Текст книги "Лица"
Автор книги: Джоанна Кингсли (Кингслей)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 40 страниц)
14
Янгстаун приютился в долине реки Махонинг, где на двадцать пять миль вокруг в небо взмывали столбы дыма из труб сталелитейных заводов. Это был суровый, насмешливый город, принадлежавший рабочим. Риткосы жили на окраине, где воздух оказался почище.
Янек и Елена Ритко ускользнули из Венгрии с двумя сыновьями во время революции 1956 года. Когда они прибыли в Нью-Йорк, организаторы побега, руководители комитета по приему беженцев заявили, что в строительстве – бывшая специальность Янека – работу найти не удастся и предложили перебраться в Питсбург на сталелитейное предприятие. Так они и поступили, и четыре месяца ютились в одной комнате без отопления, не в силах преодолеть языковой барьер, договориться с отсутствующим хозяином, найти какую-нибудь работу по вечерам. Тогда славянин – глава семьи, живущей в том же доме, сказал, что едет в Янгстаун. Там на заводах всегда требуются люди, и в городе живет много таких же, как и они, беженцев из Восточной Европы.
На следующий день они отправились в Янгстаун. Постоянную работу удалось найти не сразу. Но Елена стирала и шила, а упорство Янека и присущее ему дружелюбие принесли постоянное место на заводе. Дэнни тогда было тринадцать лет, Хаво – девять, и они быстро выучили английский в школе. Продвижение Янека на заводе позволяло семье благоденствовать. Через пять лет они смогли купить собственный дом и новую машину, теперь двухлетней давности.
Жени остановилась в комнате для гостей – уютной, оклеенной обоями с нарядным красно-бело-зеленым орнаментом. На окнах висели тяжелые зеленые шторы, на кровати – домотканое покрывало, вместо стенных шкафов – старинный гардероб. На прикроватном столике в вазе – букет ярких засушенных цветов.
Елена показала Жени ее ванную. Вся остальная семья пользовалась другой – единственной. Девушка было запротестовала, но Елена улыбнулась:
– Гостья должна быть жертвой гостеприимства.
Низенькая и плотная, живая, как ее старший сын, Елена имела крошечные глазки цвета нефрита и копну светло-рыжих волос, темнеющих ближе к корням. Она хлопотала, готовя приезжим поздний ужин: холодное мясо, сыр, сладкий омлет с абрикосовым джемом.
– Завтра праздник. Будем есть целый день. Округлишься и станешь толстой, как я, – сказала она Жени.
Когда молодые люди закончили, она пожелала им спокойной ночи и, взяв руки Жени в свои, проговорила:
– Я горжусь, что ты у нас.
– Это для меня большая честь, – ответила Жени, но почувствовала, что слово «честь» вовсе неуместно. Она думала об этом, забираясь в кровать и устраиваясь под одеялом. Она хотела сказать, что ощутила себя как дома с той самой минуты, как переступила через порог. Дом был маленьким и простым – по необходимости, а не по замыслу, как Топнотч или Даймонд Рок.
Из Монтаны в Огайо, размышляла она, от меди к стали, от шахт Анаконды к сталелитейным заводам Янгстауна, от Вандергриффов к семье Ритко. А в сердце от Пела к Дэнни.
На следующий день она проснулась в половине двенадцатого. Жени не помнила, чтобы когда-нибудь так поздно вставала с постели.
– Она поднялась на заре, – продекламировал Дэнни.
– Какая там заря – полдень, – поправила его Жени и чмокнула в лоб.
Заслышав голоса, в комнату ворвалась Елена. Руки ее были в муке.
– Завидный сон. Как зимой у медвежонка.
Жени принялась извиняться.
– Пей кофе. Потом я покажу тебе сад.
Земля от холода была уже твердой, но Елена с гордостью показывала места, где она сажала лук, капусту, зелень и картошку, перец, горох, помидоры. Между грядками в беспорядке были разбросаны цветы, и там и сям висели кормушки для птиц, сбоку стояла птичья купальня. В саду все было устроено по-взбалмошному, не так, как в доме.
Елена рассмеялась.
– Да, со свихом. В доме заправляет Ян. А сад ненормальный, как все цыгане.
Они шли обратно, и Елена показывала, что построил Ян: альков, солярий в задней части дома, книжный стеллаж.
– Я так люблю книги! – воскликнула она. Они как солнце! Без них – тьма. А Дэнни – великий писатель.
Жени улыбнулась с теплотой. Как Дэнни счастлив, подумала она.
Они вошли на кухню, где Дэнни облизывал пальцы.
– Что, напробовался? – спросила его мать.
– Пробую, – стал защищаться юноша. – Любому художнику необходим критик.
– Но только не из родственников, – она слегка шлепнула его по щеке.
– Но я вполне объективен!
– Ха! – она повернулась, чтобы поприветствовать младшего сына, вошедшего на кухню. Юноша тяжело дышал. – А вот и Хаво, знаменитый бегун.
– Привет, – Жени поздоровалась с ним за руку. Хаво был выше брата, мускулист. Его пожатие оказалось крепким. Он улыбнулся, губы растянулись, как будто он собирался заговорить, но, поймав взгляд Дэнни, сжал рот и ничего не сказал.
Во время длинного путешествия Дэнни сообщил Жени, что его брат был способным атлетом и в своей школе занимался футболом и бегом. Его оценки были неплохими, но не выдающимися – волчья пасть мешала ему говорить и многие не понимали, что он хочет сказать.
Жени посмотрела на Хаво с интересом. Она знала, что волчья пасть – врожденный изъян, следствие неправильного формирования костей во время беременности. Степень ущербности широко варьировалась в различных случаях, и у Хаво ограничивалась мягким небом. Таких детей обычно оперировали вскоре после рождения. Подвергался ли операции Хаво? Она решила спросить об этом Елену, как только представится случай.
– Хаво, марш в ванную. А ты, Дэнни, покажи леди город.
– Может быть, я могу чем-нибудь помочь? – предложила Жени.
– Лучше не надо, – улыбнулась хозяйка.
Дэнни провез ее мимо фабрик, указав ту, на которой работал его отец, показал железную дорогу, школу, где учился, реку, аптеку, у которой впервые назначил девушке свидание, свернул к Милл Крик парку. Там он остановил машину и повел Жени к пруду с лилиями, теперь уже наполовину замерзшему, по поверхности которого плавали островки льда.
Дэнни поцеловал ее, на морозном воздухе их губы показались друг другу прохладными. Поцеловались снова. Жени прижалась к нему. Ее лицо разгорячилось, и она почувствовала, как тепло передается между их телами сквозь покров одежды. Раскрыла губы и ощутила во рту его язык – теплый и твердый. Его незрячий кончик исследовал все внутри: небо, десны, тыльную сторону зубов. Возбуждение пронзило Жени, и она поймала его язык своим языком, пленила во рту, принялась укрощать, пока не задохнулась. Вобрав воздух, сама языком проникла в его рот – во влажное царство щек и податливых губ.
Наконец они оторвались друг от друга, но оба дрожали.
– Я хочу тебя, – пробормотал Дэнни.
Они направились к машине. Жени пошатывало, дыхание стало неглубоким и беспорядочным, сердце прыгало в груди.
Внутри Дэнни расстегнул ее пальто – неловкими настойчивыми пальцами. В прохладе салона дыхание паром вырывалось изо рта, ветровое стекло запотело. Он забрался к ней под свитер и нащупал грудь.
Кто-то постучал в стекло. Дэнни замер, нервно осклабился, Жени одернула свитер.
– Что-нибудь случилось? – спросил полицейский офицер, когда Дэнни приспустил стекло.
– Ровным счетом ничего. Просто занимаюсь любовью.
– Хороший выбрал денек, – полицейский был примерно того же возраста, что и Ян и отдаленно знаком. Он улыбнулся Дэнни. – А что не ведешь домой свою ненаглядную? Мать закатит настоящий праздник. У нее так всегда.
– Вот она, цена популярности, – вздохнул юноша, запуская двигатель. – Родителей любят в городе.
– Вполне понимаю. Они замечательные люди.
Дэнни посигналил и включил заднюю скорость. Его рука покоилась на плече Жени. Она прижалась к его ладони рукой и судорожно вздыхала, пока дыхание не успокоилось.
Когда они открыли дверь, аппетитнейшие запахи окутали их. Приготовленные фрукты, арахис, шалфей и тимьян. Ян играл на скрипке неспешную мелодию, а Хаво зажигал свечи на столе. Дэнни и Жени сняли верхнюю одежду и сменили обувь. Они стояли и смотрели на Яна, и Жени обняла юношу рукой.
Ян скосился на них, смычок взлетел в воздух, потом упал на струны и заметался по ним, заплясал в быстрой польке, и Дэнни закружил Жени по комнате.
На следующее утро семья уезжала в Акрон – молодая двоюродная сестра Яна только что родила ребенка. С удивленного согласия родителей, Дэнни с Жени остались дома.
Теперь, наедине с ней, Дэнни потянул ее за руку с дивана в гостиной:
– Пойдем.
Она подняла глаза и внезапно вспомнила разговор в дамском туалете. Юноша ждал, рука оставалась протянутой. Теперь она не могла об этом сказать. Глубокие темно-коричневые, как и у нее, глаза Дэнни были наполнены обещанием, того чего она хотела больше всего. И подалась, позволив отвести себя в комнату для гостей.
Дэнни закрыл за ними дверь, подошел и коротко поцеловал, глядя Жени в глаза, стал расстегивать ее кофту. Она напряженно стояла напротив, тело сжалось в ожидании и нерешительности. Это должно было произойти. Но останется ли она после этого прежней? Наверное, нет.
Дэнни уже не касался ее и отступил на шаг, разглядывая. Глаза были бесконечными, глубокими и прекрасными. Близкие, будто Жени заглядывала в собственные глаза, и в то же время незнакомые. Возбуждающие, пылающие внутренним огнем, глаза, познавшие ее, глаза, которые она жаждала целовать.
Она сама сняла кофту. Он, не двигаясь, смотрел на нее. Расстегнула молнию на юбке, уронила к ступням и переступила. Он, не приближаясь, по-прежнему наблюдал за ней. Расстегнул ремень, вынул из шлиц. Его рука нащупала пуговицу на поясе, скользнула к молнии. Дэнни судорожно вздохнул.
Снял брюки, носки. Скинул белье – у нее перехватило дыхание. Ее лицо горело, глаза блуждали по телу юноши. Он был красив и влюблен. Она подняла глаза и увидела его улыбку.
Он обнял ее. Обнаженное тело коснулось ее кожи. Дэнни тихо простонал.
Потянул к постели, спиной к себе, опустил на колени. Стоя одной ногой на полу, другую просунул меж ее бедер, обхватил руками, тронул ее полные груди. Ртом коснулся уха Жени, и она услышала его прерывистое дыхание, почувствовала руки, слегка ласкающие грудь, ее кожу вокруг сосков, пальцы легонько потягивали соски, повторяя движение снова и снова, будто выдаивал ее спелые груди. Она закусила губу, чувствуя, что не в силах переносить острое желание, эту сладостную муку.
Она подалась вперед, его руки все еще ласкали, дыхание слышалось у уха, и вдруг что-то твердое коснулось ее бедер. Дэнни перевернул ее, тронул ртом сосок и принялся ласкать его губами, рукой настойчиво надавливая другую грудь. Она попыталась оттолкнуть его руку, но губы юноши сомкнулись на соске. Жени запрокинула голову, хватая ртом воздух.
Губы передвигались к другой груди. Жени ощутила, как ее тело пронзили молнии и соединились в треугольнике внизу живота.
Он отпустил грудь, лег рядом, и их губы соединились в безумном порыве. Взяв ее руку, он потянул ее к своей плоти.
– Тронь меня…
Жени дернулась, услышав просьбу, но рука уже сомкнулась на горячей плоти. Она ощутила подрагивание. Оторвавшись от губ Дэнни, взглянула вниз: красно-фиолетовое с капельками влаги над сдвинутой кожей.
– Поцелуй…
Она не знала, что делать. Но он нагнул ее голову, пальцами захватив волосы, и она почувствовала, как ее рот наполнился им. Горячее желание, дрожащее, настойчивое, проникало все глубже и глубже к горлу. Стало трудно дышать, она задыхалась, не могла больше вынести… Поперхнулась. Он освободил ее голову, уложил рядом со своей.
– Ляг на спину….
Рука двинулась вверх по внутренней стороне бедра – выше и выше, пальцы веером прошлись по волоскам.
– Дэнни. Дэнни.
Пальцы двигались все быстрее, проникая сквозь влажные губы в горячую плоть, и она смыкалась вокруг них.
– Ну, пожалуйста, Дэнни, – прошептала она.
Он устремился в нее, и она раскрылась перед ним, приглашая в глубину тела и своего желания. Наконец, с коротким стоном, он извергнул в око ее урагана семя и душу. Шторм подхватил их, швырнул друг другу, заколотил их тела. Бесконтрольно выгибаясь и что-то крича, юноша стал щипать ее бедра, пытаясь остановиться…
Открыв глаза, он увидел, что Жени с мягкой усталой улыбкой смотрит на него. Ее лицо светилось, и между бровей залегла морщинка боли.
– Так это было… – начал Дэнни, затаив дыхание от страха, радости и удивления.
– Да, – улыбка ее стала шире. – Впервые.
Он взревел, заключил ее лицо в свои ладони, покрыл поцелуями:
– Любимая. Любимая моя Жени.
– Дэнни, – она почувствовала силу и облегчение – свободна!
В субботу Жени снова проспала допоздна. Елена спросила Дэнни, не стоит ли ее разбудить и подать завтрак в постель?
– Она удивительная девушка, – ответил он матери. Просто удивительная.
– Симпатичная, – согласилась она. – Хорошие ноги. Доброе сердце. Так как насчет завтрака?
– Не надо. Пусть поспит.
Дэнни подошел к ее комнате, толкнул дверь, на цыпочках переступил через порог. Лицо Жени было спокойным, глаза закрыты. Он представил их себе – широко открытыми и сияющими. Цветущее тело было скрыто под одеялом.
Она приподняла веки и улыбнулась.
Смутившись, что разбудил ее, Дэнни пробормотал извинения:
– Мама просила узнать, не подать ли тебе завтрак в постель?
– Спасибо. Не надо. Я иду, – она перекатилась на постели. – Неужели уже столько времени?
– Жени, – он опустился на колени, и она повернулась к нему. – Жени, я не знал. Я не стал бы…
Девушка погладила его по волосам.
– Ну как?.. – с беспокойством спросил он.
– На пять с плюсом. А теперь выйди и дай мне одеться.
Самая замечательная женщина, какую я только встречал, думал Дэнни по пути в гостиную. И самая красивая. Сильная, неунывающая, умная – просто блестящая. И ко всему этому она оказалась невинной. Он покачал головой. Невероятно.
Ближе к середине дня Дэнни повел ее в свою любимую городскую таверну, похвастаться своей возлюбленной. Там было уже людно: в воздухе плавал и сигаретный дым и аромат пива. Многих посетителей он знал.
– Привет, гарвардец! Пива для Дэнни! – рабочие хлопали его по спине, обращаясь, словно с героем. Сын Ритко из Венгрии получал стипендию в Гарварде. Значит, в этой стране и впрямь можно выбраться наверх.
– Вот что значит мозги, – проговорил какой-то мужчина. – Я всегда знал, что они у тебя есть. По-прежнему пишешь? Да? Когда расскажешь в книжке о моей жизни?
– Грег, познакомься с Жени, – предложил вместо ответа Дэнни.
Грег оглядел девушку с ног до головы.
– Ничего, – игриво похвалил он, не обращаясь к ней.
– Дэнни! Мальчуган! – к ним подлетела блондинка в завитках и поцеловала юношу в рот. – Как ты вырос! – она пихнула его в грудь. – Когда ты наконец научишься умасливать старушек?
– Это ты-то старушка! Да ты в самом соку! Это уж точно, Нелли.
– Так поберегись, когда я ею стану, – она рассмеялась.
– Нелли, это Жени.
– Твоя девушка?
– Надеюсь. Ты ей что-нибудь скажешь?
– Привет, Жени, – Нелли проговорила это, улыбаясь юноше. – Ты подхватила лучшего в Янгстауне мальчишку. Когда он тебе надоест, шепни мне словцо, ладно?
Жени натянуто улыбнулась в ответ. Она чувствовала себя не в своей тарелке – в студенческом платье с Восточного побережья, со своими сдержанными манерами. Она цедила пиво, пока Дэнни разговаривал с давнишними знакомыми, время от времени выставляя ее напоказ, обняв за талию рукой, точно добычу или собственность. Точно так же с ней обращался и Бернард.
– Извини, – она освободилась от его руки.
– Ты куда?
Она не ответила. Быстро прошла в заднюю часть таверны в поисках туалета. Долго стояла там, пытаясь подавить в себе чувство обиды. Когда же вернулась назад, Дэнни стоял в кругу завсегдатаев и развлекал их рассказами. Он даже не заметил ее появления.
Когда они ехали обратно, он повернулся к ней:
– Ты имела дикий успех, дорогая. Все просто обалдели от твоей красоты. Славные люди, правда ведь? Грубоватые, но славные.
Она не ответила. Рука Дэнни покоилась на ее бедре. Она не сбросила ее, но вжалась в спинку сиденья.
– Ты им понравилась. И родителям тоже. Знай, что ты завоевала их сердца.
Жени улыбнулась, немного отлегло при воспоминании о стариках.
– Вернемся в Кембридж, переезжай ко мне.
– Не могу!
Рука Дэнни скользнула меж ее колен и поползла вверх по внутренней стороне бедра.
– Не можешь? Неужто из глубин похотливого советского тела заговорил пуританин из среднего класса?
– Нет, тут другое.
– Так что же? – он повернулся к Жени, но она смотрела по-прежнему прямо перед собой на дорогу.
– Просто не могу.
– Великолепная причина, – согласился он, убирая руку. – Все замечательно продумано и так же хорошо изложено.
– Дэнни, – она повернулась к юноше. – У меня своя жизнь, и я собираюсь ею жить.
– У каждого есть своя жизнь. И все же случается, что люди сходятся и живут вместе.
– Я не готова составить пару, – проговорила она и не добавила: и оказаться в ней незаметной частью.
Раздражение на лице Дэнни сменилось недоумением.
– Вчера ты отдалась мне. Отдалась целиком. Я это почувствовал, – интонация взлетела вверх, словно это был вопрос.
– Да.
– Так в чем же дело?
Жени вздохнула.
– У тебя ведь есть жизненные цели и задачи?
– Конечно.
– И у меня есть свои. Подожди, пожалуйста, дай мне закончить. Мы оба в начале карьеры, и каждый из нас должен работать.
– Ты мне поможешь. Если ты будешь жить со мной, Жени, дорогая, я буду постоянно ощущать вдохновение.
Жени покачала головой. Она не представляла, как заставить его понять. Его восторг, жизнелюбие, могучая жизненная сила – делали Дэнни самым волнующим мужчиной из всех, кого ей приходилось встречать. Телом она любила его. Но в то же время в его напоре ощущала опасность – желание завладеть ею всей.
Если она когда-нибудь решит выйти замуж, думала Жени, то выберет такого человека, как Пел, и не сможет жить с мужчиной, подавляющим цель ее жизни.
Дэнни остановил машину в квартале от дома и посмотрел ей в лицо: сияющие волосы, высокие щеки, темные глаза. Ее красота обожгла его, точно ударила в грудь.
Но она была такой многогранной, многосторонней, как хорошо отшлифованный кристалл. Женщина, которая отдалась ему, в первый раз в жизни, но с таким пылом, сегодня представала холодной принцессой, которая требовала, чтобы ее оставили в покое. Ее странная независимость возбуждала и задевала его. Он попытается позже, сделает потом ее зависимой, овладеет целиком.
Жени заметила, как меняется его выражение, и решила: он не оставил своих попыток и будет уговаривать снова. Мысль удручала ее. Если он станет настаивать, придется прекратить видеться с ним вовсе.
Дэнни улыбнулся. Красивые черные глаза удержали ее в своей глубине, и Жени почувствовала укол – тело начинало властвовать над мыслями, настаивая на удовлетворении своих потребностей. Она потянулась к юноше и в поцелуе снова сделалась подвластной, забыла о всяческих жизненных целях, кроме одной – отдаться ему…
Когда Дэнни заводил мотор, на его лице отразилось торжество.
После обеда Жени настояла на том, что станет мыть с Хаво посуду. Она еще не успела пообщаться с ним, а утром уезжала обратно в Кембридж.
– Гостья – жертва… – начала было Елена, но Жени мягко перебила ее:
– Иногда и хозяйке нужно принимать от гостей небольшие подарки, – она знала, что Елена не сможет ей отказать.
На кухне Жени мыла, а Хаво вытирал. С тех пор как Елена рассказала ей о его волчьей пасти, Жени не терпелось этот дефект увидеть. Хаво прооперировали в возрасте двенадцати месяцев, и врачи в Венгрии не предполагали дальнейшего вмешательства. Недавно Жени прочитала о новой методике в хирургии волчьей пасти и надеялась, что это будет приемлемо для Хаво.
Хаво позволил ей исследовать свой рот, и Жени заметила в мягком небе полость, чрезмерно сужающуюся за зубами.
– Думаю, это можно исправить, – заключила она. – Подчитаю еще и сообщу тебе, но уверена, что все это можно сделать.
– Но зачем? – вспыхнул Хаво.
– Чтобы ты говорил, как все остальные.
– Хорошо бы! – воскликнул он, вешая на место полотенце.
Следующим утром он встал ни свет ни заря, успеть проститься с Жени, прежде чем она отправится с Денни.
– Спасибо, – проговорил он, крепко ее обнимая. – Большое тебе спасибо.
– Нам пора, – нетерпеливо заторопил Дэнни. – Нечего тут рассусоливать.
Первый час пути они разговаривали мало, обсуждая только живописные фермы или перелески. На полдороге к Пенсильвании Дэнни вновь затронул тему об их совместной жизни, и Жени опять отказалась.
– Все, о чем ты, мадам доктор, печешься, это собственная карьера, – его слова прозвучали обвиняюще.
– Не только. Но мне девятнадцать лет. Попытайся понять меня, Дэнни.
– Понять? Я понимаю так, что ты уже соорудила себе вывеску, хотя еще не успела поступить в медицинскую школу. Доктор Сареева ставит диагнозы. Доктор Сареева рекомендует операцию.
– Она поможет Хаво.
– Поможет ли? Ты уверена? А деньги на нее свалятся, точно созревшая слива с маминого дерева?
– Они в этом вопросе – фактор не решающий, – Жени почувствовала в его голосе злость и разозлилась сама. Он властвовал, строил из себя тирана.
– Для вас, миледи из окружения Вандергриффов, деньги никогда не являются решающим фактором. Подопечная знаменитого и несказанно богатого Бернарда Мерритта, рассуждающего о том, что дал ей «взаймы» состояние. Но «взаймы», дорогая, на всю жизнь. И не забывай, что я живу на стипендию. Без нее я не смог бы учиться ни в Гарварде, ни в каком другом колледже. Может, ты учредишь стипендию для операции брата?
– Прекрати! – Его грубость оказалась такой же неистовой, как и страсть. Он может отталкивать с такой же силой, как и привлекать, подумала Жени.
– А ты ничего не слышала о несбывшихся надеждах, – Дэнни продолжал, будто и не слышал ее. – И о тех, кто их зарождает. Девятнадцатилетняя леди-доктор так расточительно сеет надежды среди убогих мира сего. Будет ли она с ними, чтобы стереть их слезы и выслушать жалобы, когда надежды угаснут?
– Хаво не убогий, – выкрикнула она. – И я сказала ему только то, что считала необходимым: оставшуюся волчью пасть можно исправить. И обещала ему как следует выяснить это. Изучить в книгах.
– Ах, изучить! Волшебное слово. Не слово, а тайный пароль, высшая мудрость. Изучение исцелит все, – костяшки его пальцев на руле побелели. У Жени возникло острое желание распахнуть дверь и выскочить из машины.
– Ты хочешь, чтобы он остался таким? – она бросила ему в лицо обвинение, кивком подтвердив свои слова. – Да, так и есть. Ты ведь гений. Блестящий писатель. Так хорошо управляешься со словами и жаждешь, чтобы все хвалебные слова доставались тебе?
– Заткнись, – его рука взлетела, и Жени отпрянула, боясь, что он ударит ее.
Она сжалась у дверцы, подальше от него. Дэнни резко нажал на педаль, заставляя машину набрать восемьдесят миль в час.
У Жениного общежития он остановил машину со скрипом тормозов. Она схватила с заднего сиденья чемодан.
– Не нуждаюсь в примадоннах, – и с шумом захлопнула дверцу.
Дэнни наблюдал, как она вошла внутрь. Заглушил мотор и подождал, пока в ее окне не зажегся свет. Его бил озноб. Он смотрел на светлый квадратик, пока там не погасло. Пальцы онемели, он попытался включить двигатель. На приборной доске остались следы слез.
