Текст книги "Лица"

Автор книги: Джоанна Кингсли (Кингслей)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 40 страниц)

34

– Давненько не виделись, – проговорил доктор Ортон, открывая дверь.

– Моя вина, – улыбнулась Жени, но внешний вид врача ее обеспокоил: вокруг глаз красные круги, руки трясутся. Неужели возраст брал свое? Раньше – десятилетия оставляли на нем лишь отметины, а сейчас годам, кажется, удалось завладеть им – завладеть полностью.

Они прошли в кабинет.

– Что-нибудь выпьете?

Жени пожала плечами:

– Разве что вина вместе с вами. – Она заметила, что он уже выпил порцию-другую. Не похоже на него, но спиртное восстанавливает кровообращение и в небольших дозах даже рекомендуется в старшем возрасте.

– У меня пациент с болезнью Реклингхаузена, – начал он без всякого предисловия. Мы с доктором Гол-дом из моей команды и хирургом по сосудам Полем Инскиллом запланировали серию операций. То, что мы наметили, чрезвычайно радикально. Такое никто еще не пытался сделать.

Другого врача можно было заподозрить в хвастовстве, но доктор Ортон просто констатировал факты.

Он налил Жени бокал вина и подал вместе с фотографией больного. Лицо было ужасным – все покрыто опухолями, проступающие из-под кожи кости изъедены и деформированы. Хотя Жени и читала об этом заболевании, больше известном под названием фиброматоз или слоновость, с больными ей встречаться не приходилось.

– Опухоли доброкачественные? – спросила она, чтобы проверить себя.

– Да. И сосуды тоже вовлечены. Стоит полезть внутрь, и кровотечение будет профузным. Я предлагаю полностью перелить кровь.

– Сколько лет больному? – по фотографии судить было невозможно.

– Четырнадцать. Развитие выше среднего, прекрасно начитан. По понятным причинам школу не посещает, но занимался с учителями дома.

Мальчик – а на фотографии – человек без возраста, безликий в своем уродстве. Черты лица едва проступали и не походили на человеческие. Ужасное уродство. Гораздо страшнее, чем «маска» Винстона и лицо отца. У отца недоставало только носа и уха. Кожа съежилась, сползла лоскутами, но оставалось человеческой. А если бы он выглядел вот так… Жени недоумевала, как родители мальчика могли уживаться с таким чудовищем.

– Плохая наследственность? Кто-нибудь болел фиброматозом в семье? – спросила она.

– Никто. Хотя в документах может и не быть отмечено.

– Вы хотите сказать, что раньше таких детей просто убивали?

– Возможно. В любом случае нам не удастся узнать, унаследовал ли больной этот ген от предков или мутировал в утробе матери.

«Да это и неважно», – подумала Жени. Но шансы унаследовать такой ген ничтожно малы. Разве может такое создание кого-нибудь воспроизвести?

– Мы не станем пытаться в данном случае добиться нормы. Наша цель – существенно уменьшить уродство. Не хотите присоединиться к нашей бригаде?

Предложение Ортона поразило Жени. То, что он разрабатывал, могло произвести переворот в черепной хирургии. И он приглашал ее – принять участие в событии исторического значения.

Ее молчание он принял за ответ:

– Хорошо. Снимки и рентгенограммы просмотрим вместе. А на дом я дам вам задание: проглядеть основную литературу и все, что было опубликовано по этому заболеванию. Затем – неопубликованные работы и диссертации, некоторые из них не переведены, но вы читаете по-русски? Я не ошибся? Вот и славно. Потом я хотел бы, чтобы вы взглянули на несколько французских и немецких статей. Свои заметки по операции я готовил по различным источникам, некоторые из них кажутся едва ли ценными. Готовы начать?

– Конечно.

Если она даже вовсе не будет спать, откуда взять время?

В небольшой лаборатории доктор Ортон демонстрировал слайды, чтобы объяснить патологию. Многие из них представляли собой образцы биопсии: насыщенные контрастным веществом больные клетки выглядели необыкновенно красиво, и Жени, глядя на них, пыталась представить себе самого мальчика.

Вспыхнул свет.

– Ну вот, – проговорил доктор Ортон. – Пойдемте обратно в кабинет.

Он опять щедро налил себе вина. Бокал Жени был еще наполовину полон.

– Теперь можно и расслабиться. Я рад, что вы присоединяетесь к нам. Серьезный шаг к нашему будущему сотрудничеству.

Его снарядыложились перед ней, совершенно безопасные, пока не взрывались пониманием в мозгу:

– Сотрудничеству?

– Через год вы, может быть, захотите присоединиться к моей практике, – лаконично объяснил врач. – Буду рад работать с вами, Жени.

Раньше он никогда не звал ее по имени – все пошло слишком быстро. Он предлагал слишком многое. Жени это чувствовала, и в этот миг почему-то вспомнила о Сэлли Брайт. Она хотела спросить его о ней. Знал ли он причину, по которой Сэлли совершила самоубийство, но вместо этого сказала.

– Я ужасно польщена, – голос ее прозвучал выше обычного.

– Мое доверие к вам обосновано. Я наблюдал за вами долгие годы.

Жени сидела на самом краю кресла, скрестив ноги. Доктор Ортон встал и посмотрел на нее с высоты своего громадного роста, и внезапно она ощутила робость, даже страх.

– Я могу вам верить, – повторил он, как будто размышляя. Глаза сделались серебристо-серыми – цвета бессолнечного моря. – Вы работаете так же упорно, как и я. Те же нагрузки; жизнь хирурга, – его седая шевелюра сердито растрепалась по лицу. «Бог, —вспомнила Жени. – Его называют богом».

Он сел наискосок от нее, сжимая в ладони стакан с виски.

– Вы знаете, как людям, подобным нам, трудно расслабиться. Весь день начеку. Весь день наедине со своей ужасной мощью. За хирургом последнее слово. Он вторгается в тело и извлекает болезнь…

Его манера говорить не была обычной, рубленой, как будто через него сейчас с Жени беседовал другой.

– Уже поздно, – Жени оперлась ладонью о подлокотник кресла, чтобы подняться. – Мне предстоит столько прочитать…

– Чтение подождет, распорядился Ортон. – Вы – сильная здоровая женщина с крепким телом и духом. И мне необходима часть вашей силы, – на последней фразе голос дрогнул, словно он умолял Жени.

– Что вы хотите сказать?

– Сейчас объясню, – он подошел к полкам и открыл дверцу под ними. – Смотрите сами.

Сначала ей показалось, что там были увеличенные модели хирургических инструментов. Серебряный отсвет – она как будто узнала приспособление для удержания в месте частей сломанного бедра: крепкий длинный стержень, отверстия для винтов. Она рассмотрела щетки со странными стальными ручками, веревки. Ортон достал кожаный кнут.

– Мы все смертны и сотворены из плоти, – глаза его сияли металлическим блеском, – и должны быть смиренными. Хирург преклоняет голову перед человеческим телом и почитает его.

Он встал на колени перед Жени и вложил кнут ей в руку.

– Научи меня быть смиренным, – он расстегнул ворот и обнажил перед ней, как перед палачом, морщинистую шею. – Ударь меня. Хлестай за мои грехи и недостоинства, – лицо Ортона необычно светилось, губы раскрылись. – Я преклоняюсь перед тобой! Ударь меня! Не жалей! Ударь со всей силой своего крепкого тела.

Жени попыталась встать, но он навалился на ее колени грудью.

– Делай, что я говорю!

В ужасе она дернулась назад, но он поднял с кнутом ее руку.

– Прошу тебя! Я дам тебе все: мои знания, все, что у меня есть. Только помоги мне! Помоги почувствовать страдания мира. Муку, для которой мы рождены, страдания плоти.

Помимо ее воли рука повиновалась, действовала сама по себе, и кнут прошелся по спине врача.

– Так. Ты само совершенство природы. Моя богиня, – он разорвал на себе рубашку, расстегнул брюки и сдернул их вниз вместе с нижним бельем, лихорадочно скатывая от каждого колена.

Обнаженный он бросился на пол перед Жени:

– Наступи мне на спину. Избей меня. Разорви каблуками кожу.

Кнут бессильно свисал с ее ладони, и Жени в страхе смотрела на Ортона. Он изогнулся, дотянулся до ее запястья, поднял руку и опустил на себя вместе с кнутом. Стал поднимать и опускать: на грудь, на спину, на шею, на плечи.

– Тело – это плоть, – кричал он. – Сокруши мою плоть! Распни мое тело! Да, да! Вот так! Еще сильнее! Боль есть любовь. Величественнее, чем жизнь. Любовь, да боль. Вот оно! Наступает!

Ортон извергнул семя и омертвел.

Жени лишь на секунду смотрела на него, потом вскочила, переступила через его тело и быстро пошла к двери.

– Подожди, – крикнул он ей вслед. – Ты должна остановиться, – и поднялся на ноги.

Командный тон после безумных бормотаний. Жени растерялась и замедлила шаги.

– Вы забыли материалы по фиброматозу. Они вам понадобятся, – он уже был рядом с Жени и как будто удерживал ее взглядом. Тон почти нормальный. Он говорил кратко, по делу. – Во время операции мы иссечем фасцию из бедра и произведем блефарографию. Смысл этого объяснен в третьей секции Конгресса Маккау и в работе Роббипса.

Он подал ей материалы:

– Здесь требуется усердие, – терпеливо объяснил он. – Нужно многое изучить. Опыт – лучший педагог.

– Доброй ночи, доктор Ортон.

– До свидания, доктор Сареева, – он пытливо посмотрел на Жени. – Приятно будет работать с вами.

На улице на Жени накатила тошнота. Она вспомнила закрытую библиотеку и Бернарда, лежащего в луже крови.

Как только пресса обнаружила «Слонового мальчика»Ортона, так больного быстро окрестили корреспонденты, за врачом стали ходить по пятам в надежде на «чудесный» исход операции, что могло бы стать сенсацией на страницах газет и экранах телевизоров. Другие преследовали Ортона по иным причинам… Слухи о его роли в самоубийстве Сэлли Брайт настоятельно циркулировали в госпитале. Вместе с тем, коллеги-хирурги и весь персонал госпиталя были обеспокоены: случай с фиброматозом стал широко известен за пределами больницы, в то время как другие пациенты Ортона страдали от забвения и невнимания. Было необычайно много осложнений. С тех пор как умер ветеран, через неделю после неотложной операции, еще два пациента Ортона – участники войны и, по-видимому, здоровые люди – скончались на операционном столе, один через три дня после другого.

Одни из коллег подозревали спиртное, другие считали, что дело в эмоциональном срыве, третьи полагали, что Ортон страдает потерей памяти или плохо координирует движения. Слово «раскоординация» возникало все чаще и чаще в спорах врачей, но только в своем кругу. Они понимали, что это серьезное обвинение, требующее веских доказательств.

Жени отметила необычные осложнения и смерти, но в спорах врачей не участвовала. В госпитале она слыла протеже Ортона, и ее сознательно исключали из этих дискуссий или ограждали от своих суждений.

В два часа ночи Жени по-прежнему лежала без сна, в десятый раз передумывая, что можно было сделать. Ясно было лишь одно – с Ортоном она больше работать не будет. Жени не представляла, как он может ее принудить. Хотя, конечно, он мог использовать свое влияние, и так же, как сделал ее старшим врачом – понизить в должности или даже уволить. Хотя в последнем она сомневалась – после смерти Сэлли Ортон вряд ли решится на необычные поступки.

– Слегка – и не более – она жалела, что не будет участвовать в новаторской операции. И лежа без сна, продумывала, какие шаги предпринять.

Если она выдвинет официальное обвинение, Ортон безусловно откажется и обратит обвинение против нее самой. Ее представят неуравновешенной, как Сэлли Брайт. Жени знала, что сексуальные извращения не являются основанием для судебного преследования, если только он не направлял их против своих пациентов, а такого, она была уверена, быть не могло, или если будет доказано, что он непосредственно виновен в смерти Сэлли, а это тоже было маловероятно. Даже если бы удалось доказать, что он склонил подчиненную к извращенному акту – Сэлли была совершеннолетней. Кто поверит, что сама Жени не согласилась на это добровольно?

Жени не с кем было даже поделиться, не кому рискнуть обо всем рассказать. Конечно, кроме Чарли, но ее сочувствие ничего не даст. Нужен был некто равный Ортону по силе и влиянию.

В четыре утра Жени решила обратиться к Эли Брандту. Она уговорила себя подождать и смотрела, как стрелки часов движутся к семи тридцати. И тогда подняла трубку и, сознавая, что может подойти его жена, набрала номер Эли.

Он ответил сам и, узнав, что Жени хочет его видеть по срочному и деликатному делу, пообещал встретиться с ней вечером.

Эли ждал ее в вестибюле «Платцы» и повел в «Оук-бар», где их усадили за столик у окна. Жени была слишком возбуждена, чтобы любоваться Центральным парком, не смотрела она и Эли в лицо, думая о том, что должна ему сказать.

– Жени, в чем дело? Обещаю, я тебя не укушу.

Она подняла глаза и, встретившись с ним взглядом, улыбнулась, почувствовав себя спокойнее. Его глаза она знала много лет, помнила солнечные искорки, мерцавшие в них. Когда-то в них она увидела собственное будущее. Старалась предстать в них лучшей.

Друг и учитель с тех пор, как она была еще подростком. Жени тяжело вздохнула:

– Речь идет об Ортоне.

– О Билле Ортоне? А что с ним такое?

Несколько лет назад она защищала его от Эли, а тот был доволен, что устроил ее к нему на работу.

– Не знаю, с чего начать, – она остановилась и улыбнулась. – Извините, я говорю, как героиня из мыльной оперы.

– Я не видел тебя такой расстроенной, – Эли заботливо наклонился к ней. – Ты здорова?

– Я здорова. А вот Сэлли Брайт умерла, – она рассказала о самоубийстве, о котором он смутно слышал, о разговорах, ходивших вокруг этого. Рассказывая, она вдруг вспомнила восклицание Сэлли перед тем, как та упала в обморок: «Ортон его искалечил». Внезапно все «совпадения» – смерти и осложнения с больными – сложились в схему.

Жени помолчала, прикидывая, в каком порядке рассказать все Эли: начала со смерти Сэлли Брайт и закончила своей встречей с Ортоном накануне вечером. Но не могла открыть Эли, что случилось на самом деле, а просто сказала:

– Он делал мне очень сомнительные предложения.

Улыбка играла в уголках губ врача:

– До этого я и не знал, что старик имеет представление о сексе. Считал его святым что ли, монахом. Ни разу не был женат, никаких слухов о том, что он имеет гомосексуальные наклонности, ни малейшего следа женщины. В медицинской школе мы за его спиной шутили, что у него комплекс спасителя. И что ты знаешь?

Жени покоробила его реакция, но она понимала, что винить можно только себя. Она сменила тему, стала говорить о беспокоящих несчастных случаях среди пациентов Ортона.

Эли откинулся в раздумии. Разглядывая его, Жени решила, что он выглядит точно так же, как и тогда, когда они встретились в первый раз. На висках появилась седина, но от этого он не казался старше, только пикантнее. Его вечный загар стал немного слабее, не таким интенсивным, но он оставался потрясающе привлекательным мужчиной.

– Боюсь, мне особенно нечего предложить, – он снова наклонился к ней. – Наверное, ты сама не хуже меня знаешь все возможные линии поведения. Юридическую ответственность установить нельзя. А без этого расследование может проводить только комиссия, учрежденная медицинским обществом. Если, такое произойдет, возможно, будет вынесена резолюция, что он «несостоятельный врач».

– И что это будет означать?

– Скорее всего, не так уж и много. Расследование займет годы, особенно если Ортон не пойдет комиссии навстречу, а он, видимо, так и поступит. К тому времени, когда комиссия сделает какие-то выводы, ему будет уже за семьдесят и за ним укрепится мировая известность. Если он решит проигнорировать рекомендации расследователей, никто не сможет его принудить уйти. Запомни, Жени, в нашей игре больше всего хотят избежать скандала.

– Почему же больше всего?

– Потому что пластические хирурги больше других уязвимы для иска по поводу некачественно сделанной операции. Из-за тех рыночных врачей, которые готовы выполнить любую работу, если пациент им платит, – выражение его лица сделалось кислым. – Из-за тех, кто себя рекламирует. А некоторые из них даже не имеют диплома. Они неумелы, не обладают репутацией, но из-за них страховки на случай неудачно проведенной операции взлетают выше Гималаев. Скоро сама это почувствуешь. И единственный путь, чтобы не подняться выше Эвереста – избегать скандалов.

– Но ведь это совсем не то. Его несостоятельным признают коллеги.

Эли Брандт пожал плечами:

– За свою долгую карьеру Вилльям Ортон проделал великолепную работу. Он известен, как что-то вроде Альберта Швейцера, и эта репутация только укрепится после экспериментов со слоновым мальчиком.Подумай о сотнях людей, которым он помог. И заложил основы, чтобы в будущем оказали помощь сотням и тысячам других. Вот этот образ все мы, пластические хирурги, и хотим сохранить в памяти. Выставить на свет его извращения или хотя бы показать, что он теряет квалификацию, никому из нас не принесет пользы. Он стар. Наверное, ощущает свой возраст. Так пусть работает и потрясает мир своей победой над нейрофиброматозом. Как знать, может быть, после этого случая он выйдет в отставку.

Жени холодно посмотрела на Эли Брандта и подумала, кто же из них изменился. Она пришла к нему за советом и за поддержкой. Неужели он потерял отзывчивость, что ее так восхищала, отзывчивость, которую он проявлял к Лекс, всей ее семье и к ней самой? Или она только воображала его, видела не таким, каким он был на самом деле?

– Ты изменилась, Жени, – наконец произнес он, как будто для него она была раскрытой книгой.

– Я?

– Да. Ты уже больше не девушка. Хирург и зрелая женщина, которая знает свои способности и знает себе цену.

Жени неуверенно улыбнулась. Она чувствовала, какой бы сильной она не казалась, это все показное, а за внешностью лишь сомнения и неуверенность по поводу Ортона.

– Ты ворвалась в мою жизнь, как метеор, – произнес Эли. – Молодая. Восхитительная. Ты поразила меня, похитила сердце. Ты была нежна, уязвима, почти ребенок, а я… – он запнулся, и его голос дрогнул.

С годами она стала еще красивее, думал Эли. Удивительная красота – с каждой их встречей становится все совершеннее. Самая желанная женщина, какую он когда-либо знал. Даже старина Ортон хочет ее. А может быть, и все коллеги-врачи и пациенты мужчины.

Теперь она была зрелой женщиной, а не девочкой, до которой он боялся дотронуться. Она побывала замужем и, вероятно, имела много мужчин, некоторым из них отвечала взаимностью. Что за девушка! Это тело, эти распущенные золотистые волосы, которые могут так разметаться по подушке, эта кожа.

– …Жаль, что у вас не сложилось с Пелом, – произнес он вслух.

– Мне тоже, – она отказалась еще от одной порции спиртного. – И еще жаль, что ничем нельзя остановить Ортона. Спасибо, что смогли встретиться со мной. Надеюсь, что не доставила вам слишком много хлопот… – Жени поднялась.

Эли Брандт последовал за ней:

– Подожди. Я отвезу тебя домой.

– Вам не по пути.

– Жени, пожалуйста. Ты так красива. Давай будем вместе.

Она удивленно посмотрела на Эли, не веря, что правильно поняла его слова. Его взгляд был прикован к ее губам:

– Сегодня, – добавил он.

Он перевел взгляд выше, и даже в полумраке Жени заметила в его глазах золотые отсветы.

– Думаю, что всегда тебя хотел, Жени, – он заговорил почти что басом. – И хочу сейчас.

Глаза держали ее, ласкали и согревали.

– Тогда вечером, – начала она. Вечером в день смерти Сони. – Вы пригласили меня на ужин. Здесь, в Нью-Йорке.

– Помню. К Джиордано, – он взял ее руку в обе свои ладони.

– А по дороге обратно я все думала в машине…

– О чем?

– Я все думала… – она встряхнула головой, – о нас.

– И я, дорогая. Но я не осмелился. Ты была слишком молода. Еще девочка. Я не хотел причинять тебе боль.

«Потому что ты был женат, – подумала Жени. – И женат до сих пор. Приведи тебя домой, и через несколько часов ты уйдешь обратно к жене».

– Я сейчас расплачусь, мы возьмем такси… и поедем. Официант!

– Нет, Эли. Девочки, которая была в вас влюблена, больше нет. Она превратилась в меня.

– Давай забудем о ней. Девочки больше нет, но есть женщина!

Жени рассмеялась. Напряжение спало, и внезапно она почувствовала облегчение, ощущение свободы.

– Женщина проголодалась. Отвези-ка меня не домой, а куда-нибудь поужинать.

Эли в изумлении посмотрел на нее и вдруг понял: эта женщина уже не та девочка, которой он бредил с десяток лет назад. Она стала еще прелестнее и превратилась в коллегу. И она предлагала ему не связь, не чувство, а дружбу. Путь к любви простирался в другую сторону.

– Официант! – снова позвал он. На этот раз официант появился сразу же, неся на подносе счет. – Нам нужен столик в соседнем зале, – объявил Эли расплачиваясь.

– Хорошо, сэр. Пожалуйста, следуйте за мной.

Они направились за официантом.

– Не разделишь со мной жаркое из барашка? Они не делают на одного, а я его очень люблю.

– Зависит от того, какой прожаренности. Средней?

– Совершенно верно.

– Тогда разделю.

– Ну слава Богу, – и он поцеловал ее в волосы, когда они переходили из бара в ресторан.

Они ели, не спеша, говорили о самых разных вещах, но постоянно возвращались в Ортону. Эли продолжал рассуждать, а за десертом заключил:

– И все же я не вижу способа остановить Ортона. Во всяком случае, не сейчас. И я не хочу, чтобы ты оставалась у него. Это может быть опасным, – врач нахмурился. – И я решил тебя похитить.

Жени не знала, смеяться или нет. Но Эли серьезно продолжал:

– Я использую все свои связи, чтобы тебя перевели в другой госпиталь, где не распространяется влияние Ортона.

– А что я скажу доктору Мессеру? – запротестовала Жени.

– Ничего. Я все улажу сам. И с ним тоже. Он один из моих старинных однокашников по медицинской школе, и я могу полагаться на его скромность. Я немедленно предупрежу его, чтобы начинал подыскивать тебе место. А тем временем возьмешь неделю или две отпуска.

– Я не могу!

Эли Брандт улыбнулся:

– Вот она, моя Жени. Не думаю, чтобы ты когда-нибудь пользовалась отпуском по болезни.

– Взяла лишь один день для Дэнни.

– Тогда делай, что тебе говорят. По возвращении ничего не придется рассказывать. В этом городе мне многие обязаны и по крайней мере трое заведуют хирургическими отделениями. Куда бы ты не пошла, будешь работать в той же должности, что и теперь.

– Невозможно! – произнесла она, но в тот же миг поняла, что Эли способен совершить невозможное. Он держал слово. – Не знаю, как тебя и благодарить.

– Зато я знаю, – лицо Эли осветилось улыбкой. – Будешь обедать со мной так часто, как только мы сможем встречаться.

– Не слишком ли много запрашиваешь?..

– Знаю. Знаю, доктор. Признаю, что веду себя нечестно: пользуюсь растрепанными чувствами девы в беде. Извини, старею. Согласен выполнять на твоей свадьбе роль отца и полагаю, это дает мне право просить об услуге, которую ты легко окажешь старику.

Жени наклонилась к Эли и поцеловала его.