Текст книги "Условия человеческого существования"

Автор книги: Дзюнпей Гамикава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 43 страниц)

14

Директор струсил не на шутку. Восемнадцать человек! Массовый побег! Разве тут оправдаешься? А спросят не только жандармы, правление тоже потянет к ответу. И в такое время! Рудник почти достиг планового прироста добычи на двадцать процентов. Он так давно, так упорно этого добивался... И вдруг из-за этого дурацкого побега теперь зачеркнут все его достижения. Нет, он этого просто не вынесет! Куроки с нетерпением поджидал Кадзи. – Подавать рапорт о побеге не буду,– с мрачным видом выпалил Кадзи, входя в кабинет и не дав директору и рта раскрыть. Директор зажмурился. Кажется, этот Кадзи решился на что-то необычайное. – Ну а если узнают, я готов все принять на себя. Вы тут будете ни при чем. Ведь фактически я единолично распоряжаюсь спецрабочими. Страх у директора стал постепенно проходить. Что ж, этот правдолюбец и впрямь в случае чего может всю ответственность взять на себя. – Да, но я не считаю, что ты один за все отвечаешь,– уже спокойно проговорил Куроки.– Так что же, выходит, что на подстанции выключали ток? Оба раза? – Не знаю. Если бы своевременно подсчитать расход энергии по счетчикам, возможно, это подтвердилось бы. – Так, по-твоему, нужно на дежурство ставить одних японцев? – Это невозможно, людей и без того не хватает. Пусть все остается по-прежнему, меня это устраивает. – Ну а китайцев рассчитаешь? – Нет. Доказательств все-таки нет. – А если усилить ночное патрулирование вокруг бараков? – В этом случае мне придется каждую ночь проверять патруль. – Так что же ты собираешься предпринять? – Думаю, они постепенно поймут,– Кадзи бросил рассеянный взгляд за окно,– поймут, что в Лаохулине им все-таки лучше, чем где бы то ни было. Если ко мне больше вопросов нет, я пойду. В холодном тоне Кадзи директор уловил не только отчаяние. На этого парня можно положиться. В нем чувствуется убежденность. В дверях Кадзи обернулся. – Кстати, прошу принять к сведению, что с сего дня господин Окидзима не несет никакой ответственности за сцецрабочих. – Поссорились? – Нет, незначительное расхождение во взглядах. Кадзи скрылся за дверью. Куроки с недоумением покачал головой. Что-то в поведении Кадзи было непонятно. Он позвонил Фуруя и приказал ему явиться через полчаса,– он не хотел, чтобы Фуруя по дороге встретился с Кадзи. Когда Фуруя явился, директор спросил его, что произошло у Кадзи с Окидзимой. – Господин Окидзима все время хочет прибегнуть к решительным мерам, а господин Кадзи его постоянно останавливает,– ответил Фуруя.– Может быть, господин Кадзи считает побеги нормальным явлением? Вон оно что! Если Фуруя прав, тогда поведение Кадзи понятно. – Что ж, он их оправдывает, что ли? -__ Не совсем так. Видно, у него есть какие-то свои соображения. Я только хотел сказать, что, если побеги признавать явлением нормальным, они такими и кажутся. Куроки нахмурился. Что же это происходит? Кадзи собирается взять на себя всю ответственность. Однако откуда берутся на свете такие дураки, которые бы согласились признать побеги явлением нормальным и ждать, когда им за них попадет? Но, вспомнив, с каким безразличием Кадзн отнесся к новому побегу, Куроки невольно задумался. Конечно, Кадзи слишком либеральничает, даже более того, от него попахивает "левизной". И все же его методы работы по повышению производительности на руднике дают результаты, они помогают империи. Нет, Кадзи нельзя причислить к подрывным элементам. Не успели еще на лице директора разгладиться набежавшие между бровями морщинки, как Фуруя снова заговорил: – Мне кажется, есть один способ, который привел бы в чувство этих спецрабочих. – Какой же? – Подбить их на побег и сцапать на месте преступления. Если вы разрешите, я попробую. Директор задумался. А что, если этот Фуруя достигнет цели? Тогда можно будет отобрать у Кадзи спецрабочих и передать ему. – Любопытно! Что ж, был бы только результат, а как ты его получишь – мне все равно. Пробуй, разрешаю! Фуруя, полузакрыв глаза, уже представлял себе, как он поменяется с Кадзи ролями.

15

Митико поджидала Ясуко в том же кафе, где она была вместе с Кадзи в тот день, когда они решили пожениться. И сидела она за тем же столиком. И кафе выглядело так же, и так же из глубины зала текли медленные звуки танго. Она сидела задумавшись, устремив взор на пустой стул напротив, и тоскливое чувство не покидало ее. Мучительно хотелось вернуться домой. И тут же вновь и вновь она вспоминала ссору с мужем, и ей казалось, что все ее тело пронизывает боль, будто в него вонзаются шипы. Ясуко заметила подругу еще с улицы. Ей показалось, что Митико осунулась и побледнела. Но когда она вошла в кафе, это лицо уже сияло в радостной улыбке. И кожа на нем была нежной и гладкой, и весь вид Митико говорил о том, что она счастлива, но лишь настолько, чтобы вызвать легкую зависть у незамужней подруги. – Значит, мне только показалось, что ты грустна,– сказала Ясуко и села за столик.– А сейчас, Мити, вижу, что ты счастлива.– И она внимательно оглядела подругу. – Да.– Митико заставила себя улыбнуться. – А где Кадзи? – Он не мог приехать, очень занят. Просил передать тебе привет. – А я-то думала, что вы вдвоем будете меня, несчастную деву, мучить. – Собирались приехать вместе. И тут оказалось, что играть в счастливую не так-то просто. Митико почувствовала, что она не выдержит. Но что делать? И она стала оживленно рассказывать, как ей хорошо с Кадзи, какой он примерный муж и как его ценят на службе. – Не так сразу, а то во мне поднимется зависть,– сказала Ясуко.– Это замечательно! Уже одним этим можно быть счастливой. Митико стала размешивать в кофе сахар. Кадзи сейчас, наверно, сидит в отделе и работает. И о ней, пожалуй, совсем не думает. – Как мне хочется повидать Кадзи! – сказала Ясуко.– Посмотреть, какое лицо бывает у счастливого человека. – Не скоро это удастся. Во всяком случае, пока там будут эти спецрабочие... – Выходит, до окончания войны! А что, если я к вам нагряну? – К нам?..– Митико машинально кивнула, но тут же горячо воскликнула: – Обязательно! Слушай, Ясу, приезжай обязательно! Ясуко недоуменно подняла брови. Что за странные переходы? Но особого значения этому не придала. Они вышли на улицу. – Пойдем в кино,– сказала Ясуко.– Наверно, соскучилась? Митико не ответила, она будто не слышала подругу. Она смотрела куда-то вдаль, ничего не видя. Кино, разумеется, входило в ее планы. Но только вместе с Кадзи. А сейчас, что бы в кино ни показывали, счастливую или несчастную любовь, она не выдержит. – Давай лучше поедем в питомник. Посещение питомника тоже планировалось. И все-таки яблоки не будут растравлять больных ран. – Яблочек захотелось. Любовью вы, кажется, сыты.– И Ясуко рассмеялась. У входа в питомник висел плакат: "Добро пожаловать!" Молодые женщины медленно шли среди деревьев, на которых краснели спелые плоды. Воздух был напоен пряным ароматом. Ясуко сорвала два яблока. Одно она дала Митико, другое с аппетитом надкусила сама. Послышался приятный хруст. Митико смотрела на свое яблоко, держа его на ладони. Какое красивое! Если бы Кадзи был здесь, он, наверно, так же как Ясуко, с удовольствием съел бы сочный плод. Они вместе шли бы, и ели яблоки, и смеялись. "Ах, глупый, ну почему ты не поехал?" Некоторое время подруги шли молча. Они словно боялись сказать что-нибудь лишнее. – Возьми с собой, сколько нужно, и пойдем,– сказала Ясуко.– А тебе, должно быть, приятен городской шум после диких гор? Они стали рвать яблоки. Подвижная Ясуко делала это быстро и ловко. Митико – как-то неохотно. Но вот она совсем застыла без движения. На ее лицо упали зеленые блики от листьев, оно стало как неживое. Взгляд Митико снова блуждал где-то далеко. – Что с тобой, Мити? На лице Митико появилась горькая улыбка. Такой улыбки Ясуко никогда у подруги не видела. – Так, задумалась. О женщине, которая думает о мужчине, и о мужчине, который не думает о женщине. – Дело, кажется, неожиданно принимает серьезный оборот.– Ясуко перестала рвать яблоки и внимательно посмотрела на подругу.– Ну, рассказывай. Я с должным вниманием выслушаю мнение имеющей опыт замужней женщины. – Не надо смеяться,– тихо сказала Митико.– Я ведь всего только украшение... Конечно, хорошо, когда оно есть, но можно обойтись и без него. Ему, кажется, кроме своей работы, ничего больше не нужно. Митико ожидала, что Ясуко будет возражать. Но Ясуко молчала. – В общем ничего хорошего в браке нет, вот и все! Ясуко снова ничего не сказала. – Но почему, почему? Ведь не так же должно быть. Вот не получилось у нас "соединение кислорода с водородом". Кто-то из нас, а может и оба, ошиблись в дозировке компонентов... Я считаю, что жена своей будничной домашней работой поддерживает мужа и этим укрепляет их союз, и он изо дня в день становится крепче. Ведь верно? Как же может быть иначе? Но оказывается – этого мало. Мужчина в основном живет вне дома, домой он приходит отдыхать. А если это так, то жена только с виду равноправный партнер в браке, а на самом деле, мягко выражаясь, принадлежность, она лишь обслуживает мужа. И ничего с этим не поделаешь, потому что любишь. Или, может, поэтому и идешь на все? А ведь должно быть совсем не так. Я все думала, все пыталась построить жизнь иначе, по-другому. Но ничего не получается, все идет по-старому. Ясуко молчала. Она не спускала глаз с Митико. А Митико досадливо хмурилась, ей казалось, что она не сумела выразить главное. Ее охватило раздражение. Да, недолго она была счастлива, разве только вначале, когда все было похоже на детскую игру. А потом... Сейчас Кадзи живет своей жизнью, в которой нет места ей. Думает только о своей работе, все отдает ей. Чувство обиды неотвязно преследовало Митико. Конечно, всего себя отдает работе! Каждый день он заставляет ее допоздна ждать своего возвращения, а почему? Все из-за работы. И Чена избил из-за этой работы, и на нее накричал тогда за эти дурацкие пончики, и сегодня в один миг погасил ее радостный порыв. Все, все из-за работы, от которой и проку-то никакого, нет, в чем он и сам признается. – Конечно, я знаю, он иногда думает обо мне...– Митико подняла глаза и посмотрела на подругу. На смуглом лице Ясуко застыло выражение напряженного раздумья.– И все же получается ерунда. Он возвращается домой усталый, и только. Посмотрю на него и приступаю к "обслуживанию", которое мне опостылело. И вот получается, что верчусь я, как волчок, по своему кругу, а он – по своему! Но он, видимо, все-таки за это время отдыхает и утром отправляется на работу с новыми силами. А я опять остаюсь дома и жду его. И так каждый день... Иногда я пытаюсь войти в его круг, но тут у нас получаются такие столкновения, что только искры летят. И это называется взаимная любовь! Что же будет дальше? Ведь так вся жизнь пройдет попусту. Что мне делать? -_ Ты просто поглупела,– сказала вдруг Ясуко. – Замечательный вывод! У Митико перехватило дух, как будто ее неожиданно ударили наотмашь по лицу. -_ Ты что думаешь? Если я не замужем, так ничего уж и не смыслю в этом деле? Митико протестующе покачала головой. – А вот ты, хоть и замужем, но кое-что забыла. – А именно? – Ты, наверно, думаешь, что стала хорошей женой. Ну да, ты любишь мужа, кое-что пытаешься делать вместе с ним, хочешь наладить совместную жизнь. Но муж поступает не по-твоему, и тебе уже кажется, что твоей любви изменили. Ведь так? Еще бы, ты свободна, тебя связывают только твои собственные чувства. Ну а Кадзи? Подумай, ведь он кругом связан обязательствами! Даже из твоих рассуждений видно, что у него просто нет иного пути. Он бьется как рыба об лед, он старается ради тебя же. А ты стоишь, как пень, со своею любовью и пальцем не шевельнешь, чтобы ему помочь... Митико слушала и бледнела. – Если бы я была на твоем месте, я билась бы рядом с ним и не отступила бы даже в самом безвыходном положении. Я не стала бы рассуждать о том, какой могла бы быть моя семейная жизнь. Митико стояла, опустив голову и кусая обескровленные губы. – Ну ладно. Я, кажется, тоже хватила через край, будто уж и в самом деле во всем разбираюсь,– и Ясуко в смущении втянула голову в плечи.– Прости. Митико едва заметно покачала головой. – Нет, я знаю. Будь у Кадзи такая жена, как ты, Ясу, он был бы, конечно, счастлив. – В тебе, Мити, появилось чересчур много от жены,– тихо сказала Ясуко.– А женщиной ты перестала быть. Нет, точнее, перестала быть живым человеком. – Что ты говоришь?! – Жена, домохозяйка – это вроде профессии, должности, что ли... А мужчине нужна любящая женщина, а не домохозяйка. Митико не сводила глаз с подруги. В груди у нее будто что-то запылало. – А впрочем, давай лучше прекратим этот разговор. Все мои суждения, очевидно, просто домыслы незамужней женщины. Не принимай их близко к сердцу.– И Ясуко, положив в корзину еще несколько яблок, добавила: – Пошли в город, кутнем. Хотя тут и кутить-то негде по-настоящему... В городе они пробыли до вечера, а затем вернулись в общежитие, молча постелили постели и легли спать. Митико не спалось. Хотелось, чтобы рядом был Кадзи. Ясуко не шевелилась, даже дыхания ее не было слышно. Небо за окном иногда окрашивалось в багряный цвет, словно на него плескали кармином,– это на металлургическом заводе плавили сталь. Напряженным взглядом Митико всматривалась в темный потолок. Шумный вздох вырвался из ее груди. – Сказано тебе, не принимай к сердцу,– сказала вдруг Ясуко. – Я не принимаю... Просто думаю. Что сейчас делает Кадзи там, в горной глуши, за сотню километров? Может, еще сидит в отделе за своим столом и, утопая в бумагах, о чем-то напряженно размышляет? А что он сегодня ел? Митико вспомнила ту весеннюю ночь, когда она, спрятавшись в тени, поджидала Кадзи у конторы. Какая это была чудесная ночь! – Напомни, как это ты выразилась? Биться рядом и не отступать даже в безвыходном положении... – Не знаю, но мне кажется, надо так... Если бы я была на твоем месте... Митико напряженно ждала, что еще скажет Ясуко. – Помнишь, ты, если не ошибаюсь, внимательно читала ту его докладную записку, когда ее перепечатывала? – Да, читала, но ничего тогда не поняла. – А теперь ты говоришь с ним о его работе? Читаешь, что он пишет, предлагает? – Нет. Он воспринимает это чуть ли не как желание ему помешать. – Ну, если бы я была на твоем месте...– И Ясуко опять умолкла. – Ты не позволила бы ему так думать? – Да. Если бы, скажем, он писал букварь, я настойчиво спрашивала бы его о буквах до тех пор, пока он не объяснил бы мне все. А когда объяснит простое, потом объяснит и сложное. И усталость тут ни при чем, пусть не играет на ней. А если не хочешь одним воздухом дышать с женой, нечего было жениться. Когда у Кадзи отрывается пуговица, ты, верно, пришиваешь ее на прежнее место? Так должен и он. Вот ты чего-то не знаешь, в этом месте у вас не ладится, он и должен "пришить пуговицу" на место. Только так должно быть у вас. У тебя, Мити, много "пуговиц" оторвалось, а ты и не просишь их пришить. Я бы ему так сказала: где сама могла пришить, я пришила, а вот здесь не могу сама, пришей, пожалуйста, ты. Митико слушала подругу, затаив дыхание. – Я одинокая женщина, поэтому и фантазирую. Ты слушай и не обижайся. Если я встречу человека и почувствую, что это он, я сразу начну с азбуки, с первой буквы. И ничего, что ему на первых порах это покажется нудным. Ведь я, можно сказать, ничего не знаю, у меня нет никакого опыта, и я не постесняюсь начать все с начала. Митико хотела было ответить: "Если бы это было возможно, наша жизнь стала бы иной. Только на практике не все так получается. Конечно, когда получается, тогда в семье царит мир и покой..." Но она промолчала. А Ясуко, повернувшись на спину, продолжала: – Ты видишь Кадзи таким, каким он приходит каждый день – усталым, с ворохом идей в голове, издерганным всякими противоречиями, и тебе это все не нравится. Ты хочешь видеть его всегда, так сказать, в идеальной форме. А как же быть, если и у него что-то не ладится? Ведь у него тоже есть своя азбука. Митико горестно вздохнула. – Кажется, я опять наговорила лишнего? – И Ясуко протянула подруге руку. Митико стиснула протянутую руку и покачала головой. На небе опять запылала багряная заря. Митико бросило в жар, ей стало трудно дышать. Она приподнялась и уселась на постели, поджав ноги. И вглядываясь в ночь, она взывала к Кадзи: "Как только рассветет, сейчас же поеду к тебе. Дай мне разделить твою ношу. Я буду идти рядом, и мы найдем выход. Все, все рассказывай мне. А если сам всего не понимаешь, то говори столько, сколько понимаешь. И если ты что-нибудь сделаешь неправильно, все равно расскажи об этом. Потому что я буду вместе с тобой и в этом твоем поступке. Только не думай, что эта ноша мне будет тяжела. Молю тебя, не оставляй меня одинокой, если ты меня любишь. Если ты сам мучишься, позволь и мне мучиться вместе с тобой, и это будет доказательством твоей любви ко мне".

16

В осеннюю полночь воздух полнится жужжанием и стрекотом мириад насекомых. Это не погребальное пение, оплакивающее эфемерность существования, нет, это жизнеутверждающий гимн, воспевающий красоту и силу жизни. Правда, он кажется печальным, но это уже зависит от восприятия, ведь в душе человека есть еще много печальных струн. Кадзи не хотелось идти домой – там без Митико было пусто, как в пещере. Он бродил вокруг колючей проволоки и слушал пение цикад. Он был обут в дзикатаби (грубые матерчатые носки), шагов его не было слышно. Зачем он здесь бродит? Неужели побеги спецрабочих сделали его подозрительным? Он старался обходить места, освещенные электрическими фонарями, и шел не по тропинке, а густой травой. Когда он шел, цикады под ногами умолкали, но как только он останавливался, насекомые снова затягивали свою трескучую песню, которая, казалось, неслась из-под земли. С черного неба сорвалась звезда. Соседние звезды будто проводили ее взглядом и тихо вздохнули. Странное времяпрепровождение – наблюдать за звездами, сидя в траве у колючей проволоки, и проникаться мировой скорбью, но Кадзи, видимо, думал не об этом. С каждым днем ночи становились все холодней, нетерпеливая зима была уже не за горами. Потирая озябшие руки, Кадзи перевел взгляд на барак. Окна барака светились тусклым желтым светом. Этот свет был свидетелем всему: и любовным утехам, и сонному бреду, и побегам. Кадзи представил себя запертым в этом бараке. Смог бы он, сидя там, сохранить в себе ту холодную ненависть, какую сохранил Ван Тин-ли? Что там говорить! Конечно, нет. В лучшем случае, он бы бестолково сопротивлялся кое-чему, а вернее всего, угодливо ловил бы взгляды надзирателей, выказывая им полную покорность. Но в таком случае выходит, что Ван на голову выше его, Кадзи. Ван своими глазами видел, как японские солдаты изнасиловали его жену и глумились над ее мертвым телом. И написал Ван об этом совершенно спокойно и этим бросил вызов ему, Кадзи. Вот, смотрите, это дело рук ваших соотечественников, вашей Японии, провозгласившей лозунг о процветании и содружестве пяти наций. А Кадзи, едва представив себе, что такое могло случиться с его женой, уже испытывал бешенство. Нет, он не способен на такое мужество, чтобы взять у врага бумагу и писать об этом. А Ван это сделал. Он смеется над Кадзи с высоты своего презрения. Внезапно стрекот цикад прекратился. В одном месте мрак сгустился; темное пятно странно колебалось. Что там такое? Высунувшись из травы, Кадзи огляделся. Мышцы тела напряглись, по телу пробежали мурашки. К нему кто-то шел. Кадзи принял удобную позу, чтобы в любую минуту можно было вскочить, и не спускал глаз с приближающейся фигуры. Сердце у него заколотилось сильнее. Человек прошел мимо Кадзи, не заметив его. Это была женщина – маленькая, изящная женщина. Кадзи ощутил запах духов. Женщина подошла поближе к колючей проволоке и, по-видимому, села – ее не стало видно. Осторожно, стараясь не шуметь, Кадзи пополз в ту сторону. Прошло минут десять, женщина продолжала сидеть. Цикады опять запели до звона в ушах. Женщина поднялась. Кадзи застыл на месте. За проволокой с внутренней стороны показалась тень мужчины. – А я боялась, что ты уже сбежал,– послышался высокий голос женщины. Чунь-лань! Вместе с этой догадкой к Кадзи пришло и спокойствие. Чунь-лань бросила что-то за ограду. – Больше купить не смогла. Верно, еда. Молча, без единого слова мужчина зашуршал бумагой и стал есть. Было слышно, как он чавкал. – Как подумаю о тебе, вся горю...– Женщина приблизилась к самой проволоке, Кадзи вздрогнул.– Если ты сбежишь один – запомни, я брошусь на эту проволоку. – Не бойся,– твердо ответил низкий мужской голос. Это был Гао.– Если побегу, обязательно тебя захвачу. – А когда? – Да все думаю... Но тут их тени вдруг растаяли в темноте. На дороге в свете фонаря показались два охранника, шедшие с обходом. Дорога в этом месте постепенно удалялась от ограды, и охранники, не желая идти по мокрой от ночной росы траве, повернули назад. И опять Гао сказал из мрака: – От той группы нет никаких вестей, поэтому опасно пока брать тебя. – А долго еще ждать? – голос Чунь-лань дрогнул.– Может, японцы выпустят тебя и разрешат нам пожениться. – Как же, жди! Не верь ты этому. Но Ван говорил, что война скоро кончится. Японию разобьют. Эти мерзавцы поднимут руки вверх. Если до этого нас не убьют, тогда мы поженимся. Женщина что-то тихо сказала. Гао хриплым голосом ответил: – Раз ты здесь, и я вытерплю... Хотелось бы каждый вечер видеться, но лучше не приходи так часто. Увидят – тогда конец. Через некоторое время Чунь-лань поднялась. Кадзи услышал ее полный отчаяния и страсти шепот: – О-о, эта проклятая проволока! – Ну, уходи, пока нет патруля,– пробормотал Гао,– да смотри, осторожней! Женщина медленно, нехотя отошла от колючей проволоки. Кадзи видел, как она несколько раз обернулась, пока не исчезла в темноте. Кадзи словно окаменел, на душе было пусто и холодно. Зачем, собственно, он живет? Какой в этом смысл? Пленному Гао и проститутке Чунь-лань будущее сулит гораздо больше, чем ему с Митико. На память пришли слова, сказанные Митико утром. Воздушный шарик лопнул! И ничего поделать нельзя. Митико думала о той маленькой радости, которой он ее лишил. Но Кадзи сейчас понимал и разумом и сердцем, что это лопнул воздушный шар всей их жизни, наполненной надеждами и ожиданиями. Война, несомненно, как только что сказал Гао, "скоро кончится". И "Японию разобьют" – это тоже верно... Разумеется, Кадзи не желал победы Японии. Более того, он предвидел поражение; может, поэтому он и блуждает в одиночестве, словно человек, потерявший родину. Но если Япония проиграет войну, то и в Кадзи, и в Митико – они же японцы – бросят камень, плюнут им в лицо. И, может быть, это произойдет уже будущей весной, когда на этой огромной земле снова запоют цикады... А может, через год... И та пара живет надеждой, ожидая этого дня. А у Кадзи будущего нет! Он живет только сегодняшним днем – и каким! И самое нестерпимое заключается в том, что он все понимает, но ничего не может изменить. Кадзи вернулся домой на рассвете и до обеда забылся в беспокойном сне. Обычно он даже в воскресные дни ходил в контору, но сегодня не пошел, настолько разбитым чувствовал он себя. Он поминутно просыпался, но тут же снова проваливался в тяжелое забытье. В минуты бодрствования в его сознании мелькали обрывки сновидений, казалось, каких-то значительных. Он мучительно силился их вспомнить, но они ускользали от него... По-настоящему он проснулся лишь тогда, когда почувствовал, что кто-то гладит его лицо, и ощутил знакомый запах духов. Митико держала его лицо в своих ладонях. – Прости за вчерашнее,– сказала она. Кадзи протянул руки и обнял Митико за плечи.– Я много передумала за эту ночь. Я была и плохой женой, и плохой женщиной. Кадзи с силой привлек ее к себе. Уткнувшись в его грудь лицом, она прошептала: – Всю ночь не могла уснуть. – Здесь ты дома. Выспись спокойно. Сладкая грусть охватила Кадзи, когда он вдохнул аромат ее волос. Нет, это он был плохим мужем и плохим мужчиной. Он сам идет по неверной дороге, хотя знает, что она неверная, и терзается этим. Не может отделаться от смешного заблуждения, что только он один живет правильно. Он глубоко вдохнул знакомый аромат волос. Как волнует его этот аромат! Он сильнее привлек к себе Митико, прижавись к ней всем телом. Может, ему удастся забыть горечь последних дней? Хоть на мгновение! Подняв голову, Митико сказала: – Обещай делить со мной не только радости, но и все свои печали. Как это обычно говорят – "горе и радость", но по-настоящему, хорошо? "Зачем это ей? – подумал Кадзи и посмотрел Митико в глаза.– Кто же добровольно бросает себя в проклятую паутину войны?" – Для горя и меня одного достаточно. – Нет, нет! – запротестовала Митико. Щеки у нее запылали.– Если я останусь вечной незнайкой, считай, что это твоя вина. Ведь я многого не понимаю, и ты поэтому со мной ни о чем не говоришь. А теперь хватит, не хочу! Мы должны идти по одной дороге – ты впереди, я за тобой. И пусть ты собьешься с пути – я не испугаюсь, если зайдем не туда, куда нужно. Пусть! Мне все равно. И даже если ты скажешь: "Идем! Но смотри, можем и заблудиться",– я все равно пойду. И буду стараться не отставать от тебя. – Милая... Кадзи перебирал пальцами ее волосы. Нет, он ни за что на свете не хочет потерять эту женщину. – Если же я буду иногда отставать,– шептала Митико, положив голову на грудь мужа,– ты немножко подожди меня. Немножко-немножко, хорошо? – Хорошо. – Я буду тебя спрашивать один только раз, переспрашивать об одном и том же не буду.– И тут впервые за последние сутки Митико удовлетворенно засмеялась. Пока Кадзи нежился дома, на руднике нарастали новые события. К Окидзиме прибежал один подрядчик и рассказал, что у него несколько рабочих как-то странно стали себя вести, будто собрались вот-вот сбежать с рудника. Он избил их и заставил рассказать все начистоту. Оказалось, что кто-то подбивает их уйти с рудника, они уже получили в виде аванса по десять иен. Значит, кто-то здесь орудует. Возможно, и в других артелях рабочих подбивают к побегу. Подрядчик просил провести тщательное расследование, добавив, что человек тот заметный – на щеке у него большой шрам. Ранним утром Окидзима проверил бригады, где выработка была наиболее низкой, и обнаружил, что из этих бригад уже сбежало двадцать рабочих. Он рассвирепел. Бегут, оказывается и отсюда, кто-то и здесь действует! Он еще не забыл пощечины унтер-офицера Ватараи. После того случая в душе Окидзимы что-то надломилось. А тут еще этот Кадзи со своим презрительным отношением к нему. Злоба в его душе нарастала и искала выхода. Так бурлящая лава ищет в вулкане кратер. Нет, сейчас уж он не упустит случая расквитаться со всеми, кто издевается над ним. Он их всех переловит, будут они у него харкать кровью! Он кое-что надумал и поделился своим планом с подрядчиком, настрого приказав ему пока молчать; пускай готовятся к побегу, он их накроет, и тогда все узнается. Чон Чхван ни о чем не подозревал. Он назначил Фуруя очередное свидание в китайской харчевне – ему не терпелось узнать, когда Кадзи собирается повести спецрабочих на сушку фекалий. Но настроение Фуруя после разговора с директором успело перемениться. Зачем ему работать по маленькой, все время рискуя с этими спецрабочими, которые у всех как бельмо на глазу. Теперь он может получить выгоду покрупнее, если угодит директору. И Фуруя выудил у ослепленного предстоящим успехом Чон Чхвана, как тому удалось организовать побеги спецрабочих. Он был ошеломлен, узнав, что любимый подчиненный Кадзи, Чей, был посредником и соучастником в этом деле. Ошеломлен и обрадован – это все было ему на руку. – А стоит ли нападать на Кадзи в поле? Может, лучше еще разок тот же способ применить? – небрежно сказал Фуруя.– Во-первых, жди теперь, когда Кадзи поведет их в поле, а потом, он не так слаб, как ты думаешь. – Знаешь, есть пословица: честным три раза подряд не будешь.– И Чон Чхван покачал головой.– Опасно в третий раз! Я не дурак. Бот пройдусь в последний разок по-большому, и прощай господин Фуруя. Ненадолго, правда, но прощай! – Вот ты как! Узкие глазки Фуруя усмехнулись. Этот тип, пожалуй, уходя, тебя же и лягнет. Самое время теперь разделаться с ним. Мозг Фуруя лихорадочно работал. Как же их всех столкнуть лбами, заслужить одобрение директора, и сесть на место Кадзи?

17

– Послушайте, господин Кадзи,– сказал Мацуда, склонившись у стола начальника. Он впервые заговорил с Кадзи после того случая, когда Чен украл муку.– По указанию директора выдаем муку и масло.– И подождав, пока Кадзи поднял голову, добавил: – Разумеется, только японцам. Японцы, сотрудники отдела, заулыбались. А все китайцы одновременно вскинули глаза на Кадзи, словно он был в чем-то виноват. По лицу Кадзи пробежала тень досады, а Мацуда смотрел победителем. Ведь Кадзи когда-то отверг это предложение, а теперь оно все-таки прошло. Более того, когда Мацуда получил от директора это распоряжение, он не преминул рассказать о том, что Кадзи был против такого распределения. Куроки недовольно нахмурился: Кадзи все-таки решал этот вопрос более справедливо. Но он подавил в себе минутное колебание. – Ничего не поделаешь, Мацуда, война! Если все делать по правилам, производительность не поднимешь, да и вообще ничего не добьешься. Что идет на пользу, то и годится. Штурмовой месячник проходил успешно, и директору хотелось поощрить своих подчиненных. Вот почему предложение Мацуды сейчас прошло. – Вы, конечно, возражаете? – снисходительно спросил Мацуда. – Да, возражаю.– Кадзи нахмурился.– Прежде следовало бы выдать хотя бы тем рабочим, которые отработали под землей больше двадцати дней. – Это в вашем духе – на первом месте рабочие,– рассмеялся Мацуда.– Однако, как ни жаль, вы еще не директор рудника. Кадзи заметил, что Фуруя тоже улыбнулся, а Чен настороженно наблюдал за ним из угла комнаты: интересно, что Кадзи скажет? – Да, тебе сильно повезло, Мацуда, что не я директор. Кадзи вызывающе посмотрел на заведующего складом. Возмущение распирало ему грудь. Скажи Мацуда еще одно слово, и он набросился бы на него с кулаками. Но в это время снаружи донеслись чьи-то крики и вопли. Со звоном разбилось стекло. Видимо, что-то стряслось. Все выбежали во двор. Там Окидзима и двое подрядчиков избивали Чон Чхвана. Кореец попал в ловушку, которую ему устроил Окидзима. – Я тебя заставлю сполна рассчитаться,– хрипло кричал Окидзима и тыкал окровавленное лицо Чон Чхвана в осколки выбитого оконного стекла. – Пристукнуть его – и конец! – крикнул один из подрядчиков. – Господин Окидзима, отдай его нам на расправу,– сказал другой.– Мы его динамитом подорвем! В клочья! Подрядчики с ненавистью смотрели на корейца. Еще бы! Они с таким трудом набирали рабочих, везли их, кормили, чтобы потом выжать из них последние соки, а этот тип уводит их с рудника! Да это хуже, чем залезть к ним в карман! – Без вас обойдусь! – зло сказал Окидзима и стукнул Чон Чхвана головой о стену.– Сволочь! Думал, что здесь кругом дураки? Ну как, будешь теперь уводить? А ну, попробуй! Он подхватил Чон Чхвана с земли, высоко поднял его и бросил оземь. Кореец ногтями царапал землю, словно пытался вскочить и убежать. Силы явно оставляли его. Окидзима, тяжело дыша, посмотрел злыми глазами на Кадзи. – Чего ж сегодня не удерживаешь? – А ты этого ждешь? – Не криви недовольно рожу! Я эту заботу снял с твоих плеч! А прикажешь и тут не трогать – оставлю, пожалуйста. А только я буду поступать по-своему, как умею. Твоя гуманность хороша, да только не с такими бандитами. А с ними это не гуманизм, а ротозейство! – Вы просто великолепны,– презрительно сказал Кадзи.– Ну что же, бей всех, кто тебе пришелся не по нраву. Окадзаки, наверно, от восторга языком прищелкнет. Ты не понимаешь, к чему это приведет. Поймешь потом, когда увидишь. Чон Чхван катался по земле и стонал. Изо рта у него шла кровавая пена. Кадзи поискал глазами Фуруя. Тот неизвестно когда исчез. – Чен, возьми несколько человек, отнеси этого в амбулаторию,– сказал Кадзи, указывая на Чон Чхвана. – Это еще зачем? Пусть валяется здесь, за ним придут его хозяева,– злобно сказал Окидзима.– Оставьте его в покое, за него я отвечаю. – Несите скорее,– сказал Кадзи и, обращаясь к Окидзиме, добавил: – А следующий скандал прошу устраивать вне территории рудника. Состояние Чон Чхвана казалось тяжелым даже для неопытного глаза. Чен вздохнул с облегчением – кажется, опасность для него миновала. Конечно, лучше всего было бы, если б этот человек поскорее умер. Но даже если он и выживет, ему теперь будет не до Чена. Когда Чон Чхвана уложили на кровать, он застонал и что-то пробормотал. Это было похоже на бред, и Чен забеспокоился. А вдруг Чон Чхван проболтается в бреду? Пока врач мыл руки, кореец пришел в себя и посмотрел на Чена: – Позови Фуруя,– едва слышно сказал он по-китайски.– Не трусь, мальчик, пускай хоть глотку перервут, все равно никого не выдам. У Чена отлегло от сердца. Этот человек теперь казался ему чуть ли не воплощением благородства. Когда он шел в отдел, его остановил Фуруя. – Где Кадзи? – спросил он.– Он ничего не говорил? – Нет. – А там как? – Фуруя кивнул подбородком в сторону амбулатории. – Он вас зовет. Фуруя, прищурившись, посмотрел на Чена. – Тебе не кажется, что я о тебе знаю больше, чем ты обо мне? – сказал Фуруя с усмешкой, от которой Чену стало страшно.– Вернешься в контору – скажешь Кадзи, что состояние корейца хорошее и что в амбулаторию ему ходить не нужно. Так и для тебя будет лучше. Чену снова стало страшно: только миновала одна угроза, как нависла новая. Кажется, ниточка продолжала виться. Они разошлись. Чен оглянулся – Фуруя спешил в сторону амбулатории. Придя в контору, Чен доложил Кадзи так, как велел ему Фуруя. Ответ Кадзи был совершенно неожиданным. – Этот тип у нас не работает, поэтому его не станут оформлять в стационар. Придется мне сходить. Чен с перепугу ляпнул: – Фуруя сам, наверно, оформит. – Фуруя? – Кадзи в недоумении поднял брови.– А он откуда взялся? Его же не было. Ты что, видел его? – Да... Чена охватило на миг такое ощущение, будто Кадзи видит его насквозь. Стараясь скрыть свое смущение, он добавил: – Фуруя человек опытный. Я думаю, все будет в порядке. – Возможно,– как-то странно протянул Кадзи,– но избили корейца у нас, и надо все оформить официально. – Здорово отделали,– сказал врач с едва заметной усмсшкой.– Перелом левой ключицы и внутреннее кровоизлияние в области грудной клетки. Наружные раны не опасны. Его лучше отправить в городскую больницу, у нас тут его не вылечишь. Кадзи утвердительно кивнул. Он уже хотел пройти в кабинет, как до его слуха донесся голос из-за ширмы: – Фуруя, пошли Усиде телеграмму, чтобы эту сволочь Окидзиму... Голос внезапно оборвался, за ширмой наступило молчание. Видно, осторожный Фуруя поспешил закрыть рот Чон Чхвану. Кадзи стало жарко. Вот, оказывается, кто! Молнией блеснул в памяти намек Чена на подозрительные встречи Фуруя с этим корейцем. Теперь понятно, почему Фуруя поспешил поскорее ретироваться. Кадзи очень хотелось опрокинуть ширму и поймать Фуруя с поличным, но он сдержался. Протяжно, словно гудок, прозвучал стон корейца. Кадзи тихо вышел за дверь. Вот лиса! До последней минуты обманывает! Прошло несколько минут. Из амбулатории появился Фуруя. В его глазах мелькнуло замешательство. Кадзи бросил окурок и растоптал его. – Что, не ожидал меня здесь встретить? Фуруя не выдержал прямого взгляда Кадзи. – Э... этот человек говорит, что подаст в суд на Окидзиму. – А ты ему помоги, ведь вы, кажется, дружки! – Кадзи схватил Фуруя за грудь и притянул к себе.– Помолчи! Оправдываться не стоит! Ты до каких же пор думаешь меня за нос водить? Ему хотелось бросить Фуруя наземь, но он только с силой толкнул его от себя. Тот ударился спиной о стенку, но на ногах устоял. Страх у него уже прошел, он принял решение. Если Кадзи собирается донести на него – пусть! Он сам донесет в жандармерию на Кадзи. Ведь о последнем побеге спецрабочих Кадзи умолчал! Посмотрим, кому будет больнее. – Заработать захотел или меня столкнуть? Фуруя не ответил. – И то, и другое, верно. Ну, вот что: доносить на тебя я не буду, можешь быть спокоен. Но рекомендую тебе убраться подальше отсюда. Фуруя стоял, опустив голову: так лучше, не видно выражения лица. – Никакой работы я тебе поручать не буду. Гнать тебя не собираюсь, лучше сам уходи. А захочешь дальше испытывать мое терпение – хуже будет. Ну? – Я в отделе работаю уже десять лет...– виновато ответил Фуруя, не поднимая головы.– Другой работы не знаю... – Трудновато уйти от кормушки? А уходить надо! Ты заделайся подрядчиком и обводи меня вокруг пальца,– насмешливо сказал Кадзи.– А своего дружка оформи для отправки в городскую больницу. Расходы за счет Усиды. А то, может, сам уплатишь? Заработал, наверно, достаточно? А мы платить не будем. Пока Кадзи не ушел, Фуруя так и не поднял головы.