Текст книги "Прямо к цели"

Автор книги: Джеффри Арчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 43 страниц)

– Доброе утро, сэр, – сказал Чарли. – Я нахожусь в Саутгемптоне в связи с той проблемой с рисом, о которой я упоминал вам вчера вечером. Здесь назревает небольшая задержка, и я, похоже, не смогу…

Симкинз теперь отчаянно размахивал руками, как матрос-сигнальщик, пытаясь привлечь внимание Чарли, и одновременно энергично кивал головой, выражая готовность на любые условия.

– У меня каждый месяц приходит миллион тонн, премьер-министр, а мои девицы просто сидят на своих…

– Все будет в порядке, – шептал Симкинз, делая круги по кабинету. – Все будет в порядке, уверяю вас.

– Вы хотите сами сказать это ответственному лицу, сэр?

– Нет, нет, – пробормотал Симкинз. – В этом нет нужды. У меня есть все необходимые накладные. Все, что нужно.

– Я передам ему, сэр, – произнес Чарли, помолчав секунду. – Я должен вернуться в Лондон этим вечером. Да, сэр, да. Я доложу вам, как только вернусь. До свидания, премьер-министр.

– До свидания. – Бекки положила телефонную трубку. – Надеюсь, ты расскажешь, что все это значит, если действительно вернешься домой этим вечером.

Министр покатывался со смеху, когда Чарли рассказывал эту историю ему и Джессике Аллен.

– Думаю, что премьер-министр с удовольствием поговорил бы с ним, если бы вы предоставили ему такую возможность, – сказал Уолтон.

– Если бы я сделал это, то с Симкинзом случился бы инфаркт, – предположил Чарли. – И тогда мой рис, не говоря уже о шоферах, застрял бы в этом порту навсегда. К тому же при такой нехватке продовольствия я не хочу, чтобы этот несчастный потерял еще один кусочек своего печенья.

Чарли находился в Карлайле на конференции фермеров, когда его срочно затребовали к телефонному звонку из Лондона.

– Кто это? – спросил он, все еще прислушиваясь к выступлению делегата, объяснявшего трудности с повышением урожайности брюквы.

– Маркиза Уилтширская, – прошептал Артур Селвин.

– Тогда я подойду. – Чарли покинул конференц-зал и прошел в своей номер, куда оператор переключил абонента.

– Дафни, чем могу помочь, моя любовь?

– Нет, дорогой, это я должна спросить, чем могу помочь тебе, как обычно. Ты читал «Таймс» этим утром?

– Пробежал заголовки. А что? – спросил Чарли.

– Тогда посмотри раздел некрологов более внимательно. В особенности последнюю строчку одного из них. А я больше не буду отнимать у тебя время, поскольку премьер-министр постоянно напоминает нам о том, какую важную роль ты играешь в деле достижения победы.

Чарли рассмеялся, и разговор на этом прекратился.

– Я могу помочь вам чем-нибудь? – поинтересовался Селвин.

– Да, Артур, мне нужен сегодняшний номер «Таймс».

Когда Селвин вернулся с утренним выпуском, Чарли быстро пролистал газету и нашел раздел некрологов: адмирал сэр Александр Декстер, выдающийся полководец времен первой мировой войны; Дж. Т. Макферсон, воздухоплаватель и писатель; сэр Раймонд Хардкасл, промышленник…

Чарли пробежал глазами краткую биографию сэра Раймонда: родился и получил образование в Йоркшире, на рубеже столетий развил дело своего отца. В двадцатые годы компания Хардкасла превратилась в мощную промышленную силу севера Англии. В 1937 году Хардкасл продал свой пакет акций «Джону Брауну и компании» за семьсот восемьдесят тысяч фунтов. Но Дафни была права – только последняя строка имела практическое значение для Чарли.

«Сэр Раймонд, чья жена умерла в 1914 году, оставил двух дочерей: мисс Ами Хардкасл и миссис Джеральд Трентам, к которым переходит наследство».

Чарли схватил телефон и попросил соединить его с абонентом в Челси. Том Арнольд ответил через несколько секунд.

– Где, черт возьми, ты говорил, можно найти Рексала? – задал Чарли единственный вопрос.

– Как я говорил вам, он теперь содержит паб в Чешире, «Удачливый браконьер», в деревне под названием Хатертон.

Чарли поблагодарил своего управляющего директора и, не сказав больше ни слова, положил трубку.

– Могу ли я быть полезен вам? – спросил Селвин деловито.

– Что у меня еще в программе на сегодня, Артур?

– Фермеры не закончили с брюквой, а затем у вас другие заседания всю вторую половину дня. Вечером вы произносите тост в честь правительства на торжественном ужине и вручаете ежегодные премии за производство молока.

– Тогда дай бог мне вернуться к ужину, – сказал Чарли, хватая пальто.

– Мне ехать с вами? – поинтересовался Селвин, стараясь успеть за своим начальником.

– Нет, спасибо, Артур. Это личное дело. Просто прикрой меня, если я не успею вернуться вовремя.

Чарли сбежал по лестнице и выскочил во двор. Его шофер мирно дремал за баранкой. Хлопнув дверцей, чтобы разбудить его, Чарли бросил:

– Едем в Хатертон.

– В Хатертон, сэр?

– Да, в Хатертон. Из Карлайла выезжаем на юг, а там я покажу, как ехать. – Чарли раскрыл атлас автомобильных дорог, нашел указатель географических пунктов и повел пальцем по названиям на «X». Хатертонов всего было пять, но только один из них, к счастью, находился в Чешире. По дороге Чарли повторял только одно слово: «Быстрей». Они миновали Ланкастер, Престон, Уоррингтон, и только после этого машина затормозила у «Удачливого браконьера», когда до его закрытия на обед оставалось всего полчаса.

У Сида Рексала глаза чуть не вылезли из орбит, когда Чарли появился в дверях.

– Яйцо по-шотландски и пинту вашего лучшего пива, хозяин, и чтобы без недолива, – произнес Чарли с усмешкой, ставя рядом с собой «дипломат».

– Не ожидал увидеть вас в этих местах, мистер Трумпер, – заявил Сид после того, как бросил через плечо: «Хильда, яйцо по-шотландски и приходи посмотреть, кто к нам пожаловал».

– Я еду на конференцию фермеров в Карлайл, – пояснил Чарли. – Ну и решил перекусить да пропустить пинту со старым приятелем.

– Это по-соседски, – заметил Сид и поставил пиво на стойку перед ним. – Мы, конечно, много читаем в газетах о вас и о том, сколько вы делаете с лордом Уолтоном для победы. Вы становитесь прямо-таки знаменитостью.

– Да, премьер-министр поручил мне замечательное дело, – согласился Чарли. – Остается только надеяться, что я оправдаю его доверие, – добавил он, стараясь придать своим словам побольше помпезности.

– Ну а как же ваши магазины, Чарли? Кто занимается ими, пока вы отсутствуете?

– В тылу у меня сидит Арнольд и делает все возможное в этих условиях. Правда, четыре или пять из них мне пришлось закрыть, не говоря уже о тех, которые стоят без дела. Могу сказать вам, Сид, по секрету, – Чарли понизил голос, – если в ближайшее время не будет просвета, я сам стану искать покупателей.

С подносом в руках появилась запыхавшаяся жена Рексала.

– Здравствуйте, миссис Рексал, – сказал Чарли, когда она поставила перед ним тарелку с яйцом и салат. – Рад увидеться с вами вновь, а почему бы вам и вашему мужу не выпить со мной?

– Что ж, я не против, Чарли. Займись пока посетителями, Хильда, – распорядился он, наклоняясь над баром с видом заговорщика. – Не знаете ли кого-нибудь, кто мог бы купить мои магазины, а заодно и паб?

– Не могу сказать, что мне известен такой человек, – заявил Чарли. – Если я правильно помню, Сид, вы просили слишком большую сумму за «Мушкетера», который теперь не что иное, как груда развалин. Не говоря уже о состоянии ваших простаивающих магазинов.

– Я был согласен продать их за шесть тысяч, как вы когда-то предлагали, и считал вопрос решенным, но Арнольд заявил, что теперь вы больше не заинтересованы в покупке, – сказал Сид, а его жена тем временем поставила перед ними две кружки пива, прежде чем отправиться обслуживать других посетителей.

– Не может быть, чтобы он сказал вам такое, – Чарли постарался, чтобы в его голосе прозвучало побольше удивления.

– О да, – ответил Рексал. – Я принял ваше предложение продать их за шесть тысяч и даже направил вам подписанный контракт, но он вернул мне его без всяких объяснений.

– Я не могу поверить в это, – недоумевал Чарли. – После того как я дал слово, Сид. Почему вы не связались непосредственно со мной?

– Это не так просто теперь, когда вы занимаете такое высокое положение, – сказал Рексал. – Мне казалось, что для таких, как я, у вас нет времени.

– Арнольд не имел права так поступать, – заявил Чарли. – Он, очевидно, не осознавал, как далеко в прошлое уходят наши отношения. Я приношу глубокие извинения, Сид, и помните, для вас у меня всегда найдется время. А контракт у вас не сохранился, случайно?

– Конечно, сохранился, – ответил Рексал. – И это подтверждает, что я держу свое слово. – Он исчез, оставив Чарли отведать яйца по-шотландски и сделать глоток местного пива.

Трактирщик вернулся через несколько минут и бросил на стойку бумаги.

– Вот он, Чарли, цел-целехонек.

Чарли изучил контракт, который ему показывал Арнольд еще полтора года назад. На нем уже стояла подпись «Сид Рексал» и после слов «на рассмотрение» была указана сумма в шесть тысяч.

– Все, что было нужно, так это поставить дату и подпись, – сообщил Сид. – Я уже перестал надеяться, что вы купите их у меня, Чарли, после стольких лет.

– Как вам известно, Сид, я человек слова. Мне только жаль, что мой управляющий директор был плохо осведомлен о нашей личной договоренности. – Чарли достал из кармана бумажник, взял чековую книжку и, написав сверху «Сид Рексал», а чуть ниже «шесть тысяч фунтов», поставил внизу свою размашистую подпись.

– Вы джентльмен, Чарли, я всегда говорил это. Разве не так, Хильда?

Миссис Рексал энергично закивала, а Чарли улыбнулся, взял контракт и, положив его в «дипломат», пожал руки трактирщику и его жене.

– Какой я нанес вам ущерб? – спросил он, допив свое пиво.

– Это за мой счет, – взмолился Рексал.

– Но, Сид…

– Нет, я не могу относиться к своим старым друзьям, как к посетителям. За мой счет, – говорил он в то время, как зазвонил телефон и Хильда пошла, чтобы взять трубку.

– Ну что же, мне пора отправляться в путь, – сказал Чарли. – Иначе я опоздаю на эту конференцию, а мне еще предстоит произносить очередную речь сегодня вечером. Приятно было иметь дело с вами, Сид. – Он уже был у двери, когда к стойке бегом вернулась миссис Рексал.

– Тебя просит к телефону леди, Сид. Звонит издалека. Говорит, что ее зовут миссис Трентам.

Со временем Чарли овладел всеми тонкостями порученного ему дела. Никто из управляющих портами не знал, когда он ворвется к нему в кабинет, и ни один из поставщиков не удивлялся, когда он требовал для проверки их счета-фактуры, а президент Национального союза фермеров лишь урчал от умиления, когда речь заходила о Чарли.

Он никогда не считал нужным звонить премьер-министру, хотя тот позвонил ему однажды сам. Звонок раздался в четыре сорок пять утра, и Чарли снял трубку телефона на своем рабочем столе.

– Доброе утро, – сказал он.

– Трумпер?

– Да, а кто это говорит?

– Черчилль.

– Доброе утро, премьер-министр. Что я могу сделать для вас, сэр?

– Ничего. Я просто проверяю, правду ли говорят о вас. Кстати, спасибо вам. – Телефон замолчал.

Чарли иногда даже удавалось выкроить время, чтобы пообедать с Дэниелом. Мальчик служил теперь в министерстве обороны, но никогда не распространялся о том, чем он там занимается. После того как ему было присвоено капитанское звание, Чарли беспокоился только о том, какова будет реакция Бекки, когда она увидит его в форме.

Встретившись с Томом Арнольдом в конце месяца, Чарли узнал, что Хадлоу ушел в отставку с поста управляющего банком, а на его место назначен Пол Меррик, который оказался гораздо менее сговорчивым.

– Говорит, что мы недопустимо превысили кредитный лимит и что с этим надо что-то делать, – пояснил Том.

– На самом деле? – удивился Чарли. – В таком случае мне, очевидно, надо увидеться с этим мистером Мерриком и сказать ему пару ласковых слов.

Хотя Трумперы теперь владели всеми магазинами на Челси-террас, за исключением букинистической лавки, миссис Трентам и ее превращенный в руины многоквартирный дом по-прежнему вызывали головную боль у Чарли, не говоря уже о Гитлере и его продолжавшейся войне, – их он ставил в один ряд и почти всегда именно в таком порядке.

К концу 1942 года с победой Восьмой армии под Эль-Аламейном в войне с Гитлером наметились благоприятные перемены. И Чарли был уверен в правоте Черчилля, когда тот провозгласил, что со вступлением союзных войск сначала в Африку, а затем в Италию, Францию и, наконец, в Германию в ходе войны произошел перелом.

Но к тому времени мистер Меррик уже сам настаивал на встрече с Чарли.

Когда Чарли впервые появился в кабинете Меррика, его удивило, каким молодым был преемник Хадлоу. В течение некоторого времени ему также пришлось привыкать к тому, что управляющий банком не носит жилетки или черного галстука. Пол Меррик был слегка выше Чарли и таким же широким во всем, кроме улыбки. Чарли быстро понял, что разговор предстоит долгий.

– Вам известно, мистер Трумпер, что ваш кредитный лимит превышен на сорок семь тысяч фунтов и что текущие доходы компании не покрывают даже…

– Но наша собственность должна оцениваться в четыре или пять раз выше этой суммы.

– Только в том случае, если вы сможете найти желающего приобрести ее.

– Но я не намерен продавать ее.

– У вас может не остаться выбора, мистер Трумпер, если банк решит лишить вас права пользования.

– Тогда мне придется поменять банк, – заметил Чарли.

– У вас, очевидно, не было времени, чтобы ознакомиться с протоколами заседаний вашего собственного правления, ибо на последнем из них ваш управляющий директор доложил о том, что за последний месяц он посетил шесть банков и ни один из них не проявил ни малейшего желания взять к себе счет Трумперов. – Не дождавшись реакции клиента на свои слова, Меррик продолжал: – Мистер Кроутер заявил на правлении в этой связи, что вставшая перед ними проблема вызвана тем, что цены на собственность в настоящее время оказались самыми низкими со времен тридцатых годов.

– Но это изменится за одну ночь, стоит только закончиться войне.

– Возможно, но это может произойти через несколько лет, а вы рискуете оказаться неплатежеспособным задолго до этого времени.

– Скорее, через несколько месяцев, чем лет.

– Особенно если вы будете продолжать подписывать чеки на шесть тысяч фунтов за собственность, которая стоит чуть ли не вдвое меньше.

– Но если бы я не…

– То не оказались бы в таком шатком положении.

Какое-то время Чарли не произносил ни слова.

– Так чего вы ждете от меня? – спросил он наконец.

– Чтобы вы внесли всю собственность и запасы товаров, которыми располагает ваша компания, в качестве залога под кредит. Все необходимые бумаги я уже подготовил. – Меррик размашистым жестом подвинул к нему лежавший на столе документ. – Если найдете нужным подписать его, – добавил он, указывая на пунктирную линию внизу страницы, – я смогу продлить вам кредит еще на двенадцать месяцев.

– А если я откажусь?

– У меня не останется другого выхода, как издать постановление о несостоятельности в течение двадцати восьми дней.

Чарли посмотрел на документ и увидел, что в строке выше уже стояла подпись Бекки. Пока Чарли взвешивал все «за» и «против», в кабинете стояла тишина. Затем, все так же молча, он достал ручку, нацарапал подпись и, толкнув документ назад, повернулся и вышел, не проронив больше ни слова.

Капитуляция Германии была подписана генералом Йодлем и принята от имени союзников генералом Беделлем Смитом в Реймсе 7 мая 1945 года. [5]5
  Советское правительство выразило протест против этого одностороннего акта, и союзники согласились считать его предварительным протоколом капитуляции. – Прим. пер.


[Закрыть]

Чарли непременно отправился бы на Трафальгарскую площадь праздновать вместе со всеми день победы в Европе, не напомни ему Бекки о том, что их перерасход достиг почти шестидесяти тысяч фунтов и что Меррик вновь грозил им банкротством.

– Он и так уже наложил свою лапу на всю собственность и запасы товаров. Что еще ему нужно от меня? – не выдержал Чарли.

– Теперь он рекомендует, чтобы мы продали одну вещь, что позволило бы нам погасить задолженность и просуществовать еще пару лет.

– И что это за вещь?

– «Едоки картофеля» Ван Гога.

– Никогда…

– Но, Чарли, картина принадлежит…

На следующее утро Чарли встретился с лордом Уолтоном и, сообщив министру о возникших проблемах, спросил, не может ли он теперь, когда война закончилась, освободить его от занимаемого поста.

Лорд Уолтон отнесся с пониманием к проблемам Чарли и дал ясно понять, что ему и его министерству очень жаль с ним расставаться.

Когда через месяц Чарли уходил со своего поста, единственное, что он взял с собой, была Джессика Аллен.

В 1945 году проблемы не отступали от Чарли, поскольку цены на недвижимость продолжали падать, а темпы инфляции возрастали. Но он тем не менее был тронут, когда после заключения мира с Японией премьер-министр устроил в его честь ужин на Даунинг 10. Дафни призналась в разговоре с Бекки, что никогда не бывала в этом доме, да и не была уверена, что ей хочется этого. Перси же возразил, что ему хочется там побывать и он даже завидует Трумперам.

На приеме присутствовали несколько ведущих министров кабинета. Бекки была посажена между Черчиллем и молодой восходящей звездой Рэбом Батлером, тогда как Чарли находился рядом с миссис Черчилль и леди Уолтон. Бекки наблюдала, как ее муж непринужденно беседует с премьер-министром и лордом Уолтоном, и не смогла сдержать улыбку, когда Чарли набрался смелости предложить премьеру сигару, которую он специально выбрал для этого случая в 139-м магазине. И никто из присутствовавших не мог даже заподозрить, что они находятся на грани банкротства. Когда прием подошел к концу, Бекки поблагодарила премьер-министра, который в свою очередь выразил благодарность ей.

– За что? – поинтересовалась она.

– За то, что вы отвечали на телефонные звонки вместо меня и принимали отличные решения от моего имени, – сказал он, провожая их по длинному коридору к выходу.

– Я не подозревал, что вам известно об этом. – Чарли покрылся краской.

– Известно? Да Уолтон рассказал об этом всему кабинету на следующий же день. Я никогда не видел, чтобы они так смеялись.

Проводив их до выхода, премьер-министр слегка поклонился Бекки:

– Доброй ночи, леди Трумпер.

– Ты знаешь, что это значит, не так ли? – спросил Чарли, когда их автомобиль сворачивал с Даунинг-стрит на Уайт-холл.

– То, что тебе скоро будет пожалован дворянский титул?

– Да, но важнее всего то, что нам придется продать Ван Гога.

Дэниел
1931–1947

Глава 29

«Ты маленький бастард», – это были первые слова, которые отложились в моей памяти. Мне было пять лет с тремя четвертями в то время, и их выкрикивала, показывая на меня, маленькая девочка, прыгавшая в дальнем конце игровой площадки. Весь класс замер и уставился на меня, когда я подскочил и пригвоздил ее к стенке.

– Что это значит? – потребовал я ответа, стискивая ее руки.

Она разревелась и пролепетала:

– Я не знаю. Я слышала только, как мама говорила папе, что ты маленький бастард.

– Я знаю, что означает это слово, – сказал кто-то за моей спиной. Я повернулся и, увидев за собой весь класс, не смог понять, кто их произнес.

– Что это значит? – еще громче выкрикнул я.

– Дай мне шесть пенсов, и я скажу тебе.

Это был Нил Уотсон, классный задира, всегда сидевший позади меня.

– У меня есть только три пенса.

Он подумал и заявил:

– Ладно, уж так и быть, скажу тебе за три пенса.

Он подошел ко мне и ждал с протянутой рукой, пока я медленно развязывал свой носовой платок, чтобы отдать все свои карманные деньги, выданные мне на неделю. Получив, он зажал их в ладони и прошептал мне на ухо:

– У тебя нет отца.

– Это неправда, – закричал я и стал бить его в грудь кулаками. Но он был намного больше меня и только посмеивался над моими хлипкими усилиями. Вскоре звонок возвестил об окончании перемены и все бросились в класс, хором выкрикивая: «Дэниел – бастард».

Когда во второй половине дня за мной пришла няня, чтобы забрать меня из школы, я спросил у нее, что означает это слово, убедившись прежде, что никто из одноклассников не подслушивает нас. На что она лишь сказала: «Как не стыдно задавать такие вопросы, Дэниел. Надеюсь, что не этому тебя учат в школе Святого Давида. Больше, пожалуйста, не говори мне это слово».

За чаем на кухне, когда няня ушла готовить мне ванну, я спросил повара, что означает слово «бастард». В ответ услышал: «Я не знаю, Дэниел, и советую тебе больше никого не спрашивать об этом».

Мать с отцом я не осмелился спрашивать, опасаясь, что слова Нила Уотсона могут оказаться правдой. Всю ночь я лежал без сна и размышлял над тем, как мне выяснить этот вопрос.

Мне вспомнилось, что совсем давно моя мать попала в больницу и должна была вернуться оттуда с моим братиком или сестрой, но этого не случилось. «Может быть, это делало меня бастардом», – думал я.

Примерно через неделю после того, как мама оказалась в больнице, няня возила меня навестить ее, но от этой поездки в моей памяти не осталось почти ничего, кроме бледности и печали на мамином лице. А вот радость от ее возвращения домой я помнил хорошо.

Следующий живо запомнившийся эпизод моей жизни связан с тем, как в одиннадцать лет я пошел в школу Святого Павла. Там мне впервые пришлось узнать, что такое тяжелый труд. В подготовительной школе я был лучшим учеником почти по всем предметам, не прилагая для этого особых усилий. Хоть меня и называли «зубрилой», но я не обращал на это никакого внимания. В «Святом Павле» оказалось много способных детей, но ни один из них не мог соперничать со мной в математике. Я не только любил этот предмет, вызывавший ужас у многих моих одноклассников, но и получал на экзаменах в конце четверти такие оценки, которые приводили в восторг моих родителей. Мне всегда не терпелось взяться за следующее алгебраическое уравнение, перейти к дальнейшему доказательству геометрической теоремы, приняться решать в уме арифметический пример, над которым бился на бумаге весь класс, кусая ручки в исписывая цифрами целые страницы.

С другими дисциплинами я тоже справлялся довольно успешно, а на досуге, не преуспевая в спортивных играх, занимался на виолончели и был даже приглашен в школьный оркестр, но мой классный наставник сказал, что все это пустяки, ибо совершенно очевидно, что всю свою дальнейшую жизнь я буду математиком. Тогда я не понял, что он имел в виду, поскольку знал, что отец мой бросил школу в четырнадцать лет, чтобы заняться лотком прадеда в Уайтчапеле, и, несмотря на то что мама закончила Лондонский университет, ей тем не менее приходилось работать в 1-м магазине на Челси-террас, чтобы отец «мог жить той жизнью, к которой он привык». По крайней мере, так она выражалась время от времени за завтраком.

Должно быть, где-то в то время я узнал истинное значение слова «бастард». Мы вслух читали «Короля Джона» в классе, поэтому я смог спросить об этом учителя английского языка мистера Саксон-Иста, не привлекая к себе всеобщего внимания. Один или двое из ребят закрутили головами и захихикали, но пальцем в этот раз никто не показывал и не шептался, и, когда учитель объяснил значение, я понял, что Нил Уотсон не так уж далек был от истины в свое время. Но, безусловно, такой ярлык не мог быть приклеен ко мне, ведь, сколько я себя помнил, мои родители всегда были вместе. Они всегда были мистером и миссис Трумперами.

Мне кажется, что я выбросил бы всю эту историю из головы, не подслушай я случайно разговор Джоан Мур с дворецким Гарольдом, спустившись однажды вечером на кухню за стаканом молока.

– Молодой Дэниел учится хорошо, – говорил Гарольд, – должно быть, унаследовал голову матери.

– Это верно, но надо молиться, чтобы он никогда не узнал правду о своем отце. – Эти слова заставили меня застыть у перил и внимательно прислушаться к дальнейшим словам.

– Что ж, ясно одно, – продолжал Гарольд. – Миссис Трентам никогда не признает мальчика своим внуком, так что одному Богу известно, кому достанутся все эти деньги.

– Теперь уже только не капитану Гаю, это уж точно, – сказала Джоан. – Все состояние достанется, наверное, этому отродью Найджелу.

После этого разговор перешел на то, кому накрывать утром стол, и я потихоньку вернулся в свою спальню, ка уснуть не смог.

И, хотя следующие несколько месяцев я подолгу просиживал на тех ступеньках в ожидании дальнейшей информации из уст слуг, они больше никогда не возвращались к этой теме.

В следующий раз я услышал фамилию «Трентам», когда к нам на чай приезжала маркиза Уилтширская, близкая подруга мамы. Я находился в зале, когда мама спросила:

– Ты была на похоронах Гая?

– Да, но прихожан было на них немного, – заверила ее маркиза. – Те, кто хорошо знал его, отнеслись к ним как к чудесному избавлению.

– А сэр Раймонд присутствовал?

– Нет, и это сильно бросалось в глаза, – прозвучало в ответ. – Миссис Трентам заявила, что он слишком стар для поездок, и тем самым намекнула, что она вскоре станет наследницей состояния.

Новые факты появились, а картина оставалась все такой же неясной.

Фамилия «Трентам» прозвучала в моем присутствии еще раз в разговоре отца с полковником Гамильтоном, который уже покидал наш дом после беседы в кабинете. Отец сказал ему тогда: «Сколько бы мы ни предложили миссис Трентам, она никогда не продаст нам эти квартиры». Полковник энергично кивнул в знак согласия, но вслух произнес только «чертова женщина».

Когда родителей не было дома, я нашел фамилию «Трентам» в телефонном справочнике. Но содержавшиеся там сведения: «Майор Трентам Дж. Х., член парламента, Честер-сквер 19», – мало что сказали мне.

Когда в 1939 году я, став ньютоновским стипендиатом по математике, поступил в колледж Тринити, мой отец чуть не лопнул от гордости. Мы все отправились в университетский городок на уик-энд, чтобы посмотреть мое будущее жилье, пройтись по галереям и большому университетскому двору.

Единственным черным пятном на моем безоблачном горизонте была нацистская Германия. В парламенте дебатировался вопрос о призыве на военную службу всех тех, кому было за двадцать, и я не собирался отсиживаться в тылу, если Гитлер осмелится ступить на польскую землю.

Мой первый год в Кембридже прошел успешно, главным образом благодаря моему руководителю Горацию Брадфорду, который вместе со своей женой Викторией считался одним из самых талантливых математиков среди преподавателей университета того времени. По слухам, миссис Брадфорд в свое время была лучшей студенткой и претендовала на премию Вранглера, но, как объяснил ее муж, эта престижная награда не досталась ей только потому, что она была женщиной. Премия была присуждена мужчине, имевшему вторые показатели. Когда об этом узнала моя мать, она покраснела от гнева.

Миссис Брадфорд радовалась за мою мать, получившую степень в Лондонском университете в 1921 году, а вот в Кембридже отказывались признать ее заслуги даже в 1939-м.

В конце своего первого года учебы в университете я, как многие мои однокурсники, подал заявление с просьбой призвать меня в армию, но мой руководитель предложил мне поработать с ним и его женой в новом управлении министерства обороны, занимающемся раскрытием кодов.

Я не раздумывая принял предложение, предвкушая уединенную работу в тихом кабинете где-нибудь в Блетчли-парк по расшифровке германских кодов. При этом мне было несколько неловко за то, что я буду одним из немногих людей в форме, которые получают удовольствие от войны. Отец дал мне денег на покупку подержанного автомобиля, чтобы я мог время от времени приезжать в Лондон и видеться с ним и матерью.

Иногда мне удавалось выкроить часок, чтобы пообедать с ним в министерстве продовольствия. При этом отец неизменно съедал лишь бутерброд с сыром и запивал его стаканом молока, подавая пример остальным своим сотрудникам. «Это, может быть, и поучительно, но только вряд ли помогает поддерживать жизненные силы», – предупредил меня как-то Селвин и добавил, что он заразил своим примером даже министра.

– Но не мистера Черчилля? – поинтересовался я.

– Говорят, что он следующий у него на очереди.

В 1943 году мне было присвоено звание капитана, что явилось признанием заслуг нашего еще не оперившегося управления. Отец был, безусловно, рад, а вот я сожалел, что не мог рассказать родителям о ликовании, охватившем нас, когда мы раскрыли код, используемый командирами германских подводных лодок. До сего дня для меня так и остается загадкой, почему они еще долго продолжали использовать этот ключ после того, как он был раскрыт. С этой мечтой каждого математика мы в конце концов разделались на обороте меню в «Лиона Корнер Хаус» рядом с Пикадилли. Официантка, обслуживавшая наш столик, назвала меня за это вандалом. Я помню, что рассмеялся и решил взять до конца дня отгул, чтобы показаться маме в своей капитанской форме. Мне казалось, что выглядел я в ней шикарно, но, когда она открыла мне входную дверь, я был поражен ее реакцией. Она смотрела на меня так, как будто видела перед собой привидение. Хотя она быстро пришла в себя, эта ее первая реакция, когда она увидела меня в форме, стала еще одним свидетельством существования сложной загадки, которая никогда не выходила у меня из головы.

Еще один намек содержался в последней строке некролога, которому я не придавал значения, пока не обнаружил, что некая миссис Трентам становится наследницей состояния. Само по себе это было небольшое открытие, но, перечитав сообщение, я усвоил, что она являлась дочерью человека по имени сэр Раймонд Хардкасл, а это имя позволяло мне восполнить некоторые пробелы в моих знаниях. Но что удивило меня, так это отсутствовавшее упоминание о Гае Трентаме среди оставшихся родственников.

Иногда я сожалел о том, что имел от рождения склонность к разгадыванию кодов и постижению математических формул. Но каким-то образом слова «бастард», «Трентам», «больница», «капитан Гай», «квартиры», «сэр Раймонд», «это отродье Найджел», «похороны» и бледность матери при виде меня в форме капитана приобретали в моей голове некую линейную зависимость. Однако я понимал, что для правильного решения мне понадобятся дополнительные сведения.

И тогда я неожиданно понял, о ком шла речь, когда маркиза приезжала на чай много лет назад и сообщила матери о том, что была на похоронах Гая. Это, вероятно, были похороны капитана Трентама. Но почему они имели такое значение?

На следующее утро я поднялся безбожно рано и отправился в деревню Ашхерст, где когда-то жила маркиза Уилтширская, – что, по моему заключению, не было простым совпадением. Добравшись до приходской церкви вскоре после шести, я, как и ожидал, не встретил в такой ранний час ни единой живой души в церковном дворе. Прохаживаясь по церковному кладбищу, я всматривался в надписи на надгробьях: Ярдли, Бакстерзы, Фладзы и большое количество Гаркорт-Браунов. Некоторые могилы заросли травой, другие были тщательно ухожены, и на них лежали живые цветы. На секунду я задержался у могилы деда моей крестной матери. Вокруг часовни было захоронено, наверное, около сотни прихожан, но мне не пришлось долго искать тщательно ухоженный семейный склеп Трентамов, находившийся всего в нескольких ярдах от ризницы.