Текст книги "Не страшись урагана любви"
Автор книги: Джеймс Джонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 46 страниц)
Когда через три дня позвонили из Ганадо-Бей, он не удивился и как будто предвидел звонок. А когда через день в дверном проеме появился Дуг, он точно понял, зачем тот приехал. Он был рад, что Лючия Анжелина Елена Виденди Грант все знала о телефонном звонке.
Потом, когда он шел по холлу поздороваться с Дугом, то увидел большую мешковатую медведеобразную фигуру Эла Бонхэма, который что-то обсуждал с водителем такси в нескольких футах от Дуга.
24
Из-за острого угла, под которым она сидела с новыми друзьями, опершись спиной о стену, Лаки не увидела на улице Эла Бонхэма и тогда, когда замахала рукой, улыбнулась и что-то крикнула Дугу. Она всегда была рада видеть Дуга, почему, она и сама точно не понимала, но помнила, что всегда была точно так же рада, когда он уходил. С Бонхэмом все было по-другому. Когда над верандой появилась его огромная голова, а за ней последовало медведеобразное тело, как у Коджака (только так она могла его описать), она подумала: «О нет!» – и периодически возникавшее в течение всего дня свадьбы чувство полуотчаяния вернулось еще более сильным. Ну, теперь повсюду будет болтаться эта дубина, пропивать деньги Рона, все время пытаясь что-нибудь продать ему, забирая его на плавание или на подобную чертовщину, типа этой мерзкой яхты, демонстрируя свое открытое неприятие ее, оплаченное, впрочем, той же монетой. У нее с Роном теперь будет мало времени, как уже было раньше.
Грант, отметила она, пожал Бонхэму руку с таким же удовольствием и счастьем, как и Дугу.
Лаки не могла сказать, что вызывало у нее это чувство отчаяния и уныния. Обычно причины не было, как сейчас, когда чувство возникло из-за Бонхэма. Оно просто овладевало ею, иногда на лодке, иногда за ужином, в бассейне, везде, в любое время, и хотя она продолжала смеяться и делать то же, что и делала до этого, какая-то ее часть открыто сомневалась, не было ли все это страшной, огромной иронией, ужасной шуткой? Два месяца? Шесть недель? Что она могла узнать за такое время, узнать о нем? Или он о ней? Все это превращалось в острую печаль, длившуюся очень долго, и где бы она ни была, она быстро его отыскивала и брала за руку или просто прикасалась к нему, чтобы снова вернулось чувство Ханселя и Гретель, потерявшихся в лесу детей. Печаль, как эхо, откликалась и здесь.
И все это, конечно, имело отношение к тому, верно ли она полюбила. Отдав ему всю любовь. И откуда ей знать, так ли это? Только тогда, когда она читала и перечитывала его работы. Но он с тех пор, как они встретились, ничего не написал. И не заметно было, что собирается писать. Может, ей нужно подождать, черт подери.
Главным образом из-за этого чувства ужасной раздвоенности она вела себя по-идиотски, как истеричка, весь этот день. Уже одиннадцать часов – одиннадцать? Двенадцать часов! – как она неожиданно обнаружила, что не хочет выходить замуж, вообще выходить замуж. И если бы это был любой, кроме Рона, она, господи, и не вышла бы. И все же вышла. И хотела. Негодная девчонка съела милого. И когда Лиза, вовлекшая ее в бунт, в детскую игру, и убедившая ее, что онавовсе не была счастлива все эти годы, заразила ее смехом и хихиканьем, она не могла остановиться, ничего не могла поделать, хотя и сознавала, что она делает. И именно поэтому она так полюбила серьезную, напыщенную, бойскаутскую лекцию.
И странная штука, они обсуждали ее – и до этого и после: они, поженившись, одурачивали мир. Потому что брак не мог легализовать их сексуальную жизнь. Она будет и останется такой же грязной и хорошей, как и прежде. Точно так же брак не добавлял им социальной ответственности. Они притворялись во всем этом, когда нарочито застенчиво появились у консула США, да и почему бы нет? Если бы об этом узнали, их вполне могли бы оштрафовать и посадить в тюрьму. И они много смеялись над своим обманом. Но в то же время она ужасалась и негодовала из-за замужества за любым проклятым мужчиной. Конечно, она не теленок в свои двадцать семь, почти двадцать восемь лет, и она обязана об этом помнить.
И точно так же, как во время брачной церемонии, возникло то же неуместное чувство, когда она сказала, что когда-нибудь наставит ему рога. Она сердилась на него за то, что он так легко позволил выйти за него. Правильно, когда мужчины не хотят жениться, а женщины хотят выйти замуж, такова уж жизнь, женщины строят гнезда, а мужчины бродяжничают, и Рон нехотел жениться, но он, черт его подери, не очень протестовал. После церемонии ее испугала огромность, безвозвратность содеянного. Отдать себя навсегда в руки мужчины, под его власть. И лежа в постели с закрытыми глазами, но осознавая, что он наклонился над ней после того, как они занимались любовью, после их первой супружеской любви, и думая о предстоящей долгой череде лет, десять лет, двадцать лет, тридцать лет, хрустальная свадьба, серебряная, золотая свадьба, как может кто-либооставаться верным все эти годы, этого она не понимала. Так что это просто ускользало. И в ту минуту, когда она говорила, она знала, что не следовало бы. И она даже не имела этого в виду. Но она так сердилась.
Неожиданность его ответов заинтересовала и позабавила ее. Она понимала, что он не имеет этого в виду, что это фантазия. Она знала кое-что о фантазиях, она сама раньше играла в фантастические игры, и будет – уже играет – с Роном: холодная принцесса приказывает рабу лечь на нее, рабыне приказывают лечь на принца, социальные игры. Ничего плохого в фантазиях нет. Плохо, когда и впрямь стараешься им потворствовать, реализуешь их, осуществляешь их в жизни. Но когда они спускались по лестнице, он действовал, как будто думал, что она этого не понимает. Бедняжечка неожиданно рассердился из-за того, что устыдился им же сказанного. Именно тогда она взяла его за руку. И неожиданно перестала сердиться.
Но все это кончилось, едва начавшись, из-за этого проклятого человека из «Тайм», стоявшего у подножия лестницы. Пройдя вперед, она слышала громкий голос Рона. Он рассказал ей об этом за ужином. Так что, когда через три дня позвонила Кэрол Эбернати, она не удивилась. И она, как и Грант, увидев Дуга, довольно ясно, по крайней мере – отчасти, представляла цели его приезда. Но не с Бонхэмом же.
Сам звонок был каким-то странным, патетическим. Позвонили прямо в их номер, и она была при разговоре. Эта бедная женщина, вытесненная из его жизни, и после того ужасного припадка, над которым все они так смеялись у Бонхэма, она звонит и просит о помощи. Рон был неопределенен.
– Да, парень из «Тайм»? Местный?– Он слушал. – Ну, нечего волноваться... Нет, я его не знаю. Но знаю парня, который все это затеял. Да. Бредфорд Хит. Нет, ты не знаешь. Я встречал его в Нью-Йорке... Не уверен, сумеем ли мы приехать. И не думаю, что это нужно. Что?.. Да, я знаю,что Эвелин нас приглашает. Ты должна понять, что сейчас я прежде всего отвечаю за свою жену, Кэрол. И что хорошо для нее...Ладно, вот так вот. Ты что? – Он отнял трубку от уха и взглянул на Лаки. – Она хочет поговорить с тобой.
– Хорошо, – хладнокровно сказала она. – Поговорим. – Но про себя отметила, когда брала трубку, что желудок затрепетал. – Алло?
Нежный, предельно очаровательный голос с отчетливой среднезападной гнусавостью убеждал ее вернуться в Га-Бей и нанести им визит.
– А почему бы и нет? – сказала она. – Конечно, все зависит от Рона. Я сделаю, как он скажет.
– Ну, вы с ним поговорите, – очаровательно произнесла Кэрол Эбернати. В ее голосе слышалась улыбка, как будто они-то, женщины, понимают, как это сделать. – Он временами специфичен... Нет, ему мне больше нечего сказать. До свидания, дорогая.
Лаки положила трубку. Несколько секунд она постояла молча.
– Не понимаю, почему бы и в самом деле нам не съездить? – наконец сказала она.
– Не знаю, – ответил Рон, глядя в пространство. – Просто не знаю. Я подумаю. Может, мы и сумеем. Но она псих, ты же знаешь.
– Голос у нее очаровательный.
– Ну, конечно. Она смогла бы и пень очаровать.
– Что плохого она нам может сделать?
– Ничего, – взорвался он. – Ничего! – Он обнял ее. Так они и застыли.
Лаки встала.
– Пожалуйста, извините меня, – сказала она писательнице, ее мужу и молодому аналитику с женой-художницей. – Вы, конечно, знаете Дуга Исмайлеха? Или слышали о нем? Я вас познакомлю. Тот другой, большой, – это первый учитель Рона по подводному плаванию, и Рон питает к нему особые чувства, которых, на мой взгляд, он абсолютно не заслуживает. – Господи, подумала она. Она начинает действовать, как настоящая жена и хозяйка. Даже говорит грамматически правильно.
За столом, когда все перезнакомились и расселись, вскоре выяснилось, почему Бонхэм прилетел в Кингстон, но Дуг уклонился от объяснений, показывая, что не хочет говорить при других – и это абсолютно правильно, подумала Лаки. Он просто захотел приехать и провести с ними несколько дней, повидаться с ними, сказал он, до возвращения в Корал Гейблз.
Но и позднее, когда все, включая Бонхэма, ушли, Дуг все равно продолжал ходить вокруг да около, пока Рон с нажимом не сказал, что она, Лаки, его жена, все знает о проклятом звонке. Ее это озадачило.
Но тем временем, пока они еще сидели за столом, первенство захватил Бонхэм, сделал он это довольно умело и умело его удерживал остроумием и обходительностью, которых Лаки раньше у него не замечала, очаровывая знаменитую писательницу с мужем и аналитика с женой. Когда он подошел к ним, то взглянул на нее своими странными грозными глазами, понимающе ухмыльнулся и пылко сказал:
– Ну, миссис Грант! Пожалуйста, примите мои самые сердечные поздравления. – Ошибиться нельзя было. Но за этими словами, как показалось Лаки, пряталась другая мысль: «Ну, малышка, ты все -таки добилась своего, а? А я так хотел, чтобы тебя здесьне было».Но Рон, конечно, не заметил.
Главное, что должен был сказать Бонхэм, и он, кажется, полагал, что четверо новых знакомых будут так же этим заинтересованы, как Рон, Лаки и Дуг, это то, что он находится в Кингстоне уже два дня, завершая покупку шхуны, что это он встречал Дуга в аэропорту и зашел навестить их, когда узнал от Дуга еще в Га-Бей, что они поженились, а Дуг собирается приехать к ним, и что он хотел бы, чтобы все они приехали в док и посмотрели на корабль. Он ухитрился снизить цену на тысячу, когда еще раз взглянул на нее (он очень осторожно не говорил «объевреил их», поскольку ясно было, что все четверо новых знакомых были евреями). Удалось это потому, что гниль в борту была больше, чем он полагал.
– Так что, похоже, вместо двух тысяч или пятнадцати сотен, – сказал он с хитрой улыбкой, – счет из дока дойдет до пяти, а то и шести тысяч. Как бы там ни было, мне бы хотелось, чтобы вы ее посмотрели в колыбельке, если захотите. Вы, ребята, тоже, – вежливо добавил он в адрес четырех нью-йоркцев.
Лаки нечего там было смотреть. Но Рон загорелся желанием поехать в гавань и осмотреть эту лодку, и ему было плевать, поедет ли еще кто-нибудь или нет.
– Ну, я бы очень хотела, – улыбнулась она. – Очень хочется взглянуть на нее. – Дуг и Рон, конечно, были в восторге. Четверо остальных тоже захотели поехать, но потом выяснилось, что они уже договорились сегодня поехать в горы на обед в отель «Голубая гора», прекрасное убежище в стороне от туристических троп, где она с Роном как-то обедала. Решено было ехать завтра, завтра утром, но Лаки показалось, что Бонхэму это не очень понравилось. Она была счастлива.
– А что вы сегодня делаете? – спросил он у Рона.
– Ну, мы, наверное, снова пойдем в море со стариком Джимом Гройнтоном, – ответил Рон. – Мы выходили каждый день, кроме дня свадьбы. Отчего бы и тебе не пойти с нами?
Бонхэм по-волчьи оскалился:
– Не уверен, что так надо делать. Мы ведь своего рода конкуренты.
– В Кингстоне вы не конкуренты. Какого черта. Я плачу за проклятую лодку и могу пригласить любого гостя.
– О'кей, я иду. Если с Гройнтоном улажено. Слушай, мне кое-что нужно сделать в доке по ту сторону косы, Съезжу туда и вернусь к вам, когда?
– Ну, в двенадцать тридцать?
– Прекрасно.
И потом они – она, Дуг и Рон – остались втроем Дуг все равно колесил вокруг да около, что ее удивляло.
Пятнадцать минут он болтал просто так, пока Рон не настоял, чтобы тот поговорил о деле.
– Слушай, мы знаем, кто тебя послал. Давай.
– Ну, я... – он замолчал и глянул на Рона.
– Ну, давай, – яростно сказал Рон, сверкнув глазами. – В чем дело? Лаки все знает о звонке. Они даже разговаривали. Ты этого не знал? Тьфу, так что, ты должен быть здесь.
Казалось, Дуг мигал, не шевеля ресницами.
– О, не в этом дело. Я бы не считал, что меня «послали», как ты выразился. Потому что это не так. Я постепенно и так бы сказал, что думаю.
– Ладно, все они там, включая Кэрол, считают, что ты с Лаки должен вернуться и погостить две-три недели. Просто показать, что между тобой и ними нет трений. Я тоже примерно так думаю. Этот местный малый из «Тайм» целыми днями надоедает Кэрол, требуя заявления о твоем браке, и он весьма настойчив. Она заявила, что думает, что это прекрасно, но он говорит, что это не то, чего он хочет, и это можно было предвидеть. Он убежден, что трения есть,и хочет от нее такого заявления, что было бы более интересной новостью, чем то, что говорит она. А тем временем он ловит в море марлинов.
– Ну, трения были,– вставила Лаки. – Боже мой!
– Да, но нет причин, чтобы эти люди обнародовали это в их бумажонке.
– Он прав, – сказал Рон, – черт подери. – Но вид у него был нерешительный. – Я знаю, кто стоит за этим, – сказал он Дугу. – Я тебе его покажу. Хит. Он выпускающий редактор или что-то такое. Он как раз и послал этого местного парня.
– Ну, я считаю, вы должны поехать, – сказал Дуг. – Если Лаки не возражает. – Он повернул странные, загадочные, турецкие глаза к ней.
– Я ему сказала, что хочу ехать, – ответила Лаки. – Наверное, это будет неприятно. Но неделю потерпеть можно.
– Ну, не знаю, – задумчиво сказал Рон. – Полагаю, нужно ехать. – Он глянул на Дуга.
Лаки вдруг разозлилась на Дуга.
– Ну, я же сказала, что еду! – горячо сказала она. Затем выпрямилась и улыбнулась. По ступеням поднимался Джим Гройнтон. – О, привет, Джим! Вот и ты. – И тут она увидела, что он с пустыми руками, и сделала гримасу. Два дня она надоедала ему с просьбой одолжить еще более мощный морской бинокль у его друга, английского лорда, который стоял на якоре по другую сторону косы, о чем он неосторожно ей рассказал. Ей правилось дразнить его скромную натуру. – Ты не принес морской бинокль?
Гройнтон покраснел и ухмыльнулся. Рон рассмеялся и рассказал Дугу об ее анатомическом изучении шоколадных пенисов. Когда Дуг и Джим знакомились, Лаки наблюдала, как они мрачно пожимали друг другу руки, изучая нового знакомого. У мужчин всегда так. Как две собаки на улице. Это и раздражало ее, и вызывало позыв к смеху.
В Джиме Гройнтоне было что-то очень привлекательное в физическом смысле, но что именно, Лаки не могла точно определить. И несмотря на всю его застенчивость, было в нем что-то холодное, сучье, эгоцентричное безразличие, что раньше, во времена Рауля – или в любое время до Рона Гранта – вызвало бы у нее желание взять его и сознательно, расчетливо, хладнокровно утрахать его разок-другой, заняться с ним настоящей любовью пару раз, а затем отбросить, как рваный, старый половик, чтоб посмотреть, как он будет реагировать. Вполне очевидно, что он из тех, кто привык сам первым отбрасывать. И она ясно понимала, что он никогда не был с такой красивой женщиной, как она, или такой же опытной в постели. Как это повлияло бы на его сучью холодность? В давние времена она могла бы так поступить. Однажды, путешествуя по Джерси летним воскресным днем с несколькими друзьями-музыкантами, профессиональными классическими музыкантами – виолончелистами, арфистами, скрипачами, которые неплохо жили в Нью-Йорке, выступая с концертами и записываясь на пластинки, и с которыми она водилась около года – она увидела перед дрянным мотодромом грязного надменного молодого парня с баками, в джинсах, черном пиджаке и высоких ботинках, этакого кота из низших классов, абсолютно необразованного, но явно считавшего, что он настоящий мужчина для леди, и может быть, он даже хорошо вклеивал (он был довольно мускулист), и у нее возникло примерно такое же чувство, как сейчас по отношению к Джиму Гройнтону. Ясно было, что он раньше не трахался с леди, и она захотела хладнокровно взять этого кобеля на ночь-другую, а потом мягко, но твердо отбросить. Она рассказала о своем желании друзьям-музыкантам. Они убеждали ее, что она должна это сделать, а они пойдут на мотодром, притворяясь, что смотрят мотогонки, а сами понаблюдают за ней. Но она все же не сделала этого. Осталась верна теории, что осуществление фантазии не только ведет к потере фантазии, но может быть и очень опасным, так что она отказалась. Но Джим Гройнтон снова вызвал такое же чувство, но в конце концов Джим нравился ей не намного больше Бонхэма. И все-таки.
– Ты женат, Джим? – мягко спросила она чуть позднее, когда они уже плыли в лодке.
Она сидела сзади, у мотора, которым управлял Джим, слегка наклонясь вперед. Рон был по диагонали от нее и разговаривал с сидевшими слева от него Бонхэмом и Дугом. Когда Джим узнал, что с ними едет Бонхэм, он немедленно предложил пойти не на обычное их место, и Лаки подумала, что знает, почему. Рон мягко объяснял ей, что эти ближние рифы, на которые они ходят, не слишком хороши, они малы для крупной рыбы, а вокруг – почти чистый песок. Она не знала, почему Гройнтон все время возил их туда, если только это не чистая лень или желание сэкономить на горючем. Как бы там ни было, но почти точно, что из-за Бонхэма Джим решил поплыть на побережье Морант-Бей, где он знает рифы получше. Он извинился за то, что не возил их туда раньше, пояснив, что это гораздо более долгая поездка, да и Рон не мог раньше нырять на такую глубину – пятьдесят-шестьдесят футов. Теперь же он мог, хотя на всякий случай прихватили и пару аквалангов.
И вот именно в этой поездке, долгой поездке она и задала вопрос, женат ли он.
– Да, – ответил он, не сводя глаз с горизонта. Довольно много больших кораблей плавало между рифами и банками на их пути, выходя из гавани Кингстона или направляясь к ней. Потом он посмотрел на нее голубыми глазами полицейского в рамке бледных ресниц. – Да, женат. На местной ямаитянке. Двое детишек от нее. Но живем раздельно. – Он снова уставился на море.
– Это из-за того, что, как говорит Рене, вы такой «Дон Хуан» Гранд Отеля Краунт? – улыбнулась она.
Гройнтон снова взглянул на нее, а потом ухмыльнулся.
– Нет, не так. Потому, что я просто больше не могу с ней жить. Она глупа, невежественна и не будет учиться, не попытается измениться. Деревенщина. Мне нравится в отеле, нравится бывать там, но ее я бы не смог привести туда. Не подошла бы, – он снова смотрел на море. – Да к тому же, она полная невротичка. Псих.
– Но должны же вы были знать об этом раньше, а? – спросила Лаки.
Гройнтон смущенно улыбнулся. Не глядя на нее, он ответил:
– Она была молодая. Думал, сумею ее научить.
Лаки провокационно рассмеялась.
– Когда собираешься учиться, то не можешь ничему научить женщину? – поддразнила она.
Снова Джим проникновенно глянул на нее своими странными глазами в обрамлении бледного меха.
– Полагаю, это верно, – уклончиво ответил он и снова посмотрел на море.
Рон, который мог слышать их разговор, хотя и сам разговаривал с Бонхэмом, неожиданно обернулся к ней, глядя слегка через плечо, поскольку он сидел боком, и задиристо дернув подбородком, так свирепо и яростно сверкнул глазами, что она почти всерьез испугалась. Гройнтон смотрел на море. Бонхэм и Дуг разговаривали. И она в ответ изогнула спину, откинула назад плечи и, улыбаясь, потрясла, покачала грудью, все в одно мгновение, так быстро, что никто ничего не заметил. Но улыбки, как она надеялась, у него не появилось. Господи, она любила его намного сильнее, чем всех этих жутких, затраханных типов вместе взятых.
Ясно, что в этом она была не одинока. Поскольку когда они через двадцать минут встали на якорь в Морант Бей (она не видела залива,только прямую линию горизонта), Большой Эл Бонхэм подплыл к катамарану с несколькими рыбами у пояса, вскарабкался на лодку и ухмыляясь распевал такие дифирамбы Рону, что это даже смущало.
Еще раньше вернулся Дуг. Они стали на якорь в слишком глубоком месте, он нигде не мог донырнуть до дна. Почти десять минут он и Лаки сидели в молчании. Сначала казалось, что он хочет поговорить, но она не поощряла его. Он сказал:
– Надеюсь, ты не против того, что я говорил, но я действительно думаю, что Рону нужно вернуться в Га-Бей.
Она ответила:
– Конечно, нет. И мы поедем. Если Рон считает, что должен это сделать, – и снова уткнулась в книгу.
Так что, когда Бонхэм влез на борт, расхваливая Рона, то Дуг уже был там.
– Настоящий парень ваш муж, – сказал он, покачивая головой. – Никогда бы этому не поверил. Этот сучий сын без акваланга ныряет лучше меня.
– Ай, ладно, – сказал Дуг.
– Точняк. Он сегодня нырнул на пятьдесят пять-шестьдесят. А шестьдесят – почти что мой предел в лучшие дни. Никого не видал, кто б так быстро схватывал. Гений, черт подери.
– Тогда у него должно быть хорошее настроение, – сказала Лаки.
– Смешная штука, – испытующе ответил Бонхэм, – но нет. У него все в порядке, когда он волнуется, грустит. Что же с ним? Не могу понять. Теперь его волнует, что он не может удержать диафрагму, не может не пытаться втянуть воздух, когда плывет к поверхности. Говорит, что Гройнтон не делает этого.
– Наверное, он слишком глубоко ныряет, – заметила Лаки, – для своего опыта. – Она неожиданно занервничала и ощутила панический трепет в желудке. – Дуг, дай пива, а?
– Нет, – ответил Бонхэм. – Я не это имел в виду. Это происходит почти с каждым. Я о другом, я не могу представить его целиком. Каждый раз, когда он к чему-то готовится, он нервничает, он не в духе, он напряжен и напуган. А когда он...
– Я думаю, это из-за того, что он не агрессивный тип, – сказала Лаки. И залпом выпила пиво.
– А! – откликнулся Дуг, доставая пиво и себе. – Вот это точно.
– Ну, ладно, – сказал Бонхэм, – я думаю, он заслуживает всего, что уже получил и что может получить. Я никого не видел, кто бы так заслуживал успеха, как он. Он именно то, что я называю совершенно человеческим существом – духовно, физически, в любом смысле. Ну, ладно, – продолжал он, сильно хлопнув большой ладонью по ноге, с видом счастливого удовлетворения. – Знаете, у меня есть теория. Не хотите послушать?
– Конечно. Отчего же, – сказал Дуг.
– О Роне? – осторожнее спросила Лаки. Она не хотела слушать теорий Бонхэма о Роне.
– Нет, не о нем. Хотя и он в нее вписывается. Как и все вы. После войны я закончил Пенсильванский университет, – сказал он, обращаясь к Лаки. – Вы же этого не знали? – Его грозные глаза вновь смотрели на нее загадочно и насмешливо, как было всегда, когда он глядел на нее. Он не ждал ответа.
– Моя теория о тех, кого я называю Избранными или Новой Аристократией. Избранность означает просто прославленность. Если вас это волнует, то оба вы подходите под это определение. Как и Рон. Лаки подходит потому, что она замужем за Роном. В наше время вся эта дребедень прославленности распространилась по всему свету благодаря технологическим достижениям послевоенной эпохи и с тех пор невероятно укрепилась. Взяв все это оптом, все эти достижения, назовем их Массовой Коммуникацией. И вот в этом процессе Избранный, однажды попавший, однажды «избранный» становится отличным от других людей, живет почти что по другим законам. Все их защищают, их лучше обслуживают, с ними иначе обращаются, им отдают лучшие куски во всем, они – соль земли. Все из-за известности. Их начинают защищать символы того, чем все хотели бы стать.
Теперь другой феномен, возникающий из послевоенных достижений технологии, – это Массовые Дешевые Путешествия. В наше время «ты-должен-работать-сорок-часов-в-неделю-как-требует-правительство» морковь под носом «Гражданина» или «Товарища», и все ради двух недель в году (или месяца, если ты администратор), когда он может жить так, как Избранный живет все время. Не по-настоящему, конечно, но достаточно, чтобы все выглядело удобоприемлемо. Если он копит деньги сорок восемь или пятьдесят недель в году, он может поехать почти что в любое место мира, чтобы его кормили, обслуживали там, как будто он настоящий Избранный. Это известно под названием Индустрии Туризма. Все экзотические места, отдаленные романтические названия, теперь он может их посетить и притворяться (на время), что он из Новой Аристократии, которую он помогал избирать и сохранять. Весь мир открыт, благодаря Массовым Дешевым Путешествиям, порожденным Массовыми Коммуникациями – как на Востоке, так и на Западе. Это абсолютно новое поле, Туризм, настоящая «Граница» (возможно, единственная выжившая), где можно быть «Пионером» тем людям, которые хотят жить так, как Избранные живут все время. И Избранные, настоящие Избранные – короли всего этого и ключ ко всему.
Возьмите, например, Гранд Отель Краунт. Это отель Избранных. Черт подери, если ты не Избранный, то адски трудно просто получить там номер. Но туда, куда ездят Избранные, неизбранные хотят ездить. Знаете ли вы, что когда Кингстон стал популярен среди Избранных благодаря Краунту, то туристический и гостиничный бизнес пережил бум во всем этом районе?
Нет, все это происходит быстро. Везде. Повсюду. И для США, по крайней мере, на ближайшие двадцать лет это будет Карибское море. Все к тому идет. Вскоре начнется большая рекламная кампания.
И именно здесь появляются такие парни, как я и Джим. Мы снабжаем туристов нашим «специальным ремеслом», главным образом, неизбранных, но предпочтительно Избранных. Добыча именно здесь. Посмотрите на Рене. Что может неизбранный поделать со своим вшивым, коротеньким двухнедельным отпуском? Думаете, за две недели он может по-настоящему научиться нырять? Конечно, ты ему этого не говоришь. Но у Избранных есть времяи деньги. У Джима процветающий бизнес в Кингстоне не только в Краунте, но и во всем городе. И все-таки большую часть настоящих денег он делает в Краунте.
И именно это я хочу создать в Га-Бей, когда заполучу шхуну. – Он снова нетерпеливо хлопнул себя по ноге. – Я хочу жить с Избранными и как они.
Казалось, что когда он говорил, то мыслями был далеко, а они слушали, восхищаясь тем, что внутри Бонхэма, искателя приключений, был бизнесмен.
– Но, – сказал Дуг, – в Га-Бей нет Гранд Отеля Краунт.
– Конечно, есть. Одинесть, – возразил Бонхэм. – Вест Мун Оувер Отель. Там уже было много знаменитостей, и они все прибывают. В прошлом году там жили члены семьи Кеннеди, – он вновь хлопнул себя по ноге, будто выстрелил большой пистолет. – Но разве вы не понимаете, что со шхуной я не привязан ни к одному городу, ни к одному отелю. Я могу превратить все Карибское море в «рабочий район».
– И что же случится с вашими прелестными первобытными рифами и морем, когда тысячи таких же парней будут делать то же самое? – ухмыльнулся Дуг. – Вы же обрекаете их на осквернение и разрушение всего того, что любите.
Бонхэм ухмыльнулся в ответ.
– Плевать. Когда это случится, я уже умру. А тем временем я смогу убежать от «Цивилизации»,– и здесь он неожиданно расслабился и откинулся назад. – Но вы, люди, вы уже члены Новой Аристократии, вы уже Избранные. Все, что вы должны делать, это сидеть и наслаждаться подливочкой. Наслаждаться нашими, моимиуслугами.
Лаки все это время раздумывала, о чем же вся эта длинная речь, и подозревала, что адресована она непосредственно ей.
– Да, – жестко ответила она. – Да, все, что мыдолжны делать, это поддерживать высокий уровень успеха. Вы когда-нибудь это пробовали? Если у Рона Гранта будет хоть один большой провал, у него не хватит денег, чтобы быть одним из ваших Избранных. И мне кажется, что то же справедливо и для Дуга.
– Ай! – ответил Дуг. – Такое же дерьмо. Но он все-таки прав относительно киношников. Лиз Тейлор. Бартон. Джон Уэйн. Кирк Дуглас. Мистер Занук.
– Ну, может, это не во всем справедливо по отношению к Дугу и Рону, – сказал Бонхэм, – но я думаю, что Рон по-настоящему один из Избранных, и из всех, кого я знаю, он больше всех того заслуживает. – Он ухмыльнулся. – Но для моих целей это достаточно справедливо вообще. Кроме этого парня Сэма Файнера, Рон – единственный, который был моим клиентом. – Он снова победно ухмыльнулся. – Ежли я ему понравлюсь, он, может быть, расскажет обо мне другим Избранным, своим друзьям.
– Тогда зачем же вы стараетесь поссориться и оттолкнуть его женщину? – сказала Лаки. – Я полагала, что вы достаточно проницательны, чтобы понять, что так нельзя договориться ни с одним мужчиной, даже если он не любит жену. А Рон любит.
Дуг неожиданно рассмеялся, когда Бонхэм уставился на Лаки. Потом большой человек улыбнулся самой победной из улыбок.
– Но, милая, я не старался поссориться. С тех пор, как я вас увидел, я старался подобрать к вам ключ, чтобы вам поправиться, – но грозные глаза, уставившиеся на нее, разоблачали эту улыбку.
В Лаки вздымалась волна чисто итальянского гнева. Она ощущала, что ее несет, и как бы она ни хотела остановиться, этого уже не могло случиться.
– Знаете, что я о вас думаю? Вы склонны к несчастным случаям в социальных отношениях. Не в работе, это ясно. Но во всем остальном, я думаю, вы рождены терять. Потому что, как все такие люди, вы стремитесь себя наказать. Что касается ключа ко мне, это достаточно просто. Все, что вы должны делать...
Ее прервал крик из воды:
– Эй! Помогите!
Для человека такой огромной массы Бонхэм умел двигаться невероятно быстро. Он вскочил и очутился на корме и, держа в руках огромную острогу, уже с чем-то сражался, пока Лаки, двигавшаяся быстро, как никогда в жизни, еще только вставала. Кровь колоколом била в ушах, и она думала только об одном – об акуле.Господи, как же она ненавидела этот проклятый спорт! На мгновение ей показалось, что она теряет сознание, как с ней обычно случалось в детстве при встрече с чем-то ужасным. Потом ее обнял Дуг и закричал в самое ухо:
– Все в порядке! Все в порядке! Ничего страшного! Я вижу! – И затем спокойнее: – Сюда. Иди сюда. Все в порядке. Ты же видишь. Большая рыба, вот и все. Огромнаярыба.
Склонившись за борт, она увидела, как Бонхэм вонзил большую острогу в громадную рыбину. Гройнтон и Рон, все еще в масках, за которыми болтались дыхательные трубки, кричали на Бонхэма и триумфально гоготали, расплываясь в разные стороны, чтобы на линиях подводных стрел удерживать рыбу на одном месте. Увидев ее, Рон крикнул:
