Текст книги "Седьмой лимузин"

Автор книги: Дональд Стэнвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 39 страниц)

Глава двадцать четвертая

«Люсинда, разумеется, была права. Никто не вправе сказать, будто его не интересует Гитлер, – ни тогда, ни сейчас. Да, могу вас уверить, Алан, вам самому любопытно. Каким он показался мне на первый взгляд? Что ж, он немного напомнил мне Эйфелеву башню. Припоминаю, впервые увидев ее в восьмилетнем возрасте, я почувствовал себя одураченным. Столько раз я рассматривал ее в учебнике и на почтовых открытках, что в реальности от нее ничего не осталось. И точно так же обстояло дело с Гитлером. Маленький испитой человечек, уже тогда подавленный величием собственной пропаганды и бесчисленными изображениями на плакатах. Но, как я и сказал, таково было только первое впечатление. Мы все в нем ошиблись, каждый на свой лад».

– Пойдемте, – сказала фрау Вагнер, – я вас представлю. – Все сдвинулось с места, перестраиваясь, как иголки в магнитном поле. Гитлер прошел вдоль выстроившихся в линию гостей, вислоплечий в потрепанной кожаной куртке, с заметно выпирающим из бриджей для верховой езды животиком. Люсинда, которую по-прежнему опекал Геббельс, подала ему руку в белой перчатке.

– Какое удовольствие, фройляйн Краус. – Гитлер поклонился, состроив гримасу доброго и слегка беспутного рождественского дядюшки. – Я так рад, что вы с герром Гривеном смогли приехать.

– Кстати, Адольф, – развязно вмешалась госпожа Вагнер. – А вот и он.

– Весьма предусмотрительно с твоей стороны, Винифред!

В разговоре с ней он употреблял фамильярное «ты». Между ними чувствовалась какая-то близость (возможно, сексуальная?). Гели, по-прежнему держа под руку дядюшку Ади, оставалась безучастной; судя по всему, взаимоотношения Гитлера и госпожи Вагнер были выше ее разумения.

– Я в таком долгу перед вами, – веско и властно сказал Гитлер Гривену. – Вы избавили меня от величайшего разочарования.

Они пожали друг другу руку, причем Гитлер так сжал ладонь Гривена своей, словно хотел запечатлеть в памяти его костяшки и ногти. И только после этого он удостоил своим вниманием лицо Гривена.

Знаменитый взгляд Гитлера. Гривену доводилось слышать о том, как тяжело выдержать человеку этот взгляд, – так оно и было: то оказался взгляд человека, устремленного в будущее, живущего только им. Бледноголубые, гипнотизирующие сами себя, но при этом слегка скучающие глаза, словно высматривающие признаки чужой глупости, чтобы впоследствии обратить ее себе на пользу.

– Винифред хорошо о вас позаботилась? Она оказывает мне прямо-таки неоценимую помощь.

Поцеловав ей руку, Гитлер завел речь о «Кольце Нибелунгов», созданном гением ее свекра, как о моральном руководстве для грядущих героев Германии.

Это была всего лишь первая из скрижалей Завета, спущенных с гор в ходе нынешнего вечера. Гитлер первым делом уселся за стол на террасе и уничтожил большую часть шоколадного торта госпожи Раубаль (на закуску перед ужином, так он выразился), бросая по ходу дела замечания о Карле Великом, о Мартине Лютере, о мультфильмах Уолта Диснея, о вреде курения, о смертных муках, какие претерпевает омар, пока его варят, и, разумеется, о происках мирового еврейства.

Геббельс и Гесс тоже ели с аппетитом, время от времени поддакивая фюреру. Гривен слушал его, но только урывками. Всю эту брехню про кровь и почву он и раньше знал по старым номерам «Фелькишер Беобахтера». И, разумеется, такие горе-проповедники приходят и уходят. Святые Эпохи Инфляции – так их в насмешку прозвали. Взять хотя бы этого – как его там? – Рудольфа Штейнера, который гремел пару лет назад, а потом вышел из моды и рухнул в пропасть забвения. Без всякого сомнения, Гитлера ждет та же участь. А пока суд да дело, на него и впрямь более чем любопытно посмотреть.

На горы упала тьма, Гели пожаловалась, что ей холодно. Гитлер, проявив предупредительность, накинул ей на плечи шаль и распорядился о начале ужина, сервированного в доме.

– Ты слишком добр ко мне, дядюшка. А что ты будешь делать, если я расшалюсь?

Гитлер побагровел, как школьник, в котором взыграли первые гормоны.

Люсинда перехватила взгляд Гривена – внешне серьезный, но втайне смеющийся. Да, ей было известно, как нравятся ему сердечные тайны, по меньшей мере, на правах соглядатая.

Анжела Раубаль обнесла гостей запеченным поросенком и убедила сводного брата, вопреки только что произнесенной им проповеди о пользе вегетарианства, взять изрядный ломоть. Гитлер передал блюдо Гели, затем, с ножом и вилкой в руках, подсел к ней поближе.

– Позволь, дорогая, я тебе порежу.

– Да ты с ума сошел, Адольф! Она взрослая женщина, а не младенец!

Анжела насмешливо поглядела на Гитлера, в глазах у нее был вызов. Застольная болтовня стихла. Но тут Гели неуверенно рассмеялась, а Анжела заторопилась на кухню, тогда как Гитлер, хмыкнув, прикрыл рот салфеткой.

Десерт вернул фюреру хорошее настроение. Он потер руки, увидев блюдо с венскими эклерами, а в яблочный чай, который подала ему Анжела, насыпал семь ложек сахарного песку.

– Семь – это мое счастливое число, – пояснил он Люсинде. – А какой у вас знак, фройляйн Краус?

– Знак?..

– По Зодиаку.

– Я, кажется, Лев.

– Ах вот как! – Гитлер воспринял эту информацию как личный подарок. – Вот почему ваше призвание синематограф. Львиная повадка. Искусство, от которого зависит судьба Нового Германского Государства…

Но тут же прервал очередной монолог, прислушавшись к доносящемуся снаружи шуму. Громкий гудок известил о приближении автомобиля.

– Он опаздывает – так хотя бы прибыл с хорошими новостями! – Отодвинув тарелку, Гитлер отправился на террасу. – Пойдемте со мной, герр Гривен. Я хочу, чтобы вы это видели.

Двигатель автомобиля оглушительно шумел в горной тьме. Когда Гривен подошел к Гитлеру, тот стоял, опершись о перила.

– Как вам ход? – спросил он, имея в виду приближающуюся машину.

Гривен поглядел во двор. Огромный Мерседес ССК практически заполонил всю дорогу. Мерседес ехал с поднятым верхом, так что с террасы была видна разделительная стенка между кабиной водителя и пассажирским салоном. Сидящий за рулем красивый молодой человек, рассмеявшись, посмотрел в их сторону.

– Как я и говорил вам, мой фюрер. Полетел клапан. Но запасной нашелся в Аугсбурге. – Он повернул голову. – А чей это «Бугатти»?

На край террасы вышла теперь и Гели. Она махнула рукой.

– Привет, Эмиль!

– Отстань от него! – Гитлер попытался загнать девушку обратно в дом. – Оставайтесь там, Эмиль, мы сейчас спустимся.

Знаком он велел Гривену следовать за собой. Когда Гитлер волновался, он начинал как-то странно прихрамывать – как кролик, заболевший артритом.

– Куда мы поедем, дядюшка?

– В другой раз, дорогая. Нам с господином Гривеном хочется пойти подышать.

Пока Гели с обиженным видом оставалась на террасе, там же появилась и Люсинда, уже накинув на плечи меховую столу. Гитлер сконфуженно кашлянул.

– Увы, фройляйн. Хочу избавить вас от ночного холода и скучной мужской беседы. Пожалуйста, оставайтесь в доме. Внесите искру веселья в эту компанию. А мы скоро вернемся.

Гривен, подняв брови, сокрушенно посмотрел на Люсинду, которая была искренне расстроена тем, что не она оказалась объектом внимания и интереса со стороны Гитлера.

– Так вы идете, господин Гривен?

Ночной воздух здесь даже в августе был весьма прохладен. Гривен, застегнувшись за все пуговицы, подошел к гигантскому мерседесу и внимательно осмотрел его. Не черный, как ему сперва показалось, а темно-коричневый. Бамперы поблескивают здоровенными трубами, а на радиаторе, рядом с трехконечной звездой, маленький флажок с орлом и со свастикой.

Поставив ногу на приступку, Гитлер познакомил Гривена с водителем. Любопытный парень этот Эмиль Морис. Похож на Элио и, как знать, возможно, столь же опасен. Хотя нет; в мальчишеской ухмылке Мориса Гривен не увидел и намека на сексуальный вызов.

– Куда мы отправимся, герр Вольф?

Через плечо Морис поглядел на своих пассажиров. Голос его звучал непринужденно и казался почему-то знакомым.

– В сторону Оберау. Только длинной дорогой.

Гитлер улыбнулся Гривену, машина помчалась вниз по склону холма, столь же остойчивая, как корабль, стоящий на якоре… «Герр Вольф» – такова была кличка Гитлера еще с давних пор.

– Нам с Эмилем доводилось кружить по Мюнхену в поисках красоток. – Гитлер явно бахвалился, но затем оставил это занятие. – Сейчас на мне, разумеется, лежит иное бремя. И я обрел здесь подлинный приют. А как бывает счастлива Гели, когда мы с нею катаемся по окрестностям. Как она, кстати, вам показалась?

Гривен, разумеется, сказал Гитлеру то, что тому хотелось услышать.

– Я знал, что вы это поймете! На нее можно положиться!

И тут же он сбился на длинную лекцию о чистоте и добродетели немецкой женщины, а также о том, как надо натаскивать собак с хорошей родословной.

Огни деревни скоро растаяли вдали, и большие фары высвечивали перед ними пустынную ночную тьму. Снежные вершины гор Оберау и Кельштайн фосфоресцировали при свете звезд. Гитлер, словно бы заметив, что кивки и поддакиванья Гривена становятся все более и более сонными, решил переменить тему.

– Генри Форд и вообще американцы правы в одном. Будущее принадлежит автомобилю. Объединенный Рейх когда-нибудь создаст народный автомобиль, который станет доступен каждому.

– Ну, до этого, пожалуй, еще далеко.

– Я понимаю, о чем вы думаете, герр Гривен. О том, что мерседес – это экстравагантная роскошь. Но я езжу на нем уже три года и с его помощью без труда попадаю в самые отдаленные уголки Германии. Открываю Отечество, как книгу, практически на любой странице. На маленьких городских площадях, просто на перекрестках машина перестает быть средством передвижения и превращается в трибуну, а вокруг происходит форум тех, кто внемлет моим словам.

– За пятнадцать тысяч марок обзавестись трибуной не трудно.

– Строго говоря, за двадцать.

Гитлер хотел было рассмеяться, но вместо этого издал какой-то клокочущий звук.

– Рискуя показаться неделикатным, все же хочу спросить, каким образом вам удается…

Гитлер потрепал его по рукаву.

– Мы с вами оба писатели, не так ли, герр Гривен? Вспомните о маленьком «Бугатти», который дожидается вас дома. Интересно, какую часть его стоимости вы указали в декларации, списав как производственные издержки?

– Честно говоря…

Господи, что же наплел ему Геббельс?

– Вот видите! – Одержав победу в споре, Гитлер искренне обрадовался. – А эти еврейские налоговые инспекторы из Берлина – как они, наверное, расквохтались!

В свете фар дальше по дороге мелькнул олень. Морис сбавил ход, позволив красивому животному беспрепятственно пересечь дорогу.

– Природа здесь, в Оберзальцберге, это сама доброта, – заметил «герр Вольф» своему соседу. – На них здесь так долго не охотились, что они перестали нас бояться. Эмиль! – крикнул он шоферу. – Следующий поворот.

Какое-то время грязная дорога карабкалась на склоны очередного холма, а затем затерялась в густом сосновом бору. Мерседес, проскрежетав шинами по гравию, остановился на поляне, по которой здесь и там были раскиданы гладкие, обточенные водой камни. Морис выключил мотор, но оставил свет в салоне, и, сидя в этом тусклом свете, они слушали, как неподалеку шумит ручей.

– Эмиль, пожалуйста, поищите гладкие камни. Госпоже Раубаль нравится раскладывать их в саду.

Морис понимающе улыбнулся. А затем, не сказав ни слова, вышел из машины и растаял вдали. Гитлер сидел прямой как палка, казалось, он впитывает в себя шорохи и шепоты леса.

– Только в местах вроде этого я испытываю истинный покой. Люди по сравнению с природой такие жестокие.

– Вы уверены? – Гривен, удивляясь себе самому, заговорил вполне серьезно. – Пока мы с вами разговариваем, зверьки охотятся друг на друга, они убивают и их самих убивают в свой черед.

Гитлер печально покачал головой, как будто услышанное неприятно поразило его.

– Я имел в виду дела человека и то, как он руководствуется всяческими символами. Знаменами и фанфарами. Даже овцы не идут на убой столь же безропотно. Истинному вождю только и нужно обзавестись соответствующими инструментами.

– Вы многообещающе начали, – сказал Гривен, указав на трехконечную звезду.

Гитлер подсел поближе, ему явно хотелось, чтобы Гривен понял истинное значение его слов.

– Все правильно, мерседес хорошо на нас поработал, но людям вечно подавай что-нибудь новенькое. Им хочется, чтобы их поразило, как молнией.

– Почему вы со мной об этом говорите?

– Вы, герр Гривен, стараетесь держаться хладнокровно и с сознанием собственного превосходства, но мы с вами не так уж отличаемся друг от друга. Выйдя из ландсбергской тюрьмы, я побывал в Байрейте и видел там спектакль по вашей пьесе. Сперва меня возмутил этот еврейский Голем…

– Вы усомнились в моем происхождении?

– Мне известно, что вы не еврей. И что фройляйн Краус не еврейка… А к концу спектакля я понял, что нас многое связывает. Мы сидели в одних и тех же окопах. И там навсегда потеряли мир с самими собой. И ваше дело, точь-в-точь как мое, связано с проблемами иллюзий и власти. – Гитлер говорил спокойно, он казался сейчас воплощением здравого смысла. – Вот почему я пришел по вашу душу.

В разговоре возникла долгая пауза; предполагалось, что сейчас слово возьмет Гривен. Но ему не хотелось спешить. В чистом горном воздухе думалось с поразительной ясностью.

– А для чего Йозеф Геббельс отправился в Сан-Себастьян? Чтобы познакомиться со мной?

– Нет, это было всего лишь… доброе предзнаменование. Ему в Испании надо было многих повидать. Но главная цель визита – осмотр машины Этторе Бугатти, Сорок первой модели. Королевского лимузина.

– Так это вы послали его?

Гитлер кивнул.

– Я следил за этой машиной в период ее испытаний. Уже почти два года.

– Не понимаю. Но почему же…

– Вы видели ее собственными глазами. И какие мысли у вас при этом возникли?

Гривен задумался.

– Я решил, что она великолепна… своевольна… трагична. Автомобиль для гиганта, созданный в эпоху пигмеев. Слишком красивый, для того чтобы уцелеть в нашем мире.

– Вот тут-то вы и ошибаетесь.

И Гитлер заговорил бурно, слова полились потоком. О том, что королевский «Бугатти», попав в руки Партии, станет ее символом, станет олицетворением мастерства эльзасских трудящихся, которые спят и видят воссоединиться с Фатерландом.

– Когда я окажусь в этой машине, ни у кого не возникнет ни малейших сомнений относительно того, на чьей я стороне и какой дорогой поведу нацию.

Гривен почувствовал знакомую робость – как в те мгновения, когда Люсинда вдруг решала закусить удила.

– Сорок первая модель должна стоить невероятно дорого, господин Гитлер. Сто тысяч марок, так я слышал. А может быть, и больше.

Гитлер равнодушно пожал плечами.

– На «Мою борьбу» сейчас хороший спрос. Сомневающиеся спросят у меня: «А каковы успехи национал-социализма?» – а я покажу им свидетельство собственного величия. – Сейчас он уже отбросил последние сомнения. – Не ломайте себе голову над моими финансовыми проблемами. Я хочу купить эту машину. У меня есть средства.

– Тогда что же вас останавливает?

– Сам Бугатти. Он не хочет иметь со мной дела! Я навел справки и в итоге получил такое письмо. – Сжав руку в кулак, он потряс ею в воздухе. – Там сказано: я ничего не продаю людям, которые не умеют вести себя за столом. И вам я ничего не продам. Бугатти… Свинья паршивая!

Гривен с трудом удержался от улыбки.

– Господин Гитлер, судя по всему, вы хотите меня о чем-то попросить. Прошу вас, говорите начистоту.

Гитлер несколько изумился подобной дерзости, пожалуй, даже растерялся, но затем решительно приступил к делу. Он заговорил о том, что всем известно, как интересуется Гривен машинами Бугатти, о том, сколько денег принесет ему первый звуковой фильм, не говоря уж об общеизвестной любви Люсинды ко всяким экстравагантностям.

– …Бугатти наверняка сочтет для себя честью заполучить вас в качестве клиента, особенно имея в виду вашу… связь с итальянским гонщиком Элио Чезале…

Гитлер продумал каждую деталь, продумал, по меньшей мере, настолько тщательно, чтобы все вместе производило впечатление мастерского плана. Перевод денег на счет Гривена через респектабельные швейцарские банки. Переделка шасси в соответствии с личными пожеланиями Гривена (то есть Гитлера). Затем внезапное разочарование в новой машине, возможно, очередная прихоть Люсинды, – и вот королевский «Бугатти» продают как с неба свалившейся третьей стороне. И никто ни в чем не упрекнет Гривена, когда машина при случае возглавит на гонках какую-нибудь команду СА. Но, чтобы смягчить боль разлуки, кое-что на его счету останется и после проведения всей операции.

Во тьме замелькал оранжевый шарик для пинг-понга. Он рос и рос, пока не превратился в Эмиля Мориса, курящего сигарету. Оказавшись в «слепом пятне», где Гитлер не мог увидеть его и, соответственно, гнев Гитлера не мог настичь, Эмиль швырнул окурок наземь и затоптал его. Ни единого камня он для госпожи Раубаль не принес.

– Вы просите об очень серьезном одолжении, господин Гитлер, – в конце концов сказал Гривен. – Мне надо будет обсудить это с Люсиндой.

– Я могу подождать до утра.

– Но мне хочется задать вам один вопрос.

– Я вас слушаю.

– Вы объяснили мне свои причины. Но это причины, предназначенные для ваших людей. Для ваших друзей или, может быть, даже ваших врагов. Я не хочу спорить с вами на политические темы, но «Бугатти» я знаю. Их покупают из любви к ним, из сентиментальности, из своего рода алчности. Но никак не по идеологическим мотивам.

К удивлению Гривена, Гитлер блаженно улыбнулся, как будто собеседнику удалось прочесть его самые сокровенные мысли.

– А вы помните, герр Гривен, как это выглядело, когда мерседес подъехал к дому? Помните, как радовалась Гели? А если она счастлива уже сейчас, то что же она скажет, когда я стану владельцем «Бугатти»?

Гитлер сидел, предаваясь размышлениям влюбленного, пока Морис, развернув мерседес, не повел его в обратный путь. Внезапно возникшая тишина пришлась по душе Гривену: она давала ему возможность хорошенько подумать.

Люсинда вечно упрекала его в циничном отношении к жизни. Но как иначе можно было относиться к миру, в котором коричневорубашечники проводили уличные манифестации, тогда как господь Бог изобретал все новые и новые игрушки, способные превратить взрослых людей в восторженных подростков? Над этим можно было только смеяться. Но Гитлер, во всех своих масках и обличиях, менее всего казался мошенником, когда рассуждал о своей любви к Гели.

Гривен в задумчивости посмотрел на мускулистый затылок водителя. Он, как и Гитлер, видел улыбку Гели, видел, как вспыхнул свет у нее в глазах. Но, в отличие от Гитлера, он заметил и кое-что иное.

– Привет, Эмиль! – закричала она тогда.

И Гривену не показалось, что ее радость относится к гитлеровскому мерседесу или к любой другой машине.

Глава двадцать пятая

«Вижу, Алан, что вы нахмурились. Вы меня не одобряете.

Или вам кажется, что вы бы не позволили себе стать игрушкой у Гитлера в руках? Вы правда так думаете? Но вспомните день, когда вы получили призывную повестку в армию. Завладеть автомобилем или целым континентом, в этом нет большой разницы. У этого человека был подлинный гений: он обременял людей ответственностью за чужую собственность».

Пространство сна наяву. Гривен погрузился в него нынешней ночью глубже, чем когда-либо, предавшись мысленным спорам с Гитлером на дороге между горами и Вахенфельдхаусом. Мчась по горному склону на Мерседесе, он одновременно шел по утесу, подходил к самому краю, едва не падая в бездну и, чтобы не потерять равновесия, старался не смотреть туда, на самое дно.

Он также пытался превзойти Гитлера в искусстве творчески использовать имеющиеся факты. Люсинду действительно необходимо ввести в курс дела; с такой проблемой ему было не справиться в одиночку. Попрощавшись в конце концов с Гитлером и с Морисом и отправившись к себе в комнаты для гостей, Гривен почувствовал, как горло ему железным воротником сдавило желание. Люсинда, конечно, недовольна, но такие новости должны привести ее в нужное настроение.

– Ну? – Она села в постели, откинула назад волосы. – Как прошел мальчишник? Курили сигары и потчевали друг друга сальными россказнями?

И вот Гривен удовлетворил ее любопытство, не опустив в своем рассказе ни единой детали. Когда он наконец рассказал о влюбленности фюрера, Люсинда нежно провела рукой по простыням.

– Иди сюда, Карл. Разумеется, девица держит его на коротком поводке. А на чем, по-твоему, держится мир?

И все же, раздевшись и распростершись на постели рядом с Люсиндой, Гривен положил между ними подушку в качестве хотя бы временной преграды.

– Ты чересчур упрощаешь, дорогая. Конечно, женщины дурачат мужчин, но не все же время? И разве я сам не являюсь тому живым доказательством?

Люсинда безразлично улыбнулась, позволяя Гривену одержать свою крошечную победу.

– Ну, и что же ты собираешься сказать ему?

– Как на духу: я еще не решил.

Выключив свет, она вырвала у него из рук подушку.

– Но это же деньги.

– Большие, чем у нас когда-нибудь появятся. – Вздох; ее теплое дыхание у самого его уха.

– Но ведь и роскошь! И не говори мне, что это не так.

– Меня тревожит источник поступления денег. – Гривен чувствовал себя уверенней, пытаясь заглянуть вперед и заранее просчитать все возможные опасности. – О Господи, тебе что, не попадались эти нацистские газетенки? Неужели ты не понимаешь, с кем мы связываемся?

Голос Люсинды набрал опасную высоту.

– Не просвещай меня по поводу штурмовиков, Карл! Знаешь, сколько я их перевидала со спущенными штанами? – Возникла долгая пауза, в лицо Гривену хлынул жар, никто из них не знал, как и о чем говорить дальше. В конце концов Люсинда примирительно сказала:

– В наши дни не существует такого понятия как спокойная и безопасная жизнь. Страшно выйти на улицу. Так почему не смириться с этим и не попытаться извлечь для себя небольшую выгоду? Гитлер же не требует, чтобы ты вступил в его партию или обул солдатские сапоги. – Помедлив, она добавила:

– А мне он показался милым, на свой чудовищный лад, конечно. Чего только не делает с человеком любовь, сам знаешь.

Она нежно поцеловала его – сперва в уголки губ. Ища хоть какой-то опоры, он потянулся к ней: ее отторжение больше не играло роли, ее валюта не была девальвирована. Гривен крепко стиснул Люсинду в объятиях – и тут в ней внезапно что-то сломалось. Сломалось и больше никак не хотело склеиться. Она рыдала, Гривен ласкал ее, сцеловывая у нее с лица слезы. Но к этому времени древнее атавистическое желание охватило его целиком, любовная уступка, пусть и вынужденная, показалась желанной. Любишь ты меня в конце концов или нет, хотя бы немного?

Но и когда его губы, блуждая по ее животу, уже прикоснулись ко внутренним лепесткам, в его мозгу возникло сладчайшее из видений – то самое, которое с самого начала одолевало его и сводило на нет все сомнения. Сидеть рядом с нею в кабине королевского «Бугатти», чтобы весь мир глядел на них во все глаза. Пусть всего на несколько дней, максимум – на пару недель. А потом придет черед дядюшки Ади и малютки Гели. Пусть даже так! – годами Гривен все больше начинал верить в то, что самые волшебные наслаждения, подобно половому акту, могут оставаться пленительными, лишь когда они не затягиваются чересчур надолго.

Повседневный распорядок в Вахенфельдхаусе был нарушен непривычно ранним подъемом Гитлера: сегодня он встал задолго до полудня.

– Он на террасе, – объяснил Гривену Рудольф Гесс с таким видом, будто Гривен и Люсинда несли ответственность за то, что фюрер не выспался.

Анжела Раубаль как раз сервировала чай. Гитлер сидел за столом, скрестив ноги в потрепанных крагах, сидел в позе разве что не смирения, и поглощал одно за другим присыпанные сахарной пудрой пирожные, казавшиеся миниатюрными копиями заснеженных горных вершин, нависающих над домом. Да, теперь Гривену стало заметно, как близки друг с другом сводные брат и сестра, какие сокровенные узы их связывают.

– Доброе утро! – пригласив Гривена и Люсинду к столу, Анжела предложила им полакомиться сахарным тортом. – Моя Гели мастерица стряпать, у нас такого добра всегда навалом. Больше всего этот торт любит герр Геббельс, но он рано утром уехал в Мюнхен…

– Герра Гривена это наверняка не интересует.

Слова Гитлера прозвучали, как щелчок бича, правда, щадящий. В своей альпийской шляпе он казался деревенским старостой. Анжела предпочла сделать вид, будто не заметила упрека.

– Нам только чаю.

Гривен незаметно пожал руку Люсинде. Только не взорвись, дорогая, прошу тебя, не сейчас.

Гитлер одобрительно кивнул.

– Слышишь, Анжела? Скажи Гели, чтобы отдохнула. «Моей бедняжке Гели». – Возможно, бессознательно он спародировал интонацию сводной сестры. – Стоит у очага. Скажи, чтобы пришла сюда и погрелась на солнышке. – Затем, окинув взглядом присутствующих, он передумал. – Хотя нет, не сразу. Пусть придет через пару минут.

Анжела, выпрямив спину, удалилась. Зрелище было впечатляющее, но Гривен не смог насладиться им в полной мере: Гитлер уже обернулся в его сторону, полностью проигнорировав при этом Люсинду.

– Итак, герр Гривен. – Многозначительная пауза, в ходе которой его глаза буравили Гривена рентгеновскими лучами. – Не думаю, что вы хотите отказаться. – Тут Гитлер вяло улыбнулся – и Гривену, и Люсинде; представление было на этом закончено. – Уверен, что должен поблагодарить и вас, фройляйн.

– Не переоценивайте меня, мой фюрер.

Формальное обращение она произнесла столь же непринужденно, как словечко «дорогой» где-нибудь на вечеринке. Гривену внезапно стало не по себе, ему пришло в голову, что с этим человечком будет не так-то просто управиться, подумалось, что край утеса, куда он поставил ногу, может и обломиться. Сейчас, впрочем, Гитлер сиял от радости, хотя и выглядел как-то рассеянно и постоянно оглядывался через плечо.

– Но прошу вас обоих: Гели об этом ни слова. Она обожает сюрпризы.

– Разумеется, нам обоим хочется помочь вам. – Люсинда подставила пустую чашку, позволив Гитлеру налить ей чаю. – А вы уже выбрали цвет королевского лимузина? Не думаю, что вы предпочтете мрачные тона. Может быть, небесно-голубой? Это бы превосходно сочеталось с глазами вашей племянницы, да и всему человечеству неплохо бы понять, что и вам не чужд вкус к забавам.

Гривен дал ей под столом испуганного пинка. Но Гитлер, не почуяв подвоха, только улыбнулся.

– Мы это обсудим позже. Итак, герр Гривен, мне хочется показать вам кое-какие наброски. У меня применительно к данной машине масса чудесных идей. И какая это радость, какой подарок! Берешь в руку карандаш и запечатлеваешь собственную фантазию…

Люсинда посмотрела в сторону дома.

– А вот и она, мой фюрер!

И Гривен понял, что именно открыл для себя в этой девице Гитлер. Жизнерадостная блондинка, к тому же – весьма недалекая. По крайней мере, так оно видится со стороны. А Гитлеру большего и не нужно. Но не стоило больших трудов заглянуть ей в душу и обнаружить, что та весьма деликатна. Она поклонилась дядюшке. В руках у нее был сверток, перевязанный бечевкой.

– Я принесла тебе кое-что, дядюшка.

Она потрепала Гитлера по щеке. Сверток имел форму книги, хотя, разумеется, зная слабость Гитлера к сластям, можно было предположить, что это шоколадный набор.

Но первое предположение Гривена оказалось более правильным. Гитлер буквально расцвел, развернув обертку и обнаружив книгу в цветастой обложке, с которой отважный ковбой в широкополой шляпе улыбался недалекому читателю.

– Гели, голубушка! Как ты меня изучила!

Он гордо показал книгу присутствующим. Это был роман Карла Мая из серии «Верная рука – друг индейцев».

– Вам знакомы его книги, герр Гривен? – Но Гитлер заговорил сам, не дожидаясь ответа. – Как блестяще Карл Май пишет о Диком Западе! Просто фантастика! Верная Рука, его главный герой, это человек благих намерений. Он убивает изгоев, уничтожает краснокожих. Сплошное действие, не отягощенное и тенью морали. Вам следовало бы его почитать.

Строго говоря, Гривен читал два вестерна, принадлежащие перу Карла Мая. Давным-давно, едва узнал, что в число поклонников писателя входят Эйнштейн и Альберт Швейцер. Но книги показались ему обыкновенным чтивом, а их автор, судя по всему, западнее Рейна никуда не ездил.

Но Гитлер был не таков, чтобы выслушивать критические замечания по поводу понравившейся ему вещи. Внезапно он извлек из потайного кожаного кармана маленький пистолет системы «вальтер» и принялся помахивать им, демонстрируя готовность проявить мастерство снайпера, ничуть не уступающее искусству Верной Руки в битве за Коралловый каньон.

Даже Гели вроде бы занервничала.

– Дядюшка, пожалуйста, убери. Ты ведь знаешь, как к этому относится мама…

Анжела с посеревшим лицом вернулась меж тем на террасу в сопровождении Гесса и профессора Хануссена. Гитлер огляделся по сторонам, оценил создавшуюся ситуацию и утихомирился, попытавшись свести все к своего рода шутке.

– Я не собирался пугать тебя, дорогая. Природа создала женщин такими слабыми, а я все время забываю об этом.

По-прежнему держа Анжелу под прицелом, он подошел к ней и в последний момент, сменив гнев на милость, поцеловал ее в лоб.

– Адольф, – с подчеркнутой отчужденностью сказала Анжела. – Тебя к телефону.

– Мюнхен, мой фюрер, – подхватил Гесс.

– Ах вот как! – И Гитлер превратился в вождя, которого обременяют важные государственные дела. – Прошу простить меня. Пожалуйста, никуда не уходите. И ты тоже, Гели.

Знаком он приказал Гессу следовать за собой.

Оставшиеся уставились друг на друга с несколько обескураженным видом; теперь, когда центр всеобщего внимания исчез, им стало не по себе. Анжела, разумеется, занялась своим делом. Собирая со стола чашки и тарелки, она заметила книгу, подаренную Гитлеру ее дочерью. Гривен не был уверен в том, что правильно истолковал мгновенную искру в глазах у Анжелы. Материнская досада, конечно, только подстегнутая вещественным доказательством интереса к грошовым фантазиям. Интереса как со стороны дочери, так и со стороны самого Гитлера. В конце концов, разве не относилась к нему Анжела как к несносному ребенку?

– Гели, – сказала она. – Пройди, пожалуйста, в дом и помоги мне.

Гели, усевшаяся меж тем на перила террасы, внезапно огрызнулась.

– Но мама! Ты же слышала, что сказал дядюшка Ади. Он хочет, чтобы я оставалась здесь.

Люсинда попыталась предотвратить скандал.

– Позвольте я помогу вам, госпожа Раубаль! Все это время вы так о нас заботитесь…

Гривену это понравилось, хотя у него возникло и тревожное ощущение. Как прекрасно повела себя Люсинда! Вопреки протестам Анжелы собрала посуду на поднос – нащупала, так сказать, слабое место. И вдруг ему захотелось прокрасться за двумя женщинами в дом и проследить за ними, но ему помешала внезапная разговорчивость профессора Хануссена.