Текст книги "Федералист"

Автор книги: Джон Джей

Соавторы: Джеймс Мэдисон,Александр Гамильтон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 40 страниц)

Сомнений нет и не может быть – вклад Бирда в американскую историческую науку поистине необъятен. Известнейший специалист по ранней американской истории профессор Г. Вуд отнюдь не преувеличивает, утверждая: “После книги Бирда, безусловно самой влиятельной книги по истории, когда-либо написанной в Америке, представление о конституции никогда больше не было прежним”13. Все это так. Но Бирд, увлеченный открытием значимости экономики в политике (то был “шок всей моей жизни”, напишет он в предисловии к изданию 1935 года), все же упростил и огрубил свою аргументацию, трактуя собственность лишь в ее материальном и денежном выражении. Это была капитальная ошибка маститого историка.

В превалирующем духе начала XX столетия Бирд, насмотревшийся в молодости на “баронов-разбойников” монополистического капитала, выслушавший горячие речи В. Вильсона против злоупотреблений монополий, экстраполировал их менталитет, как его представлял тогда американец, на взгляды отцов-основателей США. Как ни странно, он не усмотрел очевидного, о чем писал Мэдисон в статье 10 “Федералиста”. Между тем “из восьмидесяти пяти статей, составляющих “Федералист”, десятая… широко и справедливо признается [c.19] наиважнейшей”14. Ключевое место статьи: “Разнообразие присущих человеку способностей также является непреодолимым препятствием, не допускающим единообразия интересов. Защита способностей и дарований – первая забота правительства. От защиты различных и неравных способностей в приобретении собственности непосредственно зависят различные по степени и характеру формы собственности...”

Для Гамильтона и Мэдисона ситуация была предельно ясна. История зафиксировала их лаконичные и категорические суждения по проблеме, о которой идет речь. Как раз в то время, когда, изнывая от летней жары, отцы-основатели трудились в Филадельфии. “Общество, естественно, разделено на две политические части – немногие и многие, имеющие различные интересы” (Гамильтон, 18 июля 1787 года). “Во всех цивилизованных странах народ разделен на разные классы... особенное различие между богатыми и бедными” (Мэдисон, 26 июня 1776 года). Эти идеи, облачившись в тогу Публия, они и развивали в “Федералисте”. Для пытливых умов все же оказалось недостаточным высказанное в статье 10 и расширенное в статье 37 “Федералиста” толкование того, что имеется в виду под “способностями” человека. В статье 37 к ним добавлены суждения, воля, желание, память и воображение. По всей вероятности, дискуссия выплеснулась достаточно далеко за пределы ратификационных обсуждений. Видимо, по этой причине Мэдисон счел необходимым уточнить значение термина “собственность” в письме в “Нэшнл газетт” 29 марта 1792 года:

“"Конкретно термин означает владение чем-либо, на что данный человек претендует и осуществляет в мире, исключая любого другого индивидуума". В широком смысле это означает все, чему он придает ценность и на что имеет право, оставляя за всеми остальными такие же преимущества. В первом случае земля, товары или деньги называются его собственностью... В последнем случае человек – собственник своих взглядов и свободы их распространения. Особую ценность представляют его собственность на религиозные убеждения и [c.20] продиктованные ими его профессия и тактика. Его драгоценная собственность – личная безопасность и свобода. Равным образом его собственность – свободное использование своих способностей и свободный выбор предметов, к которым он их применяет. Одним словом, если говорят, что кто-то имеет право на свою собственность, с равными основаниями можно сказать – он собственник своих прав”.

Весь пафос аргументации Мэдисона-Публия – устроить государство так, чтобы неравные способности приобретения собственности были надежно защищены. Иными словами – все должны иметь равные возможности становиться в конечном итоге более неравными и быть ограждены от поползновений со стороны исповедующих эгалитарные взгляды. При обсуждении конституции Мэдисон внушал: “Создавая нашу систему на века, мы не должны упускать из виду тех изменений, которые принесут новые столетия”. Очень предусмотрительно, ибо, по его словам, “рост населения неизбежно увеличит долю тех, кто будет трудиться, испытывая все тяготы жизни, и тайно вздыхать по более равному распределению ее благ... Симптомы духа равенства... уже достаточно проявились в ряде мест, что и предостерегает о грядущей опасности”.

В новейшем анализе философии конституции весьма компетентный американский исследователь П. Эйделберг задался целью проследить, проник ли термин “дух равенства” на страницы “Федералиста”. Ни в одной из статей его обнаружить не удалось, но осторожно сформулированный эквивалент наличествует – “фракция большинства”. Именно те, кто входят в нее, “тайно вздыхают” по лучшей доле. Эйделберг диагностирует их вздохи как элементарную зависть и подробно рассматривает ее социальные последствия: “Зависть в нейтральной форме означает тоску по преимуществам другого. В негативной форме это чувство смешивается с недоброжелательством или недовольством к имеющему эти преимущества. В любом случае объектом зависти могут быть богатство, положение или даже характер другого. Но зависть – качество, отличающее не только индивидуумов, она может охватить целый класс. Больше того, конечная цель зависти – в содружестве с уравнительным духом – сделать всех равными, сведя [c.21] их до уровня посредственности... Коль скоро, по Мэдисону, главная угроза исходит со стороны фракции большинства, отсюда следует – защита различных и неравных способностей людей означает защиту лучших от попыток многих уравнять всех в посредственности”.

На чьей стороне лежат симпатии Публия – очевидно. Оторвавшись от трудов по созданию “Федералиста”, Гамильтон на конвенте штата, обсуждавшего ратификацию конституции, четко и ясно, хотя и парадоксально, сказал: “Взглянем на богатых и бедных в обществе... Где преобладает добродетель? Различие не в количестве, а в пороках, присущих разным классам. Преимущества в складе характера принадлежат богатым. Их пороки, вероятно, в большей степени содействуют процветанию государства, чем пороки бедняков, и в меньшей степени отдают моральным разложением”. Расшифровывая генеральное суждение Гамильтона, Эйделберг выстраивает впечатляющие ряды пороков: у бедных – зависть, грозящая торжеством посредственности, у богатых – честолюбие, укрепляющее государство, и алчность, преумножающая его благосостояние15.

Преисполненные исторического оптимизма сочинители “Федералиста” были убеждены – время на стороне их идей, ибо конституционный конвент (где собрались “полубоги”, по мнению Джефферсона) предложил американскому народу наисовершенное государственное устройство. Растолковав наследие древних и значение собственности для стабильности общества, Публий очень подробно, говоря современным языком, рекламировал достоинства принципа разделения властей, сложной системы сдержек и противовесов. Пожалуй, большая часть статей “Федералиста” в той или иной мере касается этой тематики. Зачем столько хлопот? Наверное, с разумной степенью точности указал на причины этого тот, кто, хотя и творил совсем недавно, в середине XX века уже вошел в число классиков американской политологии, – Ричард Хофштадтер. Его книга “Американская политическая традиция и люди, создавшие ее” увидела свет в 1948 году. [c.22]

Как и Ч. Бирд, он работал на крутом повороте мировой истории, книгу написал в 1943–1947 годах совсем молодым человеком, и ему, наверное, уже по этой причине импонировали изумительные эссе молодых авторов “Федералиста”. С азартом молодости он попытался при анализе идей отцов-основателей “отразить социальную критику тридцатых”, при которой “американская политическая традиция рассматривается с достаточно левой точки зрения”. Идейное наследие отцов-основателей, отраженное и в “Федералисте”, он оценивал с большой долей реализма:

“Правительство, думали отцы-основатели, основывается на собственности. Люди, не имеющие собственности, не обладают необходимым положением в упорядоченном обществе, чтобы быть стабильными или надежными гражданами. Страх перед неимущими городскими массами был почти всеобщим. Джордж Вашингтон, Гувернер Моррис, Джон Дикинсон и Джеймс Мэдисон – все они говорили о своих тревогах по поводу городского рабочего класса, который когда-нибудь в будущем может подняться, – “люди без собственности и принципов”, как именовал их Дикинсон, и даже демократ Джефферсон разделял эти предрассудки. Мэдисон, исследуя проблему, вплотную подошел к тому, чтобы предвосхитить угрозу консервативному республиканизму со стороны как коммунизма, так и фашизма:

«В будущем громадное большинство людей не будет иметь не только земельной, но и собственности вообще. Общее положение либо объединит их – в результате права собственности и свобода общества не будут в безопасности в их руках, – либо, что более вероятно, они превратятся в орудие богатства и честолюбия, что создаст равную опасность с другой стороны»”16.

В многоводном потоке американской историографии книга Р. Хофштадтера, пожалуй мало уступающая по значимости труду Ч. Бирда, останется в обозримом будущем надежной лоцией, позволит избежать гибельных идейных водоворотов, в которых утрачивается здравый смысл и рассудок подменяется страстями. Против чего [c.23] подчеркнуто и многократно предостерегал комментатор трудов отцов-основателей Публий.

В восьмидесятые годы в рамках программы “Декада изучения конституции” Американского института предпринимательства избранные ученые США обратились к узловым проблемам, поднятым в “Федералисте”, и их значению для сегодняшнего дня. Феномен совсем не новый, диалог прошлого и настоящего под пером историка имеет перманентный характер, в сущности, это его профессиональный долг. Одновременно отсекается то, что почитается цеховым большинством излишним. Заключая второй том упомянутых исследований института под многозначительным названием “Насколько отвечает капитализму конституция?”, его сотрудник С. Миллер, недавний филолог, пробуя силы как историк, обратился к недавним трудам Л. Гудвина, большого знатока американского популизма. “Гудвин, – нашел Миллер, – сравнивает планы отцов-основателей с планами Ленина в 1917 году. Как большевики опрокинули демократический режим Керенского, точно так и отцы-основатели низвергли демократический режим конфедерации. Гудвин заявляет: “Предвосхитив Ленина на сто двадцать лет, они во имя своего понимания политических ценностей решили, что демократической политике веры нет”. Гудвин доказывает, что консервативное “правление более или менее просвещенной элитой торговцев так же недемократично в своей основе, как создание Лениным идеологической элиты”.

Понимание Гудвином намерений отцов-основателей очень напоминает сказанное Чарлзом Бирдом семьдесят лет тому назад в книге “Экономическая интерпретация конституции” – отцы-основатели создали конституцию для защиты своих экономических интересов. Почти все американские историки отвергли анализ Бирда, сочтя его грубым и односторонним. Но Гудвин превзошел Бирда, который не доходил до сравнения отцов-основателей с Лениным. Но даже если отбросить гудвиновский анализ намерений отцов-основателей, в одном отношении Гудвин прав. Отцы-основатели не были сторонниками чистой или прямой демократии. Они стояли за представительное правительство, при котором “трезвый и здравый ум всего общества” должен “всегда возобладать”, но “народ как единое сообщество” [c.24] “полностью” отстраняется от “любого участия” в правлении17.

Гамильтон и Мэдисон утверждали это в совместно написанной статье 63 “Федералиста”. В отстранении народа от непосредственного участия в правлении, как видно из текста статьи, они усматривали величайшее преимущество сколачиваемой американской системы. Иными словами – не допустить митинговой стихии, несовместимой с упорядоченным правлением. Это укладывалось в XVIII веке в аксиому Дж. Джея – “люди, владеющие страной, и должны править в ней”18.

* * *

Конечно, в этом виде конституция не могла остаться без изменений. Уже 15 декабря 1791 года вступили в силу первые десять поправок к ней – так называемый Билль о правах, гарантирующий права человека для граждан Соединенных Штатов. К нашему времени за двести с небольшим лет число поправок возросло до двадцати семи. Только и всего!

Но основные принципы, сформулированные отцами-основателями и объясненные Публием в “Федералисте”, остаются незыблемыми. Значение статей непреходяще. По существу, официальное их издание – “Насколько отвечает капитализму конституция?” – открывается словами: “Нет более авторитетного источника, чем “федералист”, для любого стремящегося понять политическую и экономическую мысль создателей конституции”. А завершается бесспорными сентенциями: “Не будем склоняться перед алтарями экономической свободы или экономического равенства, а поразмышляем над тонкой политической экономией авторов “федералиста”. Мэдисон, Гамильтон и Джей, несомненно, не были социалистами, но не были они и капиталистами. Они были людьми, надеявшимися на то, что их политическая экономия скорее сделает американцев благонравными, воздержанными и умеренными и это увеличит вероятность выживания новой американской [c.25] республики”19. Читатель без труда решит, в какой мере эти надежды в современной официальной интерпретации оправдались.

Что до американской политологии, то снова и снова в современных трудах подчеркивается из ряда вон выходящее значение сказанного в “Федералисте” для политической стабильности Соединенных Штатов. Как и прежде, объект самого пристального анализа – статья 51. Именно в ней Мэдисон впечатляюще объяснил принцип разделения властей как, помимо прочего, гарантию защиты меньшинства, прежде всего имущего, против “тирании большинства”. Хотя американские социологи не упускают сказать, что система сдержек и противовесов, разработанная в эпоху аграрного общества XVIII века, иной раз приводит к “энтропии Мэдисона” – необходимость сохранения равновесия до крайности затрудняет ведение государственных дел в нынешнем сложном индустриальном и технологическом обществе, – система более чем за двести лет своего существования так и не дала серьезного сбоя. Даже когда, по мнению американских знатоков вопроса, складывается ситуация, именуемая ими “уловкой 22” – тупик при решении данного вопроса из-за равновесия взаимоисключающих интересов.

Этот феномен вызвал страстное желание подражать государственному устройству США как обоснованному и объясненному в “Федералисте”. К нашим дням до тридцати государств принимали в разное время конституции, в которых, как в американской, глава правительства избирается на определенный срок и не может быть смещен вотумом недоверия. США, заявил на научной конференции в Чикаго в апреле 1992 года мэтр американской социологии профессор Ф. Риггз, “единственная страна, которая не испытала ни одного катастрофического провала, за которым последовал период военного или президентского авторитаризма. Разве это не удивительно?.. Довольно глупо ссылаться, как делают многие из нас, на страны, которые пытались следовать нашему примеру и потерпели неудачу. Я не нахожу каких-нибудь системных отличий в их культуре, географическом положении, истории, экономике, классовом или этническом составе, [c.26] чтобы объяснить разницу. В конечном счете я был вынужден согласиться с поразительным выводом: наша система настолько уязвима для провала, что поистине удивительно, почему и мы не прошли через такое горькое испытание”.

Риггз берется (хотя и очень расплывчато!) объяснять, отправляясь от “федералиста”, что в США сложилась развитая бюрократия, способная в случае нужды прибегать к “действиям, по-видимому, совершенно недемократическим”, а ее высший эшелон отличается высоким процентом людей дела, профессионалов20. Он с большой похвалой отозвался о различии политических процессов в Европе и США, на которое указал Дж. Вильсон в работе 1989 года, а именно: в Европе политика “походит на борьбу за приз, один состязающийся посылает в нокаут другого... его объявляют победителем, и тем кончается борьба”. В США, на взгляд Вильсона, политика “скорее похожа на потасовку в баре: в ней может принять участие любой, все дерутся со всеми, иногда меняют стороны, о судействе нет и речи, борьба продолжается... бесконечно или до тех пор, пока все не падают от истощения”21. Очень может быть – американскому исследователю лучше знать своих соотечественников.

Объяснение Публия, однако, оставляет далеко позади нынешних комментаторов “Федералиста”. В статье 60, принадлежащей перу Гамильтона, разобраны причины невозможности узурпации власти в США силой оружия. Перечислив их, Гамильтон энергично закончил статью: потенциальные заговорщики все же не отважатся пересечь Рубикон, ибо “разве не преисполнятся они страха, что граждане, не менее упорные, чем в осознании своих прав, сойдутся с самых окраин штатов в местах выборов, чтобы свергнуть тиранов и заменить их людьми, способными отомстить за поруганное величие народа”? Именно эта имманентная особенность американского народа обеспечивает политическую стабильность в стране.

Профессор Н.Н. Яковлев [c.27]

ПРИМЕЧАНИЯ

1 The Constitutional Convention as an Amending Device. Ed. by K. Hall... Washington, 1981, p.9.

Вернуться к тексту

2 Jensen M. The Articles of Confederation, “Fundamental Testaments of the American Revolution”. Washington, 1973. Р. 52.

Вернуться к тексту

3 Яковлев Н.Н. Вашингтон. M., 1976. С. 297.

Вернуться к тексту

4 The Jefferson Papers. / Ed. by J. Boyd. Pnnceton. 1956. V. 11. P. 307.

Вернуться к тексту

5 Моrris R. The Constitutional Thought of John Jay. – “This Constitution”. Winter, 1985. Р. 27.

Вернуться к тексту

6 Джефферсон Т. Автобиография... Л., 1990. С. 78.

Вернуться к тексту

7 Fame and the Founding Fathers. Essays by Douglas Adair. N.Y., 1974. Р. 278, 13.

Вернуться к тексту

8 Рangle Th. Federalists and the Idea of “Virtue”. – “This Constitution”. Winter, 1984. Р. 21–25.

Вернуться к тексту

9 Вrоdie F. Thomas Jefferson. An Intimate Story. N.Y., 1975. P. 145.

Вернуться к тексту

10 Hofstadter R. The American Political Tradition and the Men Who Made it. N.Y., 1974. P. 37.

Вернуться к тексту

11 Розанов В.В. Уединенное: О себе и жизни своей. М., 1990. С. 61.

Вернуться к тексту

12 Веard Ch. An Economic Interpretation of the Constitution of the United States. N.Y., 1965. P. VI, VIII, XII, 154. 324, 251, VII.

Вернуться к тексту

13 How Democratic is the Constitution? / Ed. by R. Goldwin and W. Shambra, American Enterprise Institute. Washington, 1980. P. 2.

Вернуться к тексту

14 How Capitalistic Is the Constitution? / Ed. by R. Goldwin and W. Shambra, American Enterprise Institute. Washington, 1982. P. 3.

Вернуться к тексту

15 Еidelberg P. The Philosophy of the American Constitution. University Press of America, 1986. Р. 151, 150, 153, 121.

Вернуться к тексту

16 Нofstadter R. Op. cit. Р. XXV, 16–17.

Вернуться к тексту

17 How Capitalistic Is the Constitution? Ed. By R. Goldwin and W Shambia. Р. 149–150.

Вернуться к тексту

18 Hоfstadter R. Op. cit. Р. 19.

Вернуться к тексту

19 How Capitalistic Is the Constitution? Ed. by R. Goldwin and W. Shambra. Р. 2, 169.

Вернуться к тексту

20 Riggs P. Bureaucracy and the Constitution. University of Hawaii, 1992. P. 2–3, 10.

Вернуться к тексту

21 Wilsоn J. Bureaucracy: What Government Agencies Do and Why They Do It. N.Y., 1989. P. 299–300.

Вернуться к тексту

Федералист № 1*

Александр Гамильтон

Федералист: Политические эссе А. Гамильтона, Дж. Мэдисона и Дж. Джея. –

М.: Издательская группа “Прогресс” – “Литера”, 1994. – С. 29–33.

Комментарии (О. Л. Степанова): Там же. С. 568–571.

Октября 27, 1787 г.

К народу штата Нью-Йорк

После того как вы на собственном опыте убедились в неэффективности федерального правления, вам предлагается рассмотреть новую конституцию для Соединенных Штатов Америки. Предмет, значимость которого самоочевидна; речь идет не больше не меньше, как о существовании Союза, безопасности и благополучии входящих в него частей, о судьбе во многих отношениях самой интересной в мире империи. Часто отмечалось, что, по-видимому, народу нашей страны суждено своим поведением и примером решить важнейший вопрос: способны ли сообщества людей в результате раздумий и по собственному выбору действительно учреждать хорошее правление или они навсегда обречены волей случая или насилия получать свои политические конституции? Если это замечание хоть в какой-то мере правильно, тогда кризисный период, который мы переживаем, можно считать временем, когда нужно принять решение, и неверный выбор нашей роли вполне можно счесть бедой для всего человечества. [c.29]

Мысль об этом умножит филантропические побуждения патриотизма, что усилит озабоченность этим событием всех разумных и добрых людей. Воистину мы будем счастливы, если наш выбор продиктует точная оценка наших истинных интересов, не осложненная и не омраченная предрассудками, не связанными с общественным благом. Но этого легче страстно желать, чем серьезно ожидать. План, предложенный на наше рассмотрение, затрагивает очень много особых интересов, обновляет множество местных установлении, что не может не затронуть в ходе обсуждения массу посторонних предметов, а также взглядов, страстей и предрассудков, далеко не способствующих открытию истины.

Среди самых больших препятствий, которые должна встретить новая конституция, можно без труда разглядеть очевидные интересы определенного класса людей в каждом штате, опасающихся уменьшения их власти, доходов и выгод, получаемых от занимаемых ими должностей в учреждениях штата, а также извращенные амбиции другого класса людей, либо рассчитывающих разжиться в обстановке смятения, воцарившегося в стране, либо ласкающих себя надеждой, что перспективы подняться наверх при разделении империи на несколько местных конфедераций куда выше, чем при союзе, где правит одно правительство.

Я не намереваюсь, однако, заниматься рассуждениями такого рода. Я прекрасно понимаю, что было бы безрассудно списывать без разбора в оппозицию любую группу людей (только по той причине, что в силу занимаемого ими положения они оказываются под подозрением) из эгоистических или честолюбивых соображений. Беспристрастие обязывает нас признать, что даже такие люди могут руководствоваться честными намерениями; и нет сомнений в том, что большая часть уже проявившихся возражений или тех, которые проявятся в дальнейшем, будет проистекать из побуждений по крайней мере честных, если не уважаемых, будет честными заблуждениями умов, сбитых с толку завистью и страхами. В сущности, столь многочисленны и серьезны причины, которые придают ложную предвзятость суждению, что мы часто видим мудрых и добрых людей как среди правых, так и среди неправых по делам первостепенного значения для общества. Это [c.30] обстоятельство при должном учете дает урок сдержанности тем, кто в любом споре сверхуверен в своей правоте. И другой урок осторожности можно извлечь, поразмыслив о том, что мы не всегда уверены в большей чистоте принципов оказывающихся правыми, чем их противников. Амбиции, алчность, личная враждебность, партийная оппозиция и многие другие мотивы, не похвальнее перечисленных, могут воздействовать как на тех, кто стоит за правое решение вопроса, так и на тех, кто против. Даже если бы не существовало этих побудительных причин к сдержанности, ничто не может быть более опрометчивым, чем дух нетерпимости, всегда отмечающий политические партии. В политике, как и в религии, в равной степени абсурдно находить сторонников огнем и мечом. В обоих случаях ереси редко излечиваются преследованиями.

Однако как бы ни были справедливы эти соображения, у нас уже есть достаточно указаний на то, что именно это случится в наших, как бывало во всех прежних, великих национальных дебатах. На свободу вырвется поток злых и злоумышленных страстей. Если судить по поведению противоборствующих партий, нам следует заключить, что они взаимно надеются выказать справедливость своих суждений и увеличить количество обращенных в пользу их дела громогласностью заявлений и желчью филиппик. Просвещенное рвение к тому, чтобы правление осуществлялось энергично и эффективно, заклеймят как плод характера, склонного к деспотической власти и враждебности принципам свободы. Чрезмерная ревность по поводу угрозы правам народа, в чем по большей части виноват ум, а не сердце, будет изображаться как притворство и фальшь, приманка для получения популярности за счет общественного блага. С одной стороны, забудут, что ревность обычно сопутствует страстной любви, а благородное стремление к свободе очень подвержено заражению духом узкого и нелиберального недоверия. С другой стороны, будет также забыто, что сильное правление необходимо для обеспечения безопасности свободы; что здравому и просвещенному мнению их интересы нельзя разделить, а опасные амбиции чаще скрываются за благовидной маской радетеля о правах народа, чем за пугающими стремлениями к введению твердого и эффективного [c.31] правления. История учит нас, что первое куда более верная дорога к деспотизму, чем второе, и среди тех, кто уничтожал свободу в республиках, подавляющее большинство начинали свою карьеру, заигрывая с народом, будучи Демагогами, а затем превращались в Тиранов.

Этими своими предварительными замечаниями, мои сограждане, я намереваюсь предостеречь вас против любых попыток, откуда бы они ни исходили, оказать влияние на ваше решение в деле величайшей значимости для вашего благосостояния доводами, не продиктованными правдой. Вы, несомненно, заметили по сути моих замечаний, что они исходят из источника, не недружественного к новой конституции. Да, мои соотечественники, должен сказать вам, что после тщательного рассмотрения я не сомневаюсь – в ваших интересах принять ее. Я убежден, что это самый верный путь для обеспечения вашей свободы, вашего достоинства и вашего счастья. Я не сделаю оговорок, у меня их нет. Я не буду забавлять вас видимостью размышлений, ибо я уже решил. Я искренне раскрою вам мои убеждения и покажу основы, на которых они зиждутся. В осознании добрых намерений я презираю двусмысленность. Однако хватит умножать рассуждения на этот счет. Мои мотивы должны остаться в моей груди, но моя аргументация доступна всем, и все могут судить о ней. Она будет представлена по крайней мере в духе уважения к истине.

Я предполагаю в серии статей рассмотреть следующие интересные частные вопросы: польза Союза для вашего политического процветания; недостаточность нынешней конфедерации для сохранения Союза; необходимость правительства, по крайней мере столь же энергичного, как предложения для достижения этой цели; соответствие предложенной конституции истинным принципам республиканского правления; ее аналогия с конституцией вашего собственного штата – и наконец, дополнительная гарантия, которую даст ее принятие сохранению этого образа правления, свободы и собственности.

В процессе рассуждений я попытаюсь дать удовлетворительный ответ на все возражения, которые появятся и в какой-то мере заслужат ваше внимание. [c.32]

Быть может, будет сочтено излишним выдвигать аргументы для доказательства пользы Союза, что, вне сомнения, запечатлено в сердцах многих людей во всех штатах и, как можно предположить, не имеет противников. Однако мы уже знаем, что в кружках недругов новой конституции тайком шепчутся, что тринадцать штатов занимают слишком большое пространство для введения одной общей системы и посему по необходимости должно создать отдельные конфедерации, являющиеся частями, отличными от целого1. Эта доктрина, по всей вероятности, будет постепенно пропагандироваться, пока не соберет достаточного количества почитателей, чтобы ее можно было открыто отстаивать. Для тех, кто в состоянии шире взглянуть на вещи, нет более очевидной альтернативы принятию новой конституции, чем расчленение Союза. Поэтому полезно начать с рассмотрения преимуществ предлагаемого Союза, неизбежных бед и возможных опасностей, которым подвергнется каждый штат в случае его роспуска. Этот вопрос я и рассмотрю в моем следующем обращении.

Публий [c.33]

ПРИМЕЧАНИЕ

1 Такая же идея, доводящая аргументацию до логических последствий, содержится в ряде последних публикаций против новой конституции. – Публий.

Вернуться к тексту

КОММЕНТАРИИ

В начале октября 1787 г. А. Гамильтон отправился в небольшой городок Олбани, столицу штата Нью-Йорк, чтобы принять участие в осенней сессии Верховного суда. По всей вероятности, там среди собравшихся взволнованных государственных мужей, истцов и ответчиков он осознал глубину споров по поводу конституции. Наверное, еще и из нью-йоркских газет и разномыслия коллег. В Олбани у него созрело решение объяснить согражданам – жителям штата Нью-Йорк – достоинства конституции и тем содействовать ее ратификации.

Уже в середине октября Гамильтон договорился с Дж. Мэдисоном и Дж. Джеем о сотрудничестве в написании серии соответствующих статей. Инициатор проекта упирал на важность дела – согласие штата с конституцией будет очень весомым фактором в оформлении американской государственности.

Время торопило, и, по преданию, Гамильтон набросал первую статью “Федералиста” в кабине шлюпа на обратном пути в Нью-Йорк. Она увидела свет в нью-йоркской газете “Индепендент джорнэл” 27 октября 1787 г. Все трое авторов не имели определенных планов как в отношении периодичности написания и публикации статей, так и их количества, равно как точно не договорились о темах, которые будут затронуты. Сказанное Гамильтоном в № 1 “Федералиста” скорее было пожеланием. До 17 ноября в этой газете, выходящей два раза в неделю, появились первые семь статей, которые перепечатывались через день-два в “Нью-Йорк пакет” и “Дейли адвертайзер”. После № 7 газета объявила, что отныне статьи пойдут по четыре в неделю в таком порядке: во вторник в “Нью-Йорк пэкет”, в среду в “Индепендент джорнэл”, в четверг в “Дейли адвертайзер”, в субботу в “Индепендент джорнэл”. Обещанный порядок более или менее выдерживался до № 76 (по нумерации, принятой в томе, – № 77).

Создатели “Федералиста” с самого начала положили говорить одним голосом и посему соблюдать строжайшую анонимность. Даже с ближайшими соратниками. Пример, по-видимому, подал Гамильтон. Отсылая Вашингтону “Федералист” № 1, он приписал: “Вот первая в серии статей в защиту (конституции)”. Отец страны не мог не догадаться об авторстве, ибо Гамильтон аккуратно посылал ему свои анонимные статьи. Дж. Мэдисон был осмотрительнее. 2 декабря 1787 г. он писал видному деятелю тех лет Э. Рэндольфу: “В прилагаемых газетах две статьи “Федералиста”, которые начали печатать примерно три недели тому назад. В этой публикации предполагается исследовать соответствующие проблемы. С момента возвращения в Филадельфию мне не удалось подобрать все номера газет с этими статьями и послать их Вам. Но это не очень меня огорчает, ибо, [c.568] как я понимаю, нашелся издатель, который выпустит их в виде книги, и тогда я представлю их Вам в более удобной форме. Вы, вероятно, заметите в них следы разных перьев. Я не могу дать Вам иных сведений, кроме того, что несколько статей принадлежат мне, а одна написана неким членом конвента”.