Текст книги "Скитальцы Гора (ЛП)"

Автор книги: Джон Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 43 страниц)

Женщина начала стонать и рыдать, хотя, было ли это по причине горя, унижения, протеста, или результатом страсти и возбуждения сказать было трудно, но уже в следующий момент она была в руках другого солдата.

– Я! – послышался чей-то возбуждённый крик. – Я!

– Нет, я! – перебил его другой.

Признаться, на мгновение я даже начал опасаться, как бы они не передрались из-за неё, как слины из-за первого куска мяса, брошенного им после недельной голодовки.

Ина вскрикнула, снова схваченная и прижатая спиной к песку. Послышался звук звонкого шлепка чьей-то ладони по её телу. Кто-то из парней, не выдержав накативших эмоций, таким образом выразил свою радость и удовольствие.

Женщина даже задохнулась от неожиданности, а потом послышались ритмичные звуки соударений двух тел. Я конечно немного опасался, что они могли бы проявлять к ней недостаточное уважение, в конце концов, откуда им было знать, что под ними сейчас была Леди Ина. Но они хотя бы знали или догадывались, что она была свободной женщиной. Всё же клейма на ней не было. С другой стороны, они принимали её за простую, незнатную девку и одного из кланов ренсоводов, от которых они немало натерпелись за последние дни. Не трудно догадаться, что мужчины склонны относиться строже и суровее к женщинам врага, чем любым другими, которых они ни с кем не ассоциируют. Просто происходит своего рода перенос ненависти к врагу на его женщин, являющихся в некотором смысле представителем этого врага. Иногда новообращённой невольнице могут потребоваться недели для того, чтобы убедить своего рабовладельца, что она в действительности больше не гражданка чужого города, а всего лишь домашнее животное, всецело принадлежащее ему, и умоляющее его о снисходительности и доброте к ней, и надеющееся служить и ублажать своего господина, точно также и даже больше, чем любое подобное животное, находящееся в его собственности.

– А она горячая! – прокомментировал чей-то голос.

Ина что-то невнятно промычала в знак протеста.

– Точно! – поддержал другой голос.

В просветах ног окруживших женщину мужчин, я заметил, как она отрицательно мотала головой.

– Не ври нам, шлюха ренсоводская! – проворчал какой-то мужчина, сопроводив свои слова звонким шлепком.

– Вы только посмотрите на это, – засмеялся другой.

Ина издала пораженный, горячий, беспомощный задавленный крик.

– Ну что, видели? – спросил он.

– Конечно, – заверил его второй.

– С огнём у неё всё в порядке, – признал третий.

– Она достойна железа, – заметил первый.

– Ага, раскалённого, – весело заржал второй.

Потом было слышно только Ину, её всхлипы и стоны. Странно, что Лабений, по какой-то причине, отверг её.

– Ай-и! – вскрикнул мужчина, и обессиленный просто скатился с Ины в сторону, передавая её следующему желающему.

Женщина снова стонала, мотала головой, поднимая пыль волосами, абсолютно беспомощная в объятиях этого нового мужчины.

– Эй снова готов! – заявил молодой солдат.

– Подождёшь! – отшил его солдат постарше. – Ишь какой хитрый. Здесь ещё по первому разу не все прошли!

Я снова начал опасаться, что Ина может выкрикнуть какие-нибудь слова, противореча своей роли немой женщины, но пока ей удавалось сдерживаться.

– Ты побыстрее не можешь? – нетерпеливо начали подгонять слегка задержавшегося мужчину.

Зато Ина на это протестующее и просительно промычала, давая понять тому в чьих объятиях она оказалась, чтобы тот не торопился и уделил ей больше внимания.

– Аггррх-а-а! – закричал тот, не обращая внимания на протесты женщины, и отвалился в сторону.

– Я следующий! – бросился вперёд мужчина.

– Эй, куда, отдай её мне! – возмутился другой.

Трудно было сказать по какой причине, Лабений отверг её, но для этих парней, она была мечтой об удовольствии.

– Превосходно! – похвалил её мужчина.

– Давайте покажем ей, как надо двигаться, – предложил другой.

– Ты что, она же не рабыня, – осадил его третий.

– А что это имеет какое-то значение? – удивился второй.

– Ага, знаем мы тебя! – проворчал третий. – Стоит тебе только начать, и потом тебе захочется научить её работе языком.

– А что, превосходная идея, – засмеялся второй.

– Ты хочешь научить работе языком, немую шлюху ренсоводку? – поинтересовался четвёртый, присоединяясь к обсуждению.

Ина издала испуганный звук.

– Чего? – спросил её второй.

Задрожавшая от испуга Ина промычала один раз.

– Ну вот и хорошо, – обрадовано потёр руки парень.

Похоже, Ине теперь можно было не бояться того, что её могут отвергнуть или отклонить.

– Тэрл из Порт-Кара, – негромко окликнул меня Лабений.

– Я здесь, Капитан, – отозвался я.

– Рядом с нами есть кто-нибудь? – осведомился он.

– Не думаю, что они настолько близко, чтобы смогли бы подслушать негромкий разговор, – ответил я.

– Кроме того, – улыбнулся Лабений, – я так понимаю, что они заняты.

– Похоже, что им, действительно, не до нас, – согласился я.

Во время разговора, сам Лабений в мою сторону не смотрел. Его лицо было обращено в сторону болот дельты. Он ничего не видел, поскольку полностью ослеп. Это был результат работы жалящих мух, или, как прозвали их солдаты Ара летающих иголок. Во время их роения он, уделяя слишком много внимания подчинённым, недостаточно защищался от нападений мух сам. Как я уже говорил этих насекомых особенно привлекают глаза, влажные поверхности которых блестят на свету. Большинство, конечно, держали глаза закрытыми или прикрывали их тканью а кто и просто руками. Ренсоводы, например, используют плетёные из ренса сетки или капюшоны, недостаточно плотные, чтобы сквозь щели в них можно было смотреть, но при этом не пропускать среднюю жалящую муху. Если бы Лабений защищал себя, а не пытался любой ценой, до последнего, держать руку на пульсе и командовать, я не сомневался, но что он, как другие, смог бы избежать стольких укусов, и не понёс бы столь фатальных потерь лично. Должно быть, его несколько раз ужалили именно в глаза и около их. Лабений, по моему мнению, был прекрасным, ответственным и заслуживающим доверия офицером. Однако я не мог не признать и того, что за время своего командования он допустил несколько грубых ошибок. Прежде всего, он не проявил гибкости, исполняя полученные инструкции и приказы, затем, слишком верил в мудрость и верность своего начальства, до последнего не веря в возможности предательства и измены с его стороны, а потому не успел вывести вверенные ему силы из безнадежной ситуации, и в конце взял на себя обязанности тактического звена, исполняя обязанности десятников, пытаясь поддержать дисциплину и командовать в ситуации, в которой это от него не требовалось. В конечном счете, для него это закончилось печально, он сам ослеп, подвергнув опасности не только себя, но и своих людей, зависевших от его правильных действий. Разумеется, с другой точки зрения многое из того, что я считал ошибками, возможно, было бы расценено как достоинства. Меня терзали смутные подозрения, что Лабений оказался командующим авангардом вовсе не случайно. Сафроник, вероятно, хотел видеть на этом месте простого и доверчивого, но при этом надежного, стойкого и неутомимого офицера. В общем, ему нужно было, чтобы авангард вёл тот, кто продолжил бы упорно исполнять его приказ, всё глубже и глубже забираясь в дельту, независимо от того, какой опасной и неоднозначной могла бы показаться ситуация.

– Та женщина, которую Ты привёл в лагерь – немая, – заговорил Лабений.

– Да, – ответил я.

– Признаться, мне кажется маловероятным, что первая же ренсоводка, встреченная на болотах, могла бы оказаться немой, – заметил он.

– Согласен, – не стал спорить я. – На мой взгляд, это тоже кажется крайне маловероятным.

– Но такое тоже могло произойти, – признал офицер.

– Конечно, – сказал я.

– Судя по всему, это Ты разделывал тарлариона для моих людей, – предположил он.

– Да, – не стал отнекиваться я.

– А почему бы это не поручить ренсоводке? – поинтересовался он. – Уверен, она ожидала бы подобного поручения.

– Мне не хотелось давать ей в руки оружие, – предложил я объяснение, самому мне казавшееся вполне логичным, всё же она предположительно недавняя пленница, пока ещё не могла быть полностью осведомлённой относительно нелогичности и бесполезности даже символического сопротивления.

Кстати, во многих городах рабыня всего лишь за одно прикосновение к оружию может быть убита или лишиться руки.

– Однако не сомневаюсь, что Ты ожидал бы от неё, время от времени, – продолжил офицер, – исполнения кухонных обязанностей, например, мойки посуды и приготовления пищи.

– Она ещё не заклеймена и не в ошейнике, – напомнил я.

– Мне кажется странным, – сказал он, – что ренсоводы не прочёсывают дельту, чтобы вернуть её.

– Возможно, она им не интересна, – предположил я.

– Возможно, – не стал спорить Лабений.

– Может быть, она сбежала от нежеланного партнёра, – заметил я.

Кстати, помнится, Ина сама попыталась убедить меня в этом, или чём-то подобном. Само собой, её претензии на то, что она была ренсоводкой, выглядели нелепо, хотя бы по причине её акцента.

– Ага, а вместо этого оказалась прямо в твоих верёвках?

– Да, – согласился я.

– Получается, что она, немая женщина, была изгоем, и просто жила в одиночестве на болотах, где Ты её и нашёл, – предположил офицер.

– Возможно, – признал я.

– Леди Ина, – продолжил он между тем, – чьё имя Ты использовал для своей пленницы, насколько я помню, тоже была женщиной немного ниже среднего роста.

– Что-то около того, – согласился я.

– Это сделало имя ещё более подходящим для неё, – сказал Лабений.

– Конечно, – ответил я.

– Ты говорил, что твоя Ина – блондинка, – припомнил Лабений.

– Да, – согласился я.

– Точно так же, как и Леди Ина из Ара.

– Откуда вам это известно? – удивился я.

– Да так, – пожал он плечами. – Видел однажды локон её волос, выбившийся из-под капюшона.

– Интересно, – сказал я.

– Но это совпадение, – продолжил мой собеседник, – просто делает данное ей имя ещё более подходящим.

– Согласен, – кивнул я.

– Правда, насколько я понимаю, светлые волосы среди ренсоводов являются редкостью, – заметил он.

– Однако таковые встречаются, – заверил я, – некоторых я даже знавал.

Я действительно видел кое-кого светловолосого, несколько лет назад.

– Нисколько не сомневаюсь, – согласился офицер.

– Хотя Вы и ослепли, – сказал я, – но, похоже, кое-что Вы видите куда более ясно, чем ваши люди.

В течение некоторого времени мы прислушивались к приглушённым крикам пленницы оказавшейся в руках одного из солдат Ара.

– Ты веришь в правосудие? – наконец нарушил молчание Лабений.

– Иногда, – ответил я.

– А что насчёт правосудия для предателей? – уточнил офицер.

– Есть много разных форм правосудия, – уклончиво ответил я.

– Но Ты будешь настаивать на том, что она твоя пленница? – спросил он.

– Да, – заверил его я. – Она и есть моя пленница.

– Полностью твоя? – уточнил Лабений.

– Да, – ответил я, – полностью моя.

– Я не буду добиваться решения вопроса в дальнейшем, – сказал офицер.

– Буду рад этому, – признал я.

– Ты мог бы даже разрешить ей говорить со временем, если захочешь, – предложил он.

– Думаю, не стоит, – вздохнул я. – Ваши люди могут просто перерезать ей глотку.

– Верно, – согласился Лабений.

Он прислушался к полузадушенным крикам и стонам Ины, оказавшейся теперь полностью во власти оголодавших в плане секса мужчин, которые столь мастерски обрабатывали и эксплуатировали её.

– Она слишком шумит, – заметил кто-то.

– Точно, стоит воспользоваться её рабскими полосами, – предложил другой.

– Сейчас, – сказал первый, и спустя пару мгновений приказал уже Ине: – Рот открой. Вот, а теперь прикуси это.

Теперь до нас долетало только приглушенное мычание.

– Она реагирует как рабыня, – улыбнулся Лабений.

– Точно так же, – сказал я, – как это делает любая женщину, с которой обращаются должным образом.

– Верно, – согласился он.

– Возможно, вам хотелось бы опробовать её лично, – предложил я.

– Нет, – отрезал Лабений.

– Она превосходна, – заверил его я, – и если бы была рабыней, то со временем могла бы стать действительно непревзойдённой.

– Забавно думать об этом, не так ли? – осведомился он.

– Да, – сказал я, полагая, что речь идёт о некогда гордой Леди Ине.

– Все женщины хотят стать рабынями, – усмехнулся Лабений.

– И это верно, – поддержал его я.

– Всё дело в том, что в душе они все рабыни, – пояснил он.

– Конечно, – согласился я.

– Пятьдесят тысяч человек вошли в дельту, – помолчав заговорил Лабений, не отводя невидящих глаз с болота.

– Я предполагал, что речь идёт примерно о такой численности, – сказал я.

– Как по-твоему, скольким из них удалось благополучно выбраться отсюда? – спросил он у меня.

– Вероятно, многим, – рискнул предположить я, – особенно повезло тем, кто успел выскочить до нападений ренсоводов. Думаю, что не все командующие оказались столь же непоколебимы как Вы.

– Ренсоводы включились в самом начале, – вздохнул он.

– Это верно, – вынужден был согласиться я.

– Скольким удалось уйти, как Ты думаешь? – поинтересовался офицер.

– Понятия не имею, – пожал я плечами.

– На основе моей информации, вкупе с догадками, – сказал он, – можно предложить, что выбрались, по меньшей мере, пятьсот, но не больше пяти тысяч.

– Даже если брать по максимуму и предположить, что спаслись пять тысяч, – заметил я, – то это стало одной из самых крупных военных катастроф за всю историю Гора.

– Да даже если эти пяти тысяч смогли выйти отсюда, – печально усмехнулся Лабений, – как по-твоему, скольким из них посчастливилось добраться до Хольмеска, Венны или Ара благополучно?

– Откуда мне знать? – пожал я плечами. – Хотелось бы надеяться, что большинству, особенно если Сафроник вернётся под Хольмеск.

– Именно там он и должен быть сейчас, – сообщил мне Лабений. – Просто отсюда он мог пойти только на восток, к Виктэль Арии.

– Думаете, косианцы не попытаются помешать ему? – осведомился я.

– Только не между Хольмеском и Виктэль Арией, – мрачно сказал офицер, – но на линии между Воском и Брундизиумом, между дельтой и Хольмеском, они постараются перекрыть путь обязательно.

– Понимаю, – протянул я.

– Только самые хитрые и находчивые смогут достичь Хольмеска, – вздохнул Лабений.

– Попасть в Ар можно разными путями, – заметил я. – Лично я, пошёл бы сначала в Брундизиум, а уже оттуда в Ар.

– Это было бы через чур смело, – сказал он.

– Для меня не очень, – отмахнулся я, – а вот вас и ваших людей, этот маршрут был бы крайне нежелательным. С вашим-то акцентом.

– Это точно, – признал мой собеседник.

– Вы не думаете, что косианцы попытаются воспрепятствовать тому, чтобы Сафроник отвёл остатки армии к Ару? – поинтересовался я.

– Вряд ли, – не согласился Лабений. – Сафроник должен возвратиться в Ар, в образе трагического героя, преданного его офицерами. Его будут чествовать как спасителя, которому удалось сберечь хотя бы некоторые остатки войск. Возможно, ему даже предоставят триумф.

– Вы пессимист, – заметил я.

– Сафроник как-то сказал мне, – усмехнулся Лабений, – что я – один из его самых лучших офицеров.

– Я даже не сомневаюсь в том, что так оно и есть, – признался я.

– Именно этим он обосновал моё назначение на пост командующего авангардом, – вздохнул он, – что быть первым, кто вступит в контакт с отступающими косианцами.

– Уверен, – сказал я, – Вы были одним из самых подготовленных, надёжных и верных офицеров.

У меня, кстати, действительно не было в этом никаких сомнений в этом, и мой вывод основывался исключительно на том, что я узнал о нём лично.

– И он публично объявил об этом, – поморщился Лабений.

– Понятно, – кивнул я.

– Теперь, если я сумею добраться до Хольмеска, – заметил он, – меня могут наградить знаком почёта и чествовать как ветерана дельты.

– Возможно, – осторожно поддакнул ему я.

Признаться в этот момент, у меня появилось сомнение в здравом уме Лабения. Правда, я гнал от себя подобные подозрения, всё же его манера поведения этого не предлагала.

– В любом случае, сначала я должен попытаться вывести из дельты своих людей, – заявил он.

– Я приложу все усилия, чтобы быть полезным вам, – пообещал я.

Он протянул мне свою руку, а когда я вложил в неё свою, то крепко пожал мою ладонь.

– Тогда, – сказал офицер, – У меня осталось ещё одно, заключительное дело.

– Какое? – осведомился я.

– Я должен подготовить отчёт для Сафроника, – усмехнулся он.

– Понятно, – протянул я, решив, что Лабений, в конце концов, сошёл с ума.

– Думаю, у меня не возникнет каких-либо трудностей в получении аудитории для его представления, если, конечно, я доберусь до Хольмеска, – пробормотал Лабений. – Отказать мне в этом было бы для него невозможно по политическим мотивам. Всё же я – ветеран дельты, командир авангарда, один из его самых лучших офицеров.

– Конечно, – поспешил согласиться я.

Солдаты, до того толпившиеся вокруг Ины, в основном уже закончили с ней, и большинство из них разбредались по острову, подбирая себе места, чтобы отдохнуть перед предстоящим ночным переходом. Однако двое всё ещё оставались рядом с женщиной, не в силах оторваться от предоставленного им угощения.

Наконец Лабений прервал наше рукопожатие. Надо признать, что рука у него была очень сильная.

– Вы доверяете мне? – спросил я.

– Конечно, – ответил офицер.

– Почему? – решил уточнить я.

– Из-за того что невидимо, но прекраснее алмазов, – процитировал Лабений, – из-за тишины, которая оглушает как гром, из-за того что ничего не весит, но склонят чашу весов, потому что тяжелее золота.

– Но Вы даже не можете видеть меня, – заметил я.

– Помимо зрения есть и другие способы чтобы видеть, – улыбнулся он.

Один из тех двух парней, что оставались последними с Иной, встал и отошёл в сторону, где прилёг рядом с кучей различных принадлежностей.

– Передайте одному из моих людей, чтобы он принёс мне миску воды и соль, – попросил меня офицер. – А ещё пусть найдут для меня какое-нибудь бревно или ветки, но чтобы на них была кора.

– Эй, воин, – окликнул я одного из солдат, всё ещё находивших неподалёку от нас.

Того не потребовалось звать дважды. Он с готовностью вскочил и подбежал к нам.

– Твой капитан желает миску воды и соль, – передал я ему распоряжение, – а также дерево, бревно или ветки с корой на них.

Мне оставалось только пожать плечами в ответ на его озадаченный взгляд. Ничего не переспрашивая и не уточняя, парень убежал, по-видимому, на поиски коры.

– Эти предметы будут нужны мне регулярно, – предупредил меня Лабений, – по крайней мере, пока мы не покинем дельту.

– Конечно, – пообещал я капитану, про себя подумав, что испытания, выпавшие на его долю, могли подкосить разум и более сильных людей.

– Ты можешь идти, – сообщил он мне.

– Вы в порядке? – уточнил я.

– Да, в полном, – заверил меня он.

– Что Вы собираетесь делать? – поинтересовался я.

– Я буду составлять свой отчёт, – ответил офицер.

– Понятно, – кивнул я.

Оставалось надеяться, что безумие Лабений не будет прогрессировать до такой степени, что подвергнуть опасности попытку нашего прорыва из дельты.

Я заметил, что тот парень, которому я передал распоряжение Лабения, о чём-то шепчется со своими товарищами, постоянно оглядываясь назад, в сторону, где сидел их командир.

Похоже, и тот солдат, что не до последнего не мог оторваться от прелестей Ины, пришёл к выводу, что ему пока достаточно, и теперь заканчивал с ней. До заката оставалось уже чуть дольше ана. Пора было отдохнуть.

– Не надо, – бросил я парню, присевшему рядом с женщиной. – Я сам о ней позабочусь.

Солдат пожал плечами и опустил на песок свободный конец шнура, которым были связаны запястья женщины, и которым он собирался связать ей щиколотки, освобождённые на время её использования.

Ина жалобно смотрела на меня, стоящего рядом, в ожидании пока, задержавшийся дольше всех парень не отойдёт подальше. Руки её по-прежнему были связаны за спиной. Как ни странно, шнур, который держал рабские полосы, всё так же оставался аккуратно повязанным вокруг её талии. Правда, только сам шнур, а рабские полосы были плотно свёрнуты и вставлены ей в рот. Ина просто впилась в этот импровизированный кляп зубами. Возможно, это даже и к лучшему, потому что, она могла сорваться, принимая во внимание то энергичное внимание, которое ей оказали оголодавшие до женской ласки солдаты, испытать потребность выкрикивать слова. Конечно, завязывать рот или использовать иные устройства подавления речи применительно к свободной женщине довольно необычно. Однако, если это с ней сделано, то зачастую оказывает на неё стимулирующее воздействие, подчеркивая их беспомощность и подчинение властному желанию, которому она подвергается, и находясь под которым ей даже не разрешено говорить. Это помогает ей вплотную приблизиться к состоянию рабыни. Впрочем, вовлечены в это и другие соображения, такие как поощрение её сконцентрироваться на собственных ощущениях, во всей их невероятной яркости, а не на попытках их обсудить, классифицировать или объяснить. Одновременно, ей могут приказать мычать и стонать, или издавать подобные звуки, такими способами сообщая насильнику о своих ощущениях. По её приглушённым звукам, вкупе с выражением её лица, телодвижениями и другими деталями, мужчина может получить много информации о слабых местах и чувствительности своей беспомощной пленницы, тем самым подчиняя её себе ещё больше. Конечно, куда более распространены ограничение или запрет на использование речи применительно к рабыням. Например, стоит только рабовладельцу на какое-то время захотеть не слышать свою невольницу, и она не будет говорить ровно столько времени, сколько пожелает её господин. Существует множество вариантов кляпов для рабыни, некоторые из которых представляют весьма жестокие приспособления. Однако самое простое устройство, чтобы для того заставить рабыню замолчать – это отсутствие каких-либо устройств вообще. Хозяину достаточно просто приказать своей собственности не говорить, это называется – «заткнуть рот желанием владельца». Невольница просто не осмелится издать звук, пока не получит на это разрешения. Кляпы зачастую, хотя это и не обязательное условие, являются частью других предметов рабской экипировки, например, капюшонов или полукапюшонов. Можно их использовать и вместе с повязкой на глаза. Методы использования этих предметов, также могут различаться в зависимости от особенностей и отношений тех или иных рабовладельцев и их рабынь. Любая невольница может поведать о немалом количестве таких методов применённых к ней за время её нахождения в рабстве. Впрочем, все эти различные методы и разнообразные устройства роднит одно, тенденция давать понять женщине её полную беспомощность, что усиливает осознание ей своего подчинения мужскому доминированию, и, соответственно, реакцию на это доминирование. Безусловно, как только рабыня осознает свой новый статус, или как говорят гореане, изучит свой ошейник, она окончательно перестаёт сомневаться в наличии этого доминирования и своём ему подчинении. С этого момента одного вида рабской плети ей бывает достаточно, чтобы потечь рабским соком. Впрочем, кляпы, повязки на глаза и прочие устройства её владелец может продолжать использовать по-прежнему, тут всё зависит только от его желания.

Аккуратно высвободив свёрток ткани изо рта Ины, я повернул её на бок и вернул обе полосы на место, подсунув под шнур на животе и на спине. Естественно, что оба лоскута совершенно ничего не прикрыли, сразу свесившись на песок. Я даже залюбовался её обнажёнными ягодицами и бёдрами, перечёркнутыми шнуром животом и талией, а также увлекательно, изумительно, восхитительно извилистой линией от головы до ног обрисовавшей её, лежащее на боку тело.

Краем глаза я заметил, что солдат принёс Лабению заказанную им миску воды и мешочек соли. Были при нём и несколько, невесть где найденные ветки. Лабений поставил миску и мешочек рядом с собой, и принялся аккуратно обдирать кору с веток, причём делал это одними пальцами.

Снова повернув Ину на спину, я встретился с её взглядом, в котором трудно было не прочитать, как отчаянно ей требовалось выговориться. Осмотревшись, я пришёл к выводу, что вряд ли кто-то озабочен слежкой за нами. Лабений полностью отдался своему делу, независимо от того, чем это могло бы быть. Солдаты, в большинстве своём дремали кто где, а поблизости вообще никого не было.

Наклонившись над женщиной, я поднёс ухо к самым её губам.

– Я – рабыня, – испуганно прошептала она.

Это был еле слышимый шёпот, почти выдох, пощекотавший моё ухо, но я вряд ли бы с чем смог спутать её слова.

– Ты – свободная женщина, – тихонько напомнил я ей.

– Нет, – шепнула Ина. – Я – рабыня. Я знаю, что я – рабыня. О-о, мои ощущения!

– Лабений знает, кто Ты, – предупредил я её.

– Тогда, – всхлипнула пленница, – это означает кол для меня!

– Нет, – успокоил её я. – Об этом знаю только я. Для всех остальных, он считает тебя немой ренсоводкой. И он не собирается поднимать этот вопрос.

– Но почему? – удивилась она.

– Уверен, у него есть на то свои собственные причины, – сказал я. – Кроме того, Ты не его, чтобы он мог претендовать на что-либо.

– Чья же я тогда? – поинтересовалась Ина.

– Моя, – ответил я.

– Ваша? – переспросила она.

– Да. – Ты являешься моей пленницей.

– Получается, что эти отношения, – заметила женщина, с любопытством глядя на меня, – ужасно серьёзны.

– В среде воинов и мужчин чести – да, – заверил её я.

– Значит, я действительно ваша, и Вы можете сделать со мной всё, что вам понравится, – наконец, поняла она. – Но кроме вас никто.

– В данной ситуации, как по закону, так и по факту, – признал я, но заметив её облегчённый вздох, поспешил предупредить: – Но, на твоём месте, лично я соблюдал бы осторожность. Не хотелось бы, чтобы один из присутствующих здесь его мужчин, в отместку за товарищей перерезал бы тебе горло.

Ина понимающе кивнула.

– Итак, кто Ты? – спросил я.

– Немая девка ренсоводка, – шёпотом ответила она.

– И превосходная шлюха общего пользования, – улыбнулся я.

– Увы, мой статус уже не столь высок, как у простой шлюхи, которую может использовать любой, – прошептала женщина. – Я – всего лишь рабыня.

Леди Ина – рабыня.

– Ты – свободная женщина, – напомнил я.

– Пусть так, только используйте меня, – попросила она, – без оглядки на это.

– Леди Ина, свободная женщина, просит использовать её? – уточнил я.

– Да, – ответила она, – Леди Ина, свободная женщина, просит использовать её, и сделать это так, как если бы она на самом деле была рабыней.

Откинув в сторону переднюю рабскую полосу, под её стоны и стенания, я выполнил её просьбу. Её реакция, даже притом, что она всё ещё оставалась свободной женщиной, позволяла предположить, что со временем она могла бы превратиться в превосходную и даже в великолепную рабыню.

Один раз, в промежутке между использованиями своей пленницы, я оглянулся назад и посмотрел на Лабения. Тот сидел, поставив на колени перед собой миску воды, и размешивал в ней соль, зачем-то превращая её в морскую воду. Потом он погрузил руки в полученный раствор. Две из принесённых ему веток уже были ошкурены. Признаться меня печалило, что такой сильный человек лишился разума.

Ина смотрела на меня с благодарностью и любопытством.

– Ты должна отдохнуть, – сказал я своей пленнице.

Само собой, отдохнуть следовало и мне самому, всё же впереди нас ожидал тяжёлый ночной переход, во время которого следовало быть внимательным и постоянно быть настороже.

– Когда мы выходим? – шёпотом спросила Ина.

– Через несколько анов, – ответил я. – Тебя я разбужу незадолго до выхода, чтобы успеть нанести пятна болотной грязи на твои лицо и тело.

Поймав удивлённый взгляд женщина, я объяснил:

– Это для маскировки.

– Вы можете делать с ними всё, что Вы пожелаете, – заверила меня Ина, – ведь это лицо и тело рабыни.

Затем я повернул пленницу на бок, скрестил её лодыжки и, подтянув их к запястьям, привязал свободным концом верёвки к последним.

В её отчаянном взгляде, обращённом ко мне, я снова прочитал необоримое желание говорить. Пришлось снова сгибаться над ней.

– Рабские полосы! – прошептала она.

– Уверен, что если Ты постараешься немного, – усмехнулся я, – Ты найдёшь способ поправить их.

Женщина лишь укоризненно взглянула на меня через левое плечо. Я же обратил внимание на то, чем занимался Лабений. Офицер уже вытащил руки из приготовленного им рассола и занимался обдиранием коры со следующей ветки.

Недоумённо пожав плечами, я оглянулся на Ину и увидел, что она, наконец-то, решив вставшую перед ней задачу, с трудом смогла встать на колени. Уже через мгновение обе полосы сами заняли приличное для них положение. Женщине осталось только прижать их ногами и снова завалиться на песок, что она и сделала. Передняя полоса теперь оказалась на нужном месте, между её поднятыми вверх коленями. Снова наградив меня укоризненным взглядом, пленница закрыла глаза. Интересно, она что, решила, что я должен был помочь ей в этом? В конце концов, сделать это потребовал не я, а её собственная скромность. К тому же, ни один нормальный мужчина не захочет создавать столь неудобный для себя прецедент, потом ведь придётся каждый раз оказывать ей помощь в подобных мелочах. Конечно, можно разок поправить на девушке рабские полосы, если Вы готовитесь продемонстрировать свою собственность друзьям или кому-либо ещё, но постоянно же.

Понятно, что даже рабыням свойственно проявлять некоторую скромность, например, не желая быть посланной на рынок за покупками нагишом, даже притом, что они не наделены правом на одежду, и, кстати, некоторые рабовладельцы, склонные весьма строго интерпретировать высказывание, что «Скромность, не подобает рабыне», им эту одежду и не разрешают. Однако большинство мужчин, трактуют данное высказывание более широко, как посыл к тому, что строгие ограничения могут быть наложены в случае желания хозяина рабыни, а не к тому, что невольница должна постоянно ходить в чём мать родила, независимо от того, что ему самому нравится или хочется позволить ей некоторую скромность. Например, подобный подход даёт им больше власти над ней, добавляя дополнительный аспект, который можно использовать в качестве наказания, ведь они могут всякий раз, когда пожелают отказывать своей рабыне в праве на одежду. Высказывание «Скромность не подобает рабыне», кстати, обычно упоминается в некоторых особых случаях, как, например, если девушка могла не сдержаться, будучи раздета для её первой продажи, или, скажем, переусердствовать выступая голой перед деловыми знакомыми её владельца и отвлечь их этим от важных переговоров. Кроме того, если рассматривать данное высказывание строго, исключая любую другую интерпретацию, то уже с юридической точки зрения может возникнуть определённая коллизия, могущая привести к несовместимости с абсолютным правом собственности владельца над своей рабыней. В конце концов, если бы он не мог бы разрешить ей скромность, если того желал, например, позволив ей рабскую тунику, то его власть над ней уже не была бы абсолютной. Та же самая власть, конечно, разрешает ему сохранять свою собственность голой, если он того желает. Короче говоря, в общем и целом, она принадлежит ему полностью.