Текст книги "Условия человеческого существования"

Автор книги: Дзюнпей Гамикава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 43 страниц)

36

Услышав тяжелые шаги, Митико стремительно побежала открывать дверь. Целый день она думала о Кадзи. Вчера была страшная ночь, но все же Кадзи ласкал ее вчера, и это поглотило все остальное. Она едва не потеряла его навсегда, но ее любовь победила. Да, да, ее любовь, Митико была в этом уверена. А может, она ошибается, и Кадзи остался не потому? Пусть так, все равно вчера было прекрасно. И печально, даже дышать было трудно. А все потому, что их любовь странная, не всегда, не целиком он принадлежит ей. Сегодня утром он ушел такой жалкий. Какая горькая улыбка была на его лице! Каким он вернется домой?.. Перед Митико стоял могучего сложения жандарм, взгляд его не предвещал ничего хорошего. – Кадзи сегодня домой не придет,– сказал он холодно. У Митико задрожали колени. – Что-нибудь случилось?.. – Случилось? – Жандарм похотливо оглядел фигуру Митико, словно оценивая ее достоинства.– Запретил рубить головы бандитам из Восьмой армии, вот и попросили его пожаловать к нам на часок. А там, возможно, задержится и побольше, смотря по обстоятельствам. А сейчас прошу показать квартиру. Ватараи вошел в комнату в сапогах. От Митико исходил запах духов, но для него это был запах чужой жены. И он уже забыл, что только что рубил людям головы. Перед ним стояла такая привлекательная женщина! Да, аппетитная баба! Жаль, что досталась такому слюнтяю. – Ничего запретного не укрываете? – Нет. Высокая грудь Митико прерывисто поднималась. Еще раз оглядев женщину с ног до головы, Ватараи подошел к книжному шкафу. Книги с фамилиями авторов, написанными не иероглифами, а буквами, все казались ему подозрительными. Вот в них-то, наверно, и заключены крамольные мысли. И у этого Толстого, и у Достоевского. В общем все, чего он не знал, казалось ему вредным и опасным. Да разве только Ватараи? Ведь Ватараи лишь винтик огромного аппарата, именуемого армией, и только потом он уже человек. А ведь еще несколько лет назад он и не помышлял стать военным. Но на действительной службе он вдруг убедился, что в армии кормят вкуснее, чем дома. Это стало первопричиной его ревностности по службе, хотя сам он об этом не догадывался. Служба в армии с ее муштрой и походами показалась ему легче, чем деревенская работа в поле. Мордобой он переносил тоже легко – судьба наградила его крепким здоровьем. Более того, чем крепче ему попадало, тем достойнее он считал своего истязателя. Крепкий кулак у мужчины, по его понятиям, был признаком мужества. К тому же он знал, что в скором времени и сам будет раздавать тумаки новобранцам. Как только он смекнул, что тут надо только не зевать, жизнь в армии показалась ему раем. Он пошел по "правой" дорожке. Когда производился набор добровольцев в жандармы, он окончательно решил осесть в армии. Земли у него не было, да и где он сможет более спокойно и неизменно продвигаться по службе? А если уж есть армейский хлеб, надо прежде всего отполировать себя с головы до ног "по первому разряду". Так он думал и так стал действовать. А если попасть в руки великого скульптора, именуемого жизнью, можно за несколько месяцев стать "образцовым" военным. "Образцовый" военный стоял перед книжным шкафом и возмущался. Будь он, Ватараи, штатским вроде Кадзи, разные интеллигентские сопляки, зачитывающиеся иностранщиной, противники твердой власти, стояли бы над ним и помыкали бы им. А теперь другое дело. Они ничто, а он ими командует. – Начитался этих книжонок – и вот результат! Сегодня дошел до ручки,– сказал Ватараи, снова похотливо оглядев Митико, стоявшую рядом.– А вы как думаете? "Я думаю иначе",– хотела сказать Митико, но вместо этого она лишь страдальчески заморгала. Этому ли дикарю рассуждать о культуре! Но разве можно ему это сказать, ведь судьба ее Кадзи находится в его руках. Растерянный вид молодой женщины раздражал Ватараи. Сейчас облапить бы эту аппетитную бабенку и досыта насладиться ею. Нестерпимо завидно, что такой слюнтяй, как Кадзи, днем и ночью находится рядом с этой женщиной. Сволочи! Наверно, и вчера еще миловались в постели, и это в то время, когда верные сыны отечества днем и ночью страдают без женщин. – Открыть ящики стола,– приказал Ватараи.– Вынуть из них все на стол. Митико послушно открыла все ящики. Ватараи встал сразу же за спиной Митико – хоть прикоснуться к этой чертовой бабе! Перед глазами у него висело стенное блюдо. Объятия обнаженных влюбленных волновали жандарма. А тут еще такой возбуждающий аромат от женщины. Тонкая талия, округлые бедра наклонившейся Митико дразнили. А что, если взять на руки и повалить? Дело плевое, и сопротивляться не будет. Скажу только: "Безопасность мужа зависит от тебя". Ведь один раз в Северном Китае у него был уже такой случай. Жена торговца опиумом, имевшего связь с китайской армией, сама предложила себя, чтобы вызволить мужа. Но та была уже потрепана, а эта – только что распустившийся цветок. А какая кожа, светлая, гладкая! Ватараи самодовольно улыбнулся и тяжело задышал. Митико всем телом чувствовала состояние жандарма. И несмотря на охватившее ее отвращение, она уже думала о том, как бы выгоднее использовать свою привлекательность. Открывая нижний ящик стола, Митико низко наклонилась. Ватараи вплотную прижался к ней. Митико хотела было отскочить, но тут она увидела рукопись Ван Тин-ли. У нее сильнее забилось сердце. Как бы оставить ее в столе, не вынимать, а открыть другой ящик? Она не стала выпрямляться, пусть стоит эта скотина сзади и пыхтит. Но Ватараи не даром был жандармом. Как только Митико хотела закрыть ящик, толстая рука Ватараи потянулась через ее плечо. – А это что такое? А ну, покажите! Ватараи взял рукопись и стал листать. Канбун* он не знал, и его подозрительность стала острее. – По-китайски? Наверно, важная рукопись. Ватараи рассмеялся, еще раз оглядев Митико с ног до головы. Митико сгорала от стыда, ей казалось, что этот жандарм уже осквернил ее тело. – Не знаю, почитайте, может быть и важная,– сказала она и отстранилась от Ватараи.– И вообще ищите сами, что вам нужно. Ватараи удивленно поднял брови. Смотри, как сразу переменилась, и не подступишься. Небось своему Кадзи позволяет все, что угодно, а тут... И снова в груди Ватараи вскипело возмущение. Черт с ней, с ее красотой! – Хватит и этого. Да и кроме материалец есть! – И он опять рассмеялся, как бы говоря: все от меня зависит, захочу – останется жив, захочу – погибнет. А Митико не знала, что ей делать – то ли выставить за дверь этoro хама, то ли просить его о милости. – Приходите через пару дней. Так и быть, дам свидание. Его взгляд говорил: вот видишь, и свидание от меня зависит, а ты ломаешься. – Правда, сидеть вот так не придется,– Ватараи кивнул подбородком на стенное блюдо и расхохотался. Митико хотелось заткнуть уши, казалось, что этот дикий смех поганит воздух в комнате, превращает в непристойность прекрасное чувство. Ватараи ушел. Звуки его шагов постепенно замирали. Страшная пустота заполнила дом. Митико схватилась за спинку стула, чтобы не упасть. Может, все же в тот вечер надо было отпустить Кадзи? Может, он все тогда рассчитал и все сошло бы благополучно? Как щемит сердце! Ведь это она сказала: "Поступай так, как считаешь лучше". Она не думала, что эти слова парализуют решительность мужа. И все же, когда она их произносила, она думала только об одном – чтобы он не уходил. И он остался, ее любовь победила. И в минуты горячих объятий у нее и в мыслях не было, что сегодняшний день принесет ей такое несчастье. А если бы отпустила, этого могло не случиться. Митико подняла голову. Затуманенный от слез взгляд остановился на блюде. Это был символ их счастья, клятва верности. А теперь... Нет, она не вынесет свалившейся на ее голову беды. – Прости меня, Кадзи! Слезы вновь ручьем покатились по ее лицу. Горячие, горькие слезы! Итак, Кадзи в руках этого ненавистного жандарма, и нет никакой надежды, что он вернется оттуда невредимым. Конечно, Кадзи действовал благородно, в этом Митико не сомневалась, и, может быть, то, что он сделал, облегчило наконец его муки. А она раздавлена горем. Впервые Митико познала страдания. Ведь сейчас она страдает не меньше, чем страдал Кадзи. И ей, как и ему, мучительно придется искать выхода. А веди себя Кадзи там, у горы, смиренно, она сейчас смотрела бы ему в лицо, слышала бы его голос, обнимала бы его. О, это благородное рыцарство! Все из-за него! Как ей сейчас тяжело! И никто ей не в силах помочь! Митико старалась не плакать, но чем больше она крепилась, тем обильнее текли слезы по ее лицу.

37

– Ну и упрямый черт! Танака опустил руку с кожаным ремнем и стер со лба пот. У сидевшего на стуле Кадзи лицо уже напоминало кровавую маску. Оно все вспухло, одно веко разорвано, из носа течет кровь, заливая обнаженную грудь. – Что ж, попробуем бамбук, если ремень не помогает. Но мы потихоньку, вежливо. Танака сбросил Кадзи на пол. Комната совсем пустая – один стул, да с потолка свисает яркая лампочка без абажура. Бамбуковый прут со свистом врезался в обнаженную кожу, и через несколько мгновений все тело загорелось будто от ожогов. Кадзи напрягал память, стараясь вспомнить рукопись Ван Тин-ли. Как он терпел, как он все вынес? Что он думал тогда? Наверно, ненависть и презрение к японцам помогли ему перенести муки и боль. А что делать ему? Тоже ненавидеть и презирать? Но кого, своих соотечественников? Крепко сжав зубы, Кадзи молчал. Танака отбросил прут и принес молоток. – Этой штучкой только раз пройтись по голове, тут же ей будет конец. Не выложишь все начистоту до возвращения унтер-офицера – пожалеешь. Подняв распухшие веки, Кадзи взглянул на Танака и на молоток. Да, эта штучка не ремень. Тут сразу конец. И ведь этот солдат не шутит, он испробует и молоток. Кадзи сковал страх, сердце будто замерло. – Послушай-ка, приятель,– сказал Танака.– Не лучше ли все выложить, а? Кадзи покачал головой. – Мне нечего говорить. Страх надо подавить. Ведь не может же Танака его убить. До того, как придет Ватараи? Или это он сам себя успокаивает? Ну что ж, пусть убивает, ведь там, у горы, его тоже могли зарубить. Кадзи смотрел на молоток и старался вспомнить последние минуты казни. Да, до сегодняшнего дня я был трус, трус и болтун, но теперь первый шаг уже сделан и назад возврата нет. – Что вам сказать? Вот мучаюсь, что позволил казнить тех троих. – Вот как изволите рассуждать! – Танака даже улыбнулся.– Что с вами будешь делать? И, не погасив улыбки, он остервенело стал бить молотком по ляжкам Кадзи. Потом по спине, потом опять по ляжкам. Это было мучительно – грудь спирало и дыхание останавливалось. Бессильный гнев овладел Кадзи. Кажется, он не выдержит. А что, если ударом ноги свалить Танака на пол и этим же молотком размозжить ему череп? И все будет оправдано, ведь в этой комнате мораль вне закона. И терпеть больше не следует, его надежды на справедливость напрасны. В этом он, кажется, уже убедился. Танака был поражен. Ему пришлось пытать не один десяток и японцев и китайцев. И все, как один, уже после нескольких ударов молотка поднимали вопли. Но изумление вскоре сменилось раздражением. Бросив молоток, он взял кожаный пояс с медным набором. Никто еще не выдерживал ударов этим поясом, когда им били по чем попало. И эти удары посыпались... Кадзи глухо застонал, с языка уже было готово сорваться слово "довольно". Гнев пропал, его вышибли побои. Вот еще один удар – и крикну, нет, еще один удар, еще один... А там, может, и он устанет. Только еще один удар, еще один! Страх тоже прошел, и его смяли удары, осталась одна пустота, и Кадзи старался удержаться в ней, на самом дне пустоты, за которой уже забвение. И странно, с каждым новым ударом Кадзи чувствовал, как растет в нем уважение к самому себе. Танака устал. – Ну и черт! Тут вошел Ватараи. Усевшись верхом на стул, он посмотрел на избитого Кадзи и усмехнулся. – Этот господин получил почетную грамоту за увеличение добычи руды. Ты, Танака, с ним будь повежливей. Ватараи еще не оправился от вожделения, охватившего его в доме Кадзи. Ему сейчас захотелось притащить Митико сюда и показать ей мужа. Не вынесет она этого и бросится перед Ватараи на колени, начнет умолять. Все сделаю, что захотите, только пощадите мужа! Ага, все? Ладно, раздевайся догола. – Кадзи! – крикнул Ватараи.– А жену тебе не жаль? Кадзи поднял распухшие веки. – Плакала. Говорит: с кем же я теперь спать буду? Кадзи закрыл глаза. – Или она сразу найдет заместителя? Кадзи опять поднял веки. – Я ведь не сухарь, Кадзи, будь моя власть, я уже сегодня положил бы тебя с ней.– Ватараи ухмыльнулся.– Но для этого ты должен помочь мне. Ведь ты знаешь, какой я человек. Я не спрашиваю об одном и том же дважды. Понимаешь? Хочешь миловаться с женой – отвечай откровенно. Скривив распухшие губы, Кадзи рассмеялся. – Чего смеешься? – Я не вор и не преступник...– Этими словами Кадзи нарушил свое молчание. Раньше он боялся этого Ватараи. Но теперь, когда конец близок, ему уже все равно. И он решил расплатиться с Ватараи сполна за ту свою трусость перед ним. – Битьем ничего не добьетесь! – Ого! Значит, не будешь признаваться, пока не заставим! Что ж, посмотрим! – сказал Ватараи, встав со стула.– Сейчас ты у меня запищишь. Будешь по полу ползать и молить о пощаде. Он подошел к Кадзи. Он был уверен в своей силе и действовал не спеша. – Ты помог убежать восемнадцати человекам и ничего об этом не доложил! Кадзи сразу вспомнил Фуруя. Конечно, это он донес. Надо было тогда в амбулатории как следует его проучить. – Отвечай! – Докладывать не докладывал. Но бежать никому не помогал. Не успел Кадзи произнести последнее слово, как получил удар по лицу справа. – Ты завербовал Чена и пользовался им для связи! На этот раз удар пришелся слева. – Тебя предупреждали, что Чао не внушает доверия. Почему не принял никаких мер? И снова удар справа. Кадзи вспомнил просящую улыбку дежурного японца. Как он умолял его не давать делу официальный ход. А потом, видимо, с трусливой улыбкой говорил Ватараи совсем другое. – Вызовите этого человека. На этот раз удар был прямой, под подбородок. – Устроил Чао побег и хочешь замести следы? Куда он бежал? И снова удар – теперь уже по коленной чашечке ногой. Кадзи со стоном упал на пол. Ватараи был мастер своего дела. Лежавшего Кадзи он ударил носком сапога три раза между ног. Кадзи, скорчившись, стал кататься по полу. Ватараи тяжело дыша, вытер потное лицо. – Что, смешно? И слова не можешь сказать! Еще один удар ногой в грудь. Огненными дисками замелькали в потускневших глазах Кадзи знакомые лица. Вот закружилось лицо Митико, затем Ван Тин-ли. Мелькало лицо Чена со слезами на глазах, его сменила Чунь-лань, ее лицо билось о землю, потом завертелось туда-сюда чье-то окровавленное лицо из тех, кто валялся на дне ямы. Потом лицо Окидзимы – на этот раз Окидзима не улыбался. И тут до сознания дошло – значит, Чао убежал? А он этого не знал. Наверно, почуял опасность и убежал. Кадзи удовлетворенно вздохнул. Ван, будь спокоен, здесь я сам справлюсь. – Вставай! Кадзи с трудом поднялся. – Садись на стул, рано еще ложиться. Кадзи сел. – Тебе повезло. Два раза побег удался, а на третий засыпались. Чен любезно покончил с собой, и это тебя спасло. Так? А потом собирал пожертвования, чтоб ему на том свете жилось привольно? Нам все известно! Говори, пока я готов еще слушать! – Если все известно, зачем спрашивать? Удары градом посыпались на Кадзи. Одиннадцать, двенадцать... Дальше Кадзи считать не смог. Голова бессильно откинулась назад. Ватараи скривил лицо в улыбке, как бы говоря: "Кажется, хватит". Но сплюнув кровью, Кадзи вдруг сказал: – Хочешь взвалить на меня побеги? Не знаешь, как объяснить капитану, почему прервали казнь? Удар опрокинул Кадзи на пол вместе со стулом. Кадзи терял силы, держаться стало невмоготу. Если так будет продолжаться, он, может, и запищит. Ползая по полу, как бы увертываясь от ударов Ватараи, Кадзи в смертной тоске звал друзей. Куда же все скрылись – Митико, Ван Тин-ли, Окидзима? Приподнявшись, Кадзи жалобно выдавил из себя: – Давай очную ставку с директором и Фуруя! – Не волнуйся, дам! Вот и вексель. И кулак Ватараи снова опустился на лицо Кадзи. – Что я сделал? – У Кадзи слезою потекла кровь из разорванного века.– Так поступать должен всякий нормальный человек! – Всякий?.. Ватараи схватил Кадзи за волосы и ударил коленом в лицо. Потом еще и еще... Кадзи отворачивал лицо, падая мешком на пол. Митико, поддержи! Дай руку! Подними! Ведь нельзя перед этим извергом ползать по земле! – Митико! Это был не крик, а стон, невольный стон. – Ха-ха! – засмеялся Ватараи.– Уже захотел повидать? – Очень сожалеем, но госпожа Митико изволят отсутствовать,– сказал Танака, стоявший в стороне у стены. Ватараи поставил Кадзи на ноги. – Вот, возьми напоследок! И он приемом дзюдо через бедро бросил Кадзи на пол. – А вот еще! Снова Кадзи в воздухе и снова на полу. Нет, больше он не может, силы иссякли. И, уткнувшись лицом в пол, Кадзи беззвучно заплакал. Он плакал от обиды на Вана, обманувшего его; где же этот друг, который у каждого есть рядом? Он плакал и потому, что его сегодняшний поступок, которым он так гордился, нисколько не поддержал его. Видимо, это кара за его прежнюю трусость и эгоизм. – Встать! Огромная фигура Ватараи виднелась уже неясно. Кадзи, словно призывая на помощь Митико, протянул руки и с трудом, точно пьяный, поднялся на ноги. – А если так? Последний чудовищный удар угодил в живот. Кадзи упал, как бревно, и даже не пошевелился. – Приведи в чувство! Танака зажег курительную палочку и сунул ее в нос Кадзи. Это "лекарство" действовало безотказно. Кадзи замотал головой и пришел в себя. – Эй, ты! Попробуй-ка встать так, как стоял передо мной с гордой мордой во время казни,– презрительно сказал Ватарай.– Тебя задерживали в полиции в тридцать восьмом году в Токио? Наверно, и тогда подкуривали? А как сейчас, действует? Кадзи лежал на полу навзничь, в его затуманенном сознании всплывали обрывки прошедших дней. Нет, он никогда, к сожалению, ничего не сделал героического. Поэтому и вспомнить ему нечего. А то, что сейчас происходит,– это плата за его нерешительность, за его вечные колебания. – Вот такие сволочи тыл расстраивают, на врага работают. Ватараи носком сапога ткнул Кадзи в лицо. Глаза Кадзи приоткрылись. – Ты, китайский агент! Отсюда не выйдешь, пока не выложишь все! Ватараи еще раз ударил Кадзи сапогом. – Танака, под замок его!

38

Тяжело захлопнулась решетчатая дверь, звуки шлепающих туфель замерли. Кадзи подполз к стене, сел и, опершись о стену спиной, поднял взгляд на крошечную лампочку. Какая тишина! С улицы не слышно никаких звуков. Где-то вдалеке загудел паровоз. От Лаохулина всего пятьдесят километров, а Кадзи кажется, что он попал на край света. Укрывшись тонким одеялом, он растянулся на полу. Казалось, болело не только тело, но и кости. А еще больше ныла душа, это от одиночества. В груди пустота, будто все из нее выскоблили. Чтобы вынести эту безысходность, необходимо, оказывается, иное мужество, чем то, которое нужно, чтобы вынести пытки. Тут некому сопротивляться. Пять лет назад он тоже был одинок, но как-то не сознавал своего одиночества. А теперь у него есть жена, она пошла вместе с ним. И вот, возможно, он больше с ней не встретится. С замиранием сердца он вспомнил вчерашние ласки Митико. В ушах еще слышатся ее прерывающиеся стоны: "До смерти не отпущу!" Ничего не поделаешь, Митико, оставь надежды. А если выйду – порадуйся. Я сегодня впервые был смелым. Поддержи меня, чтобы это мужество не исчезло. Опять послышались звуки шлепающих туфель. Вот где-то скрипнула дверь. И снова тишина.

39

На следующее утро после ареста Кадзи к Митико перед работой зашел Окадзаки. Некоторое время он не мог вымолвить ни слова. Конечно, ему было приятно отомстить Кадзи, но он отнюдь не хотел, чтобы все получилось так. – Вы, собственно, по какому делу? – холодно спросила Митико. – Как бы вам сказать...– Окадзаки толстыми пальцами почесал затылок.– Я никак не думал, что все так кончится. Взгляды у нас с Кадзи расходятся, мы не любили друг друга, но это совсем другое дело. Не думайте, что я могу мстить человеку, прибегая к помощи других. Я хотел бы, чтобы вы просто знали об этом, а то мне как-то не по себе. – Я знаю. Митико продолжала смотреть на Окадзаки очень холодно. Пришел показать, какой он, видите ли, честный. Одна ночь страданий превратила сердце женщины в ледяной комок для всех, кто был врагом Кадзи. – Я думал, что все будет очень просто... Окадзаки снова замялся. Взгляд Митико смущал его. – Никак не ожидал, что Кадзи на такое пойдет. Глаза Митико влажно блеснули. – Вы хотите сказать, что Кадзи сделал что-нибудь недостойное? Какая нежная, а словно в броне – не подступишься, и все ставит на свое место. Окадзаки опять замялся. – Нет, собственно... – Нет! – Митико повысила голос.– Не знаю, как расценивают его поступки другие, но я считаю, что Кадзи сделал то, что ни вам, ни другому не под силу. Конечно, теперь вы все судачите о нем. Очень похвально! – Вот вы как... В белесых глазах Окадзаки блеснула искорка раздражения, он явно обиделся, и ему как-то сразу стало легче. Что ж, если она такая, то и он посмеется. Пусть теперь поживет без своего Кадзи эта образованная юбка. – Пусть будет по-вашему, но мне кажется, что молодые плохо знают жизнь и очень высокомерны. Я ведь зашел по-хорошему, хотел хоть чем-нибудь вам помочь. – Никогда не думала прибегать к вашей помощи,– сухо ответила Митико.– Но если по-хорошему, вы же можете показать, что те семеро и не пытались совершить побег. Это единственное, чем вы можете помочь Кадзи. Окадзаки ушел. Митико снова осталась одна. Ей казалось, что все вокруг умерло. Она видела перед собой только камеру, где сейчас был Кадзи, и пустую комнату, где сидела она. А между ними – непреодолимое расстояние. Вечером пришла жена Окидзимы, она пыталась утешить Митико, но бедная женщина в ответ лишь жалобно улыбалась. Как помочь мужу? Жандармерия казалась ей неприступной скалой, о которую разобьются все ее усилия. Теперь только слепая вера еще поддерживала ее. Она молила небо об одном – пусть ее Кадзи найдет в себе силы вынести все муки и, что бы ни произошло, вернется к ней.

40

Через три дня Митико пошла в жандармерию просить о свидании. В приемной сидело несколько жандармов, они голодным взглядом оглядели стройную фигуру женщины. Ватараи держался самодовольно. Все-таки ее бедер касался только он, и Митико уже казалась ему чуть ли не его возлюбленной. Из-за стола в глубине комнаты подал голос капитан Кавано: – Следствие закончено, Ватараи? – Ничего не говорит. -М-м. Капитан перевел свой холодный взгляд на Митико. – Подойдите сюда. Танака, подайте стул. Митико робко опустилась на стул. Ей казалось, что немигающие взгляды жандармов раздевают ее. – Действия вашего Кадзи оскорбляют авторитет армии,– сказал Кавано официальным тоном.– Мало того, что он содействовал побегам пленных, он дал возможность врагу узнать данные о нашей военной промышленности, а это уже рассматривается как измена родине. Митико сидела, опустив голову. Слова жандарма звучали грозно; казалось, спасения для Кадзи нет. – Вы, вероятно, знаете, что в настоящее время в районе Южных морей идут непрерывные ожесточенные бои. Мы, конечно, уверены в победе, но обстановка не допускает ни малейшего ослабления наших усилий. И в такое чрезвычайное время один из подданных империи совершает проступки, граничащие с изменой, подрывает мощь и авторитет армии! Разве это допустимо? Я не нахожу слов для его осуждения. Вас, как японскую женщину, тоже должны возмущать действия мужа! Митико было нестерпимо тяжело. Какая ирония! Ее муж страдал не из-за измены, напротив, он считал себя пособником в войне, более добросовестным, чем все эти воинствующие жандармы. Но разве могла она это сказать здесь? Ведь это было бы для Кадзи только хуже. Если бы она пустилась в рассуждения, пытаясь защитить Кадзи, это только разозлило бы жандармов. – Да...– дрожащим голосом произнесла она, стараясь не расплакаться. Капитан Кавано был удовлетворен. Ему доставило большое удовольствие, что его красноречие оказало такое действие. – Однако говорят, что надо ненавидеть преступление, а не человека, его совершившего,– сказал капитан уже более мягким тоном.– Вы небось пугаетесь одного слова "жандармы", но и у нас есть сердце. Мы не хотим погубить даровитого молодого человека. К сожалению, ваш муж даже не пытается исправиться. Может, вы ему скажете, чтобы он как следует разобрался в своем поведении? Ватараи, можно сегодня дать свидание? Ватараи вытянулся в струнку и ответил: – Пока это невозможно. Еще бы! Как его показать, когда у него лицо все изуродовано после побоев. Да и весь он избит так, что еле жив. Хотя, конечно, Ватараи именно таким хотелось показать его Митико. – Приходите через недельку. К тому времени следствие уже закончится. Митико встала. – Одну минуту, я кое-что хочу у вас спросить,– сказал Ватараи.– Зачем ваш муж поручил Ван Тин-ли писать эту рукопись, какую цель он преследовал? И еще вопросик. Что муж говорил, когда прочитал рукопись? "Если начнет отвечать, проведу в другую комнату, там задержу подольше, а потом видно будет... Хоть подышать ею поближе..." И Ватараи добавил: – Ведь вы не хотели показать эту рукопись – значит, вы должны знать. – Я ничего не знаю. Если бы ей дали возможность встретиться с Кадзи, она тут и на иголках бы усидела. А раз свидания не дают, ей незачем оставаться здесь больше. – Упорствовать бесполезно. Если хотите помочь мужу, лучше все скажите. – Но я действительно ничего не знаю. – Ладно. Мы еще заставим вас отвечать,– сказал Ватараи, бросив на стол рукопись.– Можете идти. Сегодня свидания не будет.

41

Из Лаохулина пришли плохие вести. У Ватараи все лицо перекосилось. Тридцать спецрабочих во главе с Ван Тин-ли ночью убежали прямо с производства, обезоружив охрану, совершавшую ночной обход. Побег был совершен через два дня после казни. А Ватараи как раз собирался арестовать Ван Тин-ли. С арестом он опоздал потому, что переводчик провозился с переводом рукописи, а от Кадзи, как его ни пытали, не добились ни слова. Из Лаохулина спрашивали: какие следует принять меры? Ватараи доложил о побеге капитану. Тот усмехнулся. – Оказывается, и твой меч притупился. Ватараи еще больше возненавидел Кадзи – ведь все это результаты его работы. Капитан, однако, не очень расстроился. Ведь китайцев забирали из деревень, чтобы увеличить количество рабочей силы на гражданских предприятиях, в строгом смысле это не были военнопленные, и военная жандармерия за них ответственности не несла. И если она вмешивалась в работу предприятий, то это происходило по инерции – слишком велика была ее власть. К тому же тут примешивалось и уязвленное самолюбие: как это так, несмотря на усилия жандармов, побеги продолжаются! – Может, нам плюнуть на них? – сказал капитан.– В будущем месяце поеду в штаб и договорюсь. – А как быть с Кадзи? – Если уж и твое мастерство не помогло, может, действительно ему говорить нечего? – Так-то так, но одно ясно: он носитель антивоенных идей. Ватараи из одного упрямства не хотел упускать Кадзи из своих рук. – Антивоенные идеи? Если такого загнать в армию, его там от них за три дня вылечат,– сказал Кавано и потянулся.– Заметь, такие "носители" на фронте часто совершают даже подвиги. Более того, они бывают значительно патриотичнее, чем те, кто приходит в армию без всяких идей. Когда жизнь все время в опасности, идеи забываются. Нет смысла его держать здесь. Почитай-ка вот это! Капитан бросил перед Ватараи письмо. Оно было из правления фирмы от начальника отдела. В письме говорилось, что Кадзи был многообещающим молодым служащим и его послали на ответственную работу, конечно, не зная, что он заражен опасными идеями. Начальник отдела приносил извинения, что их служащий доставил жандармерии столько хлопот, и уверял, что этот случай будет хорошим уроком для всех служащих. Однако сейчас фирма занята увеличением производства, и они просят по этому делу никого больше не привлекать. В письме не было ни одного слова в защиту Кадзи. Этим подчеркивалось, что с ним жандармерия может поступить, как сочтет нужным. – Короче, побаиваются нас рассердить,– сказал, улыбнувшись, Кавано.– Свяжись с районным комиссариатом. Школа жизни для штатских – армия. Надо укрепить глиняные кости этого интеллигентика. И сообщи об этом фирме. Все-таки с ними следует быть вежливыми, придется ведь еще пользоваться их услугами. Когда капитан ушел, Ватараи приказал привести Кадзи. – Твоя жена пришла, говорит, что ей скучно без тебя. Что, дать свидание? Кадзи поднял опухшие веки и посмотрел на Ватараи. Он старался не выдать своих чувств, но сердце его усиленно застучало. – Вот что,– успокоительно сказал Ватараи.– Конечно, японская армия немного грубовата. Ты, верно, об этом рассказывал своим сослуживцам? О таком невольно расскажешь, если прочтешь рукопись китайца. Но сейчас я о другом. Пока не поздно, нужно все его писания опровергнуть. Понимаешь? Ватараи говорил тихим, вкрадчивым голосом. Сегодня он был терпелив. Все-таки приятно позабавиться с пойманной добычей. Но Кадзи молчал. – Мы знаем, что в этом деле не ты верховод. Может, ты и прав, что на твоем месте любой нормальный человек сделал бы то же самое. Поэтому мы тебе и оставили голову. Но пойми, если ты во всем будешь противиться, и я заупрямлюсь. Кадзи почти не слушал Ватараи. Он напряженно прислушивался к каждому шороху в соседней комнате. Может, Митико пришла, может, она здесь? Может, ждет его? Но где? И Ван, может быть, тоже где-нибудь здесь? Спокойно ожидает казни, размышляя над своей судьбой. Неужели все еще верит, что всегда и везде у человека обязательно найдется друг? – Когда будете рубить голову Вану? – спросил Кадзи, но не успел он поднять глаз, как получил удар в лицо. – Тебе не выгодно заставлять меня скучать. Понял? Твоя жена здесь, но если ты ничего не скажешь, придется и ее на ночку задержать и не спеша допросить. Да ты не беспокойся, с нею мягко обойдусь, все сделаю аккуратно. Кадзи напряг все свои мускулы. Нет, он не скажет больше ни слова, не задаст ни одного вопроса. – В общем свидание я дам, но ты должен хоть что-нибудь сказать. Понимаешь? Это я на вид такой сердитый, а на самом деле я добрый. Смотрю на твою горемычную жену, и мне делается нестерпимо ее жалко. Я ведь рад вернуть тебя ей. Но ты ничего не говоришь. Ну скажи хоть в общих чертах, почему ты поручил Ван Тин-ли написать ту рукопись. Я ведь этим не собираюсь воспользоваться. У Кадзи похолодело в груди. Какой он неосторожный! Поглощенный собой, он совсем забыл, что оставил в столе рукопись! Какая непоправимая ошибка! Как он подвел Вана! Правда, в день казни, уходя из дому, он не предполагал, что все так случится, но все равно он допустил непростительную небрежность. Если с Ваном что-нибудь стряслось, тот еще больше будет презирать его. Словно подтверждая опасения Кадзи, Ватараи ледяным голосом сказал: – Ван Тин-ли уже арестован и во всем признался. Его все равно ожидает казнь. Кадзи весь собрался в комок. Неужели и Ван не выдержал, сломался перед этим зверем? – Когда казнь? – спросил Кадзи хрипло. – Боишься? Заставил китайца написать и собирался распространять эту чушь! Вот, мол, что творит японская армия. Так, что ли? Кадзи молчал, хотя знал, что за молчание его вновь подвергнут пыткам. Но молчать нужно, ведь одно неосторожное слово – и его обвинят в тягчайшем преступлении. Их мир – мир беззакония. Самоуправство покрывается авторитетом власти. А Ватараи полон желания расправиться и с ним и с Ваном. А за что? И тут дело не в том, помогал он побегам или не помогал. Конечно, он сочувствовал пленным и хотел, чтобы они бежали. Окидзима давно об этом догадался. Вот за это Ватараи и хочет его уничтожить. Кадзи внезапно вспомнил одного великого итальянца, несколько сот лет тому назад подвергнутого пыткам. А все-таки земля вертится! Чтобы сказать эти слова, нужна была великая вера, и этот муж обладал такой верой. А у Кадзи ее нет. Только один раз в нем вспыхнуло мужество, позволившее ему в тот день прекратить казнь. Но пусть один раз, это все же лучше, чем ничего. Ведь этот случай дает ему право сказать про себя: "Я человек! Один из немногих!" – Ладно,– сказал Ватараи и заскрипел зубами.– Сегодня ты у меня завоешь! Жена вдоволь наслушается. Стиснув зубы, Кадзи приготовился к самому худшему. Но что бы ни было, сегодня он не издаст ни одного стона. У стенки, распевая песенку, Танака разбирал орудия пытки. – Эх ты, Кадзи! Какой же ты тупоголовый! Не понимаю, почему ты такой идиот? Затем началось избиение. Пояс, окованный медью, потом кулак, потом молоток, курительная палочка в нос, потом снова пояс... А Кадзи, думая, что за стеной находится Митико, безгласно взывал к ней: "Митико! Молчи! Терпи! Смотри и терпи! И вдохни в меня силы! Поддержи меня! Молись, чтобы я все вынес!" Кадзи сдержал клятву, он не издал ни звука. Его бросили в камеру без сознания.