Текст книги "Условия человеческого существования"

Автор книги: Дзюнпей Гамикава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 43 страниц)

47

Ёсиду возвращали к жизни долго. В лазарет его доставили полумертвым, а там у него началась лихорадка. Военврач махнул рукой. Это была местная эпидемическая лихорадка, от которой не знали лекарств. У постели Ёсиды остался лишь санитар, который из чувства профессионального долга вливал Ёсиде витамины. На вторые сутки, посинев от беспрерывной рвоты, больной умер. Кадзи эти дни держался особняком. Недоверчивые взгляды Хасидани встречал с каменным выражением лица. Он терзался раздумьями о тщете человеческой жизни и бессилии людей. Стоя в почетном карауле у гроба Ёсиды, Кадзи почувствовал озноб. От спины к бедрам поползла тупая боль. А потом бросило в жар. Он боролся с негодными средствами, но все же боролся. Он не станет хныкать, как Ёсида, или бежать, как Синдзе. Единственное его убежище – койка в лазарете. Отстояв свое время в карауле, Кадзи подошел к дежурному унтер-офицеру и доложил, что его знобит и он просит разрешения отлучиться к врачу. Дежурный унтер сам отвел Кадзи в лазарет. Ему смерили температуру. Врач покачал головой. – Госпитализация. И, понизив голос, сказал санитару: – На всякий случай продезинфицируйте помещение комендантского взвода. Кадзи трясло. – Что, эпидемическая лихорадка? – с горькой усмешкой спросил он. – Неизвестно. Прошло двое суток. Температура не спадала. Кадзи метался в бреду. Бороться, страдать – ничего этого не хотелось. Он все время видел себя с Митико в домике за казармой. – У этого тоже эпидемическая лихорадка? – услышал он как-то над собой. Ему показалось, что спрашивает Хино. – По-моему, нет, – ответили ему. – Тиф или крупозное воспаление легких. Если так, у него есть шансы на спасение. И Кадзи снова окутал ядовитый туман кошмаров. Сквозь ватную завесу сна он слышал, как врач сказал: – Соедините меня с госпиталем. Завтра утром мы его отправим. * Верноподданническая женская организация.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ *

Перевод с японского И. Львовой

1

Первым впечатлением Кадзи, когда он очнулся, было ощущение окружавшей его со всех сторон белизны. Высокий белый потолок и совсем рядом стена, тоже белая. Все вокруг казалось неуютным, но просторным и чистым. Ничего этого в казарме не было. Потребовалось некоторое время, чтобы сообразить, где он. Кадзи хотел приподнять голову, чтобы осмотреться, но голова, точно чужая, не слушалась. Он мог только чуть повернуть ее, не отрывая от белой подушки. В помещении на некотором расстоянии друг от друга стояло около дюжины коек. На койках лежали и сидели люди в белых халатах. У всех наголо обритые головы. Кадзи слышал их голоса, но смысл слов не доходил до сознания. Постепенно кое-как оформилась мысль, что здесь, очевидно, госпиталь и что сам он чем-то долго болел, а теперь наконец выздоравливает. Он не мог сказать, сколько дней провел в забытьи. Смутно припоминалось только, что его, кажется, на носилках вынесли из казармы. Дальше наступал полный провал. Кадзи попытался восстановить в памяти все, что произошло, и вдруг раньше всяких других воспоминаний его обожгла мысль, что он попал в госпиталь вместе с ефрейтором Ёсидой. Нет, это ему только кажется. Ёсида умер. Потом мелькнуло смутное чувство, будто он много и напрасно страдал во имя какой-то пустой и бессмысленной цели. И вдруг мутным потоком нахлынула тоска, завладев всем его измученным болезнью существом. Кадзи с удивлением обнаружил, какие худые стали у него руки, и долго, пристально разглядывал их. Надо было дойти до такого вот, чтобы получить наконец передышку. Но все равно передышка, и это несло блаженное, неизведанное чувство освобождения. А если б ему предложили на выбор: быть здоровым и сильным, как прежде, или наслаждаться этим покоем? Прикрыв глаза рукой, он задумался. Этот неожиданный отдых имел особый смысл в его жизни, он уготован ему заранее. Приятно было так думать. Но ведь в пограничной зоне не было армейских госпиталей. Значит, его отправили куда-то далеко? Он покосился ни соседнюю койку. Она была пуста, – что-то зловещее мерещи-1 лось в белизне простынь. Кадзи закрыл глаза. Разом навалилась усталость, тупая| как боль. Теперь ему стало мучительно жаль самого себя. Какой бессмысленный поединок! И завершился он в конце концов поражением Кадзи. Эти последние полгода он держался только своей выносливостью. А теперь тело и душа измучены, это предел. Кадзи похож на сухой лист, гонимый вет-1 ром. Ни одной здоровой жилки, кажется, не осталось в его| исстрадавшейся плоти... Кто-то коснулся его лица. Кадзи открыл глаза. Милое веснушчатое лицо над ним улыбалось. Медсестра поздравила его; теперь дело пойдет на поправку, сказала она и стала ласково выговаривать, какой он был трудный больной, как он не давал колоться... Кадзи ничего не помнил. – Когда вас привезли, я, признаться, испугалась, как бы не пришлось вас нести прямиком в морг... – сестра бросила взгляд на соседнюю койку. – Я бредил? Кадзи смотрел на сестру тем глубоким, изучающим взглядом, какой бывает у выздоравливающих после тяжелой болезни. Она улыбнулась. – Я расслышала только два имени: Синдзе и еще Митико... Белый потолок внезапно исчез, вместо него Кадзи увидел перед собой болото. И Синдзе, исчезавшего во мраке ночи. Удалось ему добраться до "обетованной земли"? Сообщение о побеге неминуемо попало в официальное донесение. Конец честолюбивым мечтам капитана Кудо, так стремившегося выслужиться перед начальством! Кто знает, может, Синдзе и рассчитывал в худшем случае хотя бы на это? – Видно, крепко вы к ней привязаны... – сестра понизила голос. – Жена или любимая? – Любимая жена. – Кадзи улыбнулся. – Когда меня выпишут? – После крупозного воспаления легких надо полежать. Бывают осложнения. А у вас к тому же было еще и воспаление брюшины... – Кто ходил за мной? – Об этом не стоит тревожиться, – лицо сестры сразу приняло строгое выражение. – И, пожалуйста, постарайтесь не волноваться. Кадзи машинально кивнул. Конечно, это она ходила за ним. Он испытывал и неловкость и – сильнее неловкости – какое-то теплое чувство к ней, будто к близкому человеку. – Спасибо вам... – Что вам принести? Хотите чего-нибудь? Кадзи закрыл глаза. На месте этой женщины он теперь представил себе Митико. – Если можно, принесите духи. Немножко... Какие духи? Все равно. Ему нужны не духи, а то неуловимое, что живет в их аромате, смутное, о чем он так стосковался. – Хорошо, – поправляя одеяло, шепотом пообещала сестра. – Я принесу вам духи. Кадзи лежал с закрытыми глазами. Ради того чтобы наслаждаться этим блаженным покоем, стоило очутиться на больничной койке.

2

Койки стоят в два ряда. Между ними проход метра в три. Для того чтобы преодолеть это пространство, приходится напрягать все силы. Ухватившись за железную спинку кровати и отирая со лба пот, Кадзи улыбается жалкой, беспомощной улыбкой. Просто не верится, что когда-нибудь ноги станут слушаться его, как прежде. К спинке напротив привязана бирка: "Рядовой 1-го разряда Тангэ". Лицо бледное, но выглядит Тангэ бодро. Приподнявшись на койке, он некоторое время наблюдает за упражнениями Кадзи, потом тоже улыбается. – Зря мучаешься. Придет время – поднимут. И на работу еще пошлют. Спешить некуда, себе же в убыток. – Больных на работу? – удивляется Кадзи. Тот со своей койки внимательно оглядывает Кадзи. – Новобранец? – Да. А вы?.. А вы, господин солдат первого разряда, – поправил себя Кадзи, – давно в армии? – Третий год. Третий год службы – и не ефрейтор! – думает Кадзи. – Определенно неспроста. Опять вспоминается Синдзе. Внешне Тангэ ничуть не похож на Синдзе. И все-таки он чем-то напоминает его. – Третий год? Вы намного опередили меня! Чем вы болели? – Аппендицит, перитонит... – махнул тот рукой. – Но теперь уж скоро вытурят. Тангэ подвинулся, освободил место рядом. – Садись, потолкуем. Кадзи еще не знает, как себя вести с этим человеком. В глазах Тангэ тоже мелькает настороженность. – Сайпан сдали, слышал? – Нет... – у Кадзи перехватило дыхание. Как что-то далекое, припомнились толки о высадке американского десанта на этом острове. С тех пор, оказывается, прошло всего три недели. Пока он, как безумный, кружил по болоту и валялся здесь в бреду, на фронте опять произошла катастрофа... – Вот тебе и "нерушимая линия обороны", – горько усмехнулся Тангэ. – Теперь противник сможет спокойно бомбить Японию. – Да, дело идет к развязке, – пробормотал Кадзи. – Сказал тоже! – набросился на него солдат с соседней койки. – Наши нарочно заманивают противника к Окинаве! Понимать надо! – голос звучал бодро. Только растерянный взгляд не вязался с этой решительной интонацией. Тангэ усмехнулся. – Еще бы, в Японии на это и рассчитывают. А когда падет Окинава, станут говорить, что нужно заманить противника в Японию... – Что ж, по-твоему, нас побьют? – Поживем – увидим, – улыбнулся Тангэ. – Пока не даемся – драпаем. – Черт бы вас побрал с такими разговорами! – Солдат резким движением откинул одеяло и уселся на койке. – Этим образованным забавно, когда их собственную родину бьют! Насмехаться готовы! Эй, ты, новенький, ты тоже из таких? – беспокойный взгляд остановился на Кадзи. – Я и не думаю насмехаться. – Кадзи бросило в жар, на бледном лице выступили капельки пота. – Что же тут смешного? Части, расположенные в Маньчжурии, когда-нибудь тоже пустят в дело, и на нашу долю достанутся те же радости, что на Сайпане. – Нет, оба вы насмехаетесь! – губы у солдата скривились, он вскочил и вышел. Кадзи встревожено взглянул на Тангэ. – Не обращай внимания. Плеврит он подхватил, ну и рассчитывает на отправку в Японию, демобилизоваться надеется. Так что, если американцев не остановят на Окинаве, это ему нож острый! – Ну, до Окинавы пока еще далеко... А что, отсюда можно вырваться в Японию? – Туберкулезных, кажется, иногда отправляют. Но только у этого ни черта не получится. Выпишут и как миленького отправят обратно в часть. Так же, как и меня. – Нас всех теперь перебросят на Южный фронт. – Ну что ж, – в голосе Тангэ не было уныния. – Перебросят – и там постараемся уцелеть. – Это как же? – не понял Кадзи. – А я почем знаю? – Ответ прозвучал резко, но в глазах Тангэ светилась улыбка. – Нет у меня привычки загадывать на будущее, ничего от моих загадок не меняется... Кадзи посмотрел на узловатые пальцы Тангэ. Ростом Тангэ поменьше Кадзи, а руки крупнее. Рабочие руки. – Вы до армии чем занимались, господин солдат первого разряда? – Господина солдата ты оставь, – засмеялся Тангэ. – Токарь я, на токарном станке работал. Ничего, ремесло свое знал неплохо. – Разве металлистам не положена бронь? – Попадаются, брат, такие металлисты, которых спихнуть в армию, пожалуй, даже спокойнее... Кадзи понимающе кивнул. – Вас, выходит, тоже сплавили в армию? Мне поначалу изрядно досталось. – Да уж это как водится, – Тангэ беспечно рассмеялся. И тогда Кадзи почувствовал, что избавился от томительного одиночества. В палате военного госпиталя случайно встретились и сидели теперь рядом на покрытой белой простыней койке двое мужчин, шагавших, как видно, сходными дорогами. Это ощущение воскресило в памяти Кадзи долгие месяцы, когда он был так ужасающе одинок. С того самого дня, когда в снег и метель покинул Лаохулин, он только и знал, что огрызался, как дикий, затравленный зверь, и, как зверь, был одинок. Ему захотелось поделиться пережитым, рассказать этому человеку именно о днях, полных горечи и гнева. Интересно было узнать, как этот бывший металлист оценит его поступки, всю его жизнь, приведшую на эту койку в армейском госпитале. Он уже собирался начать, но его снова бросило в жар, лоб покрылся липкой испариной. – Тебе лучше лежать, – посоветовал Тангэ. – Да, пойду лягу. Кадзи поднялся с койки. – Солдат! – раздался пронзительный голос от дверей. – Да-да, ты самый. Кто разрешил вставать? В дверях стояла старшая сестра отделения, за ней санитар и знакомая Кадзи веснушчатая сестра. По званию старшая медсестра приравнивается к унтер-офицеру. Она это хорошо запомнила. – Кто такой? – спросила она у сестры, кивнув на Кадзи. – Рядовой первого разряда Кадзи. Доставлен в тяжелом состоянии. Старшая медсестра прошествовала на середину палаты. – Мидзугами, почему не инструктируете выздоравливающих? – прикрикнула она на санитара. – Без разрешения господина врача или старшей медсестры вставать с койки запрещено! Ухватившись за спинку кровати, Кадзи растерянно уставился на сестру. Впервые в жизни па него кричала женщина. – Учился ходить, сестрица! Жиденькие брови старшей сестры дрогнули. – "Госпожа старшая медсестра", – поправил санитар, уловив взгляд начальницы. – Виноват! Госпожа старшая медсестра! – отчеканил Кадзи со смешанным чувством протеста и привычной солдатской покорности. – Тренировался в ходьбе, госпожа старшая медсестра! Из группы больных за спиной старшей сестры послышался приглушенный смех. Смеялись над растерянным видом новичка, но она, неожиданно круто повернувшись, молча двинулась к одному из нарушителей и влепила увесистую пощечину. Кадзи стоял с раскрытым ртом, не веря своим глазам. Рушится представление о женщине как о существе мягком и сдержанном. Глаза старшей сестры метали молнии. – Мидзугами, в этой палате полное отсутствие дисциплины! Почему не следите за порядком? Больные у вас разгуливают в неурочное время! Военный госпиталь не проспект! Форменная распущенность! Вскинув голову, со строгим лицом, старшая сестра вышла из палаты. Санитар Мидзугами, толстый увалень из запасников, у дверей задержался и показал палате большой красный язык. – Да что же это такое в самом деле! – застонал тот, что получил пощечину. – Будь она хоть чуточку посмазливее, тогда еще куда ни шло, но от такой стиральной доски получить по морде! Кадзи взглянул на Тангэ. – Разве нельзя вставать? – Да все едино, что лежать, что стоять, этим от беды не спасешься. Попробуй-ка в следующий раз, попроси у нее урыльник – покраснеет от злости, что твой индюк! Кадзи добрался до койки, лег, вытянулся. В госпитале тоже царил армейский порядок. Только вместо защитного цвета здесь белый – вот и вся разница. Немного погодя вошла сестра Токунага, на этот раз одна. Раздала градусники, Кадзи последнему. Глаза у нее смеялись. – Лежите? То-то. Вздумайте у меня пошевелиться – живо получите затрещину! Он подумал, что ее голос напоминает по тембру голос Митико: не просто воспринимается на слух, а будто обволакивает тебя всего.

3

Дощатый пол в коридоре терапевтического отделения сиял ослепительной чистотой – ходячие больные каждое утро скребли его бутылочными осколками. Не было абсолютно никакой необходимости в таком усердии, на досках даже оставались царапины; это бессмысленное занятие было придумано, чтобы больные "не шатались без дела". Кадзи быстро поправлялся. На вторую неделю и он орудовал осколком бутылки. Вначале было тяжело, ноги еще не повиновались, но что пи говори, жизнь в госпитале все-таки во всех отношениях легче строевой подготовки. Кадзи мечтал затянуть свое пребывание здесь. Насколько удастся, пусть хоть на один день. Борьба окончилась в ту ночь пожара в степи. Больше он не станет бунтовать и сопротивляться. Он с ужасающей ясностью понял, как бессмысленно протестовать в одиночку. Ему казалось, что больше у него уже никогда не хватит душевной энергии для борьбы. Может быть, потому, что слабость все еще сковывала тело. Все равно. Отныне он накрепко замкнется в себе, как ракушка за плотно сомкнутыми створками. И еще его неотступно терзало раскаяние: как мог он так самонадеянно осуждать Синдзе? Да, внешне Синдзе был покорным, зато потом отважился на побег! Кадзи ловил себя на том, что живет не планами на будущее, а воспоминаниями. Странно: хотя ему вовсе не хочется возвращаться, но вспоминаются почему-то только эти казармы среди болотистой низины. Наверно, оттого, что из госпиталя ему предстоит попасть не домой, где его ждет Митико, а туда, в эти казармы. Все другие пути для него закрыты, и сознание уже смирилось с этим. – Слышь, говорят, Тодзе подал в отставку! Кадзи не сразу понял, что это шепчет Тангэ. – В отставку? Из-за провала на Марианских островах? – Наверно... – Тангэ пожал плечами. – Ловко! Уж не воображает ли он, что, смотавшись с поста премьера, сможет снять с себя и ответственность за все? Министров можно менять сколько угодно, а вот как изменить ход войны? Тангэ криво усмехнулся. – Умедзу получил повышение – теперь он начальник генерального штаба. А у нас теперь новый командующий – Отодзо Ямада. Не все ли равно, кто будет ими командовать? Солдаты – пушечное мясо, их должность останется неизменной. Что им до Отодзо Ямады? – Значит, начальником генерального штаба стал теперь человек, хорошо знакомый с обстановкой в Маньчжурии... Что, они собираются проявить большую активность в отношении СССР? – Вряд ли, – покачал головой Тангэ. – Скорее наоборот. – Так что же, считаешь, что мы будем придерживаться оборонительной тактики в расчете на длительную войну? Тангэ огляделся. – Я в канцелярии спер газету. Покушение на Гитлера было, бросили бомбу, да не попали. Кадзи не мог скрыть изумления, хотя уже секунду спустя подумал, что и в этом событии не было в сущности ничего невероятного. Диктаторов в конце концов неминуемо ожидает гибель. Кто он, этот Брут, не сумевший осуществить задуманное? – Промахнулись! – Жаль! Их взгляды встретились. – Что делать, на этот раз сорвалось. Зато теперь ясно, что и в Европе и в Азии державам оси приходит конец... Да, приближается последний час. Япония предоставила Германию самой себе. Впрочем, там еще раньше убедились, что Японии не под силу начать войну против СССР. И вот теперь и немцы и японцы катятся к гибели. Скоро кончится война. Это радовало. А с другой стороны, инстинктивно тревожило. Что потом – вот чего никто не мог предугадать. – Ты правильно сказал, что наши будут теперь держаться обороны, – продолжал Тангэ. – На границе с СССР наши будут действовать по принципу: "как бы чего не вышло". – Хорошо, если так... – отозвался Кадзи. Если японская армия перестанет провоцировать пограничные инциденты, опасность уменьшится наполовину. Возможно, он судит предвзято, просто потому, что ему хочется, чтобы было именно так, но трудно предположить, чтобы Советская Армия, ведущая кровопролитные бои на Западном фронте, начала сейчас военные действия на маньчжурской границе. Правда, здесь есть и другая сторона. Он хочет сказать – тем больше шансов, что части, расположенные на границе, где все спокойно, перебросят в район Тихого океана. Эта угроза возникла не сегодня... Он-то попал в госпиталь. Пока он здесь, все в порядке. Только в госпитале солдат может чувствовать себя в относительной безопасности. Скоблить бутылочными осколками пол, выполнять любые приказания – все, что угодно, со всем усердием, на какое способен!.. Кадзи отер пот со лба и принялся за новую половицу. Закончив, Кадзи вышел в сад. В палате лето не чувствовалось. А здесь июньское солнце палило уже нещадно. Дул горячий, влажный ветер. У Кадзи перехватило дыхание, закружилась голова. Чтобы не упасть, он прислонился к дереву. Ослепительно пылали цветочные клумбы. Взволнованный этим сиянием, Кадзи почувствовал, как на глаза навернулись слезы. – Гулять лучше утром, – услышал он. Кадзи повернул голову. Рядом стояла сестра Токунага. – Выздоравливаете вы быстро, но нужно соблюдать осторожность. Кадзи смотрел на ее высокую грудь под белым халатом. Потом перевел взгляд на лицо женщины. Сладко и больно защемило сердце. Если бы Митико стала медсестрой, какой-нибудь солдат при взгляде на нее испытывал бы вот такое же мучительно-сладкое чувство. – Что с вами? – у женщины дрогнули ресницы. Кадзи испуганно отвел взгляд. – Ничего, простите. Я подумал, долго ли еще придется пробыть здесь. – Как, разве вы ничего не знаете? – Нет, а что? – Вас оставляют на время при госпитале. Почему? – Вашу часть отправили на фронт. Кадзи бессмысленно улыбался. – Если вы и вправду не слыхали об этом, то постарайтесь делать вид, будто ничего не знаете, – понизив голос, попросила она. – Я не должна была говорить вам об этом. Солдат, отставших от своих частей, оставляют здесь... Ну, якобы до полного излечения. Санитаров-то не хватает... – объяснила она.

4

Все произошло так, как сказала сестра Токунага. Несколько дней спустя санитар Мидзугами отвел Кадзи в дезинфекционную камеру. – Будешь пока работать здесь. Вообще-то это обязанность санитара, да руки до всего не доходят. Кадзи усмехнулся. Вольготная жизнь у санитаров. – Если кому из офицеров взбредет в голову заглянуть сюда, отвечай, что временно подменяешь ефрейтора Мидзугами. – Ясно. – В шкафу лежит роба. Сними халат и переоденься. Мидзугами научил Кадзи обращению с дезинфекционным котлом. Обычный паровой котел с несложным управлением. Платформу, на которую наваливалась одежда больных, задвигали в котел, плотно закрывали дверцы, потом до отказа поворачивали рукоятку, регулирующую подачу пара. Через пятнадцать минут платформу выдвигали. Вот и все. Когда открывали железные дверцы, пар вырывался наружу и в помещении становилось нестерпимо жарко. В этом и состояла, как видно, главная причина, в силу которой у санитара "руки не доходили" до этой работы. Выдержать можно. Зато с утра до вечера он будет здесь совершенно один. С тех пор как он в армии, не было ни единого дня, когда он мог позволить себе такую роскошь. – Не будешь потом ворчать, что я поставил тебя на эту работу? – спросил санитар. – Ты прямо говори. "Я ее у вас не просил!" – хотел сказать Кадзи, но вовремя сдержался. – А разве никто из больных здесь не работал? – спросил он. – Работали. Был тут один, ефрейтор, что ли... Шум поднял. Жарко ему, видите, сил нет. Вранье, вовсе не в этом дело. Просто сидел тут один-одинешенек целый день, ну и дошел. Вот я и подумал, чего доброго, и ты запоешь ту же песню. – Не запою. На толстых губах санитара появилась удовлетворенная улыбка. Я тебе как-нибудь бутылочку лимонада подброшу. – Если можно, лучше бы карандаш и бумагу... – Чего писать-то? Кадзи промолчал. Может быть, это будет рукопись вроде той, что ему когда-то передал Ван Тин-ли. Но кто ее станет читать? Мидзугами, ухмыляясь, поднял вверх мизинец. – Любовное послание? – Угадали. – Ладно, принесу. Уже в дверях санитар оглянулся: – Конечно, здесь жарковато, а все же не в пример прохладнее, чем под обстрелом... – И расхохотался своей шутке. – Куда направили мою часть? – спросил Кадзи. – Как водится, в 14-ском направлении... Филиппины, Окинава – все это такие местечки, что будь у тебя хоть тысяча жизней – не хватит! Так что тебе грех обижаться. – Ясно... Кадзи смотрел на дверь, за которой скрылась грузная фигура санитара. Отныне ему, Кадзи, предстоит входить и выходить в эту дверь. А товарищи по роте как перешагнули за порог казармы, так и конец... И простодушному крестьянину-переселенцу Таноуэ, и любителю соленых словечек, бывшему коридорному Сасе... И все же кто знает, Где она – развилка на дороге судьбы? Уж после того, как многие погибнут, оставшиеся в живых поймут: вот тогда-то, именно в ту минуту и решалось, кому жить, а кому умирать...

5

– Знаешь, я решил раздобыть в туберкулезном отделении мокроту... – радостно прошептал Исии, тот самый, что набросился на Кадзи, когда сдали остров Сайпан. Для Исии все надежды теперь были на возвращение в Японию. А единственный способ достичь желаемого состоял в том, чтобы достать мокроту туберкулезного больного и представить ее на анализ, выдав за свою. А потом ждать. Вовсе не обязательно отправят на родину. Это он понимал. Но, во всяком случае, подержали бы здесь несколько лишних месяцев. А тем временем, кто знает, могло и посчастливиться. Отправка на родину – предпосылка для увольнения из армии вчистую. Исии уже давно продумал весь этот план. – А на твою долю достать? – шептал Исии, стараясь уловить выражение лица Тангэ. Тангэ отказался. – Почему? Вот чудак! Ждешь, пока отправят обратно в часть? – Ждать не жду, а только не надо, – отмахнулся Тангэ. Больше Тангэ ничего не сказал. Во-первых, даже если все сойдет, это еще не означает обязательной отправки на родину. А во-вторых, возвращение в Японию само по себе вовсе не гарантирует ни свободы, ни возможности остаться в живых. Скорее наоборот. Если, например, здесь, на границе, наступит затишье, то еще больше шансов выжить, чем в самой Японии. Но Тангэ не стал говорить об этом Исии, пусть мечтает. Исии предложил Тангэ действовать заодно, опасаясь, как бы его план не открылся. Но когда Тангэ так решительно отказался, того охватила тревога. – Послушай, смотри не проговорись! – Лицо Исии приняло жалкое, умоляющее выражение. Он не ожидал, что Тангэ откажется вот так, наотрез. – Болван! – буркнул Тангэ. – Зачем тогда болтаешь кому придется? Действуй в одиночку да помалкивай. Удастся тебе попасть на родину – что ж, порадуюсь за тебя. Но только в Японии, в деревне, к чахоточным относятся хуже, чем к зачумленным. Ты об этом подумал? Исии кивнул. Ну и пусть их сторонятся, все лучше, чем служба в армии. Здесь ему все ненавистно. Не думал он, когда призывался, что придется расстаться с армией таким вот способом... А сейчас он считает – лучше чахотка, чем такие муки. – А насчет отношения... – сказал он, не глядя на Тангэ. – Мне бы вернуться к себе в деревню. Ясное дело, забот немало. Во-первых, придется думать, как прокормиться, во-вторых, когда узнают, что я демобилизовался по болезни, так по нынешним временам, пожалуй, не очень-то ласково встретят. Все это правильно... Но только будет меня и хорошее ждать, не одно плохое. Есть одна живая душа, которая обрадуется моему возвращению. Приеду, заберу ее, и подадимся вдвоем куда-нибудь в большой город, где никто нас не знает. – Жена, что ли? – Нет еще, покамест не жена. Договорились только. Уедем в город, а там хорошо бы открыть какую-нибудь маленькую торговлю. Такую, чтоб, как ни повернется война, в накладе не остаться. Я ведь, знаешь, и работать умею! Мне бы только начать свое дело... Лицо Тангэ озарилось добрым, приветливым светом. – Ты смотри с этой с мокротой... Осторожно. А пуще всего берегись чужих языков. Сам понимаешь, все норовят попасть в отправку, поэтому выслуживаются... На следующий день в обед в палату вошел Мидзугами в одной рубашке, без кителя, а следом еще один санитар в белом халате. Мидзугами указал на койку Исии. При виде незнакомого санитара, у Исии забилось сердце. Все в порядке! Его переводят в туберкулезное отделение. Санитар быстрым шагом двинулся к нему. – Ты? – Так точно... Он едва успел ответить. Град пощечин, от которых нельзя было увернуться, обрушился на него. Санитар схватил его за ворот рубахи, приподнял, поставил на пол и ударил теперь уже кулаком. Еще. – Какого года службы? – Третьего... – ответил Исии, утирая кровь из носа. – Ты что же, скотина, воображаешь, что здесь круглые дураки сидят? Морочить нас вздумал? А если не терпится чахотку заполучить, так я тебя так вздую, мерзавца, что ты и в самом деле начнешь харкать кровью! Исии сносил побои покорно. Конечно, его выдали в туберкулезном отделении. Удары, посыпавшиеся на него, сокрушили в прах все, все надежды. Санитар, знавший, как видно, приемы дзюдо, ухватил Исии за ворот и рукав халата и пинком опрокинул на койку. Кадзи, застыв в дверях, молча наблюдал эту сцену. Первым не выдержал Тангэ. – Эй, ты, не знаешь, что ли, как положено обращаться с больными? – бросил он незнакомому санитару. Тот сначала растерялся. Но когда увидел на табличке на койке Тангэ всего-навсего: "Рядовой 1-го разряда", весь побагровел. – Санитар, конечно, старше по званию, чем рядовой, – не дав ему опомниться, продолжал Тангэ, – а все же не больно-то задавайся! Хочешь наказать – наказывай по уставу. Да только ничего ты с ним не сделаешь, разве что отправишь до времени обратно в часть. Или, может, ты намерен изуродовать человека, чтоб он в строй не годился? Что ж, валяй, но только учти: на вечерней поверке вся палата против тебя покажет! Вмешался Мидзугами. На него было жалко смотреть. Чуть не силой он стал тянуть санитара из туберкулезного отделения к дверям. – Не знаю, в чем провинился Исии, – продолжал Тангэ, обращаясь теперь к Мидзугами, – но, видно, виноват, раз господин санитар так обозлился. А только скажи ему, пусть он действует, как положено. Здесь больные, понятно? И издеваться над собой мы не позволим! К этому времени сочувствие всей палаты было уже полностью на стороне Тангэ. Мидзугами кое-как удалось увести незнакомого санитара. Кадзи подошел к Тангэ. Тот встретил его улыбкой. – Такая уж натура дурацкая... Знаю, что себе же во вред действую, а не могу сдержаться. – Ты поступил замечательно! – сказал Кадзи. – Какое там замечательно! Выпишут раньше срока. И меня, и этого Исии – вот и все. Исии лежал, скорчившись на своей койке, обхватив голову руками.

6

Когда Кадзи отворял дверцы котла, подвал утопал в горячем пару. За окном летний зной уже сменился осенней прохладой. Заметно побурела густая зелень тополей во внутреннем дворике госпиталя. Август, а там и осень... За осенью по пятам шагала зима. В лучах заходящего солнца серебрилась листва тополей – верный знак близкого листопада. Однообразную работу Кадзи в дезокамере изредка скрашивало появление сестры Токунага. Она приходила, чтобы сдать в дезинфекцию одежду больных. Смущаясь, они перебрасывались несколькими словами, и она исчезала. И снова Кадзи ждал ее прихода – он ловил себя на этом. Когда-то всеми его помыслами безраздельно владела одна Митико. Он и сейчас думает только о ней, но, как видно, в опустевшее сердце незаметно прокралось время. Или виной всему иллюзия, которая овладевает им всякий раз, когда рядом находится сестра Токунага? Он чувствует рядом ту же ласку и нежность, которую приносила с собой Митико. – Что вы пишете? – спросила она однажды. – Письмо жене? Кадзи кивнул. Он написал уже много писем, но все не решался их отправить. От Митико писем не приходило. А ведь она, конечно, пишет ему каждую неделю или хотя бы раз в десять дней. Но часть, в которой он служил, снялась с места и ушла, а может, ее и вообще уже не существует и письма Митико блуждают, не находя адресата. Сообщать ей новый адрес он не хотел. Сколько он здесь пробудет? О том, что случилось до болезни, написать вообще невозможно. Внезапная весть о том, что он в госпитале, напугает ее. Чего доброго, примчится к нему, как в тот раз... Он был бы счастлив увидеть Митико, но ведь встреча – это каких-нибудь тридцать или сорок минут, а потом снова мучительная разлука. – Письмо жене? – повторила вопрос сестра Токунага. – Простите, что я вмешиваюсь, но имейте в виду: запрещается сообщать, что здесь госпиталь. – Я знаю, – Кадзи убрал начатое письмо. – Вообще ни о чем нельзя писать. – Это вы о цензуре? Но ведь это подло! – воскликнула она, отвечая каким-то своим мыслям. – Раньше я думала, что уж где-где, а в больнице должны работать только честные и чистые люди! Кадзи усмехнулся: – А оказалось иначе? – Подумайте, ведь раненые, больные – это же самые несчастные люди, правда? И потом, не по своей же воле они попали в армию! Я считала, что ухаживать за ними – благородное, нужное дело. Поэтому я и пошла сюда по собственному желанию. Наивная я была! Уж и не знаю теперь, для кого вообще устроены военные госпитали – для больных или для здоровых... Кадзи внимательно смотрел на нее. – Может быть, вы и правы, – сказал он. – Но для человека, побывавшего в пограничной части, здесь рай, сестра Токунага. В особенности для такого, как я. Я жил там, как еж с ощетинившимися иголками. – Вы хотите сказать, что здесь нет муштры? – Совершенно верно. И кроме того, здесь есть то, чего там, в казарме, вовсе не было... – Что, например? – тихо спросила она. – Например, здесь можно разговаривать с вами. Сестра Токунага покраснела. Кадзи и сам не понял, как это у него вырвалось, но теперь тоже смутился. Он отошел к котлу. Пора было разгружать. Поворачивая рукоятку, чтобы выключить пар, он оглянулся и встретил ее пристальный взгляд. – Отойдите немного, – сказал он. – Пар очень сильный. Он открыл дверцы и потянул на себя платформу. Камера наполнилась густым, удушливым паром. Сестра Токунага подошла и стала помогать разбирать одежду. – А это ничего, что вы здесь? – спросил Кадзи. – Не знаю, – не поворачивая головы, ответила она. Не только пар мешал ему дышать полной грудью, но и какая-то внутренняя тревога. Медицинская сестра и солдат. В романе Хемингуэя между ними и могли бы возникнуть нежны чувства. Но здесь подобным чувствам не было места. Пройде несколько дней, в лучшем случае недель, и Кадзи покинет госпиталь. И вернется не домой, где его ждет Митико, а, вернее всего, опять на границу. Или же попадет в часть, которая уж ждет посадки на транспорт. На этом они и расстанутся с сестрой Токунага. Нет, здесь не было места никаким чувствам. Он не сразу понял, почему она вдруг вся оцепенела, а когда взглянул на дверь, увидел худое, землистое лицо старшей сестры. – Сестра Токунага, на каком основании вы самовольно оставили палату? Токунага, потупившись, кусала губы. Подите сюда! – С этими словами старшая сестра сама двинулась к котлу. – Как прикажете понимать ваше неприличное поведение? Тайные рандеву средь бела дня, в служебное время! – Рандеву? – Кадзи повернулся к начальнице. – Простите, что осмеливаюсь возражать вам, госпожа старшая сестра, но ничего неприличного здесь не было. И тайного свидания тоже. Сестра Токунага помогала мне по моей просьбе. – С каких это пор назначенные на работу больные имеют право привлекать себе в помощь медсестер? Не удивительно, что со стороны это выглядит как тайное свидание! – В самом деле? Странная логика! – Кадзи повернулся к сестре Токунага. – Я виноват перед вами, сестра. Простите, что задержал вас. – О нет! – сестра Токунага с решительным видом взглянула на начальницу. – Госпожа старшая сестра, я сама зашла сюда. – Не желаю слушать вашу болтовню. Убирайтесь отсюда! – старшая сестра указала на дверь. Бросив взгляд на Кадзи, сестра Токунага вышла. – Солдат, – торжественным тоном провозгласила старшая сестра, когда дверь за девушкой затворилась. – Я не имею права налагать на вас дисциплинарные взыскания, поэтому о случившемся будет доложено господину врачу, начальнику отделения! Она так и сверлила его глазами, словно ожидая, что он станет молить о пощаде. – Пожалуйста, поступайте, как сочтете нужным, – пересохшими губами ответил Кадзи. – Будь я начальством, я поручал бы сестричкам только стирку да дезинфекцию больничных халатов! – весело распространялся санитар Мидзугами. Он стоял, опираясь плечом о дверной косяк дезокамеры. – А как доверишь им уход за теми, кто эти халаты носит, черт-те что получается! Кадзи молчал, с трудом сдерживая нарастающий гнев. – Ишь ты, оказывается, какой! С виду смирный, а на самом деле парень не промах! – продолжал зубоскалить Мидзугами. – У этой девчонки рожица правда так себе из-за веснушек, зато остальное – первый сорт. Тут вокруг нее такой кобеляж шел, да только все попусту, даже господ врачей отшила, а он на тебе!.. – Хватит, господин ефрейтор, прекратите! Мидзугами неправильно понял выражение лица Кадзи. – Ой болван! Ну и болван! Какой смысл влюбляться в медсестру? Только войдешь во вкус, а тебя цап-царап, и пожалуйте – шагом марш. В тот же день вечером Кадзи услышал от Тангэ о гибели гарнизона, защищавшего остров Гуам. Это случилось около недели назад. Койка рядом была застелена свежим бельем. – Исии отправили в часть, – объяснил Тангэ. Кадзи присел на опустевшую койку. "Узкая койка, соломенный матрац..." – напевал кто-то в другом углу палаты. Никому не хотелось обратно в часть. Даже тем, кто, попав в армию, без труда заразился атмосферой убийства. Даже они, стоило им вот так, на время оторваться от казармы, мечтали больше туда не возвращаться. – Следующий черед мой! – усмехнулся Тангэ. – Врач, скотина, говорит, что хватит, мол, прохлаждаться – выздоровел! – Нет, я уйду раньше... – прошептал Кадзи, Он вспомнил налитое злобой лицо старшей сестры.