Текст книги "Федералист"

Автор книги: Джон Джей

Соавторы: Джеймс Мэдисон,Александр Гамильтон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 40 страниц)

К тексту

Федералист № 25

Александр Гамильтон

Федералист: Политические эссе А. Гамильтона, Дж. Мэдисона и Дж. Джея. –

М.: Издательская группа “Прогресс” – “Литера”, 1994. – С. 172–177.

Комментарии (О. Л. Степанова): Там же. С. 577.

Декабря 21, 1787 г.

К народу штата Нью-Йорк

Вероятно, могут настаивать, что вопросы, рассмотренные в предшествующей статье, подлежат ведению правительств штатов и не касаются Союза. В таком случае все ставится с ног на голову в основном принципе нашей политической ассоциации и на практике приведет к передаче заботы о совместной обороне от главы федерации к отдельным членам. План тягостный для некоторых штатов, опасный для всех и пагубный для конфедерации.

С нами соседствуют территории Британии, Испании и индейских племен, они не граничат с определенными штатами, а окружают Союз от штата Мэн до штата Джорджия. Опасность, хотя и в различной степени, следовательно, общая. И следовательно, средства защиты против нее должны быть предметом общей заботы и совместно финансироваться. Некоторые штаты в силу своего положения прямо уязвимы. К ним принадлежит Нью-Йорк. Если принять план действий порознь, то Нью-Йорк должен будет нести все бремя мер, необходимых для обеспечения его непосредственной безопасности, а также содействовать в конечном счете безопасности своих соседей. Это несправедливо в том, что касается Нью-Йорка, и не обеспечит безопасности другим [c.172] штатам. Такая система имеет различные неудобства. Штаты, на долю которых может выпасть в равной степени поддержание необходимых мер, не смогут много сделать и не захотят в течение продолжительного времени нести тяжесть всех расходов. Безопасность всех будет, таким образом, зависеть от скупости, расточительности или неспособности некоторых. Если у этих некоторых ресурсы станут более обильными и внушительными и пропорционально увеличатся их возможности, то другие штаты без промедления встревожатся, узрев, что вся военная мощь Союза находится в руках двух или трех его членов, по всей вероятности самых сильных. Это побудит каждого обзавестись противоядием, отговорки найдутся без труда. Военные учреждения, питаемые взаимной подозрительностью, разрастутся за пределы их естественных или должных размеров, а будучи в отдельном распоряжении членов, станут средством ограничения или уничтожения национальной власти.

Уже указывалось на причины, по которым правительства штатов совершенно естественно склонны соперничать с правительством Союза, в основе этого соперничества лежит жажда власти, а в любой схватке между федеральными властями и одним из членов Союза народ будет более склонен объединиться со своим местным правительством. Если, ко всему прочему, честолюбие членов Союза подогреет отдельное и независимое обладание военной мощью, возникнет сильный соблазн и окажется очень легким делом отречься от своих обязательств и в конечном счете подорвать конституционный авторитет Союза. С другой стороны, свобода народа находится в большей опасности в этом случае, чем когда национальная вооруженная мощь пребывает в руках национального правительства. В той мере, в какой армию можно считать опасным орудием власти, лучше, чтобы она находилась в руках тех, к кому народ склонен относиться с наибольшим подозрением, чем у тех, кого он меньше всего подозревает. Вековой исторический опыт свидетельствует о том, что народ подвергается большей опасности, если средства попрания его прав у тех, кто менее всего под подозрением.

Создатели нынешней конфедерации, полностью осознавая опасность Союзу при отдельном владении военными силами каждым штатом, в недвусмысленных [c.173] формулировках запретили им иметь военные корабли или войска, если на это нет согласия конгресса. Существование прерогатив федерального правительства и военных учреждений в пределах компетенции штата не меньше противоречат друг другу, чем должное пополнение федеральной казны – системе квот и реквизиций.

Есть другие признаки, помимо уже указанных, в которых в равной степени проявляется неуместность введения ограничений на компетенцию национальной законодательной власти. Цель изложенного возражения – не допустить постоянных армий в мирное время, хотя нас и не информировали, насколько хотят расширить запрещение: на создание ли армий или на сохранение их в мирный период. Если речь идет о последнем, то формулировка лишена точного смысла и не отвечает поставленной цели. Стоит создать армии, и тогда что такое “сохранение их” вопреки смыслу конституции? Сколько времени потребуется для установления нарушения? Неделя, месяц или год? Или мы можем сказать, что они будут существовать столько, сколько существует угроза, приведшая к их созданию? Отсюда следует допущение – их могут сохранять в мирное время против существующей или потенциальной угрозы, а это означает немедленное отклонение от буквы запрещения и дает большую свободу для толкований. Кому же судить о том, что угроза продолжает существовать? Это, несомненно, дело национального правительства и сводится к следующему: национальное правительство в целях отвращения обнаруженной угрозы может прежде всего собрать войска и затем держать их в готовности, пока оно считает, что мир и безопасность общества подвергаются опасности. Легко усмотреть, что такое свободное истолкование открывает самые широкие возможности нейтрализовать это положение.

Ожидаемая полезность подобной формулировки должна основываться на предполагаемой вероятности или по крайней мере возможности сотрудничества исполнительной и законодательной властей в любом замысле узурпации. Если это когда-нибудь случится, легко ли будет сфабриковать данные о нависшей угрозе? Вооруженные нападения индейцев, инспирированные Британией или Испанией, всегда под рукой. Какой-нибудь иностранной державе может быть даже [c.174] предоставлена возможность совершить провокации, за которыми вновь последует умиротворение своевременными уступками. Если с разумными основаниями мы можем предположить, что такое сотрудничество налажено и дело это оправдано должными шансами на успех, тогда армия, независимо от причин ее создания, может быть использована для выполнения этого замысла.

Если же во избежание таких последствий решат расширить запрещение на само создание армий в мирное время, тогда Соединенные Штаты явят собой весьма странное зрелище, которое когда-либо видел мир, – страна, лишенная по своей конституции возможности готовиться к обороне до начала нападения. Коль скоро церемония официального объявления войны в последнее время выходит из употребления, приходится ждать появления неприятеля на нашей территории, что является легальным оправданием для правительства начать набор людей для защиты государства. Мы обречены получить удар перед тем, как начать подготовку к ответу на него. От политики, согласно которой государства предвидят отдаленную угрозу и встречают надвигающийся шторм, нам говорят, нужно воздержаться, что противоречит аксиомам свободного правления. Мы-де должны отдать нашу собственность и свободу на милость иностранных захватчиков и, по нашей слабости, пригласить их захватить нагую и беззащитную жертву, ибо опасаемся, что правители, которых мы сами избрали и которые зависят от нашего волеизъявления, могут поставить под угрозу свободу, злоупотребляя средствами, необходимыми для ее сохранения.

В этой связи я ожидаю, что мне заявят об ополчении страны как ее естественном форпосте, всегда могущем обеспечить национальную оборону. Этой доктрине мы, по существу, обязаны тем, что едва не потеряли свою независимость. Она обошлась Соединенным Штатам в миллионы долларов, которые могли быть сохранены. Факты из нашего собственного прошлого свидетельствуют о том, что нельзя полагаться на такую опору, и они настолько свежи в нашей памяти, что нас не введут в заблуждение такие разглагольствования. Правильные операции в войне против регулярной и дисциплинированной армии успешны только при применении такой же силы – соображения экономики, не менее чем [c.175] стабильности и успешного ведения дел, подтверждают это положение. Американское ополчение в ходе прошлой войны* своей доблестью во многих случаях воздвигло вечные памятники своей славе, однако самые храбрые бойцы чувствуют и знают: одними их усилиями, как бы ни были они велики и ценны, нельзя было добыть свободу для их страны. Война, как и многое другое, является наукой, которую можно постичь и усовершенствовать прилежанием, упорством, временем и практикой.

Любая насильственная политика, противоречащая естественному и проверенному ходу дел человеческих, терпит поражение. В этом случае Пенсильвания дает тому подтверждение. В билле о правах этого штата заявлено, что постоянные армии опасны для свободы и их нельзя содержать в мирное время. Штат Пенсильвания тем не менее во время глубокого мира на опыте местных беспорядков в одном или двух округах решился создать войсковую часть и, по всей вероятности, будет держать ее, пока в обществе существует видимость опасности миру (о создании войсковой части в Пенсильвании см. статью 6. – Ред.). Поведение штата Массачусетс дает урок по тому же предмету, хотя в иной сфере. Этот штат (не ожидая санкции конгресса, как того требуют Статьи конфедерации) был вынужден собрать войска для подавления внутреннего восстания (ссылка на восстание Шейса; см. статью 6. – Ред.) и все еще оплачивает корпус, чтобы не допустить возрождения мятежного духа. В конституции Массачусетса не содержится никаких препятствий принятию такой меры, но этот случай поучителен для нас в том отношении, что аналогичные события могут совершаться как при наших правительствах, так и при правительствах других стран, что иногда делает существенно важным содержание военных сил в мирное время для обеспечения безопасности общества, и поэтому неуместно контролировать в этом отношении компетенцию законодателей. Это также учит нас, применительно к Соединенным Штатам, как мало склонны уважать права слабого правительства даже его избиратели. И еще это учит в дополнение ко всему остальному: бумажные условия совершенно [c.176] недостаточны, когда идет борьба за общественные потребности.

Основной аксиомой конфедерации Спарты было требование, чтобы пост адмирала не занимал дважды один и тот же человек. Участники Пелопоннесской конфедерации, потерпевшие сокрушительное поражение на море от афинян, потребовали, чтобы Лисандр, который с отличием служил на этом посту, возглавил объединенный флот. Спартанцы, дабы удовлетворить союзников и сохранить видимость верности своим древним установлениям, прибегли к тонкой уловке, наделив Лисандра всей властью адмирала, но с номинальным титулом вице-адмирала. Этот пример выбран из множества подобных, которые можно привести в поддержку уже указанной истины, проиллюстрированной случаями и из нашей истории: нации практически не обращают внимания на правила и аксиомы, по сути своей противоречащие нуждам общества. Мудрые политики проявят осторожность, чтобы не связать правительство невыполнимыми ограничениями, ибо понимают: каждое нарушение основных законов, хотя и продиктованное необходимостью, наносит ущерб священному почитанию, с коим правители должны относиться к конституции страны, и создает прецедент для других нарушений, в которых вообще нет необходимости как менее настоятельных и ощутимых.

Публий [c.177]

КОММЕНТАРИИ

Американское ополчение в ходе прошлой войны... – Гамильтон считал, что разговоры о солдате-гражданине, а следовательно, о превосходстве ополчения над регулярной армией – опасная болтовня. В этом отношении он развивал наследие Дж. Вашингтона, который во всеоружии опыта Войны за независимость указывал: “Полагаться в какой-то степени на ополчение, конечно, смешно. Люди, оторванные от сладостей личной жизни, непривычные к звону оружия, совершенно не знакомые с военным делом, не уверенные в себе, при встрече с подготовленными и дисциплинированными войсками, искусными в военном деле, робеют и готовы бежать от собственной тени”. Что до офицеров ополчения, подбиравшихся в штатах, то, по словам Дж. Вашингтона, используя их, “ни один человек, дорожащий своей репутацией, не может отвечать за последствия”. В статье 29 Гамильтон с удовлетворением констатировал, что ополчение будет обучаться, а офицеры назначаются штатами в соответствии с критериями, установленными федеральным правительством. [c.577]

К тексту

Федералист № 26

Александр Гамильтон

Федералист: Политические эссе А. Гамильтона, Дж. Мэдисона и Дж. Джея. –

М.: Издательская группа “Прогресс” – “Литера”, 1994. – С. 177–184.

Декабря 22, 1787 г.

К народу штата Нью-Йорк

Едва ли следовало ожидать, что в народной революции умы остановятся на той золотой середине, которая отмечает желанную границу между властью и [c.177] привилегиями и объединяет энергию правительства с обеспечением безопасности частных прав. Неудача в этом деликатном и важном деле – серьезнейшая причина наших трудностей, и, если мы не проявим осмотрительности, чтобы избежать повторения этой ошибки в наших будущих попытках исправить и улучшить нашу систему, мы будем бродить от одного к другому химерическому проекту, пытаться проводить изменения после изменений, но едва ли когда-нибудь существенным образом добьемся перемен к лучшему.

Сама идея ограничения законодательной власти в деле обеспечения национальной обороны принадлежит к одной из тех тонкостей, восходящих скорее к жажде свободы в большей степени страстной, чем осознанной. Мы, однако, убедились, что пока она не получила значительного распространения (см. статью 24. – Ред.). Даже в нашей стране, где она впервые была высказана, только в двух штатах – Пенсильвании и Северной Каролине – ее в какой-то степени одобрили, а все остальные отказались хоть в малейшей степени выразить ей сочувствие, мудро рассудив, что нужно все же иметь доверие, и это подразумевается в самом акте делегирования власти; лучше рисковать злоупотреблением этого доверия, чем ставить препятствия правительству и создавать угрозу общественной безопасности неуместными ограничениями законодательной власти. Противники предлагаемой конституции в этом отношении сражаются со всеобщей решимостью Америки, и вместо того, чтобы извлечь уроки из опыта – не допускать крайностей, в которые мы так или иначе можем впасть, – они, по-видимому, расположены к тому, чтобы ввести нас в другие, еще более опасные и выходящие из ряда вон. Ссылаясь на то, что тон, взятый правительством, как будто слишком высок или жесток, они стали проповедовать доктрины, рассчитанные на то, чтобы побудить нас снизить или смягчить его средствами, которые в других случаях осуждались или исключались. Можно утверждать, не впадая в обличительный тон, что, если принципы, которые они внушают по различным поводам, превратятся в народное кредо, все равно эти принципы совершенно не подойдут [c.178] народу в осуществлении правления. Но опасность такого рода нельзя не предвидеть. Граждане Америки слишком проницательны, чтобы их можно было убедить впасть в анархию. И я серьезно ошибусь, если стану утверждать, что жизнь не выработала глубокое убеждение в общественном сознании – для благосостояния и процветания общества совершенно необходима еще большая действенность правительства.

Вероятно, здесь уместно коротко коснуться генезиса и эволюции идеи об исключении существования военного формирования в мирное время. Хотя у людей, склонных к размышлениям, она может возникнуть из рассмотрения характера и тенденции таких структур, подкрепленных событиями, случившимися в другие времена и в иных странах, тем не менее как национальный феномен она ведет к тем особенностям мышления, которые свойственны нации и от которых в целом и происходит население этих штатов.

В Англии власть монарха еще долго после норманнского завоевания была почти неограниченной. Постепенно, однако, в сферу полномочий короны начались вторжения жаждущих свободы сначала баронов, а затем и народа, пока большая часть этих невероятных претензий не была утрачена. Но только с революцией 1688 года, вознесшей принца Оранского на трон Великобритании, свобода в Англии окончательно восторжествовала. О неограниченном праве вести войну, признанном принадлежностью короны, свидетельствовало то, что Карл II имел в мирное время регулярную армию в 5000 солдат. Яков II увеличил это количество до 30000, которых оплачивали из его цивильного листа. Во времена революции с целью ликвидации столь опасного права в подготовляемый тогда билль о правах была внесена статья, гласившая, что “создание или содержание постоянной армии в пределах королевства в мирное время без согласия парламента противозаконно”.

В этом королевстве, когда пульс свободы бился с максимальной быстротой, не сочли необходимым принимать меры предосторожности против опасности постоянных армий, кроме запрещения создания и содержания их только властью исполнительного должностного лица. Патриоты, совершившие ту памятную революцию, [c.179] были очень умеренны и хорошо информированы, чтобы думать о введении каких-либо ограничений на прерогативы законодателей. Они понимали, что требуются определенное количество солдат для охраны и гарнизонов; что нельзя заранее установить точные границы национальных потребностей; что на всякий чрезвычайный случай где-то в системе правления должны быть достаточные прерогативы, и, когда они представляли на суждение законодательного органа вопрос о применении этих прерогатив, они достигали высшей точки мер предосторожности, совместимой с общественной безопасностью.

Из этого источника, можно сказать, народ Америки получил наследственную чуткость к угрозе свободе со стороны постоянных армий в мирное время. Обстоятельства революции еще более заострили общественную восприимчивость по всем пунктам, связанным с обеспечением безопасности прав народа, и в некоторых случаях разогрели наше рвение выше отметки, соответствующей должной температуре политической деятельности. Попытки двух штатов ограничить полномочия законодательной власти в отношении военных структур принадлежат к числу таких случаев. Принципы, которые научили нас относиться с подозрением к власти наследственного монарха, необдуманным эксцессам, были распространены на представителей народа в их ассамблеях. Даже в некоторых из штатов, где не совершена эта ошибка, мы находим ненужные декларации о недопустимости в мирное время содержать постоянные армии без согласия законодательной власти. Я называю их ненужными, ибо причина, по которой аналогичное условие внесено в английский билль о правах, неприменима к любой из конституций штатов. Полномочия вообще создавать армии по этим конституциям ни при каком истолковании не могут принадлежать только самим законодательным органам, и было бы излишне, если не сказать абсурдно, объявлять, что это должно быть сделано без согласия органа, который только один имеет на это полномочия. Соответственно в некоторых из этих конституций, среди прочих в конституции штата Нью-Йорк, которую справедливо превозносили в Европе и Америке как одну из наилучших установленных форм правления в нашей стране, сохраняется глухое молчание по этому вопросу. [c.180]

Примечательно, что даже в тех двух штатах [Пенсильвания и Северная Каролина. См. две предшествующие статьи, в которых рассматриваются условия их конституции, на которые Гамильтон здесь ссылается. – Ред.], которые, по-видимому, рассудили в пользу запрещения военных формирований в мирное время, об этом объявляется в выражениях скорее предостерегающих, чем запретительных. Не говорится, что постоянные армии не будут содержаться, а сказано, что их не следует держать в мирное время. Эта двусмысленность терминологии, по-видимому, результат конфликта между подозрительностью и убеждением, между желанием устранить такие формирования во всех случаях и мнением, что абсолютное устранение неумно и небезопасно.

Разве можно усомниться в том, что такое условие, в случае если состояние общественных дел потребует отхода от него, будет интерпретировано законодательной властью как простое увещевание и будет сделана уступка в пользу необходимости или предполагаемой необходимости государства? Доказательством служит факт, уже упомянутый в связи с Пенсильванией. [Гамильтон ссылается на решение законодательного собрания Пенсильвании держать войска в мирное время, рассмотренное в статьях 6 и 25. – Ред.] Какой прок тогда (можно спросить) использовать такое условие, которое перестает действовать в момент, когда появляется склонность его игнорировать?

Давайте проанализируем, есть ли какое-нибудь сравнение с точки зрения эффективности между рассмотренным условием и содержащимся в новой конституции, ограничивающей ассигнования на военные цели сроком в два года. Первое, имеющее в виду очень многое, на деле ничего не даст, последнее, не впадающее в крайности и полностью совместимое с должным условием, обеспечивающим потребности нации, окажет здоровое и сильнейшее воздействие.

По этому условию законодательная власть Соединенных Штатов обязана по крайней мере раз в каждые два года обсуждать уместность содержания в состоянии готовности военной силы, принимать новое решение на этот счет и объявлять свое понимание этого вопроса формальным голосованием перед лицом своих избирателей. Законодатели отнюдь не свободны [c.182] предоставлять исполнительному департаменту постоянные фонды для содержания армии, даже если бы они неосмотрительно захотели оказать ему ненадлежащее доверие. Коль скоро следует ожидать, что дух партий в различной степени заразит все политические структуры, нет никакого сомнения в том, что в национальном законодательном органе найдутся люди, преисполненные желания придираться к этим мерам и выносить обвинение в отношении взглядов большинства. Условия о финансировании военных сил будут всегда излюбленной темой для обсуждений. В каждом случае, как только этот вопрос всплывет, на нем сосредоточится общественное внимание усилиями партии, находящейся в оппозиции, и, если большинство действительно будет склонно выйти за должные границы, общество предостерегут об опасности и оно будет иметь возможность принять меры против него. Независимо от партий в самой национальной законодательной структуре в каждом случае, когда придет время для обсуждения, законодательные органы штатов, которые всегда останутся не только бдительными, но и преисполненными подозрений ревностными охранителями прав граждан против поползновений со стороны федерального правительства, никогда не упустят из виду действия национальных правителей и будут готовы в случае, если произойдет что-то неладное, пробить тревогу народу и стать не только голосом, но при необходимости и рукой его недовольства.

Для вызревания планов подрыва свобод в большом сообществе требуется время. Большую армию, способную серьезно угрожать этим свободам, можно создать только последовательными увеличениями ее размеров, что предполагает не только временный сговор законодательной и исполнительной властей, но и заговор, существующий без перерыва в течение определенного времени. Возможен ли вообще такой сговор? Вероятно ли, чтобы он сохранялся и существовал при всех последовательных изменениях в представительных органах, которые будут естественным результатом двухгодичных выборов? Можно ли предположить, что каждый с момента занятия места в национальном сенате или палате представителей становится предателем своих избирателей и своей страны? Разве не найдется достаточно [c.182] проницательного человека, который разглядит существование отвратительного заговора, или смелого, или честного, способного уведомить своих избирателей об опасности? Если подобного рода предположения в основе разумны, тогда нужно немедленно положить конец вообще делегированию власти. Народ должен решиться отозвать всю власть, которую выпустил из рук, и разделиться на штаты по числу округов с тем, чтобы можно было лично вести дела.

Но даже если бы это сочли разумным и осуществили, все равно сокрытие заговора на сколько-нибудь длительное время неосуществимо. О нем будет свидетельствовать уже расширение армии до больших размеров во время глубокого мира. Какие разнообразные доводы могут быть приведены в пользу громадного увеличения армии при таком географическом положении страны? Народ долго нельзя обманывать, крах предприятия и затеявших его быстро последует за обнаружением истины.

Уже говорилось, что ограничение ассигнований на армию сроком в два года неэффективно, ибо президент, имея в распоряжении военную силу таких размеров, которые способны внушить народу благоговейный страх и подчинить его, в самой этой армии обретет достаточные ресурсы и сможет обходиться без поставок по решениям законодательной власти. Но встает все тот же вопрос: под каким предлогом он может иметь в своем распоряжении столь большие военные силы в мирное время? Если предположить, что они созданы в результате какого-то восстания внутри страны или войны с иностранным государством, тогда принципиальных возражений против них нет, ибо они не подпадают под категории войск, содержащихся в мирное время. Только считанные фантазеры серьезно утверждают, что нет нужды создавать военные силы для подавления мятежа или оказания сопротивления вторжению, и если при этом защита сообщества потребует создания армии столь многочисленной, что под угрозой окажутся его свободы, то это несчастье принадлежит к числу тех, которые нельзя ни предотвратить, ни исцелить. Ни одна из возможных форм правления не застрахована от него, даже наступательно-оборонительная лига, если конфедератам [c.183] или союзникам потребуется создать армию для совместной обороны.

Но зло для нас несравненно меньше в объединенном, чем в разъединенном государстве, больше того, можно даже с уверенностью утверждать – оно едва ли постигнет нас в этой лучшей ситуации. Трудно представить себе, чтобы весь Союз подвергся столь громадной угрозе, что потребуется формирование вооруженной мощи размеров, достаточных для создания пусть малейшей угрозы нашим свободам, особенно если мы примем в соображение помощь со стороны ополчения, на которое всегда можно опираться как на ценную и мощную вспомогательную силу. Но при отсутствии единства (как подробно было показано в другом месте [см. статью 8. – Ред.]) противоположное сказанному станет не только возможным, но почти неизбежным.

Публий [c.184]

Федералист № 27

Александр Гамильтон

Федералист: Политические эссе А. Гамильтона, Дж. Мэдисона и Дж. Джея. –

М.: Издательская группа “Прогресс” – “Литера”, 1994. – С. 184–188.

Декабря 25, 1787 г.

К народу штата Нью-Йорк

Утверждалось с разных точек зрения, что конституция типа предложенной конвентом не может действовать без помощи военной силы для выполнения ее постановлений. Это утверждение, как большинство других, исходящих с той стороны, основывается просто на общих рассуждениях, не опирается ни на какие точные или разумные указания. Насколько мне удалось вникнуть в то, что имеют в виду возражающие, во внутренней политике люди настроены против применения федеральной власти. Оставим в стороне исключение – небрежность или путаницу при проведении [c.184] разграничения между внутренними и внешними делами – и попытаемся выяснить основания предположений о наличии таких настроений. Если оставить в стороне предположение, что власть союзного правительства хуже осуществляется, чем правительств штатов, по-видимому, нет оснований ожидать недоброжелательности, недовольства или оппозиции со стороны народа. Я считаю возможным принять в качестве общего правила – доверие и подчинение правительству обычно прямо пропорционально совершенству или несовершенству правления. Нужно, конечно, признать исключения из этого правила, но они настолько зависят от случайных причин, что их нельзя рассматривать как связанные с внутренними достоинствами или недостатками конституции. О них можно судить только исходя из общих принципов и аксиом.

В этих статьях были приведены различные доводы, клонящиеся к тому, что союзное правительство лучше работает, чем местные. Главное заключается в том, что расширение сферы выборов открывает большие возможности, или широту выбора перед народом через посредство законодательных органов штатов, являющихся отборными собраниями мужчин, которым надлежит назначать членов национального сената, – поэтому есть основание полагать, что такую структуру составят с особой заботой и рассудительно. К тому же следует ожидать, что в национальных органах будут лучше осведомлены и располагать обширной информацией. Они будут менее подвержены фракционному духу и соответственно будут дальше от случайных приступов дурного настроения или преходящих предрассудков и пристрастий, которые в меньших общинах часто отравляют общественные структуры, порождают несправедливость, угнетение части общества и дают жизнь планам, которые, хотя и удовлетворяют сиюминутные склонности или желания, заканчиваются общим несчастьем, неудовлетворенностью и отвращением. Ряд дополнительных, весьма весомых причин усилят описанную вероятность, стоит критически обозреть внутренность здания, которое мы приглашены построить. В этой связи достаточно заметить, что, если не будут приведены убедительные доводы для оправдания мнения, что федеральное правительство [c.185] скорее будет работать так, что станет отвратительным и презренным для народа, нет разумных оснований предполагать, что законы Союза встретят большее сопротивление народа или потребуют иных методов претворения в жизнь, чем местные законы.

Упования на безнаказанность – сильнейшее побуждение к подрывной деятельности, в то время как угроза наказания в той же мере отвращает от нее. Разве правительство Союза, располагающее надлежащей властью и способное призвать на помощь коллективные ресурсы всей конфедерации, не сможет лучше подавить первые настроения и вдохновить последние, чем штат, в одиночку располагающий только своими ресурсами? Мятежная фракция в каком-нибудь штате может легко вообразить, что способна соперничать с друзьями его правительства, но едва ли можно ожидать, что она настолько раздует свое значение, что вообразит себя равной по мощи объединенным усилиям Союза. Если эти рассуждения справедливы, сопротивление иррегулярных сборищ менее опасно для авторитета конфедерации, чем для одного ее члена.

Решусь в связи с этим выступить с замечанием, не менее справедливым из-за того, что покажется некоторым новым, а именно: чем сильнее действия носителя национального авторитета переплетаются в обычном процессе правления, тем больше граждане привыкают сталкиваться с ними в обыденной политической жизни, тем более к ним привыкают их взор и ощущения, тем глубже они проникают в то, что затрагивает наичувствительные струны и приводит в действие самые активные пружины человеческого сердца, тем больше вероятность, что это заслужит уважение и привязанность общества. Человек – в значительной степени создание привычки. То, что мало воздействует на его чувства, обычно оказывает ничтожное влияние на рассудок. Едва ли можно ожидать, что правительство, постоянно находящееся вдалеке и вне поля зрения, воздействует на чувства народа. Отсюда вывод: авторитет Союза и любовь граждан к нему будут усилены, а не ослаблены распространением на то, что считается внутренним делом, и будет меньше поводов прибегать к силе по мере того, как его посреднические функции станут все более знакомыми и [c.186] всеобъемлющими. Чем больше авторитет вводится в каналы и течения, по которым нормально распространяются страсти человечества, тем меньше нужда опираться на насильственные и опасные средства принуждения.