Текст книги "Скитальцы Гора (ЛП)"

Автор книги: Джон Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 43 страниц)

– Прекрасно! – наконец высказал своё мнение Бортон, чем вызвал радостное выражение на лице Темионы.

Ошейник органично смотрелся на шее женщины. Он был на своём месте, и в этом не было никаких сомнений.

Но какими глазами она смотрела на бородача! Впрочем, тот и сам теперь был столь же увлечён ею, что для того, чтобы пошевелиться, ему пришлось бы приложить немалое усилие.

Похоже, эта изящная шлюха почувствовала, что и у неё может быть власть над мужчиной, та, что обусловлена её красотой и желанностью.

Теперь-то до меня дошло, что Темиона, ещё тогда, когда поднималась на ноги, покорно следуя приказу своего хозяина Филеба, уже в тот момент решила испытать свою женственность. Надо признать, это было довольно смело и рискованно с её стороны, ведь ожидавшие её последствия могли быть весьма серьёзными, от унижения до серьёзного наказания, и несмотря на это она решилась продемонстрировать себя перед этим грубияном, тем, кто ещё не так давно столь презрительно и жестоко обошёлся с ней в бытность её свободной женщиной. Впрочем, это осталось в прошлом, и теперь Темиона, в конечном счете, была тем, кем была, исключительно женщиной и рабыней. Впрочем, она, пока ещё бывшая в рабстве новичком, возможно до конца не осознавала того, что в конечном итоге, в данном вопросе у неё не было никакого выбора, хотела она того или нет, но она была обязана сделать это со всем возможным совершенством, более того, приложив к этому все свои способности.

Кажется, Бортон, не сводивший с танцующей рабыни своих блестевших в темноте глаз, даже застонал от охватившего его желания, при этом он вряд ли смог бы сейчас пошевелиться.

Но как неволя преобразила саму Темиону! Я задавался вопросом, в чём состояла тайная магия клейма и ошейника, что с их помощью могли произойти такие чудеса? Вероятно, можно предположить, что причина обусловлена, прежде всего, в природе самой женщины, в её самых глубинных потребностях, в законах природы, в основополагающих вопросах доминирования и подчинения. В неволе женщина находится на своём месте, предназначенном ей природой, и она не будет действительно счастлива до тех пор, пока не окажется в ней. Исходя из этого, следует признать, что, в некотором смысле, клеймо и ошейник, являются не только и не столько прекрасными украшениями, сколько волнующими и глубоко значимыми символами, которые будучи закреплены на женщине, становятся необыкновенно важными, как с точки зрения права собственности, так и могут быть рассмотрены как знаки устанавливающие неволю, являющиеся признанием этого факта, демонстрирующие окружающим этот свершившийся факт, как признаки направленные наружу, открывающие для всех эту изумительную истину прежде скрытую внутри. Настоящая рабыня и так прекрасно знает, что её неволя, её естественное рабство, является вопросом её самой, её внутреннего состояния, а не вопросом наличия или отсутствия клейма и ошейника, имеющим отношение скорее к юридической стороне дела. Конечно, женщина может любить свои клеймо и ошейник, радоваться им, и даже умолять мужчин о них, но я не думаю, что дело только в том, что эти символы делают ее настолько возбуждающей, желанной и красивой. Полагаю, хотя бы, потому что об этом публично заявляют сами рабыни, что здесь имеет место то, что посредством этих символов, открыто отмечающих их, оголяется их самая глубинная правда, освобождая их от необходимости скрываться и обманывать. Вместо этого они, прорываясь сквозь смущение, отметая все сомнения, прекращая колебания, становятся, наконец, к своей радости, цельными натурами. Прирождённая рабыня всегда живёт внутри женщины, и женщина знает, что это так. Она просто не будет счастлива, пока не покончит с этими внутренними разногласиями, пока не отбросит раздирающие её сердце противоречия, пока не достигнет эмоциональной, моральной, физиологической и психологической завершённости, пока она не сдастся той правде, что прячется внутри неё.

– Я могу говорить, Господин? – спросила Темиона, обращаясь к Боротну, не переставая извиваться перед ним.

Надо признать, это был смелый поступок с её стороны.

– Да, – разрешил мужчина, севшим от волнения голосом.

– Господину понравилась рабыня? – осведомилась она.

– Да! – прохрипел Бортон.

– Возможно, он даже находит меня возбуждающей? – игриво сверкнув глазами, поинтересовалась женщина.

– Да! – воскликнул он, почти со страданием в голосе. – Несомненно, да!

– И я вовсе не кажусь ему излишне толстой, не так ли? – не унималась Темиона.

– Нет! – он сказал. – Конечно, нет!

Наверное, стоит напомнить, что поскольку рабыня – это домашнее животное, то её питанию уделяется особое внимание. Большинство рабовладельцев держит диету своей собственности под строгим контролем, то же касается и её отдыха, физических упражнений, дрессировки, и других аспектов жизни. Некоторые работорговцы, работающие на определенных рынках, например, таких как рынок Тахари, сознательно откармливают рабынь перед торгами, иногда запирая женщин в тесные клетки, лишая возможности двигаться, и даже насильно кормят их высококалорийной пищей. Однако большинство рабовладельцев предпочитает держать своих невольниц в размерах и весе оптимальных для их здоровья и красоты, со своей точки зрения, конечно.

– Но может быть, Господин считает меня глупой? – предположила женщина.

– Нет, – мотнул головой бородатый здоровяк. – Не считаю!

Такие особенности, как интеллект и воображение ценятся в рабынях не меньше их внешности. Ведь это очевидная гарантия того, что женщина со временем может стать превосходной рабыней. Следует заметить, что властвовать над такими женщинами, причём полностью, для понимающего мужчины особенно приятно.

– Возможно, Господин думает обо мне, как о тарскоматке? – продолжила расспрашивать Темиона.

– Да нет же! – заверил её Бортон.

– Берегись, – предостерег рабыню Филеб, недвусмысленно продемонстрировав плеть, зажатую в руке.

– Пусть она говорит, – велел бородач, напряжённым голосом.

Честно говоря, я не думал, что сейчас у кого-то повернулся бы язык сравнить эту рабыню, так завораживающе извивавшуюся перед посетителями, с тарскоматкой. Скорее уж, учитывая то, что она сейчас вытворяла, у неё были все шансы заслужить сравнение с самкой слина. Впрочем, подобные причуды запросто выбиваются из любой женщины с помощью простой плети.

– Увы, – словно обиженно пожаловалась, – некоторые полагают, что я не гожусь даже на корм слину!

– Да что Ты несёшь! Конечно, нет! – закричал Бортон. – Не говори чушь! Ты необыкновенно изящна!

– Однако именно так про меня говорят, – простонала рабыня.

– Держу пари, что это сказал какой-то негодяй! – сердитым голосом заявил наёмник.

– Ну, если Господин так считает, – задумчиво пробормотала Темиона.

– Эх, попадись он мне сейчас, – пылко заявил Бортон, – уж я бы поговорил с ним, уж я бы этого невежу отделал, он бы у меня сам признался в полном отсутствии у него вкуса!

Вообще-то, стоит напомнить, что упомянутые обвинения, выдвинутые здоровяком против Темионы, касались свободной женщины, которой она была на тот момент, а не против нынешней Темионы – рабыни. Лично для меня огромное различие между этими двумя женщинами было очевидным, хотя сама Темиона пока ещё этой разницы не осознала.

– Увы, некоторые сочли меня необыкновенной уродиной! – продолжила жаловаться женщина.

– Абсурд! – закричал бородач. – Ты просто красавица!

– Господин слишком добр к рабыне, – заметила Темиона.

– Ты – самая красивая рабыня из всех, кого я когда-либо видел! – воскликнул Бортон, и я обратил внимание на довольное выражение, мелькнувшее на лице Филеба, который, похоже не был готов расстаться с Темионой задёшево, если вообще собирался от неё избавиться.

– Уверена, Господин говорит это всем встреченным рабынями, – улыбнулась Темиона.

– Нет-нет! – поспешил заверить её распалившийся наёмник.

– Конечно же, Вы делаете это, – обиженно надув губки, заметила женщина, – чтобы бедные рабыни открылись и потекли при первом же вашем прикосновении.

– Нет! – уже раздражённо крикнул он.

Похоже, Темиона, в основном из-за недолгого срока в рабстве, пока ещё не до конца понимала того, что психологическая и физиологическая реакции, ожидаются и, более того, требуются от всех рабынь, при прикосновении любого мужчины, независимо от состояния женщины.

– Могу ли я надеяться, что Господин не хочет выгнать меня отсюда? -

осведомилась рабыня.

– Не понял, – растерянно отозвался мужчина.

– Неужели Вы не собираетесь приказать мне убраться в ваших глаз, – спросила Темиона, – или потребовать, чтобы меня выбросили меня отсюда?

– Конечно же, нет! – заверил её Бортон.

– Получается, что Господин проявляет ко мне некоторый интерес? – уточнила невольница, не прекращая двигаться под музыку.

– Да! – взвыл Бортон, словно от боли.

Я видел, что он уже был готов вскочить на ноги и сгрести её в свои объятия. Честно говоря, я сомневался, что у него хватит выдержки на то, чтобы довести Темиону до одной из маленьких палаток-альковов, установленных внутри загородки. На мой взгляд, у Темионы в данный момент был куда больший шанс оказаться брошенной спиной на голую землю перед костром и быть взятой прямо на глазах тех, кто только что любовался её танцем. Только после того как мужчина, воспользовавшись ей, задыхающейся в своём ошейнике, смог бы чуть пригасить пылавший в нём огонь страсти, только тогда бы он потащил её к алькову и принудил бы обслуживать его снова и снова, до самого рассвета. И только ближе к утру у Темионы могла бы появиться возможность ненадолго расслабиться и лечь, прижавшись к его бедру, чтобы после очень короткого перерыва служить мужчине снова, успокаивая пламя столь могучей жажды, которую она, рабыня, пробудила в мужчине, и которую она, как рабыня, сама же и должна была удовлетворить.

– Рабыня рада, что Господин ей доволен, – сказала Темиона.

Наконец, музыка смолкла, и женщина, инстинктивно приняв верное единственно верное решение, упала на спину, прямо на землю перед Бортоном, призывно глядя на него. Её грудь ходила ходуном, она тяжело дышала, то ли от усталости, то ли от охватившего её возбуждения, а скорее всего и от того, и от другого.

Здоровяк отшвырнул в сторону свой уже ненужный кубок и вскочил на ноги. Многие мужчины последовали его примеру, поднимаясь и выкрикивая от удовольствия, ударяя себя по левому плечу.

– Она должна быть моей! – закричал Бортон.

Остальные девушки, собравшиеся позади Темиону, взволнованно, и в тоже время испуганно смотрели друг на дружку. Похоже, сегодня вечером пага будет литься рекой. Сегодня вечером им придётся хорошо поработать, обслуживая мужчин. Сегодня вечером в этой загородке будет дано и получено немало удовольствия. Пожалуй, им стоит приготовиться много и трудно потрудиться этой ночью. И пусть они почувствуют свою беспомощность в объятиях властных рабовладельцев.

– Превосходно! – воскликнул кто-то из стоявших мужчин.

– Изумительно! – поддержал его другой.

Темиона уже поднялась на четвереньки и испуганно озиралась, оказавшаяся явно не готовой к такому ажиотажу.

– Я покупаю её! – проревел Бортон.

– Не продается! – выкрикнул в ответ Филеб.

– Называй свою цену! – закричал на него бородач.

Темиона, замерла у ног мужчин, испуганно переводя взгляд со своего хозяина на возвышавшегося над ней наёмника. Конечно, она могла быть продана так же запросто, как и любое другое домашнее животное, например слин или тарск.

– Она не продается, – уже спокойнее повторил Филеб.

– Серебряный тарск! – громко объявил Бортон.

Окружившие место действия мужчины, кто удивлённым, кто восхищённым свистом встретили предложенную бородачом за рабыню цену, которая, надо признать, была довольно высока, особенно учитывая то время и место, где она прозвучала. Здесь не было недостатка в красавицах, более того, они здесь были многочисленны и дёшевы.

– Два! – поднял ставку бородач, для наглядности показывая на пальцах.

Темиона задрожала.

– Я не собираюсь продавать её! – упёрся Филеб.

– Покажи мне её! – потребовал Бортон.

Филеб, схватив Темиону за волосы, грубым рывком дёрнул её назад так, чтобы она встала на колени, а затем пинком заставил женщину широко расставить ноги, которые она, видимо от неожиданности и ужаса непроизвольно сжала. Рабыня, стоя на коленях и забрав подбородок, испуганно уставилась на Бортона.

– Мне кажется, или я откуда-то должен тебя знать, не так ли? – спросил наёмник.

– Возможно, Господин, – запинаясь, проблеяла Темиона.

– Какого цвета твои волосы? – осведомился наёмник, прищурив глаза пытавшийся разглядеть в неверном, мерцающем свете костра предмет своего интереса.

– Тёмно-рыжие, Господин, – ответила Темиона.

– Натуральные тёмно-рыжие волосы? – уточнил он.

– Да, Господин, – подтвердила она.

Для любой рабыни было бы не слишком разумно лгать о подобных вещах. Ведь её легко можно опознать при свете дня и проверить. И кстати, работорговца, продающего девушку с фальшивыми тёмно-рыжими волосами, ждёт весьма суровое наказание. Известно, что рабыни с таким редким цветом волос на невольничьих рынках ценятся выше остальных. Скорее всего, то, что хозяин «Кривого тарна» обрил Темиону наголо, как и других пятерых, задолжавших ему за постой, было основной причиной того, что здоровяк никак не мог припомнить её. Там, на постоялом дворе, он видел Темиону, когда на её голове красовалась роскошная грива прекрасных волос, прекрасно выглядевшая даже тогда, когда висела на стойке у стола администратора.

– Похоже, что мы точно где-то встречались, – пробормотал Бортон.

– Возможно, Господин, – повторила Темиона, и вскрикнув от ужаса, наклонилась вперёд в раболепном поклоне.

Это Филеб недолго думая щёлкнул плетью прямо над её головой.

– Говори яснее, рабыня, – прорычал рабовладелец.

– Мои волосы уже немного отросли, – намекнула Темиона, испуганно, снизу вверх глядя на Бортона. – Их ведь сбрили совсем недавно. Но теперь они уже немного отросли!

– Отвечай, рабыня, – рявкнул Филеб, снова сердито замахиваясь плетью. – Откуда Ты знаешь господина?

– Постоялый двор, Господин! Вспомните «Кривой тарн»! – жалобно крикнула женщина, не отрывая испуганного взгляда от наёмника.

– Ты?! – удивлённо и в то же время радостно воскликнул Бортон.

– Да, Господин! – закивала она.

– Та самая свободная женщина! – крикнул мужчина, хлопнув себя по лбу.

– Теперь рабыня, Господин, – напомнила Темиона, – теперь только рабыня!

– Хо! – закричал Бортон. – Каким же дураком Ты меня выставила в тот раз!

– Нет, Господин! – от ужаса едва шевеля языком, пролепетала рабыня.

– У тебя здорово получилось одурачить меня тогда! – криво усмехнулся наёмник.

– Нет, Господин! – захныкала Темиона.

– Зато теперь из тебя получилась забавная маленькая рабыня, – заметил Бортон.

Женщина опустила голову и больше не осмеливалась, не только ответить, но и встречаться с ним взглядом.

– Даю золотую монету за неё, – заявил бородач, обращаясь к Филебу.

Рабыня застонала.

– Две, – тут же повысил цену Бортон. – Нет, десять!

– Надеюсь, Ты не подумала, что Ты – особая или высокая рабыня? – усмехнувшись, поинтересовался Филеб у женщины, покачивая ремнями плети перед её лицом.

– Нет, Господин! – дрожащим голосом заверила та своего хозяина.

– Двадцать монет золотом, – меж тем заявил здоровяк.

– Вы пьяны, – попытался урезонить его Филеб.

– Э нет, – засмеялся тот. – Поверь, я за всю свою жизнь ещё ни разу не был столь трезв, как сегодня.

Коленопреклонённая фигура задрожала ещё сильнее.

– Я хочу тебя, – бросил Бортон женщине.

– Я могу говорить? – робко спросила она, нерешительно поднимая голову.

Мужчина кивнул.

– Что Господин собирается сделать со мной? – заикаясь, спросила женщина.

– Да всё что мне понравится, – с усмешкой ответил ей наёмник.

– Эй Бортон, а откуда у тебя двадцать золотых монет? – насмешливо крикнул бородачу один из его товарищей, стоявший поблизости, заставив того заметно нахмуриться.

Со всех сторон послышались понимающие смешки. Насколько я понял, состояние финансов этого громилы было далеко от идеала, скорее, и я бы предположил, что после случая в «Кривом тарне», он был по уши в долгах.

– Десять серебряных тарсков, – предложил Бортон, мрачно усмехнувшись.

– Превосходная цена, Филеб, – заметил кто-то. – Соглашайся!

– Точно, продавай её! – поддержал другой.

– Она не продается, – мотнул головой Филеб, что было встречено криками разочарования, а торговец повернувшись к Бортону продолжил. – Однако может быть, Вы захотите использовать её в течение этого вечера?

Это предложение толпа приветствовала с энтузиазмом. Женщина в ошейнике, дрожа всем телом, стояла на коленях и казалась такой маленькой и беззащитной на фоне огромных мужчин окружавших её со всех сторон. Филеб немедленно передал плеть Бортону, который тут же встряхнул ей перед лицом рабыни.

– Как видите, – сказал Филеб, – это просто одна из моих шлюх.

Понимающий смех прокатился по рядам мужчин. Конечно, это было абсолютно точная характеристика.

– И работать она будет бесплатно! – добавил владелец заведения.

– Это замечательно, Филеб! – выкрикнули сразу несколько человек.

Темиона, словно зачарованная, смотрела на плеть, теперь находившуюся в руке Бортона.

– Я могу говорить? – спросила женщина, не отрывая взгляда от покачивавшихся ремней плети.

– Можешь, – разрешил ей Бортон.

– Господин сердится на рабыню? – поинтересовалась она, с трудом заставив себя поднять глаза.

Бородач криво улыбнулся и один раз зло щёлкнул плетью. Темиона в ужасе отпрянула.

– Советую вам Бортон, друг мой, хорошенько поучить её этим предметом, – сказал Филеб. – Знатная порка всегда вполне заслужена любой шлюхой, а этой, насколько я понимаю, особенно. В конце концов, помимо всего прочего, она сбросила с себя шёлк без разрешения, легла перед вами на землю, хотя её об этом никто не просил, и вдобавок ко всему, она заговорила, по крайней мере, один раз без разрешения, явного или неявного.

– Я могу говорить, Господин? – спросила Темиона и, заметив, как выражение лица наёмника слегка изменилось и, приняв это за разрешение, продолжила, – простите меня, Господин, если я возмутила вас. Простите меня, если я чем-либо оскорбила вас. Простите меня, если я, хоть в чём-то вызвала ваше неудовольствие.

Бортон медленно повёл плетью, и женщина, словно загипнотизированная уставилась на её покачивающиеся ремни.

– Я должна быть избита? – заикаясь спросила она.

– Подойди сюда, – скомандовал Бортон, указывая на место перед собой.

Рабыня не осмелилась встать на ноги. Она предпочла передвигаться на четвереньках, и медленно и нерешительно поползла к определённому для неё месту.

– А ну, стоять, – сказал я, поднимаясь на ноги.

Пораженные глаза всех присутствующих уставились на меня.

– Она обслуживает меня, – напомнил я, под удивлённые крики собравшихся.

– Поберегись, парень, – шепнул мне мужчина, сидевший по соседству. – Это же Бортон!

– Насколько я понимаю общие для всех пага-таверн правила, которыми руководствуется, как я успел узнать, и хозяин этого заведения, право на использование этой рабыни остаётся за мной до тех пор, пока я не сочту целесообразным отослать её от себя, либо до принятого часа закрытия, либо до рассвета, в зависимости от обстоятельств, да и то если я не оплачу сверх оговоренного. Любые отступления от этих правил должны быть ясно даны понять заранее, скажем, предупреждением на входе или объявлением на столбе.

– Но она не обслуживала вас! – заметил кто-то.

– Прислуживала ли Ты мне? – спросил я у рабыни.

– Да, Господин, – растерянно ответила она.

– А я отказался от твоего обслуживания? – утонил я.

– Нет, Господин, – признала Темиона.

– Это же Бортон! – снова предупредил меня сосед.

– Рад знакомству, – пожав плечами, бросил я, хотя и не могу сказать, что было до конца искренне с моей стороны.

– Ты кто такой? – довольно грубо осведомился Бортон.

– Рад знакомству, – заверил я его.

– Кто Ты? – повторил он свой вопрос.

– Хороший человек, – ответил я, – которому не нужны проблемы.

Бортон отшвырнул плеть в сторону и в его руке тут же появился меч, выхваченный из ножен.

Мужчины расступились.

– Ай-и-и! – воскликнул один из собравшихся, заметив обнажённый меч в моей руке. – Я не видел, как он его вытащил!

– Джентльмены, давайте обойдёмся без проблем! – попробовал урезонить нас Филеб.

– Постой-ка! – внезапно воскликнул Бортон. – Стой! Я знаю тебя! Я узнал тебя!

Я искоса мазнул взглядом влево от себя. Там стоял мужчина, замерший, как и все остальные здесь находившиеся. Мгновенно в голове мелькнула мысль, как можно его использовать.

– Это же он! Тот самый, который был тогда в «Кривом тарне»! – яростно закричал Бортон. – Это именно он украл у меня сумку с донесением! Это он так унизил меня! Он сбежал с моими деньгами, одеждой, снаряжением! Это он угнал моего тарна!

Честно говоря, я бы не стал так уж обвинять Бортона в его неприязни ко мне. В последний раз, когда я видел его, не считая этого вечера, я улетал верхом на его тарне, а он был голым, всё ещё мокрым после ванны, и сидел во дворе «Кривого тарна», прикованный цепью к слиновому кольцу. Было достаточно трудно скрутить его, учитывая его рост и силу, особенно после того, как он увидел меня на его тарне, что, очевидно, не могло не вызвать в нём дикой ярости. А ведь я ещё и помахал ему на прощанье его же курьерской сумкой. Впрочем, лично я подобных сильных чувств не испытывал, да и не в состоянии я был разобрать за свистом ветра и ударами крыльев тарна того, что он там завывал сидя на цепи и задрав голову вверх. Чтобы перехватить этого громилу, мчащегося в сторону тарновых ворот, полагаю, чтобы серьёзно поговорить со мной понадобились усилия нескольких служащих постоялого двора. А потом ему, оставшемуся без средств, пришлось сидеть голым на цепи, абсолютно беспомощным, до тех пор, пока его счета не были бы оплачены, либо он сам не отработал бы свой долг, скажем, как обычный раб. Кроме того, была велика вероятность, что его могли продать в рабство, если бы это смогло покрыть задолженность. Как я теперь узнал, он был выкуплен своими товарищами из отряда Артемидория и освобождён. Так что, ничего удивительного не было в ни его не слишком хорошем настроении, ни в обнажённом мече в руке.

– Это вор и шпион! – вскричал Бортон, и теперь на ногах оказались даже те, кто до сих пор больше внимания уделял паге и не слишком-то интересовался происходящим.

– Шпион! – послышались крики со всех сторон.

– Хватай его! – последовало за этим.

– Шпион! Шпион!

– Держи его!

Внезапно я потерял из виду Темиону, отлетевшую в сторону от сильного удара разъярившегося мужчины и упавшую среди остальных посетителей. Бортон, не разбирая дороги, рванулся ко мне. Не теряя времени, я схватил стоявшего слева от меня человека за одежду и швырнул его под ноги быстро приближавшегося наёмника и его напиравших товарищей. Бортон с отборной руганью полетел на землю лицом вперёд. Следом за ним, запнувшись за уже два растянувшихся тела, повалились остальные охотники на шпионов. Кулаком правой руки, сжатой на рукояти меча, я двинул человека, стоявшего с удивлённо раскрытым ртом справа от меня. Под костяшками пальцев почувствовал хруст костей и следом увидел вылетевшие изо рта наёмника зубы. Извини парень, но на сантименты времени у меня нет. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, я тут же упал на четвереньки, предоставляя бросившимся на меня с двух сторон мужчинам, поймать друг друга. Быстрее на ноги, пока набегавшие трое или четверо косианцев, не задавили меня массой. Ускользнув от этих, я проломился сквозь группу посетителей, большинство из которых, как мне показалось, ещё толком не поняли, что происходит и кого следует ловить, да и не видели они меня в толпе и ночной тьме. Оставив за спиной матерящуюся кучу-малу и вырвавшись на оперативный простор, я нырком проскользнул под низкой жердью ограды и метнулся в спасительную темноту, держа направление в сторону берега Воска.

– Он побежал туда! – донёсся до меня запоздалый мужской крик.

Помимо яростных криков мужчин сзади слышались испуганные женские вопли. Похоже, кое-кто их рабынь, попав под горячую руку, получили кто оплеуху, а кто и пинок, или же оказались под ногами мечущихся в поисках меня солдат. Невольницам, беспомощным и соблазнительным, полуголым, одетым лишь в прозрачный шёлк и стальной ошейник, отчаянно не хочется оказаться среди сражающихся мужчин и звенящих клинков. В конце концов, их главное назначение в том, чтобы ублажать мужчин, и они отлично знают это, а не в том, чтобы быть препятствием на их пути.

– Он направляется к Воску! – крикнул тот же голос.

Правда, к тому времени, когда до меня долетел этот крик, я уже отвернул от реки и держал путь совсем в другую сторону. Я петлял среди палаток, установленных в округе заведения Филеба. Большинство из них в данный момент пустовало, за что, по-видимому, следовало поблагодарить звуки, долетавшие из загородки, а также быстро распространившиеся слухи о том, что всем известный своей щедростью парень – Бортон, организовал парад рабынь, и о том, что весьма соблазнительная женщина своим танцем демонстрировала своё рабство перед сильными мужчинами. Для невольницы вообще более чем уместно выразить своё рабство в танце. Это – один из тысяч путей, которыми она может это сделать.

Первое, что я сделал, оказавшись среди палаток, это убрал свой меч в ножны. Далее, я спокойно шёл, приостанавливаясь, когда замечал поблизости кого-либо из обитателей лагеря, чтобы оглянуться и осмотреться, делая вид, что озадачен шумом, долетавшим со стороны загородки.

– Что это там случилось? – поинтересовался у меня кто-то из темноты.

– Понятия не имею, – спокойно ответил я, и практически не солгал.

В конце концов, меня же там не было. Впрочем, судя по мелькавшим у реки фонарям, факелам, а то и просто горящим веткам, нетрудно было догадаться, что там несколько десятков мужчин, по колено в речном иле, занимались тем, что продираясь сквозь камыши, ищут меня, причём не выпуская мечей из рук. Незавидное занятие. В таком месте достаточно трудно найти человека даже при свете дня, не говоря уже ночной тьме. Задача не тривиальная, особенно если учесть, что искомого человека там нет.

– Пожалуй, стоит прогуляться туда, посмотреть, что там творится, – заметил мой собеседник.

– А Ты не мог бы вначале подсказать мне, как пройти к палатке Бортона, это курьер из отряда Артемидория? – поинтересовался я у готового скрыться в темноте косианца.

– Да без проблем, – отозвался тот, и объяснил мне, куда следует держать путь.

– Спасибо, – поблагодарил я.

Я проводил взглядом движимого любопытством парня, направившегося вниз, в сторону загородки. По пути к нему присоединились ещё несколько других таких же, похоже, тоже заинтересовавшихся происходящим. Я бы не стал обвинять их в излишнем любопытстве, в конце концов, не так уж много интересного происходит в воинском лагере. Отсюда, с пригорка, легко можно было рассмотреть множество факелов мерцавших вдоль берега реки. Кстати, огни были и на воде. Там оказались и несколько небольших лодок, на носах которых, были установлены факелы. Подозреваю, что это были лодки, конфискованные у местных жителей и обычно используемые теми для ночной охоты на табуков и тарсков у водопоя.

Затем, я направился к той части лагеря, где отряд косианских наёмников Артемидория установил свои палатки и стойла для птиц. Это было как раз с южной стороны, то есть с того направления, с которого, предположительно, можно было бы ожидать появления главных сил Ара, а значит, его расположение было максимально удобно для вылета разведчиков и патрулей. Тарнсмэны могли улетать и возвращаться, по большей части, оставаясь невидимыми с остальной территории лагеря. Дело в том, что в этом случае у них не было необходимости пересекать воздушное пространство над основным лагерем, что, по вполне понятным причинам, обычно не приветствуется. Кроме того, тарновые стойла служили дополнительной защитой и своеобразным буфером между лагерем и южным направлением. Следует заметить, что довольно трудно, если не сказать опасно, пытаться пробраться мимо незнакомого тарна, в особенности ночью. Идя туда, я исходил из предположения, что палатки курьеров должны находиться около штабной палатки Артемидория. На мой взгляд, это было логично. То же самое касалось и стойл их тарнов.

Вскоре, я уже был около лагеря Артемидория. Посты охраны я миновал без проблем, там даже не оказалось часовых, и через считанные ины я был среди палаток.

– Эй, приятель, – окликнул я встреченного наёмника, – подскажи-ка мне, где находится палатка Бортона, курьера Артемидория?

Надо сказать, что я уже находился не просто в районе центра лагеря, а почти вплотную подошёл к штабной палатке самого Артемидория, находившейся на небольшом возвышении. О том, что это именно штаб отряда говорил штандарт, хорошо заметный даже издали. Предположительно, где-то здесь следовало искать и палатку Бортона.

– А какое у тебя к нему дело? – подозрительно осведомился наёмник.

– Ничего такого, что касалось бы тебя, – довольно грубо ответил я.

Рука мужчины метнулась вниз, его пальцы сомкнулись на эфесе меча, и там замерли. Он ошарашено уставился на мой клинок уже покинувший ножны.

– Как Ты успел? – поражённо спросил он.

– Посмотри-ка сюда, – предложил я, спокойно вложив меч обратно в ножны, и достав из моего кошеля пригоршню рабских бус, – разве они не прекрасна?

Мужчина при лунном свете присмотрелся к лежащим на моей ладони крупным около полухорта в диаметре, ярко раскрашенным, деревянным шарикам.

– Дешёвка, – презрительно бросил он.

– Конечно, – не стал спорить я, – но привлекательная. Очень привлекательная, нанизанная на тонкую нить.

– Так Ты – торговец, – догадался наёмник.

– Подойди сюда, к огню, – предложил я, и там продемонстрировал бусы во всей красе.

– Ну да, – признал мой собеседник, – симпатичные. И что?

– Хочу принести их и показать Бортону, в его палатке, – выдал я заранее заготовленную версию.

– Ха, – усмехнулся мужчина, – напрасный труд. У него нет своих рабынь. Он предпочитает арендовать их.

– Но ведь женщины не сразу становятся рабынями, – заметил я.

– Верно, – понимающе засмеялся парень.

– Ты только представь себе, как эти бусы охватывают шею обнажённой свободной женщины, – подсказал я, – как она в ужасе перед плетью пресмыкается у ног одевшего их на неё мужчины, как она вздрагивает, слыша перестук бусин перекатывающихся на шнурке.

– О да! – засмеялся косианец.

– Держу пари, что после этого, стоит только приложить к ней руку, – продолжил я, – и она уже будет готова принять мужчину в себя.

– Не буду даже спорить с этим, – закивал мой собеседник.