Текст книги "Лица"

Автор книги: Джоанна Кингсли (Кингслей)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 40 страниц)

Как только он сумел подняться с кресла-каталки, то распорядился поместить ящик в библиотеку. Там наедине открыл его и, сдвинув в сторону ложную часть, нашел под ней истинную Киевскую Богоматерь, настоящую икону.

Теперь она смотрела на него с полированного столика – сама Мадонна, бесценная женщина.

Ее глаза манили. Бернард чувствовал, что она зовет его, обещает любовь и вечную верность, если он сделает ее своей. И бизнесмен вставал с кресла и приближал свои губы к ее, нарисованным.

– Моя истинная любовь, – шептал он. – Из всех женщин я верю только тебе.

Он пострадал за нее, как страдал ее Сын,завоевал место рядом. Всеостальное не имело значения. Пред золоченым ликом события жизни померкли. Последние месяцы совершенно стерлись из памяти, и все взрослые годы он вспоминал с трудом. Ярким оставалось только детство – дни, проведенные с матерью. Это и Богоматерь, принадлежащая емуженщина, родившая Бога.

* * *

От отца Пел направился в аэропорт и оттуда позвонил Жени. Сказал, что садится в самолет и через полтора часа будет в Бостоне. Жени встревожилась, понимая, что неожиданный визит может означать плохие вести.

– Я по тебе соскучился. Вот и все, – успокоил ее Пел. – Образцовая студентка медицинской школы заслуживает свободного вечера.

Жени рассчитывала проработать трудную главу из учебника по физиологии. Но Пел звонил из Ла Гардиа, почти на полдороге к ней, и у нее не хватило решимости попросить его не приезжать. Они были обручены, а жених имел право на внимание невесты.

Жени повесила трубку, мысленно выбирая наряд для ужина в «Ритце» и предвкушая вкусную еду и встречу с Пелом. И вдруг поняла, что никогда не скучает по нему так, как должна бы скучать невеста по будущему мужу. Слишком много было забот в Гарварде.

По дороге в такси она с недовольством думала о себе: слишком уж она практичная, слишком привязана к своему делу и совершенно лишена романтических порывов, заставляющих Пела бросить работу и лететь, чтобы поужинать с ней.

Она поднялась в его номер, все еще разрываясь между противоречивыми чувствами: удовольствием от предстоящего вечера и раздражением при мысли о незавершенной работе. И чтобы скрыть сомнения – улыбнулась нарочито широко, обнимая будущего мужа.

Но когда через несколько минут Пел сообщил ей о причине своего приезда, Жени больше не притворялась.

– Он явился прямо в твой кабинет? – ужаснулась она.

– Ты его знаешь? Слышала это имя?

Жени покачала головой.

– Может быть, вспомнишь по описанию? Глаза, как незаполненные чеки? Это тебе ни о чем не говорит?

Она снова покачала головой.

– Я тебе говорила, мне казалось, что за мной следят. Но ты решил, что это Советы. Мы оба так думали. Через меня они хотели что-то выяснить про отца.

– Да, так я и полагал. Но Занзор утверждает, что его нанял Мерритт, – Пел забрал подбородок в кулак. – Может быть, Занзора наняли для твоей защиты. Но почему именно его? Такого человека, как он? Если бы он был простым телохранителем, его информация не стоила бы двадцать тысяч долларов.

– Двадцать тысяч!

– Извини, – Пел вспыхнул. – Это совершенно неважно.

– Он запросил с тебя двадцать тысяч? За что?

– За сведения, – беспомощно ответил Пел. – Он не собирался говорить Жени о деньгах.

– Какие сведения? – голос зазвенел от напряжения.

– О тебе. О том, что произошло между тобой и Мерриттом.

– А почему ты не спросишь у меня?

– Не знаю… Ведь ты не говорила… Я не был уверен…

Жени вздохнула, собираясь с силами.

– Не хотела делать тебе больно. Я была расстроена. Нет, это не то слово – просто в ужасе.

– Жени, – Пел обнял невесту, губы скользнули по ее лицу.

Она мягко отстранилась.

– Слушай, Пел. То, что я расскажу, причинит тебе боль, но дольше я оберегать тебя не могу.

Он кивнул и сел на диван, чтобы она могла свободнее говорить.

– В день после Сониных похорон Бернард попросил меня зайти в библиотеку… – несмотря на решимость рассказать Пелу все, слова выговаривались с трудом. Но Пел не придвигался к ней, не касался ее, и Жени, запинаясь, продолжила свою исповедь. Голос вознесся на верхние ноты и задрожал, когда она заговорила, как опекун попытался ее изнасиловать, как ее охватила паника, как на пол упала икона, а она, нащупав длинную лестницу, свалила ее на голову Бернарда. Кровь, ужас, что она его убила.

Закончив рассказ, она уронила голову на грудь и закрыла лицо спасительными ладонями. Пел притянул ее к себе, и Жени не увидела, как меняется выражение его лица: сначала на нем отразилась яростная ненависть к Бернарду, потом тот же ужас, что испытала она сама, и наконец – желание утешить, заставить забыть все, что она перенесла без его защиты.

Но она угадала его чувства и заговорила:

– Ничего не поделаешь. Придется оставить все, как есть.

– Но он пытался тебя изнасиловать!

– А я его чуть не убила. И он не выдвинул никаких обвинений.

– Он и не мог. Ты действовала в порядке самообороны.

– Да. Но в комнате были только мы двое. И никаких свидетелей.

– А Григорий?..

– Подоспел позже, когда все было кончено. Он видел только то, что его хозяин чуть не истек кровью. К тому же все произошло на следующий день после похорон его жены. Даже если бы он и захотел свидетельствовать в мою пользу, ему бы не дали это сделать, сочли бы ненадежным. Оставим Григория в покое. Он и так уже настрадался. Я не хочу, чтобы он потерял работу. Пусть все останется, как есть, – подтверждала Жени свое решение. – От взаимных обвинений никому не станет легче, – освободилась из спасительного круга его рук и села. – Я рада, что теперь ты все знаешь, Пел. Я очень боялась рассказывать, боялась последствий.

– О чем ты говоришь, Жени?

– Боялась, что, прикасаясь ко мне, ты каждый раз будешь об этом вспоминать, – призрачная улыбка появилась на ее губах. – Как буду помнить об этом я…

– А ты помнишь?

– Должно пройти еще время, – призналась она. Но сама Жени уже надеялась избавиться от физической скованности, которую испытывала после случая в библиотеке. В первый раз, как после этого она с Пелом любили друг друга, ей показалось, что освободится быстро. Но теперь понимала, что только постепенно. С помощью Пела преодолеет страх и отвращение и снова станет нормальной женщиной.

Они помолчали – каждый переживал в уме свое открытие.

– Может, теперь тебе стоит прогнать Занзора, – наконец проговорила Жени. – Покупать у него больше нечего.

– Наверное, нечего. Но вот икона… Та, что упала на пол. Ты можешь ее описать?

Жени попыталась – лик молодой женщины обрамленный золотом, выражение загадочное.

Пел задумчиво кивал:

– Возможно, это и есть пропавший шедевр.

– Какой?

– Исчезло одно из величайших произведений русского искусства – икона, называемая Киевской Богоматерью. Об этом не сообщалось, и никто об этом не писал, но слух дошел. Считается, что ее переправили на Запад, скорее всего в Америку. Русские хотят получить ее обратно.

– И наказать виноватых?

– Конечно.

«Девочка из Киева», – вспомнила Жени. Тогда она посчитала человека ненормальным, потому что тот предположил, что Бернард удочерил киевлянку. Но оказывается, Советыуже тогда его подозревали.

Она сказала Пелу, что опекун наверняка владел драгоценной иконой, но при падении она, видимо, разбилась.

– А ты не представляешь, как он мог ее заполучить? – возбужденно спросил он.

Она медленно покачала головой и в тот же миг ее осенило: Бернарду был обещан шедевр, за то, что он вывезет Жени в Америку.

Невероятно, но возможно. И многое объясняет. В конце концов, Бернард не хотел брать ребенка и не таким уж он был большим другом ее отцу. Почему же он согласился ее опекать? Он был деловым человеком, коллекционером. Мужчины заключили соглашение к обоюдным интересам. Бернард получал драгоценнейшее сокровище русского искусства. В обмен на это – Георгий мог быть спокоен – дочь находилась в безопасности, и о ней заботились. Для отца величайшим сокровищем казалась она – Жени.

Жени спрыгнула с дивана:

– Обещай мне, что ничего не предпримешь по поводу этой иконы, – в ее голосе прозвучала грубоватая серьезность.

– Но почему?

Она рассказала о своей догадке.

– Если это так, а я уверена, что это так, то отцу грозит смертельная опасность, если их сделка выплывет наружу.

– Понимаю, – ответил Пел.

– Ты никому об этом не расскажешь? Ни одному человеку?

Пел затряс головой, думая о Филлипе.

– Обещай мне, – настаивала Жени. – Поклянись.

– Клянусь, – проговорил он и склонил голову, потом поднял на Жени глаза – они были ясными и решительными. – Клянусь, что не скажу никому ни слова.

– Спасибо, – Жени понимала, что ее просьба будет означать для Пела: конец откровенности с отцом.

На ночь она осталась в номере Пела и спала с ним в одной постели. Но они касались друг друга только руками – и от этого Жени испытала к нему огромную признательность.

В четыре утра она на цыпочках прошла в ванную, а когда вернулась, Пел заговорил ясным голосом, в котором вовсе не чувствовалось сна.

– Что-то здесь все-таки не так. Почему он не решал вопрос с твоим гражданством?

Последние несколько часов и ей то же самое не давало покоя. Единственным объяснением было, что Бернард держал Жени на правах заложницы, чтобы сполна получить выкуп. Но ведь ему же уже заплатили? Зернард уже владел иконой? Каковы же были еще мотивы?

– Не знаю, – ответила Жени. – Загадка.

– Мы с отцом уже думали об этом, – признался Пел. – Переговорили с сенаторами, членами комитета. Похоже, ты получишь гражданство еще до того, как мы поженимся.

– Правда? – Жени прижалась к нему. – Замечательно. Это значит, нам не придется ломать голову над этой загадкой. Пусть все идет, как идет.

– И я так думаю.

Жени уснула, но Пел лежал рядом, не смыкая глаз, до тех пор, пока в семь не прозвонил будильник. Если Занзор не полный дурак, он не надеется продать за двадцать тысяч долларов пустышку. У него, видимо, есть, что предложить. И этот человек через несколько часов будет в кабинете Пела.

Он позволил Занзору войти, но как только за тем закрылась дверь, предупредил:

– Сделка не состоится.

Бесцветные глаза сверлили Пела, как алмазы, потом они сузились:

– На вашем месте я бы так не поступал, – голос Занзора был абсолютно спокоен.

Предостережение огорошило его, но Пел не отступал:

– Я выяснил, что мне нечего от вас узнавать. Особа, за которой вас наняли шпионить, рассказала мне все сама.

Занзор рассмеялся: как будто в глубине металлического цилиндра разрывали материю. И продолжал неотрывно смотреть на Пела:

– Если вы не заинтересованы в покупке, понесу товар другим клиентам. Русским.

Он поклялся Жени.

– А почему русские проявляют к этому делу интерес?

– К одному из художественных произведений… – белизна глаз Занзора казалась устрашающей.

Пел достал чемоданчик.

– Вы человек чести, – улыбнулся шпион, – и здраво судите о делах. Я готов с вами прогуляться, мистер Вандергрифф.

– Зачем? Можете говорить здесь и прямо сейчас.

– Я профессионал, – мягко возразил Занзор. – И знаю, что в кабинетах встречаются приборы разного свойства. Внутренняя связь. Диктофоны, – он поднялся. – Вы готовы?

Они шли по Конститьюшен Авеню, заполненной в эти утренние часы туристами, снующими между памятниками Вашингтону и Линкольну. Занзор подтвердил существование сделки между Бернардом и отцом Жени: переправки ворованных произведений искусств, самым ценным из которых была икона Киевской Богоматери – в обмен на опекунство над девушкой.

Еще Занзор сообщил, что икона оказалась поддельной.

– Я вам заплачу, – с отвращением произнес Пел. – За молчание.

Впервые на лице Занзора появилось выражение удивления:

– Вы разве не хотите его прищучить? Прищучить Мерритта?

– Я хочу избавиться от вас, и это все.

– Хозяин – барин, – Занзор невесело рассмеялся. – Богатых не поймешь. Отдают целое состояние за то, что им не нужно.

Пел резко повернул налево и поспешил по 15-й стрит к Белому Дому. Он был разъярен, и он был растерян из-за опасности, грозившей отцу Жени, который должен был стать его тестем. Пел был вынужден выгораживать преступника, чтобы защитить члена семьи. Жизнь Жени в обмен на экспонат для коллекционера, мрачно размышлял он и испытывал к невесте величайшую нежность и жалость. Никогда ее больше не оценят так низко. Он будет обожать ее, что бы ни случилось. Будет любить, даже если брак приведет к разрыву с сестрой – будь что будет. Супружество с Жени – высший долг его жизни.

Пел снова повернул налево и ускорил шаги. Его длинные ноги мелькали так быстро, что туристы у ворот Белого Дома стали оглядываться на него: отчего это так подпрыгивает человек в деловом костюме?

… В библиотеке Бернард проводил время наедине с иконой. За долгие часы с Непорочной Девойон забыл настоящую девушку, которая привела его в это святилище.

Он мало думал о Жени и ничего не изменил в установленном над ней опекунстве – плата за обучение по-прежнему поступала, доверенные Бернарда снабжали ее деньгами на расходы, хотя Филлип Вандергрифф дал распоряжение адвокатам предусмотреть все на непредвиденный случай. Какую бы игру ни задумал Мерритт, Вандергриффы будут защищать будущую жену Пела.

Жени занималась усердно, как никогда, стараясь вырваться вперед, чтобы иметь возможность почаще видеться с Пелом в Нью-Йорке.

Единственной проблемой была неустанная деятельность Мег: если будущие супруги приезжали всего на один день, она все равно устраивала ужин или хотя бы небольшую вечеринку. Поскольку Пел и Жени были еще не женаты, они спали в разных комнатах. Мег настаивала на этом не ради соблюдения морали, а для поддержания общепринятого социального порядка. Для слуг, объясняла она.

В результате ее усилий, Пел и Жени редко оставались наедине. Разъехавшись по своим городам, они хотя бы раз в день разговаривали по телефону. А на людях были вынуждены играть роль обрученной пары. Попытки же встречаться в Бостоне или Вашингтоне воспринимались как бунт против самого бракосочетания. Жени должна была трижды сходить на примерки свадебного наряда, и Мег, которая звонила не реже, чем Пел, каждый раз придумывала что-нибудь новенькое: покупку столового серебра и фарфора, выбор монограммы для постельного белья и платков.

Между помолвкой и свадьбой Пел и Жени были обречены на участие в пышных и пустых представлениях, и это их сильно объединило: Минуты же любви, встречи наедине – стали редкостью. И Жени начинала задумываться, сможет ли она и после свадьбы оставаться вдвоем с мужем? Его жизнь в Вашингтоне проходила на людях. Он рассказывал, сколько приемов, сколько ужинов и всяческих мероприятий должен был посетить.

Как сможет Жени вписаться во все это? И откуда найдет столько времени? Не растворится ли ее жизнь в беседах в диванных салонах?

По мере приближения свадьбы страх все чаще закрадывался в душу Жени. «Может быть, на одного человека хватит одного призвания?» – думала она. А ее призвание – хирургия. Но она любила Пела и была ему так многим обязана. Обязана его семье. Уклониться от свадьбы – немыслимо. И все-таки она боялась. Боялась своей роли жены. Боялась того, чего от нее ожидают. Боялась возбужденных звонков Мег, когда та перечисляла знатных приглашенных, говорила о цветах к празднеству, о яствах, судачила о мире – таком далеком от медицинской школы, что казалось, этот мир существовал на другой планете. Сможет ли когда-нибудь Жени в него войти?

Основная проблема возникла с подружкой невесты. Приближался День Благодарения, а Лекс все еще не дала согласия приехать на свадьбу. Мег пребывала в ужасе. Пел был настроен философски. Хоть он и не имел возможности ездить к сестре в Топнотч и не уговаривал ее по телефону, все же успокаивал остальных:

– Увидите, в конце концов она явится.

Но Жени сопротивление Лекс казалось символичным. Предупреждением. Иногда ей казалось, что свадьба все-таки не состоится.

22

Незадолго до Дня Благодарения в общежитие, Жени позвонил Дэнни и поблагодарил за операцию Хаво. С начала учебного года это был их первый разговор, и Жени решила, что он нарочно так рассчитал звонок, чтобы приурочить его к их с Дэнни дате: год назад они провели этот праздник в Янгстауне, а до этого, сразу же после убийства президента, катили на машине на Запад. Сколько воды утекло с тех пор. Тогда она еще училась в колледже, Соня была жива, а Пел отдалился настолько, что был почти незнакомцем. Год назад она была еще девственницей. Один год – и целая эпоха.

– С Хаво все хорошо, прекрасно, – сообщил Дэнни. – Пойдем куда-нибудь вечером, отпразднуем!

– Не могу. Дэнни, я…

Его голос звучал так восторженно, что она не смогла договорить.

– Он просил передать, что любит тебя. И родители тоже. Благодаря тебе и твоему божественному доктору Ортону волчья пасть Хаво исчезла. Все великолепно, даже в самой глубине глотки.

Жени рассмеялась.

– Я рада, – она представила улыбку Хаво и округлое, раскрасневшееся от удовольствия лицо Елены. Голос Дэнни вызвал поток воспоминаний и чувств.

– Прокачу тебя во взятой напрокат развалюхе. Буду через сорок пять минут.

– Не могу… – начала Жени снова, но вдруг передумала. – Хорошо, – согласилась она, прежде чем Дэнни положил трубку.

«Я обязана рассказать ему лично», – решила она. В этом году у них невелики были шансы столкнуться: Дэнни учился на последнем курсе колледжа, она – в медицинской школе. Может быть, он от кого-нибудь узнал о предстоящей свадьбе или прочитал в газете? Нет, будет намного честнее, если она расскажет все сама. И глядя ему в лицо.

От телефона она пошла прямо в душ, стянула свитер, осознавая свою наготу.

В лицо. Живьем.

Странное она испытывала чувство. Голос Дэнни пробудил в ней что-то, что она считала умершим.

После душа Жени тщательно растерла себя полотенцем, надела лифчик и трусики и начала расчесывать перед зеркалом волосы. Подкрасила ресницы и оценила эффект. Она постаралась не обращать внимания на то, что в ее теле что-то принималось вспениваться. Сосредоточилась на своих действиях, как будто они имели огромное значение. Стереть грязное пятнышко с носа, побрызгать туалетной водой под мышками и между грудьми.

Ее тело – оно просыпалось к жизни снова, кожа после спячки вновь горела.

Жени слегка выдвинула из тюбика карандашик помады и сделала легчайший мазок. Хорошо. Так лучше: глаза теперь кажутся темнее. Она одевалась не спеша и уже в третий раз меняла обувь. В это время ее и вызвали вниз к гостю.

Жени увидела его в шести шагах у подножия лестницы. Под падающим сверху светом вьющиеся волосы блестели, как мраморные. Он поднял голову, и, после стольких месяцев, она вновь увидела его глаза. Его лицо казалось необычайно живым, выражение все время менялось, рот полуоткрыт – она оказалась в его объятиях, ответила на поцелуй, прижалась к нему, обняла руками за плечи, ощутила его руки на своей спине. Их поцелуй был настолько естественен, что и после они продолжали сжимать друг друга. Лица рядом, они слегка касались друг друга носами: голова Дэнни расплывалась перед ее глазами огромным пятном.

Затем она уронила руки и отступила назад:

– Дэнни…

– Жени…

Они продолжали смотреть друг на друга. Жени не могла оторвать взгляда от его лица, не могла придумать, что бы сказать, только снова и снова повторяла его имя:

– Дэнни. Дэнни…

Он первым нашел слова:

– Я скучал по тебе, Жени. Пошли. Карета подана.

Жени уже открыла рот, чтобы рассказать ему о Пеле, но Дэнни коснулся ее руки, и она осеклась. Они вместе вышли на улицу, к краю тротуара, где стояла его машина. Дэнни придержал дверцу, и Жени забралась внутрь автомобильчика, поражаясь его миниатюрности по сравнению с теми машинами, к которым она привыкла.

Дэнни свернул на знакомую улицу, и это вернуло ей дар речи:

– Дэнни, нет. Не могу.

– Не можешь?

– Я думала… Когда ты позвонил, – она запнулась, перевела дух и заговорила снова. – Ты сказал, нам есть что отпраздновать. Операцию Хаво.

– Этим нам и предстоит заняться, – Дэнни медленно вел машину. Его голос звучал глубже, чем прежде.

– Но не у тебя.

Он втиснулся между двумя огромными лимузинами и выключил зажигание. Потом взглянул на нее:

– Когда я тебе позвонил, я так и думал: пойдем в кафе, разопьем бутылочку шампанского. Но когда в общежитии увидел тебя, как ты смотрела на меня, как обняла и поцеловала, понял, что лучше справить все наедине. И шампанское нам ни к чему. На него уйдет слишком много времени.

– Я должна тебе кое-что сказать, – она с усилием отвернулась от него и стала глядеть перед собой в окно.

– Скажешь потом. Пошли, – он вынул ключ из замка.

– Нет.

– Жени, – голос стал низким, но не потерял настойчивости. – Я прошу лишь о том, чтобы мы воспользовались мгновением. Больше ни о чем. Я знаю, ты тоже так чувствуешь – это наше мгновение, и оно вознесет нас на нашу вершину. Мы одолеем ее вместе, любовь моя – потерянная и вновь обретенная. Мы должны предаться нашему мгновению, и боги вознесут нас наверх на плечах.

Жени пробормотала что-то, но так тихо, что он не расслышал, и повернул ее голову к себе.

– Поговорим потом. О чем хочешь.

Жени дрожала; лицо, сдерживаемое его ладонью, обращено было к Дэнни.

Он пристально вглядывался в него – лицо, которое последнее время преследовало его повсюду.

– Жени, я люблю тебя. Вижу в каждой девушке, каждой женщине. Все это время я надеялся, нет, я молил, чтобы мы были вместе. Я знаю, придется ждать, но я к этому готов, – он взял ее за руку. – Но сегодня давай будем любить друг друга.

– Да, – слово застыло у нее на губах, и вслед за этим она умоляюще вымолвила: – Нет.

Она давно уже не помнила ощущения пронзающего электричества, пронизывающих потоков солнечного света, смеха, чувства, будто прямо сейчас родилась заново.

Дэнни обнял ее за талию. Она вся обмякла.

– Я не могу, Дэнни. Я обручена…

Его рука упала с талии, и на тусклой улице Жени почувствовала себя одинокой и беззащитной.

– Обручена? – повторил он подавленно. – Чтобы выйти замуж?

Она кивнула.

– С кем?

– С Пелом. Пелом Вандергриффом.

Дэнни молчал. На его глазах показались слезы. Жени чувствовала, что опустошена. Осколки сказки валялись под ногами. Было такое ощущение, будто она убила живое.

– Это точно? – наконец выговорил он. – Ты выйдешь замуж за этого… человека?

– Да.

– Так, может, совершим это напоследок в память о прежних временах? – его голос сделался грубым. – Покувыркаемся в последний раз на сене, пока ты не стала замужней женщиной?

В тусклом свете фонаря Жени увидела, каким суровым стало его лицо. Он смотрел на нее почти с ненавистью. Вместе с любовью она разбила его поэтическую мечту.

Она покачала головой, и по ее щекам потекли слезы.

– Хорошо. Я провожу тебя до такси.

На стоянке она повернулась, чтобы попрощаться, но Дэнни уже быстро шел прочь, держа спину очень прямо – чтобы продемонстрировать свою гордость.

Через три дня, на выходных в Нью-Йорке, Жени пожелала спокойной ночи Вандергриффам и вышла из гостиной. Она извинилась за ранний уход, сказав хозяевам и гостям, что последние дни ее сильно вымотали.

– Ничего, дорогая, – Мег подставила щеку для поцелуя. – Мы понимаем, как тяжело учиться в медицинской школе.

Жени пропустила мимо ушей скрытое в голосе Мег раздражение. Пел проводил ее до спальни, но у дверей она быстро поцеловала его:

– Прошу тебя, не сегодня, Пел, – и повернула ручку. – Я и в самом деле устала.

«Даже разговаривать с ним будет тяжело», – подумала она.

– Понимаю. Увидимся завтра. Спокойной ночи.

Но Жени не заснула до рассвета, а встала, почувствовав себя более выжатой, чем накануне.

– Нервы, – успокоила ее Мег за завтраком. – Так бывает со всеми невестами.

– Наверное, – мрачно согласилась Жени.

– Хорошо, что праздничный обед будет не у нас. Я бы просто рухнула: ведь я тоже волнуюсь.

– Невероятно, – улыбнулся Пел. – У тебя, как у «Роллс-Ройса», вечная гарантия.

Мег рассмеялась и повернулась к мужу:

– Ты не возражаешь, Филлип? Насчет Дня Благодарения?

– Напротив, – ответил он. – Ты меня знаешь, Мег. Я из тех, кто всегда портит настроение другим. Была бы моя воля, наложил бы запрет на все эти празднества.

– Запретил бы даже свадьбу?

– Свадебную шумиху – да, – он задумчиво посмотрел на Жени. – Хотя против самой церемонии ничего не имею против.

– Ну, спасибо, – кисло хмыкнул Пел.

– Ты никогда так не говорил, – расстроилась Мег. – И всегда любил то, что сейчас называешь шумихой. Любил, когда вокруг тебя много людей.

– Ради тебя. Мне нравилось смотреть, как ты суетишься, чтобы успеть все организовать, Бог знает, сколько, и при этом всегда такая счастливая, словно устрица, создающая себе жемчужину.

Представив себе эту картину, Мег не смогла не рассмеяться:

– А теперь?

– Времена меняются. Мы стареем.

– Ты – может быть. А кое-кто здесь – не хочет.

– Как твоя мать, например, – кивнул Филлип. – Ты всегда будешь молодой, Мег. И когда-нибудь станешь молодой вдовой.

– Не говори так! – резко оборвала мужа Мег.

Жени заметила, что Филлип выглядел усталым. С тех пор как она впервые его увидела, он постарел, лицо потеряло прежнюю живость. «Вина Лекс», – подумала Жени. Любимая дочь, младшая из детей – он переживал вместе с дочерью, проникался ее болью и ощущал бессилие, глядя, как ненавидит себя его ребенок.

Жени хотела бы дать Филлипу знать, что она его понимает.

Понимает что?

Что мы все бессильны, ответила она себе самой. Что нами управляют чувства, над которыми мы не властны. Что любовь может причинить боль.

Телефонный звонок заставил ее очнуться. Мег пошла ответить и возвратилась с удивленным выражением лица:

– Это Лекс. Она едет домой.

Жени вскочила и, пробормотав извинения, бросилась к себе в комнату. Ей хотелось бежать без оглядки, только чтобы не оставаться здесь, когда в свойдом на День Благодарения приедет Лекс. Жени ворвалась сюда,и ей была невыносима мысль снова предстать перед подругой. Во всяком случае – не здесь.

Но потом, после того как она проспала несколько часов и пришел Пел – они разговаривали и он массировал ей плечи и спину – Жени почувствовала себя настолько окрепшей, что смогла провести с хозяевами остаток дня.

В День Благодарения сначала все хотели пойти в ресторан, но захочет ли Лекс показаться на людях?

– Привет, Жени, – голос Лекс казался девчоночьим и почти безжизненным.

Они встретились в коридоре, ведущем на кухню.

– Привет, Лекс, – ни одна из них не улыбнулась. Они стояли в трех футах напротив друг друга, и лицо Лекс частично скрывала тень – Жени подумала о недодержанной фотографии. Расчесанные волосы прикрывали уши и падали на лоб мягкой челкой – каштановые, безжизненные, будто парик. В школе волосы Лекс обычно блестели, она каждое утро мыла голову, чтобы они не выглядели жирными, «как спагетти». Вспомнив выражение подруги, Жени улыбнулась.

– Что-нибудь находишь забавным? – подозрительно насторожилась Лекс.

– Мне понравились твои волосы, и я вспомнила о спагетти.

Лекс вымученно улыбнулась, скорее поморщилась:

– Теперь все наоборот. «От жирных к сухим». В рекламных роликах все эти модели хоть и жалуются на волосы, имеют прекрасные прически.

– Да, – согласилась Жени и подумала, сколько часов Лекс провела одна перед телевизором.

– Как у тебя?

– У меня… – Жени не знала, что ответить. Она оказалась в ловушке: не подойти ближе, не повернуть назад.

– Хочешь поговорить? – приглашение Лекс прозвучало, как вызов.

– Конечно, – она постаралась сказать это естественным тоном.

– Хорошо. Пошли, – Лекс провела ее в маленькую гостиную, где семья, если не было гостей, собиралась перед обедом. В Последнее время комнату превратили в склад для подарков новобрачным – коробкам и ящикам не хватало места в шкафах, музыкальной и швейной комнатах. Из чувства природного такта Мег не помещала подарков в пустующую комнату Лекс.

Следуя за подругой, Жени заметила, что та по-прежнему сохраняет избыточный вес, идет, как всегда, грациозно, слаженными шагами спортсменки. Свободные брюки и длинные рукава позволяли видеть кожу лишь на кончиках пальцев рук.

Когда они сели напротив друг друга по разным углам комнаты, Жени смогла разглядеть лицо подруги.

Оно выглядело намного лучше: от шрамов остались пересекающиеся бороздки, более глубокие на лбу – словно дуэльные раны, достаточно широкие, чтобы между краями обнаруживалась блестящая кожа без пор.

– Ты выглядишь прилично, – решилась подать голос Жени.

– Настолько, насколько это можно купить за деньги, – вызывающе ответила Лекс. – Но недостаточно, чтобы сойти за нормальную.

На расстоянии при тусклом свете никто не заметит, что Лекс обезображена, размышляла Жени. Но вблизи сразу видно, что кожа неестественна: либо висит, либо слишком плотно прилегает к костям. И цвет такой, будто художник, стараясь воспроизвести цвет здорового тела, намешал красного, голубого и желтого.

Лекс поняла, что подруга изучает ее, и слегка подняла подбородок, словно специально давая ей лучший обзор. Жени быстро отвернулась.

– Я не поздравила тебя с предстоящей свадьбой, – проговорила Лекс. – Наверное, ты очень счастлива, – слова прозвучали как обвинение.

– Спасибо, – Жени ждала, что последует дальше.

– И как, мой братец хорош в койке?

– Пожалуйста, Лекс…

– Не могу себе представить. Тебя, обуреваемую страстью в его объятиях.

– Лекс… – Жени поднялась.

– Извини. Не мое дело, ведь так? Да братцу есть что предложить кроме этого. Богатый, блестящий. За ним, как за каменной стеной…

– Он добрый! – возразила Жени с напором. – Самый добрый из всех, кого я знаю.

Лекс посмотрела на нее и согласно кивнула:

– Да, они все такие. И родители тоже, – и вдруг заговорила другим тоном: – Жени, тысячу раз я хотела тебе написать, сказать, попросить… Извини, Жени. Знаю, эти слова ничего не значат, но что я еще могу сказать?

Как человеку просить прощения за собственное безумие? Эли дал ей понять, насколько это трудно.

Жени встала и направилась к Лекс, но та предостерегающе вытянула перед собой руки:

– Не прикасайся, не подходи слишком близко.

Жени снова беспомощно села.

– Знаешь, что мы можем сейчас сделать? – спросила Лекс через несколько мгновений.

– Что? – Жени жадно подалась вперед.

– Попытаться забраться на эту гору. Посмотрим, как лавиной рухнут вниз все эти огромные белые валуны.

– Свадебные подарки?

– Да. Разве тебе не интересно?

– Не очень, – она сразу же пожалела о своих словах. – Раньше было не очень. Но если открывать вместе…

– Будет очень забавно, – заверила ее Лекс, подходя к большой картонной коробке на кофейном столике. – Открывай эту.

Жени сняла рельефную обертку, перерезав ногтем большого пальца тесьму, раскрыла упаковку и достала тяжелый деревянный предмет трех футов длиной.

– Ну, смотри, – рассмеялась Лекс. – Ты это всегда хотела.

– Я?

– Конечно. Что за дом без… дай-ка взглянуть… без крикетной биты.

– С арабскими буквами, – Жени разглядела вязь, вырезанную у основания.