Текст книги "Условия человеческого существования"

Автор книги: Дзюнпей Гамикава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 43 страниц)

Дзюнпей Гамикава. Условия человеческого существования

Издательство «ПРОГРЕСС» Перевод 3.Рахима, Я.Берлина, И.Львовой

ЧАСТЬ 1 *

1

ОНИ брели, не задумываясь, куда идут и зачем, и улица казалась им бесконечной. Они говорили, не умолкая, и еще ни слова не сказали о самом главном. Смеркалось. В надвигавшейся темноте медленно кружил снег, крупный, как хлопья ваты. Такой снег – редкость в Маньчжурии. Обычно он здесь мелкий и сухой и шуршит, как песок, и ветер хлещет им по лицу, так что снежинки впиваются в кожу, как иглы. А сейчас он падал неслышно и мягко, обволакивая все вокруг. Они дошли до угла и остановились. Редкие прохожие обходили их. В окнах, запорошенных снегом, тепло мерцали огоньки. Улица здесь разветвлялась надвое. – Мне, наверно, пора,– сказала она совсем не то, что хотелось. Кадзи смотрел куда-то через ее плечо. Она оглянулась. Позади, в угловом доме, был мебельный магазин. Проследив за взглядом Кадзи, она увидела в витрине большое декоративное блюдо. Мужчина и женщина в объятии. По-видимому, с роденовского "Поцелуя". Взгляд Кадзи оторвался от витрины и, скользнув куда-то в сторону, повис в пространстве. Митико перехватила его и заставила Кадзи встретиться с ней глазами. – Как это не похоже на тебя. Он не понял или сделал вид, что не понимает. – Ты опять увиливаешь от главного, Кадзи... В бледном свете Митико увидела, как зажглись на мгновение его глаза и снова погасли, стали холодными и суровыми. Девушке стало больно, тяжелый комок сдавил ей горло. – Не могу понять. Ты все твердишь – война, война... Мы любим друг друга, а пожениться не можем... Это все из-за войны? – Да. – Но почему же, скажи? – Сам не знаю. Кадзи снова глянул на блюдо в витрине. Митико провела пальцами по его плечам и за воротник робко потянула к себе. – Ты... не любишь меня? – Люблю! – прошептал он жарко. – Я тоже... Чего же ждать? Почему мы не можем пожениться? – Ну как объяснить, чтобы ты поняла! – И не старайся! Не понимаю и не пойму! – Она упрямо тряхнула головой, с капюшона посыпались снежинки.– Знаю, знаю. В любую минуту тебе могут прислать красную повестку. Может быть, даже завтра! Ты это хочешь сказать? Так вот, я больше не желаю это слышать! Я обыкновенная женщина и хочу выйти замуж за любимого человека; иного счастья себе не мыслю и не желаю. И пусть наутро после свадьбы тебе присылают красную повестку! Пусть, я не буду раскаиваться... Плакать буду горько, изойду слезами, провожая тебя... Но другого счастья мне все равно не нужно! Радость, и гордость, и восхищение этой маленькой женщиной нахлынули на него горячей волной. Его решимость отступила перед этой силой. Повестку ему пришлют, и очень скоро. Не важно, какая она будет – красная, белая, синяя, но ему прикажут бросить все и уйти. И он должен будет уйти с тоской в сердце, понимая, что не вернется. И ничем не убедить себя, что этого не случится. Так, может быть, и в самом деле уступить, пока это еще возможно, своему чувству и испытать то, что кажется таким желанным?.. Пусть это будет только миг и завтрашний день принесет крушение... – Хорошо. Пойдем сейчас ко мне. На мгновение девушка опустила веки, потом подняла на него сияющие глаза: – Идем. И она решительно повернулась, чтобы идти туда, где было общежитие Кадзи. Но Кадзи не шевельнулся. – Нет. Нельзя,– прошептал он. Митико остановилась и пристально посмотрела ему в глаза. Теперь он видел перед собой искаженное гневом лицо девушки, лицо-маску. – Ты испытывал меня? Ты шутил?! С этим не шутят! Ты испугался? – Ее прерывающийся от волнения голос вдруг окреп.– Боишься запятнать репутацию безупречного служащего?.. Трус! И... дурак! Митико убежала. Он остался стоять словно в оцепенении, подняв лицо к темному небу. "Боишься запятнать репутацию..." Это жгло, как пощечина. Боль незаслуженной обиды, гнев, неутоленная любовь раздирали сердце. Он дрожал. Утонуть в ее объятиях, минутной иллюзией счастья заслониться от всего – от проклятой войны, от мыслей, от судьбы! Все равно не сегодня, так завтра его погонят туда... Взгляд Кадзи снова остановился на блюде в витрине. Любовники в вечном объятии. Почему же ему и Митико отказано в этом счастье? Война... Минуту назад он, может быть, навсегда оттолкнул от себя Митико и навечно потерял возможность обнять ее. У него перехватило дыхание. Возлюбленная... Разве не в этом образе воплощена радость жизни для мужчины? А он оттолкнул ее.

2

Помещение отдела было заставлено письменными столами. Здесь сидело пятьдесят человек. Как это сплошь и рядом бывает в крупных колониальных фирмах, мало кто из них всерьез занимался работой. Большинство исправно появлялись в положенное время и в положенное время уходили. Чтобы не потерять кусок хлеба, требовалось только умело делать вид, что очень занят. Топили исправно. Почти все сидели без пиджаков, засучив рукава сорочек. Лениво перебрасывались словами, писали частные письма на бумаге с фирменными штампами, с упоением разговаривали по телефону. В воздухе висел удушливый дым от дешевых местных сигарет. Их покупали, когда кончались пайковые японские. От этого дыма першило в горле. Письмоводитель из отделения Кадзи говорил соседу: – Вот уж не ожидал, что немецкая армия выдохнется под Сталинградом... Теперь на Германию не очень-то можно рассчитывать. Что предпримет Советский Союз – вот в чем теперь вопрос. Он улыбался, будто все это было просто забавно, хотя в действительности за его словами скрывался страх, не покидавший последние дни окружающих. От Маньчжурии до Тихого океана далеко – поэтому война с Америкой здесь почти не ощущалась. Зато под боком была извилистая, тянувшаяся на тысячи километров советская граница. И немудрено, что всех здесь тревожил один вопрос: что предпримет Советский Союз? – Э, чепуха! Нам нечего опасаться,– младший письмоводитель Ониси охотно поддержал разговор.– Квантунская армия надежно охраняет границу Маньчжурии,– и, покосившись на Кадзи, громко добавил: – Будьте уверены, она не дрогнет, не оплошает! Кадзи промолчал. Он писал очередную докладную записку. "Зависимость темпов развития черной металлургии от общего уровня развития промышленного производства",– аккуратно вывел он на обложке. – Ну еще бы! – отозвался кто-то из дальнего угла.– С такими удальцами, как наш старший ефрейтор Ониси, Квантунская армия, конечно же, непобедима. Старший ефрейтор запаса, письмоводитель Ониси самодовольно ухмыльнулся. Он участвовал в Шаньсийской операции во время вторжения в Китай, и разнузданные зверства против беззащитных крестьян, в которых он отличился, были, судя по всему, предметом его нескрываемой военной гордости. – Все-таки я никак не пойму, почему мы в свое время не ударили по России? – медленно произнес пожилой служащий, сидевший неподалеку от Кадзи.– Пока Германия наступала, нам было проще простого ворваться в Сибирь и взять Россию в клещи. Ведь после особых маневров Квантунская армия превратилась в могучую силу, а? Ему никто не ответил. И хотя в глубине души многие считали, что было бы, пожалуй, действительно неплохо напасть на Сибирь – это приблизило бы конец войны и освободило бы их от вечного страха перед красными,– люди начинали смутно понимать, что Япония не способна вести войну на два фронта. Конторские служащие не знали истинных причин развертывания Квантунской армии, проведенного правительством под ширмой "особых маневров". Им и в голову не приходило, что там, в Токио, были убеждены в неизбежности победы Германии, более того, опасались, что эта победа произойдет слишком скоро, что немецкая армия, прокатившись ураганом по русским просторам, вот-вот окажется у границы Маньчжурии, и ее страшная сила будет угрожать уже самой Японии... Опасались и готовились. Кадзи молчал. Какое счастье, что мы не полезли в Сибирь! – подумал он и усмехнулся: случись это, молодого человека по имени Кадзи уже не было бы в живых... – А что слышно про южные острова? – шепотом спросил кто-то. – С Гуадалканала, оказывается, мы уже ушли... "Ушли! Просто разгромлены. Гарнизон едва ноги оттуда унес",– подумал Кадзи, не отрывая пера от бумаги. – Это стратегическое отступление,– зычно и самоуверенно бросил Ониси.– Америкашки дорого за него заплатили, а достался-то он им пустым! Теперь наша армия заняла более выгодные позиции и скоро начнет новое наступление. Вот увидите! И Ониси многозначительно глянул на Кадзи, будто хотел сказать: "Ну что ты можешь на это возразить?" Кадзи поднял на него глаза. Но тут же отвел их в сторону: лавируя между столами, к нему приближался рослый улыбающийся мужчина. – Как всегда, усердно трудимся,– шутливо бросил тот, подходя к Кадзи. Это был Кагэяма. Грубые черты лица, широченные кустистые брови и покоряющая широкая улыбка. – "Зависимость темпов развития черной металлургии от общего уровня развития промышленного производства",– прочитал он и ухмыльнулся, щелкнув пальцем по обложке.– Написал бы лучше о зависимости темпов развития любви от хода военных действий! От воспоминания о Митико защемило в груди. Вот уже три дня, как они не разговаривают друг с другом. Она тут, совсем рядом, одним этажом выше. Кадзи чуть было не поглядел на потолок, но вовремя взял себя в руки и остановил взгляд на приятеле. – Ты по делу или так?.. – Да вот проститься пришел. Конечно, это немного сентиментально... Так. Ему уже прислали. Чуть слышно, почти про себя, Кадзи спросил: – Когда отправляешься? Кагэяма сказал, что уезжает завтра, что через несколько часов – он взъерошил себе волосы – этой прически у него не будет, его остригут под машинку, и такую прическу он сможет завести лишь через несколько лет, если ее вообще будет на чем носить. В детстве, когда играли в войну, я всегда был за командира. Постараюсь как-нибудь одолеть и эту игру в солдатики для взрослых! – Завтра? Так скоро? – Кадзи огорчился, будто это касалось его самого.– И поговорить толком не удастся... – Я получил повестку пять дней назад. Шлялся все вечера, пьянствовал напропалую. А про тебя вспомнил только сегодня... Да ведь ты, поди, вечерами занят? – Кагэяма многозначительно показал на потолок.– А, Кадзи? – Тебе завтра,– проговорил в задумчивости Кадзи,– а кто поручится, что послезавтра вдогонку тебе не пошлют меня? – Пошлют, так пойдешь. Подыхать там вовсе не обязательно. Кто-то ведь должен вернуться. Я врожденный оптимист, Кадзи. Люблю жить! Я здесь четыре года, а по-настоящему ни одного дня не проработал, только пил да гулял. Так что сладостей жизни я вкусил достаточно и особенно скучать по ним не буду. Об одном жалею – любил без меры, а жениться вот не успел. Не оставил по себе памяти, стрелял, так сказать, вхолостую... За ближайшими столами расхохотались. А Кадзи снова подумал о Митико, и ему стало трудно дышать. Кагэяма посерьезнел. – Что ж, если говорить по-ученому, все это проявление неистощимой жизненной энергии нормального человека, а если попросту – наивная, слепая вера в будущее. Как ты считаешь? – Не знаю... Может быть, обстоятельства и меня сделают таким, а пока не могу назвать себя безоговорочным оптимистом. – Как ты думаешь, сколько это протянется? – неожиданно перейдя на шепот, спросил Кагэяма. Кадзи пристально посмотрел на непривычно серьезное лицо Кагэямы. Таким он его еще не видел. Сколько протянется? А какое это имеет значение? Кто поручится, что тебя не убьют в первый же день? – Недолго,– сказал он уверенно. – Года три?.. – Не больше. Кадзи обвел взглядом комнату. Люди делали вид, что заняты своими делами, но Кадзи понимал, что они прислушиваются к каждому их слову. В военное время не стоит высказывать малоутешительные соображения относительно хода войны, тем более в стенах фирмы, работающей на нее. Но в Кадзи будто бес вселился. Он видел, что Ониси искоса следил за каждым его движением. Пусть! Старший ефрейтор Ониси! Герой Шаньсийской операции, боевой опыт которого сводился к тому, что китаянок насиловать приятно, а человека прикончить легче легкого – стоит только выстрелить ему в затылок!.. Что ж, пусть узнает о войне кое-что еще. Он все-таки скажет. Фронта ему, так или иначе, не миновать. И Кадзи заговорил: – Когда объявили о нападении на Пирл-Харбор, мне здорово попало от начальства за мои речи. А сказал я тогда вот что: "Не важно, сколько мы потопили американских линкоров. Пусть даже двадцать! Но если при этом мы потеряли хотя бы один собственный – это уже не победа! Япония вписала безумную, бессмысленную страницу в историю!" – Кадзи мельком взглянул на начальника отдела; тот уставился на него сквозь очки, сосредоточенно выпятив губы.– Арифметика тут очень простая, нужно только сравнить уровни производства стали в Америке и у нас – цифры-то получатся несоизмеримые. Конечно, боевой дух и всякое такое рассчитывается по другим формулам. Но военный потенциал складывается из стали. Да что сталь, со сталью еще не так плохо. По нефти и энергетическим ресурсам нам вообще сравнивать нечего... Но мы во что бы то ни стало хотим победить! Вот и приходится туго великому японскому духу... Достается ему, не знает он ни сна, ни отдыха, то ему надо превращаться в железо, то в нефть, то в оружие, то еще во что-нибудь. Кагэяма горько усмехнулся. Кадзи сосредоточенно прикуривал сигарету, ощущая на себе враждебный взгляд Ониси. У этого типа достало храбрости расстреливать китайских старух, не больше; задуматься над поражением, которое ожидает Японию, у него, конечно, мужества не хватит. – Влетело мне тогда крепко,– продолжал Кадзи.– После нагоняя я подобрал статистические данные, еще раз произвел расчеты и пришел к выводу, что к середине сорок третьего года производство стали в Японии и Маньчжурии будет близко к нулю. Сейчас у нас март сорок третьего. Пока до нуля мы еще не докатились, но сделали все, чтобы достичь этого уровня в самое ближайшее время. Возможно, в мои расчеты вкрались неточности... Ониси с грохотом отодвинул стул. – Вы пораженец, господин Кадзи! Вы хотите поражения Японии! Его лицо исказила гримаса ярости. Ониси сказал это негромко, но по меньшей мере половина сидевших в комнате его слышали. У Кадзи заколотилось сердце. Какого черта ему понадобилось заваривать кашу! Но отступать, делать вид, что не расслышал, было поздно. Отказываться от своих слов – тем более. – Чего ты раскипятился? – спросил Кадзи, как мог примирительно.– Я говорил о цифрах, а цифры показывают, что лучше было войну не начинать, только и всего. – К чертям твои цифры! Япония уже воюет! – заорал Ониси. Теперь его слышали все. Не могли не слышать. И сам Ониси не мог уже остановиться, даже если б и захотел. Злобно оглядевшись, он набросился на Кадзи: – Когда вы щеголяли в студенческих фуражках и прохлаждались в кафе, мы проливали кровь в шаньсийской глуши! А что нам пришлось там вытерпеть, ты можешь понять? Не для того мы страдали, чтобы откармливать в тылу всяких студентов-пораженцев!.. Ин-тел-ли-генты! Не выношу! Когда их призывают на учения по штыковому бою, как положено солдатам запаса, они в кусты, бабы трусливые!.. А туда же лезут рассуждать про войну... Это предат...– он поперхнулся, и от этого оборванного на полуслове выкрика его возмущение показалось не таким деланным. Над комнатой нависла напряженная тишина. Кагэяма иронически улыбался. У Кадзи кровь отлила от лица. Ну и мерзавец этот Ониси! – Что же ты замолчал? Ты остановился на полуслове. Возьми себя в руки и договаривай. Ты хотел сказать, что я предатель. Скажи! – Кадзи швырнул только что прикуренную сигарету.– Я не спорю, ты участник многих боев, старший ефрейтор пехоты, а я всего только рядовой запаса. Но, как тебе известно, здесь не армия и я твой непосредственный начальник. Рекомендую тебе быть поосторожнее в выражениях! Кадзи вдруг почувствовал, как напружились мускулы на плечах и руках. Так бывало на спортивных тренировках... – Ты тут бахвалился своим мастерством в штыковом бою. Так вот, имей в виду на всякий случай, что я хоть и не под твоим началом проходил эту науку, но штыком тебя достану! – Схватка окончена! О-отбой! – подняв руку, словно судья на состязаниях по штыковому бою, возгласил Кагэяма. И напряжение, сковавшее присутствующих, спало. У людей отлегло от сердца. – Что тут у вас происходит? С чего это вы раскричались? – К ним подошел начальник отдела.– Прошу не забывать, господа, вы на работе! Кадзи, вытряхнув из пачки сигарету, нервно постукивал ею по столу. Инцидент этот, конечно, запишут в личное дело... Наградные лопнули... Дело ясное – Ониси, как верноподданный, будет занесен в разряд отличившихся, а Кадзи угодит в черный список... Еще бы – предатель! Впрочем, не стоит беспокоиться – наверно, он еще с Пирл-Харбора красуется в списке сомнительных личностей. Э, да пусть делают, что им угодно! Наплевать! Пока-то он им нужен. – Нельзя забываться, дорогой Кадзи, – сказал начальник отдела.– Точность твоих расчетов никто оспаривать не собирается, но разговоров таких вести не следует, – наставительно продолжал он, оттопыривая толстые губы. – Долг интеллигента не только в том, чтобы щеголять точностью своих знаний. Как ты полагаешь? Особенно сейчас, в грозную годину войны! Использование знаний для пессимистических прогнозов, как это делаешь ты, может обернуться антигосударственным деянием... Нужно прилагать знания для обоснования оптимистических расчетов. Правильно я говорю? Именно в этом, по-моему, и состоит патриотический долг! Кадзи не мог оторвать холодного, почти враждебного взгляда от лица шефа, от его оттопыренных губ. – Господин начальник, вас к телефону! – послышался голос конторщицы. Когда он наконец оставил их, Кадзи взглянул на Ониси. Тот наливал себе чай в углу комнаты. Отпив глоток, он выплеснул остальное на пол и пошел на свое место, избегая взгляда Кадзи. Ну что же, Ониси, если на то пошло, сразимся на боевом оружии, без защитных рубашек! Для военного времени дуэль самая подходящая. Вернее, самая идиотская!.. И Кадзи, как ни был он подавлен всей этой глупой историей, рассмеялся. Глаза их встретились. Ну как, померимся силами? Шеф снова подошел к Кадзи. – Тебя вызывает начальник отдела горных предприятий. – Кадзи поднял на него отсутствующий взгляд.– Наверно, потребовались какие-нибудь пояснения к той докладной, помнишь, ты писал: "О рудных запасах в районе Лаохулин",– стараясь говорить возможно спокойнее, пояснил он. Да, за Кадзи нужен глаз да глаз. Но очень уж полезный работник. Очень! Компиляторов, стряпающих доклады из чужих выкладок, много... Но написать серьезное исследование можно поручить только Кадзи... – А насчет Ониси ты не беспокойся, я с ним поговорю. Иди. Кадзи встал. – Получилось небольшое представление в честь твоего отбытия на фронт,– улыбнулся он Кагэяме. Они направились к выходу. – "Стопроцентный верноподданный и предатель". Драма в одном акте. Как, нравится? В дверях Кадзи оглянулся. Ониси, насупившись, стоял перед начальником. Тот что-то внушал ему, улыбаясь. Ну конечно, что-нибудь вроде: "Ты уж не обижайся, старина, на Кадзи, он у нас такой. Правда на твоей стороне, разумеется. А с ним я серьезно поговорю, будь спокоен". Ох эти верноподданные болтуны, что у них за головы – кочаны капустные, что ли? – думал Кадзи. Договорившись встретиться вечером, приятели расстались. Кадзи направился в отдел горных предприятий. Шершавые бетонные стены коридора у кабинетов членов правления были облицованы мрамором. Кадзи кивнула Ясуко из машбюро. На ее строгом лице мелькнула улыбка. Кадзи показалось, будто она хотела что-то сказать. Но на душе еще не улеглось возбуждение от недавней схватки, и он, вежливо поклонившись в ответ, прошел мимо. В конце коридора Ясуко обернулась. Кадзи остановился у двери начальника горнорудного отдела и постучал.

3

Дверь машбюро ведет в женское царство. Служащие-мужчины охотно открывают эту дверь. За столом у входа в машбюро величаво восседает старая дева в роговых очках, какие носят дамы из армии спасения. Рядом с ней невысокий барьер, за ним запретная для мужчин зона, яркий цветник в гигантском сером здании правления. В строгом порядке стоят шестьдесят машинок, каждая под своим номером. В таком же строгом порядке сидят девушки-машинистки. В комнате стоит ровный стук машинок, из чего можно заключить, что компания недаром платит жалованье строгой особе в роговых очках. Пройдя мимо очков с легким поклоном, Ясуко уселась за машинку номер двенадцать и, делая вид, что, принимается за работу, ткнула пальцем соседку. – Что с Кадзи? Он сегодня такой сердитый. Вы поссорились? – Н-нет,– еле слышно ответила Митико. – То-то у нас мордочка заплаканная,– ввернула номер четырнадцатый, Тамае. Вдалеке сверкнули очки. Четырнадцатый номер немедленно выпрямилась. – Почему вы не поженитесь? – спросила Ясуко.– Или у вас платоническая любовь? Митико вспомнила, как пыталась сделать первый шаг навстречу близости, и у нее вспыхнули щеки. – Он не хочет. Не могу же я первая... – И правильно делает, что не хочет! – забыв о начальнице, выкрикнула Тамае, но тут же спохватилась и, прикрыв рот рукой, зашептала: – Все равно всех здоровых мужчин заберут в солдаты. Порядочный человек не захочет оставлять любимую женщину вдовой. Митико едва заметно кивнула. – Чего же тут правильного?! – Ясуко в сердцах ударила по клавишам машинки.– Вы любите друг друга, так живите полной жизнью. Мгновенье – но полное! А то вспомнить будет нечего. Я так скажу: все эти разговорчики для тех, кто не любит по-настоящему. Война, вдовы! Еще и неизвестно, когда она вас разлучит, война. – Вот и я тоже так считала...– прошептала Митико, кусая губы. Ей с трудом удалось сдержать слезы. Почему, почему он не хочет понять ее чувства? Он просто не любит ее... Ясуко заметила, что пальцы Митико дрожат. Она и жалела подругу и до боли завидовала ей. Бедная Митико, даже похудела за эти два дня, вон кофта будто на вешалке висит. Но Митико любила, у нее был человек, о котором она могла мечтать, она была на пороге счастья, которого так не хватало ей, Ясуко. – Ну же, Мити, ты совсем пала духом! В такую даль забралась, не побоялась, сама на хлеб зарабатываешь! И за счастье борись сама! Я прочитала в одной книге: нельзя позволять, чтобы жизнь проходила мимо... Так не отпускай его, если он тебе дорог... – Я пыталась... – Ну? Митико опустила голову. – Обидел? Ну попадись он мне теперь! – Нет-нет...– испуганно зашептала Митико.– Умоляю, не говори ему ничего. – Номера двенадцать, тринадцать и четырнадцать! – донеслось до них.– Что у вас творится? Стоит однажды промолчать, как вы вообще забываете, что такое дисциплина. Я занесу вас в журнал! – Испугала! – пробормотала Тамае.– Что ты понимаешь в наших страданиях, старая карга... Машинки застрекотали, как пулеметы.

4

– Два раза прочитал,– сказал начальник отдела горных предприятий, бросая на стол толстую рукопись.– Занятно. Но не без душка. Кадзи смотрел на знакомую обложку. Печатала доклад Митико. "Проблемы управления колониальной рабочей силой". И в подзаголовке: "Некоторые аспекты использования рабочей силы на Лаохулинских рудниках". – Чувствуется опыт участия в левом движении. Студенческие увлечения? Кадзи смутился. Не настолько уж он был активен в этой деятельности, чтобы ему можно было приписать "опыт". Многие, услыхав такую оценку его участия в студенческом движении, наверно, усмехнулись бы, и не без иронии. – Ну ладно, дело прошлое. Молодости свойственно и простительно небольшое безрассудство. Так в чем же все-таки основная мысль сего труда? – начальник отдела растянулся в огромном кожаном кресле и ждал ответа. Кадзи заколебался. Откровенничать не стоит: кто знает, чем все это может кончиться? – Ну...– начал Кадзи,– в общем, с людьми нужно обращаться как с людьми... Хотя в колонии это... м-м... – Очень трудно. – Вот именно. – Наше гигантское предприятие существует за счет предельной эксплуатации китайских рабочих,– подсказал начальник отдела.– Так? – Да. – И это противоречит твоим убеждениям? Кадзи не отвечал. Очки начальника горнорудного отдела слепили Кадзи глаза. И еще яркое солнце из окна. Ему казалось, что его просвечивают. Насквозь. – Что это с тобой сегодня? Не узнаю тебя. Ты всегда так точно формулируешь свои мысли... Кадзи показалось, что начальник ехидно усмехнулся. Хватит одной истории с этим Ониси. Надо быть осторожнее. – Да, противоречит,– сказал Кадзи. – Ты что же, хочешь сказать, что все дело в методах? Противоречия противоречиями, а производительность поднять все-таки можно? Значит, я правильно понял тебя? "Кажется, одну ловушку проскочил. Противник сам показал ему выход. Но зачем?" – Кадзи решил держаться настороже. Он попросил разрешения закурить. Начальник отдела пододвинул Кадзи пачку дорогих сигарет. – Надо понимать, что ты абсолютно уверен в точности выводов? Кадзи изобразил на лице недоумение. Еще минуту он сидел под испытующим взглядом шефа. Тот бесцеремонно разглядывал молодого служащего, неторопливо покуривавшего сигарету. На вид скромный, но, должно быть, чертовски упрям. И сложен неплохо, физически крепок. Такой может пригодиться для дела. – Хочу забрать тебя из исследовательской группы. Как ты смотришь на работу в Лаохулине? Кадзи хорошо знал Лаохулин. Это крупное месторождение магнитного железняка. Десять тысяч рабочих. Но добыча ничтожная, производительность труда низкая. Металлургическим заводам приходилось довольствоваться бедной рудой из других месторождений, и производство чугуна резко падало. Шишки за все это валились прежде всего на отдел рабочей силы Лаохулинского рудника. – Не хочется забираться в глушь? Да, сто километров от города. Первая мысль Кадзи была о Митико. Уехать, оставить ее? Это все равно, что умереть... Не видеть ее. "Ты уезжаешь?" Д-да, возможно, ему придется уехать. Черные глаза Митико влажны от слез. "Покидаешь меня?" Пересохшими губами Кадзи мысленно касается волос Митико. Они удивительно пахнут. Просыпаясь в своем общежитии, он каждое утро вспоминает этот сладостный аромат. Нет, он не может оставить Митико. – Начальник отдела рабочей силы там давно болен,– слушает он.– Его пока замещает Окидзима. Он старше тебя на пять-шесть лет. Давно работает в горной промышленности, китайский хорошо знает, а дело у него не ладится. Просит себе толкового помощника. Кадзи кивнул, и начальник, приняв это за выражение согласия, добавил: – Твоей научной карьере это назначение никак не повредит. Коль скоро я тебя туда посылаю, я позабочусь и о твоей дальнейшей судьбе. На мгновение Кадзи почувствовал удовлетворение – не каждый день рядовой служащий крупной фирмы становится избранником начальства! Но разлука с Митико? И кто сказал, что его там не забреют в солдаты? Нет, радоваться решительно нечему. Нечему? А его вечные мечты совершить что-то полезное, большое! Вспомнилась разъяренная физиономия Ониси. Уж одно то, что он не будет больше видеть эту ненавистную физиономию. Нет, он вовсе не спасается бегством от этого типа. Наоборот, таким образом он расправится с ним, покажет его ничтожество: "Что, Ониси, оказывается, работать немного потруднее, чем пускать в расход старых китаянок в Шаньси? Что же получается? Ты верноподданный! Ты обвинил меня в предательстве, а сам не справляешься с работой на благо нации! Нехорошо, Ониси!.." Гнусный тип. Называть предателем человека, который честно и с пользой работает! Кадзи молчал. Сдержанная реакция Кадзи на такое лестное для молодого человека предложение, по-видимому, задела начальника горнорудных предприятий. – Разумеется, тебя никто не принуждает. Но я полагаю, тебя тем более не прельщает перспектива на всю жизнь остаться кабинетным фантазером? – Конечно. – Если ты согласишься взять на себя осуществление идей, тобою же предложенных, я могу в порядке исключения выхлопотать тебе броню. У Кадзи перехватило дух. Ему показалось, что он ослышался. Освобождение от армии!.. Вот это приманка! На нее нетрудно подцепить человека. Ведь каждый день роковые листки бумаги вырывали из жизни здоровых, полных сил людей. Завтра уезжает Кагэяма. А послезавтра, может быть, придет очередь Кадзи. Его мысль неуклонно возвращалась к Митико. Он словно видел перед собой ее радостно сияющие глаза. "Наконец-то мы сможем пожениться! Какое счастье! Ты поедешь? Ну скажи, пожалуйста, что ты согласен! Прошу тебя, скажи, что согласен. Мы поедем вместе. В самую глушь, только вместе!" – Ну? – Можно, я дам ответ завтра? – спросил Кадзи. – Вот как?..– в голосе начальника отдела горнорудных предприятий послышалось нескрываемое изумление, словно он хотел спросить, понял ли Кадзи, какие льготы сыплются ему на голову, и если да, то в здравом ли он уме, не соглашаясь на них немедленно. – Очень тронут вашим предложением насчет брони,– сказал Кадзи.– Не знаю, вправе ли я воспользоваться такой привилегией.

5

– Так это же просто замечательно! Кадзи поднял глаза на Кагэяму. Они сидели в "отдельном кабинете" – закутке, полуприкрытом от общего зала занавеской. Сизый табачный дым висел над переполненным залом. Дикая музыка, визг женщин, грубые голоса мужчин – все сливалось в один невообразимо оглушительный рев. Кадзи не расслышал и наклонился к Кагэяме. – Я говорю, когда фортуна манит в свои чертоги, люди не отказываются! Так не бывает. – Фортуна! Еще неизвестно. Хотя, конечно, предложение соблазнительное,– согласился Кадзи. У стойки субъект с внешностью "маньчжурского бродяги" – так называли японских подданных, подспудно укреплявших позиции отечества в этом крае еще задолго до его открытой оккупации,– наступал на официантку и орал: – До чего ж ты мне понравилась, красотка! Питаю к тебе нежные чувства! Он терся о шею женщины щетинистой физиономией, она вырывалась и отталкивала его, прижавшись к стене. Стена была увешана плакатами с патриотическими призывами: "Доведем священную войну до победного конца!", "Вознесем моления о неизменности военных удач!", "Да здравствует победа великой императорской армии!", "Воспитывай в себе воинский дух, увидел врага – убей!", "Сто миллионов, встаньте, как один!". Хозяин кафе развесил плакаты на видных местах, они должны были свидетельствовать, что он тоже стремится отдать свои силы делу победы великой Японии. Отхлебнув сакэ, Кадзи поднял глаза на стриженую голову Кагэямы. – Знаешь, чего я боюсь? Если меня освободят от армии, я могу забыть обо всем на свете: какое мне будет дело до того, что идет война? Ведь, честно говоря, я избегаю военной службы из чисто эгоистических побуждений... – Ну и что же? Один ты такой, что ли? В отделе личного состава, например, все до одного устроили себе броню, и каждый – ради спасения собственной шкуры. Нечего скромничать и некого особенно благодарить. Кадзи кивнул. "Бродяга" у стойки снова атаковал официантку. Ей удалось выскользнуть из его объятий. С пронзительным визгом она влетела за занавеску, где сидели Кадзи и Кагэяма. У нее было лицо девочки-подростка, не вязавшееся с фигурой взрослой женщины. "Бродяга" и не собирался преследовать ее. Он оглушительно хохотал и, поводя налитыми кровью глазами, выбирал себе новый объект. Кагэяма усадил женщину себе на колени и принялся как ни в чем не бывало любезничать с ней. "Пусть,– подумал Кадзи.– Пусть его насладится последней ночью вольной жизни". Он решил уйти и не мешать им. – А ты забирай Митико и отправляйся в свой Лаохулин,– сказал Кагэяма.– Правильно, девочка? – Его возлюбленную зовут Митико? Она красивая? – Еще бы! А для него – самая красивая на свете. Кадзи даже не улыбнулся. – Я все думаю,– заговорил он,– есть ли у меня моральное право браться за эту работу. Ведь я просто откупаюсь от армии. – Опять! – протянул Кагэяма.– Ну не может человек успокоиться, пока не осложнит все на свете и не вывернет себя наизнанку. – Не болтай чепухи.– Кадзи помрачнел.– Начальник отдела – хитрец. Он отлично понимает, как далеки мои предложения от жизни; он просто хочет использовать меня как буфер. Чтобы удержать в повиновении свое стадо, пастухи прибегают обычно к помощи овчарок, вот в чем суть вопроса! Скажи, за какие заслуги мне сулят освобождение от фронта? Какой ценой должен я заплатить за это? Привести в повиновение тысячи рабочих, так? Стать овчаркой? – Вот сентиментальный гуманист нашелся, просто загляденье,– рассмеялся Кагэяма, ссаживая женщину с колен.– Не прочь приласкать тебя, красотка,– обратился он к ней,– но сначала мне нужно поговорить с приятелем. Приходи попозже, ладно? И он легким шлепком выпроводил женщину. Бросив недовольный взгляд на Кадзи, она вышла. – Для гражданина воюющей державы, намеренного активно протестовать против войны,– продолжал Кагэяма,– есть только одно прибежище – тюрьма, заключение, причем пожизненное, гарантирую. Насколько я понимаю, на это у тебя, как, впрочем, и у твоего покорного слуги, смелости не хватит? – Нет, не хватит... Не хватит, повторил про себя Кадзи. И отрицать этого нельзя. Конечно, жизнь во имя идеи, жизнь, полная опасностей и риска, прекрасна и благородна. Кто этого не знает! Но никуда не денешься от того факта, что у него, Кадзи, на такую прекрасную и благородную жизнь мужества не хватило. – То-то и оно! – И Кагэяма продолжал: – Жили-были два честных студента. И такие они были пылкие и смелые, что не побоялись в атмосфере военной истерии посвятить себя политическому просвещению и антивоенной пропаганде в университете, среди одураченных однокашников, которым головы брили по приказу начальства. Но не успели они развернуться, как их заграбастала охранка. Их таскали из одного кабинета в другой, пришивали обвинения, грозили карами, а в конце концов выставили вон, не отдав даже под суд. И начали они тогда ломать головы над одной только задачей – как избежать хотя бы непосредственного участия в агрессивной войне. Едва окончив университет, они уезжают за море, потому что в колониях больше возможностей увильнуть от мобилизации, и поселяются в крупнейшем промышленном центре. Это основной оплот японского империализма. А они служат здесь, и хоть бы что! Так два молодых героя, два противника войны, выродились в ничтожных торгашей своей совестью... Я-то просто вел беспутную жизнь и не стесняюсь в этом признаться. Вот пересплю последнюю ночку с этой бабенкой, а завтра отправлюсь на фронт в качестве предмета широкого потребления для вражеских пуль.– Кагэяма расхохотался.– А ты прилип, как промокашка, к своему столу и превратился в обыкновенного клерка. Не лишенного, говорят, способностей и подающего надежды. Да-да, нравится это тебе или нет, но ты стал самым заурядным клерком. Правда, добросовестным, поэтому тебе и кидают подачку в виде освобождения от призыва. И обижаться на то, что тебе платят за твою добросовестность и способности, по меньшей мере странно. Кадзи стало нестерпимо горько. Честное отношение к жизни – это не просто добросовестность. Четыре года Кадзи жил, как "промокашка". Замаливал грехи? Окружающие, во всяком случае, воспринимали его поведение именно так. На самом деле он только прятался от самого себя, от сознания собственного малодушия... Устал он от этих мыслей. Забыться... Но как? Женщина? Митико... Но такой, как сейчас, он, наверно, не нужен и Митико... – Саке сюда! Два двойных! – крикнул Кагэяма. Субъект у стойки убеждал какую-то девицу не ломаться. Он с восторгом прошелся на счет ее прелестей и теперь уверял, что и он сам не какая-нибудь мелкая рыбешка. – Гнушаешься? – куражился он.– Да ты знаешь, кто я такой? Я поважнее здешнего начальника гарнизона! Я в этих местах все могу получить, что только захочу! Поняла? Я вот уже двадцать лет маньчжурскими делами занимаюсь. Если бы Квантунская армия вовремя меня послушалась, не пришлось бы ей хлебнуть горя под Халхин-Голом! Поняла, с кем имеешь дело? ...Взгляд Кадзи остановился на плакатах, расклеенных по стенам. "Вознесем моления о неизменности военных удач". Смысл этих слов не сразу дошел до его сознания. Только когда смолк сиплый хохот пьяного, и в кафе наступила тишина, Кадзи понял, что они означают. – Может быть, мы с тобой никогда больше не увидимся...– сказал он Кагэяме.– Не помолиться ли и нам о неизменности военных удач?.. До чего же мы с тобой опустились! Мы катимся в пропасть. Не пора ли остановиться?.. – Брось ты эту литературщину! Мы просто смирились с фактом. Этот факт – война,– Кагэяма проглотил еще одну порцию рисовой водки.– Ты тут распространялся о пастухах и овчарках. Очень верное сравнение, Кадзи! Мы и есть собаки. Так вот признай это, смирись и начни все сначала. У тебя-то для этого еще достаточно времени. И не забывай – овчарка тоже может заслужить великую благодарность баранов, если приведет их на тучное пастбище. Понял, друг? – Да... если только на свете сыщется такое пастбище... Кагэяма встал, выглянул за занавеску и поискал глазами официантку. Он поманил ее пальцем и кивнул на входную дверь.