – недоверчиво отвечал боярин. – Пригрезилось вам.

– Куды там пригрезилось, – выставился из-за Веселицыной спины Ошаня. – Едва ноги унесли.

Лица приятелей, в синяках и кровавых подтеках, были красноречивее слов.

– Вот что, – сказал посадник, сбрасывая с себя остаток сна, – мне с татями возиться недосуг. Берите воев да скачите поживее на давешнее место. Сами-то управитесь ли?

– Ну, ежели с воями... – протянул Веселица.

– С воями управимся, – живо подтвердил Ошаня.

Через полчаса небольшой отряд был в сборе.

– Глядите, мужички, – наставлял Веселица воев, красуясь перед ними на своем коне, – пуще всего не зевать. Да по лесу не разбредаться. Да вязать всякого, кто ни попадись. Опосля разберемся...

2

Уезжая из Новгорода, Звездан не устоял перед уговорами Митяя, взял его с собой.

– Управляться с луком ты научился, – сказал он ему, – а вот управишься ли с мечом? Дорога во Владимир долгая и опасная, всякое бывает, а время неспокойное. Это тебе не с книгами сидеть в обители у Ефросима...

– Ты меня до времени не пужай, – обиделся парень, принимая из рук Звездана тяжелый меч. Рукоятка приятно похолодила ему руку.

– Вот, садись на мово коня, – сказал Звездан, – да полосни по березке. Только, гляди, голову животине не снеси...

– Я счас, я живо, – растерялся Митяй, удобнее устраиваясь в седле. «Ну, пропал мой конь», – с сожалением подумал Звездан, наблюдая, как неловко потрясывает Митяй задом – того и гляди, вывалится из седла. Ничего, на первый раз обошлось. Березка, правда, как стояла, так и продолжала стоять, а коню Митяй отмахнул только самый кончик уха.

Пошли на торг, сошлись на сходной цене с плутоватым булгарином, взяли молодую кобылу. У оружейников выбрали меч, у бронников по плечу Митяю взяли легкую кольчужку. В сумы набили поболе еды и питья и заутра тронулись в путь. Дел в Новгороде у них больше никаких не было.

Проезжая мимо Ярославова дворища, в последний раз грустно взглянул Звездан на знакомый Мирошкин терем, но задерживаться не стал. Почудилось ему, что стоит у ворот знакомый конь Шелоги, а может, и не Шелоги это был конь, но защемило сердце, засосало под ложечкой – сжал он шпорами поджарые бока своего каурого, поскакал вперед ходкой рысью.

В Новгород ехал Звездан – путь казался коротким, а обратно от утра до вечера день тянулся бесконечно. Не спалось на ночлегах, выходил он из душной избы глядеть на черное небо, а после долго хранил молчание, на Митяевы частые вопросы отвечал неохотно.

Зато паренек радовался, все его забавляло в пути – там пичугу какую приметит, там за белым грибом полезет в березняк, а то просто смотрит вокруг сияющим взором, мурлычет что-то себе под нос.

У самой Влены, неподалеку от Переяславля, наехали они под вечер на большой обоз.

– Куды путь держите? – спросил Звездан у купцов.

– Путь держим на Ростов, а дале думаем податься к Новгороду, – отвечали купцы, по обличью признавая в Звездане княжого человека. – Скажи-ко, мил человек, не снял ли Ярослав у Торжка свои дозоры?

– Давеча князем в Новгороде кликнули Ярополка Ярославича, – сказал Звездан, – но дозоров своих Ярослав не снял, так что лучше поворачивайте во Владимир.

– Были мы во Владимире, ко князю Всеволоду ходили во двор, – объяснили купцы. – Велел он нам править на Торжок – нынче, сказывал, не будет нам в торговом деле никаких препятствий.

– Что ж, коли князь сказывал, так поезжайте к Ярославу. Только сдается мне, что к Новгороду он вас все едино не допустит.

– Не порадовал ты нас своею новостью, – совсем озадачились купцы. – Куды же нам податься?

Ничего не мог присоветовать им Звездан, не довез он до Всеволода Мартириеву грамотку – в шапке была она у него зашита. И все-таки еще раз предостерег купцов:

– Не ходите к Торжку. Прибытка вам там все равно не видать.

Тогда и купцы предостерегли Звездана:

– Видим, доброй ты человек. Вот и тебе наш совет: как переедешь Влену, ухо держи востро – пошумливают лихие людишки вокруг Переяславля. Бог знает, отколь злой ветер их нанес, а только с утра сунулись они было на наш обоз, хотели поозоровать, да мы их пугнули. Как бы какой беды с тобой не приключилось.

Звездан задумался, у Митяя забегали глаза.

– А где встречали вы тех людишек? – спросил дружинник.

– Да у самого брода. Никак, там они всех и стерегут...

Не время было Звездану рисковать, поблагодарил он купцов и направился вокруг Переяславля, чтобы, минуя его, выйти на владимирскую дорогу. Очень хотелось ему еще раз повидать Веселицу, да что тут поделать?

Где березнячком, где ельничком, где пробитой лосями тропой, а где и вовсе без тропы, оставляя справа спускающееся к закату солнышко, стал править он своего коня, следя за Митяем, чтобы не очень отставал на своей кобылке.

Измотало их комарье, к вечеру вовсе не стало мочи, но задерживаться в опасном месте Звездан не хотел, костер разводить побаивался. Огонек-то издалека видать, на огонек и выйдут лихие люди.

– Тпру-у! – послышалось за спиной.

Обернулся Звездан и похолодел с головы до пят: вышли трое мужиков на тропу, взяли Митяеву кобылу под уздцы, друг с другом негромко переговариваются, на Звездана поглядывают усмешливо..

Закричал Звездан, меч потянул из ножен. Тут и к нему кинулись из чащи – лица озверелые, в руках рогатины и ножи.

Хорошего, боевого коня дал ему Словиша. Взвился конь на дыбки, передними ногами замолотил по воздуху – отпрянули мужики. Тем временем у Звездана меч уже был наголо. С шипом полыхнула по левую сторону сталь, полыхнула по правую. Краем глаза увидел Звездан, как покатился один из нападавших под куст – алой лентой протянулась за ним густая кровь...

«Шапку бы не потерять», – подумал Звездан, разворачивая коня. Бросить Митяя в лесу он не мог, а то бы ушел, а то бы ни за что им его не догнать.

Крепко натянул он удила, привстал на стременах.

– Э-эх! – еще раз задиристо полоснул мечом по чьей-то спине – хрястнуло под сталью. – Держись, Митяй!..

А у Митяевой кобылки кишки расползлись по траве – поддел ее кто-то рогатиной под самое брюхо. Вывалился Митяй из седла, никак вытащить ногу из-под кобылы не может. В глазах – ужас, руки беспомощно шарят по стремени.

Тут заминка вышла – Звезданов меч здорово переполошил мужиков, кинулись они в разные стороны. А Звездану только того и нужно. Спрыгнул он наземь, помог Митяю встать на ноги, помог вскарабкаться в седло своего коня. Шапку свою нахлобучил ему на растрепанную голову:

– Скачи!

– Да ты-то как?

– Скачи! – и свистнул так, что сам себя оглушил. – Шапку, шапку береги!..

Лихой нрав у Словишиного коня – как взял он с места, так и исчез в лесу вместе с Митяем, только сучья затрещали, да зашелестели еловые лапы, будто налетел порывом стремительный ветер...

Один остался Звездан на тропе, обступила его неожиданная тишина. Мужики выходили из кустов, стоя поодаль, смотрели на дружинника с опаской.

– Ишь какой норовистой, – говорили, как о покойнике.

– Теперя он наш...

– А ты, Пров, поддень-ко его рогатиной.

– Боязно, – отвечал тот, которого называли Провом, рослый дядька с медной серьгою в ухе. – Пущай Вобей сам с ним разбирается...

«Уж не отцов ли конюший? – почему-то без страха, а даже задиристо и весело подумалось Звездану. – Он самый и есть!..»

Выходя на тропу, Вобей сказал мужикам:

– Аль обробли?

– Оробеешь, – отвечал Пров, – коли двоих положил. Молод, а – злой. Вон мужики говорят – поддень рогатиной... Да разве к нему подступишься?

Вобей вдруг ударил себя ладонями по ляжкам:

– Ей-ей Звездан?

И, оборачиваясь к мужикам, пояснил:

– Знакомец мой давний...

– А не врешь? – смягчаясь, переспросил Пров. Мужики расслабились, смотрели на дружинника с любопытством. Иные даже не побоялись приблизиться.

Вобей предостерег их:

– С медведем дружись, а за топор держись. Как бы голову ненароком кому не смахнул...

Мужики опять в страхе попятились от тропы. Спрашивали растерянно:

– Так чо с ним делать?

– Эй, Звездан! – крикнул Вобей. – Добром дашься али будем биться?

– Сдавайся добром, – загалдели мужики, – мы тебе худа не сделаем...

– Слышь, чего сказывают? – посмеялся Вобей. – Народ мы доброй, отходчивой...

– Ишь, чего захотели, – сказал Звездан, опираясь на меч. Приметив крадущегося за кустами мужика, строго предупредил:

– Воротись, не то порублю...

Мужик попятился. Упирая кулаки в бока, Вобей опечаленно покачал головой.

– Гляжу я на тебя – вроде всем обличьем ты и есть. А вроде бы и подменили тебя, Звездан. Отколь прыти набрался?

Назад к карточке книги " Большое гнездо"