Текст книги "Лица"

Автор книги: Джоанна Кингсли (Кингслей)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 40 страниц)

Утро прошло в ответах на телефонные звонки, назначении визитов, утешении больных и приеме сообщений.

В половине первого, на полчаса раньше назначенного, пришел Сильвестр ди Марко. Это был молодой человек с опущенными книзу кончиками усов и искалеченной в станке рукой. Усевшись напротив Жени, он стал разглядывать ее из-под пышных бровей, которые так подходили к его усам.

Под его пристальным взглядом она почувствовала себя неуютно.

– Не желаете журнал? – предложила она.

– Лучше посмотрю на вас, – улыбнулся он. – Вы самая красивая девушка, каких я только встречал. Может, я покажусь невоспитанным, но не беспокойтесь, я человек семейный. Двое малышей и чудесная женушка. Вот… – он полез в карман, достал бумажник и сумел вынуть одной рукой из него фотографию. – Вот они.

Жени вздохнула с облегчением. По виду Сильвестр ди Марко не мог осилить гонорара доктору Ортону, недоумевала она.

Молодой человек сам ответил на этот вопрос.

– Доктор Ортон – парень что надо. Встретился с ним, когда меня привезли на скорой помощи. Он только глянул и сказал, что мне нужна пластическая операция. Я хмыкнул и пробормотал вроде того, что я не королева красоты и буду премного доволен, если просто смогу работать рукой. За страховку много не дадут. Видишь, я правша, а большие деньги платят, когда вовсе не можешь работать.

Но доктор не обратил внимания, пошел себе в операционную, а потом, уже в больнице, осмотрел меня и сказал, что хочет сделать небольшую коррекцию, когда руку вылечат. И через несколько месяцев сделал – бесплатно, просто так! Не мужик – король. Жена связала ему свитер.

Позвонили из больницы и сообщили, что доктор Ортон задерживается на операции.

– Подожду, – великодушно согласился Сильвестр.

И следующая пациентка Ернель Сосюр решила тоже подождать. Она была тридцатитрехлетней гаитянкой, служила в доме и сильно обожгла лицо и шею от взорвавшейся скороварки. В карточке карандашом стояла пометка: «Гражданство неизвестно».

Не понимая, что это значит, Жени разыскала в лаборатории Джилл, где та просматривала анализы крови.

– Ернель в стране нелегально, – объяснила сестра.

– Как и я? – удивилась Жени.

– У нее нет разрешения на работу, она не пользуется страховкой и не обладает никакой социальной защитой. Говорить с ней трудно. Она знает по-английски всего несколько слов, а я не сильна во французском, хоть и изучала его в колледже. Но она понимает. Ернель работала в доме супругов по фамилии Шумакер. А у самой у нее дома двое детей: сын-подросток и маленькая дочка. Они с матерью в Порт-о-Пренсе, и большую часть зарплаты она отсылает туда.

– Доктор Ортон лечит ее бесплатно?

– Что-то вроде этого. Хотя и попросил Шумакеров о небольшом возмещении. Ну да ладно. Хуже, что на темной коже, как у Ернель, обычно остаются шрамы. А она – красивая женщина.

Жени вернулась в приемную и тепло улыбнулась гаитянке. Но та не ответила. В сетке шрамов, ее глаза смотрели вглубь себя.

Из больницы снова позвонили. Доктор Ортон выехал к себе в кабинет. Он опаздывал на два часа. Приемная была полна ожидающих, и Жени велели пропускать больных в том порядке, в каком они пришли, но двое пациентов запротестовали. Одна – броской внешности актриса, месяц назад доктор Ортон нарастил ей грудь и теперь назначил визит, проверить, как идет заживление. Она спешила на прослушивание; в четыре ей надо было уходить. А другой – вице-президент юридической фирмы, загорелый до черноты мужчина в светлом, серо-голубом, деловом костюме. Он пришел на предварительную консультацию по поводу удаления мешков под глазами.

И все же первый день работы с больными подошел к концу.

И в семь, пружинящей походкой, почти подпрыгивая, Жени поспешила домой. Шел мелкий дождь, но перед нею простирались радужные, как отблески солнца на воде, надежды: она будет лечить. Станет как доктор Ортон, как Эли. В мире нет ничего более важного, как возрождение жизни.

Соня по-прежнему чувствовала себя лучше. Улучшение состояния вызвало желание принимать лекарства, особенно наркотики, прописанные в случае угрозы боли. Григорий стал расчесывать волосы; как-то даже выпрямился.

Ремиссия придала силы всем. Жени казалась неутомимой. На работу она приходила еще до Джилл, на ланч тратила не больше двадцати минут и засиживалась вечерами допоздна.

На третью неделю доктор Ортон разрешил ей поехать с ним в Маунт Зион. В больнице поручил Жени сестре, показавшей подопечных, комнату для медперсонала, игровую, лечебные кабинеты и даже кухню. Жени ощутила домашнюю атмосферу, созданную специально для детей, но основное ее внимание привлекли сами малыши: в бинтах, в креслах-каталках, к хрупким тельцам присоединены капельницы, снабжающие организм поддерживающими жидкостями, дренажные трубки очищали открытые раны…

Дети были сильно изуродованы. У одних недоставало рук, у других ног, у третьих, наоборот, на искривленных руках лишние пальцы. У многих черепа так нелепо деформированы, что казались головами снеговика. Кожа лиловато-синяя или пепельно-серая.

Сестра вела ее мимо группки только начинающих ходить, и вдруг Жени отшатнулась к стене игровой комнаты: ее обуял ужас, стало дурно от чудовищной несправедливости, сотворенной по отношению к этим детям людьми, еще в прежнем поколении развязавшими войну, когда эти дети не были еще рождены. Войну ее отца.

Она глядела на них, и сердце подступало к горлу. Она силилась не закричать. Мальчик постарше подошел к ней – лет тринадцати или четырнадцати. Его лоб был выперт, а остальная часть лица будто съежилась. Пелена, застилающая радужную оболочку глаз за стеклами очков, говорила о его слепоте.

– Леди, – обратился он к Жени. – У вас есть какие-нибудь книги?

– Книги? – вопрос застал ее врасплох. – Какие книги?

– Все равно. О полетах. Про звезды. Романы, стихи. Люблю читать.

Таких толстых стекол очков, как у него, Жени еще никогда не видела.

– А тебе не трудно? – тихо спросила она.

– Да, – признался мальчик. – Я выучил азбуку слепых, и когда зрение пропадет, я смогу ощущать слова. Но пока свет не померк, хочу прочитать как можно больше.

– Я принесу тебе книг, – пообещала Жени, изо всех сил кивая ему головой.

– Спасибо, – улыбнулся мальчик. – Меня зовут Джордж. Имя мне дали по американскому отцу.

– Джордж, – повторила она. По русски Георгий. – Если хочешь, я буду приходить и тебе читать.

– Очень. Я еще сам могу читать, но буквы будто в тумане.

За его спиной стояла маленькая девочка, ее лицо было полностью забинтовано – только узенькие щелки позволяли дышать и видеть.

– Ты мама? – спросила она Жени, по-прежнему прячась за Джорджа.

– Нет, – ответила Жени. – К сожалению, нет.

– А ты можешь мне сделать как мамочка? – ребенок решился сделать шаг.

– А как?

– Омнятиэловать.

– Обнять и поцеловать, – перевел Джордж.

Жени наклонилась и погладила ее по волосам – единственной непокрытой бинтами части головы. Сколько еще времени личику девочки придется обходиться без поцелуев? – думала она.

Настало время уходить, и Жени показалось, что в больнице она пробыла всего лишь несколько минут. По дороге обратно, в машине она спросила доктора Ортона, нельзя ли ей приходить к детям по выходным?

– В свое свободное время? – переспросил врач.

– Пожалуйста! Мне еще столько нужно узнать.

Что-то вроде улыбки промелькнуло на широком лице врача.

– Хорошо, – хрипло ответил он. – Я устрою вам пропуск.

Он высадил Жени у дома, а сам отправился к себе в кабинет, и Жени поняла, что Джилл в их первую встречу была права: доктор Ортон редко оставался без работы. Его неутомимой энергии хватало на пациентов, на хирургов, на медицинские общества, на чтение, на статьи и обучение других.

Он был предназначен восстанавливать лица и тела и умел растягивать, расширять и удлинять каждый день, чтобы урвать для своей цели лишний час.

За ужином Жени рассказала Соне и Григорию о детях Хиросимы – жертвах пагубной мутации, происшедшей задолго до их рождения.

– Война – самая страшная и долгая из всех болезней, – произнесла Соня.

Жени посмотрела на нее: Сонино собственное тело было изъедено болезнью, измучено болью.

– Ты удивительная женщина, – восхитилась она. Соня преодолеет рак силой воли. Должна.

Жени рассказала о девочке с забинтованным лицом, о Джордже, чье мужество глубоко ее тронуло.

– Бедные ребята, – кожа Сони сделалась пепельно-серой.

Жени и Григорий вскочили, отвезли ее в спальню, уложили в кровать. Позвонили врачу.

– Срочно, – бросила Жени в трубку оператору и набрала номер больницы.

Кожа Сони темнела, становилась голубоватой…

В этот час ночная сестра не дежурила.

Нехватка кислорода. Где-то был на случай удушья баллон с кислородом. Где? На глаза не попадается. В ванной? Нет, не там. Где же? Помощь нужна сейчас. Врача ждать? Нельзя. Скорую помощь? Тоже. Там в шкафу. На полу.

Жени схватила баллон, нащупала клапан и приложила маску к Сониному рту, пустила кислород… Соня вздрогнула, вобрала в себя воздух… Задышала… Сперва дыхание было прерывистым, потом спокойнее и ритмичнее. Лицо принимало естественный цвет. Дыхание нормализовалось. Когда, через пятнадцать минут после вызова, прибыл врач – больная отдыхала. Опасность миновала.

– Служба скорой помощи сообщила мне – я был в машине – и тотчас бросился сюда, – объяснил врач, осматривая Соню. – Не знал, – произнес он через несколько минут, – что больная в опытных руках, – он внимательно посмотрел на Жени. – А ведь вы так молоды.

– Я учусь в медицинской школе, – сказала Жени.

– Может быть, – признал он. – К тому же у вас на плечах сидит хорошая голова, – и он пожал ее руку. Как коллеге.

19

В конце августа Жени получила письмо из Кембриджа от Дэнни. Он рассказывал, что работает над романом, что его стихотворение принято «Поэтическим журналом» и что трудиться дома одному одиноко, но вселяет силу.

«Каждый день я что-нибудь придумываю, – писал он. – И себя тоже».

Жени улыбнулась. Она представила Дэнни в доме родителей, которые поддерживали его во всем, пока он изображал на бумаге слова, и больше ни о чем не просили. Она вспомнила выражение лица Елены, когда та говорила о сыне. Как он счастлив, думала Жени. Родители любят его и поддерживают, и это позволяет Дэнни уверовать в собственную гениальность.

А был ли он гением? Конечно, он плодовит, жизнерадостен, полон всяческих идей и слов. Она почувствовала, что соскучилась. Может быть, поднять трубку и позвонить? – в Огайо, кажется, сейчас раньше по времени – и услышать его голос?

Бессмысленно, возразила себе Жени. Их отношения ни к чему не приведут.

Но как бы это было забавно, подсказывал ей другой голос.

Она вздохнула и продолжала читать.

В последнем абзаце Дэнни писал, что пересмотрел свои взгляды по поводу Хаво. «Я был глух к его сдавленным стонам, слышал только собственные слова. Знаю. Ты видела, а я нет. Но теперь понимаю, что физический недостаток служил ему поддержкой, на которую он мог опереться, когда сомневался в себе. А когда не сомневается в себе шестнадцатилетний юноша? Но это все в прошлом. Теперь ему семнадцать – мужчина в полном соку, и я готов помочь, чем смогу, избавиться ему от этой поддержки. Мои намерения распространяются так далеко, что я собираюсь заработать денег. Пожалуйста, порекомендуй хирурга».

Жени вложила письмо обратно в конверт. На следующей неделе – ее последней рабочей неделе – она посоветуется о Хаво с доктором Ортоном. А теперь настало время почитать Соне: по-русски, из рассказов Толстого.

Поначалу, снова столкнувшись с кириллицей, Жени испытала затруднения. Она говорила, как ребенок, складывающий слова из отдельных звуков и понимающий их смысл, только произнося целиком. Но на третий вечер стала читать свободно – на родном языке так же, как и на приобретенном вновь.

Через несколько страниц чтения Соня засыпала, но Жени продолжала. Стоило остановиться, как глаза женщины открывались и в них угадывалось изумление от наступившей тишины. И Жени читала до тех пор, пока дыхание Сони не становилось ровным, складки на лице разглаживались, и в нем уже не виделось боли.

Человеческий голос, знакомый голос, мягко льющийся потоком слов, действовал успокаивающе, как нежное прикосновение. И Жени понимала, что излечение наступает не только от лекарств, облучения и скальпеля. В медицине важно – сострадание.

«Сострадание, – думала она, шагая в понедельник на работу, – и выделяет доктора Ортона из числа других хирургов». Утро было необыкновенно прозрачным: воздух будто вычистили, небо по-настоящему голубое, а не серое, листья и трава переливались всеми оттенками зеленого – от лазурного до изумрудного. Стекла и зеркала витрин подмигивали солнечными зайчиками.

Как источник с минеральной водой, искристый воздух возбуждал Жени. Казалось, наполнял надеждой городские улицы. Она чувствовала, что счастлива – все обернулось к лучшему. Если бы лабораторию не закрыли, она не оказалась бы летом рядом с Соней, не встретила бы доктора Ортона и детей Хиросимы. «Серебряные облака с оборками. Ночь на день…», – пыталась вспомнить она поговорку. Она умудрилась даже заработать две зарплаты – недельную компенсацию от профессора Дженсона и деньги у доктора Ортона.

Мурлыкая что-то себе под нос, она вошла в приемную. Через десять минут зазвонил телефон. На другом конце провода оказался Эли. Утро складывалось поистине сказочным.

– Звоню, чтобы тебя поздравить, – произнес он. – Доктор Ортон сказал, что у него нет жалоб, что на языке смертных означает: ты просто образец работоспособности.

– Хочу вас поблагодарить, – начала Жени, но Эли ее перебил:

– Услуга за услугу. Сегодня вечером ты ужинаешь со мной.

– Ну, если в качестве услуги, – усмехнулась Жени.

– Я за тобой заеду, – и положил трубку, прежде чем она успела сказать, что ей нужно наведаться к Соне.

Кроме того вечера, когда Жени ужинала с Бернардом, все вечера она проводила с Соней. Но сегодня – позвонила домой и сообщила Григорию, что ей необходимо встретиться с пластическим хирургом. – По делу, – прибавила она.

– Лучше для развлечения, – ответил Григорий. – Молодые должны развлекаться, а за моей Сонечкой я присмотрю сам.

Жени пришло в голову, что они с удовольствием могут провести вечер вместе, и это успокоило, пока она в ожидании вечера плыла сквозь заботы дня.

Ближе к концу работы вышла умыться, а вернувшись, опять позвонила домой. То, что она услышала, ей не понравилось. С Соней снова случился припадок, дыхание было затруднено…

– Приезжал ее врач, – сообщил Григорий. – Сделал укол. Теперь все хорошо. Она спит, как ребенок.

– А как дыхание?

– Не хуже, чем у тебя.

– Мне отменить?..

– Глупости. Иди со своим хирургом.

– Я не поздно, – пообещала Жени.

– Приходи попозже. Не спеши. Порадуйся вечеру. Здесь все спокойно.

Жени положила трубку и, улыбаясь, вышла из приемной. Эли как раз входил в здание. Он взял ее за обе руки и посмотрел долгим взглядом.

– Выглядишь красавицей, – проговорил он, и она вспыхнула. – Доктор у себя?

Жени отрицательно покачала головой.

– Я хотел уважить его, зайти, но раз так, пошли, – он выпустил ее руки.

Жени вернулась за сумочкой и попрощалась с Джилл, та буквально рванулась из-за стола, чтобы хоть краешком глаза посмотреть на знаменитого хирурга, и все же опоздала: входная дверь уже закрывалась за ними.

«Феррари» Брандта был припаркован у пожарного гидранта, как раз напротив дверей кабинета Ортона. Ослепительно белая с черными накладками, машина Эли очень подходила платью Жени, будто она специально оделась для рекламной фотографии.

– Великолепно, – одобрил Эли ее черно-белое платье, разглядывая его на фоне темной кожи сиденья.

Как выпущенный из клетки тигр, он прорывался в потоке машин. Жени затаила дыхание, костяшки пальцев побелели.

– Ты не боишься, что я так еду?

– Да нет, – голос сорвался, когда ее качнуло влево и она едва удержалась, чтобы не навалиться на Эли.

– Это у меня в крови, – рассмеялся врач. – Привык вот так гонять машины. Хотя профессионально заняться этим никогда не хватало времени. Иногда просто не могу совладать с собой. А при таком движении зверею – становлюсь тореадором за рулем. Хочу поиграть со смертью.

– Чувствуется, – согласилась Жени, закрывая глаза: огромная бетономешалка промелькнула перед их носом.

Эли резко затормозил напротив неказистого здания, неподалеку от въезда в туннель Линкольна.

– «Джордано», – объяснил он. – Наружность так себе, зато еда превосходная.

Они прошли по коридору налево, мимо кухни. Тучная хозяйка – женщина с маленькими усиками и двойным подбородком, пропела имя Эли. И врач остановился обменяться с ней рукопожатием. Потом прошли в небольшой внутренний дворик, здесь на столиках, покрытых клетчатыми скатертями, стояли – в бутылках из-под «Киянти» – свечи. Они сели, а напротив – на фоне задней стены кирпичного дома, на бельевых веревках сушились пестрые одежды. «Бернард никогда бы не пошел в такое место», – подумала Жени.

Официант, сын владелицы заведения, воздел глаза к небесам, когда Эли представил ему Жени.

– Мадонна! – воскликнул он, призывая Деву Марию, чтобы та засвидетельствовала совершенство собственного пола.

– По-моему, он тебя одобрил, – сухо произнес Эли. Официант удалился с заказом.

– А как ты нашла доктора Ортона?

– Замечательный человек. Самый самоотверженный врач из всех, каких я только встречала, – и она рассказала Эли о своем посещении детей Хиросимы в Маунт Зион и о больных доктора Ортона, не способных заплатить за лечение.

– Билл – удивительный человек, – согласился Эли. – Но никогда не станет миллионером.

– А зачем ему им быть? – заступаясь за врача, ощетинилась Жени. – Работа его удовлетворяет. И это очень важная работа, – она понимала, что смуглый загар Эли и его выгоревшие волосы говорят о многих часах, проведенных на пляже или в шезлонге на палубе яхты. А может быть, об игре в теннис. Часы и дни приятного времяпровождения. И «Феррари» тоже. Роза Борден называла Брандта звездой. Филлип Вандергрифф – выбрал в качестве лучшего пластического хирурга, услуги которого можно купить за деньги. Эли Брандт был врачом для богатых.

– Да, – грубовато ответил он. – Тебе понравился соус?

– Хороший, – соус слегка сдабривал гноччи.

Она по-прежнему испытывала раздражение.

– Билл Ортон – настоящий характер, – продолжал Эли. – Мы все его, конечно, любим, но зовем Вильгельмом Завоевателем.Он не от мира сего и воюет за собственную Цель.

– А что в этом плохого?

– Ничего, дорогая. В этом его призвание. А полное погружение в работу означает только то, что ему некогда жить. Хотя по тому, сколько он делает, Билл уже трижды мог стать миллионером.

– Ему не нужны миллионы, и я не понимаю, что вы подразумеваете под словом жить? Разве его жизнь не лучшее, что может быть?

Он пригляделся к губам Жени. Сегодня они были лишены помады.

– Я говорю о том, что именуется «хорошей жизнью». Знаешь, – это вино, женщины, реактивные самолеты, – Эли улыбнулся.

– Это не то, к чему должен стремиться врач. Обязанность врача лечить…

Улыбка Эли внезапно угасла:

– Постой, – перебил он Жени. – Нечего меня упрекать. Долгие годы я занимался тем, что ты называешь «лечением». Время от времени даже делал открытия, которые кое-кому приносили пользу…

– Извините, – Жени потупила глаза. Злость ее испарилась, и она почувствовала себя глупо. Репутацию Эли создало не богатство и не его умение управлять гоночным автомобилем. Его уважали как ведущего в стране пластического хирурга – и не пресса и богатые, а его коллеги. Она вспоминала лекцию Эли в Бостоне, почтительные лица окружавших его студентов. Его собственное почитание. Эли Брандт был работоспособным творческим хирургом.

Он похлопал ее по руке:

– Все в порядке. Мне нравится твое настроение. Я совсем устал и позабыл, что ты еще и не начала обучение. Благородное призвание, идеалы Гиппократа. Ты права, Жени. Без этого чувства не стоит заниматься нашей профессией, – он улыбнулся. – Мир?

Все еще растерянная, она кивнула.

– Славно. Дело в том, что у нас с доктором Ортоном разные темпераменты. Я тоже предан работе, все это так, но она не означает для меня целиком всей жизни. Я, что ли, более страстный, чем Билл. Люблю деньги и то, что можно на них купить. Славу тоже. Меня тешит, что я известен за пределами профессионального круга. Может быть, в твоих глазах я кажусь поверхностным…

– Нет, нет.

– В любом случае врачи так же отличаются друг от друга, как и их пациенты. Пятнадцать человек могут болеть одной и той же болезнью, но в каждом из них она проявляется по-своему. В комнате, набитой пластическими хирургами, не найдешь двоих, кто вел одинаковую жизнь или обладал бы одними и теми же политическими убеждениями. Общее у них только то, что они наслаждаются тем, что делают. Или до известной степени когда-то наслаждались.

– Понимаю.

– Ну, хватит лекций. Как мясо?

– Пальчики оближешь. Эли… – Жени помолчала, вилка застыла в воздухе, потом вновь опустилась на тарелку. – Спасибо, что порекомендовали меня. Эта работа, точно сон.

– Я надеялся, что она такой и окажется. Представить не могу, чтобы кто-то лучше Билла смог ввести тебя в нашу профессию.

Эли Брандт был так многогранен.

– Не считая вас, – сказала Жени.

– Ты славная девушка, – глаза врача остановились на ее губах.

– Уже не девушка.

Хирург рассмеялся, оторвал глаза от губ, разглядывая все ее лицо.

– Ну хорошо, молодая женщина. Но достаточно молодая, чтобы годиться мне в дочери.

– Нет!

– Да, – мягко настаивал он. – Тебе известно, что у нас с Алисой нет детей. Но если бы они родились, то были бы как раз твоего возраста.

– А ваш брак… счастливый? – Жени от смущения опустила глаза.

– Не уверен, что знаю, какими бывают счастливые браки. Мы с Алисой привыкли друг к другу. Наш союз вряд ли основан на страсти. Не думаю, что когда-нибудь я был влюблен в Алису, но я ей предан. Долгие годы она мне помогала. Она во мне нуждается, и взамен я плачу ей верностью, – своеобразной, подумал он про себя. Но всегда, даже в периоды своих загулов, он оставался верен их браку. Жени же не та девушка, с которой можно поиграть и бросить. Слишком для этого необыкновенная.

Он попросил счет.

Жени думала, что пригласит его к себе, – когда он подвез ее к дому. Предложит коньяк или портвейн. Еще не поздно.

Но Эли не выключил мотор, только наклонился и поцеловал в щеку.

А Жени посмотрела на окна вверх. Везде горел свет. Она открыла дверцу машины и выскочила наружу. Что-то было ужасно не так.

Свет во всех комнатах, как будто в разгаре вечеринка. Но дом пуст. Жени рванулась вверх по лестнице к Сониной двери. Распахнула – на кровати никого. Постель аккуратно прибрана. Рядом изможденная Бетти:

– Ее нет, мисс Сареева.

– Где же она? Где?

– Нет, – отрывистое движение кисти пояснило значение сказанного. – Ушла. Угасла. Ее забрали. На скорую помощь. Но слишком поздно. Старались изо всех сил. Но она умерла по дороге в больницу.

Глаза Жени блуждали. То останавливались на аккуратно застеленной кровати, то вновь скользили к лицу Бетти. До нее все еще не доходил смысл слов.

– А Григорий?

– Уехал с ней. Его, наверное, скоро привезут. Бедняга.

– Бедняга, – эхом отозвалась Жени. Плечи вздрагивали. Грудь сдавила тяжесть одиночества.