Текст книги "Лица"
Автор книги: Джоанна Кингсли (Кингслей)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 40 страниц)
– Ты этого хочешь?
– Да.
– А когда-нибудь ты мне дашь шанс? Позволишь показать, что это такое?
– Я не могу, Лекс.
– Это должно быть прекрасно, – Лекс поцеловала ей кромку волос, Жени осталась неподвижной. – Нам замечательно вместе. Мы – лучшие подруги. Давай теперь будем любовницами. У нас будет все, дорогая.
– Пожалуйста, уйди, – Жени почувствовала, как ее тело будто наливается свинцом. Но не от тяжести Лекс. Она хотела утешить подругу, но у нее не было для той утешения.
Рот Лекс крепко прижался к ее губам, левое колено раздвигало бедра и стремилось к животу, пальцы ласкали грудь, затем большой и указательный внезапно сжали сосок.
Жени села и дернулась в сторону. Она была такой же сильной, как Лекс, а та не была готова к внезапному отпору.
– Прочь!
Лекс сползла с Жениного мешка, перебралась через свой и притащила его на другую сторону умирающего костра.
– Ты ненавидишь меня, – ее крик казался подобен стону.
– Нет, Лекс. Спи.
Жени долго лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к беспорядочному дыханию подруги, и ей хотелось заплакать самой. Но вскоре усталость и свежий воздух возымели действие, и она уснула.
Ее разбудили вопли. Нечеловеческие вопли. Сначала возникла мысль – убивают лошадей, но в следующее мгновение она увидела огонь.
Языки пламени вырывались из спального мешка Лекс. Мозг Жени лихорадочно заработал, прошла целая вечность, прежде чем тело стало за ним поспевать. Непослушными пальцами она освободилась из спальника и бросилась на ватных ногах к подруге. Вопли неслись вокруг нее. Она нагнулась и попыталась вытащить Лекс. Руки обожгла боль, она вдыхала запах паленой кожи. Ее пронзил страх. Кожа Лекс сплавлялась с подкладкой спальника.
Жени рванулась за своим мешком и набросила его на пламя. Руки, как лопаты, закапывались в землю и швыряли ее в огонь. И наконец он сдался. Жени прижалась собственным телом к Лекс, и пламя погасло.
Вопли стали тише, превратились в стоны, неразборчивое бормотание. Жени вскочила на колени, отпихнула в сторону свой спальник, стала разгребать землю и все, что ей попадалось под руку, когда она тушила огонь. Потом схватила котелок, бросилась к реке, вернулась с водой, стала лить ее на очертания тела подруги. Снова и снова она повторяла одно и тоже, пока спальный мешок и почва вокруг не пропиталась влагой. Потом Жени приподняла голову Лекс и попыталась заставить глотнуть. Жидкость, думала Жени, самое главное – жидкость. Обезвоживание означает смерть.
Вода струилась у Лекс по щекам. Жени сделала большой глоток из котелка и прижалась губами ко рту подруги, пытаясь протолкнуть жидкость внутрь. Вода потекла по подбородку на грудь. Жени опять глотнула из котелка, раздвинула пальцами губы и зубы Лекс и, используя язык, как поршень, постаралась вдавить воду. Ей почудилось, что часть воды осталась во рту. В следующий раз показалось, что Лекс сделала глоток. К четвертому разу она была уже в этом уверена. Но на седьмой раз Лекс не отреагировала.
Жени бережно опустила ее голову и побежала к лошади. Вспрыгнула на нее, дала посыл и пригнувшись обхватила шею лошади руками. Через несколько мгновений Жени была уже уверена в лошади, понимала как могучего партнера, приспособилась к ее движениям.
Жени старалась следовать пути, по которому они приехали сюда, и высматривала низкое строение – хижину лесника.
Внезапно она увидела слева хижину и стала на ходу сползать с лошади. Сбитое с толку животное остановилось, как вкопанное, сбросив ее на землю. Она вскочила на ноги и побежала к дому, зовя на бегу на помощь.
Ни ответа, ни малейшего движения. Жени неистово затрясла дверь, потом попробовала ручку. Та подалась, и дверь открылась. Жени неслась по дому и кричала, но никто не откликался.
Она увидела радио со множеством ручек. Как им управлять? Ее охватила паника, но она же и подхлестнула ее. Она села и принялась наобум вращать рукоятки, повторяя снова и снова:
– На помощь! На помощь!
И чудо, которое ей было так необходимо, произошло. Какой-то голос ответил ей из ящика.
– Огонь, – выкрикнула она. – Она сгорела, совсем сгорела. На помощь, пришлите помощь!
– Куда? – спросил мужчина, и она попыталась объяснить – у реки на поляне. Они разбили там лагерь.
– Держитесь! Высылаю вертолет. Оставайтесь на месте.
Жени не ответила. Она рыдала.
Потом услышала жужжание миллионов насекомых, и вертолет завис над домиком лесника. Она выскочила наружу. Гигантская стрекоза упала на землю, и кто-то втянул ее в дверцу. Она попыталась объяснить, где лежала Лекс, но не смогла выговорить ни слова, ничего не слышала, но, взглянув вниз, обнаружила, что они над лагерем. Она стала указывать на него рукой и тут заметила, что вертолет снижается.
12
Через пятнадцать часов самолет доставил их в больницу в Батт. Лекс была еще в коме. Ожоги охватывали сорок пять процентов ее кожи, обгорела почти вся передняя часть тела, включая лицо.
Два часа спустя прибыли специалисты – особая противоожоговая команда – и теперь трудились над Лекс. Жени сидела в отдельной комнате ожидания больницы Святой Анны. Пел некрепко обхватил ее руками, но несмотря на принесенный жакет и горячий чай, подаваемый сиделкой, Жени трясло. Справа дожидались Мег и Филлип. В последние часы они почти не разговаривали друг с другом.
Вандергриффы появились в три утра, и хотя стоял ранний час, Филлип принялся обзванивать всю страну в поисках врачей, способных спасти дочь. Он нажимал, угрожал и наконец добился доктора Марка Рома. Глава противоожоговой команды согласился помочь. Филлип выслал за ним и его людьми личный реактивный самолет за пять тысяч миль. Доктор Эли Брандт, пластический хирург, делавший операцию Розе Бордон, был как раз в сиеттловском центре, когда позвонил Вандергрифф. Брандт вспомнил фамилию и сам вызвался помочь.
Наступал вечер. Теперь им не оставалось больше ничего, кроме как ждать. Заключенный в незнакомое пространство, Филлип даже не был способен сжать руку жены и невидящими глазами смотрел перед собой. Мег, напичканная транквилизаторами, горбилась в кресле, руки висели плетьми, кисти касались пола.
Когда прилетели Вандергриффы, Жени сразу пришлось отвечать на их вопросы. Она говорила тонким бесцветным голосом.
Они разожгли костер на стоянке, сообщила она, поужинали и сразу после еды легли спать в спальных мешках.
– Ты хочешь сказать, что вы не загасили прежде костер? – возмутился Филлип, но Пел успокоил его, тронув рукой рукав. Жени выглядела так, будто была готова свалиться в обморок.
– Нет. Лекс говорила… Ну это неважно. Мы оставили костер горящим.
– Что сказала Лекс? – в голосе Мег прозвучали истерические нотки. Рядом стояла сестра с успокоительным.
– Что она любит наблюдать, как умирает огонь.
– О Боже, – всхлипнула несчастная мать.
Не обращая на нее внимания, Филлип продолжал задавать вопросы:
– Что же было потом?
Мы заснули. Я услышала крики. Проснулась. Спальный мешок Лекс был весь в огне.
– О Боже! Боже! Боже! – застонала Мег, и сестра подала ей таблетки и стакан воды.
– Ну а дальше? – настаивал Филлип, руки Пела крепче сжали Жени.
– Я затушила огонь. Принесла воду с реки. Поскакала в дом лесника. Там никого не было. Вызвала помощь по радио. Прилетел вертолет.
Даже Филлип заметил, что силы Жени на исходе. Он оставил ее и Мег на попечение сына, а сам прошел в комнату сестер и начал звонить по телефону.
В объятиях Пела Жени вновь представила бушующее пламя и стала размышлять, как все могло произойти. Отлетевшая искра? Но почему Лекс не проснулась раньше? Если бы Лекс осталась на стороне Жени… А может быть, она хотела разжечь костер специально?
– Тебе надо отдохнуть, Жени, – мягко проговорил Пел. Ее бледность, почти зелень лица была пугающей, под глазами проступили темные круги.
– Потом.
– Ты вела себя смело. Никто бы не мог сделать большего.
Она не ответила. Если бы она уступила любви Лекс, жизнь подруги не висела бы на волоске.
Первым вышел доктор Ром, высокий, с невыразительным лицом, и объявил:
– Прогноз сносный.
– Что, черт побери, это должно означать?
– Что-то между «достаточно хорошим» и «хорошим», – врача не тронула резкость Филлипа. – Больше пока ничего не могу добавить.
Через полчаса доктор Брандт благодарил Жени за первую помощь, оказанную ею Лекс:
– То, что вы сделали для нее, возможно, спасло ей жизнь, – он хотел пожать Жени руку, но та держала ее за спиной. Врач потянул ее к себе и нахмурился. – Да вы, милочка, сами изрядно обожглись.
Жени ощущала дурноту, голова ее клонилась набок. Доктор Брандт поднял ее за подбородок и подозвал сестру:
– Девушка на грани обморока. Положите ее, если возможно, в отдельную палату и постоянно наблюдайте за ней.
Проснувшись, Жени обнаружила себя в необычной кровати в больничном халате. Поднос с едой стоял на столике рядом. Она не понимала, как сюда попала. Ставни были закрыты, и она даже не представляла, какое сейчас время дня.
Вошел врач и зажег свет. Его внешность показалась знакомой, как будто Жени видела его во сне.
– Добрый вечер, Жени. Я доктор Бранд.
– Лекс! – память возвращалась к ней. Она выпрямилась в кровати.
– Вне опасности, – улыбнулся врач. Он оказался невероятно красивым. На секунду Жени почувствовала, что опять проваливается в небытие. Может быть, она все еще грезила?
– Вы делали операцию? – нет, она не спала. Рот шевелился, когда она говорила.
– Мы за ней хорошо ухаживаем, – доктор придвинул стул к кровати Жени. Квадратное, но не широкое лицо. Волевой подбородок. Он улыбался, и легкие морщинки в уголках глаз были так красивы.
– Пересадка? – спросила она. – Когда вы начнете пересадку кожи?
– Позднее, – ее вопрос его удивил. – Как только Лекс окрепнет. – Сейчас проводится противошоковая терапия, мероприятия против обезвоживания и инфекции.
– Какие?
– Жидкость – вот что самое главное, внутренне и наружно. Погружение в ванну, влажные одежды и переливание крови. Повезло еще, что нет осложнений вследствие вдыхания дыма.
– А что вы предпринимаете против инфекции? – пока Жени задавала эти вопросы, она держала себя в руках. Шел профессиональный разговор о несчастном случае.
Доктор Брандт посмотрел на девушку с интересом. В ней было что-то замечательное – не просто пытливый ум и самообладание:
– Чудо-средство сульфамиллон – лучшее, что есть на сегодняшний день от ожогов.
Его глаза, как и глаза Пела, поначалу показались Жени неопределенного цвета, но потом она поняла, что они мягкого нежно-серого оттенка с коричневато-золотистой искоркой.
– Приступим к пересадке, как только будет возможно. Хотя предсказать это затруднительно. По крайней мере для самых пораженных участков. Я вынашиваю мысль… – он внезапно остановился, осознав, что разговаривает с девушкой, а не с коллегой.
– Так что же это за мысль? – Жени подалась вперед.
– В качестве первого шага я думаю о поливиниле. Использовать поливинил на участках наибольшего поражения, – Жени содрогнулась, представив себе то, о чем рассказывал врач. – А пересадку кожи провести уже позднее. Предстоит серия операций. Это потребует времени. Я собираюсь присутствовать на всех.
– Хорошо, – произнесла Жени и откинулась на подушки. – Каковы ее шансы на полное выздоровление?
– Честно говоря, не знаю. Если под «полным выздоровлением» понимать отсутствие шрамов, думаю, невелики. Но она молода и здорова. Можем поэкспериментировать с новыми технологиями. Всегда есть вероятность, что результат окажется лучше, чем тот, на который мы рассчитывали.
– Мы? – переспросила Жени с оттенком улыбки.
– Мы, – ухмыльнулся Брандт. – Вы медицински образованы? Ваш отец врач?
Жени покачала головой:
– Я сама собираюсь стать пластическим хирургом.
Врач чуть не рассмеялся. Эта девушка, юная и такая хрупкая в больничном халате, заявляет ему без тени сомнения, что овладеет сугубо мужской профессией! Большинство девушек, с которыми он учился в медицинской школе, отсеялись через год или два. Те немногие, кто все-таки закончил школу, не продолжили курс специального обучения.
Решимость, которую он прочитал на лице Жени, заинтриговала хирурга:
– Что вас заставило принять такое решение?
Она рассказала Брандту об увечьях отца.
– Обморожение ведь схоже с ожогами?
– В некотором роде, – согласился врач. – Кожа также истончается, приобретает блеск, неестественный цвет, – он театрально хлопнул себя по лбу. – Совсем забыл, зачем пожаловал сюда в первую очередь. Осмотреть вас. Знаете ли, вы ведь тоже моя пациентка, – он снял со спинки кровати ее историю болезни. – Ну вот, ваше крайнее истощение хорошо поддается моим революционным методам лечения. Я называю их – «Объятия Морфея».
Жени озадаченно поглядела на врача, пытаясь припомнить, слышала ли она раньше о такой методике. Может быть, что-то связанное с курсом морфия?
Эли Брандт рассмеялся.
– Под другим именем он известен как Сон. А теперь позвольте взглянуть на ваши руки.
Подтрунивая, она протянула левую. Врач по-прежнему улыбался:
– Очередное чудо терапии, как вижу. Если я вдруг стану волшебником или целителем, возьму вас в ассистентки. Пожалуйте, правую.
Правую – кто-то не туго забинтовал во время ее долгого сна. Доктор Брандт снял повязку, осмотрел руку и снова надел бинты.
– Чудесно. Хотя сейчас может немного побаливать.
– Ничего, – боль в руке приближала ее к невероятной боли Лекс.
– Спите как можно больше. А я оставлю указание, чтобы вас выписали из больницы по первому вашему желанию. Рад был с вами познакомиться. Действительно рад. Надеюсь, в будущем удастся побеседовать подольше.
Дверь за врачом закрылась, и Жени снова откинулась на подушки, стараясь сосредоточить все мысли на Лекс. Но она почувствовала, что силы возвращаются к ней, ощутила, как энергия наполняет тело, и поняла, что возрождается к жизни после той ужасной ночи и последовавших за ней событий. Она закрыла глаза и увидела перед собой коричневато-золотистые врата, за которыми расстилался путь. Она знала, что это ее путь.
В Редклиффе все изменилось. Она занималась с железным упорством, отвлекаясь лишь ради физических упражнений и писем Пелу. Для Дэнни времени у нее не оставалось.
Теперь, когда Жени отвергала его, юноша стал настойчиво ее добиваться – посылал записки, небольшие подарки, получая в ответ лишь вежливое подтверждение. По вечерам, когда он звонил, ее никогда не оказывалось в общежитии: всякий раз она занималась в библиотеке.
Подарки Дэнни были милыми и ужасно романтичными. Какая-то частичка Жени вновь стремилась увидеться с ним – детская часть, уговаривала она себя. Взрослая женщина, будущий хирург, по отношению к нему не позволит ничего более сердечности. Даже получив миниатюрное зеркальце в раме ручной работы, на которой Дэнни приписал: «Все, что ты можешь созерцать, мне так хотелось бы объять», она не изменила себе. Или яблоко, на котором золотом было начертано: «Прекрасной из прекрасных». Или самое трогательное послание – свиток бумаги, свернутый наподобие папируса, скрепленный печатью и перевязанный лентой. Внутри оказалась сказка о них двоих под названием «Гений и Жени».
Но она заставляла себя сопротивляться. Увлечение им было разрушительным. Никогда в жизни она больше не завалит ради него экзамена. Он симпатичный, привлекательный, блестящий, но в то же время он – эгоистичный ребенок (почти это он заявил ей сам), который не мог проявить себя иначе, кроме как в бурных свиданиях с женщинами (Жени не могла без содрогания об этом вспоминать), которыми те хвастались в дамской уборной.
Он еще мальчишка, повторяла она себе в сотый раз. А Пел – хотя и не столь очаровательный – бел зрелым мужчиной и обладал ответственностью. Теперь Жени писала ему чаще, чем в прошлом году, хотя их отношения вновь переменились – по негласной договоренности ни один из них не желал вести себя так, чтобы причинить боль Лекс.
В общежитии Жени прослыла ярой зубрилой, но ее это не тревожило. К концу года она возглавляла список деканата и заработала по биологии высший балл.
Летом ей предложили в исследовательской лаборатории работу ассистента – единственной из всех студентов, не получивших диплома. Но рекомендации оказались такими восторженными (включая отзыв доктора Годет), что она получила это место, несмотря на отсутствие опыта.
Лабораторию возглавлял доктор Харви Дженсон, Нобелевский лауреат в области биохимии, которому правительство выделило значительные средства на исследования: влияния некоторых видов токсинов на воспроизведение живых существ. Опыты проводились над различными животными. Жени в основном работала с норвежской крысой. Она впрыскивала ей ДДТ, никотин и другие вещества, некоторые оказывались вовсе без наклеек. Необходимо было выяснить, когда под их воздействием у беременной крысы произойдет выкидыш. Она замеряла количество выделяемого молока у напичканной отравой крысы-матери, выясняла, какие вещества и в каких дозах способны стерилизовать самцов.
В лабораторию Жени поступила в середине июня и должна была работать до конца августа. Пел написал ей, что Лекс поправляется в Топнотче, и пригласил на выходные перед Днем Труда [5]5
День Труда – у американцев, первый понедельник сентября (Прим. пер.).
[Закрыть]. Все в их семье, заверял он, горят желанием увидеться с ней.
В этом она уверена не была, особенно потому, что вернувшись в колледж, не получала ни слова ни от Лекс, ни от Мег. Они не отвечали на ее открытки и письма. Хотя сам Пел рассказывал в письмах о том, как выздоравливает сестра, касаясь в основном медицинских аспектов. Он ни разу не упомянул о ее душевном состоянии и настроениях, ни слова не написал о пожаре и событиях, последовавших за ним.
Жени понимала, что ее отношения с семьей Вандергриффов изменились. Но приглашение оказалось соблазнительным – никакой другой дом в Америке не значил для нее так много, как Топнотч, и Жени страстно хотела встретиться там снова со всеми его обитателями, но опасалась, почти боялась свидания с Лекс. Она совершенно не представляла, что подруга могла рассказать родителям и Пелу о «несчастном случае», если он все-таки был несчастным.
Жени испытывала двойственные чувства. Ей было тяжело думать, что она потеряет Вандергриффов, никогда снова не приедет в Топнотч. Но если Лекс на самом деле подожгла себя, чтобы умереть или отомстить Жени, не оставалось ничего более, как порвать с ними связи… И вновь потерять семью.
Много раз она принималась писать Пелу ответ. Но через несколько минут откладывала ручку и упиралась взглядом в окно. Она приняла бы приглашение, но вдруг, приехав, встретит недоброжелательные взгляды и, быть может, обвинения?
В середине августа Жени все же позвонила Пелу в Вашингтон и сообщила, что на праздники приедет в Топнотч.
Лекс жила в главном доме, а не в своей хижине. Ее комната была самой фешенебельной в Топнотче – специально переделанной во время ее болезни – с телефоном и интеркомом, соединяющим с кухней. Пол покрыт пушистым ковром, кресла обиты мягчайшей перчаточной кожей, в шкафы встроены телевизор и первоклассная аудиоаппаратура, книжные полки уставлены недавно приобретенными книгами в глянцевых обложках.
– Давненько не виделись, – коротко бросила Лекс. Она сидела в светлом кресле в тени, вне круга света, отбрасываемого торшером. Вначале Жени не смогла рассмотреть лицо подруги, но заметила, что та еще прибавила в весе. Широкие брюки плотно облегали бедра, пухлая кисть поднялась в равнодушном приветствии.
– Здравствуй, Лекс. Я приехала.
– Да? Мило с твоей стороны.
– Лекс…
Лекс поднялась и дико дернула лицом в сторону Жени. Девушка отпрянула. Лицо подруги было жестоко изуродовано шрамами, ужасными под близким светом торшера. Лекс скривила рот, как будто собиралась плюнуть, но постепенно успокоилась. Она с вызовом стояла перед Жени, положив руки на бедра.
– Ну что, думаешь, в таком виде я выгляжу лучше?
– Пожалуйста, Лекс, не надо…
– Прямо кинозвезда. Какой персонаж подойдет мне больше: Дракула или Франкенштейн? Или нет. Мы вместе снимаемся в иностранном кино. «Красотка и зверь».
– Прекрати! – закричала Жени.
Враждебность будто вышла из тела Лекс. Она уронила руки с бедер и снова опустилась в кресло, упрятанное подальше от света лампы. Голос ее смягчился.
– Не представляешь, какой ад мне пришлось вынести.
Жени опустилась на колени подле нее и положила голову подруге на бедро:
– Извини меня.
– Тебя? – Лекс заплакала.
Жени не сдержалась и отвернулась. Лицо подруги, искаженное рыданиями, стало очень похоже на лицо отца Жени.
– Извинить тебя? – повторяла она. Слезы катились по выщербинам и шрамам, но ни единого стона не вырвалось изо рта.
– Да, – Жени уперлась взглядом в ковер. – Если бы ты тогда не отодвинула свой мешок…
– Ничего бы не изменилось.
Жени в страхе посмотрела на нее:
– Так ты сама…
– Это был несчастный случай. Кто знает, быть может, выпало мое число.
Ее слова не убедили Жени:
– Прости…
– Забудем об этом, – произнесла Лекс ровным голосом.
Жени поднялась с колен:
– Ты спускаешься к обеду?
– Чтобы портить всем аппетит?
– Тогда можно, я поднимусь к тебе после?
– Как хочешь, – когда Жени уже выходила из комнаты, Лекс окликнула ее:
– Веселых развлечений!
Внизу на полу сияла освещенная полоса. Дверь на улицу оказалась приоткрытой и пропускала внутрь вечернюю прохладу и сентябрьское солнце, обрамляя пейзаж медовых лугов и леса в отдалении.
В нескольких ярдах за дверью стояла Мег и с кем-то разговаривала. Она снова была сама собой, слегка склоняясь к собеседнику, поднимала в смехе лицо. Жени было направилась к ней, но узнав голос, остановилась.
– Жени! – позвала ее женщина, и когда та подошла, обняла ее. – Ты помнишь…
– Здравствуйте, – поприветствовал ее Эли Брандт. – Давненько не встречались.
Пожимая ей руку, врач осмотрел ладонь с профессиональным интересом, хотя сама она давно забыла об ожоге.
– Здравствуйте, – Жени вышла на свет. Под лучами солнца Эли Брандт выглядел скорее не мужчиной, а олицетворением чего-то, как греческие боги олицетворяли красоту, музыку, знание.
– Как ты нашла Лекс? – спросила Мег, внезапно заволновавшись.
– В порядке, – ответила Жени, но мать не удовлетворилась этим, и она добавила: – Думаю, она подавлена. Чувствует горечь.
Мег со вздохом кивнула.
– Это естественная реакция, – прокомментировал Эли Брандт, повернувшись к Жени. – Это я и пытался объяснить Мег. Предсказуемый период. К несчастью, я наблюдал это слишком часто. Тяжело обожженные неизбежно проходят стадию, когда они удаляются от людей.
– Мы хотели, чтобы вы приехали раньше, – сказала Мег, – но Лекс отказывалась. Думала, ее вид приведет вас в замешательство. О вашем приезде мы сообщили ей только сегодня утром.
– Но Лекс нужна профессиональная помощь, – Эли Брандт произнес это таким тоном, что Жени поняла, он говорил об этом Мег и раньше.
– Вы знаете, она отказывается выходить из дома. Мы даже не можем вытащить ее из комнаты, Эли, – на лице Мег не осталось и следа недавнего веселья. – Мы послали самолет за психиатром, – сообщила она Жени, – но дочь наотрез отказалась его видеть. Нужно найти кого-нибудь, кто бы согласился здесь жить все время. Но это невозможно, – она моргнула, и этот жест напомнил Жени сына Мег. – Надеюсь, что хоть твой приезд ее развеселит.
– Боюсь, что нет, – ответила безнадежно Жени.
– Не говорите так, – перебил ее Эли Брандт. Мне говорили, что летом вы работали в лаборатории Дженсона. Весьма почетно.
Жени испытала благодарность к врачу за то, что он переменил тему разговора.
– Интересно? – спросил он. – Это то, что вам нужно?
– И да, и нет, – ответила она; завладев вниманием Эли Брандта, она вдруг поняла, как часто думала о нем, все это время. Постоянно ощущала его присутствие, как будто он за ней наблюдал.
– А почему бы вам не прогуляться вдвоем? – предложила Мег. – Я должна присмотреть за обедом, а напитки подадут не раньше, чем через час. Как раз подходящее время дня, чтобы сходить на озеро.
– Пойдем? – врач взял Жени под локоть и повел к началу тропинки. Она приспособила свою поступь к его, и они зашагали по мягкой, запятнанной солнечными зайчиками дорожке, ведущей через лес.
– А что в вашей работе вам понравилось?
– Наверное, животные. Я знаю, это только крысы, но у их детенышей такая кожа, что сквозь нее почти можно видеть. Прозрачная. Когда мать их кормит, заметно, как молоко поступает в желудок. Мне неприятно, что приходится с ними проделывать.
– Это хорошо, – задумчиво произнес врач. – В нашей профессии сострадание необходимо больше любого другого качества. Крысы живые существа. А мне кажется, каждое живое существо наделено достоинством собственного бытия.
– Да.
Изящные бордовые и желтые цветы росли по обеим сторонам тропинки. Они шли вперед, и рука хирурга касалась руки Жени.
– Вы все еще намереваетесь заняться пластической хирургией?
– Больше, чем когда-либо!
– А вас предупреждали о трудностях этого ремесла? – Эли шел, опустив глаза и разглядывая дорожку. – О бессонных ночах, внезапных вызовах, о восьми или девяти годах учебы, прежде чем удастся получить диплом? Годах, когда времени не будет хватать ни на что, кроме как на исследование больных, днях, когда вы будете настолько уставать, что все тело онемеет и придется делать невероятное усилие, чтобы даже поесть?
– Нет, – рассмеялась Жени. – Об этом мне никто не говорил.
Ее чистый смех растревожил воздух и напомнил врачу, как она молода.
– У вас не останется времени для общества. И кроме того, пластическая хирургия требует сильных мускулов. Большинство женщин такой силой не обладают.
Жени протянула ему руку и согнула в локте. Врач был поражен твердой округлостью бицепса.
– Вы занимаетесь спортом?
– В основном плаванием.
– Похоже, сила у вас есть, – признал он. – Но требуется еще и выносливость.
– Вы ведь ее в себе сформировали, – из-за деревьев аквамарином блеснуло озеро.
– Да, – согласился Эли, – ее можно выработать, – они вышли на поляну у озера. – А теперь я расскажу, почему все это изнуряющее до смерти безумие стоит того, чтобы им занимались.
Зеркально-гладкая поверхность озера оказалась у самых их ног. Легкое движение воды, как маска в фотографии, сглаживало разницу в их возрасте. Эли был выше и шире в плечах, и рядом с ним Жени выглядела хрупче, чем на самом деле.
Они одновременно подняли глаза, и Брандт тут же перевел их к противоположному берегу озера. Он повернулся, и они направились к дому.
– Я счастлив, – проговорил он. – Большинство хирургов, даже лучшие из них, чаще всего лишены возможности экспериментировать и заниматься исследовательской работой. У многих даже нет собственной практики. У меня все это есть. И ничто нельзя в жизни сравнить с тем чувством воодушевления и удовлетворения, когда к вам приводят пациента, считающегося безнадежным, а вы рискуете, пробуете то, что еще никто ни разу не пробовал – и ваш метод приносит успех, – его голос от напряжения дрогнул, и он повторил: – Ничто в жизни не сравнится с этим чувством – именно оно придает смысл всем годам каторжной работы.
Жени передалось его возбуждение, будто она сама уже испытала успех хирурга. Ее дыхание участилось. Через некоторое время девушка спросила:
– А почему вы сказали, что большинство хирургов не имеют возможности экспериментировать? Как же тогда они поддерживают свой уровень?
– Заниматься исследованиями – это идеальная ситуация, но большинству на них не хватает времени. К тому же, лень. Продолжать исследования за порогом медицинской школы, проводить эксперименты, следить за развитием пластической хирургии по всему миру может, пожалуй, лишь хирург-джентльмен.
– А что это такое?
– Врач, обладающий достаточным состоянием, которое позволяет ему стать ученым, а не превратиться в техника-исполнителя.
– Но если врач недостаточно богат?
– Тогда она должна выйти замуж за богатого мужа, чтобы достичь вершин профессии.
Жени пришло в голову, уж не разговаривала ли с ним Мег о ней и Пеле. Девушка нахмурилась.
– Это несправедливо. У меня на родине, я имею в виду, в России, врачи преуспевают благодаря своему таланту.
– Особенно члены партии, не забудьте. От моих советских коллег мне известно, что вступление в члены партии – решающий шаг на пути к карьере.
«Как бы возразил на это Дмитрий?» – подумала Жени. Сказал бы, что любая система ущербна? Сейчас он учится, чтобы стать ученым. Но станет ли он известным благодаря своему членству в партии? Это было не в его характере, но, быть может, он переменился, стал другим мужчиной. Мужчиной, а не мальчиком. И так далеко от нее.
– О чем вы думаете? – тихо спросил Эли Брандт.
– Вы сказали, что необходимо выйти замуж за богатого мужа и в то же время предупредили, что времени для общества у меня не останется. Где же тогда встретить такого человека?
Хирург рассмеялся:
– Поймали.
Он поднял глаза, и заходящее солнце осветило его лицо. Как статуя, подумала Жени. Словно бюст знаменитого человека из бронзы или золота.
– А вы?
– Что я?
Жени не решалась спросить о его личной жизни. Назад они шли медленнее, но по-прежнему шаг в шаг. Солнце совсем скрылось за деревьями, и небо окрасилось бледно-золотым отсветом. Листья шелестели. Все, казалось, наполнено смыслом. Жени представилось, что ее спутник ведет ее по дороге жизни.
Выйдя из леса, они заметили перед домом Вандергриффов, которые с бокалами в руках с кем-то разговаривали.
– Моя жена Алиса, – произнес Эли и коснулся плеча Жени. – Прогулка была чудесной. Вы меня просто взбодрили, – он направился к жене, а Жени помедлила. Ей требовалось запить его слова, успеть спуститься с высот, где они только что находились.
После обеда Мег уговорила Жени снова навестить Лекс. Пел подошел к Жени, когда та смотрела на Эли Брандта, сидящего в другом конце комнаты. Врач поднял глаза и улыбнулся. Рядом с ним сидела жена, но, может быть, он тоже собирался навестить сейчас свою пациентку.
– Думаю, тебе лучше встретиться с ней наедине, – произнесла Мег. Других она видит достаточно часто, – она кивнула Пелу, который быстро шептал Жени:
– Потом. С тех пор, как ты сюда приехала, мы совсем не виделись.
Она слегка улыбнулась ему и направилась к лестнице.
Лекс сидела на кровати на портняцкий манер. Жени облегченно вздохнула. Они так всегда сидели на постелях со времен лазарета в Аш-Виллмотте. Скрестив ноги, смотрели друг на друга, откровенничали и строили планы.
– Привет, – обратилась она к подруге, но Лекс не подняла головы. – Привет, – повторила Жени.
Лекс не ответила и по-прежнему сидела с опущенной головой – свет падал за ее спиной. Жени подошла к кровати и протянула руку:
– Лекс, пожалуйста, можно мне к тебе?
Лекс подвинулась к подушкам, уступая место. Жени колебалась, и подруга почувствовала ее сомнения:
– Боишься?
– Я… нет… – в смущении Жени присела на краешек кровати, свесив ноги на пол.
– Это не заразно.
– Лекс, ты ведь знаешь, нужно просто больше времени. Будут еще операции и в конце концов…
