Текст книги "Лица"

Автор книги: Джоанна Кингсли (Кингслей)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 40 страниц)

33

Жени повторяла план утренней операции. Ей предстояло ассистировать доктору Брайт. Она была довольна. Они слаженно работали вместе, что у других врачей вызывало недоумение. Считалось, что две женщины-хирурга должны неизбежно стать противницами. Женщина – пластический хирург была сама по себе необычным явлением, а две в одной команде – просто небывалым феноменом, уродством, подобным рождению сиамских близнецов.

Жени, врач с шестилетним стажем, была моложе Сэлли Брайт. Они сразу понравились друг другу, хотя другие не скрывали по их поводу скепсиса.

– Не обращай внимания, – посоветовала в первую неделю Сэлли Жени. – Чисто мужское отношение, разделяемое и некоторыми женщинами. Часть заговора, направленного на то, чтобы женщины восхищались мужчинами, а не друг другом.

Сэлли была миниатюрной симпатичной женщиной, лишь на шесть месяцев старше Жени. Бледная и худощавая, она казалась слишком хрупкой для работы хирурга, но с железной волей шла к своей цели. С четырнадцати лет, еще со школы, Сэлли постоянно подрабатывала на стороне. В семье она была старшим ребенком, первой пошла в колледж и, получив степень бакалавра, окончила медицинскую школу Йельского университета. Оттуда пошла прямо в интернатуру, а затем получила место. Она никогда не была замужем, не выезжала за пределы страны и смотрела на Жени как на человека с большим жизненным опытом, чем у нее самой.

– Ты великолепно для всего этого подходишь, Сэлли, – заверяла ее Жени. Ее восхищали диагностические способности доктора Брайт, превосходившие ее собственные, и желание экспериментировать со всем новым. Жени быстро поняла, почему Ортон выбрал ее в свою команду.

Ринопластическая операция, которую они должны были выполнять вместе, была перенесена из-за больного, у того две недели назад были повреждены глазницы. Это произошло в ходе реконструктивной операции. Теперь из-под кожи выпирала кость, все вокруг загноилось и пациент, без сомнения, должен был потерять зрение. Срочные мероприятия были проведены, чтобы воспрепятствовать разъединению частей лица и уменьшить нестерпимую боль.

Глаза они спасти не смогли. Когда больного, двадцатилетнего ветерана, увезли в реанимационную, Сэлли Брайт сняла маску. Ее кожа мертвенно побледнела.

– В чем дело? – с тревогой спросила Жени.

Сэлли пошатнулась и ухватилась за край операционного стола, чтобы не упасть.

– Это сделал Ортон, – произнесла она в ярости. – Он был пациентом Ортона. Ортон его искалечил.

– Сэлли, – Жени обняла коллегу за плечи. – Сэлли, возьми себя в руки. Никто его не калечил. Произошел несчастный случай, ошибка.

– Держись от него подальше, – Сэлли согнулась, ее стошнило.

Жени успела подхватить Сэлли, и, потеряв сознание, та не упала навзничь и не разбилась.

На ночь ее оставили под наблюдением в госпитале, а утром отправили домой восстанавливать силы. Жени вела и ее больных, и своих, удвоив нагрузку.

Но уже через пять дней Сэлли вернулась к работе и выглядела посвежевшей. Она поблагодарила Жени, но ничего не сказала о собственном срыве. Жени тоже не заговаривала об этом, хотя ей хотелось бы утешить коллегу, объяснив, что такие вещи случаются с врачами, особенно в начале их карьеры. С этим ничего нельзя поделать, но обморок не имел никакого отношения к тому, что Сэлли женщина. Он стал результатом истощения, многих лет недосыпания и напряжения.

Жени понимала, что и она от этого не застрахована. Только-только отпустившее переутомление снова нахлынуло на нее, главным образом из-за исследовательской работы, совмещаемой с работой в клинике. Ей нужно было к определенному сроку подготовить статьи для журнала, материалы для конференции.

Через десять дней после срыва Сэлли Жени предстояло ехать на конференцию в Бостон, и коллега настояла на том, чтобы взять теперь Жениных пациентов. Это справедливо, заявила Сэлли. И хотя Жени чувствовала, что сейчас нагрузка для Сэлли может оказаться непосильной, выхода не оставалось: она не могла обидеть Сэлли, да и поздно было отказываться от конференции. Втайне она была рада, что вскоре предстоит встреча с Бостоном.

Три месяца назад Эли Брандт спрашивал ее, не сочтет ли она возможным принять участие в организуемой им конференции, и зачитал имена приглашенных.

– Возможным? – воскликнула Жени, услышав список знаменитостей. – Но это же большая честь!

– Ты создала себе собственную нишу, – объяснил Брандт. – Работаешь над «человеческим» аспектом реконструктивной хирургии.

– Вы очень великодушны, Эли.

– Я хотел бы, чтобы ты написала статью о врожденных уродствах.

– Вы ее получите. И еще раз спасибо за приглашение.

Бостонскую конференцию запланировали на два дня: она начиналась в десять часов во вторник, а в четыре в среду выступал последний докладчик. Это означало два дня в обществе Эли. Хотя оба они работали в Нью-Йорке, их дорожки редко пересекались. Время от времени говорили по телефону, иногда встречались на профессиональных совещаниях, но главным образом жили в разных мирах. Эли – блистательный хирург, о нем писали журналы мод, и его присутствие в компаниях освещалось в светской хронике.

В самолете Жени почти сожалела, что согласилась остановиться у Чарли и Тору, а не в гостинице вместе с Эли и другими участниками конференции.

Но приземлившись, она тут же забыла о своих сожалениях. Навстречу бежала Тора Джой и кричала:

– Анжени! – так в детской скороговорке звучало «Тетя Жени!» Девочка была уже достаточно большой, чтобы произносить все правильно, но предпочитала привычное детское имя.

Жени бросила чемоданы и подхватила девочку на руки, и Тора Джой ткнулась ей носом в шею. Черноволосая, с темными, как у отца, но более округлыми глазами, она представляла собой сгусток энергии, трепещущей любви. Жени поставила ее на землю и обняла Чарли.

– Моя крестница у вас что надо, – и Чарли ответила ей горделивым кивком.

В машине Тора Джой сидела на коленях Жени и играла с ее волосами.

– Мама говорит, что ты очень красивая. А мама тоже красивая?

– Конечно. И ты красивая тоже.

– Я? – девочка внезапно посерьезнела.

– Т.Дж. начала воспринимать окружающий мир и очень беспокоится о своей внешности, – объявила Чарли.

Дома Т.Дж. повела Жени на экскурсию:

– Вон папины книги. Папа хирург, а мама только сестра.

В конце путешествия Жени раскрыла чемодан с подарками: альбом с фотографиями зверенышей, пушистый свитер, кукла – Т.Дж., казалось, не могла поверить, что такое богатство привалило ей сразу. Жизнь так прекрасна, говорило ее выражение лица.

– А мы были когда-нибудь так счастливы? – спросила Жени, когда Тора Джой понесла к себе в комнату свои новые сокровища.

– Вряд ли, – Чарли собралась на кухню. – Но Т.Дж. доставляет мне небывалое счастье.

– А помнишь свой сон, когда ты еще была беременна? Про девочку, которая тебе говорила, что делать?

Чарли кивнула и улыбнулась:

– Вот как все обернулось.

– Ты все еще каждый день водишь ее с собой на работу?

– Водила, но теперь взяла отпуск, чтобы написать книгу, – Чарли извлекла из холодильника кочан салата. – Об уходе за детьми с травмами лица. Задумок много, но нет еще твердого контракта… Ты ведь мне обещала! – подняла она глаза на Т.Дж., которая бросилась от двери назад, чтобы дать взрослым поговорить. – Кое-что я набросала, но законченных страниц еще мало.

Жени сидела за столом напротив Чарли и, потягивая вино, смотрела, как подруга готовит еду. За много лет у Жени это будет первый семейный обед. Руки Чарли двигались автоматически, а сама она без умолку говорила:

– Я должна тебе признаться, Жени. Я кое-что сделала без твоего разрешения.

– Без моего? – Жени наблюдала, как руки Чарли месят, отбивают, режут, тянутся за солью и перцем, и представляла собственные руки во время операции. Вот женские руки, подумала она и на мгновение позавидовала Чарли – ее уверенности на кухне. Сама Жени готовила неважно – приходилось готовить лишь для самой себя.

– Да. Без твоего. Я надеялась… Может, я совсем свихнулась. Я мечтала написать книгу вдвоем с тобой. И вот, – она подхватила чищенную картофелину, – я послала копию твоей «Личины, скрывающейся за лицом» – издателю, заинтересовавшемуся моей книгой. И теперь он готов подписать контракт.

– Что ты хочешь сказать?

Чарли бросила картошку в миску с холодной водой и взяла другую.

– Он заявил, что если мы будем работать в соавторстве, он подпишет контракт, не глядя. Хочет, чтобы в книгу были включены и проблемы взрослых. Считает, что сотрудничество врача и сестры придаст вес книге, – Чарли отвернулась, чтобы не прочитать отказа на лице Жени.

Но идея подруге понравилась.

– А как мы будем работать? Ты здесь, а я – там?

– Тору получил предложение, – ответила Чарли и медленно повернулась к Жени. – Из Нью-йоркского ортопедического госпиталя.

– И серьезно думает об этом?

– Очень.

– Так, – Жени еще отхлебнула вина. Она уже продумывала тематику книги: увечье и его влияние на характер человека, объяснение смысла коррективной хирургии, доступной на современном этапе, советы тем, кто живет с калекой – родственникам, друзьям, тем, кто просто общается с ним – сестрам, обществу в целом. – Книга будет замечательной.

– Знаю, – застенчиво произнесла Чарли.

– Может быть… – интуиция подсказывала Жени, что за дело стоит приняться. – Ладно, обсудим это попозже.

Чарли вытерла руки об юбку и крепко обняла подругу. Та ответила на объятия, проникаясь ее энтузиазмом. Время как-нибудь Жени выкроит. Для начала не станет принимать приглашений на конференции и в следующем году запретит себе писать статьи для журналов.

Зазвонил телефон. Т.Дж. вырвалась из своей комнаты, потому что пришел Тору:

– Папа! Папа!

– Привет, дорогой, – Чарли пошла поднимать трубку, – Жени уже здесь.

Тору расцеловал Жени в обе щеки.

– Это тебя, – подала Чарли трубку подруге.

Эли спрашивал, не сможет ли она встретиться с ним попозже. Он освободится к половине десятого, в крайнем случае – к десяти.

В нескольких футах, обняв жену, стоял Тору. К родителям прижалась дочь. Они представляли единое целое – семью. На час она сможет отлучиться к человеку, который хочет уделить ей свое внимание.

Т.Дж. потянула Жени за пояс, стараясь втащить в свой кружок.

– Боюсь, сегодня не выйдет, Эли. Давайте завтра.

– Я должен уехать сразу же после обеда.

Жени почувствовала острое разочарование:

– Но ведь конференция кончается только послезавтра?

– Я хотел остаться до конца, но шансов на это мало. Но твой доклад я обязательно прослушаю.

– Спасибо, – она должна была выступать в половине четвертого.

– Ты уверена, что сегодня не сможешь? Хотя бы ненадолго. Выпьем что-нибудь – я давно тебя не видел.

– Встретимся завтра на конференции, – и повесив трубку, она улыбнулась Т.Дж., серьезно смотревшей на свою крестную мать.

Во время выступления Жени, не проронив ни звука, Тора Джой сидела в зале рядом с матерью, сложив на коленях руки. Жени назвала свой доклад «Незнакомец в зеркале» и посвятила его становлению собственного образа у ребенка после реконструктивной операции. «Обычно у нормального ребенка представление о себе складывается к трем годам, – начала она и посмотрела в сторону Т.Дж. – Но если ребенок подвергся восстановительной операции, он может не узнавать себя».

Она попыталась передать особенности искалеченной психики такого ребенка, а перед ее внутренним взором стояло лицо Синди. Зал притих, потрясенный ее описанием. Жени пояснила, что хирургическое вмешательство – лишь часть восстановительного процесса. Врожденное уродство требует, как правило, серии операций. И планируя следующую, врач должен учитывать не только физическое, но и психологическое состояние пациента. Пластический хирург должен быть уверен, что пациент перенесет следующий шаг. «Я хочу сказать, – она отложила тезисы и обратилась прямо в зал, – что ребенок должен узнавать себя в зеркале. Если этого не произойдет, даже самые современные методики окажутся бессильными. Мы должны идти рука об руку с нашим маленьким пациентом. А иногда позволять ему вести нас самих. Спасибо за внимание».

Она закончила, но аудитория безмолвствовала. Жени сошла с трибуны, и тут раздались аплодисменты. Они продолжались несколько минут – невероятный случай во время медицинской конференции.

Горделиво улыбаясь, к ней пробирался Эли. Но Жени уже стояла рядом с Чарли и Т.Дж. Прежде чем Чарли успела ее поздравить, проговорила:

– Мы напишем эту книгу вместе.

В среду вечером она прилетела в Нью-Йорк и рано утром в четверг вышла на работу. На этаже ей все показалось странно притихшим, будто приглушили звуки. Жени не поняла, что таилось в атмосфере, но почувствовала тревогу и даже угрозу. Сестры и санитары едва поздоровались с ней, едва пробормотав «Доброе утро».

Медик из интернатуры катил тележку с лекарствами.

– Что происходит? – спросила она у него, но он, будто не узнав ее, прошествовал дальше.

Жени разыскала старшую сестру:

– Что-нибудь случилось?

– Доктор Сареева, – пробормотала та, вглядываясь Жени в лицо, чтобы понять, что ей уже известно. – Доктор Брайт прошлой ночью совершила самоубийство.

Жени задохнулась.

– Ее нашли в два часа ночи в квартире, – докладывала сестра монотонным голосом, словно декламировала наизусть. – Она уже окоченела. Причина смерти – огромная доза лидокаина, введенного внутривенно.

– Понимаю, – безнадежно ответила Жени.

Держась очень прямо, сестра пошла на свое место. Через несколько минут Жени попросила у нее папки с историями болезни пациентов доктора Брайт.

– Они здесь, – указала сестра. – Я приготовила их для вас.

Жени упорно совершала обход, а когда один из больных Сэлли спросил, где его врач, ответила только:

– Сегодня я за нее.

Когда-нибудь им придется рассказать, но прежде нужно осознать самой и убедить себя относиться к случившемуся спокойно.

В два часа главный хирург доктор Мессер вызвал ее к себе в кабинет.

– Весьма печально, – он сочувственно протянул руку Жени. – Мы все переживаем смерть вашей коллеги. Кажется, ее стресс был слишком велик.

«Тут было нечто большее», – подумала Жени. Сэлли Брайт – слишком сильный человек, приверженный делу и своим больным, чтобы отнимать у себя жизнь под влиянием «стресса». Но вместе с тем Жени понимала, что совсем не знала коллегу. Они помогали друг другу во время операций, кое-что рассказывали о себе, но не имели времени сблизиться, даже как следует познакомиться. Может быть, Сэлли Брайт страдала неизлечимой болезнью или переживала из-за несчастной любви. Но и эти причины казались недостаточными. Женщина, с которой Жени приходилось рядом мыть руки, была борцом.

– Трагедия как будто подтверждает предрассудок, сложившийся в нашей профессии против женщин, – говорил сухопарый лысеющий врач. – Но я всегда был против предрассудков. И отчасти по этой причине, несмотря на случившееся, решил просить вас стать старшим хирургом.

Жени чувствовала запоздалую реакцию, но все же была способна понять, какой необычный поступок совершает главный хирург: заменить одну женщину на другую, сделать ее, врача с шестилетним стажем, старшим хирургом и поставить над другими, кто уже работает семь или восемь лет, – это было весьма необычно.

– Решение принял я сам, – продолжал он. – Но доктор Ортон его горячо поддержал.

Жени попыталась улыбнуться.

– Враждебность к вам из-за повышения может усилиться, но для этой должности вы самый квалифицированный врач. Ваш послужной список безупречен, вы обладаете богатым опытом, и ваши научные работы получили заслуженное признание.

– Спасибо.

Руки Мессера по-прежнему покоились на крышке стола. Он говорил тихим голосом, как будто берег силу легких.

– Может быть, вы и не станете меня благодарить, когда приступите к работе. Сэлли Брайт не первая сломалась под гнетом напряжения. У вас не останется времени на исследовательскую работу или на что-либо другое. В вашем ведении окажутся шестьдесят пациентов, включая тех, кто проходит курс интенсивной терапии: три клиники, где в каждой от тридцати до пятидесяти больных. Вы будете оперировать своих пациентов и в экстренных случаях. О предубеждениях против женщин вы знаете, но теперь и ваша собственная бригада будет относиться к вам по-другому. Так что удачи вам.

– Спасибо, – повторила Жени.

Она вышла из кабинета доктора Мессера, думая о Пеле, как всегда, когда жизнь подбрасывала на ее пути очередной камень. Но связаться с ним в Югославии она не могла. Теперь он был вне досягаемости, и у Жени не было на него прав.

Нужно позвонить Чарли. Но стоило ей повернуть за угол, на нее набросился медик из интернатуры, сестра и два врача – каждый со своими проблемами, возникшими за последние полчаса.

Лишь дома, не в силах есть от усталости, она смогла позвонить Чарли. Надо, чтобы подруга узнала все тут же.

Чарли сочувствовала, поздравляла Жени с новой должностью, успокаивала ее.

– Но это означает… – начала Жени.

– Понимаю. Ты не сможешь писать книгу.

– Сейчас нет. Может быть… удастся все отложить?

– Может быть, – успокоила ее Чарли. – Не волнуйся об этом. Буду пока сама потихоньку царапать. Обязана перед своей аудиторией. А у тебя там своих забот хватает; прежде больные, а читатели потом.

– Чарли, я тебе никогда не говорила, что ты сказочный человек?

– Наверное, говорила, но я не помню.

Жени усмехнулась:

– Привет всем твоим. Вы мне столько дали!

– Что именно? – в этом была вся Чарли, подумала Жени. Человек бесконечной доброты, но не терпящий сентиментальности.

– Вернули аппетит, – ответила она и повесила трубку. Великодушие Чарли немного улучшило ее настроение. Она приготовила легкий ужин из сыра, хлеба и фруктов, сбросила туфли и включила музыку. Писать книгу с Чарли было бы наградой в жизни. Но подруга была права: в карьере Жени сейчас больные стояли на первом месте.

Грудь выглядела хорошо, несмотря на все еще кровянистую линию швов. Жени осторожно дотронулась до кожи:

– Не больно? – спросила она полную седовласую женщину.

– Доктор, дорогая, – широко улыбнулась женщина. – Боль не имеет никакого значения. Мне вернули грудь – вот что важно.

Три года назад у миссис Гроллман была удалена грудь. За это время новых опухолей не возникло и хирург дал разрешение на восстановительную операцию. После операционной та постоянно была в приподнятом настроении и неумолчно болтала:

– Мой муж Морти мне все повторял: «Радуйся, что жива». Конечно, это славно. Но живы все. И каждый, не только мужчины, хочет выглядеть получше. Разве я не права?

Продолжая осмотр, Жени улыбнулась миссис Гроллман, а ту все несло:

– Морти груди до лампочки. Я ему как-то сказала: «Морти, ты ляжешь в кровать с носорогом и даже не заметишь». Но он не обиделся. Ответил, как философ. «Если Бог лишил женщину груди, нужно любить ее с той, что осталась». Я тогда расхохоталась. Представила, что у мужа два хобота вместо одного. Но сама просто с ума сходила. Не могла на себя в зеркало смотреть, не ходила в магазины одежды, не хотела, чтобы продавщица меня видела.

– Вы в хорошем состоянии, миссис Гроллман. Мы можем вам выписать на день раньше. Хотите?

– Ну… здесь так мило. Девочки все такие славные. А вы мой самый любимый доктор, – она широко улыбнулась. – Но Морти там совсем отощает. Так что нужно возвращаться на кухню и немного его подкормить. Я люблю, чтобы мужчины были большими. Понимаете?

Жени собралась уходить, но миссис Гроллман коснулась ее руки:

– Подождите, доктор. У меня для вас кое-что есть.

Она болезненно повернулась, чтобы достать до тумбочки, открыла ящик и достала заколку для волос, украшенную эмалью:

– Купила ее в свой медовый месяц. Хочу подарить ее вам. К вашим волосам очень пойдет. Всегда мечтала, чтобы и у меня на голове были такие волосы.

Жени с улыбкой приняла подарок:

– Большое вам спасибо. Буду носить и вспоминать вас и Морти во время вашего медового месяца. Куда вы едете?

– В Питтсбург. Куда же еще? Храни вас Бог, доктор.

Следующей больной была девочка-подросток, которой Жени сделала ринопластическую операцию. Нос все еще выглядел опухшим, и девочка казалась разочарованной. Жени бесстрастно выслушала пациентку, ее реакция была предсказуемой. А когда жалобы кончились, сказала:

– Сейчас ты удивляешься, зачем тебе все это понадобилось, сожалеешь, думаешь, что твой старый нос был не так уж плох.

– Откуда вы узнали?

– Большинство людей так чувствует. Злятся на врачей за то, что исковеркали им кости.

Девочка кивнула.

– Нос опух. Через несколько дней результат тебя восхитит и ты позабудешь все свои черные послеоперационные мысли.

– Вы уверены?

– Уж поверь мне, – улыбнулась Жени.

– Хорошо, – облегченно согласилась девочка.

Следующие полчаса Жени осматривала больных. У большинства дела шли хорошо. Хотя выздоровление мистера Клиари осложняла почечная инфекция, а у двенадцатилетнего Роджера, чью руку раздробило дверцей машины, все время поднималась температура. Грейс Литтлтон не ела.

Жени быстро обнаружила, что причина этого заключалась не в физиологии. Мисс Литтлтон отказывалась от пищи, утверждая, что она непригодна для человеческого пищеварения. Человек света, объездившая полмира, она привыкла к высокой кухне. Жени объяснила, что больничный рацион был нарочито нейтральным, чтобы удовлетворить самые различные вкусы, и подходит к различным диетам. Она согласилась, что блюда здесь пресные, и посоветовала держать в палате приправы, чтобы как-то скрасить больничную пищу.

– Неплохая идея, – отозвалась мисс Литтлтон. – И пока вы здесь, доктор, не могли бы вы выписать разрешение, чтобы приезжал мой повар и привозил еду?

Жени пожала плечами и написала несколько слов в блокноте с предписаниями. Если пациентка не будет есть, выздоровление пойдет медленно. Ей нужно было восстанавливать силу. И если единственная возможность для этого – отбивная по-веллингтонски или foie gras, что ж, пусть так и будет.

Жени закончила обход и присела выпить чашку чая. В два часа у нее была назначена пластическая операция нижнего века, и, хотя операция была несложной, Жени не хотела наедаться перед входом в операционную. Она заметила, что обеды ее расслабляют, а подходя к столу, она хотела быть предельно сосредоточенной.

Пока она наливала себе чаю, в комнату вошла Рамона Чин.

– Привет, шеф! Как дела? – весело спросила Рамона.

– Все под контролем, – улыбнулась в ответ Жени. Ей нравилась Рамона, молодой рентгенолог, напоминавшая ей о Т.Дж. Рамона тоже унаследовала черты отца с Востока и американской матери.

– Хочу тебя кое о чем спросить, – Рамона оглянулась – не подслушивают ли их.

– Давай. Пошли ко мне в кабинет, – Жени взяла чашку с чаем и поднялась. Рамона последовала за ней. – Ну, так что же, Рамона?

– Это о докторе Брайт. Меня не должно касаться… Но мне интересно, ты не слышала…

– О чем?

Рамона смущенно заерзала:

– Вы ведь дружили… Она могла тебе сказать…

Жени нахмурилась:

– Боюсь, что не понимаю, о чем ты говоришь.

– Я слышала, что ее принудили, – пробормотала Рамона. – Доктор Ортон заставил это сделать.

– Что?!

– Что он обладал над ней какой-то властью… Между ними что-то происходило… ну… темное, мистическое.

– Рамона, – твердо произнесла Жени, глядя прямо на молодую женщину. Уж не подвержена ли и эта воздействию сильного стресса. Или просто разыгралось воображение. – Глупости. Абсолютные глупости. Доктор Ортон блестящий хирург и добрейший человек. Все, кто с ним работал, восхищаются им. Как и я. И как восхищалась доктор Брайт. Что бы ни привело ее к самоубийству, не имеет никакого отношения к нему. Даю тебе слово.

Рамона с сомнением посмотрела на Жени.

– Хорошо, – она поднялась и направилась к двери. – Но люди все-таки поговаривают.

«Спектакль, – подумала Жени. – Наверное, насмотрелась мыльных опер и мыло совсем забило мозги». И она допила чай.

Но в последующую неделю она слышала подобные суждения и от других на этаже, к мнению которых она привыкла прислушиваться. «Откуда они возникли?» – недоумевала Жени. Доктор Ортон был врачом высшего разряда, хирургом из хирургов, как его однажды назвали. Все свое время и умение он отдавал жертвам войны, тысячам других людей, таких, как Хаво. Почему же ему приписывают «черное влияние»?

Загруженность по работе не позволяла Жени откликаться на приглашение Ортона проводить вместе с ним осмотры или ассистировать на операциях. Но получив записку с просьбой зайти к нему в кабинет, Жени твердо решила освободиться.