Текст книги "Условия человеческого существования"

Автор книги: Дзюнпей Гамикава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 43 страниц)

28

Огромный ангар – это и есть лагерь для военнопленных. Пол устлан рисовой соломой, но даже в хлеву ее стелят больше. И все же люди ей радовались. И крыша есть и стены, а самое главное – это не Сибирь. Недалеко расположен бывший целлюлозный завод, и пленным, вероятно, придется его демонтировать. Когда они окончат эту работу, их, может быть, и отправят в Сибирь. Но пока они в Маньчжурии. Может, тем временем состоятся японо-советские переговоры. Как хочется, чтобы это было так, ведь людям очень тяжело расставаться с надеждой. Паек был скудный: миска гаоляна. Иногда ломоть черного хлеба. На неделю чайная ложка соли и столько же сахара. Изредка давали по горстке махорки. Вот и все. Со снабжением, видно, дело обстояло плохо. Почти все пленные злились, но ворчи не ворчи – злостью желудок не наполнить. И тогда стали тащить все, что можно. Работали по двенадцать часов, но работа была не тяжелая, да и улизнуть от работы было не так уж трудно. Демонтаж завода происходил неорганизованно. Укрывшись от глаз конвоиров, пленные часами грелись на солнышке, и это объяснялось вовсе не тем, что бывшие "императорские воины" не хотели работать на Советский Союз. Люди просто плохо питались и совсем обессилели. Но кое-кого лагерное начальство подкармливало. В основном подкармливали офицеров и унтер-офицеров, от них ждали помощи в руководстве пленными. Пленных офицеров было всего человек пятнадцать, унтер-офицеров – около семидесяти. Самым старшим среди офицеров был майор Ногэ. Он и распоряжался всеми пленными, получая инструкции от белобрового русского лейтенанта. Таким образом, лагерь стал приобретать черты некой военной организации. Кадзи хмурился – опять возрождается проклятая японская армия. Как-то на собрании пленных Ногэ сказал: – С этого дня мне поручено руководство всеми работами по демонтажу. Нам всем пришлось испить горечь поражения, но помните: родина не погибла. Придет время, когда мы ступим на родную землю. Так что мужественно сносите все лишения и старайтесь сохранить здоровье, чтобы приблизить день возрождения родины. Пленные слушали, затаив дыхание. Горечь поражения они узнали на собственной шкуре. Но как они могут "приблизить день возрождения родины" – этого никто не знал. Однако слова Ногэ о том, что придет время и они "ступят на родную землю", видно, всем были по душе. Потом Ногэ обрушился на пленных за их увиливание от работы. – Все здесь распустились, обленились, а каков результат? Русские нас будут презирать! А ведь презрение для японца хуже смерти. Так вот теперь господа унтер-офицеры будут следить за работой солдат. Надо добиться доверия русских, и тогда я смогу разговаривать об улучшении условий для всех. А вы, господа унтер-офицеры, должны помнить, что являетесь нашей опорой везде и всегда. Понятно? Мы должны приложить все силы, чтобы добиться уважения со стороны русских. Возвращение на родину зависит от нашего усердия!.. И унтер-офицеры начали действовать. Однако уговорить солдат было трудно. Им на все было наплевать. А тут еще согласно какому-то международному соглашению офицеры питались сравнительно хорошо и ничего не делали. Это солдатам не нравилось. И хотя унтер-офицеры из кожи лезли вон, чтобы солдаты работали с огоньком, ничего у них не получалось. Группа Кадзи работала на складе. Мешки с серой, используемой для производства целлюлозы, грузились в вагоны, стоявшие на железнодорожной ветке, которая заходила на территорию завода. От склада до вагонов было далеко, и носить тяжелые мешки было не так-то просто. А тут еще в глаза лезла серная пыль и они все время слезились. Выполнив норму, все шли греться на солнышко, перевыполнять ее никому не хотелось... Лентяй Кира неизменно посмеивался над усердно работающим Кадзи. – Посмотрели бы на тебя сейчас твоя мать или жена. Уж очень у тебя трогательный вид, даже слезы навертываются. Верно, в Сибири пролезешь в активисты, чтоб одним из первых "ступить на родную землю". Подожди, скоро тебя заприметит Ногэ и будет всем ставить в пример. Но ты учти, что если и дальше будешь так надрываться,– до Сибири не доедешь. А те, что прохлаждаются за твоей трудолюбивой спиной, как раз и выживут... – Себя, что ли, имеешь в виду? – спросил Кадзи, подымая четвертый мешок.– Все философствуешь, Кира! Скептика из себя строишь! Ты, Кира, лодырь от природы. Тебя лень скоро так засосет, что штаны спустить будет трудно. Ты скоро сам себе осточертеешь. Кадзи поднял мешок и пошел к вагону. А во имя чего он работает? Конечно, смотреть на бездельника Киру противно, но почему все-таки он сам работает, несмотря на голодуху? Кадзи не смог себе ответить. Но уж, конечно, не для того, чтобы первым "ступить на родную землю". Нет, теперь ему все равно. Да если разобраться, то и родины-то в обычном смысле у него нет, есть только его народ, который связан с ним общим страданием. И прежде чем "возрождать родину", надо бы позаботиться о собственной жизни. Это желание таилось где-то глубоко внутри и нисколько не влияло на его усердие в работе. Нет, просто тяжелая физическая работа приносила ему какое-то духовное облегчение. И, конечно же, он работает так вовсе не потому, что хочет помочь социалистической стране. Эта страна как огромная преобразующая сила существовала в его сознании как-то отдельно от всего. Да, эта страна избавила людей, подобных Кадзи, от оков милитаризма. После того как новобранец Кадзи говорил с Синдзе о побеге, эта страна долгое время была для него как бы маяком. Но оказалось, что та Россия, о которой он мечтал, и та, пленным которой он стал,– две разные вещи. Этой второй России он принадлежал как орудие труда, после того как в осенней степи после душа определили его физически пригодным для работы. Разумеется, он должен понести наказание за военные преступления Японии, поскольку он принадлежит к японской нации, но душа Кадзи требовала справедливости, а ее он пока еще не видел. Но тогда зачем же так надрываться в работе? Не в искупление же вины Японии! И не из страха! Своих конвоиров Кадзи вовсе не боится. Просто его энергичная натура не терпит безделья, и к тому же труд дает забвение от тягостных дум. Спотыкаясь, Кадзи добрел до вагона. А это пока всего четвертый мешок. Видно, он стал сдавать. Во рту было сухо, перед глазами плыли огненные круги. Опустив мешок на землю, Кадзи присел отдохнуть. К нему подошел Наруто. Этот великан тоже задыхался, его глаза, казалось, сейчас выскочат из орбит. Наруто сбросил свой мешок на землю. – Проголодался – мочи нет,– прохрипел он, глядя воспаленными глазами на вагоны. – Я тоже,– Кадзи слабо улыбнулся. Было время обеда, но пленные ели лишь два раза в день – утром и вечером. И то один гаолян. – Давай хоть с этими мешками разделаемся. – Давай. Кадзи помог Наруто взвалить мешок на спину. – А со своим-то справишься? – Попробую. Ведь я на десять лет моложе тебя. Но он не справился, выше пояса не поднял. На лбу выступил холодный пот. Он натужился еще, но вдруг пошатнулся и упал. Э, черт! Если, так пойдет дальше, он не выдержит. Советский солдат, увидев, что Кадзи упал, спрыгнул с вагона, подошел к нему и с улыбкой что-то сказал. Потом он подмигнул Кадзи, словно говоря: "А ты отдыхай",– и с поразительной легкостью вскинул мешок себе на плечи. Кадзи видел, как солдат играючи складывает мешки в вагон. Глядя на Кадзи и Наруто, солдат жестами объяснил, что наступил обеденный перерыв и надо "кушать". Он, видимо, не знал, что пленным обед не полагается. – Нет кушать,– печально улыбаясь, сказал Наруто. Солдат удивленно развел руками, как бы говоря: "Как жаль, с удовольствием дал бы вам что-нибудь, но сейчас ничего нет". Потом он энергично стал объяснять жестами: "Отдохните, а потом приходите. Ребята что-нибудь принесут, и тогда я вам дам. Поняли?" Наруто и Кадзи переглянулись и сошли с насыпи. – Как, придем? – спросил Наруто. – Не стоит. Если бы сейчас! – А может, он и в правду что-нибудь даст... Кадзи не ответил, но у него стало тепло на душе. Все-таки это было проявление человечности со стороны советских солдат. И все же в этот обеденный перерыв они поели. Вот как это случилось. Кадзи и Наруто шли по пустырю, высматривая укромное место для отдыха. В небольшой выемке они заметили толпу пленных, стоявшую кругом. Подойдя ближе, они увидели обедающих советских солдат, окруженных пленными. В руках у пленных были пустые консервные банки. Все внимание пленных было сосредоточено на мисках солдат. Пленные ждали, что, может быть, им что-нибудь перепадет. Брось сейчас кто-нибудь из солдат кусок хлеба или картофелину, началась бы драка. – Пошли, Наруто. Противно! – сказал Кадзи и потянул товарища за рукав. Он знал, что если задержится здесь еще на минуту, то тоже вопьется глазами в чью-нибудь миску. – Видел бы это Ямада! Вот чем кончила Квантунская армия! – А что поделаешь... Посмотрела бы жена сейчас на меня – расплакалась бы.– Наруто тяжело вздохнул.– Я хоть простой плотник, но жил хорошо, а сейчас вот слюни глотал, думал, может, и мне перепадет... – И мне показалось, что жена на меня смотрит,– ответил Кадзи. Господи, как он опустился. Может, Митико осудила бы его за жадность, но что поделаешь, это жизнь... Скоро и он будет вот так стоять с жестянкой в руках... "Нет, он бы не смог так стоять. Скорее по помойкам бы стал бродить... Да, Митико, сейчас я думаю не о тебе, а о заплесневелой картофелине... Ведь на помойке можно кое-что найти..." Кадзи и Наруто побрели дальше. У небольшого барака один солдат и три русские женщины в солдатской форме строгали доски. Здесь пленных не было – наверно, потому, что едой тут и не пахло. Солдат, видно, был плотником, женщины работали под его началом. Кадзи уставился на обтянутые брюками крутые бедра одной из женщин. Ее упитанное, крепко сбитое тело вызывало, как ни странно, чувство зависти. Плотник Наруто смотрел на их работу с профессиональным интересом. – Народ мы разный, а с лесом орудуем, оказывается, одинаково. А Кадзи, не отрываясь, смотрел на женщину. Такой крутобедрой японки не встретишь по всей Японии. Но вот работавших окликнули из барака. Они бросили работать. Крутобедрая женщина выпрямилась и, отерев пот со лба, посмотрела на Наруто и Кадзи. У нее было молодое краснощекое лицо. Сначала женщина удивленно посмотрела на японцев, потом улыбнулась, обнажив крупные белые зубы. Она крикнула что-то людям, сидевшим в бараке. Голос у нее был настолько мелодичный и чистый, что в груди Кадзи что-то дрогнуло. Почему его так взволновал этот голос? Может, потому, что он был сейчас придавлен одиночеством? – Драсте...– еле слышно пробормотал Кадзи по-русски.– Разреши на тебя поглядеть, девушка. Один вид твой радует глаз. Ты живешь и излучаешь жизнь. Как бы я хотел быть таким... Женщина еще раз улыбнулась и исчезла в бараке. Тут же из барака вышли все три женщины, неся в руках огромные миски с рисовой кашей. Видно, зажаренная на масле, она была покрыта сверху золотистой корочкой. Дальше здесь оставаться нельзя, надо уходить, а то... Но глаза Кадзи уже не могли оторваться от рисовой каши. Кадзи с силой потянул за рукав Наруто, который тоже оцепенел, впившись взглядом в кашу. Но как только они повернулись спиной, женщина окликнула их. Большим половником она зачерпнула из миски кашу и жестом пригласила японцев поесть. Наруто посмотрел на Кадзи, тот замер в нерешительности. Это промедление стоило им обеда – к женщинам уже бежало несколько пленных. Наруто не успел сделать и шага, как орава пленных налетела, словно воронье. Женщина подняла половник, как бы защищаясь от набежавших, и что-то крикнула. "Не вам, не вам", хотя совершенно не обязательно она должна была дать кашу именно Кадзи и Наруто. Наконец ей, видно, надоела эта канитель, и она уже хотела бросить половник каши в одну из протянутых консервных банок, но тут кто-то подставил руку и рисовый комок упал на землю. Началась свалка. – Вот дьяволы,– выругался вышедший из барака солдат и, погрозив кулаком, крикнул: – А ну, мотай отсюда! Все кончилось, пленные разошлись. Кадзи шел, чувствуя себя последним идиотом. – Наверно, я, Наруто, уже того... спятил... Кадзи как-то сразу сник. Тут была виновата и крутобедрая женщина, и мечта о свободе, вызванная ею, и многое другое, чем он не мог поделиться с Наруто. – Черти голоштанные! – пробурчал Наруто.– Ни чести, ни совести! Ноги сами несли их в сторону железнодорожной ветки. – Может, пойдем к тому вагону? – спросил Наруто. – Не стоит. Опять ни с чем уйдем. Вагонов стояло много. Советские солдаты отдыхали, никто не появлялся. Наруто и Кадзи улеглись между рельсами на землю. Если и поспать немного – не беда, никто их здесь не найдет. – Вот это да! – воскликнул Наруто.– Погляди, Кадзи, все вагоны полные. И чего тут нет! Ну, машины – я понимаю, Но старую жесть с крыши зачем? Неужто они такие бедные? – Война с Германией, верно, здорово их подкосила. Во всем нехватка,– задумчиво проговорил Кадзи, глядя на стиснутое вагонами небо.– Но мне нравится их простота, у них нет ложной гордости. Сами о себе заботятся, ведь им не на кого надеяться. Кадзи внезапно умолк. Действительно, к чему эти разговоры. Океан шумит над ними, а они валяются на его темном дне... Но сколько на небо ни смотри – ничего не изменится. И оставят ли его здесь или погонят в Сибирь – все равно Митико будет бесконечно далека, как и сейчас. Норовистая кобыла – жизнь сбросила их наземь как раз в тот момент, когда они пытались ухватиться за ее хвост. – Я, знаешь, Наруто, что подумал? С завтрашнего дня один из нас, сказавшись больным, не будет выходить на работу. Ведь вокруг лагеря много советских палаток, так что можно найти объедки. Увидишь что-нибудь съестное – бери без разбору, хоть ботву морковную. С крупой ее сварим, иначе ноги протянем и зиму не одолеем. Уж если мы с тобой сдаем, каково остальным? – Да, нужно выжить, выжить наперекор всему. Выжить и снова стать свободным. Кадзи с силой ударил кулаком по земле. – А каша, наверно, вкусная была... Но рассчитывать на подачки нам нельзя. Кадзи было приятно думать, что та женщина в военных брюках хотела дать кашу именно ему, а не кому-нибудь еще. От этого сознания как-то сладко щемило в груди. – Сегодня нам один раз улыбнулся ангел...– Кадзи как-то неестественно рассмеялся. В одном вагоне вдруг открылась дверь. В проеме появился огромный детина. Увидев двух пленных, он усмехнулся. Затем величественно расставил ноги и стал мочиться. Он скрылся в вагоне, но через секунду опять появился и протянул Кадзи прямоугольный черный предмет. Кадзи взял и не поверил своим глазам – в руках он держал целую буханку хлеба. Детина мигнул, давая понять, чтобы хлеб они спрятали под куртку, потом еще раз мигнул – с богом, мол. – Спасибо,– сказал Кадзи по-русски. От этой буханки под курткой сразу стало теплее.– Пойдем, Наруто. То-то наши обрадуются... И они понеслись, словно на крыльях.

29

С этого дня в группе Кадзи кто-нибудь оставался в ангаре, сказавшись больным. Конвоир смотрел на это сквозь пальцы, но унтер-офицер из пленных был дотошный. Перед выходом на работу он производил перекличку, но солдатам на первых порах удавалось его обманывать. Кадзи почти всегда оставлял "по болезни" Тэраду. Юноша действительно здорово ослаб, но чтоб не было нареканий среди своих, Тэраде поручался сбор объедков. Тэрада бродил вокруг советских палаток, подбирал картофельные очистки, кочерыжки, хлебные корки. Теперь, возвращаясь с работы, группа Кадзи получала "дополнительный паек". Естественно, настроение у всех поднялось. У Тэрады от ежедневного промывания "добычи" руки обветрились и огрубели, но он гордился своей работой – ведь он кормил пятнадцать мужчин. Глядя при свете костра на руки Тэрады, Кадзи вспомнил, как доставалось ему, когда он был новобранцем. Но варварские порядки казармы казались ему теперь совершенно безобидными. А почему? Наверно, потому, что в ту пору он был сильным, выносливым, а теперь он совершенно обессилел. Кадзи жил только прошлым и настоящим, о будущем он старался не думать. – А ведь приготовить все это – тоже дело нелегкое! Тэрада взглянул на свои потрескавшиеся руки и рассмеялся. – Когда вода попадает в ранки, здорово больно. Но как соберешь все и промоешь – на душе становится легче. Думаю, сегодня опять все будут сыты. А в армии я ни о чем не думал. Если приказывали – подчинялся, вот и все. Помните, Кадзи, как накануне боя я на вас накинулся? – Помню. – Вы тогда меня дураком назвали. А я думал: пусть дурак, но зато не изменник. Вы тогда сказали, что погибнуть в такой войне – это значит умереть собачьей смертью. Помните? Я часто вспоминаю ваши слова. Вы оказались правы. И пусть мы в плену, но ведь все-таки мы живые. Теперь я узнал цепу жизни. Я ведь в армию прямо из школы попал. Что я в жизни смыслил? Сейчас я только и начинаю жить. И пусть мы на дне и дальше катиться некуда, но на сердце все равно легко. Жизнь начинается отсюда. Надо только не распускаться, тогда обязательно все будет хорошо. Кадзи молчал и про себя улыбался. Этот мальчик, сам о том не догадываясь, учил его. Учил ясному и простому пониманию жизни. Действительно, отсюда начинается новая жизнь. Как верно сказано! – Сегодня, малыш, ты что-то разболтался,– бросил Кира, уплетая сваренную картофельную шелуху.– Те, что при кухне, всегда много болтают. И в армии так же было. – Если вам не нравится моя работа, давайте поменяемся,– надулся Тэрада.– Хоть с завтрашнего дня оставайтесь "при кухне". – Да плюнь ты на него! – сказал Кадзи.– Ты что, не знаешь Киру? Всегда язвит, уж такая у него привычка! – Скверная привычка! – Тэрада разозлился не на шутку.– Что ж, по-вашему, мне легче всех? Он хотел сказать что-то еще, но тут вдруг у советских палаток грянула песня. Это пели красноармейцы. Они пели удивительно хорошо. И дело было не только в звонких, сильных голосах. Советские солдаты пели на редкость проникновенно. Часто протяжную мелодию песни венчал мужественный, торжественный припев. Казалось, они пели о том, какой тяжелой ценой досталась им победа, а может, тосковали по родине, провожая минувший день, и перекидывали радужный мост к завтрашнему. Когда песня стихла, пленные у костра долго молчали. Каждый думал о своем. – Верно, у них есть что-то, о чем хочется петь,– сказал Кадзи, отходя от жестяной стены ангара, к которой прислонился спиной.– Что-то кроме еды, сна, службы... Почему их песни так отличаются от японских военных песен? У нас все были марши да спортивные песни или эти модные, от которых уши вянут. А когда слушаешь их песни, невольно думаешь: какие хорошие ребята... Да, они хорошие – и тот, что целился в Кадзи, желая его припугнуть, и тот, что дал кому-то пинка в колонне. Оба они, наверно, пели сейчас эту песню. Понемногу люди стали расходиться. Костер начал затухать, а подбрасывать траву было лень. Оставалось только укладываться спать. Затаптывая костер, Тэрада сказал: – Я смотрю, и в других группах стали нам подражать. – С "больными", что ли? А как же иначе? – Беда в том, что очень много развелось таких, как я. Унтер с конвоиром заприметили остающихся и отправляют всех в больницу. Пока я, правда, убегаю... – А тебе бы хорошо в больнице отлежаться. – Нет! И если положат – сбегу. А сегодня на работу, знаете, кто выгонял? – Кто? – Кирихара, кажется. Кадзи вздрогнул. – Кирихара? Но как он сюда попал? Впрочем, если они отмахали такой путь, ничего удивительного нет в том, что и тот сюда попал. Плохой он человек, еще напакостит. Тэраду не на шутку тревожило возможное столкновение Кадзи с Кирихарой. Ведь здесь та же армия, а Кирихара – унтер. Советское начальство признает их старшинство. – Не бойся,– успокоил Тэраду Наруто.– Что он может нам здесь сделать? Кадзи молча смотрел в темноту. Он никак не думал, что может еще встретиться с Кирихарой. – Значит, выбился в начальники. Русским, конечно, невдомек, что он вытворял...

30

На следующее утро, еще затемно, половину пленных повели на станцию. Сказали, что переводят на другой объект. Но все решили, что их везут в Сибирь. Оставшиеся, разумеется, радовались, но и беспокоились. А вдруг их отошлют куда-нибудь еще подальше? Впрочем, чего гадать, надо покорно ждать. Кадзи даже хотелось уже уехать. Страшен ведь только первый шаг, а потом, может, станет легче. Ведь что ни говори, там социалистическая страна, и почему бы Кадзи не жить в конце концов там, куда уже послали десятки тысяч его сородичей? Даже интересно на деле убедиться, был ли прав Синдзе. В это утро Кадзи видел, как к одной из палаток красноармеец привел быка. Он подозвал Тэраду и Наруто. – Сегодня вы оставайтесь двое. Ты обычно туда ходишь? – Кадзи показал на палатку, где скрылся солдат. – Иногда и туда, но только не прямиком, в обход хожу... – Этого быка они, верно, сегодня, разделают. Так вы попросите внутренности. Возьмите мешок, тащить много придется. Наруто шмыгнул носом и улыбнулся. – Одних кишок сколько будет! – Ну, действуйте, только осторожно. "Этот бык нам – как божий дар! – подумал Кадзи.– Сколько времени мяса не ели!" Сегодня все собирались на работу как-то неохотно, только что большая группа пленных была отправлена в Советский Союз. Тихий, добродушный унтер, который командовал группой Кадзи, тоже уехал. К Кадзи подошел молодой японский офицер в летном комбинезоне. – Ваша группа в сборе? – Так точно,– ответил Кадзи, стоявший впереди. – Отправляйтесь немедленно, а то русские ворчать будут. Пленные нестройно зашагали на работу. Кадзи работал добросовестно. – Нажимай, ребята,– вечером особый паек получите. – А я-то думал, что без унтера нам легче будет! Но оказывается, тут свой унтер нашелся,– съязвил Кира.– Ты брось нас подстегивать! – Кира чувствовал, что его многие поддержат.– Ты сам хоть из кожи лезь вон, а нас оставь в покое. – И все-таки так не пойдет,– твердо сказал Кадзи.– Помнишь, что ты сам говорил: если один убежит, все будут отвечать. Так вот, если хоть один будет увиливать от работы, пострадают все и "по болезни" никого уже оставлять будет нельзя. – А что за особый паек будет? – Жиры и белки. На целую неделю запасемся. Нажимай веселей! Большинство принялось за работу старательно. Кадзи все еще верили, он никогда не обещал зря. Но зато к перерыву все так вымотались, что, когда прогудел гудок, возвещающий его конец, никто даже с места не сдвинулся. Да, трудно заставить этих ребят работать. Их ничем не проймешь. Да и во имя чего им стараться? Вины за собою они не чувствуют. Но почему он, Кадзи, должен беспокоиться о всех? К черту! Он будет жить сам по себе и отвечать только за свои поступки. Так будет спокойнее. И Кадзи молча принялся за работу. К Кадзи подошел тот самый офицер в комбинезоне, что утром направлял их на работу. Солдаты сделали вид, что его не замечают. Офицер досадливо поморщился. Какие были солдаты, а сейчас... Раньше, он только бы показался, сразу же кто-нибудь крикнул бы: "Смирно!" И все стали бы навытяжку! – Ты что делаешь? – спросил офицер Кадзи. Кадзи в это время высыпал из мешка серу на землю. – Хочу одежду из него себе сделать,– нехотя ответил Кадзи. – А если русские тебя накроют? – Когда накроют, тогда и поговорим. Ведь мы в летней форме еще щеголяем. А ночью уже холодно. Вам, конечно, нас не понять. Ведь вам мешок ни к чему... Офицер пропустил мимо ушей колкость Кадзи. – Ты меня неправильно понял. Тебя могут обвинить в воровстве. Неужели ты хочешь, чтобы японцев считали ворами? – Что вы ко мне пристали? Мне некогда думать о таких вещах, когда через неделю снег выпадет. Кадзи аккуратно сложил мешок и положил на пол. – Этот мешок мне и брюки и куртку заменит. А если начнутся холода, еще один надену. Или нам собираются выдать теплую одежду? Офицер ничего не сказал и ушел. Кадзи развернул мешок. Ну вот, разрезать его снизу – и юбка выйдет, а прорезать по бокам дыры – и куртка получится. Можно веревкой подпоясаться. В общем настоящий нищий... Кадзи решил забрать еще два мешка, чтобы одеть таким образом и Тэраду. Да мешки и на постель сгодятся. Все должно быть направлено на то, чтобы выжить. Он не станет сидеть сложа руки и дожидаться смерти. Вечером в ангаре их поджидал Тэрада, приготовивший густое, жирное варево. Кадзи заметил, что Наруто с ним нет. Прежде чем он успел спросить, Тэрада сказал: – Все-таки я оказался прав, то был Кирихара. Кадзи нахмурился. – Он утром стал выгонять "больных" на работу. Я спрятался, а Наруто попался, но идти на работу не захотел, сказался больным. Его направили в больницу. Он до сих пор еще не приходил. Как вы думаете, что с ним? Тэраде до сих пор удавалось не ходить на работу. Надо было только вовремя спрятаться, а потом можно было гулять хоть весь день – советские солдаты никогда не придирались. – Наруто не ребенок, выкрутится как-нибудь,– сказал Кадзи, но его тоже охватило беспокойство. Если здесь будет заправлять Кирихара, надо смотреть в оба. Ведь это законченный подлец. И холуй по натуре, с него взятки гладки. Все с аппетитом ели жирный суп, одному Кадзи было не до еды. Тревожные мысли не оставляли его. За железной стеной ангара послышался топот. Это, верно, возвращалась с работы соседняя группа. Несколько человек подошли к группе Кадзи. – Кажется, здесь...– Зажегся карманный фонарик. В говорившем Кадзи сразу узнал Кирихару. Сознавая преимущество своего положения, Кирихара криво усмехался. – Смотри, свиделись-таки, а я тебя все время искал, приятель,– процедил он. – А мне на твою рожу и смотреть не хочется.– Кадзи уже знал, что ему делать. Сейчас он сразу же затеет с Кирихарой скандал.– И как это такой бандит в советском лагере оказался? Но Кирихара лишь самодовольно ухмыльнулся. – Благодаря тебе я тогда на другой же день в плен попал. А голова, знаешь, всегда выручит. Надо только уметь ею пользоваться. Здесь я уже давно хожу в активистах, не то что ты. – А где Фукумото и Хикида? – Уехали.– Кирихара рассмеялся.– Так ты в этой группе за старшего, что ли? Кирихара по очереди оглядел всех и посмотрел на бачок с супом. – Ну, пока.– И уже у выхода добавил:–Теперь берегись, дружок... Кадзи прислушался к его удалявшимся шагам. Ему казалось, что Кирихара уходит как-то медленно, степенно, будто начальник какой. Снова их столкнула судьба, и Кадзи подумал: "Пока этого мерзавца не разоблачат, мне сдавать нельзя!"

31

Через несколько дней наступили холода. Замерзшая земля поскрипывала под ногами. В полдень снова потеплело, но настоящая стужа была уже не за горами. Как-то в обеденный перерыв Ногэ вызвал к себе Кадзи. Вместе с несколькими офицерами он грелся на штабелях леса. – Вот что я хочу вам сказать: говорят, что вы сами хорошо работаете, но покрываете саботажников. – Не саботажников. Я оставляю в ангаре больных, я вынужден это делать. – Это все равно, советские офицеры возмущены вашим поведением. Конечно, с наступлением холодов больных стало больше, но это мало кого беспокоит. Они злятся, что пленные работают спустя рукава, а демонтаж надо кончить до зимы. Я уже получил выговор. Какой-то безусый молокосос – он мне в сыновья годится – накричал на меня. Да еще пугает, говорит, что если здесь мы не справимся, то не в Сибирь, а на Крайний Север всех сошлют, а оттуда вряд ли кто вернется... Там советские лагеря для заключенных. Но черт с ним, с молокососом, но надо же подумать о всех вас. Кадзи слушал с каменным лицом. – Что вы скажете? – спросил Ногэ. – Что мне говорить? Я человек маленький,– спокойно ответил Кадзи.– Я не занимаюсь распределением пленных и не руковожу работами. Не знаю, почему вы именно меня вызвали. – Потому что ты потворствуешь саботажникам. – А этого нельзя делать, чтобы избежать Крайнего Севера, так, что ли? Кадзи невесело рассмеялся. – Вам, кажется, приятно всем противоречить. Это вы ведь нагрубили лейтенанту Нагануме, когда он вам предлагал не брать мешки? – Вы ошибаетесь. К этому меня вынуждает необходимость. Я, например, никак не могу считать наш паек достаточным, но мирюсь с этим. Утешаю себя тем, что иным паек просто не может быть. Вот вы наше непосредственное начальство, поскольку сейчас советское командование сохранило здесь деление на чины и ранги. Скажите, вы можете гарантировать нам человеческие условия? – Вы забываете, что я тоже пленный...– Ногэ нахмурился. Из-за таких вот молодчиков будешь вечно нарываться на неприятности. А придраться к ним трудно, они работают на совесть. Если бы Кадзи делал что-нибудь преступное, Ногэ, без сомнения, нашел бы на него управу. Но он явно симпатизирует русским, и фашисту Ногэ не взять этого типа в шоры. – Вы подаете дурной пример. Теперь и в других группах появляются саботажники. Русские это уже заметили и стали требовать дисциплину с нас. – Требовать, говорите? – Кадзи усмехнулся.– Но вам-то чего беспокоиться? Ведь вы на офицерском довольствии. А мы своим горбом кормимся... – Значит, несмотря на мое предупреждение, саботаж не прекратите? – Нет. Знаю, что этого делать нельзя, но другого выхода у нас нет. – Но я вам не позволю своевольничать! – внезапно заорал Ногэ. Это был уже властный голос майора, привыкшего командовать сотнями людей.– Не понимаете по-хорошему – русские с вами по-другому поговорят. У Казди потемнело в глазах. Нет, не от страха, просто ему стало все противно. Вот такие Ногэ, конечно, прежде всего, трясутся за свою шкуру. Наплевать им на своих соотечественников! Наплевать им и на строительство социализма! Пуще любой напасти они боятся "красной чумы". А перед советским командованием лебезят, чтобы как-то угодить,– может, скорее на родину отправят. А вот вернутся в Японию и на чем свет станут ругать Советский Союз. Они все такие. А между тем угрожают ему, Кадзи, а ведь он совсем не такой, как они. – Ну что ж, доложите обо мне русским,– спокойно сказал Кадзи.– Я работаю так, как нужно, и дальше буду работать так же, но я должен заботиться о товарищах, которые слабее меня. И знаете, господин Ногэ, в отличие от вас я верю в социализм. И в будущее своих соотечественников тоже верю. И пусть кое-кто из советского командования прислушивается к вам, а не ко мне – это дела не меняет. Не дожидаясь ответа, Кадзи повернулся и ушел. Когда он вернулся к своей группе, к нему подошел Кира. – Ну, что там? Я, брат, не на шутку за тебя испугался, зная твою заносчивость. Сболтнешь лишнее, и кончится наше привольное житье... Они работали в большой комнате, облицованной кафельными плитками. Видимо, раньше здесь белили целлюлозу. Группа Кадзи должна была снимать со стен плитки. – Привольное житье, говоришь? А сколько ты плиток сегодня снял? – строго спросил он у Киры. Кира ничего не ответил. – Из-за таких, как ты, и с начальством трудно спорить. – Зато с нами каждый день споришь.– Кира посторонился, давая дорогу Кадзи. Ведь хороший парень, ничего не скажешь, только уж больно прямой – с плеча рубит. И чего надрывается? Никак не может понять, что в таком дурацком положении и жить по-дурацки надо... Кадзи знал, о чем подумал Кира, и сам на минуту задумался. А не прав ли этот лентяй? Ведь он меньше всех тратит сил, значит, у него больше шансов выжить. А вот он, Кадзи, ни крови своей не щадил, ни пота и загнется, наверно, раньше всех. – И у вора, говорят, всегда есть оправдания...– бросил Кадзи, беря долото.