Текст книги "Условия человеческого существования"

Автор книги: Дзюнпей Гамикава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 43 страниц)

21

В полутемной общей камере было нестерпимо душно от запаха грязных человеческих тел. Знакомый запах – Окидзима много лет вдыхал его в бараках рудокопов, так что не страшно. В одном только была разница – там, на рудниках, его величали господином или учителем, здесь же он был среди равных. На него молча уставились несколько пар мутных глаз. – Гляди, энтот, кажется, японец! – Наверно, мукой "промышлял". – За что его замели? – Не знаю, но нос дерет. – Пусть топает в угол. Нечего нам с японцем дружбу заводить. На этом приветствия кончились. Окидзима стоял, сесть было некуда. – Да не торчи ты, как штык, приземлись куда-нибудь. Один низкорослый китаец подвинулся и примирительно сказал: – Коли попал сюда, так будь своим. – Эй, ты, пучеглазый! – крикнул китаец, сидевший у двери.– За что попал-то? – Торговал втихую вот этим. И Окидзима, озорно улыбнувшись, сжал кулак и отогнул большой палец и мизинец – это был жест курильщика опиума. – Белым или черным? – И тем и другим. – Ну, теперь не скоро выйдешь. – Сам знаю... Окидзима вызывающе рассмеялся и посмотрел на решетчатое окошко. Бандиты и карманники, кажется, были несколько озадачены бойкостью и отменным китайским языком японца. – Эй, новичок! – окликнул кто-то Окидзиму.– На допросах больше помалкивай, тяни. Надо выждать. Не сегодня-завтра гоминдановцы придут, а они опиум любят. Так что действуй с умом, может, и выйдешь. Вдруг в окованную железом дверь раздался стук. – Тихо! Наступила тишина. Прислонившись спиной к стене, Окидзима сделал вид, что дремлет. Что сейчас делает Окадзаки, которого посадили в камеру напротив? Кто-кто, а он-то язык распустит – начнет всех подряд топить. Хорошо, что Кадзи здесь нет. Пусть в Сибири набирается ума-разума. Там его лакированный автомобиль гуманиста потрясет по сибирским колдобинам, придется пересаживаться на вездеход... За стеной тюрьмы был, по-видимому, пустырь или спортивная площадка, оттуда доносились звонкие ребячьи голоса. Кто-то напевал: Сырому подземелью нужен свет лучистый, А народному Китаю – непременно коммунисты. Окидзима поднял тяжелые веки. – Опять поет,– протянул кто-то.– Этой девке, видно, коммунисты по нраву. – Как думаешь,– спросил сосед Окидзимы,– гоминдановцы скоро придут? – А что, при них, думаешь, легче станет? – Еще бы, они частнику крылья не подрезают, а тут служи всему народу. – Тогда, выходит, и тебе служат, ведь ты тоже народ. Камера затряслась от хохота, и тут снова стукнули по железной двери. – Кому трепаться охота, пусть треплется на суде! А до этого – чтоб тихо! – А тот, за дверью, тоже народ? – Вы, японцы, люди образованные, вы должны знать,– снова заговорил сосед Окидзимы,– могут Мао Цзе-дун и Чан Кай-ши поделить Китай пополам? – Вряд ли. А ты за раздел? Сосед кивнул. – И куда ж тогда подашься? – К Чан Кай-ши, конечно. – Почему? – Да кто же захочет стать нищим! Я вот работал, работал, накопил денег и отдал их в долг. А долг вовремя мне не вернули. Тогда я пошел в японскую полицию и забрал у должника дом и свинью. Такой договор был. Должник мой куда-то уехал. Прошло два года, и вот он сейчас вернулся и донес на меня. Меня забрали, обозвали кровопийцей и посадили, а дом тому вернули. Где же слыхано такое? И слова сказать нельзя, смотрят, как на злодея... – Тебя-то отпустят. – Ты думаешь? А дом вернут? – Ну, это вряд ли. Сосед недружелюбно посмотрел на Окидзиму. – Если так, я отсюда никуда не пойду, пока не придут гоминдановцы. При них всем будет хорошо, тебя они тоже отпустят. Окидзима рассмеялся; каждый мерит жизнь своей меркой. Этот ждет гоминдановцев, на что-то надеется. А ему, Окидзиме, на что надеяться? Для него нет оправданий. Ну что ж, постараемся хоть на суде держаться с достоинством. А все-таки страшновато. Окидзиме вдруг опять захотелось услышать голос, певший за окном. В этой незатейливой песне слышалась какая-то надежда. Окидзима оторвал взгляд от окна и начал раздеваться.

22

На следующий день Окадзаки вызывали на допрос. Вернулся он примерно через час. На ходу он крикнул Окидзиме скороговоркой: – Кажется, все обойдется. Я про тебя ничего плохого не сказал. Окидзиму вызвали на допрос на четвертый день. Ну, началось! Достоинство достоинством, а все-таки как хочется, чтобы все сошло с рук. Допрашивал его человек, одетый в штатское, с нежной, как у ребенка, кожей. Казалось, на его лице никогда не росло бороды. По тому, как к нему относились сослуживцы, можно было догадаться, что человек в штатском – большая шишка. Работники управления называли его "товарищ Фан". – Кажется, вас зовут Окидзима? Правильно? Садитесь, пожалуйста,– проговорил Фан на чистом японском языке. – Скажите, когда кто-нибудь из вверенных вам и господину Кадзи пленных в Лаохулине бежал, вас вызывали в жандармерию? – Да, вызывали. – И что вы предпринимали? – Да ничего. Кадзи, непосредственно отвечавший за пленных, старался, как мог, улучшить их жизнь. Я ему помогал, но результаты были мизерные. Побеги продолжались. – А как вы думаете, почему? – Они нам не доверяли. – И тогда вы перешли к карательным мерам? – Нет, что вы! Во всяком случае, Кадзи... – Не нет, а да. Нам это хорошо известно. И тут нечему удивляться. Господин Кадзи, кажется, был даже награжден за повышение производительности труда. Так ведь? – Да, так... – Вы же не будете утверждать, что старались увеличить добычу руды, надеясь на поражение Японии? Ваши производственные успехи, конечно, были для вас важнее, чем положение китайских пленных! Лицо Окидзимы стало багровым. Все, что подспудно копилось в душе, сейчас рвалось наружу. Он вспомнил свой разговор с Кадзи после капитуляции Италии. Многие японцы были уже тогда уверены в поражении, но многие еще надеялись... Но к чему оправдываться? Его не поймут... – Простите,– сказал Окидзима, внезапно меняя тему разговора,– это у вас след от пули? – Да. Своими ясными глазами Фан посмотрел на Окидзиму. – Вы долго были на фронте? – Да, долго. – В таком случае вам трудно будет понять...– Окидзима тяжело вздохнул.– Вам не понять, что мы были отщепенцами среди своих. Ваш путь не был таким противоречивым, поэтому вы сохранили чистоту души. И жизненная цель у вас не была связана с изменой родине. Больше того, она являлась оправданием вашей жизни. Потому вы и шли прямой дорогой. Мы же – совсем другое дело. Мы могли иметь прекрасную цель, но почти всегда она была сопряжена для нас с большими жертвами. И это коверкало нас. – И все-таки я постараюсь понять вас,– сказал Фан, постукивая карандашом по чистому листу бумаги.– Но поймите и вы, что подобное объяснение не может служить оправданием военных преступлений. – А я и не собираюсь оправдываться. Просто боялся слишком лобового подхода с вашей стороны. – Хорошо, обещаю вам этого не делать. Однако факты неумолимы. И вот один из них: господин Кадзи отвечал за пленных, но поскольку они продолжали побеги, он решил в назидание другим... как это будет по-японски... сфабриковать побег, чтобы предать их в руки жандармов. Вы знали об этом? Окидзима посинел от бешенства. Так вот что имел в виду Окадзаки, говоря, что он про него ничего плохого не говорил. – Кто сочинил такую версию? Кадзи никогда этого не делал и даже в мыслях этого не имел. Бежавшие спецрабочие действительно были схвачены, но не мной и не Кадзи! – А кем же? – Этого я не буду говорить. – Хорошо. Арестовал пленных Окадзаки. Он считал, что они хотели бежать. И он готов отвечать за свой поступок. А вот вы хотите уйти от ответственности. Или вы можете доказать, что непричастны к передаче семи пленных жандармерии? – Да, докажу,– резко ответил Окидзима.– И тут же грустно улыбнулся.– Нет, пожалуй, из этого ничего не выйдет. Прямой убийца, жандарм Ватараи, как я слышал, сразу после капитуляции скрылся... Фан кивнул. – А директор рудника, эвакуировавшись сюда, говорят, подкупил кого-то и переправился с семьей в Корею. Фан опять кивнул. – Директора же правления фирмы вы куда-то увезли как военного преступника. Вероятно, он казнен, а у трупов, как известно, показаний не снимают... Фан кивнул третий раз. – Что касается Кадзи, то неизвестно, жив ли он. Я помню, что головы китайцам рубил еще один полицейский, но не имею представления, где он находится сейчас, и остались ли люди, знавшие его. А мы с Окадзаки не присутствовали при казни. Но можно ли верить показаниям китайцев, бывших там? Ведь ясно, на чьей они стороне, им абсолютно все равно, кто преступник – я или Окадзаки. Так что придется нам тянуть жребий.– Окидзима невесело усмехнулся. Он был уже готов к худшему и отдался на волю случая, дерзко уставившись на Фана. Черт с ним, пусть выносит любой приговор, только вряд ли осчастливит человечество такая китайская революция! – По-вашему выходит, что мы с Кадзи спровоцировали побег, чтобы потом передать беглецов жандармерии. А на самом деле Кадзи хотел в ту ночь дать этим семерым возможность бежать, но не смог им помочь, потому что жена удержала его... Впрочем, зачем я вам это говорю, мне же нельзя верить! А в злосчастный день, когда тем троим отрубили голову, тот же Кадзи остановил казнь и спас оставшихся четверых. Но вы, наверно, и это сочтете ложью! А я, сообщник Кадзи, накануне расправы примчался сюда, в город, и умолял руководство фирмы вызволить арестованных. Тут спокойные глаза Фана бешено сверкнули. – С кем из руководства вы разговаривали? – С директором правления и... – С кем еще? – Не могу сказать. Не хочу впутывать этого человека, тем более что не уверен, был ли он против отмены казни. Вот так, господин следователь, но о чем нам еще разговаривать! – Вам необходимо все спокойно обдумать,– в голосе Фана зазвучали жесткие нотки.– У вас один путь оправдаться – сказать, кто был против отмены казни. – Это ловушка для моего же блага? – Окидзима вытер ладонью пот со лба.– А вы подумали о том, что если бы даже руководство согласилось ходатайствовать перед жандармерией, казнь все же не была бы отменена? Вам лучше бы заняться крупными военными преступниками, а не такими сошками, как я. И потом, мне кажется, надо предоставить японцам самим разобраться, кто из них прав, а кто виноват... Фан недобро усмехнулся. – Хорошо, на сегодня хватит, не собираюсь вытягивать из вас признаний. Спасибо. Окидзиму отвели в камеру. Несколько дней его не трогали.

23

В следующий раз его привели в другую комнату. За столом сидел китаец в штатском, а поодаль от него стояли Ното, доктор Се и Митико. Человек в штатском сказал: – Вас берет на поруки товарищ Ното. Следствие еще не закончено, но мы вас освобождаем. Советую вам быть благоразумным, иначе вы подведете вашего поручителя... Окидзима почувствовал, как его скептицизм растворяется в лавине радости. – Я учту ваше предупреждение... Кстати, что сталось с Окадзаки? – Я лишь выполняю распоряжение товарища Фана, остальное мне неизвестно,– сухо сказал работник управления. Но затем встал и, подойдя к Окидзиме, с улыбкой положил ему руку на плечо.– Искренне поздравляю вас. Скажите спасибо товарищу Ното и доктору Се. Очень хорошо вовремя признать свои ошибки. Но признать мало, надо сделать выводы. Если будет время, милости просим в иностранный отдел Городского совета. И вы, товарищ Ното, заходите. Там и товарища Фана повидаете... Всего хорошего, до свиданья. Когда они вышли на улицу, Се направился по своим делам. Некоторое время все молчали. Потом Ното коротко сказал: – Ну как, будем работать вместе? – Видимо, придется.– Окидзима широко улыбнулся.– Как это у них называется – китайское великодушие? Но вот вопрос: кто нам будет доверять?.. – Не будем забегать вперед,– сказал Ното.– Вот когда не выйдет, тогда ворчите, сколько угодно. – А действительно, попробуйте! – Глаза Митико горячо заблестели.– Ведь обидно прозябать в уличных торговцах. А вернется Кадзи, тогда что-нибудь еще придумаем. – Хорошо, согласен. Ното одобрительно кивнул. – Тогда завтра же отправляйтесь в Городской совет. Узнайте, как обстоят дела с продовольствием. А то всякое болтают. Ходят слухи, что все дороги перекрыты гоминдановцами и скоро начнется голод. А японцы ведь народ легковерный. И еще, если сможете, разузнайте подробнее о ходе гражданской войны. А я буду собирать средства на газету. Только бы разрешили, а там у нас пойдет... Ното сказал это так уверенно, словно издание японской газеты было делом уже решенным. – Вы знаете, мы сейчас как птицы, разучившиеся петь. А голоса-то у нас хорошие... Так давайте же подадим свой голос по всем правилам искусства! – А не найдется ли у вас,– Митико замялась,– какой-нибудь работы для женщины, ну хотя бы бумагу резать? – Для вас, Митико, обязательно найдется! – Нет, не мне, более деятельному человеку – Ясуко. Я бы, конечно, тоже с удовольствием работала бы, но ведь у вас штат маленький, поэтому...– Митико с улыбкой посмотрела на обоих мужчин.– Поэтому я еще немного поработаю у доктора Се. Простившись с Ното, Окидзима и Митико пошли домой. – Если бы Кадзи был на моем месте... – Что тогда? – спросила Митико. О, Кадзи знал бы, как поступить. А для Окидзимы все было покрыто туманом. "Разве не были вы восемь лет нашими врагами?" Окидзиме казалось, что китаец вот-вот задаст ему такой вопрос. Разве они когда-нибудь поверят японцам? А Кадзи всю душу вложил бы в это сотрудничество. Такая разница в восприятии объяснялась, верно, тем, что Окидзима, прежде всего, был скептиком. Не зная о судьбе друга, он считал, что жизнь покорежила его гораздо больше, чем Кадзи. А Митико еще никогда за последнее время не было так грустно и одновременно так радостно. Может быть, действительно Кадзи жив, попал в плен и там, в России, начнет новую жизнь, освободившись от всех противоречий. В ее ушах все звучали слова Ното и того китайца из управления, сказанные перед их уходом: "Ничего, попадет в Советский Союз и лет через шесть вернется настоящим человеком". Но шесть лет, шесть лет! Ведь это же равносильно вечности...

24

Заходящее солнце над далеким горизонтом казалось выпуклым. Пыль, поднимавшаяся с пересохшей земли, заволакивала его плотной завесой. Казалось, медно-красный, зловещий сгусток огня дышит... Усталое солнце, видимо, собиралось потухнуть лишь после того, как изможденные, запыленные люди оставят всякую надежду на освобождение. Их собрали возле кирпичного строения, у самого полотна узкоколейки. Пленных тут было уже человек пятьдесят. Конвоир жестами объяснил, что сегодня они будут ночевать здесь, а завтра их отправят в лагерь. Также жестами он объяснил, что кормить их будут завтра, а сегодня придется заснуть на голодный желудок. О побеге думать не надо, а то... и солдат голосом изобразил автоматную очередь. Потом конвоир ушел. – Странно, никого не осталось,– сказал Комуку, подойдя к Кадзи.– Или они считают, что и ноги наши разоружили? – Может, рискнем? – спросил Наруто. – И не пытайтесь! – сказал один из пленных, услышав их разговор.– Из автоматов всех покосят. К тому же окрестные жители кругом предупреждены, сразу сцапают. – Вы издалека шли? – спросил Комуку. – Издалека, но вразброд. Нас еще вчера поймали. – А кормили? – забеспокоился Ямаура. – Пока нет. У нас с собой было немного гаоляна. Но ничего, как-нибудь все образуется. Взобравшись на насыпь, Кадзи огляделся. До станции и ближайших построек было довольно далеко. В густеющих сумерках начали зажигаться огни. Белыми точками виднелись будки стрелочников. Кадзи посмотрел в противоположную сторону – там вдали белели палатки. Если все обмозговать как следует, может, побег и удастся. Не в таких передрягах бывали! Надо только рассчитать, сколько успеешь пройти до рассвета. Но на самом деле все было гораздо сложнее. Ноги совершенно одеревенели. Многодневные неудачи сковали волю. И дух и тело ослабли. А там, за горизонтом, где-то находится Митико. Так чего же ты стоишь? Иди! Но Кадзи не шевелился. – Что, друг, размышляешь, как убежать? – спросил Кадзи их недавний собеседник. И нисколько не смущенный хмурым видом Кадзи, добавил: – Брось, говорю тебе. Или шлепнут, или сразу же поймают. А скорей всего шлепнут. Чего им с нами канителиться? – Так шлепнут же меня, а не тебя... – Это верно, но все же жалко, когда от дурости гибнут. – А лезть, куда не просят, по-твоему, умно? – Такой уж я по натуре,– сказал солдат и засмеялся.– Ведь из-за одного дурака могут все пострадать. Вчера, когда нас сюда пригнали, все тоже бежать хотели. А подумали и остались. В душе у нас пусто, понимаешь? Поостынь, через полчаса и ты раздумаешь. – Я уже, кажется, остыл,– пробормотал Кадзи.– Сам себя не узнаю! Словно кости из тела вынули! Это, наверно, потому, что свободу отняли. – И винтовку! Кадзи вздохнул. – А ведь, верно! Ты, парень, оказывается, с головой. А я совсем забыл о ней... Конечно, все дело в ней, ведь его винтовка, которую он бросил в колодец, была для него в последнее время всем. И вместе с ней он тогда швырнул в колодец самого себя. Вот тогда и наступил перелом. Свободного Кадзи, предводителя отряда, не стало. – Согласен, бежать не стоит,– Кадзи криво усмехнулся.– Как тебя зовут? – Кира. Кадзи посмотрел на юго-запад. По бледному небу все еще блуждало багряное зарево, в ту сторону он неустанно стремился, презирая опасность. – "О сердце, прекрати надеяться и верить..." – Бодлер? – чуть слышно спросил Кира. – "Найди забвенье в сне младенца" – так, кажется? – Не помню. Я запомнил другое: "Засни, как зверь в своей пещере". Десять лет назад прочел. Ничего тогда не понял, но понравилось страшно. А когда здесь оказался, понял... Вот я и буду спать, "как зверь в своей пещере"... Кадзи пошел к своим. – Что же будем делать, Кадзи? – окликнул его Наруто.– Ведь столько прошли, неужто зря? Неужели нас отсюда прямо в Сибирь? – Давай костер разожжем,– с каменным лицом проговорил Кадзи.– Хоть выспимся. А завтра видно будет. И Кадзи заснул с желанием никогда не просыпаться. Он словно провалился в небытие.

25

К вечеру следующего дня большой отряд пленных вышел на плоскогорье. На них налетел пронзительный осенний ветер. Среди голой степи тоскливо стояла брезентовая палатка. Возле нее чернел не то паровоз, не то паровой котел. Рыжий красноармеец, видно бывший за старшего, приказал всем раздеться. – Пока будете мыться, и одежду всю пропарим. Душ – это, конечно, хорошо, но каково стоять голым под пронзительным ветром! – Побыстрее! – заорал переводчик. Кадзи заметил, что он улыбается, только когда говорит с охраной. – После мытья, наверно, на простыни положат! – А лагерь-то где? Ничего не видно! – Вот увидите, сегодня мы будем спать иод крышей. Задние мешкали – не раздевались, дожидаясь своей очереди. Солдат с автоматом поторапливал их: – Давай, давай! Поживее! – Как бы без штанов не остаться, когда одежду вытащат из котла,– озабоченно сказал Комуку.– Может, свяжем нашу одежду? Странное это было зрелище. Более ста мужчин, раздевшись донага, стояли под холодным ветром в ожидании своей очереди. – Вот бабы бы увидели! – А пленных баб тоже моют? – Глянуть бы! Но разговоры мигом прекращались, как только пленные попадали под душ. Вода была чуть теплой, врывавшийся в щели палатки ветер гладил голые тела леденящей рукой мертвеца. Стуча зубами от холода, Кадзи как можно суше вытер тело. Тут недолго и простудиться, невесело подумал он. Когда начали одеваться, тут и там стали раздаваться раздраженные голоса. Кое-кто удачно "перепутал" свою одежду с чужой, каждому хотелось захватить одежду получше. Благодаря предусмотрительности Комуку группа Кадзи не пострадала. Возможно, сейчас начинается самое трудное. Одевшись, Кадзи почувствовал, как в нем шевельнулось что-то такое, что было похоже на волю к борьбе. И все же это было совсем не то, что прежде. Их привели в лагерь. Никаких строений. Квадрат голой степи, окруженный проволочным заграждением. Тут размещалось несколько тысяч пленных. Были тут уже и свои старожилы. Они выделялись своим почти новым обмундированием. Это, как правило, были солдаты тыловых частей, а те, кто был на передовой и кому пришлось драться, бродили по лагерю в жалких лохмотьях, ежась от осеннего ветра. Вновь прибывшим выдали по краюхе черного хлеба и разрешили свободное передвижение по лагерю. В лагере было вырыто много неглубоких траншей. В траншеях разрешали спать. – Стужа какая,– сказал Тэрада, стуча зубами.– Интересно, сколько нас тут продержат? – А ты в Сибирь поскорее хочешь попасть? – спросил Кадзи.– Я туда не стремлюсь. Меня там никто не ждет. – Тэрада, ты обними Кадзи, а я обниму тебя,– предложил Наруто,– так теплей будет. Так и улеглись. Вдыхая запах земли, Кадзи пытался вспомнить Митико, но образ получился смутный, расплывчатый. Он странно переплетался с той коренастой женщиной из деревни. Кадзи вспомнил, как на прощанье она протянула ему и Тэраде по картофелине... Но я с тобой еще не прощаюсь, Митико, я пока жив. Где предел человеческих возможностей – не знаю, но я пока терплю. Война научила меня терпеливости. За его спиной Тэрада что-то пробурчал. – Что ты? – Вам не холодно? Кадзи не ответил. Он чувствовал, как Тэраду бьет мелкая дрожь. – Если куда-нибудь надумаете, я с вами... Тэрада весь трясся. Вот чертов душ! Не поворачиваясь, Кадзи сказал: – Хорошо. Мы пойдем на юг, где тепло...

26

Потянулись скучные дни. Единственное, что можно было делать,– это собирать сухую траву на топливо. Заботило тоже лишь одно – когда и куда их увезут? Всякий раз, как выстраивались колонны для отправки, многие самовольно входили в них. Хотелось не только распроститься с этой голой холодной степью. Многие стремились уехать потому, что среди пленных ходили разные слухи. – В южной Маньчжурии строятся укрепления, и кто примет участие в строительстве, тех домой отпустят раньше. Или: – На Юге строятся тысячи домов для советских офицеров и их семей. Как только строительство закончится, всех участников строительства освободят. Однако Кадзи держался всегда в стороне. Многие его товарищи хотели уехать, но пока тоже не решались. – И чем все это кончится? – спросил как-то Кира. – На твой вопрос и мудрец не ответит,– усмехнулся Кадзи.– Одно ясно: до зимы все рассосутся. Здесь от нас немного толку. – Это верно, рано или поздно куда-нибудь всех отправят. – Вы как хотите, а я останусь здесь до тех пор, пока не объяснят, куда меня отправляют и зачем. Ведь война кончилась, зачем же из этого делать тайну? В тот день возле костра, у которого грелся Кадзи с друзьями, началось очередное формирование колонны. Один из красноармейцев с автоматом через плечо лениво бродил среди пленных; ему, видимо, было все равно, кто строится в колонну. Вдруг к Кадзи подошел Ямаура. – Ты не возражаешь, если я стану? – Зачем ты спрашиваешь? Иди, раз надумал. – На работах, говорят, кормят лучше. – Да, еда в лагере была не блестящая. На день выдавали по горсти зерна. Но все держались, потому что пока не работали. Однако с каждым днем становилось все холоднее. Даже Тэрада, обычно живой и жизнерадостный, после того как простудился, никак не мог поправиться. И вот Ямаура не выдержал. Услышав о том, что на работах кормят лучше, он решил уехать. – Сними-ка фуражку,– сказал Кадзи. Ямаура удивленно поднял брови, но фуражку снял. На виске у него розовел шрам. – Зимой может разболеться, так что ты осторожнее... Кадзи отвернулся и уставился на огонь. Это он вытащил Ямауру на спине из боя. В болотных зарослях он всю ночь выхаживал стонавшего юношу, кормил его сладкой пастилой. И сюда его привел, но здесь удержать уже не мог. – Спасибо вам за все,– тихо проговорил Ямаура. Кадзи, не оборачиваясь, кивнул. Все молчали. Через несколько минут колонна тронулась. Кадзи поднялся и, ни к кому не обращаясь, сказал: – Он ведь из колонистов; пожалуй, выживет... Но кто знает, какая карта ему достанется. – Испугался,– пробасил Наруто,– не мог до конца выдержать... – Вот вернется из России и мной еще будет командовать...– Кадзи грустно улыбнулся. Ему очень хотелось посмотреть на уходившую колонну, но он не обернулся.– Пойду травы нарву...– И он ушел в степь. Кадзи лениво рвал траву... Кто он такой теперь? Пленный! Человек, потерявший и дом и родину. Но у него еще остается свобода мечтать о возвращении домой, и он живет этой мечтой. Вот он собирает траву, потом сжигает ее, чтобы согреться, чтобы не замерзнуть. Инстинкт самосохранения, не больше. Но он и укрывается этой травой, тогда спать теплее. Странно, что никто больше этого не делает. Все спят в обнимку. Если мерзнут, то поднимаются и разжигают костер. Как-нибудь само все образуется, что-нибудь да с ними сделают, будь что будет! Причем каждый считает себя на голову выше остальных и тем больше заносится, чем больше передряг выпало на его долю. А в конце концов нет-нет да и выходит из строя. И сейчас Кадзи вдруг понял это со всей отчетливостью. – О сердце, прекрати надеяться и верить,– вслух произнес Кадзи. Дальше он не стал вспоминать. Пусть читают Бодлера те, кто сидит у камина, попивая кофе. Кира – законченный идиот. А еще мне поддакивал. А сам даже траву для костра не собирает. Кадзи вдруг показалось, что ему откуда-то улыбается Ван Тин-ли. "Вот и вы вместо бумаги пользуетесь травой. И на горстке гаоляна сидите. И все-таки разница большая: вы в советском плену, а я был в японском. Нам каждый день грозила смерть, а вы наверняка будете жить и работать". Что ж, хорошо. Он согласен. Но почему бы все-таки не объявить: "Отправляем вас туда-то, будете делать то-то, паек будет такой-то, в плену будете находиться столько-то. Ведь он же старался кое-что делать для таких, как Ван Тин-ли". Внезапно над его головой раздался окрик: – Давай, давай! Белобрысый солдат приставил к его груди автомат. Кадзи случайно отошел от лагеря метров на триста. Общий смысл этого слова Кадзи понимал. Оно могло означать и "подойди сюда" и "проваливай отсюда". В данном случае оно, видимо, означало последнее. Кадзи огляделся. – Ты не думай, я не хотел бежать,– сказал он, но солдат его не понял.– Переводчик говорил, что здесь можно траву рвать... Не опуская автомата, солдат еще раз крикнул: – Давай, давай! – Понял, ухожу. Кадзи повернулся. Ну что ж, если он переступил черту, почему нельзя взять немного в сторону? Конечно, он зря упрямится, но он хочет, чтобы с ним обращались как с человеком. Ведь с китайцами он обращался на руднике как с людьми! А тут сразу автомат... – Хорошо, ухожу,– пробурчал Кадзи. Ну что за дурацкое упрямство. В эту минуту солдат, верно, из озорства, прицелился в него. Кадзи отлично понимал, что его пугают, но на всякий случай все-таки бросился на землю. Болван! Еще смеется! Нет, не выдержит он плена, убежит. Кадзи медленно шел, подбирая по дороге пучки травы. Вдруг он увидел, как какой-то пленный подхватил несколько пучков и побежал. – Стой! – крикнул Кадзи, догоняя вора.– Ишь какой прыткий! – Ты о чем? О траве? – делая наивное лицо, спросил пленный.– Так почему ж не взять, если лежит на дороге? Откуда я мог знать, что она твоя? – Ладно, не знал... Лежали. потому, что я их связал. Давай сюда.– И Кадзи протянул руку. Пленный бросил пучки на землю. – А ну подбери и дай мне! – Сам подберешь! На голову пленного обрушился кулак Кадзи. И вот два взрослых человека начали драку из-за нескольких пучков сухой травы... Сбежалось несколько человек, но никто не остановил дерущихся. Скука заедала, а это было хоть какое-то зрелище. Подбежавший Наруто хотел было расцепить дерущихся, но Кира его остановил. – Брось. Пусть потешатся. Наруто встал поодаль, решив в случае необходимости помочь Кадзи. Наконец Кадзи удалось повалить своего противника на землю, и он несколько раз ударил его по лицу. Но драка измотала и Кадзи. Он поднялся, пошатываясь. – Запомни,– сказал он, тяжело дыша,– хамства не спущу. Тут эти фокусы брось. – Спасибо за представление,– ухмыльнулся Кира.– Очень мило. Хорошо, что ты хоть сильнее оказался... – Заткнись, поклонник Бодлера,– буркнул Кадзи, подбирая траву.– А ты, Наруто, сделай из травы постель Тэраде. И вообще давайте нарвем ее побольше.

27

Всего одну ночь пришлось поспать им в тепле, зарываясь в траву. Наутро всех должны были куда-то отправить. – Куда погонят-то? – А я почем знаю? – Говорят во Владивосток. А оттуда в Японию на пароходах. – Тоже скажешь! Чан Кай-ши и Малиновский, говорят, обменялись какими-то письмами, японских военнопленных решили передать Китаю. – Так, значит, в Пекин? – А в Сибирь не хочешь? – Говорят, гоминдановцы уже недалеко. – Вот здорово! Может, все обойдется? – Один черт! Домой-то не отправят... Когда переводчик Минагава проходил мимо, Кадзи спросил его: – Куда идем? – Когда дойдешь – узнаешь. Куда бы ни шли, все равно придется идти.– Видно, Минагаве уже осточертели подобные вопросы.– Я-то знаю, но говорить не положено – приказ Москвы. – Вон оно что... Кадзи сжал губы. От "высочайших" приказов освободились, так теперь выполняй московские... – Что ты скрытничаешь! – покосившись на Минагаву, пробасил Наруто.– Мог бы сказать, если знаешь. – Ладно, хватит, ишь разговорился,– раздраженно огрызнулся Минагава.– Куда отправят, туда и потопаешь... И вот колонна двинулась. Впереди колонны шел советский офицер, по бокам – человек десять конвоиров. Далеко растянувшись, колонна пылила по дороге, напоминая стадо овец. "Доблестной Квантунской армии" больше не существовало. Все слепо подчинялись судьбе. Может, в колонне были и социалисты, но и они шагали наравне со всеми. Тут всех объединяло одно слово – пленные. Шли не на север, а на юг. Кое-кто обрадовался – кажется, Сибирь их минует. Они не знали, что железная дорога, ведущая в Сибирь, начиналась на юге. Странно, но шагать в неизвестность налегке, оказывается, было труднее, чем идти к цели с полной выкладкой. Да и слабых было много. Одни страдали от поноса, другие болели простудой. То растягиваясь, то сжимаясь, колонна шла без остановок. Конвоиры шагали легко, а пленные едва волочили ноги. Ноги Тэрады стали заплетаться. На побледневшем лице выступил пот, рот широко раскрылся. Казалось, силы его вот-вот иссякнут. Вскоре он оказался в последних рядах. Еще несколько шагов – и Тэрада, покачнувшись, упал на колени. – Стой! – крикнул Кадзи. Измученные люди, казалось, только и ждали этой команды. По рядам побежал крик: "Стой"! Хвост колонны остановился. Конвоиры, замыкавшие колонну, решили, что это приказ офицера. Один из них подбежал к голове колонны. Кадзи, занятый Тэрадой, не заметил, что дело принимает серьезный оборот. К хвосту колонны подошел офицер. Сразу было видно, что он сердит. – Переводчик! К офицеру подбежал бледный Минагава. Он слушал офицера с вытянутым лицом. – Офицер изволил сказать, что тот, кто без уважительных причин нарушает воинские порядки, будет наказан. Кто остановил колонну? Все молчали. Вдруг кто-то крикнул: – Сзади подали команду! – Если виновный не признается, будут наказаны все,– сказал Минагава.– Командир очень сердит, он сказал, что все будут работать три дня без пайка. – Ты ведь крикнул,– обращаясь к Кадзи, сказал один пленный, стоявший впереди,– чего ж молчишь? Из-за тебя все пострадают. Кадзи побледнел. Он сразу хотел признаться, но испугался. Он испугался гораздо сильнее, чем тогда, перед жандармом Ватараи. Но почему?.. Наконец он сделал шаг вперед и тихо сказал: – Это я крикнул первый. – Зачем? – спросил офицер через переводчика. – Многие уже хотели отдохнуть, но я не думал, что вся колонна остановится,– ответил Кадзи. – Когда нужно дать отдых, определяет командир, а подобное самоуправство расценивается как бунт. Кадзи показал рукой на дорогу. – Минагава, скажи ему, что он идет впереди и не видит, что делается в хвосте колонны. А тут столько ослабевших... – Вы забываете, что вы пленный,– резко сказал командир.– Вы знаете, что грозит пленному, если он подбивает людей на бунт? Может, извиниться? Сказать, что поступил легкомысленно? Если бы он знал русский язык, он непременно сказал бы это. Но объясняться с Минагавой ему было противно. – Нет, не знаю... Минагава повернулся к Кадзи. – Я попросил на первый раз простить тебя, но смотри, чтоб больше этого не повторялось! Офицер еще что-то сказал Минагаве и усмехнулся. Минагава закивая головой и рассмеялся. – Командир говорит,– сказал он,– что фашистские самураи еще живы, а с ними необходимо решительно покончить. Это он говорит о тебе! Кадзи эти слова ударили как хлыстом. Все закружилось у него перед глазами. Офицер с Минагавой пошел вперед. Белобрысый солдат, что накануне задержал его с травой, выкрикнул какое-то ругательство. Колонна снова двинулась. Кадзи встал в ряд. Наклонившись к нему, Тэрада сказал: – Вы меня простите, я постараюсь больше не падать. А в ушах Кадзи все звучали слова Минагавы. Фашистский самурай! Это он, Кадзи, самурай? Но почему все молчали? Сволочи! Готовы продать товарища! Ладно, это будет ему уроком. Теперь он будет действовать в одиночку. Но что он может сделать. – А мило сказано – фашистский самурай! – Это сказал Кира, оказавшийся в их ряду. – Заткнись,– отрубил Кадзи.