Текст книги "Не страшись урагана любви"
Автор книги: Джеймс Джонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 46 страниц)
Грант поехал с Джимом на стоянку помочь пригнать судно, и на обратном пути у Порт-Ройал он спросил о Бене.
– Ты абсолютно уверен, что с Беном все будет о'кей? Мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь подвергался опасности только из-за моих дурацких, дерьмовых фокусов.
– Даю полную гарантию, – сказал Джим. – Самое страшное, что может случиться, это что акула может подойти и попытаться стащить рыбу. Ты нападающий, И тебе нужно сделать одно – рвануться на нее, будто тысам хочешь ихсъесть, и они сбегут. А мы втроем будем вместе, с ружьями. Стрела в жабры отгонит от Бена любую акулу. Не; волнуйся. У Бена холодная кровь. И ты холодный.
– Я в этом не убежден, – возразил Грант.
– Ну, поживем – увидим, правда? – ухмыльнулся Джим.
– Но, наверное, надо все рассказать и Бену? Хоть вкратце, – настаивал Грант.
– Нет. Ничего не говори Бену. Он может рассказать жене. А она расскажет твоей жене. Бен будет в полной безопасности, я тебе обещаю. – Он замолчал. Впереди показался белый пляж с белым зданием отеля.
Все шло так, будто все было предписано заранее, все было предопределено какими-то небесными администраторами. Катамаран с теневым навесом, жаркие дни, прохладное зеленое море, опасность, но не слишком ощущавшаяся, только некие вибрации души давали о ней знать. Бен ничего не знал о главной цели поездок – охоте на акул, да и сам Грант с Джимом позабыли о ней, поскольку акул не было. За первые; три дня они не увидели ни одной. Они ныряли и плавали под коралловой аркой на глубине шестьдесят футов, где должны были быть акулы. Других рыб было много. Лаки развлекалась с биноклем. Потом, чтобы отвлечь Гранта, Джим показал ему несколько коралловых пещер на глубине тридцать пять футов. И именно в эти три дня Джим снова поднял вопрос о том, о чем часто говорил во время первого приезда в Кингстон: о четырех-пятидневной поездке на Морант-Кис, в пятидесяти пяти морских милях от Ямайки; и как раз в эти три дня – точнее говоря, на третий день – из Ганадо-Бей позвонила Эвелин де Блистейн – Эвелин и Дуг Исмайлех.
Она позвонила в полдень, надеясь застать их перед обедом. К счастью, они как раз были в «Номере Медового месяца Рона Гранта», как теперь официально назывался номер, так что Гранту не пришлось искать Лаки, чтобы она присутствовала при разговоре. Он не хотел, чтобы ему звонили из Га-Бей, особенно с виллы Эвелин, в отсутствие Лаки.
– Как вы там поживаете? – спросил спокойный замогильный голос. На линии не было абсолютно никаких помех, и казалось, Эвелин находится поблизости.
Он сидел на стуле рядом с кроватью, надевая белые парусиновые брюки. Он жестом показал, чтобы Лаки подошла и послушала.
– Я не собираюсь слушать твои разговоры, – холодно ответила она.
– Алло! Алло! Прекрасно, – сказал он и прикрыл рукой микрофон. – Плевать мне, хочешь ты или нет. Иди и слушай!
Она пожала плечами, но подошла. Грант слегка отодвинул трубку от уха, а Лаки наклонилась к нему, касаясь волосами его щеки, и начала слушать. Потом она слегка оперлась руками о его плечо, как будто, подумал Грант, желание получить информацию заставило ее забыть, что она его ненавидит.
– Я надеялась перехватить тебя, мой мальчик, перед обедом, – растягивая слова, говорила Эвелин. – Здесь и Дуг рядом. Я Дам ему трубку. Но мы говорили о вас и подумали, почему бы вам не побыть здесь с нами пару недель?
– Ты шутишь? – возмутился Грант.
– Да нет же, малыш! Эбернати уехали. Вернулись в Индианаполис. Вчера днем улетели в Майами. Я бы даже и не звонила, будь они здесь. Господи! Но на душе у меня, у всех нас, беспокойство из-за случившегося. И мы хотим пригласить вас на отдых поприятнее. Славно было бы повидаться, когда воздух очистился.
– Не знаю, как все это будет, – осторожно произнес Грант. – Так они уехали? – Он испытал странное облегчение.
– И, боюсь, не в лучшей форме, – как всегда, мрачно сказала Эвелин.
– Что ты имеешь в виду?
– У Ханта неприятности в бизнесе, боюсь, что так. И я, и Кэрол предупреждали его. Еще до приезда была опасность, что он потеряет контроль над своей строительной фирмой. А сейчас, кажется, свершилось. У меня, ты же знаешь, там масса своих дел. Кажется, он потерял контроль, а может, вообще все потерял.
– Но ведь его акции... – произнес Грант.
– Да, они у него еще есть. Но они могут заставить его продать их, если захотят. А я подозреваю, у меня есть информация, что так они и намерены поступить.
– Он должен будет уйти в отставку.
– Его это убьет, – спокойно сказала Эвелин тоном замогильного оракула. – Особенно если он так пьет. Я бы не дала ему и двух лет. Но я его предупреждала.
– Да, я знаю, – ответил Грант. – Кэрол тоже, но Кэрол...
– Ты прав! – перебила Эвелин. – Забавно, что Кэрол его предупреждала, много раз предупреждала, но ведь именно она привезлаего сюда, и именно она держалаего здесь все то время, пока ты, а потом ты с Лаки были здесь. М-да, любопытная печальная история. Не знаю, что можно сделать. Так как насчет вашего приезда на пару недель?
– Не знаю, Эвелин, как это удастся, – ответил Грант. Лаки энергично кивала головой, соглашаясь с таким ответом. – На следующие две недели у меня намечены серьезные погружения. А потом мне нужно будет возвращаться в Нью-Йорк на репетиции. Дуг там?
– Да. Рядом. Вырывает у меня трубку! Погоди, даю его. Может, он тебя уговорит.
Лаки так же энергично затрясла головой, но на этот раз отрицательно.
– Рон? Рон? – услышал он голос Дуга. – Это ты, Рон?.. О'кей, слушай. Почему бы вам не приехать на пару недель? Знаешь, как только вы уехали, погода прояснилась, у Бонхэма теперь масса клиентов, у нас каждый день великолепные прогулки на лодке. И он собирается снова заняться пушками, погода хорошая.
– А как ты смотришь, не приехать ли тебе к нам на Морант-Кис? – предложил Грант в ответ.
– Это острова южнее Ямайки? – спросил Дуг. – Наверное, это прекрасно.
– Мы едем с Гройнтоном. Возьмем спальные мешки, палатку, поживем там четыре-пять дней. Там практически никто на рыб не охотился.
– Потрясающе! – с энтузиазмом откликнулся Дуг. – Слушай, у меня новая девушка. Можно, я ее возьму?
– Конечно. Мы наймем маленькое суденышко. Девушки, если захотят, смогут спать на нем.
– Ты точно сюда не приедешь? – снова спросил Дуг. – Эвелин очень хочет. И у нас весело.
– Я могу разговаривать? – тихо произнес Грант. – Эвелин далеко?
– Нет, не очень. Что? – непринужденно ответил Дуг.
– Понимаешь, у меня слишком плохие воспоминания. У Лаки тоже. И я, правда, не хочу ехать, – тихо проговорил Грант.
– Ладно. О'кей. Усек. Тогда я приеду, – сказал Дуг. – С девушкой. Но без меня не уезжайте!
– Обещаю. Не уедем.
– Я не хочу лететь ночью, а следующий рейс – завтра в три часа из Нью-Йорка. О'кей?
– О'кей, – ответил Грант с фальшивой сердечностью. Распрощавшись нарочито бодрым голосом, словно пытаясь скрыть банальность слов, он положил трубку.
Лаки уже отошла от него и села на кровать. – Ты и вправду хочешь туда ехать? С Джимом и с ними? – странным голосом спросила она.
– Конечно. А что? – легко откликнулся он. – Наверное, там будет тесновато. Не слишком интимно. Но для нас это не имеет значения, – с горькой улыбкой сказал он. – Не так ли?
Лаки выпрямилась и высоко подняла голову. И сидя в такой позе, она странно посмотрела на него.
– Тогда ладно, едем, – ответила она глухим, странным голосом. – Я не очень-то люблю походную жизнь. Но, может, понравится.
Дуг должен был прилететь только завтра к вечеру, так что они еще два дня выходили с Беном на катамаране. Актер с женой вернулись из Очо-Риос, их часто видели в отеле, и когда они встретились, выпили и поговорили, актер не стал предлагать выйти с ними. Он, в отличие от Гранта, не знал, что они идут туда, где он был в последний раз. Сразу после звонка, до того, как выйти, они за обедом обсудили с Джимом поездку на Морант-Кис.
Джим сам там был только один раз и горел желанием вернуться. Он ведь очень много говорил об этой поездке во время их первого приезда в Краунт, но тогда они отказались просто потому, что были очень близки и не желали долго обходиться без интимной совместной постели. При теперешнем положении дел это было уже неважно, и Грант, что достаточно странно, сам сгорал от нетерпения. Три маленьких островка лежали в пятидесяти пяти морских милях к юго-юго-востоку от Морант-Пойнт, в семи часах пути от Кингстона, и на них лишь время от времени собирали гуано. В мае туда приплывали собирать яйца морских птиц, которых там было превеликое множество, но в остальное время на острова за гуано лишь изредка заходили немногочисленные суда. «Пусть тебя не волнует гуано, – откровенно говорил Джим. – Оно там лишь в нескольких местах». Все островки плоские и покрыты кустарником наподобие дикой мимозы. На двух островах севернее хорошие пляжи для высадки, а третий – скалистый и труднодоступный, и на его северной части, названной с типично британским воображением «северо-восточным заливом», росли кокосовые пальмы, посаженные где-то в 1825 году каким-то предусмотрительным ямайцем для моряков, потерпевших кораблекрушение. Везде много хороших рифов, а наилучшие – к северо-востоку от Северо-Восточного залива, с наветренной стороны. Но и на подветренной стороне есть хорошие рифы. Москитов там нет, а когда Джим там был два года тому назад, то не было там и зданий, только старый деревянный сарай, и он убежден, что сейчас там тоже пусто. Они могут нанять на четыре-пять дней то же судно, что он нанимал, – с другой «ныряющей парой», добавил он. ( «Эта пара не «ныряющая», – быстро вставила Лаки.) А если захотят поплыть Бен и Ирма, они наймут судно побольше, у Джима есть и такое на примете.
Но Бен отказался сразу. Он бы хотел поехать, но ему не хочется надолго оставлять Ирму в одиночестве, а неплавающая Ирма не захотела болтаться пять дней по неинтересным, необитаемым островкам. Так что они ехали впятером: Дуг с девушкой, Грант с Лаки и Джим. И, конечно, капитан. Можно взять спальные мешки и спать на берегу, а можно и на судне. Охота там отличная, море практически не тронуто, на рыб не охотились и не ловили их. Они прихватят консервы для разнообразия, но главная еда – пойманная рыба, которую, как сказал Джим, они по вечерам будут готовить на берегу. Восхитительные закаты. Чего еще можно желать?
– Тебе все равно? – спросил у нее Грант потом, перед выходом на катамаране. – Ты не хочешь ехать?
Снова у Лаки появился странный, загадочный взгляд, который он уже замечал.
– Нет, если тебе все равно, – коротко ответила она. – Нет, если ты хочешь, чтобы я ехала. – Грант не мог сообразить, что это значит. – Что бы ты делал, если бы я отказалась? – непонятным тоном спросила Лаки.
– И сам не поехал бы, – быстро ответил Грант. – Ты же не думаешь, что я уеду и оставлю тебя здесь, а? С этим проклятым Жаком?
– Ха! Лучше бы оставить меня здесь, чем брать туда, – загадочно произнесла Лаки.
– Черт возьми, что все это значит? – спросил Грант.
– О, ничего, – ответила она и неожиданно улыбнулась.
Он предыдущей ночью воспользовался «привилегией трахаться» с ней, как он теперь это называл. Потрясением ночь не стала.
Накануне вечером они поужинали с Джимом, Беном и Ирмой, а потом поехали в город в частный игорный клуб. Впервые с ними поехал Джим, но ставки он делал маленькие и осторожные. Все немного выиграли, только Грант немного проиграл. Игра никого не обидела. Потом выпили в баре с кондиционером на Барри стрит (или это была Тауэр стрит), поговорили о поездке на Морант-Кис и сегодняшней охоте. Затем они оставили Джима и уехали домой. Грант выждал момент, когда она сняла рубашку и трусики и надевала короткую ночную сорочку, которую так любила, и выдвинул свое требование: «Я хотел бы воспользоваться привилегией трахаться, – вежливо сказал он. – Помнишь? Я сильно задубел и отвердел и хотел бы лечь». – «Конечно, – немедленно откликнулась Лаки. – О'кей. Пошли». Она легла и раздвинула ноги, готовясь принять его, на лице у нее застыла легкая напряженная улыбка, выглядевшая, к его удивлению, как у всех, столь многочисленных девушек, которых он так часто трахал в многочисленных борделях всего мира в годы военно-морской юности. Когда он забрался на нее – и это единственное точное слово для этого, – она подвигала ногами, тазом и животом, помогая ему, когда он входил и выходил из нее, как подготовленная профессионалка, пока он не достиг оргазма. Все это было довольно мрачно. И все-таки, черт подери, намного лучше, чем ничего. «Хорошо было?» – спросила Лаки, когда он слез с нее. «Да, – ответил он. – Но не так, как раньше». – «Тогда я могу спать?» – спросила она. «Да, – ответил он. – Теперь можешь спать».
На плывущем катамаране он смотрел, как она смеется и шутит с Джимом и Беном и неожиданно его до мозга костей охватила ярость. Он не собирался сдаваться. Тело пылало. А затем, также неожиданно, ярость сменилась столь глубоким унынием, столь глубоким оцепенением, что он едва не потерял дар речи. Прежний «синдром отказа», снова он! К счастью, он был печален и смог подавить его. А в самой глубине он ощущал, как по всему телу разливается, как ядовитая кислота, раздражающая опухоль, сжигающая клетки, артерии и вены, и, в то же время, дающая всему организму, который зовется Рон Грант, героическую воинственность. Получасом позднее он застрелил – убил – свою первую акулу.
Она едва не ускользнула от него. Когда ее затащили на борт и измерили, длина ее оказалась восемь футов девять дюймов, как сказал Джим; большая черноносая акула, но точно он сказать не может, пока не проверит зубы по справочнику. Концы плавников черными все-таки не были.
В воде они пробыли всего несколько минут и поплавали у открытых Джимом пещер на глубине шестьдесят-шестьдесят пять футов, когда Грант увидел, что у дна, между коралловыми выступами плывет акула. Он показал на нее Джиму и рванулся за ней, но стоило ему приблизиться, как акула чуть увеличила скорость, чтобы сохранить ту же дистанцию. Впереди кораллы образовывали проход, так что акула должна была либо проплыть через него, и тогда Грант ее взял бы, либо развернуться и пойти на Гранта. К несчастью, Грант не заметил тоннеля под кораллами в двадцати футах от него, акула заплыла в него и исчезла. Именно в этот момент он решил, что потерял ее. Но Джим немедленно развернулся и быстро поплыл в сторону моря, так что когда акула вынырнула из другого конца тоннеля, Джим нырнул и спугнул ее. Грант припомнил, что почти так же Джим и пилот Рауль загнали акулу в ловушку на Гранд-Бэнк. Как бы там ни было, он был готов встретить ее. Он нырнул вертикально вниз на глубину пятьдесят пять-шестьдесят футов, отметив, что вблизи акула казалась огромной, и выстрелил точно в мозг или, по крайней мере, в позвоночник. Акула остановилась, будто ей дали дубинкой по голове. Все было кончено. Грант целую вечность поднимался вверх, таща за собой тяжелое животное, а легкие разрывались от желания вздохнуть, и все это напоминало ему ночные кошмары. Но ощущение триумфа забивало все. Он думал только о том, как затащить акулу на лодку и показать ее своей проклятой сопливой жене.
– Тогда на Гранд-Бэнк ты такую же убил, а? – спросил он, довольный добычей, уже в лодке, когда Джим заявил, что это черноголовая.
Джим ухмыльнулся.
– Не знаю. Не помню. Я многих застрелил.
– Ого! Ты тщеславный, сучий сын! – заревел Грант и хлопнул его по спине. – Ты не помнишь, потому что так много застрелил, да? Ну, хрен с тобой, дружище!
– Эй, жена! – позвал он. Лаки отошла от акулы, как можно дальше, и вид у нее был такой, будто она хочет выпрыгнуть в воду. Эй, жена! Тебя это не впечатляет, жена?
– Да. Впечатляет, – ответила Лаки. – Я не уверена, что это приятное впечатление, но впечатляет.
Джим Гройнтон доверительно глянул на Гранта.
– Есть вещи, которые женщинам непонятны, и они никогда их не поймут, – ухмыльнулся он.
– Наверное, это правда, – проговорила Лаки. – Но есть вещи, которые никогда не поймут мужчины, вот так вот.
– Я бы так не сказал, – загадочно ответил Джим и вопросительно посмотрел на нее. Грант смотрел на них, не понимая смысла. Он вспоминал только случай, когда она протестовала против убийства большого окуня.
На этот раз Лаки ничего подобного не сделала. Через некоторое время, убедившись, что акула мертва, она подошла на корму осмотреть жуткое создание, и у нее на липе было выражение любопытства и ужаса, суеверного страха, и сам Грант ощущал то же самое.
– Да, меня впечатляет, – тихо сказал Бен Спайсхэндлер. – До чертиков впечатляет. Я бы никогда на это не пошел, даже на мелководье, где хватило бы и моих копеечных способностей. И много здесь таких?
– Не настолько, чтобы ты волновался, Бен, – ответил Джим.
– О'кей, – сказал Бен. – Верю тебе на слово, – и взял ласты, чтобы прыгнуть в воду.
– Я вырежу ей пасть, и у тебя будет сувенир, – проговорил Джим, вынимая нож.
– Нет, погоди, – сказал Грант. – Я хочу отвезти ее в отель и повесить на пляже, где богачи вывешивают своих марлинов, и сначала сфотографироваться с ней.
Джим правил нож на оселке.
– Это неважно. На фото не будет заметно, – он раскрыл акуле пасть. – О'кей?
– О'кей, – Гранта восхитила раскрытая пасть. – Наверное, туда моя голова пролезет, да?
– Ну, разве что поцарапавшись, – ответил Джим, примериваясь ножом. Кажется, он испытывал какое-то огромное, очень глубокое личное удовлетворение от того, что собирался изуродовать акулу. Он был предельно осторожен в обращении с зубами. Они шли пятью рядами, становясь в глубине все мельче и мельче. – У акул нет костей, – читал он лекцию и резал. – Только хрящи. Пасть затвердеет через неделю-полторы. И тогда она будет, как твердая толстая кожа. Получится прекрасное украшение для письменного стола. – Он аккуратно вырезал пасть с хорошо пригнанными зубами. Когда она была полностью раскрыта, взрослый человек мог просунуть через нее голову. Джим широко раскрыл ее и положил на солнышко. Затем он оглядел ее с каким-то особенным кровожадным удовлетворением.
Грант слегка побил босой ступней по свежему мясу акулы.
– Сколько она продержится? Я имею в виду, когда она начнет гнить? Понимаешь, мне бы хотелось, чтобы она довисела до завтра и чтобы ее Дуг увидел.
– О, она продержится дольше, – ответил Джим, – провисит четыре-пять дней. Так что ее увидят все жители отеля. Это хорошая реклама.
– Интересно, что подумает наш друг кинозвезда? – спросил Грант.
– Не знаю, – сухо ответил Джим. – И мне наплевать. Но я скажу ему, где мы ее убили.
Джим был прав: когда акулу повесили на пляже у отеля, то вырезанной пасти не было заметно, и вид был прекрасный, когда Грант, ростом пять футов девять дюймов, позировал у почти девятифутовой акулы. Рене с гордостью взял пасть акулы, положил на стойку бара и показывал ее всем, и туристам, и местным, кто заходил в бар. Но если Грант думал, что его мужской подвиг заставит жену вернуться к своим обязанностям любить и повиноваться, то он ошибся. Она вполне повиновалась (и делала это и до охоты на акулы), хотя и не очень охотно. Но любить – нет, сказала она. На самом деле Грант не очень на это и рассчитывал. Он хотел показать ей акулу главным образом потому, что хотел показать, что ему плевать на то, что она думает. Он принял решение и не собирался отступать. Он был уверен, что ей не понравится его желание убить акулу. И, конечно, ни он, ни Джим не сказали ей, что выходили в море с определенной целью. После ссоры, а может, как раз благодаря ей, он открыл в себе новое важное качество – твердость, почти беспечность. Он уже не был столь осторожен или сверхосторожен. Он стал тверже, опаснее, потому что ему просто было наплевать.
– Чувствуешь себя мужчиной, правда? – спросил Джим Гройнтон, когда они стояли и смотрели на висящую акулу. – Знаешь, ты мой наилучший ученик. Наилучший.
– Ну, скажем, чувствуешь себя большим мальчиком, – осторожно ответил Грант. – А я такой, да?
Это новое качество проявилось не только в охоте на акулу. В тот же день, когда делать было нечего, Джим поднял якорь и вывез их на глубоководье. Он действовал, будто неожиданно принял серьезное и важное решение.
– Я хочу показать Рону кое-что, что я немногим показываю, – объяснил он Бену и Лаки. – Это какое-то мое суеверие, какая-то мания. Вы, Бен, если хотите, тоже можете посмотреть на это с поверхности. Мне все равно. Но Рон готов. Я надеюсь, что этот старый негодяй будет на месте, вот и все, – сказал он и переложил ногой руль, направляя судно на юг, вдоль побережья. Проверяя себя по побережью, он наконец выключил двигатели и бросил якорь.
– Глубина здесь семьдесят пять—восемьдесят пять футов. Здесь много больших окуней, и парочку мы убьем. На дне.
– Ты надо мной подшучиваешь, – сказал Грант, ощущая, что на лице у него отразилось удовольствие. И он подумал: а почему бы и нет?
– Нет, не шучу, – ответил Джим. – Восемьдесят футов у тебя получится. И всегда будет получаться. На самом деле, ты можешь нырнуть и на сто, если захочешь. Раз ты можешь семьдесят, то лишние двадцать-тридцать футов – это чепуха. Сам увидишь.
– О'кей. Попробуем, – сказал Грант и ухмыльнулся.
– Но я хочу показать еще кое-что, – ответил ухмылкой Джим. – Если он здесь. Кстати, чтобы ты знал, я никого не привожу сюда, пока не увижу, что он может – и хочет – нырнуть на столько. И с тех пор, как я в Кингстоне, я привозил сюда только четверых. Один – это парень из Нью-Йорка, о котором я рассказывал, что он охотится на акул. Другой – тот, которого я возил с женой на Морант-Кис. Она не очень-то ныряла, но я и ее сюда привозил, как Бена, потому что онмог. Всего четверо.
– Считаю это большим комплиментом, – тихо откликнулся Грант.
Лаки, выслушав все это, не произнесла ни слова.
– Ну, пошли в воду, – сказал Джим.
– А что мы увидим? – спросил Грант.
– Подожди, – ответил Джим. – Если не увидим, я тебе все расскажу. А увидим – мне нечего будет рассказывать.
Гранту кораллы на дне показались очень далекими. Структура дна на такой глубине выглядела совсем другой, это он сразу заметил. Он привык к буйным зарослям кораллов на мелководье у побережья, а здесь кораллы были чахлыми, на скалах виднелись лишь отдельные маленькие группки. Вместо узких песчаных каналов между скалами и холмами он увидел широкие полосы чистого песка, тянущиеся во всех направлениях. То там, то здесь у дна в такт движениям воды покачивались разные водоросли. Возникало ощущение леденящего одиночества. Зеленое, бледно-зеленое одиночество. У чахлых кораллов плавало всего несколько рыб.
Джим показал на них, и они поплыли на юг, параллельно далекому берегу. Менее чем через пять минут они заметили на дне больших окуней. Грант не мог точно определить их размеров, поскольку в глубокой воде потерял ощущение масштаба. Как бы там ни было, Джим показал на них и толкнул Гранта. Грант кивнул, поправил трубку, плотнее сжал зубами нагубник и начал гипервентиляцию. Он был убежден, что не сможет достичь дна, но хотел подойти к нему, как можно ближе. Вся проблема в том, что ты всегда должен очень долго плыть наверх.
И как раз в этот момент, на самом пределе видимости, Грант увидел нечто движущееся. Внимательно всмотревшись, он понял, что это рыба, самая большая рыба, какую он видел в жизни. Вдвое больше того окуня, которого они взяли с Джимом. Мигнув, он потерял ее в зеленом тумане. Но он успел показать на нее Джиму и Бену. Джим медленно и торжественно кивнул в ответ, и показал, что они продолжают плыть. Проплыв еще несколько ярдов, он снова засек большую рыбу. Отчетливо различались крутолобая голова и черное пятно на спине размером с человеческую голову. Как будто наблюдая за ними, огромная рыба плыла в отдалении с такой же скоростью, что и они, и оставалась на границе видимости. Через пару минут Джим двинулся к Гранту и полого нырнул, резко двигая ногами и вытянув руку с ружьем вдоль тела. Грант и Бен пошли за ним. В итоге они чуть приблизились к рыбе. Грант хорошо ее рассмотрел, но потом рыба увеличила скорость, отошла на границу видимости и там снова замедлила движение. Всплыв, они еще около четырех минут шли за ней, потом Джим высунул голову на поверхность.
– Видел? – крикнул он, вытаскивая трубку.
– Да, черт подери! – сказал Грант. – Ничего подобного не видел!
– Знаешь, что это? – спросил Джим.
– Похож на лютиануса. Красного лютиануса. Но...
– Это красный лютианус, – ухмыльнулся Джим и кивнул.
– Но лютианусы не бывают такими большими.
– Ошибаешься, – ответил Джим. – А этот? Ты видел, Бен?
– М-да, – ответил Бен. – Глазам не веришь.
– Давай возьмем его, – предложил Грант.
– Ближе, чем мы были, к нему нельзя подойти, – ответил Джим. – Видел, как он остановился, чтобы нас подождать, когда оторвался? Он всегда идет на таком расстоянии. Пока не устает и не решает уйти. Я три года пытался застрелить его. Может, именно потому он прожил столько, что смог вырасти до таких размеров.
– Лютианусы такими не бывают, – снова сказал Грант.
– Но онесть, – возразил Джим. – Ребята, вы, наверное, среди всего лишь шестерых, кто видел его. Здесь никто не ныряет.
– Ты не пытался взять его обычным снаряжением? – спросил Грант. – Крючком?
– Нет, – ответил Джим. – Местные пытались, но никому не удалось взять его на крючок, Но если я не могу застрелить, то не буду и стараться. – Он дважды перевернулся в воде, как бы освобождаясь. – Ладно, пошли. Возьмем то, что сможем.Что ж, Рон, песня на ужин у тебя теперь есть, – ухмыльнулся он.
– А он вырос с тех пор, как ты его впервые увидел? – спросил Грант.
– Не заметил. Черт, что можно сказать о такойбольшой рыбе?
Погружение на этот раз произвело странное впечатление. Больших окуней на дне вполне хватало. Грант выбрал самого крупного из трех, стоявших рядом. Потом он начал гипервентиляцию. Нырнув, он ощутил, что пребывает в вечности, но почему-то не взбунтовался, а ощутил любопытное и воинственное возбуждение, а не нервозность. Он отметил, что диафрагма один раз непроизвольно дернулась еще до того, как он достиг дна. И конечно, рыба, когда он приближался, становилась все больше и больше. По каким-то непонятным мотивам Грант ощущал себя гораздо свободнее, чем всегда, физически свободнее, чем он был во всей своей жизни. Казалось, будто все время мира в его распоряжении. Каждая клеточка пела, и он пировал, медленно, лениво перебирая ногами в ластах. В какой-то момент он пересек ощутимую границу между слоями теплой и холодной воды. И вот он внизу. Рыба смотрела на него и, наконец, развернулась, чтобы убежать, но поздно. Грант чуть развернулся и выстрелил точно в спину позади плавников.
Рыба была по-настоящему огромной, вернее, была бы, если бы он не видел настоящей огромной рыбы. Грант высчитал, что в ней не меньше сорока пяти фунтов. И все равно, он едва не потерял ее, недооценив ее размеров, а следовательно, неверно оценив расстояние до рыбы. Из-за этого стрела, ограниченная длиной лески, не пронзила рыбу навылет. Гранту пришлось руками продавливать стрелу сквозь бьющуюся рыбу в песок. Затем он глянул наверх и начал долгое обратное путешествие. Джим и Бен, плававшие на поверхности, отсюда казались невероятно крошечными.
Он медленно поднимался. Когда он поднялся на двадцать футов, диафрагма непроизвольно дергалась каждые три-четыре секунды, но он не выпустил ни пузырька воздуха, он владел собой. Он даже замедлил движения ног на последних двадцати футах, потому что ему ненавистна была мысль, что все заканчивалось. Достигнув поверхности, он продул трубку и снова мог дышать.
Джим наблюдал за ним, а потом сам нырнул. Волшебное, прекрасное зрелище – коренастый ныряльщик лениво бьет ногами и опускается все ниже, ниже и ниже. Как будто Грант видел свое собственное погружение с точки зрения Джима и Бена. Бен ухмылялся ему и восхищенно качал головой. Отдышавшись, Грант посмотрел, как Джим застрелил рыбу и пошел наверх. На дне, естественно, он казался таким же крохотным, как и на поверхности, когда смотришь снизу.
– Знаешь, что ты сделал? – засмеялся и закричал Джим, выныривая. – Восемьдесят—восемьдесят пять футов, парень. И так легко. Да еще задержался проткнуть рыбу! Хладнокровно! Черт, ты нырнешь, парень, на сто футов, как только захочешь этого! Настоящий профи! – Истерически счастливый смех оборвался. – Ладно, пошли на лодку. Уже поздно.
На лодке Грант показал Лаки большую рыбу и уселся покурить, а Джим расхваливал его погружение на восемьдесят пять футов.
– Ну, у меня есть что рассказать и показать Дугу, когда он приедет, правда? – спросил он у Лаки.
– Конечно, – тихо ответила она. – Я очень тобой горжусь.
Грант выбросил сигарету за борт, сжал губы и ощутил, что у него застыли глаза, как у настоящего твердого мужчины, каким он, кажется, становился.
– Спасибо, – сказал он.
31
Прибытие Дуга не затянуло трещину между ними. Скорее даже наоборот, поскольку он привез с собой не новую девушку, о которой так возбужденно рассказывал по телефону, а Эла Бонхэма. Все было почти точно так же, как и в первый раз, когда они вдвоем появились в Гранд Отель Краунт, настолько похоже, что у Гранта возникло сверхъестественное чувство, что все это уже было, что все происходит повторно. Эти двое вышли, возможно, из того же такси, прошли по тем же ступеням, прошли почти тот же самый путь и в том же порядке. И только персонажи на полуденной веранде были другими. Бен и Ирма остались, но писательница с мужем, ставшие такими хорошими друзьями, уехали. Вместо них были кинозвезда и его жена-актриса. И Джим Гройнтон. Джим Гройнтон теперь был все время с ними и почти везде, разве что только не ночью, когда они расходились по постелям.
Лаки соблюдала все правила игры при Дуге и Бонхэме, как и при Джиме, Бене и Ирме, звезде и его жене и при всех остальных. Если рядом был кто-то из посторонних, она была блестящей женой и компаньоном, даже другом; и она прекращала все это, стоило им остаться наедине. Казалось, что Грант так и проведет весь остаток женатой жизни, так же, как и все сучьи сыны, которых он знал, и он начал чертовски уставать от всего этого. Самое страшное, он не видел даже способа хотя бы поговорить с ней.
У Бонхэма были новости, это выяснилось после того, как Дуг закончил рассказ о своей новой девушке и о том, почему она не с ним. Первое, что сказал Дуг, появившись на веранде и познакомившись со звездой и его женой:
– Ну, ребята, вы знали,что Лес Райт лесбиянка? – Он нацелился на них лбом и поднял вверх брови над ухмылкой.
Глаза у Лаки вспыхнули, и она понимающе ухмыльнулась Гранту:
– Ну, скажем, мы подозревали,что это возможно.
– У неесвязь с Эвелин,Боже ты мой! – воскликнул Дуг. – А я чуть голову не вставил в эту петлю! – Затем он обошел стол и пожал руку звезде. – Здравствуйте! – сказал он с особенно очаровательной улыбкой. – Давно восхищаюсь вашими работами.
