Текст книги "Лица"

Автор книги: Джоанна Кингсли (Кингслей)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 40 страниц)

С Пелом наедине она оставалась всего лишь несколько раз: на прогулке в окрестностях Ванвуда, катаясь в машине по соседним местечкам – Локуст Валли, Матинекок или Милл Нек – мимо замерзших озер с катающимися на коньках, по проселкам, бегущим вдоль каменных стен и железных заборов, за которыми прятались поместья.

В машине Пел обнимал ее рукой, на прогулках они держались за руки и легко болтали обо всем, что приходило на ум, но никогда не касались гражданства Жени. И Пел никогда не упоминал о своем визите к Бернарду Мерритту. Они целовались, где только могли, теми же продолжительными доверчивыми поцелуями, как тогда, в бостонском такси, но юноша ни разу не повторил своего предложения.

Когда они возвращались домой, Лекс смотрела на них с упреком, но не произносила ни слова, молча переживая свое одиночество.

На последней оживленной прогулке в морозный день Пел, не говоря ни слова, сжал руку Жени. Тихо падал снег, заставляя молодых людей держать глаза опущенными. У домика прислуги он обнял ее. Снежинки заставили Жени моргнуть, когда она подняла на него взгляд.

– Я ведь тебе нравлюсь, Жени, – Пел сказал это таким тоном, будто делал предложение.

– Очень.

– Ты получаешь диплом через полтора года.

– Да.

– И тогда…

Жени прикрыла его губы затянутым в перчатку пальцем.

– Пожалуйста. Не теперь, – прошептала она.

Он выпустил ее руку, наклонился и поцеловал. Губы Пела оказались холодными и нежными и, отвечая на его поцелуй, Жени почувствовала прилив благодарности за его доброту и любовь.

Почувствовав, как прижимаются к нему ее губы, Пел испытал душевный подъем. Она будет его женой – в этом он не сомневался. Дело только во времени.

Возвращаясь обратно, они, довольные, молчали. Но Жени размышляла, не должна ли любовь быть более бурной. Может быть, и нет. Наверное, страстная любовь – только плод фантазии. Ей не придумать ничего лучше, как предоставить себя Пелу. Он предлагает все, в том числе и семью, станет ее гаванью, надежным прибежищем.

Но в поезде, уносящем ее из Ванвуда, Жени осознала, что не готова еще нестись с приливом. Она привыкла плыть одна. И хотя подчас и была одинока, сама выбирала свой путь. Что-то в глубине ее души, быть может, женское любопытство, горело желанием узнать – что значит оказаться подхваченной штормом.

11

Четыре недели спустя в ее жизнь, подобно урагану, ворвался Дэнни Ритко. Шло третье занятие по курсу сравнительного литературоведения – последней гуманитарной дисциплины Жени. Она выступала по поводу «Записок из подполья» – короткого романа Достоевского, который им задали прочитать.

– Книга, пропитанная жалостью к себе, – начала она. Из-за спины послышался звук, напоминавший гусиный гогот. – Герой, вернее, антигерой, – продолжала Жени, – является социальным паразитом…

Снова гогочущий звук. Жени обернулась и увидела диковатого молодого человека, его она заметила еще на занятиях на прошлой неделе.

– Чепуха, – заявил он, счастливо ей улыбаясь.

– Мистер Ритко, – оборвал его профессор, – соблаговолите подождать, пока мисс Сареева не закончит ответ.

– Мисс Сареева – русская. А русские не понимают Достоевского, – безапелляционно заявил Дэнни Ритко. – И венгры тоже. Известно, что русское слово «паразит» – синоним слова «раскольник», «диссидент». «Записки из подполья» – роман о диссидентстве. Повествователь отказывается мириться с посредственностью. Какие замечательные слова: «смысл жизни мужчины состоит в том, чтобы ежеминутно доказывать, что он мужчина, а не клавиатура рояля!..» Явный призыв сопротивления серости, призыв взять жизнь в свои руки и праздновать ее!

Профессор сделал попытку приостановить разглагольствования студента, но тот нимало не прислушался и продолжал излагать свои взгляды о Достоевском, России, сдабривая их собственной философией жизни.

– В любом случае человеческие существа являются паразитами. Все мы начинаем жизнь в утробе матери, и те из нас, кто имеет хоть каплю здравого смысла, стремятся навсегда увековечить это состояние, – он послал Жени игривую улыбку и завершил речь.

Профессор предложил ей выступить с опровержением, но Жени сердито замотала головой.

– Все это слишком возмутительно. Как мог этот… этот человек заявить, что русские не понимают Достоевского? Достоевский и был русским.

– Предлагаю каждому написать работу, в которой он выскажет свои взгляды, – подытожил профессор. – А сейчас не вижу смысла продолжать обсуждение.

После окончания занятий Дэнни последовал за Жени в коридор и протянул ей руку:

– Ну вот я и встретил свою Немесиду, – проговорил он вместо представления. – Венгрия пожимает руку России.

Она посмотрела на горячего венгра. Дикие, темные курчавые волосы, правильный нос, невероятно подвижный рот, намек на сохранявшуюся мягкость – в подбородке. Он едва достигал ее роста, но счастливо улыбался, как молодой бычок, готовый к стычке. Жени выругалась по-русски.

Юноша издал восклицание, схватил ее руку и принялся ее трясти.

– Прекрасно! Моя бедная старая мать! Наконец она сможет успокоиться с миром.

– Она, что умерла?

– Да нет, живет в Огайо.

– Ты кто? – Жени до этих занятий ни разу не видела его в университетском городке.

– Гений, дорогая моя Анна Каренина.

– А я не Анна Каренина.

– Да ну? Вот уж удивила. Но без всяких сомнений ты русская героиня, а я безусловно гений.

Жени рассмеялась.

– Звучит неплохо, – прокомментировал он. – Может заглушить лязгание наступающих русских танков. Как жаль, что у меня нет самовара. Может, составишь мне компанию на чашку кофе?

Как назло, у Жени были занятия по химии. Венгр развел руками и не пригласил ее на кофе после химии.

Жени была разочарована и удивлена его реакцией. Она не привыкла к тому, чтобы мужчина так просто отставал от нее.

Но во время следующих занятий, в пятницу, Дэнни сел уже рядом с ней. В понедельник, когда венгр входил в класс, рядом с ней раньше расположился белокурый студент. Дэнни подошел к нему и попросил:

– Во имя международной солидарности тебе нужно срочно пересесть.

Блондин подпрыгнул и поспешил прочь. Глаза Жени смеялись, но она качала головой, когда Дэнни устраивался рядом.

– Венгры – страшные люди, – напомнил он ей.

– Ты уж точно, – согласилась она.

В это время в класс вошел профессор и принялся писать на доске.

– Твоя правда, мисс Схожу-ка-я-на-химию. Я просто ужасен. И знаешь, что во мне самое ужасное?

– Ну-ка, расскажи, – улыбнулась Жени.

– Я собираюсь влюбить тебя в себя.

Жени задохнулась и не сразу смогла прийти в себя.

– И когда же это случится? Сделаю пометку в моем календаре.

– В течение шести месяцев. Не больше. Вот увидишь. Я неотразим.

– Ой-ли?

Профессор прокашлялся, намереваясь начать лекцию.

– Безусловно. Хочешь, покажу рекомендации?

Через два месяца, в апреле, ее зачетная работа по биологии вернулась с оценкой пятьдесят девять – первый неудовлетворительный балл. Не веря глазам и злясь, Жени разглядывала цифры. Она знала генетику лучше. Под оценкой она разглядела требование доктора Годет, выведенное ее миниатюрным почерком: «Зайдите ко мне».

Ее приемные часы были как раз в тот день, вторник, и начинались с четырех.

– Я этого не заслужила, – вызывающе заговорила Жени, швыряя работу на стол доктору Годет.

– Пожалуйста, присаживайтесь, мисс Сареева, – преподаватель биологии опубликовала несколько известных работ, три серьезные книги, получила звание заслуженного профессора. Хотя ей требовалось в течение семестра вести только один или два курса для выпускников, она по своему выбору учила и младшекурсников.

– Я всегда была успевающей студенткой, – Жени продолжала стоять.

– Главным образом поэтому я и попросила вас зайти. Мне известна ваша академическая репутация, – бровь Жени поползла вверх. – Да, да. Вы необыкновенная студентка, даже в этих стенах. И я наслышана, как хорошо вы занимаетесь по другим предметам. Отчего же вы провалились на зачете?

– Я так не считаю, – Жени села. Она знала, что готовилась к этому зачету без своей обычной тщательности – слишком была занята с Дэнни. Накануне зачета они ходили на чешское кино, потом до часа ночи пили вино в кафе.

– Мисс Сареева, вы красивая, одаренная молодая женщина. Думаю, вы достаточно тщеславны. Это прекрасно. Мне говорили, вы собираетесь в медицинскую школу? Замечательно. Но вам не следует с такой небрежностью относиться к моему предмету. Я наблюдала, как и другие девушки манкировали занятиями у женщин-профессоров, даже моими. Мне кажется, они, даже те из них, кто был наделен хорошими интеллектуальными способностями, полагали, что хорошая голова – отличительная черта мужчины, – Жени нетерпеливо качала ногой. – Мисс Сареева, разум нельзя разделить по половому признаку.

– Я знаю.

– В самом деле? – доктор Годет пронзительно смотрела на нее. – В вашем возрасте девушки часто не доверяют своему уму и выбирают в качестве образца мужчину. Они думают, что им льстят, когда говорят, что у них мужской ум. У них обычно нет подруг – их пугают женщины подобного же склада. И они – папенькины дочки.

– Теперь я могу идти?

– Если, мисс Сареева, вы хотите сдать зачет по моему курсу, вам следует дополнительно позаниматься в лаборатории. Всего хорошего.

Жени едва кивнула профессору.

Два часа спустя, когда Дэнни забежал за ней, она все еще злилась.

– Ведьма, – выругалась она, рассказав Дэнни, что случилось. – Тебе когда-нибудь приходилось слышать подобный вздор?

Лицо ее раскраснелось, глаза сверкали.

– Ты великолепна, – произнес юноша, целуя ей руку. – Гнев тебе идет: превращает из просто красивой в восхитительную.

Жени рассмеялась. Юноша швырялся словами, точно яркими мячиками.

– Пожалуйста, без смеха. Сегодня мы станем мстителями. Обувайся – мы прокрадемся в Зону Боевых Действий:в подбрюшину Бостона, где в мерзости копошатся всевозможные ницшеанские извращения.

– Еще раз, пожалуйста. Но на этот раз нормальными словами для моих тонких ушей, – проходившие мимо девушки с неприкрытым интересом взглянули на Дэнни. Жени к этому уже привыкла. Хотя он и не был классически красив, но обладал притяжением, очаровывающим женщин всех возрастов. Официантки оказывали ему особое внимание и подолгу задерживались у столика. Продавщицы среднего возраста бросали других покупателей и призывно улыбались, вопрошая, чем они могут быть полезны.

– Твои уши. Раковины, в которые я вливаю скудный дар своих слов, надеясь, что, проходя по дугообразным каналам к твоему плодородному мозгу, они смогут его оплодотворить, благодаря чему ты сможешь их постичь.

– Дэнни! – взмолилась она. Ее смех рассыпался нежными переливами.

– Язык должен соответствовать тому, что описываешь. Ну, ладно. Вперед! К изнанке города! Вдохнем жизнь извращенцев и сидящих на игле.

– А что же ты так и не сказал?

Он расширил глаза в шутливом удивлении:

– Но я так и говорил.

Жени взяла его за руку, и они вышли из общежития, чувствуя на себе провожающие взгляды.

Жени была уверена, что у него уже был сексуальный опыт, но все же он не пытался лечь с ней в кровать. Она гадала, почему, и старалась прикинуть в голове, как бы она ответила, если бы он сделал ей такое предложение. Она хотела его, она это знала. Легкое прикосновение, взгляд, ощущение его тела в темноте кинотеатра, прикосновение ткани его брюк к ее ноге – не специально ли? – все это заставляло участиться дыхание, горячило кровь.

Он никогда ей этого не предложит, решила Жени. По крайней мере, не словами. Слишком уж формально – не его стиль. Она понимала, что если они вместе окажутся в постели, то это случится само собой, как все их встречи.

Они с Дэнни виделись часто, но никогда не назначали встречи заранее, больше, чем за несколько часов. Обычно он звонил ей после обеда или к вечеру и спрашивал, нет ли у нее настроения прогуляться. Она отвечала: «да», и они шли на прогулку, в кино, на репетицию бостонского симфонического оркестра, ужинали в дешевых ресторанчиках или играли в шахматы (Дэнни ее обучал, но она так и не смогла его обыграть). Он касался ее почти невзначай – брал за руку, обнимал за плечи и талию, разглаживал волосы. Но целовались они, лишь расставаясь, в конце вечера и то мимолетно. Когда Дэнни уходил, Жени ощущала душевный подъем и в то же время пустоту, похожую на голод.

С Пелом она ничего подобного не испытывала и, встретив Дэнни, стала о Пеле реже думать, все реже и реже писать.

Дэнни же был постоянно в ее голове, мешая занятиям. С его непредсказуемостью надо было что-то делать: она никогда не знала, придется ли встретиться вновь, и постоянно держала юношу в мыслях.

Сколько раз она клялась, что если он в следующий раз позвонит, она ответит, что ей уже назначили свидание. Но заслышав голос Дэнни, никак не могла на это решиться. Вплоть до вечера в начале марта, когда заставила себя сказать, что занята.

Жени попробовала это только однажды и никогда не пыталась снова; Дэнни не спросил, чем она была занята и почему не сможет изменить своих планов, чтобы встретиться с ним.

– Думал, завалимся с тобой на японское кино, – его голос звучал откровенно сочувствующе. – Идет только сегодня. Придется сходить одному.

Она не удержалась и спросила, не могли бы они встретиться завтрашним вечером, и помертвела от его ответа: «Посмотрим». На следующий день он не звонил. Он не звонил пять дней. Нервы Жени совсем расходились.

Она не принимала ничьих приглашений. По вечерам оставалась в общежитии. Она понимала, что он с ней играет, но ничего не могла с собой поделать.

В Зоне Боевых ДействийДэнни счастливо воскликнул:

– Вот она Жизнь! Вот настоящая реальность! Взаправдашнее кино во плоти. Разве что актеры не сознают, что представляют Новую Волну.

Его ассоциации часто ускользали от Жени. Отчаянно начитанный, он готовился стать писателем. Он знал классическую литературу большинства стран, читал модернистские работы на английском, французском и немецком языках. Его ужасало, что Жени не читает ни прозы, ни поэзии, кроме тех произведений, что ей задавали, и не принимал объяснения, что ей и так много приходится читать. Для Дэнни чтение означало слова, их структура, звучание, навеваемые ими образы, а вовсе не информация. Даже газета оставляла его равнодушным. «Набор событий, который всегда одинаков – убийство, секс, землетрясение. Каталог катастроф. Ничего не меняется, кроме дат».

Жени тоже особенно не интересовали газеты. Но ее пренебрежение к ним было бегством от политики. Его – бегством от неодухотворенной прозы. Не раз она встречала его длинные рассказы в «Гарвард Кримсон». Их профессор по литературоведению сравнивал их с «Дублинцами» Джеймса Джойса, и она часто слышала о них блестящие отзывы. Но рассказ «Бела Кун и я» оказался слишком сложным для ее понимания. Язык завораживал, некоторые страницы напоминали плетение узоров из звука, но Жени так и не поняла, о чем все это. Она достаточно уже знала Дэнни, но не настолько, чтобы прямо спросить.

– Ну что скажешь, моя храбрая казачка? Достаточно отведала жизни, чтобы отступить в ресторан?

– Пожалуй, – вид голых женщин, призывы с плакатов совершить замысловатый половой акт смущали ее. Она больше была озадачена, чем поражена. Ее давно ничто не поражало, кроме расчетливой недоброты. Но смущение росло из-за контраста испытываемого желания к Дэнни и мерзостью секса на продажу.

– Ну что ж, пошли, ты и я, – он взял ее под руку Высокие каблуки делали ее чуточку выше. – «Когда вечер распластается на небе, Как больной, усыпленный на столе…»

– Красиво.

– Элиот. «Любовная песнь Альфреда Пруфрока». Очень красиво. Стихотворение о мужчине: горящий желанием объявить о своей любви к женщине, но боящийся этого.

– А чего он боится? – пульс застучал в ее ушах.

– Он боится, что ему откажут, – Дэнни быстро вел ее к выбранному ресторану. – Осмеют.

– Почему с ним могут так поступить?

– Она может решить, что он слишком незначителен.

– Ты? Незначителен? – Жени почувствовала, как сердце подпрыгнуло к горлу. Она себя выдала.

Несколько ужасных мгновений он не отвечал. Не ослабил хватку ее руки, не замедлил шага. Как бы ей хотелось, чтобы ночь поглотила ее.

Наконец он заговорил:

– С первого мгновения, как я тебя увидел, Жени, я понял, что хочу лечь с тобой в постель. Но потом осознал, что это дурная мысль, – она украдкой посмотрела на него. Он по-прежнему не повернул к ней лица и держался в профиль. Слова летели прямо перед ним. Твоя красота, как первая звезда на небе, приманка для всех мужчин. Я не хочу быть одним из них.

– Дэнни, ты… – ее голос сорвался.

– Вскоре я понял, что ты человек с сильным умом, выбрала свой путь и не свернешь с него. И ты должна знать, моя царица, что я юноша самовлюбленный и хочу, чтобы весь мир крутился вокруг меня или лучше лежал у моих ног, – он оглядел ее, и она ответила ему улыбкой. – Есть кое-что и еще. Я беден, а ты богата.

– Все, что у меня есть, взято в долг – не мое, – и за солидную цену, хотелось ей добавить.

– В долг или насовсем – мы из разных миров, моя королева.

– Но это не имеет значения!

– Имеет. Все имеет. И очень большое, – они подошли ко входу в ресторан. Он придержал Жени и слегка подтолкнул внутрь – из их ночи в ярко освещенное помещение.

Они сели за столик, выбрали блюда, и Дэнни стал вновь перечислять, что они видели в Зоне Боевых Действий– его слова высвечивали сценки, которые тогда она едва ли подметила: заблудшие души, предположил он, обреченные существовать, а не жить.

Пока он говорил, Жени смотрела на него, согретая его великолепием и близостью его тела.

О самих себе в тот вечер они больше не говорили, но, вернувшись в общежитие, Дэнни потянул ее со света и настойчиво и грубо поцеловал. Она ощутила его желание, и ее саму пронзило болезненное влечение, которого она никогда не испытывала раньше.

Спустя два дня она услышала разговор в дамской комнате Библиотеки Гутмана:

– Вчера я поимела, что надо! – рассказывала одна из девушек. – Действительно потрясающе! Невероятный парень этот сумасшедший венгр.

– Ты имеешь в виду писателя? – переспросила другая, и холодный страх сжал Жени.

– Его самого. Дэнни. Ну, и горяч! Даже я запросила пощады – понимаешь, дорогуша, что это значит.

Они рассмеялись и вышли, дверь захлопнулась с глухим стуком. Жени осталась на месте, будто замороженная.

Тем же вечером она позвонила Лекс в Холиок и, как и предполагала, была приглашена. Она знала, что в этом году каникулы совпали так, что можно было провести Пасху с семьей Вандергриффов. От Пасхи их отделяло меньше недели. Жени пробормотала благодарность и приняла приглашение.

Дайамонд Рок в Западной Монтане совместно принадлежал Филлипу Вандергриффу и его братьям. Имение на 20-ти тысячах акров земли включало семь строений, конюшни, несколько навесов и японскую пагоду. Пагода была совсем неуместной прихотью на раскинувшемся ранчо; все остальное носило функциональный характер, поскольку располагалось на границе.

Стиль жизни оказался простым и неформальным, как в Топнотче – огромное богатство укрывалось под кажущейся простотой.

Везде, но не в пагоде. Она была построена отцом Филлипа, известным ловеласом, и предназначена, чтобы проводить в ней соблазнительные вечера. Теперь ее редко использовали. Тем не менее, через несколько часов после приезда, Пел пригласил Жени прогуляться к пагоде.

Он говорил обо всем, но прежде всего о том, что казалось ему самым важным – о выборах 1964-го года, на которых Кеннеди должен был баллотироваться на второй срок: как перевыборы повлияют на его, Пела, карьеру, не пошлют ли его в Западную Европу во время второго срока Кеннеди.

В предвечерних сумерках небо окрасилось пунцовым цветом. Жени слушала, что он ей предлагал: богатство, надежный брак с преуспевающим дипломатом, легкую жизнь, блеск высшего общества.

Имение убегало за горизонт. И оно было лишь одним из тех, какими владели Вандергриффы. Дома по всему миру и круг друзей, способных влиять на мировое мнение. Мег и Филлип лишь три дня назад вернулись с ранчо Джонсонов недалеко от Остина в штате Техас, где они гостили у вице-президента и леди Берд Джонсон.

Пел подвел Жени к пагоде. Никакого блеска в Пеле не было, его серьезность успокаивала и казалась милой. Когда он поцеловал ее и погладил по волосам, Жени подумала, что сможет забыть Дэнни. И с горячностью ответила на его второй поцелуй, но, увидев светящееся от радости лицо юноши, ощутила вину – он решил, что она дала ответ.

Придя к обеду, они нашли Лекс, вышагивающей в столовой. Ее одежда была в беспорядке, и она казалась явно возбужденной. Во время еды она оставалась напряженной и беспокойной. Порой она забывала, о чем говорила, и недосказанные предложения повисали в воздухе, как оборванные струны.

Позже, когда Жени поднималась с ней наверх, Лекс пробормотала:

– А что ты чувствуешь от того, что такая красивая?

– Я никогда об этом не задумывалась.

– Никогда, – повторила Лекс, идя впереди. Я тоже никогда не задумывалась, что значит быть богатой, пока меня об этом не спросила женщина, всю жизнь работавшая до десятого пота. Каждому судьба назначает, кем должен быть, – последние ступеньки она одолела бегом и отказалась открыть дверь Жени.

* * *

Жени подозревала, что внимание Пела к ней, хотя бы отчасти, стало причиной плохого настроения Лекс и хотела, чтобы он скрывал это. Но юноша был влюблен и не замечал несчастий сестры.

За завтраком Лекс поинтересовалась вслух, не отправиться ли им с Жени на следующий день в поход. Услышав предложение, Жени просто подпрыгнула:

– Здорово! Только мы вдвоем. Я захватила походные ботинки…

– А что скажешь о лошадях? Ты когда-нибудь забиралась на лошадь?

– Два раза в жизни, – и заметив выражение, появившееся на лице Лекс, быстро добавила: – Не дождусь, когда удастся попробовать снова.

Лекс слегка улыбнулась:

– Ну, хорошо. Завтра.

Они выехали из конюшни с первыми лучами солнца и направились по темному полю, запятнанному зеленью наступающей весны. Девушки начали с шага, чтобы дать возможность Жени попривыкнуть к лошади, но уже в начале дорожки, уводящей в горы, перешли на рысь.

Они скакали рядом, кроме тех мест, где дорожка сужалась, и тогда Лекс уходила вперед. Из кустов и с деревьев взлетали птицы. Багряная вспышка полета, лазурный перелив крыльев сойки. На проталинах бледно-желтый утесник покрывал землю.

Девушки пели на скаку, и иногда окружающие их скалы отвечали эхом. У узкого водопада они остановились, чтобы выпить воды у его подножия.

После двух часов езды ягодицы Жени казались расплющенными и горели так, будто с них содрали кожу.

– Скоро протру себя до скелета, – пожаловалась она Лекс.

– Вот что значит быть костлявой, – ответила подруга. – Хочешь, остановимся?

– Я не костлявая и не хочу останавливаться. Просто думала, тебе будет интересно узнать, что от моего зада ничего не осталось.

– Позабудь обо всем, – пропела Лекс и хихикнула.

Через двадцать минут Жени уже не ощущала боли. Она приспособилась к движениям и слилась с ритмом лошади.

– Вон там, – указала Лекс направо, – дом Теда, лесника.

Низкое строение так укрывалось в ландшафте, что Жени его бы не заметила.

– Как здесь здорово жить! Как будто в естественной норке. А чем занимается Тед?

– Объезжает все вокруг. У него есть рация на случай, если что-нибудь случится.

– Случится? Здесь? – Жени не могла себе представить, что здесь может что-нибудь произойти.

– Пожары – это случалось. Пропажа лошадей. Заблудившиеся скалолазы. Хочешь с ним познакомиться?

– Не сейчас. Ни с кем не хочу встречаться.

– Правильно. Только мы вдвоем. Осилишь галоп?

– Без сомнения.

– Ослабь повод. Нам туда.

Лишь в середине дня они спешились. К тому времени даже у Лекс сводило ноги.

– А что же с тобой? Ковбой, не способный поймать и котенка?

– Подожди, – Жени уже разминалась, растягивая сведенные мышцы спины и ног. Лекс занялась тем же. Через десять минут они уже достали удочки и забросили их в реку.

Лекс поймала форель, достаточно большую для двоих. Девушки вернулись в лагерь, почистили рыбу и развели огонь. Поджарив форель, они съели ее с батоном все еще свежего с утра хлеба. Выпили бутылку вина с местными яблоками и местным чедером и закончили трапезу плиткой шоколада.

– Так вкусно я еще никогда не ела, – заявила Жени. Небо стало сереть. Как усыпляемый хлороформом больной… подумала она и попыталась вспомнить слова. Они были не искусством, а жизнью, реальнее, чем на улицах любого города. Здесь среди концерта насекомых в сопровождении ударника ломающихся веточек и шелестящих листьев. Вершины гор возносились к небу, но не вонзались в него, как небоскребы, а обнимали. Жени лежала на спине, засунув руку под голову. Маленькой она часто смотрела в небо до боли в глазах, стараясь проникнуть взглядом вглубь. Ничего. Она попыталась разглядеть, как выглядит ничего. Сосредоточилась на одной точке, пока не почувствовала рези в глазах. Глаза Бернарда напоминали небо.

Лекс устроилась рядом.

– Здорово. Сбежать ото всего.

– М-м, – лениво согласилась Жени, хотя ее умиротворение проистекало совсем от других причин. Не убежать ото всего, а слиться со всем.

– Здесь, в горах, все равны, – продолжала Лекс. – Бедные и богатые. Красивые и отвратительные. Все это здесь неважно, – она села. – Жени? – посмотрела на лицо подруги, будто видела его впервые. – Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, Лекс. Как хорошо, что ты придумала это путешествие.

Лекс нахмурилась.

– В Холиоке… – начала она.

– Подожди. Не говори ничего, – листья справа мерцали, как огромные сероватые жемчужины. Вставала луна. Жужжа, в сумерках перекликались насекомые.

Но в Лекс ощущалось беспокойство. Она не легла вновь.

– Жени, – принялась она снова. – Я рассказывала тебе о подруге в школе. Илоне.

– Тренеру по баскетболу?

– Да. Я ее очень люблю.

– Прекрасно.

– Нет, – в свете луны и звезд Жени увидела, как Лекс нахмурилась. – С ней я поняла, почувствовала. Осознала, черт возьми, что люблю тебя одну.

– Я рада, – но настойчивость в голосе Лекс показалась Жени неуместной. – Ты ведь и Пела любишь.

– Конечно, но это не…

– Тебя беспокоит, что он… как бы это сказать, – Жени села. Когда-нибудь это все же выйдет наружу. Ей не хотелось разрушать очарование вечера, но лучшего времени не придумаешь. – Ну, что он интересуется мной. Даже больше, хочет, чтобы я вышла за него замуж.

– И ты выйдешь? – голос Лекс сделался резким.

– Конечно, не теперь. Не знаю. Он точно такой, как ты о нем рассказывала. Добрый, умный – совсем не марсианин, – Жени улыбнулась, но лицо Лекс оставалось напряженным.

– Ты его любишь?

– Нет, – честно ответила она. – Не той любовью, но он мне нравится, и когда-нибудь мы сможем стать с ним счастливы.

– А как же со мной?

– Если не выйдешь замуж, живи с нами.

– Только и всего? Жени, ты как лошадь в шорах ходишь по кругу. Я никогда не выйду замуж. Никогда! – она с горечью подчеркнула последнее слово. – И никогда не смогу жить с вами. Разве ты не понимаешь?! Это будет слишком тяжело, невозможно…

– Тогда не думай об этом. Может, я и вовсе не выйду замуж. Во всяком случае, это случится не скоро – надо доучиться в колледже, кончить медицинскую школу, интернатуру, разобраться с гражданством. Да к тому времени я стану старухой. Все шансы за то, Лекс, что я тоже никогда не выйду замуж. Слишком уж много всего предстоит сделать. На самом деле мне нужен вовсе не муж, а жена. Кто-нибудь, кто бы заботился обо мне, пока я не стану врачом, а потом разогревал бы мне обед, когда я прихожу с операций.

– Я могу этим заняться.

– Ты? А с каких это пор ты научилась вести домашнее хозяйство?

– Я и не умею, – она впервые улыбнулась. – Найму служанку.

– Это мне, наверное, требуется больше мужа – экономка. А что у тебя, Лекс? Как думаешь жить после колледжа?

– А разве после колледжа будет жизнь? – весело спросила Лекс.

– Ладно, – Жени не хотела настаивать. Она собиралась поговорить о себе и о Пеле и теперь чувствовала облегчение отчасти оттого, что ей это удалось и все выплыло на свет, отчасти потому, что Лекс не стала подталкивать ее к свадьбе. Мег была всецело за нее, Жени это знала, и Филлип, вероятно, тоже. Подчас вступление в эту семью девушке казалось неизбежным – хотя, может быть, не сейчас, а в будущем. Но теперь, сразу после Дэнни, она не была к этому готова эмоционально. Реакция Лекс давала ей отсрочку – пока она сможет выбросить все из головы.

Пламя стало угасать.

– С ним что-нибудь сделать?

– Не надо, – отозвалась Лекс. – Прогорит само Забавно наблюдать, как умирает огонь.

– А мы тем временем отправимся спать? Лекс, я должна тебе признаться…

– В чем? – подруга подалась вперед.

– Я ужасно вымоталась. Давай-ка ложиться.

– Я хотела тебе сказать…

– У нас целый день впереди.

– Хорошо, – Лекс казалась такой разочарованной, что Жени решила уступить:

– Давай залезем в спальные мешки и перед сном поболтаем.

Они разулись, расстегнули бюстгальтеры, но остались прохладной ночью в одежде. Потом положили рядом спальные мешки, раскрыли молнии и залезли внутрь.

Очутившись в тепле, Жени сразу задремала. Голос Лекс слабо доносился до нее, будто с большого расстояния, но отвечать не было сил. Жени то глубже проваливалась в сон, то возвращалась к яви, как вдруг почувствовала, что кто-то трется об нее. Она моментально проснулась. Но это оказалось не животное, а всего лишь Лекс, которая подкатилась к ней и целовала ее.

– Лекс, – пробормотала Жени и снова задремала.

– Дорогая, – Лекс взяла ее голову в обе руки. Стала целовать ее в рот.

Жени машинально ответила поцелуем. Лекс поцеловала снова.

– Нет, – повернулась Жени.

– Да, – прошептала Лекс. – Да, дорогая, ничего не делай. Просто лежи, как лежишь. Я люблю тебя.

– Лекс, но…

Пальцы поглаживали ее щеки, спустились по шее к груди. Нежно, не нажимая, успокаивающе и ободряюще – не как мальчишки: грубо и настойчиво, а любяще, лаской женщины.

– Нет! – Жени схватила подругу за запястье и сбросила с левой груди.

– Позволь мне, – мягко упрашивала Лекс. Ее губы оказались рядом с губами Жени. Протестуя, та открыла рот, и язык Лекс проскользнул внутрь, начал шарить, словно маленький зверек в поисках пищи.

Жени оттолкнула подругу.

– Пожалуйста, Лекс, не надо, – проговорила она, как только освободился ее рот.

Лекс замерла и тихо лежала, обняв Жени.

– Я хотела сказать тебе… Когда я была с Илоной, я поняла, что я люблю тебя. Я любила тебя все эти годы.

– Лекс, пожалуйста. Я тебя люблю. Ты моя единственная подруга…

– Ты говорила, что тебе нравится, как я выгляжу.

– Да, да, Лекс, ты мне нравишься, но, пожалуйста, не продолжай с этим. Я не могу.

– Ты когда-нибудь занималась любовью с женщиной?

– Нет.

– Тогда ты не знаешь. Мы женщины, и мы вполне можем друг друга любить. Целиком, по-настоящему.

– Я не могу. Пожалуйста, иди к себе в мешок.