Текст книги " Большое гнездо"

Автор книги: Эдуард Зорин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 33 страниц)

– Сажарка-то ножки переломал... Кончается...

– Ты?! – вскинул на конюшего побелевшие глаза Одноок.

– Прости, боярин. Верно, недоглядел... Резвой был жеребеночек, – забормотал конюший обреченно и отступил от коня.

– Убью! – завопил Одноок, вскидывая плеть. Со свистом рассек воздух. Ударил еще раз, еще – до конюшего не достал, рассвирепел сильнее прежнего. Куда и степенность делась, откуда резвость взялась: спрыгнул с коня, вразвалку зашагал по двору. Конюший с ключницей шли поодаль, боясь приблизиться.

– Где? Где? – выспрашивал, полуоборачиваясь, боярин.

– В яму угодил, – торопливо говорила ключница, едва поспевая за мужиками. – Как пошла я за мучицей, только за угол – а он тут, совсем рядышком. Лежит, како робеночек, гривкой встряхивает, глядит жалостливо. Глазищи-то – во... Страшно стало.

– Не виноваты мы, боярин, – оправдывался конюший. – То мужики яму не на месте вырыли. Резвился Сажарка да в яму ту и угодил...

– Не, – сказала ключница, – яму на месте вырыли, сам боярин велел.

– Ты помолчи, – одернул ее конюший. – То, что я сказываю, – правда. А тебе все со страху померещилось. Не на месте вырыли яму. Всё мужички, от них и беда... от них и беда...

– Самим глядеть надо было. С вас и спросится, – оборвал их боярин. – Добрых кровей был Сажарка, и ты, старый кобель, за него в полном ответе...

«Эко дни наладились – один к другому, – думал боярин. – А за Сажарку спрошу строго».

Мечтал Одноок обзавестись таким конем, чтобы все во Владимире ахнули. Хотел он Словишу посрамить, хотел по улицам проехаться всем на зависть и удивление. Да за такого коня ему бы большие деньги дали, такого коня и князю не совестно показать. Не всё ездить боярину по гостям на худенькой кобылице...

А теперь подыхал Сажарка, и сердце Одноока обливалось кровью. За что же напасть-то такая? Когда грех взял на душу? Почто чужие дворы обходит беда, а у его ворот завсегда стоит на страже?..

Последнее дыхание отлетало от жеребенка, красным затухающим глазом смотрел он на боярина, будто прощался с ним по-человечьи, печально.

– Ах ты, что за беда такая, – покачал головою Одноок. Смахнул с ресницы слезу, огляделся беспомощно. И тотчас оживилось его лицо, вдруг исказилось нестерпимой яростью.

– По миру пустить меня хотите? – закричал он, наступая на столпившихся вокруг дворовых. – Радуетесь?!

– Не гневись, батюшка, – кинулась к его ногам ключница. – Будь милосерд. Не вели казнить конюшего.

– Прости, батюшка, – упал на колени конюший. Недавно еще говорил он мужикам: «Наш-то боярин – за курицу не пожалеет голову с любого снять», а теперь сам просил у него пощады.

Размахнулся, ударил Одноок конюшего плетью по голове, бил еще – ногами – по лицу, по впалой груди. Хрипел, задыхаясь от злобы.

– А вы куды глядите? – набросился он на дворовых.– Почто стоите, будто все с ним заодно? Али сами плети захотели?..

Нехотя стали пинать мужики обмякшее тело конюшего. От стонов его оживлялись, били сильнее и тоже – озлобясь. На боярина оглядывались – доволен ли?

На всю оставшуюся ночь лишился сна Одноок. Жалко ему было себя до слез. Вздыхал и охал боярин, молился пресвятой богородице, просил у нее заступничества, не жалел посулов. Свечку пудовую обещался поставить в церкви Успения, нищих и убогих кормить и привечать на своем дворе.

Утром слабости своей устрашился, подумал, что и обыкновенной свечи за благоденствие и мир в терему его хватит сполна. Ежели супротив каждой беды ставить пудовую, то и со всех бортей воску не наскрести...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Давно дня этого ждал Звездан, давно к нему готовился. Пришел как-то утром Словиша и сказал:

– Ступай. Князь тебя кличет.

Не было у Звездана второй, поновее, однорядки для такого случая, в шапке повылез ворс, сапоги поистрепались, краска повытерлась на носах.

– Ничего, – успокоил его Словиша. – Была бы голова на плечах, а прочее – дело наживное.

Дал бы он ему свою одежку, но все равно была она Звездану велика – и ростом помене, и в плечах поуже своего старшего товарища был молодой дружинник.

Приехал Звездан на княж двор, едва сошел с коня, а его уж со всем почтением ждут, провожают на крыльцо, резную дверь перед ним отворяют, говорят ласково:

– Поспешай. В гриднице ждет тебя князь, справлялся...

В переходе навстречу ему попался Кузьма.

– А вот и он! – весело воскликнул, оглядел дружинника, будто видел его впервой, похлопал по плечу. – Только что тебя со Всеволодом поминали – ждет...

– Ждет тебя князь, – сказал вынырнувший из полутьмы дядька в белой рубахе, перепоясанной шелковым шнурком, – князев постельничий Шелудяк, – жестом указал дорогу.

Было с чего оробеть Звездану: ране-то, ежели и бывал он в терему, то позади других прятался либо стоял в сторонке, а нынче был у всех на виду.

«Знать, не за простою нуждою вызвал меня к себе Всеволод», – подумал он, переступая высокий порог просторной гридницы. Постельничий шагнул назад и бесшумно притворил за собою дверь.

Один на один остался Звездан с князем. Стоя перед ним, вглядывался в него пытливо. Хоть и чувствовал себя стесненно, а не робел, не улыбался, заискивая, как делали другие (даже Ратьшич – на что близок к князю, а случая не упускал, чтобы не подольстить ему).

Всеволод сидел на стольце понуро, думал о чем-то своем – на дружинника взглянул только и тут же отвернулся. В эту минуту показался он Звездану уставшим и старым. Лицо серое, под глазами – темные мешки, в бороде – седина.

На пирах князь был совсем другим, а только на пирах и видел его Звездан. Да еще раза два на охоте – издалека. И на охоте и на пирах Всеволод выглядел собраннее и моложе.

Косой солнечный луч проник в набранное из мелких стеклышек оконце, высветлил разваленные на столе перед князем толстые книги с медными застежками. Скрученный берестяной свиток, испещренный угловатыми буковками, валялся поверх книг, зажатое между страницами, торчало острое писало. Видать, до прихода Звездана не бездельничал Всеволод, видать, и ночью трудился – оплавленный огарок торчал из подсвечника, на столешнице блестели пятна затвердевшего воска...

Помявшись у входа, Звездан сказал внезапно осевшим голосом:

– Звать велел меня, княже?

Всеволод оторвался от своих дум, склонил голову набок, посмотрел на Звездана в упор. Взгляд его был настойчив и плутоват. Мелкие морщинки побежали от уголков глаз к косицам.

– Наслышан, наслышан я о тебе, – сказал князь и небрежно отодвинул от себя сваленные грудой книги. – Подойди-ко поближе.

Звездан сделал несколько шагов навстречу и снова остановился.

– Сядь, – приказал ему Всеволод.

Дружинник повиновался. Сидеть в присутствии князя было великой честью. Не всякий боярин удостаивался ее.

Смущение Звездана не ускользнуло от князя, и это ему, видать, понравилось.

– Доносили мне, – произнес он, не торопясь и певуче выговаривая каждое слово, – доносили мне, что в грамоте ты зело прилежен, любознателен и книги в великом множестве чтишь. Верно ли?

– Все верно, княже, – подтвердил Звездан.

– Божьей волей свет стоит, наукой люди живут, – удовлетворенно кивнул Всеволод. Прямой ответ Звездана пришелся ему по душе.

– Не для простого знакомства звал я тебя...

– О том и мне вдогад, княже.

– Догадливый ты, как я погляжу, – пошутил Всеволод, и впервые улыбка тронула постное его лицо. – Не зря Словиша тебя нахваливал, приметливый у него глаз.

– Смущаешь меня, княже. Как ответствовать тебе повелишь?..

– Не юли, все сказывай прямо.

– Прогневить тебя боюсь.

– Меня прогневить не бойся. По-пустому на себя греха я не возьму. Не для того звал тебя.

Поудобнее устроился Всеволод на стольце, подпер голову кулаком, приготовился слушать.

Замешкался Звездан. Слова, для того чтобы начать, не сразу сыскал. Да и побаивался – так ли поймет его князь.

Выслушал его Всеволод внимательно, на полуслове не прерывал.

– Вот оно что, – сказал задумчиво. – За бояр заступаться вздумал? Видимостью прельстился, а многое тебе невдомек. Мне-то со стольца куда как далеко видно. Гниль вижу, коей ты не зришь, лестью и коварством боярским по горло сыт. И вот что думаю: конь в единой руке верную дорогу сыщет, а ежели дергать его за вожжи со всех сторон, взбрыкнется да и понесет – попробуй-ко остановить: ноги переломает на бездорожье, а то и вовсе в болото занесет... Не объединить Руси, коли в своем дому непорядок. Начинать надобно с малого, а великое в крепкой руке велико. Вон и Роман волынский... Но двум князьям в одной упряжке не бывать. Святослав-то Всеволодич добрыми словами увещевал, уговаривал вместе на степь идти ратью, а каждый шел по себе. Так и есть, так и впредь будет. Каждый про себя мыслит: чем я хуже других?.. Может, правда и за Святославом бы была, ежели бы я его не одолел. А одолел, потому что знаю: не словами крепится власть, а делом. Не молитвами единится Русь, а властной рукой... Попусту уговаривать князей, бояр тоже уговорами не проймешь...

– Во всем ли прав ты, княже? – выслушав до конца, спросил Звездан. – Не хулишь ли, ослепленный, и ближнего своего?

– В том ли добро, чтобы каждому угождать! – воскликнул князь. – Почто всю вину на меня кучей свалил? Почто бояр не винишь? Почто с них не спрашиваешь?..

– Ты – князь.

– Пристало ли мне к ним на поклон идти? Тот, кто со мною, тот весь на виду. И доброго совета послушаться я всегда рад... Только добрых советов что-то не слышу от старых бояр – молчат, затаили злобу, ждут... А чего ждут? Смерти моей ждут? Напрасно. Я сынов вместо себя поставлю. Не старшего князя в роду – родную кровь. От старшего князя, пришедшего со стороны, проку нет. А у нас – корни в этой земле, каждая былиночка – своя. Так и пойдет: от сына – к внуку, от внука – к правнуку. И будут они множить, а не расточать завещанное: чай, не чужому оно, чай, своему...

– Дивно говоришь ты, князь, – поколебал свою уверенность Звездан. Запальчивые слова Всеволода еще звучали в его ушах. Вона как преобразился князь – нипочем не узнать его. Куда и сонливость делась: выпрямился он, будто выше стал, разрумянились щеки, глаза заблестели открыто и яростно. Говорил князь заветное, душой не кривил. И за одно за это уже полюбил его Звездан.

– Разговорил ты меня, – ухмыльнулся Всеволод. – Задел за живое. И на том тебе спасибо, Звездан.

– Что ты, княже! – воскликнул Звездан, смущаясь еще больше. – За что меня благодаришь?

– То, что на уме у него, скажет не всяк, – остановил его Всеволод. – Молод ты – оттого и открыт, оттого и душа у тебя нараспашку. А только впредь такое сказывать мне не моги...

– Как же так? – оторопел Звездан, удивляясь перемене, вдруг случившейся в князе.

Всеволод сузил глаза:

– Не моги!

Онемел язык у Звездана, ноги онемели от непонятной тяжести, встал он и снова опустился на лавку, руки безвольно упали между колен.

– Прости, княже... Всё в твоей воле.

– Про то, что сказано, запомни хорошенько, Звездан.

– Все запомню, княже.

– Крутая обочина недолго стоит... А теперь слушай-ко мой наказ. Коли выполнишь все, как велю, быть тебе у меня в великой чести. Словиша за тебя слово сказал, ему – верю.

– И мне верь, княже! – воспрянул Звездан.

Всеволод улыбнулся. Хоть и осерчал он немного, а все-таки понравился ему молодой дружинник. Полагался на него князь. Не кривил душой. Говорил, доверяясь, открыто:

– Путь тебе лег не близкой. В Новгород скачешь гонцом. Нынче посадник Мирошка у меня в гостях, скажешь владыке – жду, мол, и его к себе в гости. А ежели приглашения моего не примет, брать буду Новгород на щит. Пусть не противится Мартирий – иного пути для него всё едино нет. Не я, так новгородцы не долго потерпят его на владычном столе... Все ли понял? Все ли, как сказано, передашь?..

– Как не понять, княже, – воскликнул Звездан. – И грамотку ко владыке дашь?

Он скользнул взглядом по разбросанным на столе листкам.

– На словах передашь, – мотнул головой Всеволод. – Только чтобы слово в слово. Запомнил ли?

Звездан повторил сказанное князем.

– Светлая у тебя голова, – похвалил Всеволод.

Лицо дружинника озарилось улыбкой.

Недолго задержался Звездан у князя. Словиша выпытывал у него в волнении:

– Лишнего не сказал ли? Доволен ли был тобою князь?

Узнав о том, что едет он в Новгород, обрадованно тряс за плечи:

– Скоро свидишься с Гузицей, скоро обнимешь свою ладу...

– А признайся, Словиша, – улыбался счастливый Звездан, – неспроста ведь кликнул меня князь?..

Отнекивался Словиша, но по глазам его видел Звездан: неспроста. Доброе братство милее богатства. Для друга нет круга, и семь верст ему не околица.

2

Недалеко отъехав от Владимира, оглянулся Звездан, перекрестился на золотой крест Успенского собора, помешкал немного, задумавшись, а после уже не оборачивался. Споро побежал конь, ходкой трусцой – легкий был у него шаг и отзывчивый нрав. Недаром так любил его и холил Словиша. Никому бы и приблизиться к нему не дал, а для друга своего – не пожалел.

Хороший был денек, солнышко выдалось на славу – с приятной истомой во всем теле покачивался Звездан в седле. Поначалу места вокруг шли хоженые-перехоженные, часто попадался навстречу народ – кто пешком, кто верхами, кто на возах. Разный люд стекался во Владимир, у каждого дело свое, своя забота. Те, что верхами ехали, выглядели побогаче, держались поувереннее; те, что пешими шли, – победнее, а иные и вовсе в тряпье, потухшие взгляды их провожали гордо сидящего на коне дружинника со страхом и смирением; отступали странники на обочину, шапки снимали, покорно ему кланялись...

Чем ближе к полудню, тем солнце становилось горячей. Нудливо вилось над Звезданом прилипчивое комарье, распахнутый на груди кожух взмок от обильного пота.

Высмотрев поляночку у лесного ручья, Звездан спешился, раздевшись до пояса, окатился прохладной водой. Дальше ехать не было сил, и он решил переждать в тенечке до закатного часа.

Усталость брала свое: повертевшись недолго на раскинутом кожухе, Звездан задремал. Сон еще не совсем обволок его, еще виделось сквозь дрему синее небо и неподвижные лапы обступивших поляну высоких елей, как вдруг почудилось ему, будто пробирается кто-то лесом к облюбованному им ручью – слышалось пофыркивание лошадей и спокойные голоса. Стреноженный конь Звездана забеспокоился, запрядал ушами и тихонько заржал. В ответ долетело такое же тихое и призывное ржанье, кусты раздвинулись, и Звездан узнал в переднем вершнике Веселицу. Второй конь чуть призадержался в чаще, а когда и он показался, Звездан удивился еще больше – никак, баба в седле, вот чудеса!..

– Вот так встреча, – сказал Веселица, натягивая удила. Конь под ним осёл и остановился, взрывая копытами землю. Баба, сдерживая своего жеребца, глядела на Звездана с любопытством.

– Здорово, Веселица, – отвечал Звездан с легким поклоном. – Небось и тебе накалило темечко?

– Да, день жаркий.

– Места на поляне хватит всем.

– Спасибо тебе, – сказал Веселица и, обернувшись к бабе, добавил:

– Вот – жена со мной. Малкой ее кличут.

Смело глядя Звездану в глаза, баба приветливо улыбнулась и ловко спрыгнула с коня.

Звездан пригляделся к ней повнимательнее – стройна, проворна, взгляд не блудливый, прямой, под слегка приоткрытыми губами ровно поблескивают белые зубы.

– Никак, справили свадьбу недавно, а я не слыхал?

– Свадьбы еще не справляли, а в церкви венчаны по обычаю, – ответил Веселица.

– Что так? – удивился Звездан.

– Долго рассказывать, – махнул Веселица рукой. – А нынче путь держим в Переяславль.

– Поди, не по своей воле?

– Куды там. Князь повелел, вот и едем.

– Все мы князевы слуги...

Видать, Веселица не очень-то был расположен отвечать на Звездановы пытливые вопросы. Да и встреча в лесу его не порадовала. С этой минуты, хошь или не хошь, а ехать им до самого Переяславля вместе.

Сидя на раскинутом под рябиновым кустом кожушке и отмахиваясь пушистой веточкой от комаров, Звездан, поглядывал на Веселицу с нескрываемым любопытством. Да и было отчего. Еще давно, еще когда молодой купец вел прибыльный торг и прогуливал в своем терему все ночи напролет, сзывая к себе разный суматошный люд, слава о нем прошла по всему Владимиру. Был тогда Веселица доступен и щедр, в шелка и бархаты наряжал случайных выпивох, во множестве толпившихся на его дворе, а пуще всего – беспутных девок и вдовых баб. Помнил Звездан Веселицу и в печальную пору, когда просил он милостыньку в проезде Золотых ворот, смиренно стоя рядом с юродивыми, поглядывавшими на него свысока и с презрением, – гордого в падении своем и такого же, как и прежде, неунывающего и задиристого. Помнил, как ворвался Веселица к отцу его, Однооку, как били его слуги и, бесчувственного, грузили на телегу и ноги его, как плети, свисали с задка, а окровавленная голова елозила по днищу, выстланному перепревшей соломой. Потом исчез Веселица, лишь изредка появляясь в городе, потом объявился снова – в обличье необычном, такой же смешливый и озорной, на коне, подаренном князем, в однорядке со Всеволодова плеча. Теперь уж все в это поверили – родился он под счастливой звездой. Легким был Веселица и везучим. А что до Одноока, так тот чуть не кончился от зависти – ни дня не поступился совестью своей молодой купец, а вот же тебе – снова выбился в люди, в княжой терем вхож, новую избу поставил...

– Что глядишь на меня, Звездан, будто видишь впервой? – заметив обращенный на него взгляд, спросил Веселица.

– А и верно – почто? – вопросом на вопрос отвечал Звездан. – Люто зол на тебя мой отец, имени твоего при себе слышать не хочет, а мне ты мил...

– Что верно, то верно – меж отцом твоим и мною глубокий омут. Не кинуться друг на друга, но и не уйти. Простить Одноока не могу, греха на душу взять не в силах. А про тебя знаю – сердцем ты кроток, не злобив и не алчен, как отец твой, и я хочу быть тебе другом.

С горячностью произнесенные слова растрогали Звездана.

– Так знай до конца, – сказал он, обнимая Веселицу. – Ушел я от Одноока, и пути мне обратно нет.

Пока отдыхали они на полянке, пока говорили, солнце опустилось к закраине леса, тени вытянулись и из овражков растеклась по кустам живительная прохлада.

Время приспело трогаться в путь. Быстро оседлали они коней и выехали на дорогу.

3

Прощаясь с Веселицей в Переяславле, не думал Звездан, что скоро доведется им снова встретиться.

А пока, миновав Торжок, подъезжал он в сопровождении Ярославовых воев к Новгороду.

Лето набирало свою яростную силу, жара стояла необыкновенная, горели леса. И потому, обходя глухие и опасные тропы, ехал Звездан не коротким путем, а берегом Ильмень-озера.

Сжималось сердце от нетерпения, и, понукая коня, не столько думал Звездан о поручении Всеволода, сколько о предстоящем свидании с Гузицей. Много времени прошло с той поры, как они расстались, а забыть ее он не мог. Молод был Звездан, молод и нетерпелив. И нетерпение его передавалось резвому коню.

Скакал Звездан впереди воев, зажмурясь, лицо подставлял озерному ветерку. Скоро, скоро покажутся за кромкой синей воды могучие купола Софийского собора, высокие стены детинца, разбросанные по обеим сторонам Волхова серые избы посада. Вот тогда и осадит коня своего Звездан, поклонится низко Господину Великому Новгороду, вот тогда и вздохнет облегченно, а покуда мыслями приближает желанное, в мечтах своих прижимает к груди обрадованную Гузицу...

Вжикнула и упала, войдя в землю, у самых ног Звезданова коня пущенная из леса стрела.

– Стой! Стой! – сполошно закричали сзади поотставшие вои. Вторая стрела пропела возле самого уха Звездана.

Не хлебом-солью, не теплым приветом встречали Всеволодова посла строптивые новгородцы. Но ему ли поворачивать назад, ему ли спасаться бегством? Учил Словиша Звездана опасности глядеть в глаза. Дал он шпоры коню, вырвал из ножен меч – и вот уж распластался над жухлыми травами горячий конь, и, слившись с ним, рванулся Звездан навстречу поющим стрелам. Эй, кто там впереди?! А ну, расступись, не то одним ударом смахну голову!..

Засуетились, побежали в стороны из-за кустов лучники. В спасительном овражке, где погуще поросль, искали они укрытия. Все, почитай, ушли от Звезданова коня – одному только не повезло: оступился он, запутался в длинных полах зипуна. Тут ему и конец пришел – ударил его упругой грудью конь, опрокинул наземь. Прокатился лучник по траве, сел, раскинув ноги, уставился на Звездана, моргая. Совсем юный был паренек, помоложе дружинника.

Звездан усмехнулся, бросил меч в ножны, спрыгнул с коня. Подоспевшие вои сгрудились вокруг пленника, смеялись возбужденно:

– Думали, карася словили, а это плотвичка.

– Куды стрелы метал?..

– Дура, глаз у тебя косой, а туды же... Нешто мамки тебе своей не жаль? Вот полоснем по горлу...

Страшно говорили вои, у паренька от ужаса потемнели глаза. Дернулся он, хотел встать, но силы в ногах не было.

– Будя вам, – остановил воев Звездан. Подошел ближе, склонился над малым.

– Ты кто?

– Лучник...

– А лука в руке удержать не мог... Как звать-то тебя?

– Митяем.

– Посадский?

– Не, – помотал головою Митяй. – Послушник я...

– Ишь ты – послушник... А почто стрелы в меня метал?

Г лаза у Митяя забегали, лицо сморщилось – вот-вот пустит слезу.

– Чо глядеть? Кончай его – басовито посоветовал кто-то из воев. Другие, рассудитель-ные, оборвали сурово:

– Тебе бы только кровушку пустить... Нишкни!

Басовитый упирался:

– Со мной-то они небось разговоров не говорили. Женку мою не пожалели, а ведь опять же – с дитем...

– Про то и думать забудь, про кровушку-то, – оборвал Звездан, встретившись взглядом с неподвижными глазами пожилого воя.

Митяй тонюсенько поскуливал, сидя на земле. Теперь одна надежда у него была – на Звездана. К нему и обращался молодой лучник с изменившимся от испуга лицом:

– Пощади, дяденька. Я больше не буду.

– Погоди-ко, погоди, – сказал, наклоняясь ниже, Звездан. – Что-то лик твой мне вроде знаком.

Митяй униженно проговорил:

– С игуменом Ефросимом тогда, в избе-то...

– Вот те на! – выпрямился Звездан. – Да как же сразу-то я тебя не признал?

– Запамятовал, – с надеждой в голосе сказал Митяй и попытался улыбнуться.

– Эвона, расцвел малец, – послышалось сзади. – Старые, вишь ли, знакомцы. А ты – «кончай его»...

– Я чо? – смягчаясь, прогудел бас. – Вот и я про то говорю – знакомцы, значит...

– Да как же ты с луком в засаде объявился? – стал выспрашивать у Митяя Звездан.

– Знамо, не по своей воле, – совсем оправившись, отвечал Митяй. Опасность миновала (видно было по лицам воев), и он поднялся, отряхиваясь, с земли. – Послал это меня игумен в Новгород. Ступай, говорит, да спроси у попа Ерошки обещанную давеча книгу. Вот и отправился я, как было велено, а у ворот, и до Ерошки еще не добрел, схватили меня Мартириевы людишки, сунули в руки лук, отправили на городницы. А после уж сюды – Ярославовых воев стеречь.

– Да многих ли настерег-то?

– Ты – первой...

По всему выходило, что правду говорил Митяй.

– Ну ладно, – успокоил его Звездан. – Я тебе не ворог, и ты – русской человек. Молись, что в мои руки попал.

– Вовек не забуду...

– Выходит, сызнова я тебя спас. Да вот гляди мне – в третий раз не попадайся.

Понравилось Звездану, что хоть почти и однолетки они, а он вроде бы за старшего. Вой благодушно улыбались, поддакивали, кивали ему. И у них полегчало на сердце – кому охота безвинную кровь проливать?

– Так куды же тебя деть? – соображал Звездан, глядя на Митяя. – Коли здесь оставим, вернутся дружки, снова возьмут с собою. А лишнего коня у нас нет...

– Да что за печаль? – прогудел вдруг тот, что с басом. – Пущай садится ко мне – конь подо мною крепкий, а до Новгорода не десять поприщ скакать.

Сказано – сделано. Сел Митяй впереди воя, ноги свесил на сторону, и отряд, не мешкая, снова тронулся в путь.

Скоро выехали к верховьям вытекающего из Ильменя Волхова. А там до Новгорода рукой подать.

На городницах и стрельнях толпились люди, с удивлением глядели на приближающихся вершников.

– Как бы и отселева стрелу не метнули, – осторожно переговаривались вои.

– Ишь, изготовились...

– Хоронятся малый за старого, а старый за малого.

Подбадривая друг друга, глядели на стены с опаской.

– Эй, кто такие будете? – крикнул, перегнувшись со стрельни, боярин в кольчуге.

– От князя Всеволода посол ко владыке Мартирию! – так же громко и с достоинством отвечал Звездан, придерживая коня.

– А не врешь? – усумнился боярин.

– Да почто врать-то? Вот и княжеская печать при мне.

Боярин еще немного помотался на стрельне и исчез. Чуть погодя открылись ворота под башней, и из них выехал всадник на соловом коне. Внимательно рассмотрев печать, повертев ее так и эдак, он крикнул снова появившемуся на стрельне боярину:

– Все верно, батюшка боярин. Вели посла пущать.

Въезжали под своды ворот в настороженной тишине. Не слышал Звездан привычного гомона толпы, не видел сбегающегося поглазеть на прибывших любопытного народа.

Люди стояли угрюмо, провожали послов недоверчивыми взглядами. Крепко запер их в пределах города Ярослав, хлебушка к ним через Торжок не допускал – вытянулись, осунулись и побледнели лица ремесленников и посадских, но вот купцы и бояре выглядели, как и прежде, – самодовольные и дородные. Им голод не беда, им еще и прошлогодних припасов хватало с лихвой.

Боярин, вопрошавший со стрельни, встретил их на выезде из ворот. Приближая к близоруким глазам, сам еще раз осмотрел-обнюхал печать. Возвращая ее Звездану, сказал с паскудной ухмылкой:

– Ехал-скакал ты, мил человек, а Мартирию неможется. Нынче не примет он тебя, поживи покуда у нас.

– Из веку хлебосолен был Новгород, – степенно ответствовал боярину Звездан, – а только ждать мне не велено. Такова Всеволодова воля: с Мартирием встретиться тотчас же и немедля скакать с ответом.

Давно пора бы понять боярину, что с владимирским князем не тягаться капризному Мартирию, но сказывал он не свои, а чужие речи и обещать Звездану ничего не мог.

– Сегодня час поздний, – сказал боярин уклончиво, – а завтра поговорю с владыкой.

И верно, солнце клонилось к закату, настаивать на своем Звездан не стал, поскольку и сам понимал: пока суд да

ряд, не один час уйдет. А в болезнь Мартириеву он не верил. Когда приходил в Новгород Ефросим, тоже прикинулся владыка хворым. А с хворого – какой спрос?

Но наказ Всеволода был неуклончив и строг, да и сам Звездан видел: самое время приспело, пришла пора ставить новгородское боярство на колени. Не потерпит больше народ безграничного своевольства владыки. А помощи ждать Боярскому совету неоткуда – все князья перессорились друг с другом, им не до Новгорода. И Всеволода ополчать супротив себя никому охоты нет.

– Тебе, чай, Митяй, на ночь глядя, податься некуда? – спросил он послушника.

– Куды ж мне податься? – отвечал Митяй. – Знамо дело, родных у меня в городе нет. Разве что к попу Ерошке напроситься...

– Попа-то еще сыскать надо, а нас ты не потеснишь.

– Верно, пущай останется с нами, – согласились со Звезданом вои.

– Спасибо вам, дяденьки, – поклонился им Митяй.

Приветливость и кроткий его нрав понравились всем.

– А что, любит ли тебя Ефросим? – спросил его Звездан, укладываясь на лавке в отведенной для ночлега избе.

– У игумена душа чистая, он и мухи не обидит, – сказал Митяй. – А то, что с виду гневлив, так это не со зла. В иных-то делах он терпелив – грамоте меня учил...

– Знать, приглянулся ты Ефросиму?

– Знамо, – согласился Митяй, не скрывая гордости. – Да только так смекаю, недолго мне осталось жить в монастыре.

– Отчего же?

– В чернецы постригаться охоты нет, хощу мир поглядеть да себя показать. Не возьмешь ли меня с собой?

– Мне-то взять тебя недолго. Одного боюсь – обидится Ефросим.

– Ну, как знаешь, – сказал Митяй. – А только я и сам не вернусь...

– Ишь ты.

– Наскучило мне монастырское житье.

– Куды подашься, ежели не холоп?

– Не, я человек вольной. По-свейски разумею... Купцы меня к себе толмачом возьмут.

– Может, и возьмут. А может, и обратно к Ефросиму в обитель проводят...

– Нешто могут возвернуть? – испугался Митяй.

Звездан засмеялся:

– Ладно, спи. А там погляжу, как с тобою быть.

4

Ясное дело, Звездан был прав – никакою хворью не страдал Мартирий. А если и была хворь, то разве что от страха.

Рассылая повсюду своих людей, ища поддержки, удалось ему хитростью и великими посулами соблазнить на новгородский стол (без ведома Мирошки Нездинича) черниговского молодого князя Ярополка Ярославича, отец его враждовал с Рюриком и Всеволодом, выступая в союзе с Романом волынским, который, обидевшись на тестя, обещал ему Киев.

Клубок был крепко связан и перепутан, и владыка боялся, что Всеволод узнал о его переговорах с Черниговом, а до прибытия Ярополка в Новгород раскрывать свои замыслы он не хотел.

Молодой же князь, как доносили, был уже на пути, и его ждали со дня на день.

За одну ночь многое должно было перемениться: Звездан, уверенный в благоприятном исходе своего посольства, крепко спал, Мартирий бодрствовал, а по темному лесу, по тихой потаенной тропе приближался к Новгороду небольшой отряд, в голове которого ехал утомленный опасной и долгой дорогой молодой Ярополк Ярославич.

Давно ждал он этого дня, давно вынашивал мечту получить свой, удел. Под родительским кровом хоть и жилось ему беззаботно и весело, хоть и любил его отец, а все-таки не давала покоя глубокая червоточинка: какой же он князь, ежели не чувствует себя господином и полным хозяином – без оглядки, без чужого властного оклика...

Неведомо ему было, что и до этого сносился батюшка с Мартирием, что рядились и торговались долго, и не столько о сыне пекся Ярослав, поддавшись уговорам владыки, сколько о своем положении на юге Руси. Загорелся он, почувствовав близость киевского высокого стола, руку поднял на Всеволода, рассчитывая, что Новгород ему нужнее, что, ежели, раздразнив владимирского князя, взамен за Киев, отзовет обратно сына и посадит его в Чернигове, то Рюрик принужден будет отказаться от борьбы: без Всеволода он все равно не устоит, а от Галича подмоги ему не

ждать, потому что и сам Галич шатается и трепещет перед своим могущественным соседом – Романом волынским.

Ничего этого не знал Ярополк Ярославич, а просто ехал лесом и радовался, думал о скором ночлеге и о том, как утром, кликнутое по указу Боярского совета, вече назовет его своим князем.

Опытный проводник знал в лесу каждую тропку, вел в темноте уверенно, а когда перед самым Новгородом свернули на укатанную дорогу, их встретили посланные владыкой люди.

– Со счастливым прибытием, княже, – приветствовал Ярополка Ярославича сотник.

Звезды роняли тусклый блеск на его дощатую броню, под низко насаженным шлемом темнели глубокие глазницы, плотная борода полукружием обрамляла лицо.

Князь облегченно вздохнул. Во время всего пути он больше всего опасался наскочить на засаду, боялся, что перехватит его Ярослав, запрет в Торжке или выдаст Всеволоду. Отец опасался того же и потому, снаряжая сына в дорогу, пуще всего наказывал стеречься и избегать случайных встреч.

Назад к карточке книги " Большое гнездо"