Текст книги "Не страшись урагана любви"

Автор книги: Джеймс Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 46 страниц)

Из яркоосвещенной солнцем воды невозможно было что-нибудь увидеть в темной пасти пещеры, но он прекрасно помнил ее расположение. Показав Дугу, что он собирается делать, а затем указав на часы, он поднял сначала пять, затем шесть пальцев и пожал плечами. Грант глубоко, сильно вдохнул, выпустил половину воздуха и поплыл внутрь. Над ним Дуг тоже пожал плечами и беспомощно развел руками.

Туннель был тот же, и когда он плыл за угол в главную пещеру, лучи солнца из дыр на потолке упирались в коралловые стены и песчаное дно. Он помнил, что коралловый трон, на котором они сидели, невидим с такой высоты, он рассмотрел его, опустившись футов на десять-двенадцать, глубоко внизу, на песчаном дне. Осторожно и медленно дыша, Грант поплыл к нему, еще глубже на 35-40 футов. Так покойно, так тускло, так зелено и холодно, так одиноко. Так непривычно. Все собору, все церкви, все пустые после пяти часов здания школ, все детское одиночество вернулось к нему, и он ощутил, как твердеет пенис в бикини. Не сбиваясь ни с ритма дыхания, ни с ритма движения ногами, он плыл вниз, казалось, бесконечно долго, потом перевернулся прямо над гигантским троном и, выдохнув, чтобы стать тяжелее, опустился на шероховатую поверхность. Собор-пещера не изменился и выглядел точно так же, как и в первый раз. Но теперь он был один.

Плавно, без резких и лишних движений Грант сунул большие пальцы рук в бикини и стянул их до колен, затем легко снял их по очереди через ласты. Немедленно все стало иным, чище, красивее, как всегда, когда плаваешь обнаженным. Вода теперь обмывала всего его, мошонку, таз. Потом с запоздалой поспешностью он сунул бикини под пояс, чтобы не потерять их. Потом он глянул вниз и вздрогнул, увидев из-за преломления лучей света в маске, что его отвердевший петушок сидит чуть ли не на середине груди! Он слегка потрогал себя пальцами и понял, что ему вовсе не хочется мастурбировать. И он, вместо этого, взлетел и поплыл обратно через пещеру, ощущая восхитительное движение воды вокруг обнаженных органов. Потом он вернулся и опустился на песчаное дно около трона, тиранув и вспоров голым пенисом и яичками песок и подняв легкое облачко. И в этот момент он глянул вверх и увидел, что за ним спокойно и с любопытством наблюдает огромный морской окунь.

Он был грандиозен. Очень длинный, да еще в два раза шире поперек. Он был такой огромный, что весил, по крайней мере, 400-450 фунтов. Он вообще видел впервые эту породу. Рыба была очень похожа на окуня, с таким же большим ртом[4]. Но только этот рот был так велик, что мог захватить голову и плечи, и еще бы осталось место. И он читал в книгах, что иногда они нападают на ныряльщиков. Все это в один миг пронеслось в мозгу, и, еще не успев подумать, он вытащил нож из ножен на ноге и поплыл наверх, чтобы быть на одном уровне с рыбой, готовый к борьбе, но разумно полагая, что проиграет. Он не взял с собой ружья, не ожидая встречи с рыбой, но даже и ружье было бы детской игрушкой для такого создания.

К счастью, ему не пришлось сражаться. Когда он достиг ее уровня, огромная рыба с большими набрякшими пугающими глазами вильнула телом, что походило на маленький взрыв, и исчезла в темном конце пещеры, неизученном Грантом. Все произошло так быстро, что у него не успело даже обмякнуть.

Все еще поглаживая его и испытывая какое-то полное удовлетворение, он осторожно поплыл через пещеру искать еще один выход. Длинный низкий туннель семи-девяти футов в диаметре вел вглубь коралловой горы над поднимающимся, опускающимся и снова поднимающимся волнистым песком. В другом конце не было ни единого проблеска, и Грант не ощущал желания изучать его. Поплыв обратно, он сунул нож в ножны и надел бикини. Над ним все еще было шестьдесят футов воды и кораллов.

Но если он беспокоился, что эрекция останется и ее может заметить Дуг Исмайлех, когда он вернется из пещеры, то напрасно. Когда он плыл вверх ко входу, то солнечные лучи светились так же спокойно и таинственно. А когда он выплыл из пещеры в яркоосвещенную воду, то ощутил любопытное удовлетворение. Он был внизу чуть больше девяти с половиной минут. Над ним все еще лежал на поверхности Дуг Исмайлех и нервно жестикулировал обеими руками.

– Господи Иисусе! – запротестовал он, когда оба они были уже в лодке. – Какого хера ты там делал все это время? Я думал, ты погиб!

– Только исследовал, – сказал Грант. – Я же говорил тебе: минимум шесть минут.

– Ты сказал: пятьили шестьминут!

– Ну, я немного потерял ощущение времени.

– Потерял ощущение! Я уж собирался плыть к лодке за Али!

– Он бы не помог, – ухмыльнулся Грант. – Он даже не ныряет. – Он описал Дугу большую пещеру, но не сказал об окуне, главным образом потому, что тогда бы он счел долгом чести вернуться туда с ружьем, если бы оно у него было. Он сегодня сделал две позорных вещи, вычислил он. Не прошел через щель, как должен был бы, и не пошел за большим окунем.

Но все же позднее он рассказал обо всем Бонхэму. Большой человек только ухмыльнулся.

– Ты имеешь в виду, что при первом одиночном погружении пошел туда без ружья? Ну и характерец!

– Я просто не подумал, что там может быть рыба. Но мот ли я потом застать ее там? – настаивал Грант.

– Мог бы? – Бонхэм потер челюсть. – Может быть. Не уверен. Она могла далеко уйти. Я знаю этот выход. Все равно, охота на большую рыбу в пещере – щекотливое дело. Они могут затянуть тебя в узкую дыру и вырвать нагубник изо рта. Может быть очень опасно. Всегда помни, что в нырянии осторожное решение – всегда наилучшее. Ты платишь жизнью, – сказал он с торжественным и благочестивым видом, и Грант неожиданно понял, что сам Бонхэм в это не верит, по крайней мере, временами, что это жвачка для клиентов. Он, конечно, никому не рассказывал об эрекции.

– Ну, что ты об этом думаешь? – спросил он Дуга, когда они вытирались на катере под горячим солнцем. Думает, что это здорово, сказал тот, и он хотел бы научиться. Он особенно хотел бы увидеть эту пещеру.

– Ну, я могу поучить, если хочешь, – сказал Грант. – Теперь я знаю его методы и могу проверить тебя в бассейне не намного хуже Бонхэма.

Дуг медлил с ответом довольно долго. Они уже сидели в кабине на носу в тени, около штурвала, все окна и стекла были распахнуты. Теплый мягкий бриз приносил в кабину запах моря, а иногда горячий запах гниющего ризофорового болота, которое образовалось на правом краю залива. Тропический горизонт здесь был таинственным и опасно влек к себе, как будто они могли быть первыми чужаками, которые увидят край земли, а на другой стороне горизонт с многочисленными отелями приглашал к современным удовольствиям: пьянкам и шлюхам, мартини и натурщицам. Только что приземлился дневной самолет из Нью-Йорка и разгружал отдыхающих в здание аэровокзала. Маленький катер мягко плескался в море, и они слушали шепот воды у бортов. Грант ощущал глубокое облегчение, которое теперь возникало после того, как ныряние заканчивалось на сегодняшний день, и исчезала перспектива нового погружения. Дуг выглянул из окна на отели и высокие холмы за ними, где была и вилла Эвелин де Блистейн.

– Это безопасно? – спросил он. – Я имею в виду, легко ли научиться.

– Ну, три дня я тебя буду учить всей технике, которой он захотел меня научить. Конечно, я не сделаю, как он. Сейчас тоже еще не могу делать так, как он, – сказал Грант. – Думаю, это легко. Конечно, все сначала немного нервничают, это естественно.

– Ну, может, давай попробуем, – сказал Дуг отворачиваясь, – ладно. Раз я здесь и все под рукой.

Али, сидевший на компрессоре, подошел к ним.

– Гатовы ехайт, местар Грант, cap? – спросил он.

– Нет, – сказал Грант. – Еще нет. Давайте немного посидим, о'кей? Так хорошо.

– Хорошо, а? – сказал Дуг и неожиданно ухмыльнулся. Он вытащил полбутылки виски и фляжку с теплой водой. Они молча сидели, впитывая в себя все ощущения – движение катера, тень и горячее солнце, бриз на лицах, запахи моря и ризофорового болота, вид обоих берегов залива, вид аэропорта, из которого только что вылетел большой реактивный самолет и пролетел со свистящим ревом над их головами.

– Ну, думаю, пора ехать, а? – нерешительно спросил Дуг. – Мы еще должны поспеть на ужин и попеть там, не так ли? Кого Эвелин заполучила на вечер?

– Господи, не знаю, – содрогнувшись, сказал Грант. Он встал и показал Али, чтобы тот запускал мотор.

В последующие два дня Грант брал его четыре раза, дважды утром и дважды днем, в один из бассейнов отеля и пытался научить Дуга, забросив свое ныряние и проводя его ступень за ступенькой по той же лестнице, по которой вел его Бонхэм.

Но Дуг просто не мог научиться. Во всяком случае, у него. Он быстро научился обращаться с маской, удерживать дыхание и тому подобное, но когда они взялись за сам акваланг, он просто не мог это сделать. Все было хорошо в мелкой части бассейна, но в тот момент, когда он приплывал по дну в глубокую часть, он начинал кашлять и вылетал на поверхность.

– Я думаю, это из-за проклятой формы рта, – сказал он с сердитым отвращением, но со странной тенью на лице. – Что б я ни делал, вода все равно затекает между губ!

На третий день, когда вернулся Бонхэм из Гранд-Бэнк, Грант передал его Бонхэму. Но Бонхэма тоже постигла неудача, и он не сумел научить его.

Плохая форма рта, ясно, была оправданием. Болтаясь с Бонхэмом на уроки, он теперь знал четыре объяснения неофитов одного и того же явления, одно – от Кэрол Эбернати. Ни один из них не преуспевал в обучении. Он обсуждал с Кэрол ее ощущения от пребывания в акваланге и решил, что настоящая причина могла заключаться в своеобразной подводной клаустрофобии, возможно, усиленной ограничивающей маской. Кэрол сказала, что осознавая, что над ней находится вода, она просто вынуждена подниматься. Могло даже быть, предположил Дуг, что клаустрофобия, достигая жутких размеров, заставляла расслабляться губы, и в рот просачивалась вода. А может, просачивание воды было просто спасительной ложью. Грант тактично обсудил это с Дугом, и Дуг признался, что на дне глубокой части бассейна у него и вправду возникает паническое чувство замкнутости и придавленности. Сам Грант в акваланге никогда этого не ощущал, хотя у него было много других страхов; но нахождение в акваланге под водой, напротив, давало ему ощущение раскрывающейся панорамы и восторг невесомости.

– Все это глупо! – сердито сказал Дуг. – Потому что я не боюсь!

– Конечно, нет. Дело не в этом. Но если это, – сказал Грант, – клаустрофобия, тут ни черта не поделаешь. И страх здесь не при чем. – Дуг упрямо покачал головой. Он попробовал еще несколько раз, и все с тем же результатом, и наконец вынужден был сдаться.

– Меня точит мысль, что никогда, никогда в своей жизни я не увижу эту твою проклятую пещеру, – безнадежно сказал он. – Для меня это отрезано.

Он продолжал выходить с ними на катере, когда Бонхэм брал Гранта, а это было почти каждый день, и плавал с маской и трубкой над ними, когда они выходили к глубоким местам, иногда нырял с ними без акваланга, когда они плыли к мелким рифам. Он так старался, что под конец – на мелком рифе – мог погрузиться на глубину двадцать, даже двадцать пять или тридцать футов. Он, следовательно, мог теперь заплыть во вход пещеры и глянуть туда, но, конечно, там нечего было смотреть, если не заплыть достаточно далеко, не завернуть за угол, то есть, еще двадцать-двадцать пять футов, а этого он уже сделать не мог. Он еще раз попробовал акваланг в бассейне, но результат остался тем же, и Бонхэм посоветовал отказаться от пробы в море. Это его очень угнетало, особенно когда Бонхэм и Грант плыли в большую пещеру, что они делали время от времени.

Грант восхищался пещерой, но было и нечто большее. Бонхэм после возвращения неожиданно нашел нескольких новых клиентов из отелей, благодаря большому наплыву туристов в разгар сезона, а пещера была одним из его шедевров. Он брал туда всех своих неофитов, как только убеждался, что они справятся, и Грант с Дугом обычно плавали с ним, к счастью, платя намного меньше за поездки, чем другие туристы. Политика Бонхэма всегда предусматривала финансовую помощь постоянным клиентам, когда он мог себе это позволить.

После возвращения Бонхэма они втроем много болтались по городу. Грант из-за того, что отчаянно хотел быть как можно дальше от Кэрол Эбернати. Дуг Исмайлех придавал в глазах клиентов великолепный блеск большому ныряльщику своими чудесными манерами, а это он мог. У Бонхэма был любимый бар в городе – «Нептун», где он как-то познакомил Гранта с двумя ямаитянками и куда он заходил с местными дружками, когда не нырял и не давал уроков. Естественно, у этого места не было никаких связей с де Блистейнами и их друзьями из высшего света, и Грант с Дугом провели там немало времени, выпивая с Бонхэмом. Они также встретились с его женой, и он пригласил их к себе домой.

Дом Бонхэма (который он купил, как почти все люди его возраста, в кредит, и время выплаты взносов явно было не лучшим в его жизни) был маленьким дощатым зданием с двумя маленькими спальнями, кухней, гостиной и ванной, стоявшим посреди крошечного дворика в середине города. Это было какое-то нищенское место, совсем непохожее на места, где жило большинство белых людей в Ганадо-Бей, а больше походило на дома цветных банковских клерков или помощников управляющих магазинами. Жена Бонхэма Летта много поработала внутри, а Бонхэм построил себе американский кирпичный очаг в маленьком дворе. Когда он вернулся из Гранд-Бэнк, с ним прилетели Файнеры, Орлоффски и Уильям. Файнеры немедленно умчались в Нью-Йорк, и сейчас, как они узнали, когда он пригласил их в первый же вечер после возвращения, оба Орлоффски, Мо и Ванда Лу, жили у него.

Его жена Летта была маленькой, с великолепной фигурой ямаитянкой, со среднего цвета кожей и спокойной речью и очень походила на школьную учительницу, кем она и оказалась на самом деле; она не слишком радовалась пребыванию Орлоффски в своем доме, но очень мило их развлекала. Не то, чтобы Орлоффски нуждались в развлечениях. Они уже въехали, разместились и, казалось, были не столько гостями, сколько хозяевами. Но, как сказал Гранту Бонхэм, это ненадолго. Планировалось, сказал он им, вернее – Гранту, поскольку Дуг ничего не знал о делах Бонхэма, кроме рассказанных Грантом мелочей, что Сэм Файнер, пробыв несколько дней в Нью-Йорке по делам, вернется в Миннесоту, откуда немедленно пришлет деньги. После этого Бонхэм и Орлоффски отправятся в Кингстон, еще раз осмотрят шхуну (Орлоффски вообще ее не видел), купят ее и договорятся об ее транспортировке. Потом Орлоффски улетит в Джерси и по внутренним каналам переправит свою яхту во Флориду, а потом в Га-Бей. Тем временем Орлоффски будут искать дом или квартиру. Когда они ее найдут, Ванда Лу въедет в нее, Бонхэм и Летта помогут и присмотрят за ней. Все это он рассказал им поздним вечером за прекрасными сосисками, которые он приготовил на своей плите во дворе.

Мясо было великолепным. Выпивка тоже, хотя они и выпили больше, чем следовало бы. Грант заметил, что Летта не пила наравне с ними, что его удивило, хотя было заметно, что, сколько бы она ни выпила, пьяной она не будет. Пришли и Уильям с женой и четырьмя ребятишками, так что если вспомнить еще и служанку Бонхэма, мывшую стаканы и тарелки, то по маленькому дому сновало больше народу, чем он, кажется, мог в себя вместить.

И после этого оба они обедали в доме у Бонхэма каждый вечер, а на вилле их видели редко. Во второй вечер они снова обедали у Бонхэма всей толпой – даже в отсутствие Уильяма и его семьи, которые на этот раз не появились, шестеро их в крошечном доме (особенно учитывая огромных и шумных Бонхэма и Орлоффски) уже создавали впечатление толпы. В третий вечер Летты не было с ними, и они поели в «Нептуне», платили Грант и Дуг. Выяснилось, что Летта работает администратором в итальянском ресторане пять дней в неделю (кроме понедельников и вторников, когда он закрыт на «уик-энд»), чтобы увеличить их скудные доходы. Ресторан держал итальянец (ему помогала жена-ямаитянка), который был мэтром в одном из больших отелей, Грант обедал там вместе с Эвелин и Эбернати, но не помнил Летту. На четвертый вечер они снова ели у Бонхэма без Летты, и Бонхэм приготовил чудесные ребрышки. Каждый вечер все пили больше, чем следовало бы, но рядом с Бонхэмом и Орлоффски это выглядело нормой, да и рядом с Грантом и Дугом.

Удивительно, что Кэрол Эбернати (к чести Эвелин) оставила их так надолго без выяснения отношений. Но дни шли, и отпущенное время заканчивалось. На утро пятого дня после возвращения Бонхэма Кэрол Эбернати поймала их за утренним кофе (они не ели, потому что собирались сегодня понырять) и огласила свой план спасения Гранта Дугом Исмайлехом.

Она начала с роли усталой матери самой большой щенячьей поисковой своры в Графстве.

– Вы, ребята, редко бывали здесь за последние дни. – Она пришла на террасу, где они сидели в пижамах и халатах. Не было еще и девяти часов. – У Эвелин живет два величайших и красивейших драматурга Америки, и она даже не может их использовать. Когда вы будете вечером дома?

Грант решил, что не будет отвечать, и отдал это Дугу. Дуг сказал:

– Думаю, сегодня. Мы уже достаточно навидались с этим Бонхэмом.

– Так я и знала от Эвелин, – сказала Кэрол, – которая знает от прислуги, а те – из сплетен. – Присутствие Дуга как третьего лица подбадривало ее, как будто аудитория заставляла ее помнить о правильной роли. Сумасшедших сцен, наподобие размахивания ножом на Гранд-Бэнк, не будет. – Кроме того, вид у вас такой, будто вы чересчур уж пьете. – Она проницательно глянула на Гранта. Грант прикрыл глаза.

– Ну, это обычное дело, а? – ухмыльнулся Дуг. – Особенно, когда мы вместе.

– Ладно, – сказала Кэрол Эбернати и улыбнулась, – вот о чем я хотела с вами поговорить. Оказывается, у Дуга в Монтего-Бей есть родственники, ты знал об этом? – спросила она у Гранта. – И он хочет навестить их, пока он здесь.

Грант намеренно не отвечал. Он знал, да и все знали уже минимум четыре года, что у Дуга греко-армянские родственники, у которых ресторан и маленький отель в Монтего-Бей. Они приехали туда из Флориды сразу после войны. Дуг вечно рассказывал о них и собирался писать пьесу.

– Итак, – оживленно продолжала Кэрол, – я подумала, что хорошо было бы, если б вы оба туда съездили на недельку. Это снимет здешние «тревоги» у Эвелин. И вы можете подобрать пиздюшек и хорошопокутить. Это могло бы помочь сознанию Рона освободиться от маленькой нью-йоркской писюшки.

– По мне, так ладно, – сказал Дуг и взглянул на Гранта.

– Я думаю, это прекрасная мысль, – ледяным тоном сказал Грант. – Я готов ехать сегодня же, немедленно. Чем скорее, тем лучше. – Он встал.

– Там вы ощутите себя самими собой, – улыбнулась ему Кэрол. – Может быть, ты даже снова захочешь работать.

Это был один из привычных ее методов «личного контроля»: внушение чувства вины, что он не работает, не «творит», более того, идеи, что ни у кого из «ее мальчиков» нет силы воли, чтобы работать без ее хлыста над ними. Грант не собирался на этот раз спускать.

– Сомневаюсь, – холодно сказал Грант. – Я еще не нанырялся, сколько хочу. – Он глянул на Дуга. – Думаю, я смогу взять у Бонхэма акваланг и немного там поплавать?

– Прекрасная мысль, – ответил Дуг.

– Здесь всего семьдесят пять миль, – сказала Кэрол. – Вы можете отправляться днем.

– Лучше немедленно, – сказал Грант. – Сегодня утром. – При этих словах он положил салфетку на стол и пошел в комнату собираться. Когда он брел наверх по огромной лестнице, то слышал, как Дуг и Кэрол о чем-то быстро переговорили, а потом Дуг пошел за ним.

Автомобиль они взяли напрокат. Пока Дуг занимался этим, Грант прихватил несколько баллонов и акваланг в магазине Бонхэма.

– Все в порядке. Я включу все это в счет, – ухмыльнулся Бонхэм. – Там есть парень по имени Уилсон, у него есть компрессор, и можно перезарядить баллоны, если понадобится.

Через полтора часа после того, как Грант положил салфетку на стол, они уже выезжали из города по северной дороге.

16

В тот момент, когда он проснулся в отеле в ужасном похмелье, он знал, что хочет ей позвонить, и начал слепо искать телефон еще с закрытыми глазами и не отрывая головы от подушки. Взяв телефонную трубку, он открыл глаза и уставился на нетронутую, ненадушенную, не измазанную помадой подушку рядом со своей. Он до сих пор продержался. Сколько же? Три недели! И он сыт по горло всем, почти всем.

С одной стороны, он ощущал, что это слабость. Звонить ей. Он сам, один, хотел бы проделать все эти дела с нырянием и сосредоточиться только на этом. Но он был слишком слаб даже для этого. Не смог пробыть без шлюхи три недели или месяц без того, чтоб не погрузиться в самоубийственное уныние. Но ему плевать. Он заказал разговор (сахаристо-сиропный голос сообщил, что придется подождать тридцать—сорок минут), перевернулся на спину и уставился в потолок, презирая свою слабость.

Фальшивый и профессионально счастливый голос телефонистки, требуемый по курсу подготовки персонала компании, заставил почувствовать себя одиноким и вызвал такую же тошноту, как и все его последние заботы. Должен бы привыкнуть к ним. Не смог. Он еще раз бессмысленно пробежался по всем своим проблемам: Кэрол Эбернати и ответственность (когда она перестанет его мучить); этот проклятый белый дом-слон в Индианаполисе, который ему больше не нужен и который обошелся ему ценой счастья; финансовые проблемы (стыдно зарабатывать, как он, и не иметь ни гроша капиталовложений; и он уже беспокоился из-за предстоящего счета Бонхэма); еще одна, главным образом связанная с питьем, проблема с Дугом Исмайлехом (и другими художниками этого особенно пьющего типа).

Как смотаться из. Индианы? Как достать денег, чтобы позволить себе жить в другом месте? Как выйти из плавания, в которое он уже вошел? Как войти в Лаки? Этопроблема? Ну, он не собирался жениться на ней. Он возьмет ее в Кингстон на некоторое время, а там видно будет. Как избавиться от Дуга, который ему нравится и которого он не хотел обижать, по крайней мере – временами? Вот сейчас Дуг твердо и недвусмысленно перепихивается с потрясающей натурщицей в соседней спальной, соединенной с его комнатой общей ванной, шум воды в которой трижды будил его ночью, вернее, наверное, утром, когда она принимала душ. Грант взглянул на белоснежную несмятую подушку рядом с собой и затосковал по Лаки. Он, должно быть, влюбился по-настоящему.

По дороге сюда он поговорил с Дугом о Кэрол Эбернати. Грант никогда не был в Монтего-Бей. Дуг знал Мо-Бей, но не был в Ганадо-Бей, так что дорогу они не знали. За рулем сидел Грант. И, возможно, из-за того, почти точно из-за того, что он вел машину, он неожиданно осознал, что говорит, говорит и говорит о Кэрол Эбернати, об искусстве и жизни, о своем прошлом, о Лаки. Как это частенько случалось, автомобиль и дорога, движение пейзажа за окном, шум ветра гипнотизировали его, и он говорил, говорил.

Сама поездка была прекрасной. Дорога почти все время шла вдоль ярко сверкающего и мерцающего под ярким тропическим солнцем моря. На суше почти повсюду густые поля зеленого тростника покато взбегали к поросшим лесами и джунглями горам, то отступавшим на несколько миль вдаль, то приближавшимся на сотню ярдов к дороге. Уродливыми были лишь деревни и городки. Пыльные, кое-как построенные и ветхие, если не считать одного-двух зданий богатых плантаторов, не видных из-за высоких заборов, они появлялись через правильные промежутки времени, как бесформенные жемчужины, запутавшиеся в ожерелье. Облупившаяся реклама и погнутые неоновые трубки вдоль центральных улиц. Побитые машины, будто здесь никто не умел управлять или ухаживать за ними. Частички грубых очертаний цивилизации, от которой туристы-отпускники сбежали, но она неизбежно должна была прийти и сюда, принесенная ими же самими или теми, кто их обслуживал. Все туристические отели вдоль побережья, как они заметили, были красивыми, современными, и их было много. Между Очо-Риос и заливом св. Анны они остановились у Ревущих Водопадов, чтобы выпить пива в полуразвалившемся, грязном, заваленном жестянками ларьке на прохладной, поросшей папоротником полянке за гигантской каменной лестницей, через которую неумолчно хлестала вода, и съели бутерброды, которые заставила взять Эвелин, потому что ларек был жутко грязным. Потом Рануэй-Бей, Дискавери-Бей, Рио-Буэно, Фелмаус. И над всем был разлит необычно резкий запах сгоревших дров, которые использовались черными крестьянами для всего: от приготовления пищи до подогрева воды для мытья.

Когда он сказал Дугу, что Кэрол Эбернати была его любовницей и была еще до того, как он с ним познакомился, Дуг только ухмыльнулся. Когда он добавил, что ее недавняя нервозность, невротическое поведение и припадки почти определенно объяснялись, по крайней мере отчасти, тем, что он хочет с ней порвать – фактически ужепорвал, Дуг снова ухмыльнулся. Конечно, определил Грант, ее диктатура и параноидальные формулировки заметно возросли за последние годы, даже за то время, когда ее узнал Дуг. Здесь Дуг кивнул. Но, конечно, добавил Грант, с трудом пытаясь оставаться честным, это могло зависеть – по крайней мере отчасти – от того, что она уже долгое время чувствовала, что Грант постепенно ускользает от нее, а она стареет. Черт, ему плевать, сумасшедшая она или нет. Он не собирается убивать ее или что-то в этом роде. Он хочет одного – избавиться от всего этого. Женится он на Лаки или нет, он теперь все равно знал, что Кэрол – в прошлом, все ушло. Лаки не хочет выходить за него замуж. Единственная проблема с ней, по крайней мере, насколько он сейчас мог сказать, – это то, что она слишком хороша, чтобы быть правдой. У нее были все качества, которых он хотел бы от будущей жены. Все качества! Но когда он пытался описать достоинства Лаки (помимо чувственности и красоты), он терпел постыдную и плачевную неудачу.

Он сам удивился, услышав, как он вот так изливает душу. Теперь он в третий раз говорил с другим человеком о Кэрол. За столько недель. Или это... Нет. Нет, нет. Это второйраз. Он сказал Кэти Файнер, а теперь Дугу. Но до сих пор он вообще об этом не говорил, даже не намекал никому. Даже самым лучшим друзьям. Хотя, надо признать, друзей у него очень мало.

Дуг говорил мало. Под конец казалось, что он гораздо больше заинтересовался – с огромным, даже неприличным вниманием – тем, что думает Хант Эбернати о такой долгой связи Гранта с его женой.

– Господи! Не знаю! Откуда, черт подери, мне знать? Мы никогда об этом не говорили, – сказал Грант. – Но, знаешь, мы стали довольно близкими друзьями за эти годы.

Но это было не совсем так, неожиданно вспомнил он. Они говорили об этом. Однажды. Сидя в машине, точно, как сейчас. Машине Ханта. Только машина не ехала. Она стояла перед домом Эбернати в Хант Хиллз. Они только что куда-то съездили и вернулись или только собирались ехать, и Хант еще не запустил двигатель. Или они специально уединились в машине, Грант не мог вспомнить. Это было в самом начале их взаимоотношений, когда Грант еще жил с ними, задолго до его успехов. Лицо Ханта было остановившимся и жестким, холодные глубоко посаженные глаза уставились прямо вперед, в ветровое стекло. Он долго сидел молча, пока не заговорил: «Я думаю, ты удивлен, зачем я все это делаю, – наконец сказал он, намекая на то, что он делает и сделал для Гранта. Грант молчал, поскольку не знал, что говорить. – Ты должен удивляться, почему я терплю эту «ситуацию», и что же все-таки происходит». На этот раз он даже не ждал ответа. «Так вот, потому, что я пытаюсь помочь Кэрол. Чихать мне на тебя. И на то, что с тобой будет. А ты просто помни, что Кэрол – моя жена. И помни, что я ее муж». – «Конечно», – деликатно ответил Грант. Он был ужасно смущен. Хант сидел и молчал целую минуту, глядя прямо вперед в ветровое стекло. «Просто не забывай этого», – сказал он наконец и открыл дверцу машины, чтобы идти в дом. Или в этот момент он включил мотор? Грант под страхом смерти не вспомнил бы. Он был в полном замешательстве. Но они все жеговорили об этом. Если можно назвать это разговором. Но он не собирался обсуждать это с Дугом Исмайлехом.

– Я удивлен, почему он остался с ней? – спросил Дуг. – Почему он просто не выбросил ее?

– Кто знает, – сказал Грант. – Может, привычка? – он начал немного потеть, покраснел и почувствовал себя неуютно. Он хотел, чтобы этого разговора вовсе не было бы. – Я тебе скажу, почему! – с неожиданной яростью сказал он. – Потому что она держит его за яйца, вот почему! Как и меня. Но со мной это уже не пройдет.

– Может, ему это нравится, – сказал Дуг. – Быть рогоносцем.

– Нечто типа мазохизма, а?

– Необязательно. Множество парней такие. Я сам знаю нескольких. – Дуг ухмыльнулся, но глаза сохранили особенное, голодное выражение. – Как ты думаешь, могла ли она трахать и его все эти годы?

Грант вздрогнул.

– Ну, нет. Я никогда так не думал. Полагаю, что нет. – Он не собирался говорить Дугу, что в глубине души сам никогда в это не верил.

– Ты так уверен, что она не трахала никого больше все это время?

– Ну, нет. Нет, – сказал Грант. – Хотя раз уж ты заговорил об этом... Я только сейчас об этом задумался. Но мне просто наплевать, что она делала. Это правда. Если да, это просто делает из меня еще большего паразита, вот и все.

Дуг помедлил с ответом.

– Может, и нет.

В голосе послышалось что-то странное. Грант, держась за руль, бросил на него короткий взгляд и опять начал смотреть на дорогу. Дуг смотрел прямо вперед, откинувшись в угол и скрестив руки на груди.

– Ну, если нет, – сказал Грант, – то это, думаю, ставит меня в еще худшее положение.

– В любой любовной связи выигрывает тот, кто бросает первым, – сказал Дуг. – Закон Исмайлеха.

Грант неожиданно и беспричинно рассердился. Какого хера он воображает, что же он делает? Он что, думает, что знает что-то, о чем не говорит? Это похоже на какой-то полицейский допрос.

– Я тебе верю, но мне бы так было противно жить, – сказал он. Это была полуложь. Часть его существа была довольна и гордилась, что именно он бросает, что именно он не чувствует боли. Он был старшим. Это была старая теория личностного развития «Будь Верхним». Но под этим было более глубокое понимание того, что он, возможно, не смог бы этого сделать вообще, не существуй Лаки. Где же правда? Господи! – Смешно, но моя новая подруга то же говорила мне в Нью-Йорке, – злобно лгал он. – И теми же самыми словами.

– Я думал, что сам придумал, – сказал Дуг. Теперь настал его черед вздрогнуть.

Грант смягчился.

– Может и так. Вы могли придумать независимо друг от друга. Больше я ни от кого не слышал.