Текст книги "Федералист"

Автор книги: Джон Джей

Соавторы: Джеймс Мэдисон,Александр Гамильтон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 40 страниц)

Иногда против вето выдвигалось соображение, что не следует считать одного человека более добродетельным и мудрым, чем нескольких; и пока это соображение не опровергнуто, неуместно наделять президента каким-либо контролем над законодательным органом.

При ближайшем рассмотрении упомянутое соображение представляется скорее показным, чем убедительным. Уместность меры не касается высшей мудрости или добродетели президента. Речь идет о том, что законодательная власть не непогрешима. Властолюбие может иной раз подтолкнуть ее к нарушению прав других членов правительства, фракционный дух иногда извратит обсуждаемые проблемы, мимолетные впечатления иной раз побудят принять поспешные меры, которые она сама по зрелом размышлении осудит. Первейший мотив наделить президента правом, о котором идет речь, заключается в том, чтобы дать ему возможность защищаться; во-вторых, увеличить шансы сообщества против принятия из-за спешки, небрежности или злого умысла скверных законов. Чем чаще предлагаемая мера подвергается рассмотрению, тем разнообразнее положение тех, кто займется этим, и тем меньше должна быть опасность промахов, проистекающих из-за недостаточного обсуждения или ошибочных шагов по причине заражения какой-нибудь общей страстью или интересом. Куда менее вероятно, чтобы заслуживающие порицания взгляды охватили все части правительства одновременно и по одному вопросу, да так, что, подчинив каждого и всякого, ввели их в заблуждение.

Власть предотвращать принятие дурных законов включает и власть не допускать принятия хороших законов, и ее можно использовать как для одной, так и для другой цели. Но это соображение отнюдь не предстанет весомым в глазах тех, кто способен должным образом оценить вред непостоянства и изменчивости законов, что является основным недостатком характера и духа наших правительств. Они будут считать любое установление, рассчитанное на сдерживание законотворчества и ограничение этой деятельности положением, существующим в данный момент, как способное принести больше добра, чем зла, ибо оно содействует большей стабильности в системе законодательства. Возможный вред в результате отклонения нескольких [c.479] хороших законов будет с лихвой компенсирован предотвращением принятия ряда скверных.

Но это не все. Превосходящий вес и влияние законодательной власти в системе свободного правительства и риск для исполнительной власти при пробе сил в состязании с ней обеспечивают достаточную уверенность, что вето будет, как правило, использоваться очень осторожно, и поэтому следует ждать скорее обвинений в робости, чем в опрометчивости при его применении. Королю Великобритании со всеми его суверенными атрибутами и влиянием, которое он черпает из тысячи источников, в наше время нелегко будет решиться наложить вето на объединенную резолюцию обеих палат парламента. Он не преминет использовать все свое влияние для удушения любой неприемлемой для него меры еще на пути к трону, чтобы не встать перед дилеммой: либо разрешить ее, либо рискнуть вызвать недовольство народа, встав в оппозицию к законодательному органу. В конечном счете он, возможно, и прибегнет к своей прерогативе, но только в случае явной приемлемости или крайней необходимости. Все хорошо информированные люди королевства признают справедливость этого замечания. Вето короной не применялось очень давно.

Если столь могущественный и крепко сидящий на троне британский монарх проявит щепетильность при применении обсуждаемой прерогативы – насколько большей осторожности с разумными основаниями можно ожидать от президента Соединенных Штатов, наделенного всего на четыре года исполнительной властью правительства, полностью и целиком состоящего из республиканцев?

Очевидно, куда более опасно, если он не использует свое право в случае необходимости, чем если будет часто и энергично его применять. Доводы против необходимости применения этого права почерпнуты именно из этого источника. О нем говорилось как о праве, отвратительном по форме и бесполезном на практике. Но из этого отнюдь не следует, что, если к нему редко прибегали, оно никогда не будет применяться. В случае, для которого оно главным образом и предназначено, – при непосредственном нарушении конституционных прав исполнительной власти или когда приносится в жертву очевидным и осязаемым образом [c.480] общественное благополучие – человек, обладающий изрядной долей твердости, воспользуется своими конституционными средствами защиты, прислушиваясь к собственному чувству долга и ответственности. В первом случае его твердость стимулируется непосредственной заинтересованностью в возможностях власти на своей должности, во втором – вероятностью одобрения избирателями, которые, хотя в сомнительных случаях и склонятся, естественно, в сторону законодательного органа, едва ли позволят ввести себя в заблуждение, если дело ясно. Я говорю теперь, имея в виду должностное лицо, обладающее умеренной твердостью. Но есть мужественные люди, идущие на любой риск при выполнении своего долга.

Конвент в этом деле разработал способ, облегчающий использование власти, вверенной президенту, и обеспечивающий ее эффективность зависимостью от мнения значительной части законодательного собрания. Вместо абсолютного вето предложено предоставить президенту уже описанное ограниченное вето. Это право будет использоваться с большей готовностью, чем другое. Человек, опасающийся отвергнуть закон одним своим вето, может без щепетильности вернуть его на новое рассмотрение, с тем чтобы закон был окончательно отвергнут только при поддержке президентских возражений более чем третью голосов в каждой палате. Президента вдохновит и то соображение, что, если его оппозиция возобладает, она поведет за собой весьма уважаемую часть законодательного собрания, объединив свое влияние с влиянием президента в поддержку общественного мнения о его поведении. Прямое и категорическое вето предстает как нечто более жесткое и способное сильнее раздражать, чем простое аргументированное предложение, которое может быть одобрено или не одобрено теми, к кому адресовано. Поскольку оно в меньшей степени способно обижать, то уже по этой самой причине и будет на практике более эффективным. Можно надеяться, что отнюдь не часто неправильные взгляды одновременно овладеют столь значительным большинством, как две трети в обеих палатах законодательного собрания, и в пику президенту. В любом случае скорее случится не это, а произойдет лишь воздействие [c.481] таких взглядов на решения и поведение незначительного большинства. Наличие такого права у президента будет часто оказывать молчаливое и незаметное, но сильное воздействие. Когда занятые недостойными делами знают, что им могут поставить препятствия из источника, неподвластного их контролю, они из простой боязни оппозиции воздержатся от того, что с готовностью бы сделали, если бы не опасения препятствий извне.

В штате Нью-Йорк ограниченное вето, как где-то указывалось, вверено совету, состоящему из губернатора, канцлера и судей Верховного суда или любых двух из них (см. статью 69. – Ред.). Ограниченное вето свободно применялось в различных случаях, и часто успешно. Полезность его стала настолько очевидной, что лица, которые при подготовке конституции были его яростными противниками, учтя опыт жизни, стали открыто заявлять о своем восхищении этим правом. (В их число входит г-н Абрахам Йотес, горячий противник плана конвента. – Публий. Этот видный и влиятельный политик из Олбани, штат Нью-Йорк, яростный антифедералист, писавший и выступавший против любого расширения власти Континентального конгресса все восьмидесятые годы, в 1788 г. был лидером оппозиции предложенной конституции. – Ред.)

В другом месте я заметил, что конвент при подготовке этой части своего плана отошел от модели конституции нашего штата в пользу конституции штата Массачусетс (см. статью 69. – Ред.). Это предпочтение, по-видимому, было сделано по двум самодовлеющим причинам. Одна – предубежденность судей, должных толковать законы, но уже высказавших свое мнение в качестве апелляционной инстанции. Другая состоит в том, что, будучи тесно связанными с исполнительной властью, они могут очень значительно усвоить политические взгляды президента, и, таким образом, шаг за шагом цементируется опасная связь между исполнительным и судебным департаментами. Невозможно удержать судей от побочных занятий помимо толкования законов. Особенно опасно ставить их в такое положение, когда исполнительная власть может либо коррумпировать их, либо оказывать на них давление.

Публий [c.482]

Федералист № 74 [73]

Александр Гамильтон

Федералист: Политические эссе А. Гамильтона, Дж. Мэдисона и Дж. Джея. –

М.: Издательская группа “Прогресс” – “Литера”, 1994. – С. 483–485.

Марта 25, 1788 г.

К народу штата Нью-Йорк

Президент Соединенных Штатов должен быть “главнокомандующим армии и флота Соединенных Штатов и ополчения отдельных штатов, когда оно призывается на действительную службу Соединенных Штатов...”. Правильность этого положения самоочевидна и в то же время настолько соответствует прецедентам конституций штатов вообще, что едва ли есть необходимость объяснять или заставлять выполнять его. Даже в тех из них, где по другим вопросам главное должностное лицо выступает вместе с советом, военная власть по большей части сосредоточена только в его руках. Из всех трудов и забот правления руководство войной особенно требует тех качеств, которые отличают единоличное осуществление власти. Руководство войной подразумевает руководство национальной мощью, а право руководства и распоряжения национальной мощью обычно и составляет важную часть полномочий исполнительной власти.

Президент также “имеет право отсрочки исполнения приговоров, а также помилования за преступления, совершенные против Соединенных Штатов, за исключением случаев осуждения в порядке импичмента”. Гуманизм и хорошая политика в совокупности требуют, чтобы добрая прерогатива помилования минимально ограничивалась или затруднялась. В уголовном кодексе каждой страны так много говорится о необходимой суровости, что без легко осуществимых исключений в пользу совершивших неумышленные преступления правосудие предстанет кровожадным и жестоким. Поскольку чувство ответственности прямо пропорционально ее неделимости, можно сделать вывод, что человек единолично с большей готовностью [c.483] примет в расчет убедительность мотивов в пользу смягчения жесткости закона и с меньшей поддастся соображениям отмщения тому, кто является его объектом. Мысль о том, что судьба такого же создания зависит от твоего sole fiat (да будет так. – лат.), естественно, заставит проявить щепетильность и осторожность. Боязнь обвинений в слабости или потворстве породит равную осмотрительность, хотя и иного рода. С другой стороны, поскольку обычно чем больше людей, тем больше они уверены в себе, они часто могут поощрять друг друга ожесточиться и окажутся менее чувствительными к подозрениям или осуждению за неблагоразумное или притворное милосердие. Человек в одиночку в этих вопросах представляется более склонным расточать милости правительства, чем группа людей.

Правильность предоставления права помилования президенту, если я не ошибаюсь, оспаривалась только по делам о государственной измене. Выдвигалось требование, чтобы это зависело от согласия одной или обеих палат законодательного органа. Я не стану отрицать, что в этом случае существуют серьезные доводы в пользу требования согласия этого органа или его части. Коль скоро государственная измена является преступлением, непосредственно затрагивающим существование общества, после установления по закону вины преступника представляется правильным передать на усмотрение законодательного собрания применение помилования в отношении его. Этому нужно отдать предпочтение, ибо нельзя полностью исключить предположение о потворстве президента. Но есть и серьезнейшие возражения против этого плана. Нет никаких сомнений в том, что осмотрительный и здравомыслящий человек в деликатных обстоятельствах лучше подходит для сбалансирования мотивов в пользу освобождения от наказания, чем многочисленное собрание. Заслуживает особого внимания и то, что государственная измена будет часто связана с подстрекательством к мятежу, которое затронет значительную часть сообщества, как это недавно произошло в [c.484] Массачусетсе (Гамильтон имеет в виду восстание Шейса. См. статью 6. – Ред.). В каждом из таких случаев мы можем ожидать, что представители народа заражены такими же настроениями, которые вызвали к жизни правонарушение. А когда стороны примерно равны, тайные симпатии друзей и фаворитов осужденного лица, использующих доброту и слабость других, могут обеспечить безнаказанность, в то время как нужен террор в назидание другим. С другой стороны, если подстрекательство порождено причинами, вызывавшими недовольство правящей партии, ее сторонники часто оказываются упрямыми и неумолимыми, в то время как политические соображения требуют проявить терпимость и милосердие. Главный аргумент – сосредоточить право помилования в этом случае в руках президента – сводится к следующему: во время мятежа или восстания часто возникают критические моменты, когда своевременное предложение прощения мятежникам или восставшим может восстановить в сообществе спокойствие. Если позволить этому предложению пройти незамеченным, его никогда не окажется возможным повторить. Медленный процесс созыва законодательного собрания или одной из его палат с целью получить санкцию на соответствующие меры часто окажется причиной, по которой будет упущен прекрасный случай. Потеря недели, дня или часа иногда может быть фатальной. Если же, заметим, на случай чрезвычайных обстоятельств президенту иногда будет дароваться дискреционная власть, тогда, во-первых, сомнительно, чтобы по ограниченной конституции эта власть могла быть делегирована законом, во-вторых, бестактно заранее предпринимать любые меры, открывающие перспективу безнаказанности. Принятие описанной процедуры, выходящей за рамки обычного хода вещей, вероятнее, истолкуют как робость или слабость, что поощрит к преступлениям.

Публий [c.485]

Федералист № 75 [74]

Александр Гамильтон

Федералист: Политические эссе А. Гамильтона, Дж. Мэдисона и Дж. Джея. –

М.: Издательская группа “Прогресс” – “Литера”, 1994. – С. 486–491.

Марта 21, 1788 г.

К народу штата Нью-Йорк

Президент должен иметь право “с совета и согласия Сената заключать международные договоры при условии их одобрения двумя третями присутствующих сенаторов...”. Хотя против этого положения выступали с нападками с различных точек зрения и немалой яростью, я, не колеблясь, твердо заявляю: оно из числа наиболее проработанных и самых бесспорных частей плана. Одно возражение сводится к банальному утверждению о перемешивании властей; некоторые утверждают, что только президент должен иметь право заключать договоры, а другие настаивают: это право должно принадлежать лишь сенату. Еще один источник возражений – указание на малое количество людей, готовящих договор. Часть возражающих придерживается мнения, что в этом деле должна принимать участие палата представителей, а другая, по-видимому, полагает, что не нужно ничего больше, кроме замены формулировки: указать две трети от всех членов сената вместо две трети присутствующих сенаторов. Поскольку я льщу себя надеждой, что суждения в предшествующей статье по поводу этой части плана, должно быть, достаточно, чтобы выставить его в благоприятном свете (вопрос рассмотрен Джоном Джеем в статье 64. – Ред.) для проницательного взгляда, ограничусь теперь несколькими дополнительными замечаниями с учетом в основном указанных возражений.

Что касается перемешивания властей, я сошлюсь на уже сделанные в других местах разъяснения касательно подлинного смысла правила (см. статьи 47 и 48. – Ред.), на которое опираются эти возражения, и приму как должное, как вывод из [c.486] него: союз президента с сенатом в вопросе договоров никоим образом не нарушает этого правила. Отважусь добавить, что конкретный характер полномочий заключать договоры указывает на особую привлекательность этого союза. Хотя несколько государствоведов относят такие полномочия к правам исполнительной власти, очевидно, что это произвольная классификация, ибо при внимательном исследовании их применения обнаруживается: они носят скорее законодательный, чем исполнительный характер, хотя, по-видимому, строго не подпадают под определение любой из этих властей. Суть законодательной власти – издание законов, или, другими словами, предписание правил для регулирования дел в обществе. А выполнение законов и использование общей мощи либо для этой цели, либо для целей совместной обороны, по-видимому, исчерпывают все функции исполнительной власти. Полномочия заключать договоры, очевидно, не принадлежат ни одной, ни другой власти. Они не касаются ни выполнения существующих законов, ни принятия новых и еще меньше использования общей мощи. Их цели – соглашения с иностранными государствами, имеющие силу закона, но проистекающие от обязательств, основанных на доверии. Это не правила, предписываемые сувереном подданным, а соглашения суверена с сувереном. Рассматриваемая нами власть, следовательно, существует отдельно и не подпадает ни под законодательную, ни под исполнительную. Уже подробно рассмотренные в другом месте качества, необходимые для ведения внешних сношений (см. статьи 53 и 64. – Ред.), указывают, что президент лучше всего подходит для этих сделок, в то время как громадное значение доверия и действия договоров в качестве законов сильнейшим образом указывает на необходимость участия всего или части законодательного органа при их заключении.

Как бы ни было уместно и безопасно в правительствах, где должностным лицом является наследственный -монарх, передавать ему все полномочия заключать договоры, но вручать эту власть избираемому на четырехлетний срок должностному лицу небезопасно и [c.487] неуместно. В другой связи отмечалось, и безусловно справедливо, что наследственный монарх, пусть часто угнетатель народа, лично настолько заинтересован в своем правлении, что нет реальной опасности коррумпирования его иностранными державами (см. статью 22. – Ред.). Но человек, поднявшийся от статуса частного гражданина до положения главного должностного лица, обладающий умеренным или тощим состоянием и ожидающий в не очень отдаленное время, что он, возможно, будет вынужден вернуться к состоянию, из которого был взят, может иной раз поддаться соблазну, противостоять которому сверх сил человека, и пожертвовать своим долгом в угоду собственным интересам. Алчный может соблазниться предать интересы государства ради приобретения богатства. Честолюбец – возвыситься с помощью иностранной державы ценой предательства своих избирателей. История отнюдь не дает столь возвышенных примеров человеческих добродетелей, когда нации представится мудрым вверить деликатное и важнейшее дело сношений с остальным миром единоличному распоряжению должностного лица, поставленного в обстоятельства президента Соединенных Штатов.

Доверить право заключать договоры одному сенату означало бы отказаться от преимуществ конституционного посредничества президента в ведении переговоров с иностранными державами. Конечно, верно, что в этом случае у сената будет выбор использовать его в этом качестве, но он может вести дело и в одиночку, а досада или сговор помогут последнему, но не первому. Помимо этого, слуга сената в ранге министра едва ли будет пользоваться доверием и уважением иностранных держав в той же степени, как конституционный представитель нации, и, конечно, не сможет действовать с равным весом и эффективностью. Союз по этой причине утратит значительное преимущество в ведении иностранных дел, а народ – дополнительную безопасность, обеспечиваемую сотрудничеством с президентом. Хотя было бы неразумно доверять только ему в столь важном деле, тем не менее не подлежит сомнению, что его участие существенным образом способствовало бы [c.488] безопасности общества. Можно ясно продемонстрировать, что совместное владение президентом и сенатом рассматриваемым правом дает большую безопасность, чем владение им порознь. И кто бы здраво ни взвешивал обстоятельства, которые должны совпадать при назначении президента, он придет к убеждению, что этот пост по справедливости будут занимать люди такого склада, что их участие в подготовке договоров особенно желательно по причине их мудрости и порядочности.

Суждения, высказанные в предшествующей статье, на которые есть ссылки в другой части этой, применимы с той же убедительностью против допущения палаты представителей к подготовке договоров (см. статью 64. – Ред.). Колеблющееся, а если принять в соображение его будущее увеличение, то и многочисленное, сборище, составляющее этот орган, не обладает важными качествами для оправдания должным образом оказанного ему доверия. Точное и полное знание внешней политики, постоянная верность одним и тем же взглядам, благожелательность и тонкая чувствительность к национальному характеру, умение хранить тайны и стремительность в действиях несовместимы с духом столь изменчивого и большого органа. Сильнейшим доводом против является и усложнение ведения дел из-за необходимости добиваться согласия такого количества различных инстанций. Большая частота обращения к палате представителей и более продолжительное время заседаний палаты в полном составе, дабы получать ее утверждение при последовательном продвижении текста договора, приведут к таким неудобствам и расходам, что одно это обрекает план.

Остается лишь одно возражение, согласно которому придется заменить две трети членов, составляющих сенат, двумя третями присутствующих сенаторов. Во втором разделе нашего исследования было показано, что все условия, предусматривающие подавляющее большинство для принятия решений в любом органе, прямо затрудняют работу правительства и косвенно подчиняют мнение большинства меньшинству. Этого соображения достаточно для формирования нашего мнения о том, что конвент в попытке обеспечить преимущества [c.489] максимального участия в подготовке договора зашел настолько далеко, насколько это совместимо либо с деятельностью общественных советов, либо с разумным уважением к господствующим настроениям в сообществе. Если принять правило о двух третях всего состава сената, то во многих случаях отсутствие сенаторов на практике приведет к единогласию. А история всех политических образований, в которых господствовал этот принцип, является историей бессилия, растерянности и беспорядка. Доказательства тому дают примеры трибунов в Риме, польского сейма, генеральных штатов Нидерландов; а случавшееся в нашей стране делает излишним приводить иностранные примеры.

Требование фиксированной доли от всего состава, по всей вероятности, не так расширит преимущества многочисленных представительств, как простое требование доли от числа присутствующих членов. В первом случае установлением навсегда определенного количества для принятия решения снижаются побудительные мотивы пунктуального присутствия на заседаниях. Во втором случае зависимость органа, принимающего решения, от доли, которая может претерпевать изменения от отсутствия или присутствия только одного члена, приведет к противоположному результату. Поощрение пунктуальности побудит сенат работать в полном составе; и весьма вероятно, что его решения будут приниматься как в этом, так и другом случае при участии большего количества сенаторов, а промедлений в работе будет меньше. Не следует забывать, что в существующей конфедерации два члена могут и обычно действительно представляют штат, в то время как нынешний конгресс, а только ему ныне принадлежат все власти Союза, редко состоит из большего числа членов, чем войдет в намеченный сенат. Поскольку члены конгресса голосуют от имени штатов, то при присутствии от какого-то из них только одного представителя его голос не учитывается. Отсюда следует, что, коль скоро в сенате голосовать будут индивидуально, число активных голосов в нем редко будет меньше, чем в нынешнем конгрессе. Если в дополнение к этим соображениям мы учтем сотрудничество президента, то, безусловно, придем к выводу: народ Америки будет в большей безопасности против недостойного использования права заключения [c.490] договоров при новой конституции, чем в нынешней конфедерации. А если мы сделаем еще шаг и подумаем о вероятном увеличении сената в результате создания новых штатов – у нас окажутся серьезнейшие основания для уверенности в том, что не будет недостатка в тех, кому вверено право заключения договоров. И посему мы сможем заключить: представительство более многочисленное, чем, вероятно, станет сенат, едва ли оправдает возложенное на него доверие.

Публий [c.491]

Федералист № 76 [75]

Александр Гамильтон

Федералист: Политические эссе А. Гамильтона, Дж. Мэдисона и Дж. Джея. –

М.: Издательская группа “Прогресс” – “Литера”, 1994. – С. 491–496.

Апреля 1, 1788 г.

К народу штата Нью-Йорк

Президент должен “с совета и согласия Сената назначать послов и иных полномочных представителей и консулов, судей Верховного суда, а также всех других должностных лиц Соединенных Штатов, о назначении которых в настоящей Конституции нет иных постановлений и должности которых установлены законом; однако Конгресс может законом предоставить право назначения низших должностных лиц, каких найдет нужным, единолично Президенту, судам или главам департаментов.

Президент имеет право замещать все вакансии, которые откроются в период между сессиями Сената, предоставляя должностные полномочия на срок до окончания ближайшей сессии Сената”.

В одной из предшествующих статей сказано: “...истинным критерием хорошего правительства является его способность и намерение создать хорошую администрацию” (из статьи 68. – Ред.). Если справедливость этого суждения [c.491] признана, тогда метод назначения должностных лиц Соединенных Штатов в вышеизложенных положениях заслуживает наивысшей похвалы. Нелегко разработать план, лучше рассчитанный, чем этот, для рассудительного отбора на должности в Союзе, и нет необходимости доказывать, что от этого в значительной степени зависит характер его администрации.

Все согласятся, что право назначения в обычных случаях должно быть изменено одним из трех способов. Его надлежит вверить либо одному, либо избранной ассамблее небольшого состава, либо одному, с совпадающим мнением такой ассамблеи. Можно без труда заключить, что использование этого права народом непрактично, ибо, отвлекаясь от всех иных соображений, очевидно, у него практически не останется времени ни на что другое. Следовательно, когда далее будет упоминаться ассамблея или группа лиц, надо понимать, что речь идет как раз о таком избранном органе или ассамблее. Действиями народа в целом по причине его численности и территориальной рассеянности нельзя последовательно руководить путем сговора и интриг, что объявят главным препятствием для передачи вверенной власти группе лиц.

Размышлявшие о назначении президента или обратившие внимание на суждения по этому поводу в других частях этих статей согласятся, что на этом посту, весьма вероятно, окажется способный или по крайней мере уважаемый человек. Исходя из этого, я принимаю за правило: одному проницательному человеку легче проанализировать и оценить необходимые качества для конкретных должностей, чем группе лиц равной или даже большей проницательности.

Единая и неделимая ответственность одного, естественно, рождает более острое чувство долга и большую заботу о репутации. По этой причине он будет считать себя больше обязанным и более заинтересованным тщательнее рассмотреть качества, необходимые для занятия должностей, и беспристрастно отобрать лиц, справедливо претендующих на них. У него меньше личных друзей, которым нужно потворствовать, и посему на одного окажут меньшее воздействие чувства дружбы и привязанности. Целеустремленного одиночку, обладающего убеждениями, нельзя сбить с пути и навязать [c.492] разнобой взглядов, чувств и интересов, часто уводящих в сторону и сбивающих с толку коллективный орган. Ничто так не способно воздействовать на человеческие страсти, как личные пристрастия, независимо от того, затрагивают ли они нас самих или другие объекты нашего выбора и предпочтения. Отсюда следует, что при использовании ассамблеей своего права назначения на посты можно ожидать широкой демонстрации личных и партийных симпатий, пристрастий и антипатий, привя-занностей и враждебности, испытываемых теми, кто входит в ассамблею. Любой выбор в таких обстоятельствах, конечно, будет результатом победы одной партии над другой или компромисса между ними. В любом случае личные достоинства кандидата окажутся вне поля зрения. В первом случае будут обращать больше внимания на качества, наилучшим образом подходящие для объединения избирателей партии, чем потребные для занятия должности. В последнем – коалиция обычно сойдется на интересующем ее эквиваленте: “Дайте нам человека, которого мы хотим поставить на эту должность, и вы будете довольны”. Обычное условие сделки. И только в редчайших случаях служение обществу – основная цель либо партийной борьбы, либо партийных переговоров.

Правота описанных здесь принципов, по-видимому, ощущается самыми думающими среди тех, кто счел ошибочным положение, выдвинутое по этому поводу конвентом. Они утверждают, что только президент должен быть уполномочен делать назначения в системе федерального правительства. Легко, однако, показать, что все ожидаемые преимущества при таком порядке назначения, по существу, проистекают из права выдвижения, которое предложено предоставить ему, и тем самым избежать некоторых невыгодных последствий сосредоточения абсолютного права назначения в его руках. При выдвижении имеет значение только суждение президента, ибо единственный его долг – указать человека, с одобрения сената занимающего должность, а ответственность президента будет равна той, как если бы он и сделал окончательное назначение. С этой точки зрения нет разницы между выдвижением и назначением. Те же самые мотивы, которые оказывают влияние на должное выполнение его обязанностей в одном [c.493] случае, действуют и в другом. Поскольку никто не может быть назначен, не будучи выдвинут президентом, каждый назначенный выбран им.

Но можно ли отвергнуть президентское выдвижение? Полагаю, что можно, но только с тем, чтобы освободилось место для другого, им же выдвинутого. Лицо, в конечном случае назначенное, будет выбрано им, хотя, возможно, и не в первый раз. Мало вероятно, чтобы выдвижения президента часто отвергались. Едва ли сенат соблазнится отвергнуть его предложения, предпочитая другого, ибо нет уверенности в том, что желательное ему лицо будет названо при втором или любом последующем выдвижении. Сенат не может быть даже уверен, что при последующем выдвижении появится кандидатура, для него более приемлемая, а коль скоро его несогласие может запятнать отвергнутого и создать впечатление, что ставится под сомнение суждение президента, мало вероятно, чтобы сенат часто отказывал в утверждении кандидатур без особых и существенных причин.