Текст книги "Условия человеческого существования"

Автор книги: Дзюнпей Гамикава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 43 страниц)

6

Митико проснулась, будто кто-то на разные голоса звал ее по имени. Она открыла глаза, но веки слипались, и она не могла с ними совладать... – Заждалась тебя, любимый мой... Этими словами она встретила Кадзи во сне. Он ничего не сказал. Он подошел и крепко обнял ее. Сладко закружилась голова. А потом она вдруг увидела, что дверь комнаты распахнута настежь. В конце коридора тусклым желтым пятном светится электрическая лампочка, а в комнате полно чужих, незнакомых мужчин. Один из них что-то протянул Кадзи, и она знает, что это красная повестка, и Кадзи знает, но не размыкает своих объятий. Зачем? Он не обязан никуда уходить. Они принадлежат друг другу и никому больше! И останутся навсегда вместе. Навсегда! Им нет дела до повесток. Пусть эти люди убираются со своими повестками. Но вот – она не помнит, как это случилось,– Кадзи уже нет с ней рядом; солдаты, сверкая штыками, обступили его и уводят из комнаты, и он исчезает, будто растворяясь в воздухе. Митико хочет бежать за ним и не может. Она пытается встать, но не в силах даже пошевелиться. Из груди рвется крик ярости, но она не может издать ни звука – голос застревает в гортани... – Митико! Это зовет Ясуко. В комнате полумрак. Митико открывает тяжелые веки. Ясуко сидит на ее кровати. – Проснись, ну же, Митико! – Митико! – зовет за окном низкий мужской голос.– Митико! Ясуко вздрогнула. – Может быть, это Кадзи? Открыть окно? Но Митико уже вскочила и бросилась к форточке. Высунувшись наружу, она разглядела внизу, под окном мужскую фигуру, неподвижную, будто высеченную из лунного камня. – Митико! Увидишь Кадзи, всыпь ему хорошенько, если он и на этот раз не сделает тебе предложения. Митико задрожала. Не только от предутреннего холода. Что это? – Он влюблен в тебя по уши,– кричал ей Кагэяма с залитой лунным светом улицы.– Счастье, черт его побери, само в руки не дается! Но раз уж оно попалось тебе, вцепись в него покрепче и не выпускай, поняла? Плевать вам на эту войну! Сейчас твой болван, наверно, спит и во сне обнимает тебя... Ну, я пошел. Смотрите у меня, живите дружно! Митико благодарно кивнула ему. Ей было и радостно и грустно. – Писать не буду. Передавай привет твоему Кадзи! И, не дожидаясь ответа, Кагэяма повернулся и пошел прочь по заснеженной дороге, ослепительно сверкавшей под луной. Митико закрыла форточку и прислонилась лбом к разукрашенному морозом стеклу, не слыша ничего, кроме трепета своего сердца.

7

Тамае вернулась из канцелярии с кипой бланков и новостью от секретарши: Кадзи переводят в отдел горнорудных предприятий и посылают в какую-то глушь – в Лаохулин или что-то в этом роде. Известие это как громом поразило Митико. Ясуко повернулась к ней. – Ты ничего не знала? Митико покачала головой, кусая побелевшие губы. С того визита Кагэямы под окно общежития прошло пять дней. Значит, с Кадзи она не разговаривала больше недели. Она не избегала встреч, хотя немного сердилась на него. Обеденный перерыв Кадзи проводил на волейбольной площадке. Она следила за ним, не отрывая глаз. Когда, ловко подпрыгнув, он удачно отбивал мяч, она с трудом удерживала себя, чтобы не захлопать в ладоши. А вот заговорить с ним у нее не хватало решимости. – Расстраивать тебя не хотел, вот и молчал,– утешала ее Ясуко. Нет, так не бывает... Если люди любят друг друга, они делятся хотя бы самым важным и серьезным из того, что происходит в их жизни. – Да ведь это повышение, глупая! – зашептала ей Ясуко.– Тебе надо радоваться, поздравить его, а ты... Ступай сейчас же! И скажи, что ты счастлива за него. От одной мысли о встрече с Кадзи кровь ударила в лицо. Митико оглянулась. Старая дева поднялась со своего стула. Девушки знали, что, перед тем как отлучиться из машинного бюро, она проверяла, у всех ли машинисток есть работа. Неторопливо заправляя в машинку очередной лист, Митико ждала. Начальница, завершив обход, еще раз окинула комнату строгим взором и наконец удалилась. Митико кинулась к ее столу, подняла телефонную трубку и назвала номер Кадзи. – Мы встретимся сегодня, хорошо?

8

После конца работы на площади перед зданием фирмы выстраиваются очереди на автобусы. Митико выскочила из машбюро со звонком. И все же на автобусной остановке уже вытянулась очередь. Митико поискала глазами Кадзи. Его не было. Она пропустила несколько автобусов, а Кадзи все не было. Смеркалось. В окнах исследовательского отдела, где работал Кадзи, все еще горел свет. Митико несколько раз порывалась подняться к нему, но удерживала себя. Она осталась одна на остановке. И уже решившись было идти за ним, увидела Кадзи в дверях подъезда. Она побежала навстречу. – Прости меня, пожалуйста,– сказал Кадзи, улыбнувшись.– Нужно было привести в порядок бумаги и сдать дела. Я звонил тебе сразу после конца работы... – Пойдем,– сказала Митико. Они пошли пешком. Снег, еще неделю назад серебристый и пушистый, теперь потускнел, в тени смерзся в комья, черные от сажи, а на солнце уже стаял. – Значит, решил ехать? – спросила Митико, не глядя на Кадзи. Она боялась повернуться к нему, чтобы он не прочел обиду на ее лице, а еще больше боялась услышать в ответ сухое: "Да, решил!" Тогда она уж совсем не смогла бы скрыть своего горя... – Не сердись на меня, Митико. Я сам знаю – нехорошо получилось, что не посоветовался с тобой...– Кадзи неторопливо шагал с ней рядом. – Ну что ты! – Митико проглотила горький ком, подступивший к горлу.– Я должна поздравить тебя. – Не знаю, стоит ли поздравлять. Дело в том...– Кадзи замолчал. Несколько шагов они прошли молча. – В Лаохулине нет ничего, кроме китайских фанз, рабочих бараков и магнитного железняка. Поэтому...– Кадзи снова замялся.– Поэтому я не решаюсь даже просить тебя поехать со мной... У Митико подкосились ноги. Мимо них прокатил пустой автобус и обдал их грязью. Кадзи обругал водителя автобуса и, сняв перчатку, платком стер капли грязи с лица Митико. – Что ты сказал, Кадзи? – Поедешь со мной? Она схватила его за рукав и сердито тряхнула. – Ты еще спрашиваешь?! – Подумай хорошенько,– сказал Кадзи,– потому что я сам не могу толком разобраться, правильно ли я поступаю... – И не собираюсь! Хватит с меня, думала достаточно! – Прошу тебя, Митико, выслушай меня, обдумай, а потом уж принимай решение.– Кадзи говорил, опустив голову. – Я давно все решила. – Я поторговался немного со своим новым шефом, и он кинул мне кость – броню... – Что ты говоришь? – Ее голос дрогнул.– И тебя теперь не заберут в солдаты? Кадзи кивнул. – Какое счастье! – На ресницах Митико сверкнули слезы.– Я не смела об этом и мечтать. – Ты рада? – Ты еще спрашиваешь! – И Митико порывисто обняла Кадзи. – Ну, если ты рада,– Кадзи улыбнулся,– то и я тоже рад... – Как странно ты говоришь. Что с тобой? – Видишь ли... Кадзи остановился, поискал глазами какой-нибудь ресторанчик, где можно было бы поговорить спокойно. Но они еще не вышли из кварталов жилых домов компании, и до городских улиц было далеко. – Видишь ли, получается, что я продал свою докладную записку, ну, точнее, обрывки своих мыслей, и выторговал себе за это право жениться на тебе. Я до того обнаглел, что потребовал от начальства гарантий. Прямо так и сказал: я беру на себя управление рабочей силой в Лаохулине, а вы мне гарантируете броню. Не просто обещаете, а гарантируете... – А он? – Кто, шеф? Поинтересовался, почему я такой недоверчивый. Ну, я объяснил ему, что на карту поставлено счастье двух людей... А он смеется. Спросил: женишься, что ли? Я сказал, что женюсь. Поздравил меня и посулил преподнести в качестве свадебного подарка освобождение от мобилизации. – Какое счастье!..– Митико подняла на него сияющие глаза. Она шла, крепко прижавшись к Кадзи. – Все это так... Но кое в чем мне еще нужно разобраться, Митико. Во-первых, я согласился поехать в эту глушь только ради того, чтобы избавиться от мобилизации и получить возможность жениться на тебе. А начальник взял меня потому, что признал подходящим на роль сторожевого пса. Броня – это кость, брошенная собаке, понимаешь? Как я могу принять ее? Кагэяма говорит: как собака и прими! Я понимаю, что он имел в виду. Смешно становиться в позу незапятнанного борца за идею, после того как столько лет кормился хозяйскими подачками. Стал собакой – служи, я понимаю... Ну, если б я еще принял это предложение из идейных побуждений, понимаешь, ну, для того, чтобы применить на практике свои взгляды на использование рабочей силы, коль скоро мы работаем здесь в колониальных условиях, я гордился бы собой, я не колебался бы ни минуты. Но пойти на это только для того, чтобы жениться... Прости меня! Не пойми так, будто я ни во что не ставлю наши отношения. Кадзи растерянно взглянул на Митико. – Я все хорошо понимаю,– улыбнулась Митико. – Тогда выслушай меня до конца, пожалуйста. Я убежденный противник милитаризма. Мне, конечно, будет легче жить, если меня не возьмут в армию. Что ни говори, здесь человек может думать, а иной раз и рассуждать о том, что наболело. В армии – нет. Ну вот, я и боюсь: получу я броню, почувствую себя в полной безопасности от солдатчины и начну разглагольствовать на всякие принципиальные темы. А честно это будет? Имею я на это право, я...– Кадзи запнулся и умолк.– А возьми наши с тобой отношения. Уж если мы так крепко любим друг друга, почему мы не вместе? Наперекор всем трудностям и преградам! А я до сих пор никак не мог решиться на это. По существу, я предоставил решение нашей судьбы воле случая. Значит, у меня нет твердого убеждения в необходимости, неизбежности нашего брака... Кагэяма мне говорил как-то о жизненной энергии простого человека... о вере в будущее... Видно, не хватает во мне этой жизненной энергии. И вообще нерешительный я какой-то. Я должен бы верить, что сумею своими руками построить счастье, и никакая мобилизация не сможет мне помешать... А вместо этого плыву по течению. Подвернулся счастливый случай – посулили броню, и я тотчас решил жениться. А случись иначе? Где же она, твердая линия в жизни? Ты не думай, что я не хочу воспользоваться этим случайным даром судьбы или говорю все это так, для красного словца. Нет, я принимаю подарок без колебаний, беру то, что дает жизнь. Но чего стоит такая пассивность? Если вдуматься, так это просто самообман. Иной раз я кажусь себе обыкновенным пошляком... Митико съежилась под тяжелым, неподвижным взглядом. Он проникал ей в самую душу, и ей стало больно. – Зачем ты терзаешь себя? Кадзи опустил голову, а когда снова поднял ее, лицо у него было растерянное, как у заблудившегося ребенка.– Человек голоден... Он кидается на любую приманку, хотя наверняка знает, что в ней спрятан крючок... – Ну, если так рассуждать, то крючок везде – и в жалованье, и в наградных. А тебе-то что за забота? Ты откуси, сколько сможешь, а крючок выплюнь. И скажи спасибо,– засмеялась Митико. Радость бурлила в ней. Слова слетали с ее губ звонкие, задорные. Она светилась счастьем. Кадзи повеселел. – Дорогой, нам есть ради чего жить, у нас есть надежда, большая и светлая,– наш союз! Ведь правда? Знаешь, я недавно размышляла, что бы я делала, если б тебя все-таки забрали в солдаты...– Она зарделась.– Если придет такой день... я сделаю так, чтобы у меня был ребенок от тебя... Это, наверно, глупо? – Нет.– Кадзи остановился.– В тот вечер права была ты, а не я. Я просто струсил. Митико покачала головой. Она взяла Кадзи за рукав и потянула в сторону кафе. – Зайдем, посидим немного. Они вошли в кафе. Знакомых не было. Оркестр играл какое-то чувствительное танго. Они сели за столик и долго молчали, глядя в глаза друг другу. Волнение не проходило. – Ты победила. Сдаюсь,– невесело улыбнулся Кадзи.– Буду всегда помнить, как я люблю тебя, и нежность поможет мне жить... Рука Митико с чашкой кофе дрогнула. Чашка со звоном опустилась на блюдечко. – Не могу прийти в себя. Не могу...– На глазах у нее блеснули слезы, она протянула к нему руку.– Успокой меня! Когда ты едешь? – На будущей неделе. – А мы... когда? – Сегодня? – решился Кадзи. В таинственной глубине зрачков Митико вспыхнул и погас радужный огонек. – Хорошо,– еле слышно сказала она, будто вздохнула. Она покинула Японию, чтобы избавиться от опеки в сущности равнодушных к ней родственников, уехала в далекую Маньчжурию. Скучно, одиноко жила здесь. Пока не встретила Кадзи. Она сама создала свое счастье – только теперь она поняла это. Теперь начнется новая жизнь! – Завтра оформим твое увольнение. Потом займемся покупками самого необходимого: две чашки, две тарелки и тому подобное... – Какая я счастливая...– тихо сказала Митико.– И ничего мне не надо! Самое главное – нас теперь ничто не разлучит, ничто, даже война, правда? Кадзи хотел отпить глоток кофе; теперь звякнуло его блюдечко, теперь задрожала его рука. Они вышли из кафе. На улице было темно. Кадзи обнял Митико, и они пошли, тесно прижавшись друг к другу. На углу, где они обычно прощались, они даже не остановились. Теперь у них один путь. Навсегда! В витрине мебельного магазина все еще висело то самое блюдо. "Поцелуй" Родена. – Купим? – деловито спросил Кадзи. Открыв тяжелую стеклянную дверь, они вошли в магазин.

9

Переезд на грузовике в Лаохулин был их свадебным путешествием. К несчастью, в тот день над степью буйствовал свирепый монгольский ветер. Тот, что у древних китайцев назывался "желтая пыль на десять тысяч верст". Пыль была действительно желтая. Несомая ветром, она заслоняла от них всю вселенную, она была везде – и на земле, и на небе. Кадзи и Митико, сидевшие в кузове, мгновенно превратились в бесформенные фигуры, заметенные рыхлой пылью. Кадзи досадовал на неблагосклонность небес. Митико уткнулась в его воротник и мечтала о будущей жизни. Она была счастлива. Три года любви, и сколько еще впереди... – Вовсе не так уж плохо,– беспечно улыбнулась она, когда Кадзи с досадой пробормотал что-то насчет дороги, ветра и пыли. Ей и вправду было совсем неплохо. Свадебное путешествие получилось у них необычное, не такое, как у других. Значит, и жизнь у них будет замечательная, особенная! Конечно, это доброе предзнаменование... – Как приедем, сразу искупаемся, да? Промчаться через бурю и пристать к домашнему очагу,– разве это не удивительное начало супружеской жизни? И главное – броня, она защитит их от разлуки. Так пусть беснуется этот ветер. Теперь Митико не сомневалась, что их ожидает счастье. Только счастье. Они миновали несколько селений и покатили по пустынной равнине, почти невидимой за сплошной завесой пыли. Когда возлюбленные хотят уединения, может пригодиться и завеса желтой пыли. И когда они проехали равнину, и начался подъем в гору, Митико стало грустно, что такое замечательное свадебное путешествие близится к концу... Они добрались до перевала. Начался спуск. Ветер стих. Кадзи выпустил Митико из своих объятий. Внизу расстилалась широкая долина, от края до края застроенная красными кирпичными домиками. Отсюда они казались игрушечными. Трудно было представить, что в них ютятся шахтеры, задавленные нуждой и непосильной работой. – Вот мы и приехали,– сказала Митико, наклонившись к Кадзи.– А скоро все расцветет. Как здесь будет красиво! Кадзи молча кивнул и продолжал смотреть вниз. Там внизу живут незнакомые люди, с которыми с сегодняшнего дня будет неразрывно связана его жизнь... Подскакивая на рытвинах, машина спустилась с горы и остановилась на площадке перед кирпичным зданием на окраине шахтерского поселка. "Отдел рабочей силы" – было написано над входом в здание. Чуть поодаль перед грубым некрашеным столом стояла очередь – два ряда людей в засаленных лохмотьях. Загорелый, коренастый японец придирчиво осматривал каждого – особенно пристально руки и ноги; одних выталкивал из очереди к столу, других отсылал в сторону. У тех, кто оказывался перед столом, брали отпечатки пальцев – они были приняты на работу. Коренастый оглядел последнего, пощупал его правую руку, сверкнул глазами и приказал разжать пальцы. Плюнул ему на ладонь, затем краем его рубахи растер плевок. Из-под грязи проступила гладкая мягкая кожа. Нерабочая рука. – Скотина! Вздумал меня обмануть!– Коренастый толкнул человека от стола.– Захотелось опиума даром получить! Пошел вон! Кадзи спрыгнул с машины. Коренастый заметил его и пошел навстречу, расплываясь в улыбке. – Господин Кадзи из правления? – Да. – Будем знакомы. Моя фамилия Окидзима. Вот, полюбуйтесь на этих заморышей. Всякий раз, как объявляем набор рабочих, повторяется одна и та же история, валит одна шваль – немощные, как вялые огурцы. Хилый здесь народец, не то что в Шаньдуне. – Вы так полагаете? Окидзима снова сверкнул глазами. – Полага-аете!..– скривился он.– С сегодняшнего дня мы с тобой коллеги, работы у нас будет до черта, а времени мало, так что ты про эти любезные выражения забудь! Тут не до светских манер... Увидев, что Митико пытается выбраться из кузова, Окидзима подбежал и, протянув свои ручищи, бесцеремонно подхватил ее и опустил на землю. – И как это вы решились забраться в такую глушь? Или готовы с ним на край света? – Он кивнул на Кадзи. Запыленное лицо Митико осветилось приветливой улыбкой. – Вы правы. Ну вот, прошу нас любить и жаловать. Окидзима рассмеялся, обнажив дочерна прокуренные зубы, и продолжал разглядывать молодую пару. – А я ждал вас – не терпелось поскорее посмотреть, кому же это так покровительствует начальство. Все гадал, что за тип ко мне пожалует. – Ну и как?.. – Я, конечно, не предполагал, что сюда пришлют зеленого юнца с высоким лбом... А с виду ты крепкий малый. Как это тебе удалось отвертеться от военной службы? Кадзи немного опешил от этого фамильярного тона. – У меня как раз перед освидетельствованием был катар кишечника, ну вот и... – Как раз!.. Гм... Знаем мы эти фокусы, только редко кому они сходят с рук. Тебе повезло!..– Окидзима расхохотался.– Ладно, посмотрим, удастся ли тебе поладить с нашими горлопанами... Читал твою докладную. Как ее... Ну, эту, про управление рабочей силой в колониях, так, что ли? В общем ничего, только больно часто пользуешься одним окончанием "изм" – "рационализм", "профессионализм". Мы, горняки, этого не понимаем. Могут принять тебя за ученого-карьериста какого-нибудь. Сам знаешь, кто на рудники идет – проходимцы да подонки всякие. Таких, как ты, здесь не встретишь. – Ну, спасибо за предупреждение.– Кадзи весело рассмеялся. – Ты чего это? Окидзима недоумевающе посмотрел на Кадзи, затем на Митико и тоже засмеялся. – Ты все-таки молодец. Написать такую штуку, сидя за столом в правлении,– это надо уметь! Нащупал самую суть, так я считаю. Правда, только нащупал, ухватить ее тебе тоже не удалось. – А в чем же именно не удалось? – Кабы знал – сам бы написал! Из дома вышли несколько рабочих, и Окидзима велел им выгружать вещи. – Я покажу твоей жене вашу квартиру, а ты ступай представься директору, что ли... Вон туда.– И Окидзима показал пальцем на мрачное здание на склоне горы. Даже отсюда видна была огромная вывеска: "Рудник Лаохулин".

10

Директор Куроки, бегло просмотрев красные цифры на не просохшей еще после мимеографа сводке дневной добычи, небрежно швырнул листок на стол. Красным было показано только недовыполнение плана добычи и число рабочих, не вышедших на работу. Теперь он ждал начальников участков, контролеров и других ответственных служащих рудника. Им надлежало являться в кабинет в течение десяти минут после подачи сводки. Опоздание на диспетчерские совещания сотрясало шестипудовую тушу господина директора приступами неукротимого гнева. Все кругом – сплошные бездарности, Куроки был убежден в этом. Если бы главный инженер, контролеры, начальник отдела рабочей силы были такими, как он, Куроки, то Лаохулин, бесспорно, не только выполнял бы, но и перевыполнял план добычи. И не пришлось бы ему выслушивать ехидные замечания директора компании и теоретиков, засевших в правлении. Да что там, он не раз получил бы уже благодарность верховного командования за выдающиеся заслуги в деле укрепления военной мощи империи... "А получаю одни нагоняи..." – с горечью жаловался он жене в те редкие ночи, когда делил с ней супружеское ложе в казенной городской квартире. Жена осталась в городе, где было правление,– не мог же сын оставить гимназию. Впрочем, Куроки мало-помалу начинал верить, что он из патриотических побуждений пренебрег радостями семейной жизни и обрек себя на лишения, денно и нощно служа родине на "промышленном фронте". На руднике острословы язвили, что вспышки ярости господина директора объясняются вынужденным воздержанием в супружеской жизни... Если судить по усердию, он и впрямь был неплохим директором. У него даже были шансы в недалеком будущем заполучить кресло начальника отдела горных предприятий компании. Но для этого, конечно, он должен был резко повысить уровень добычи на своем руднике. Директорский стол, как и все в округе, был покрыт мельчайшей желтой пылью. Вытирать ее – дело бесполезное. От пыли из монгольских степей защиты не было. И именно это переполнило чашу его терпения. Он схватил сводку и стал ожесточенно сметать ею пыль со стола... Начальники участков и участковые контролеры нехотя шли к директору, проклиная заведенный им порядок ежедневных докладов, а вернее, ежедневных взбучек и разносов. За себя они не особенно тревожились – им было чем оправдаться. Сегодня, как и обычно, они собирались доложить, что отдел рабочей силы опять не досылает рабочих. Так они и сделали. Как обычно, директор выдал весь запас брани, заготовленный им на сегодня. Окадзаки, контролер первого участка, огрызнулся: – Да что, вчера, что ли, это у нас началось? Он напомнил, что сегодня в первую смену вместо положенных двух тысяч пятисот человек спустилось только полторы тысячи. Директор перевел взгляд на начальника первого участка Сэкигути. – Кроме того, у нас хроническая нехватка механизмов и крепежных материалов...– сказал тот. – А кроме того, господин Сэкигути, у нас война! – Нытье этих людишек еще больше разъярило директора.– А работать все равно надо, и именно потому, что у нас многого не хватает. – Так хотя бы рабочих давали достаточно! – снова ввязался Окадзаки.– Ведь говорят же везде, что этих самых "людских ресурсов" у нас хоть отбавляй. Не хватает агрегатов – это я понимаю, взять негде, так подкиньте хотя бы этих скотов, а тогда и спрашивайте с меня. Я их в гроб загоню, а план выполню! – У вас? – Директор повернулся к начальнику второго участка. – Да примерно так же,– ответил тот, переглядываясь со своим контролером.– Не ладится у нас, правда, с транспортерами, но это, как говорится, полбеды, будь у нас рабочих достаточно... – Хватит, все ясно! Подавай вам механизмы, подавай вам рабочих! Скажите прямо, что вы отказываетесь работать, пока вам не будут созданы идеальные условия... Лицо директора пылало. Глаза метали молнии. Инженеры переглянулись, подавляя насмешливую улыбку; сегодня Куроки на взводе от монгольского ветра, что ли... – Да ничего такого мы не говорим,– ухмыльнулся Окадзаки.– Мы только просим, чтобы в отделе рабочей силы немного пошевеливались... – Без тебя знаю, что все упирается в этот чертов отдел,– перебил директор.– Но там люди стараются не меньше вашего. А вы делайте то, что вам положено! Какая у тебя выработка на одного рабочего? А? То-то! Окадзаки стоял, скрестив руки на богатырской груди, и молча сверлил директора глазами, в которых тот мог безошибочно прочитать все, что о нем думали: "Напрасно хорохоришься, директор! Хотел бы я посмотреть, что ты станешь делать с первым участком без Окадзаки! Вот когда ты запоешь!" Дверь кабинета приоткрылась, послышался скрип песка под ногами. В кабинет нерешительно вошел Кадзи. Он представился директору. Выслушав Кадзи, директор познакомил его с остальными. – Ты как раз вовремя,– сказал директор.– Мы здесь только что говорили об отделе рабочей силы. Отстает он у нас. Устал с дороги? Понятно. Но тебе полезно будет послушать, что говорят эти господа. Садись. Кадзи пришлось сесть. Это не входило в его планы. Он надеялся, что на сегодня его оставят в покое, хотел помочь Митико привести в порядок новое жилье, смыть желтую пыль и отпраздновать первый день новой жизни... – Что рудник не выполняет плана добычи, ты, безусловно, знаешь. Кто в этом виноват? В значительной мере отдел рабочей силы! Из этого следует, дорогой Кадзи, что отдел рабочей силы не содействует победам императорской армии. Ясно? Кадзи слушал, изобразив на лице почтительность и внимание. От него не ускользало и то, что эти четверо рядом не принимают всерьез разглагольствования Куроки. Он разглядывал лысеющую голову директора, обремененную явно не столько заботами о положении на фронтах, сколько тревогой за собственное благополучие. – Ты, вероятно, знаком с нашей статистикой. Но я все же напомню, что у нас на руднике числится десять тысяч рабочих, а на работу выходит не более пятидесяти процентов. Довести выход на работу хотя бы до семидесяти процентов – и мы сможем выполнять план. Конечно, с большим напряжением, но сможем. Вот какое у нас мнение... Повинуясь здравому смыслу, Кадзи собирался заметить, что ему трудно судить о положении дел, с которым он по сути не знаком, но остановился под колючим взглядом Окадзаки. Выражение белесых глаз на мясистой, багровой физиономии контролера первого участка недвусмысленно говорило: "Нашел с кем советоваться – с молокососом!" И Кадзи кратко ответил: – Полагаю, что ваши расчеты в основном верны. – Так вот, на тебя и Окидзиму ложится задача – любой ценой довести выход рабочих до этого уровня. Для этого, полагаю, тебя и прислали сюда, не так ли? Кадзи кивнул. И когда директор спросил, что же он намерен предпринять, Кадзи решил не отговариваться незнанием обстановки, что в его положении было бы, вообще говоря, естественно. – Конкретные предложения я доложу потом,– сказал он,– после обсуждения дел с Окидзимой, а пока хотел бы начать с уточнения численности рабочих, закрепленных за рудником. Ведь тут всякое, может быть: подрядчики могут, например, показывать лишних людей в списках артелей, чтобы получать лишние пайки. На бумаге рабочий числится, а на руднике его нет... – Да, Окидзима в свое время говорил об этом. Но как это проверить? – Позвольте, но ведь у всех рабочих взяты отпечатки пальцев? Окадзаки и контролер соседнего участка Кавадзима обменялись насмешливыми улыбками. – Окидзима здесь тоже с этого начинал, а потом бросил – ничего не вышло,– отмахнулся директор.– То есть проверить, конечно, можно, но для этого потребовалось бы каждому рабочему вешать на шею номерок и не выпускать с шахты! "Этот мальчишка, оказывается, ни черта не смыслит!" – говорили глаза директора. – Так или иначе, но мы обязаны привести фактическую численность рабочих в соответствие со списочным составом,– сказал Кадзи и вспыхнул под насмешливыми улыбками контролеров. В голосе директора он уловил неудовольствие и быстро пропадающий к нему интерес. – Но как? – спросил директор. – Путем, скажем, улучшения условий труда. Бежать будут к нам, а не от нас. – Что ты имеешь в виду? – Если вы не возражаете, я пересмотрю систему оплаты труда. Может быть, ввести оплату продуктами вместо денег... Лучше всего, конечно, сдельная система – она стимулирует производительность труда. Но на таких рудниках, как наш, при артельной организации труда и слабой механизации, от сдельщины проку мало. Рабочий ничего не выгадает, всю переработку присвоит подрядчик. Поэтому лучше будет, пожалуй, платить повременно... – Это что же значит? Надо только выйти на работу, а там хоть спи целый день, все равно заплатят? – перебил Окадзаки. – Не торопитесь, пожалуйста. Против этого у нас найдутся средства. Во-первых, для того и создана ваша должность, чтобы не позволять рабочим бездельничать... Окадзаки перекосило. Директор улыбнулся. – Во-вторых, нужно перестроить организацию управления рабочей силой. – Точнее? – Упразднить господствующее положение артельного подрядчика и ввести индивидуальные трудовые соглашения между рабочим и рудником. Для начала в порядке эксперимента это можно проделать с теми артелями, где подрядчики явно грабят рабочих и где производительность труда самая низкая. Такие артели расформировать, а с рабочими заключить контракт непосредственно в отделе рабочей силы. Он смотрел на недовольные лица. Уж больно просто все получается у этого писаря из правления. До чего же самонадеян, сопливый бумагомарака! Только появился, а уже хочет одним махом реорганизовать гигантское предприятие! – И пустить все прахом? – зло бросил Окадзаки, метнув на Кадзи враждебный взгляд.– Верно я говорю? – Он повернулся к Кавадзиме. Тот немедленно согласился. – Но почему же, скажите пожалуйста, все должно пойти прахом? – Ах, почему? А вы подумайте, как вас там... господин Кадзи, что ли... подумайте хорошенько... У нас двести подрядчиков, мелких и крупных. Вы что же, не понимаете, что среди них не найдется ни одного, кто не урезал бы заработок рабочим и не устраивал махинаций с пайками? – Отлично понимаю. Но сейчас нас заботит другое – как повысить общий процент выхода на работу и производительность труда. Я считаю, что рабочие не хотят работать потому, что мы плохо оплачиваем их труд, а подрядчики отнимают последнее. Отсюда и наплевательское отношение к труду: работай, не работай – толку нет. Не решив этого главного вопроса, вопроса оплаты труда, мы никаких семидесяти процентов не добьемся. По-моему, это каждому ясно. – Уж не скажу, какой это вопрос – главный или не главный, а только рабочие у нас совсем не такие, как ты себе представлял, сидя там в канцелярии. Как ты считаешь, Кавадзима? Кавадзима кивнул. – У тебя получается, что стоит только компании заключить с рабочими контракты и повысить оплату, как все кинутся работать. Ну-ка, Кавадзима, объясни ему, что будет делать рабочий, если мы прогоним страшного подрядчика и поставим в надзиратели какого-нибудь мальчишку, только что вылупившегося из университета, да еще станем отваливать этому самому рабочему денежки. Не глядя на Кадзи, Кавадзима с готовностью подхватил: – Заработает на харчи – и все, работы от него не жди. Начнет бездельничать, играть в маджан или еще там во что и не выйдет на работу, пока не растранжирит все до последнего медяка. Начальники участков Сэкигути и Коикэ только улыбались, давая понять, что им нечего возразить против аргументов Окадзаки. – Правильно говоришь, Кавадзима! Все кули таковы, все из одного теста! Мало ли что там в книжках пишут!– продолжал Окадзаки. Кадзи промолчал. Это подбодрило Окадзаки. – Вы же знаете, господин директор, что эти скоты только и шевелятся, когда подрядчик глотку дерет. А то они и кайла в руки не возьмут! Директор одобрительно кивал. Чтобы получить выгодные работы, подрядчики дают взятки контролерам – это не было тайной для дирекции рудника, но пресечь махинации никто не решался, не желая, как говорит пословица, резать быка, чтобы добыть рога. Все делали вид, что ничего не знают. Директор выжидающе посмотрел на Кадзи, словно приглашая его продолжить спор. – Теперь мне все ясно,– холодно сказал Кадзи.– Во всяком случае, ясно, почему на работу выходит только пятьдесят процентов рабочих. Должен оказать, что взгляды у нас действительно расходятся. Если подобная практика будет продолжаться, я не вижу возможностей повышения этого процента. У него защемило сердце. Захотелось уйти и сейчас же вернуться в правление. Но ему не простят бегства. Уволят? С этим бы он еще примирился. Страшнее другое – они отнимут у него броню, а значит, и Митико! Да, Окидзима был прав – ему придется схватиться с наглыми и грубыми людьми, которые здесь хозяйничают. Похоже, схватка уже началась. И начал он ее, кажется, не самым лучшим образом... Но все равно, раз он в нее ввязался, он не может, просто не имеет права ее проиграть! – Погоди,– заговорил директор, видимо задетый резким и холодным тоном Кадзи.– "Система подрядов" – я выражаюсь языком твоих трактатов – конечно, запутанная штука, ее тоже можно отнести к так называемой "азиатской отсталости"... Все это верно, но можно ли вот так просто, как ты говоришь, взять да и вырвать ее, будто сорную траву? Ведь частенько бывает, что на практике все оборачивается сложнее, чем кажется, пока сидишь за письменным столом, а? Только тут Кадзи осенило, что директор, вероятно, и сам недалеко ушел от Окадзаки. Подрядчики сидят на горбу у рабочих, окадзаки берут взятки с подрядчиков, а командует этой потогонной машиной не кто иной, как директор! Но тогда какое же место в этой пирамиде должен будет занять он сам? Кадзи посмотрел на руки директора. Ожидая ответа Кадзи, директор сжимал и разжимал кулаки. Кадзи невольно перевел взгляд на свои руки. Ничего не скажешь, сильные мужские руки, развитые спортом, хотя сразу видно, что кирки еще не держали... "Белоручка,– это он хочет сказать?" – Если дело обстоит так, как вы говорите,– ответил Кадзи, то либо сама теория в корне ошибочна, либо она неправильно применяется на практике. Прошу не понять меня превратно. Я лично никогда и не считал эту задачу простой. Но мне почему-то кажется, что решить ее сможет именно дилетант, такой, как я. Дилетант бесстрашен – подобно слепцу, который не боится змей... Директор слушал, постукивая по подлокотникам кресла волосатыми кулаками, на вид мягкими и бессильными. Контролеры и начальники участков пристально следили за его лицом, пытаясь угадать его отношение к словам Кадзи. Но лицо директора было непроницаемо. Он забыл о присутствующих. Его мысли были далеко. Кадзи – ставленник начальника отдела горных предприятий, это ясно. Успех или провал Кадзи неминуемо станет успехом или провалом этого субъекта из правления. Может быть, есть смысл провалить затею Кадзи и таким образом утереть нос кабинетному начальству, чтобы знали – не так-то просто руководить большим предприятием, как это кажется издали? Заманчиво, но рискованно. Волосатые пальцы директора застыли, обхватив подлокотники. – Ну что же, попробуем. Предоставляю тебе свободу действий. Но попрошу тебя об одном: прежде чем переходить к практической реорганизации, запроси санкции начальника отдела горных предприятий. Договорились? – Хорошо. Кадзи поклонился и пошел к двери. Директор остановил его. – Да, вот еще что: ты, конечно, понимаешь, твоя деятельность здесь не может ограничиваться кабинетными изысканиями. Ты руководитель! С этого дня ты отвечаешь мне за рабочую силу. Закупки и распределение продовольствия, вывоз нечистот – их тут, как-никак, десять тысяч человек! Словом все, вплоть до графика "дежурства" проституток... – Кого?.. Все засмеялись. – Проституток. Окидзима введет тебя в курс дела. Тут у нас имеется специальное увеселительное заведение для кули. Пятьдесят маньчжурок. Так что теперь ты у нас как бы содержатель публичного дома! Все снова расхохотались. – П-понял...– пробормотал Кадзи. – Ну, пока, кажется, все. Сегодня посиди дома, ублажи жену. Директор прошелся насчет приятного времяпрепровождения молодоженов. Остальные с готовностью поддержали его солдатскую шутку. Кадзи открыл дверь. Заскрипел песок. Ну что ж, вот и началась его новая работа. И никому нет дела, как он себя чувствует в новой роли...