Текст книги "Лица"
Автор книги: Джоанна Кингсли (Кингслей)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 40 страниц)
Ничего о Георгии. Дальше письмо было о предстоящей свадьбе. Не будет ли Женя так добра, не намекнет ли, что она хочет получить в подарок? Наташе трудно представить, что ей нужно. А если Женя с мужем соберутся в Израиль, не надо тратиться на гостиницу – они всегда могут остановиться у нее в кибуце.
Жени прочитала письмо и не испытала никаких чувств. Мать писала словно с другой планеты. Послание незнакомки.
Письмо, не приносящее удовлетворения. Где новости об отце? Знает ли что-нибудь о нем Наташа? Может быть, он исчез? Умер?
Нет. Жени была уверена, что узнала бы об этом каким-нибудь образом. Ее отец жив, где бы он ни находился. Даже в тюрьме.
Жени оттолкнула письмо. Однажды она начнет поиски отца. После того, как получит гражданство – Пел уверил ее, что это произойдет самое позднее, когда она станет его женой. Тогда, используя свои связи, Пел ей поможет – и они найдут отца.
Вечером, в обычное время, позвонил Пел, и она сообщила, что получила от матери весть.
– Замечательно, пусть прилетает к нам на свадьбу.
Жени представила мать среди Вандергриффов и их друзей. Чужая. Всем. Даже ей.
– Нет, – ответила она.
– Но это же нехорошо. Нужно, чтобы и с твоей стороны кто-нибудь был.
Она представила толпу людей – со стороны жениха. С кем пойдет она об руку? Кто подведет ее к Пелу, к алтарю?
– Почему бы не попытаться позвонить ей в Израиль? Может быть, если ты…
– Нет! – она хотела, чтобы на свадьбе был ее отец. Отец и брат. Отец, который отправил ее сюда.
Пел приехал в следующие выходные, а через две недели Жени полетела в Нью-Йорк. Они виделись по крайней мере дважды в месяц, обычно попеременно: то в Нью-Йорке, то в Бостоне. Иногда Пел еще прилетал, чтобы поужинать с ней.
Она чувствовала, что ему трудно, что их разлука влияет на него сильнее, чем на нее. Ее постоянно окружали люди, и она вся была погружена в работу, и когда, как обычно, в шесть часов, звонил Пел, Жени вдруг понимала, что не вспоминала о нем целый день.
Но услышав его голос, осознавала, что соскучилась по будущему спутнику, лучшему своему другу.
На пасхальные каникулы она приехала в Нью-Йорк. Ходили в Центральный парк смотреть, как катают яйца, гуляли среди детей и их родителей, взявшись за руки, и ощущали себя женатой парой.
Через две недели они уже бродили по бостонским садам, убегающим от «Ритц-Карлтона», но, в ожидании предстоящих экзаменов, Жени никак не могла расслабиться. Первый из них предстоял чуть больше чем через неделю.
Пел улетел из Бостона раньше обычного – на пятичасовом рейсе. Как всегда, взял такси и, прежде, чем ехать в аэропорт, высадил Жени возле общежития.
Он уже садился в самолет, когда Жени позвали к телефону:
– Нам нужно кое-что обсудить, – начал Бернард. – Твое официальное положение в качестве моей подопечной.
Звонок застал ее врасплох. Ей хотелось бы передать трубку Пелу или притвориться, что связь оборвалась, но рука не слушалась. Она стиснула губы, боясь проронить хоть слово. За закрытыми веками возникла картина библиотеки, в ушах зазвенели отзвуки собственных криков, заглушая голос Бернарда.
– …думаю, нам лучше встретиться.
– Нет, – выдохнула она. – Только не это.
– Повторяю, официально ты – моя подопечная и останешься ею до тех пор, пока тебе не исполнится двадцать один год. Ты не гражданка США или какой-нибудь другой страны, и, наверное, догадываешься, что без моего разрешения не можешь выйти замуж. А я не намерен тебе давать разрешение.
– Почему? – прошептала Жени.
– Плохо тебя слышу. Если ты не согласишься на встречу со мной, я дам указание адвокатам прекратить всяческое финансирование. А это означает для тебя конец Гарварда. Ты вылетишь оттуда, и тебе, как большинству безродных, придется зарабатывать на хлеб собственным потом.
– Но… – что-то подхлестнуло ее мысли, заставило думать логично. Если официально она все еще его подопечная и зависит от него, не значит ли это, что и он обязан выполнять условия сделки, пока ей не исполнится двадцать один год?
А этот возраст наступит всего через несколько недель. Чем тогда может грозить ей Бернард?
– Скоро твой день рождения, – продолжал он. – Тебе будет двадцать. Целый год до того, как ты станешь «свободной женщиной», – Жени расслышала, как он усмехнулся. – Слишком свободной, если угодно. Без положения и без мужа…
Дальше она его не слушала. Сердце подпрыгнуло внутри. Он и в самом деле сказал «двадцать»? Она была почти уверена в этом. Он просто забыл ее возраст, перепутал на год.
Ему, конечно, не трудно проверить. Но если он так уверен, то это не придет ему в голову.
Жени решилась испытать удачу:
– Я встречусь с вами. 11 мая, в конторе вашего адвоката.
Бернарда удивило, что Жени передумала так внезапно. Он стал размышлять, чем это было вызвано, но решил, что она просто поняла, что так поступить в ее интересах, ей нужна его опека и лучше забыть о том прискорбном случае.
Он не станет ее умолять, с удовлетворением сказал он себе. Пусть все идет своим чередом. В течение лета сделает ее своей женой и даст все, что только не пожелает это прелестное создание. Оба они сумеют не вспоминать о его безумии.
Когда память стала постепенно возвращаться и картину за картиной воспроизводить в уме, Бернард ужаснулся тому, что сделал с Жени. Сначала он не хотел в это верить, убеждал, что живые образы, встающие перед глазами – лишь продолжение «болезни».
Но приходилось верить, и стыд обволакивал его, как густой сироп, сковывая движения. Потом он вспомнил, чем кончилось их сражение – как Жени свалила на него лестницу и лишила сознания. Неужели она хотела его убить?
Если так, они были квиты. Но если она просто защищалась, то Бернард теперь в ее руках. Девушка может его шантажировать, а клан Вандергриффов ее поддержит. Ему станут угрожать судом…
Вскоре после Пасхи врач Бернарда объявил, что он совершенно поправился, и в тот же день бизнесмен решил, что женится на Жени – для собственного спокойствия и из-за ее красоты. Его жена будет предметом зависти для всех, но принадлежать – только ему.
Звоня Жени, он ждал отпора – и вместо уговоров стал запугивать. Проверенная тактика – и много раз приводила к успеху.
Бернард с нетерпением ждал 11 мая, когда он упросит, убедит или принудит Жени. В двадцать лет она стала потрясающей женщиной! Хотя и осталась мелковатой.
Адвокат провел его в отделанный красным деревом кабинет, и Бернард понял, что Жени еще не пришла. Через пятнадцать минут он начал нервничать.
– Крепитесь, – юрист слишком уж по-свойски положил ему руку на плечо. – Девушка не придет.
– Что это значит? – сердито спросил Бернард. – Конечно, она придет. Не может не придти.
– Думаю, что может, Бернард, – отозвался адвокат. – Видите ли, вчера Жени исполнился двадцать один год. Она совершеннолетняя.
24
В день свадьбы Жени проснулась в четыре утра и тихо лежала в постели, прислушиваясь к собственному сердцебиению в теплом полумраке. Она думала о своем подвенечном наряде: длинной юбке, цвета слоновой кости, волочащейся за ней, кружевной отделке, облегающих заканчивающихся разрезом рукавах до оснований пальцев. Платье было зимним, купленным для свадьбы в декабре. Для июня шелк был плотен, но оно оказалось слишком красивым. На голове – испанского стиля простая кружевная мантилья.
Бледный свет начинал проникать в комнату: светлые пятна длинными пальцами легли на простыне.
Ей поможет одеться Мег, только Мег, хотя портниха будет рядом, в соседней комнате. Сама Мег наденет темно-бежевое с оранжевым. Эти цвета ей великолепно идут. Со дня смерти Филлипа она похудела, но прежняя живость к ней вернулась, и она выглядела привлекательно, как никогда. Хотя и постарела, думала Жени.
Внешность Лекс тоже стала лучше. Под руководством Мег она научилась обращаться с косметикой, чтобы кожа казалась гладкой и здоровой. И она потеряла несколько фунтов во время длительных прогулок, на которые брала с собой «Phaedo» или «Crito» Платона. Она увлеклась чтением древних, хотя предпочитала об этом не говорить, по-прежнему оставаясь молчаливой. Она как будто жила в своей скорлупе, не замечая мира вокруг.
В шесть тридцать Жени услышала, что в дверь тихонько скребутся, словно внутрь пытается проникнуть кошка или даже мышь. Она встала и повернула ключ.
– Привет, Жени, – за дверью стояла Лекс в легком хлопчатобумажном платье и с босыми ногами. Жени заметила, что подруга уже наложила на кожу грим и вымыла волосы: и теперь они были накручены на толстые розовые бигуди. Лекс отказывалась от услуг парикмахера, приглашаемого Мег в дом.
– Входи, – улыбнулась Жени. Лекс будет прекрасно выглядеть на свадебных фотографиях рядом с Пелом или с ней самой.
Прежде чем войти, Лекс нервно секунду помялась на пороге:
– Я на минуту.
– Садись.
Но Лекс продолжала стоять.
– Давно не была в этой комнате, – проговорила она. – Пришла тебе сказать… – она запнулась, беспомощно взглянула на Жени и начала снова. – С сегодняшнего дня… Да, сегодня… Ты ведь почти… Черт возьми, Жени, надеюсь, ты счастлива… Я надеюсь…
Жени шагнула вперед и обняла Лекс. Подруга отступила, опустила к полу глаза и продолжала:
– Пару лет назад я мечтала, чтобы мы стали сестрами. И теперь мы почти сестры. А прошлое…
– Пусть останется прошлым, – докончила за нее Жени.
Лекс кивнула.
– Но оно не совсем таково – никогда не останется прежним, – Лекс села на стул рядом с туалетным столиком. – Прошлое, Жени, точно ловушка. Я много думала об этом, – Жени пододвинула к подруге свой стул с искристой обивкой. – Да, похоже на ловушку. В один прекрасный день кончается детство, но ты не знаешь когда, и все, что ты не хочешь знать или чувствовать – остается внутри.
Жени подалась вперед, чувствуя, каких усилий стоило Лекс разговаривать с ней вот так.
– Все в порядке, если ловушка закрыта. Но стоит ей чуть-чуть приоткрыться, и все демоны вырываются наружу, – она посмотрела на Жени с мольбой. – Понимаешь, что я хочу сказать?
– Думаю, что понимаю, – кивнула Жени. – Мне самой часто хочется запереть свое прошлое.
– Правда?
– Наверное. Ведь многие это чувствуют. Прошлое есть прошлое, и никто не в силах его изменить. Пустая трата времени, – в первый раз после несчастного случая Жени ощутила себя как в Аш-Виллмотте, когда и ей, и Лекс казалось, что они знают друг друга с детства.
– Конечно. Я не могу вернуть назад отца.
– Тебе его недостает.
Лекс впервые заговорила о Филлипе после его смерти.
– Ужасно, – Лекс судорожно сглотнула. – Когда он был жив, я и не представляла…
– Чего?
– Как мне хочется быть похожей на него. Или заставить его мной гордиться.
– Он тебя очень сильно любил. Очень о тебе беспокоился.
– Все, что я ему приносила, – грустно заметила Лекс, – это беспокойство. Не гордость. Иногда мне казалось, что я его ненавижу. Но это потому, что я не могла ему дать того, что хотела. А теперь – слишком поздно!
Жени поежилась, вспомнив, как с отвращением отстранялась от прикосновений отца. Может быть, и ей слишком поздно пытаться дать что-либо отцу?
Она заставила себя вернуться мыслями к Лекс:
– Пел во многом похож на Филлипа. Может быть, через него…
Лекс кивнула:
– Я думала об этом. Ты очень тонко чувствуешь, ты об этом знаешь, Жени. Будешь хорошим врачом. Теперь мы одна семья. Будешь лечить меня на дому, – она усмехнулась. – Сестра.
– Спасибо, – ответила Жени.
Лекс поднялась и направилась к двери:
– Увидимся на представлении, – в ее голосе вновь зазвучали насмешливые нотки. – Если от возбуждения ты свалишься в обморок, я тебя подхвачу.
– Спасибо, – повторила Жени, на этот раз с улыбкой.
Под звуки органа Эли провел ее через придел к алтарю, где ожидал Пел. Он смотрел на нее, и Жени тоже подняла взгляд на жениха. Эли опустил руку, и Жени удивленно скосила на него глаза, как будто не ожидала здесь увидеть. Потом снова перевела взгляд на Пела. Он явно нервничал, был бледен, и это успокоило Жени. Они застенчиво улыбнулись друг другу и повернулись к священнику.
«Дорогие возлюбленные…» – Жени пыталась сосредоточиться на словах, скользивших, словно нанизываемые на нить драгоценные камни. Она машинально повторяла за ним:
– Я, Евгения Сареева, торжественно клянусь…
Потом заговорил Пел, и они надели друг другу кольца. Жени пришлось помочь Пелу: его руки дрожали и он никак не мог продеть кольцо через костяшку безымянного пальца. Потом они вновь повернулись к священнику, и тот напомнил, что они могут поцеловаться. Повиновавшись, молодожены рассмеялись.
Потом она снова шла через церковь, но на этот раз рука об руку с мужем. Гости вставали со скамей, приветствовали молодых. Впереди всех стояла Мег. Она улыбалась, и по ее щекам катились слезы, и Жени подумала, как Мег, должно быть, скучает по Филлипу. Пел увлекал Жени сквозь море лиц, и ей пришла в голову мысль: «Я замужем». Среди других она выискивала одно лицо, но не находила…
Потом они вышли из церкви под всполохи вспышек и солнечный свет и сели в лимузин. Машина унесла их от фотографов и репортеров, промчала по Парк-авеню, мимо квартиры Вандергриффов, где должны были состояться свадебные торжества. Жени спросила, куда они едут.
– Сюрприз, – ответил ей Пел, с раскрасневшимся от счастья лицом. Мы успеем на свадьбу, сначала немного покатаемся.
Они проехали на юг, почти до самой оконечности Менхэттена, и остановились у официального здания.
Обычно по субботам закрытое, сегодня оно было открыто для них. Жени села на скамью в своем свадебном наряде и кружевной мантилье, и ей стали задавать вопросы. Она отвечала: два сенатора от каждого штата, представительство в соответствии с пропорцией населения, президент избирается электоратом на четыре года. Внезапно она разволновалась: является ли Нью-Йорк столицей штата Нью-Йорк? Вспоминай. Нет, Олбани.
– Поднимите правую руку и поклянитесь на Библии.
Жени поклялась соблюдать законы страны и защищать ее флаг.
– Поздравляем. Теперь вы гражданка Соединенных Штатов Америки.
Стоя рядом с Пелом, Жени испытывала небывалое счастье и дала обет хранить верность новой родине и мужу, с которым сочеталась час назад.
Прежде чем возвратиться обратно, машина объехала весь Манхэттен. Отделенная полосой воды Статуя Свободы возвышалась на острове, и Жени показалось, что каменная леди поднимает факел в их честь.
Свидетельство о гражданстве Государственного департамента выдавалось на руки в понедельник. Жени и Пел поехали вместе в паспортное управление Рокфеллеровского центра и в течение двадцати четырех часов Евгения Сареева Вандергрифф получила американский паспорт.
А через два дня они пересекали Атлантику, чтобы начать свой медовый месяц.
Это была идея Пела – еще одно свидетельство его глубокой и всепонимающей любви. Из Стокгольма они проедут в Финляндию и посетят Круккаласов, которые теперь постоянно жили в загородном доме. Пел продумал все заранее, но хранил планы в секрете до тех пор, пока Жени не получила паспорт.
– Не знаю, что со мной делается, – призналась Жени. – Мне кажется, я таю от счастья.
– Ты врач, – муж тоже не скрывал своей радости. – Тебе лучше знать, что означают эти симптомы.
– Загадочную болезнь, – ответила она со смехом. – В книгах о ней не говорится.
– Что-нибудь серьезное? Излечиться нельзя?
– Уверена, это смертельно.
С посадкой в Копенгагене перелет занял тринадцать часов. В Стокгольме молодожены провели ночь в «Гранд-отеле», а наутро взошли на борт парохода «Сверрестром», совершающего круиз по фьордам к островам Балтийского моря. Судно оказалось скромным, по сравнению с океанским лайнером, но каюта была достаточно просторной и удобной. На выбор предлагалось: три бара с танцами под настоящие оркестры, а обед оказался таким обильным, что Жени не надеялась съесть и малую часть предлагаемых блюд, и это приводило ее просто в отчаяние.
Из двадцати сортов сельди она смогла попробовать только пять. Три блюда из семги, две разновидности устриц, вазы с бледно-желтой икрой, оленина, нарезанная ломтиками тоньше бумажного листа. Выбранные блюда они приносили на столик у окна, смакуя лишь самое экзотическое, а за стеклом проплывали золотистые острова, в паутине солнечных лучей высились скалистые фьорды.
Больше всего Жени поражал свет, северный свет, который она почти забыла, белые ночи детства, ленинградский июнь, когда испытываешь необычайный подъем, от того, что можно допоздна оставаться на улице.
После обеда они поднялись на палубу и долго, обнявшись, стояли у поручней. Вода подернулась зыбью и серебрилась под бледным небом. Острова походили на опаловые черточки и точки.
– Самая прекрасная ночь в моей жизни, – проговорила Жени.
– А ты – самая прекрасная из женщин, – для Пела это было очевидным. Он отошел, чтобы оглядеть ее всю: глаза блестели, как черные алмазы, волосы платиновым ореолом обрамляли совершенное лицо, изящная фигура, на которой слегка волнилось зеленоватое платье.
– Не надо, Пел, – улыбнулась Жени. – А то я засмущаюсь.
– Извини, – пробормотал он.
– Пойдем потанцуем, – предложила она, чтобы развлечь мужа.
Из бара они снова вышли прогуляться перед сном и бродили по палубе, взявшись за руки. Жени чувствовала, как близко она от дома. Скоро корабль войдет в Финский залив, омывающий берега недалеко от Ленинграда. Прошло восемь лет. Тогда она была тринадцатилетней девчонкой, а теперь – взрослая замужняя женщина. Она повернулась к Пелу.
– Ты дал мне все. Даже покой, – она взяла мужа под руку и повела вниз в каюту.
В ванной Жени переоделась в шифоновую ночную рубашку, которую ей купила Мег – в качестве части приданого – короткую, до колен, на манер греческой туники. Смочила туалетной водой волосы и кожу.
Вошла в комнату, где кровати были привинчены к полу у противоположных стен. Пел стоял между ними. Жени подошла к нему, обвила шею руками и поцеловала в губы. Они качались, как будто в танце, в такт движения корабля. Жени гладила мужа по волосам, кончиками пальцев ласкала щеки – от висков к уголкам губ, обвела подушечками вокруг рта, потерла губы, пока они не раскрылись. Пел простонал, крепче прижимая к себе жену. Она приняла пальцы и снова прижалась ко рту губами – язык следовал дорожкой, проложенной рукой.
– Боже, Жени, – пробормотал Пел, когда они двинулись к дальней от иллюминатора кровати. Она упала на матрас, а он навалился сверху, он быстро изменил позу так, чтобы вес приходился на локоть и плечо.
Он начал ее целовать – все быстрее и быстрее, почти грубо впиваясь губами в незащищенную кожу.
– Нет, Пел, – мягко проговорила Жени и приподнялась на локтях. Он извиняюще отстранился. – Нежнее, – улыбнулась она и, взяв его руку, провела по телу от шеи, по груди и животу к раскрытым бедрам. Поцеловала и повлекла его руку от колен по внутренней стороне бедра, потом отпустила руку.
Пел улыбнулся ей в ответ, и рука потянулась к треугольному островку.
– Любимая, – он накрыл островок ладонью, пальцы обвели его границы, направились вниз и проникли в его теплоту, слегка лаская.
– Да, – прошептала Жени и закрыла глаза. Пел всматривался в ее лицо, любовался темными ресницами на фоне бледной кожи, молочной в свете иллюминаторов, и корабль раскачивал их над бездонной глубиной. Пел ощутил ее жар, почувствовал влагу на трепещущих губах, услышал, как участилось дыхание. Его голос обволакивал ее:
– Жени, любимая, жена моя, – при слове «жена», она открыла глаза, и, заглянув в них, он почувствовал страх – обожание лишало его мужества: его супруга была слишком красивой, чтобы ею обладать. Он сразу ослаб, но продолжал ее ласкать, наклонился и поцеловал в губы. Тогда Жени отвела его руку и сказала:
– Потом.
Пел уже собирался перебраться на другую кровать, но она поймала его за руку и притянула обратно. Они ютились на одной кровати, вынужденные лежать на боку – Пел у стены, а Жени, подлаживаясь под изгиб его тела, как недостающая деталь головоломки.
Утром она почувствовала, как он ласкает ее груди и целует волосы. Рука с нежностью направилась вниз, по телу, к бедрам, он оказался над ней, и Жени крепко прижалась к груди мужа, страстно желая почувствовать на себе его вес. Они занимались любовью долго и не спеша, и им обоим было хорошо.
Хорошо. А будет еще лучше, думала Жени, напевая что-то под душем. Напряжение ослабло, нечего было таиться. Любовь их станет такой же прочной, как их доверие, как их узы.
После завтрака они сошли по трапу на берег и прогулялись по Турку – городу, бывшему когда-то столицей Финляндии. Ленинград – в прошлом Санкт-Петербург – был тоже столицей, пока инициативу не перехватила Москва. Турку оказался маленьким городком с собором и рыночной площадью.
Жени и Пел бродили от прилавка к прилавку, а торговцы предлагали свои товары, но молодожены не могли разобрать ни единого слова, даже отличить «да» от «нет». С Круккаласами Жени разговаривала по-русски, и для ее уха финский звучал так же, как и для уха Пела. Странное, сбивающее с толку ощущение – быть окруженной непонятным говором, но вместе с тем здорово, что только они двое – Пел и она – владеют языком, который никто рядом не может понять.
Вернувшись на корабль, они снова гуляли на палубе, как накануне вечером. Но перед ужином – занялись любовью. А потом поели за тем же столиком. А корабль в это время брал курс на Хельсинки.
Их рост, их элегантность и красота Жени приковывали к ним всеобщее внимание во время танцев. Они танцевали очень медленно, неуклюжесть Пела скрадывалась в объятиях жены. И снова после танцев – вышли на палубу взглянуть на серебристую воду и мерцающую сушу. Потом спустились вниз, легли в одну постель – и на этот раз Жени испытала полное удовлетворение.
Утром пароход пришвартовался в Хельсинки, и они направились в свой отель. Пел заполнил карточку, и когда портье прочел его имя, подал ему лист бумаги:
– Вам телеграмма, мистер Вандергрифф.
Пел прочел и без слов передал ее Жени.
ЛЕКС УМЕРЛА, было напечатано в телеграмме.
